Борисенко Сергей

Старый капитан

Знакомство с ним нельзя было бы назвать близким. Скорее оно было «шапочным». Мало того, это знакомство было коллективным.

В какой-то момент подошел срок проведения учений в расположенной в нашей области танковой дивизии. Дивизия была кадрированная, то есть укомплектована техникой, офицерами, а остальным личным составом процентов на десять, достаточным лишь для того, чтобы поддерживать технику в боевом состоянии и выполнять необходимые хозяйственные работы. 

Мы, прибывающие на учения приписники, по плану, должны сразу принимать её в боевом состоянии и выполнять полученные задачи.

Подразделение, в которое мы попали, было саперным батальоном.

Нас встретил командир батальона, капитан, довольно мрачной внешности, возрастом старше, чем мог бы быть капитан. Таких в армии обычно называли «старый капитан». На самом деле он старым не был, но всё же «переходил» свой положенный срок получения очередного звания на четыре года. И, дальше, если он не получает в ближайшее время свое очередное звание, то постепенно теряет и имя, и фамилию и для всех окружающих навсегда становится «Старым капитаном».

С небольшой группой солдат срочной службы он был очень строг и требователен. Правда таких солдат у него было численностью около взвода. Солдаты его побаивались и уважали.

Все остальные, прибывшие на учения, вырванные из повседневной гражданской жизни бойцы, были или его возраста, или даже старше. К этой категории подчиненных он относился требовательно, но по-дружески. И взрослые люди его ни в чем не подводили, выполняя полученные команды быстро и четко.

Вечерами в курилке шли совместные товарищеские беседы. Там капитан кратко рассказал, как так получилось, что он перехаживает получение майора.

—Первый раз меня представили к очередному званию, срок прохождения документов заканчивался. У нас же принято все приурочивать к государственным датам, вот и мне должно было прийти звание к Первому мая. Я в хорошем настроении на выходные уезжаю в город по кое – каким делам и отдохнуть. Завис, что называется, в ресторане допоздна. Выхожу из него, а ехать-то до части не на чем! Как ни как от города полста километров: автобусы строго по расписанию заканчивают ходить в шесть часов вечера, таксисты на отрез отказываются ехать даже за тройной счетчик.

Еще бы! В ночь, да по такой дороге, которую трудно дорогой назвать… Я их понимаю!

Тогда я в гостиницы.

А там мест отродясь не было свободных. Пришлось ночь пережидать на улице. Благо было не холодно. Но я же был «под шафе», вот я на лавочке и уснул. Меня увидел милицейский патруль, вызвал комендатуру и остаток ночи я провел в офицерской «губе». Когда вернулся в часть, там уже все были в курсе, где я провел ночь. А обозленный командир дивизии позвонил в штаб округа и затребовал звание мне «притормозить».

Но время на месте не стоит. Прошло два года, о происшествии забыли, сменились командир и замполит дивизии, и я вновь заслужил продвижения по службе.

Вновь подали документы и уже вот-вот должно было подойти мне звание. И тут «чепок»! В моем батальоне самострел! Солдат, правда не погиб, но инвалидом остался на оставшуюся жизнь.

Комиссия, прибывшая на разборки из округа, первым делом приостановила очередное звание. И, хотя эти «разборки» показали в происшедшем полное отсутствие моей вины, иначе я бы сейчас не с вами был, а трубил бы где-нибудь неподалеку в зэковской робе и валил лес, очередное мое звание вновь «зависло». Я же не могу прийти в штаб округа и заявить: «Верните мне положенное звание!» Даже к собственному командиру не имею права с таким рапортом обратиться…  Если бы и имел такое право – никогда бы не обратился.

Вот и служу себе «старым капитаном». Но ничего, парни! Мы с вами повоюем!

И повоевали.

Выехав на полигон, развернули дивизию. Наш бивак саперов располагался в стороне от всех.

Парни были все очень взрослые, серьезные, управлять такими людьми одно удовольствие.

Работа у нас была тоже обособленная. Мы работали по ночам. Готовили заграждения от противника, прокладывали дороги в «минных полях» вручную и с применением ракетной установки. Она стреляет неуправляемой ракетой, которая втыкается в грунт, а потом тросом растягивается прикрепленный к ракете пластитный заряд. Выглядит он как пожарный рукав. Вытянутый в струнку он подрывается и на всем своем протяжении уничтожает заложенные в землю фугасы.

Капитан был в хорошем расположении духа, работа выполнена на отлично и все вернулись в расположение дивизии живыми и здоровыми.

Прощаясь с нами, он рассказал о своих ближайших планах.

— Вы же понимаете, парни, что дольше здесь находиться я просто не могу! У нас говорят, что два года службу в нашей дивизии приравнивается к пулевому ранению в голову! А я здесь уже сколько?! Я итак отстал от сверстников по званию. Так я решил написать рапорт и пойти на службу в Афганистан. Там идет год за три, кроме того, вполне реально получить не только очередное, но и внеочередное звание. Так что поправлю свои дела по службе и через два года буду подполковником, а может быть и полковником, получу хорошее назначение, а там уже и до пенсии можно досидеть.

Мы пожелали ему удачи, пройти Афган без личных потерь и успешного завершения воинской карьеры где-нибудь на черноморском побережье. Дружески попрощались и разъехались по домам, даже не предполагая, что с ним судьба снова может свести.

Прошло четыре года и снова подошла очередь нашей танковой дивизии выдвигаться на учения.

Все прошло «по накатанной».

Без каких-то серьезных заминок собрали народ в места приписки, вновь оторвав его от мирного, созидательного труда.

В саперный батальон собрали людей почти всех новых. Из них не более тридцати процентов прошли предыдущие сборы. Но зато эти люди встретились, как старые хорошие друзья. Вот где понимаешь, что такое дружба однополчан.

Совершенно неожиданно нас встречает давно знакомый командир, и самое главное, что в том же самом звании капитана. В отличие от нас,

гражданских, которых четыре прошедшие годы не сильно изменили, капитан предстал перед нами действительно СТАРЫМ капитаном.

Он был весь седой. Некогда розовощекое лицо предстало серым, сухощавым, морщинистым. Ранее стройный и достаточно высокий, сейчас он стоял перед строем с осунувшейся фигурой, округлой спиной и был ниже среднего роста. А если сравнить его с нами – его сверстниками, то он «тянул» внешне на возраст наших отцов.

По окончании построения он подошел к парням, которые ему были знакомы и присел с ними в курилке поговорить.

— Товарищ капитан! Что произошло? Опять Вы, опять здесь и опять капитаном? Вы же собирались в Афган.

— Да, парни! Афган был у меня в биографии.

Я написал рапорт и меня направили в дорожно-комендантскую бригаду командиром саперного же батальона.

Задачи стояли сложные, но вполне понятные: разминировать дороги и подъезды к ним после душманов и, напротив, минировать подступы к нашим войскам.

Вот выбили душманов из одного тесного ущелья, и, чтобы двигаться дальше, нам необходимо было его разминировать.

Я туда иду со взводом бойцов.

Вы даже не представляете себе это ущелье: две гряды высоченных почти вертикально-отвесных скал, а по дну узенькая каменистая дорога. И цвет, этот красноватый цвет афганской земли… Скалы тоже какого – то красноватого цвета, как политые кровью наших бойцов. Этот цвет теперь везде меня преследует! Забыть его невозможно!

Как только мы вошли в это ущелье нас там встретили «выбитые» из него душманы. Видать они от наших передовых частей попрятались в расселинах, впадинах и прочих складках местности. И не удивительно. Война ведь там партизанская. Это вам не на открытой местности уничтожать противника. Здесь им каждый камень – дом родной.

Бойцы не успели сильно углубиться в ущелье и под огнем прикрытия все вышли из-под обстрела врага. Из пацанов никого не потерял, но задачу не выполнил.

А утром следующего дня здесь должна идти наша мототехника.

Я даю команду привести нашу установку в рабочее состояние. Устанавливаем её так, чтобы максимально далеко можно было бы выпустить снаряд с пластитом. Ну, вы понимаете, о чем я говорю, вместе из неё стреляли.

Мы выстрелили в ущелье, растянули в длину заряд и подорвали его.

Представляете, что такое взрыв в практически закрытом пространстве?

Когда улеглась знаменитая афганская пыль, мы вошли в ущелье. Должен, конечно, сказать, что зрелище было не для слабонервных.

Те из душманов, кто находился ближе к заряду, оказались практически разорванными в клочья, сидящие выше по ущелью были убиты кто взрывной волной, кто обвалами. Среди самых дальних от места взрыва нашлись и живые, но у них взрывной волной повыбивало глаза и порвало барабанные перепонки. Они сидели все окровавленные и совершенно беспомощные. Мои бойцы сняли их с боевых точек, спустили вниз и перевязали.

Но это же война. Если бы ни мы их, то они бы нас… А у меня парни восемнадцатилетние!

С раненными душманами мы вернулись в часть.

Я все доложил командиру как было, и, что вернулся без потерь. Тот меня поблагодарил и отпустил отдыхать.

А через два дня вызывает к себе замполит с особистом и обвиняют меня в негуманном ведении военных действий.

С такой формулировкой они отправили документы в Союз. А там долго не разбирались и через три недели я уже был возвращен назад, откуда уходил с большими надеждами на карьерный рост, а вернулся в том же звании и в ту же часть.

Они бы хоть мне объяснили, как я должен был поступить.

Я всех пацанов вернул живыми их мамкам.

Задачу не выполнил, так жизнь наших солдат для меня дороже.

Ну объяви выговор, на губу посади, под суд, в конце-концов отдай… А так, по-тихому, без объяснений не наказали, а унизили!

Неужто они считают, что я должен был своих пацанов отправить под пули душманов? Они бы там все полегли.

А как мне после этого жить? Стреляться, что ли? Не знаю!

Знаю точно, что дальше командовать людьми я точно не смог бы!

Сейчас у меня уже такой возраст, что получать майора, чтобы просто на пять лет дольше служить в армии, смысла нет.

Вот «стукнет» мне сорок пять и уйду в отставку. Так что парни, это для меня тоже последние сборы.

Томск. Октябрь 2019 года.