Шкурин Юрий

ВСТРЕЧА

Среди трав медоносных и злаковых,

В луговом карасевом краю,

У истлевшей ограды Тайзакова

Встречи легкие слезы пролью.

Жизни лучшая часть, значит, пройдена.

Работящею участь была...

Я пришел к тебе, малая родина,

Попросить хоть немного тепла.

Было время минувшее — грозное.

Под завязку делами полна,

Упиралась деревня колхозная

Так, что только гудела спина.

Мужиков увозили на катере,

И бежали вдоль берега мы...

А потом наши сильные матери

Государству давали взаймы.

Жизнь пускай — хуже некуда, вроде бы

Совесть лишь и была за душой.

Все равно моя малая родина,

Как могла помогала — большой.

ПРИСТАНЬ

Обская высветится пристань.

Начало лета.

Полдень мглистый.

Я — малолетний оголец.

И молодая мама — рядом.

А лютый враг — под Сталинградом.

И машет с палубы отец.

Вдали лилово-серебристой

Растаял дымный шлейф трубы.

И стала маленькая пристань

Великой гаванью судьбы.

***

В берега возвратилась протока.

Вешним соком талинник набряк.

Пели девушки песню про то, как

Уходил на войну сибиряк.

На девчатах ветшала одежда.

Чередом шли в деревне дела.

И жила в этой песне надежда,

Потому что тоска в ней была...

Нет деревни... Иссякла протока,

Отдымивши туманом в зенит...

Только песня жива и жестоко

В самом сердце звенит и звенит.

ДОРОГА ОЖИДАНИЙ

Нас нередко матери бранили,

Деревенских ловких сорванцов.

Письмена казенные хранили

О геройской гибели отцов.

В летние каленые «петровки»

Редко прогремит случайный гром.

На плечах литовки, как винтовки —

Мамы шли на свой нелегкий фронт.

Безнадзорных нас сходилось много —

Варнаками крались но задам.

Длилась за поскотину дорога

К призрачным далеким городам.

Шла она в неведомые дали.

Вился у обочин терпкий хмель.

Мы с немой надеждой ожидали:

Вот мелькнет армейская шинель.

У дороги этой мы просили

Для бойцов счастливые концы.

Но стоят поныне по России

Мраморно-гранитные отцы.

НАСТАСЬЯ

Во власти неосознанного рвенья,

В тисках неотступающей тоски

Настасья собирала но деревне

Бумажные обрывки и листки.

Настасьины неясные замашки

Сельчане стали часто примечать:

Она поднимет всякую бумажку —

Возьмет лишь ту, где с гербом есть печать.

Квитанцию ненужную какую

Отыщет — и, решимости полна,

Идет в правленье. Там она толкует,

Что справка-де собесом ей дана.

Настасью можно слушать и не слушать,

Ведь речь ее известна всем вполне:

Мол, Пантя — муж и сын её Артюша

Приедут. А они погибли на войне!

Мы, ребятня, за ней брели сначала

И языки вослед казали ей.

Настасья, видно, нас не замечала

В безумной отрешенности своей.

Но, помнится, но осени бывало,

Когда мы шли из школы по домам,

Она нас догоняла и совала

Морковку или репку в руки нам...

Уходила в покосные дали.

Трелевала на вырубках лес.

Про судьбу ей цыгане гадали

На пиковый ее интерес...

А недели, как лошади, мчали,

Без ума, закусив удила...

У обочин стояли печали,

Впереди — все дела и дела.

ЦЕНА БРЕМЕНИ

Военная осень. Колхозу

На барке доставили жмых.

Примчалась к пологому взвозу

Шнана деревенская — мы.

В протоке — спокойные воды.

У берега — праздник мошки.

И матери — животноводы —

Безропотно шли под мешки.

Качались скрипучие трапы

И спины груженые в лад.

А кони под зычные всхрапы

Фураж увозили на склад.

Видна мне истории даль та.

Как норов у времени крут!

На намять от мамы медалька

Осталась — «За доблестный труд».

***

Стоял апрель, да был неласков.

Вилась поземка вслед за мной.

Я вез на стареньких салазках

Из тальника дрова домой.

Собака выла где-то громко

На свет закатного огня.

На ферме мать, отец — на фронте,

Ждала сестренка лишь меня...

Дожди ли нудно моросили,

Снега ли долгие мели, —

Еще не знал я, что в России

Милей, чем эта, нет земли.

***

Отмаялась Лукерья. Как болела!

После родов не побереглась...

Выделил колхоз мучицы белой,

Ребятня чтоб хоть поела всласть.

В одиночку мыкался неловко

Их отец — судьбе немой упрек.

Наконец, повел ребят он к лодке,

И в детдом размашисто погреб.

Ивы но воде брели куда-то.

Вешних бликов нестерпимый свет.

И глядели как-то виновато

Бабы уплывающим вослед.

***

Весны свобода и раздолье.

Раскован бег речной волны.

Деревня ставила застолье

В честь окончания войны.

А день — веселый, теплый, яркий —

Был дивен вдоль и поперек.

И на лужок несли доярки

Кто что для случая берег.

Война прошлась по миру шало,

В души проникла тайники...

Но сладко жизнь весной дышала,

Лишь горько пахли тальники...

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Михаил вернулся Теущаков.

Сияет грудь в наградах, как в броне.

«Что говорить... Бывало, бабы, всяко», —

Ронял он на расспросы о войне.

На время брошен труд многопудовый.

И ну коленца под гармошку гнуть!

И в дом пришли пришибленные вдовы

Тихонько, чтобы радость не спугнуть!

Боец не снял наград, в них на рыбалку плавал.

И, повстречав солдата у реки, —

«Ох, Михаил, тебя утопит слава!» —

Вещали, улыбаясь, старики.

Тот праздник был, и было угощенье.

Но я-то знал, пронырливый пострел,

Что был неполным праздник возвращенья,

И часто за поскотину смотрел...

Туда, где шла от пристани дорога,

По коей уходили в города,

Где по утрам стоял туман у лога,

Как тихая озерная вода...

В ДЕТСТВЕ

От больно жалящих обид

Ты приходил сюда —

К закоскам солнечной Оби,

Где светлая вода,

Где вдоль сверкающей реки

Шептались тальники.

Непостижима, широка,

Загадкой голубой

Огромная, как жизнь, река

Текла перед тобой.

Неведомая сила

На быстрину сманила.

* * *

Нас, малышей, скликало вместе лето.

С утра пекло. В деревне — тишина.

Лишь косу, слышно, отбивали где-то,

Да трель была кузнечиков слышна.

Слонялись поначалу где попало.

Но вот — вода. Песок на берегах.

Эх, можно жить, когда бы не щипало

Царапин на обветренных ногах!

О ноги! Вы без обуви страдали

От майских дней до белых мух зимы.

Вмещалось все в родные эти дали —

От подвигов до нищенской сумы.

* * *

Балалайка — веселые струны —

Чем-то новым сегодня полна.

Заневестилась девочка Груня,

Да и кончилась, кстати, война.

Вешней поймы намокшие гривы

Травостой до норы утаят.

Но черемух душистые взрывы

За протокой тревожно стоят...

Сменит время увядшие моды.

Ты уйдешь от родного крыльца...

Но ведь в жизни проходят лишь годы

 А мгновения — в нас до конца.