Татаринцева Екатериана

ФЛОБЕР

Я сидела в тенистом уголке сада и читала Флобера. Но мысли разбегались в разные стороны, и я останавливала взгляд то на большой ели чуть поодаль, то на кустах мягкой сирени. Слезы стекали по щекам и по горлу, капали на запястья.

Тем временем, дед катил тачку вдоль грядок, нахмурившись и, наверное, размышляя о чём – то своём. Он всегда был замкнут и молчалив, и никто не мог понять, что творилось у него в голове. Бабушка с мамой остались в доме пить чай, обсуждая общих знакомых и делясь последними новостями. А я всё сидела, пытаясь сосредоточиться на сюжете романа. Обилие персонажей и событий заставляло возвращаться к предыдущим страницам вновь и вновь. В основном мне очень мешали сконцентрироваться образы, рождаемые калейдоскопом воспоминаний. Именно в тот момент, когда прохладный ветерок обдувал мои щеки, и яркое солнце припекало макушку, мне казалось, что я никогда не испытаю ничего подобного, никогда не встречу кого-то ближе, чем он. Вокруг неприятно жужжали разные насекомые, так что приходилось с раздражением от них отмахиваться. Чистое синее небо с редкими облаками олицетворяло собою вечность. Подолгу всматриваясь в него, я чувствовала какое-то смирение.

Он навсегда уехал в другой город, и я знала, что мы больше никогда не встретимся. Нарастающая жара вызывала лёгкую тошноту. Мне ничего не хотелось. Мне даже не хотелось снова увидеть его, или что – то исправить, или просто сделать что-нибудь для самой себя. Всё не имело смысла, не имело какой – то достойной цели. Я понимала, что если это было хотя бы подобием счастья, то и оно не могло длиться вечно. Красивые слова рассеялись в зимних сумерках и тусклых огнях унылых улиц. Я отложила книгу и подошла к розовым георгинам. «Такие прекрасные создания, но даже им суждено завянуть и погибнуть», - с тоской подумала я, аккуратно гладя их нежные лепестки.

С крыльца спустилась мама с ножницами в правой руке, чтобы срезать себе букет гладиолусов. Её приводили в восторг эти огромные тяжелые стебли, казавшиеся мне слишком грубыми.

— Собирайся, скоро поедем! — крикнула она, усердно наклонившись над белым гладиолусом, чтобы срезать его как можно ближе к основанию.

— Уже иду, — отозвалась я, предвкушая, как развалюсь в машине и буду дремать.

А пока я стояла в растерянности с книгой Флобера, которая еле держалась на кончиках моих пальцев. Меня окружало разноцветное, полное звуков лето, но я уже ощущала, как оно остывает, уступая дорогу осени.

Через полчаса мы катились вдоль леса, сквозь который просвечивали солнечные лучи, мелькая пёстрыми бликами. Я откинулась на спинку пассажирского кресла, закрыла глаза, и память вдруг воскресила строки из рассказа одного знаменитого писателя: «Все проходит, мой друг. Любовь, молодость — все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит. Как это сказано в книге Иова? «Как о воде протекшей будешь вспоминать».

ПИСЬМО

Я рухнула на пол прямо в ботинках. Тёплые слёзы сползали к сухим губам. Нестерпимая горечь разливалась по всему телу, добираясь до кончиков ногтей. Мысли об Илье не отпускали несколько недель подряд и когда я куталась поздней осенью в капюшон, в памяти с щемящей нежностью проносились совместно пережитые моменты: неожиданный первый поцелуй, нарисованные шариковой ручкой сердечки на предплечьях, ночная прогулка в парке и детские прятки под крыльцом гастронома…

Было решено отдать Илье письмо. Мы не виделись почти полгода, но он должен меня понять. Если он любит, если он, по крайней мере, любил... Узнав адрес его работы, я отложила конверт с письмом до конца недели. Иногда я доставала и перечитывала письмо, пристально вглядываясь в каждую букву.

И вот долгожданный день, наконец, настал. С самого утра у меня немного потели ладони, а зрачки расширились еще сильнее, чем при искусственном свете. Я переминалась с ноги на ногу, пока ждала такси во дворе. Куртка нараспашку и вязаный шарф свободно болтались на мне и, немного озябшая от ветра, я представляла себя современной Татьяной Лариной. Это вызывало у меня смех и ощущение какого-то нелепого сна. Уже на заднем сиденье машины я вспоминала череду наших разговоров и признаний. Может, я упускаю свою судьбу?

Попав в незнакомый район, волнение начало усиливаться. Как мне с ним встретиться? Как войти внутрь здания? Вдруг что-то пойдёт не так? Такси остановилось прямо у входа. Я рассчиталась с водителем и поспешно хлопнула дверцей, перекинув маленький рюкзак на одно плечо. Сердце сильно колотилось. Худшие ожидания оправдались: в здание нельзя было войти без пропуска. Я отправила Илье короткое сообщение с текстом: "Привет. Спустись, пожалуйста, вниз". Меньше чем через минуту Илья позвал меня вовнутрь, не скрывая крайней степени своего удивления. Попытался обнять, и на мгновение его туловище неуклюже застыло в воздухе. Я смотрела как бы сквозь него, а затем куда-то в пустоту, продолжая держать в руках белый конверт. Слегка неестественным голосом сказала, что если не отдам ему письмо, то буду жалеть до конца своей жизни. Странно, но даже сейчас от той фразы не ощущается привкуса пошлости. Он спросил, кто меня привёз, всё ли у меня в порядке, но подобные дежурные вопросы не имели никакого значения, так что я молча развернулась и, еле сдерживая рыдания, пошла прочь.

Уходя, я хотела посмотреть на себя его глазами: на стремительно удаляющуюся спину, светлые волосы и ноги, плотно обтянутые чёрными джинсами. Увидимся ли мы когда-нибудь снова? Я не знала. Он показался мне чужим и отстранённым. Внутри нарастала какая-то неприятная смесь тревоги и тоски.

Внезапно пошёл первый снег. Белоснежный, лёгкий. Мне нравилось, как мягкие воздушные хлопья тают на лбу и щеках. По дороге обратно снегопад усилился, и водитель постоянно включал дворники. Мы ехали мимо многоэтажек, продуктовых магазинов, заводов, и всё заметало снегом. Начиналась зима.

Я думала, что на ответ Илье понадобится хотя бы несколько дней. Но всего через час он написал, что дальнейшие отношения невозможны, и что нужно двигаться дальше. После этого я, словно глупый ранимый ребёнок, побежала на балкон. Там я уселась на сундук, в котором сушились луковицы гладиолусов, и горько расплакалась, дав волю чувствам.

А за окном не переставал падать снег, разбавляя унылый городской пейзаж. Вспоминалось, как Илья сидел на полу в коридоре, как я что-то кричала, надевая шубу, и как комната наполнялась разочарованием до такой степени, что там было невозможно оставаться. Наверное, именно в тот далёкий вечер всё и закончилось для нас. Он просил меня не плакать на лестнице, потому что по ней часто бродили бездомные и пьяницы. Теперь мне стало ясно гораздо больше вещей. Все эти сближения... Мы были обречены.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Вторая половина октября баловала мой городок. Было прохладно, но сухо и солнечно. Я шла по улицам, ковыряя носками ботинок листву и думая о том, что совсем скоро у меня очередной день рождения. Под ногами болтались сигаретные окурки и обёртка от «Твикса».

Я перестала любить дни рождения ещё подростком. Они почему-то не приносили мне радости. С взрослением приходит понимание, что день рождения – это не только вкусный торт, поздравления и подарки. Это и ускользающая молодость, и разрушающиеся иллюзии, и кажущееся теперь таким далёким детство.

В детстве день рождения воспринимался мной как самый настоящий праздник. Вот я стою в пышном голубом платьице, радуюсь музыкальной шкатулке, потом бегу играть с подружками в куклы Барби, выбрав себе самую красивую, а мама собирает нас вместе и делает фотографии. Теперь они лежат в нижнем ящике комода: иногда в беспорядке, а иногда в аккуратно сложенной стопке. Часть из них хранится в старых альбомах, которые я изредка перелистываю, погружаясь в воспоминания, словно в безмятежный сон.

О чём я тогда мечтала? Помню, что хотела стать продавцом мороженого или журналистом. Позднее психиатром, писателем. Была ли я тогда другим человеком? Представляла ли мир совершенно иначе? Я не знаю.

В этом году я впервые не задувала свечи на бабушкином медовике. Его просто вытащили из холодильника и разрезали на вытянутые треугольники. Праздничный стол и его окрестности украшали нежные цветочные композиции и букеты из роз. А в углу расположилась связка воздушных шаров, притянутая к полу серебряным грузиком. Мне особенно нравилось смотреть на шарик в форме большой сиреневой звезды. «Улететь бы на нём прямо в бескрайнее небо…» — размышляла я, сидя на мягкой поверхности дивана.

За окном стремительно темнело. В квартире приятно пахло запечённой курицей с картофелем, а в зале ненавязчиво бормотал телевизор. Я раскладывала к разношёрстным тарелкам тяжёлые вилки и бумажные салфетки, наполняла высокий кувшин черешневым компотом. В голову лезли грустные фантазии о будущем, пока отец аккуратно расставлял фужеры. «Каждый раз одно и то же», — печалилась я, одновременно осуждая себя за эгоизм. У кого-то нет семьи, нет дома, а я, имея всё, ещё умудряюсь испытывать недовольство. Тем не менее, я ждала, чтобы воспоминания о сегодняшнем дне поскорее размылись, оставив после себя лишь пару нечётких, но тёплых сердцу образов.

Все гости, наконец, собрались. Родители откупорили несколько бутылок вина и заметно разговорились. Я же ела салаты и старалась не запачкать свою белую толстовку, предвкушая, как в случае чего буду не меньше суток держать её в тазу с пятновыводителем.

Начали произносить тосты. В поздравлениях отца всегда удивительно гармонично сочетались искренность и некоторый пафос. «Выпьем за то, что ты у нас такая редкая…» — сказал он, подняв свой бокал на уровень солнечного сплетения.

В разгар вечера меня по традиции попросили исполнить что-нибудь на пианино. Я отказалась, потому что его звук, с трудом извлекаемый из каждой клавиши, был тугим и резким. А мне хотелось, чтобы мои кисти свободно скользили по клавиатуре, и локти с изяществом поднимались вверх-вниз, помогая мелодии литься прозрачно и легко. Долгие уговоры не принесли результатов, и я поспешила уйти в свою комнату. Лежа лицом в подушку, вспоминались какие-то давние обиды, ощущаемые при одном взгляде на плюшевую игрушку, или на рассеивающиеся лучи электрического света, или на глянцевый потолок, отражающий мою расплывчатую фигуру…

Вдруг мой телефон зазвонил. На экране высветились незнакомые цифры, а на другом конце провода раздался женский голос: «Здравствуйте, я из курьерской компании. Куда и когда вам можно доставить посылку?» Посылку? Для меня? Но от кого? Я быстро предоставила девушке всю необходимую информацию и положила трубку. Может, посылка от Ильи? Или от Андрея, который однажды чуть не довёл до инфаркта всех домашних, сделав мне предложение? Впрочем, я не имела понятия, жив ли он вообще.

Немного отвлекшись от всяческих догадок, я вернулась к столу. Становилось довольно скучно. Бытовые темы сменяли друг друга, и я плавно погружалась внутрь себя. «И всё-таки вряд ли визит курьера меня удивит…», — подумала я с небольшой долей досады.

Внезапно в прихожей запищал домофон. Я открыла дверь, и мужчина в тёмной куртке вручил мне бледно-малиновые розы с запиской от крёстного.