Лагунова Нина

НЕУДАЧНАЯ РЫБАЛКА

Выходной. В ожидании начала ягодного сезона решили покататься на машине и посмотреть ориентиры и дороги в наиболее глухой части пригородных лесов, чтобы в случае чего потерявшийся ягодник мог легко понять, куда ему ближе всего добираться до людей и больших дорог. Отъехав от города до Оби полсотни километров сворачиваем вдоль берега на гравийку, вдоль которой стоят бывшие базы отдыха предприятий ставшие собственностью областных чиновников да небольшая деревенька с дачниками и пенсионерами. Километров через 25 попадаем в тупик. Таёжная дорога перегорожена глухим забором с железными воротами. Кто-то уютно устроился на кромке тайги на самом берегу Оби. Делать нечего. Ищем объезд. Машина у нас восьмёрка и легко проходит заболоченный участок. Мы снова на берегу на полянке.

Возле кострища валяется посуда. Зола размыта дождями. Значит, людей не было давно. Рядом стоит большая брезентовая палатка. Её крыша прорвана. Внутри валяются вещи довольно несвежие. Явно следы поспешного бегства. Метрах в двадцати  скважина с питьевой водой, вытекающей небольшим ручейком. Валяется чайник. Обходим по кругу поляну. Ничего тревожного, а люди поспешно убежали. Вдали назойливый крик сорок. Разломанный садок для рыбы валяется недалеко от берега. Лёжка крупного зверя с сильным запахом псины. Незадолго до нас здесь отдохнул довольно крупный медведь и, судя по сорочьему крику, он совсем недалеко. У нас нет оружия и слишком близко с ним общаться нам ни к чему. Уезжаем, так и не поняв, что же случилось.

Заинтригованные непонятным поведением рыбаков расспрашиваем  тех, кто часто бывает в тех местах. Наконец один из рыбаков приоткрыл загадку брошенной палатки.

Отдыхающие, две молодые пары, решили порыбачить на выходных, на Оби. Забрались на потаённую полянку на мыске, выступающем за кромку чащи, и хорошо продуваемую ветром. Ручеёк из скважины обеспечивал питьевой водой. Дров тоже было больше чем надо. Рыбалка удалась. Рано утром сварили большой котел отличной ухи. Непередаваемый аромат разносился ветерком далеко по берегу. Девчонки пошли за водой для чая по своим девичьим делам. Парни сидели у костра. Вдруг треск и грозный голос медведя. После небольшой немой сцены парни обнаружили себя на соседних соснах. Принялись кричать девчонкам, что медведь и надо лезть на деревья. Подружки в лесу не первый раз, долго разбираться не стали. Две ближайшие осины одолели легко. Сидя на высоте метров в пятнадцать стали бурно обсуждать, что дальше делать. А медведь вышел на поляну, пособирал приготовленные бутерброды, опрокинул лапой котел с ухой, откатил его подальше от костра и оставил. Обошел, деревья с людьми и лег около палатки. Шум, свист, стук по деревьям его нисколько не смущали. Спал зверюга часов до четырех дня. Проснувшись, собрал остывшую рыбу из ухи, вытащил садок с рыбой, пообедал и не спеша пошел купаться. Заметив, что медведь забрался в воду и отплыл довольно далеко, парни спустились к машине, завели её не закрывая дверей. Девчонки спустились вниз, как только машина тронулась и поравнялась с ними, бросились на ходу в открытые двери. Машина уходила от злополучной полянки на запредельной скорости. А медведь проводил её взглядом и даже не соизволил выйти из воды. Вернуться за вещами  рыболовы не рискнули. 

Так и стоит палатка-загадка посреди тайги.

БАБУШКА АННА

На стыке границ России, Китая и Монголии среди сопок затерялось село Кадая. Когда-то здесь на рудниках отбывали каторгу главные государственные преступники. Состарившихся невольников выпускали из тюрьмы и оставляли на вечное поселение. Так появилась на руднике бабушка Люба. Никто не помнит её фамилию. Было у бабули шестеро внучат. До самого своего смертного часа Люба отмечалась раз в неделю в охранном отделении. Внучка Анна родившаяся в 1893 году хорошо запомнила бабушкины сказки и книги на непонятных иностранных языках, но ни фамилии её, ни причины по которым она оказалась на руднике, даже дату её смерти, по малолетству не запомнила. В школу девчонки не ходили. Читать и писать их бабушка научить не успела. Отец Козьмин Пётр работал охранником, и хоть семья бедной не считалась, девчонки по дороге в церковь сапоги несли на плече, чтобы подошвы не снашивались. Как только Анна чуть подросла, её отдали в няньки в семью местного старосты. Хозяйка тяжело болела, и четверо малышей требовали присмотра. После смерти матери они остались на попечении Анны. Когда ей исполнилось 16 лет, староста Лагунов Александр Ильич обвенчался с ней в церкви. Началась война. В семье родилось ещё трое детей. Когда установилась советская власть, селяне выбрали Александра председателем сельского Совета. После прихода семёновцев он вновь стал старостой. Это был последний год его жизни. Новая власть потребовала набрать сотню молодых ребят, посадить на коней, вооружить и отправить в бой. Команду староста выполнил, но сотню отправил на север в партизанскую армию красных. Сам, опасаясь расправы над семьями, остался в селе. Вскоре пришел карательный отряд. Несколько пожилых отцов схватили и увезли в соседнее село. Анна, беременная на последнем месяце, поехала следом. На площади она подошла к поручику-еврею и стала просить помиловать пожилого многодетного отца, но в ответ получила несколько ударов нагайкой. На следующий день стариков изрубили саблями. Так Анна осталась вдовой в 26 лет с восьмью детьми на руках, младший из которых родился через месяц после смерти отца. Мир не без добрых людей. На помощь Анне пришел недавно овдовевший сосед, который нуждался в помощи в уходе за его детьми. Две семьи объединились. Родилось ещё двое малышей. В 1931 году новая беда. В селе началась коллективизация. Для начала создали комитет бедноты. Надо сказать, что кроме рудников на берегах Аргуни благодатные земли и бедняков среди тех, кто много работал, были единицы. Лошадь и корову имел практически каждый. Членами комбеда могли быть только безлошадные. Таких насчитали восемнадцать человек. Большинство алкоголики со стажем, промышлявшие до войны охотой на нелегальных старателей. Комбед занялся тем, что раскулачивал зажиточные семьи. Скот угоняли в общественный загон, где кололи и раздавали мясо по домам членов комбеда. Имущество также отнимали. Главу семьи объявляли кулаком и вместе с женой и детьми высыпали в Нарым. Дошла очередь и до семьи Анны. Вот тут мнения комитетчиков разошлись. Андрей Филиппов человек зажиточный. Косяк лошадей, пять коров доятся и овцы, да птицы полон двор. Хоть наемных работников никогда не держал, но точно кулак. Анна его жена. А вот что делать с пасынками? Малолетние они еще. Отцу их советская власть памятник на площади в центре села поставила. Решено было детей оставить под присмотром старшего семнадцатилетнего Петра и двух его ровесников дядек служивших в приграничном отряде ЧОН.

Семью с детьми Андрея и малышами увезли в район, а оттуда в теплушках кулаков отправили в Новосибирск. Там их ждали баржи и паузки. Свежий ветер на Оби пронизывал насквозь. Теплой одежды не было. После душных теплушек первыми заболели малыши. Через неделю беда пришла и к Анне. Затемпературил младший ребенок. На ночевку баржи и паузки причаливали к берегу. На них грузили продукты. Пересчитывали и осматривали кулаков. Заболевших оставили на берегу. Анна вцепилась в ребенка, и охранник никак не мог вырвать его из ее рук. Уговоры, что заболевших отправят в больницу, и они догонят караван позже, не помогали. Тогда Андрей взял из её рук малыша и сказал, что останется с мальчиком. Анне он велел беречь остальных детей. Когда караван ушел за мыс оставшихся расстреляли. Так боролись с возможной вспышкой тифа.

Раскулаченных высадили на берег реки Андармы в глухой тайге. Люди торопливо рыли в крутом берегу землянки, закрывали их лапником. Сибирское короткое лето подходило к концу, и надо было хоть как-то укрыться от скорых холодов. Открылась комендатура и люди стали писать письма на родину. Анна писать, неумела, но нашлась добрая душа и послала весточку оставшимся дома детям, куда попала мать.

Письмо получил сельсовет. Детей вызвали и за связь с кулаком потребовали покинуть село в 24 часа. Когда пришли выгонять из дома, Ольга, которой было тринадцать, убежала за печку и надела на себя несколько юбок и кофточек. Санька лежал с температурой и из-под него выдернули теплый потник, а его выгнали во двор. Один из комбедовцев, увидев внезапно потолстевшую Ольгу, полез под юбку проверить, не спрятала ли она что-нибудь. Но тут же, его огрел нагайкой с плеча другой. Девке подол задерешь, до околицы добежать не успеешь, на вилы посадят. Детям каждому выдали справку в сельсовете, что они вычищены по первой категории и обязаны покинуть пределы Сибирского края. Старый друг отца, работавший председателем сельсовета, сумел написать справки так, что позже они смогли вырезать вдоль сгиба листков часть текста и первая категория из справки исчезла. Справки аккуратно подклеили по сгибу. Поездом добрались до Новосибирска. Старший, семнадцатилетний Пётр решил устраиваться самостоятельно, а одиннадцатилетний Санька и Ольга пешком отправились к маме. Шли через Колывань и Баткат. Ночевали на окраинах поселков в наскоро сделанных шалашах. Изредка везло, когда Ольга обменивала юбку или кофточку на булку хлеба или кулёк картошки для совсем ослабевшего Саньки. Пару раз удалось уговорить мужиков и проехать на телеге десяток километров. Мать, измученная непосильной работой на лесоповале, наконец, узнала о судьбе троих своих детей. О судьбе малыша и мужа она ничего не смогла узнать до самой смерти. Только через десятки лет, случайно оказавшись на берегу, где когда-то стоял конвой, дети Александра услышали от местных стариков о расстреле больных, оставшихся после ухода барж.

Старший брат Пётр нашел себе работу на спиртозаводе. Но второй раз попал под репрессии и был выслан на Колыму, на прииск за участие в мятеже кадетов в Чите в 1918 году. Родился он в 1916, и в момент мятежа было ему года два. Но был бы человек, а статья нашлась. А расстрельная статья для несовершеннолетних в тот год репрессий не применялась. Освободился в 1953 году.

Анна выходила Саньку, несмотря на открытую форму туберкулеза. Сберегла она и Ольгу, хотя от непосильной работы и жизни в землянке Ольга тяжело болела до конца жизни. Маленький Василий тоже вырос и даже успел повоевать в самом конце войны ездовым артиллерийской батареи. Из-за маленького роста больше никуда не взяли. Сын Андрея Павел до войны не дожил. Он был самым старшим из детей и погиб от туберкулёза. Еще двое детей Андрея и Анны умерли до войны. Пенсии Анне не полагалось, так как в колхозе она пятнадцать лет не проработала. Всю жизнь она перебиралась от одного сына к другому или к дочери, а все остальные присылали ей по десятке на карманные расходы. Анна умерла, не дожив до девяноста лет пару месяцев. Остались двенадцать внучат да десятки правнуков. А государство, ограбившее руками пропойц многодетную работящую мать, не вернуло ни дома её и второго мужа, ни землю и имущество. До глубокой старости не было у неё своего дома или квартиры. Ведь правом реституции в России пользуются только люди никогда не знавшие репрессий, но зато называющие себя верующими. А те, кто прошел ад раскулачивания и репрессий, молились на сохранённые чудом иконы в землянках и крестили детей в деревянных банных шайках. И до сих пор несут последние копейки церкви, поминая невинные загубленные в ссылке жизни.

КОНФЕТКА

Занятия во второй смене закончились, и Галина торопливо побежала на вокзал. Сидеть в общаге выходные, когда до стипендии еще неделя, а в кармане пара рублей, совсем не хотелось. Успела за пять минут до отхода автобуса билет купить да в буфете кулек карамелек. Пока час до деревни ехала, конфеток осталось три штучки. Зато есть хотелось поменьше.

Дома у порога встретили трое племяшек от года до трех лет. Дала им по конфетке и побежала на кухню, поискать, чего перекусить.

Квартира что Ноев ковчег. В самой маленькой комнатке младший брат с новорожденным сыном и женой. Комната побольше, шкафом разделена пополам, и там два брата со своими малышами и женами. В проходном зале отец мать и Галина. В самой дальней комнатке бабушка Анна. Галина заглянула к ней в комнату поздороваться и вдруг увидела, что текут слезы по ее лицу. Бабушке тоже захотелось конфетки, а ей не хватило. Она сидит, плачет и сама над собой посмеивается: «Вот совсем дожилась, конфетки не хватило. Будто век не едала». Галина сбегала в магазин, купила грамм двести конфеток, помягче, и дала бабе Анне. Та развернула одну, пожевала, а остальные спрятала под подушку. Через пять минут по квартире бегала чумазая троица племяшат, а прабабушка ласково смеялась вместе с внуками над их проделками. В свои девяносто она хорошо помнила свою бабушку политкаторжанку, и войну с японцами, и первую мировую и гражданскую. Вырастила восемь пасынков и своих четверых детей, одного мужа в гражданскую потеряла, второго в ссылке в тридцать втором, нянчила двенадцать внуков. Сетовала, что всякого на веку повидала, сейчас жить бы да жить, да вот старость пришла.

«Мы ведь не кулаки были – дураки. Работали день и ночь. А сейчас посмотри: пенсию дают, сено машиной косят, землю трактор пашет, даже коров машина доит. Выходные у баб посреди лета, а заболеют так вообще на работу не ходят. И с детьми сидят дома грудными. Телевизор дома можно смотреть. Не верьте никому, что при капитализме хорошо. Там кто мало работает, тот и ест мало».

Галина вздохнула, вспоминая бабушку. Хорошо, что немножко не дожила она до перестройки. Умерла спокойной за правнуков своих.

С ДОБРЫМ УТРОМ

Костя бредет по болоту. День не совсем удачный. Собирал клюкву, но денек дождливый и ягода спряталась в мох. Ее стебельки-пружинки намокли и перестали поднимать созревшие ягодки вверх, поближе к солнышку. В дождь клюква собирается медленно и с мусором. К вечеру разъяснело, похолодало и завтра будет веселее. На ночь из болота надо выйти на сухое место, где нет торфяника и можно без опаски костер разводить. Через болото тянется песчаная насыпь заброшенной узкоколейки. Рельсы продали китайцам, а насыпь и гнилые шпалы, заросшие мелким соснячком, будут подходящим местом для ночлега. Костя набрал с живых сосенок засохших нижних веточек на растопку, нашел пару обгоревших пней. Шпалы в это время года пропитаны водой и их разжечь нереально. Быстро занялся костерок. Вскоре закипел котелок. Костя отлил кипятка в чашку, заварил лист брусники и черники. В котелок вытряхнул банку тушенки и добавил рис. Сдвинул костер в сторонку, переставил котелок, пододвинул пару больших коряг к костру и, бросив пенку на лапник, растянул спальник. Поставив две рогульки с перекладиной, бросил на  сухие стволики сосенок кусок пленки и сел под экран. Одежда быстро сохла в потоке исходившего от костра тепла. Вот и сытная каша уже готова. Плотно поужинав и хорошо просохнув, уже в кромешной тьме при свете костра он забрался в спальник. Земля, прогретая костром, приятно грела снизу, а костер нагревал воздух под экраном, и было тепло как в комнате. Льдинки на ветках кустов искрились, отражая пламя, ближе к костру они таяли и стекали с веточек, переливаясь в отблесках огня.

Ночь прошла спокойно. Под утро послышались тяжелые шаги, вздохи. Кто-то, шумно дыша, подошел к догорающему костру, грубо потянул спальник. Костя спросонок торопливо нашарил нож в ножнах, предусмотрительно засунутый с вечера внутрь спальника. Решил сперва притаится. Но пришелец и не думал уходить, шумно сопел и тормошил спальник. Костя решил без боя не сдаваться. Он освободил нож от ножен и быстро расстегнул спальник, чтобы руки освободить. В тот же момент, физиономию будто крупной наждачкой ободрало и он от неожиданности зажмурился. Дерануло еще раз. Костя приоткрыл один глаз и перед носом увидел морду, явно на медвежью непохожую.

На него смотрела корова. Откуда взялась она в такой глухомани за десятки километров от ближайшего поселка? Костю пробил нервный смех. Вволю нахохотавшись, он подбросил в костер коряг, сдоил переполненное молоком вымя коровы и стал ждать рассвета. Корова улеглась рядом. С утра пораньше она принялась пастись, выбирая кусты черники покрупнее, и все поглядывала на Костю, собиравшего в болоте ягоду. Когда короб шести ведерный был полон, Костя свернул свой лагерь, упаковал спальник, котелок и пенку и пошагал по насыпи в сторону поселка. Корова зашагала следом. В поселке она торопливо побежала по улице призывно мыча. На ее голос выскочила старушка, обрадовано заохала. Костя помахал корове рукой и пошел на станцию.

ЗАСАДА

Вдоль железной дороги большой массив садовых участков. Заводчанам в 80-е годы давали. В вагоне электрички уже почти все друг другу знакомы, делятся своими радостями и горестями. Вот и Петровна решили рассказать о своей беде.

Поспела у неё виктория, урожай богатый. В те дни, когда ночует на участке, набирает ведра по два, а когда увозит ягоду в город – кусты стоят голые. Решила она скараулить супостата. Вооружилась тяпкой, повесила на двери избушки большой замок и устроилась в зарослях малины возле межи.

… Начало светать в третьем часу ночи. К участку подъехал автобус и из него вывалилась толпа пьяных сорокалетних мужиков и баб с вёдрами и банками. Открыли калитку, зашли на участок и начали обдирать клубнику – и спелую и почти зелёную. Петровна ползком вместе с тяпкой попятилась в заросли бурьяна за краем участка. Малина ещё зелёная, ну а вдруг кому-то захочется и этих ягод. Через полчаса пьяная толпа переместилась к соседке, потом на следующий участок, а часа через два с полными вёдрами вернулась к автобусу и уехала.

Намокшая от росы и продрогшая Петровна с горя отправилась на утреннюю электричку сушиться, лечиться и нервы успокаивать. Два дня на участке не была. И вот теперь едет и не знает, что её ждёт. 

Никогда больше засаду устраивать не будет.

Я сидела, еле сдерживаясь, чтобы не проболтаться. Позавчера на работе сидели, болтали, и напарница рассказала, как она с подружкой день рождения отмечала. Гостей пригласили на дачу за городом. Было много друзей, шашлыки, закуска и хорошее вино. А потом хозяйка достала пятилитровую бутыль домашнего самогона. Часам к двум ночи бутыль кончилась, и гости начали скучать – те, которые ещё на ногах держались. И тут один из гостей предложил поехать виктории пособирать. Все решили, что он приглашает на свой участок и дружно согласились. Человек десять забрались в автобус и поехали в соседнее садовое товарищество. Ягоды было много, все были довольны. Только когда стали переходить с одного участка на другой, сообразила Галина, что не в гостях они у друга, а воруют ягоду на чужих участках. Да пьяному море по колено – ну не высыпать же теперь ягоду на грядку! Вот так и запаслась она ягодой на зиму.

Галина и смеялась и ругалась и зарекалась в следующий раз самогонку пить и ягоду с друзьями собирать.

Я смотрела на Петровну, сочувствовала её горю и не знала, что ей сказать. Утешала, что супостаты больше не появятся. Только караулить их по ночам не надо – простынешь.

Ну чего только не бывает на садовых участках!

ШКОЛЬНЫЕ БУДНИ

Сегодня пятница. Колька поглядывает в школьное окно с нетерпением. Уроки заканчиваются, а лошадей под окном пока нет. Отец присылает их в пятницу с попутной подводой, чтобы детям не пришлось идти пешком 12 км. В маленьком поселке над Андармой только одна учительница и учит она с первого до четвертого класса. Пятиклашки и все кто старше ходят в соседнее село. Жили у знакомых и родственников, по выходным ходили домой. Возить детей не положено и лошадей дает отец тайком от начальства. Наконец показались лошади. Мужичок подъехал к школьному забору и отвязал от своих саней иноходца Карьку и Рыжуху.

Прозвенел звонок. Стайка девчонок упаковалась в сани Рыжухи, а пацаны во главе с Колькой предпочли Карьку.

Зимний день недолгий, вскоре стало смеркаться. Большая часть дороги позади. Вдруг на краю крутого лога жеребец всхрапнул и стал. Колька поднялся на ноги, тронул коня вожжами, но конь храпел и поднимался на дыбы. Зверь, но какой? Если рысь, то вряд ли тронет она детей. А если шатун? Тогда он нападет в первую очередь на лошадь, на одну лошадь, а у второй появится шанс уйти. Хуже всего если это волчья стая. Она может оказаться большой. Уйти от зверя может только старик Карька. Он еще в силе. Рыжуха слишком стара и бегает совсем плохо. Колька схватил тулуп со своих саней, кинулся к девчонкам. Старшая одиннадцати летняя Валька все уже поняла. Колька быстро уложил девчонок на дно саней и накрыл двумя тулупами, закидал сеном и наказал молчать и не шевелиться. Свободно привязал вожжи Рыжухи к передку саней, чтобы они не дай бог не запутались. Если звери нападут, девчонок они заметят не сразу, лошадью займутся.

Колька сказал мальчишкам крепче держаться за сани и снова попытался послать коня вперед. Карька поднялся на дыбы. Тогда Колька прыгнул с передка саней на спину иноходца, добрался до шеи и стал гладить его и уговаривать. Лошадь немного успокоилась. И тогда Колька отчаянно завопил в ухо коню "Грабят". Отец рассказывал, что знает Карька эту команду и не раз уносил отца от беды. Сработало. Конь взвился свечой, захрапел, а потом рванул в сумерки лога, закусив удила. Одним махом вынес сани на другой берег, проскочил второй лог, третий и вырвался на ровную дорогу, пошел, с каждой минутой набирая ход. Издали донесся жалобный голос Рыжухи.

Четыре км до поселка Карька прошел одним махом. С его боков хлопьями валилась пена. Сани пролетели поскотину. Карька встал у ворот дома. На крыльцо босиком и с ложкой в руке выскочил отец.

"Что случилось?"

"Кони стали у Крутых логов. Похоже, зверь"

"Где Валька?"

"Там осталась"

Отец метнулся в дом, сорвал со стены ружье, патронташ и нож, сунул ноги в валенки и кинулся к коню. Ножом перехватил гужи, сдернул хомут вывел коня из оглоблей, сдернул сбрую и, не седлая, рванул назад по дороге. Иноходец, чуя беду, пошел на пределе сил. Выехав за околицу, отец начал стрелять в воздух. По поселку к дому бежали люди. Кто-то взял шапку и шубу отца, кто-то бежал с ружьем по дороге

Километра через два иноходец заржал, и вдали отозвалась Рыжуха. Она живая бежала по следу иноходца изо всех своих старческих сил и зверь ее не тронул. Увидев, что иноходец уходит она кинулась вдогонку. Похоже, волчья стая прошла после того как проехал мужичек с лошадьми для детей, но раньше чем дети подъехали к логам.

С тех пор Колька в понедельник привозил в школу длинный сверток и оставлял в кабинете директора, а в пятницу забирал его, когда дети ехали домой. Тринадцатилетний он понимал, что он старший и случись что, отбиваться от волчьей стаи придется ему. Но, охотничьего билета у него пока нет и про ружье наказано было никому не болтать а, то отберут. А потом в райцентре открыли интернат и большинство ребят стали там жить всю зиму.

ЗАПИСКИ МНОГОДЕТНОЙ МАМЫ. НЕГРЫ

Пролетело лето. Школьники сели за парты, но ребятишки трудно отвыкают от летней вольницы. Мои девчонки неохотно ходят в музыкальную школу, опаздывают, умудряются по дороге перепачкаться. Лопнуло терпение педагога, и она по телефону предупредила, что если они еще раз опоздают, то она отдаст их, другому, вновь принятому молодому педагогу. И вот дождалась, что они вообще на занятия не явились. После смены торопливо добираюсь до дома. Тревожно. Дверь не закрыта, тишина. Торопливо заглянула во все комнаты. Никого. Из ванной доносится шорох. Открываю дверь и не знаю, толи плакать, толи смеяться. В ванне сразу четверо. Их лица, руки, тела абсолютно черные, только слегка просвечивают натертые мочалкой щеки.

- Что случилось?

- Мама мы в негров играли, а теперь отмыться не можем.

Ребятня наткнулась на прогулке на сожженную покрышку, и решили в негров поиграть. Испачкались сажей с головы до пяток. Потом вспомнили, что в музыкалку на скрипку пора, домой побежали, стали мыться, а сажа никак не отмывается. Я принялась их сама оттирать, но все напрасно, сажа накрепко въелась в кожу, окрасила брови и волосы. Одежду вообще пришлось выбросить, в том числе и новенькую, первый раз надетую курточку. На следующий день в школу все пошли с густо подкрашенными бровями. Только через три дня после бани и бесконечного отмывания в ванне их тела приобрели нормальный цвет.

А учитель музыки от них отказалась. Новый педагог оказался замечательным скрипачем, но никудышным учителем. Через год он и вовсе увлекся наркотиками и стал играть на улицах, забросив и филармонию, и музыкальную школу. Старшая девочка перешла к другому педагогу, а младшие бросили занятия. Вот такие негры.