Рецензия на концерт пианиста Сергея Терентьева

НАШ ТАЛАНТЛИВЫЙ СОВРЕМЕННИК

Лауреат республиканского конкурса пианист Сергей Тереньтьев обратил на себя внимание музыкальной общвственности нашего города ещё тогда, когда был студентом класса профессора Л.Н.Гинзбург в Одесской государственной консерватории. Разносторонне одаренный музыкант Терентьев прошел сложный путь поиска своего артистического амплуа, прежде чем стал в прошлом году солистом Одесской филармонии.

Выступая уже в этом качестве, пианист дал менее чем за год несколько чрезвычайно успешных концертов в жанре фортепианной импровизации - жанре столь же редком, сколь и трудном. В то же время он не прекращал заявлять о себе как об оригинальном интерпретаторе (упомянем тонкое и самобытное Прочтение им музыки Концерта для фортепиано с оркестром Дж. Гершена в одном из филармонических вечеров).

Февральский сольный концерт Сергея Терентьева в зале 0десской филармонии, в котором он исполнил произведения Шопена и Листа, был одним из самых интересных. Терентьев не только доставил огромное наслаждение слушателям, но и позволил утверждать, что в его лице мы встретились с действительно крупным явлением музыкально-исполнительского искусства.

Универсальность таланта пианиста – равно успешного в импровизации и интерпретации – удивительна сама по себе. Но еще более впечатляет цельность его музыкального мира, проявляющаяся в глубокой классической культуре его импровизационного мышления и в той инстинктивной чуткости импровизатора, с которой пианист слышит и интонирует музыку, написанную не им самим.

Исполнение Терентьевым сочинений Шопена и, в особенности, Листа -дискуссионно. Вероятно потому, что не вполне гармонично и не вполне воплощает наше идеальное представление о том, как должна звучать любимая нами музыка, о которой мы, кажется, знаем все. Но в то же время исполнение Терентьева (так же как игра знакомых нам по одесским гастролям А.Любимова, М.Плетнева, Э.Вирсаладзе и некоторых других пианистов) обладает той высокой мерой художественности, которая делает нас для нас интересным не только то,к ак исполнитель знает и воплощает законы классического искусства, но и то, как он - наш талантливый современник – сам это искусство слышит и понимает его.

Соната Листа си минор . Гигантская симфония для фортепиано. Романтическая философская поэма в немецкой литературной традиции с Фаустом, Мефистофелем и Маргаритой. Монолитно целая и бесконечно текучая, как сама жизнь. Вот что мы о ней знаем.

По сравнению с этим нашим знанием, исполнение Терентьева, конечно, неполно. Оно, скажем так, не концептуально. Литературная идея не извлечена «на поверхность», образные полярности не разведены, поэма не получает внутреннего напряжения. Терентьев-лирик равнодушен к "дьявольской иронии" и превращениям зла, которые волновали Листа.

Все так. Но давайте вспоминать не образцовые грамзаписи, а реальные исполнения этой сонаты другими пианистами на одесской сцене за последние 5-10 лет. Смог ли кто-нибудь решить эту исполнительскую задачу в полном объеме? Нет. Как и Терентьев, каждый находил в Сонате что-то свое и этим "своим" сознательно или вынужденно ограничивался.

Может быть больше, чем другие, Терентьев слышит в Листе импровизатора. Мы знаем об этом Качестве листовской музыки. Но чаще всего она предстает перед нами закованная в "броню" ритма и стремительного движения. Под руками Терентьева музыка развертывается неторопливо удивительно просто и естественно. При этом, играя Сонату, пианист сам как бы чуточку отстранен от неё. Но сколько спокойной целомудренной любви к каждому элементу музыки в его исполнении! Разве этот урок любви к Музыке сам по себе не ценен?

Второе отделением котором исполнялась музыка Шопена, принесло пианисту, кажется, полное признание зала. Но опять чем-то другим, не "идеально-правильным" исполнением. Чем же?

Во-первых, замечательным "превращением'' одного из центральных мотивов шопеновского творчества – недосягаемости прекрасного идеала. В исполнении Терентьева все прекрасное, поэтическое, утонченное и возвышенное, что есть для него в Шопене, принадлежит недосягаемо далекому прошлому. Этот, по сути своей, глубоко современный "ретро"-взгляд оказался сильнейшим интерпретационным (о режиссере сказали бы - постановочным) "ходом", по-новому оживившим для нас всю остроту меланхолии шопеновских ноктюрнов (в том же ключе прозвучал сыгранный на "бис" Четырнадцатый этюд). Во-вторых (это кроме технической свободы, понимания стиля, звукового мастерства и т.д.), поразительно естественным и многообразным отношением к исполняемой музыке.

Терентьев играет для нас Шопена, каким он его понимает. 0н тоскует о невозможности этого «прекрасного прошлого», с наслаждеьием " импровизирует" шопеновские пассажи, "одевает маску" молодого парижского аристократа - остроумного, изящного («Большой блестящий полонез"). А вот Шопен помогает Терентьеву раскрыть своё собственное потаённое. И все эти отношение сосуществуют в едином сознании и даже отражают друг друга в душе артиста.

Как же всё-таки привлекательна в нем «жизнь человеческого духа»!

Две вещи требуем мы от исполнителя - умелости и современности. Но если умелость сравнительно легко узнаваема - мы, вроде бы, знаем как «должно быть», то современность всегда проблематична, ибо она всегда в становлении, в сосуществовании разных подходов .Судья ей -будущее.

Нам кажется, что пианист Сергей Терентьев в числе его избранников.