Концерты "Белой акации", 1989.

Филармонический сезон 1997/98 гг.  в Одессе вновь,  по возобновленной через несколько лет традиции,  завершился фестивалем "Белая акация".  Плотный график ежедневных концертов с 1 по 8 июня не только не отпугнул,  а, скорее, даже привлек внимание публики.  Получив довольно редкую теперь возможность  послушать симфоническую  и  камерную  классическую музыку в разнообразных программах, многие слушатели за эту неделю приходили в филармонию два-три раза.  Публики хватало, и в любой из вечеров в зале можно было увидеть много молодых людей.  На всех концертах  артистам дарили много цветов,  аплодисменты почти всегда выражали искренний энтузиазм аудитории, а не только верность незыблемому концертному этикету. 

Вероятно, самой популярной музыкальной личностью в  Одессе является теперь  руководитель Одесского государственного филармонического оркестра заслуженный артист Украины Хобарт  Эрл.  У него  есть в Одессе свои приверженцы,  которым нравится его артистическая манера и его подход к исполнению музыки. Полный зал - свидетельство интереса и доверия публики - у Эрла бывает нередко,  и на концерте-открытии фестиваля 1 июня в зале филармонии свободных мест тоже не было. 

Начало концерта  было  отмечено исполнением общепризнанной "эмблемы" русского вклада  в  мировую  музыкальную  классику  увертюрой  Глинки  к опере "Руслан и Людмила".  Знакомая музыка увертюры прозвучала против обыкновения спокойно, с "положительной"  основательностью,  без привычных черт ослепительной театральности и сказочной таинственности,  напомнив о некогда бытовавшем  выражении  "немецкая ученая музыка",  которое со времен Глинки означало приблизительно то же, что сейчас означает выражение "классическая музыка".

Представляя увертюру публике,  дама, которая вела программу, сообщила, что этой увертюрой начинался первый филармонический сезон в Одессе 150 лет назад,  в связи с чем, добавила она, "этому произведению оказана честь прозвучать в нашем концерте". Возможно,  в этом месте случилась непреднамеренная оговорка, но дух несколько самонадеянной провинциальности  этих  слов,  увы, оказался  не  вполне чужд некоторым программам последующих дней фестиваля .

Завершало программу первого концерта  исполнение  Тридцать пятой  ("Хаффнеровой")  симфонии Моцарта,  давно не звучавшей в этом зале.  Этой музыке середины XVIII века присущ почти  недоступный  современному  артистическому чувству легкий светский дух,  придворная этикетность просвещенного аристократизма, своеобразную атмосферу которого Х. Эрлу удалось воспроизвести лишь местами.  Публика,  однако, горячо приняла исполнение, откликаясь, очевидно,  на искренность намерений и исполнительский темперамент дирижера.  Вообще, можно думать, что на фоне принципиального практицизма и стандартного потребления,  культивируемых в современной каждодневной жизни,  "живой труд"  музыкантов  на сцене кажется чудом бескорыстия, а может быть таковым и является.  Во всяком случае,  так,  мне кажется,  он с благодарностью воспринимается значительной числом посетителей концертов.

Роль артистической "звезды" на этом фестивале предназначалась пианисту  Борису Блоху  одесситу,  воспитаннику школы им. П. Столярского (класс педагога Э.В.Левинзон), а ныне профессору Эссенской Высшей  музыкальной  школы  (Германия) с указанным на афише американским гражданством. Основные черты исполнительского  творчества Б. Блоха ясно обозначились при исполнении им партии фортепиано во Втором концерт для фортепиано с оркестром Шопена (1 июня, дирижер Хобарт Эрл). Б. Блох -  это техническая оснащенность такого высокого класса,  какую слушатели концертов водесской  филармонии начали уже забывать,  ясность и последовательность исполнительских замыслов,  и некоторая отстраненность своего личного творческого Я, как будто бы не желающего навязывать слушателям свое представление об исполняемой музыке.

Разумеется, такая,  своего  рода,  "политическая  корректность"  (довольно  типичная  для современного интеллектуального стиля  и не только в искусстве) пригодна не для всякой музыки. В сольном  концерте Б. Блоха (2 июня) свойственная пианисту отстраненность, на мой взгляд, ослабляла впечатления в тех сочинениях,  в  которых исполнителю как бы предписана роль харизматической личности - пророка,  проповедника,  внушающего залу свои идеи, свою убежденность.  Я имею в виду, например, скучно прозвучавшую Фантазию Бетховена соч.77 и Фантазию фа минор  Шопена, аполлонически ясное исполнение которой, в уравновешенном ("оборинском") стиле, не оставило ни малейшего намека на трагическую бездну, уже открытую в ней великими музыкантами ХХ века. И наоборот:  упорядоченная,  как бы укрощенная волей артиста кипучая фантазия Шуберта "Скиталец" лишь выиграла в восприятии слушателя благодаря этому отстраненному,  но очень  заинтересованному, можно сказать даже,  любовно созерцающему ее исполнению. К лучшим минутам концерта я бы отнес и те,  когда в нем звучали  бережно  преподнесенные пианистом остроумные и нежные,  наивные иинтеллектуальные миниатюры Шостаковича (Прелюдии соч.34).

Концерт Камерного оркестра одесской  филармонии  (4  июня) неожиданно  оказался полем сопоставления двух разных подходов к музыке.  Руководитель оркестра,  опытный  и  грамотный  дирижер Игорь Шаврук исходил, как мне показалось, из глубоко почтительного, серьезного и ответственного отношения к исполняемой музыки. В одном случае (Кончерто гроссо ре минор Вивальди) получился, на мой взгляд, хороший исполнительский результат. А вот исполнение Серенады Дворжака для  камерного  оркестра  получилось безнадежно скучным. Почтение к авторитету может обернуться, как случилось в этот раз,  отказом от  собственной  исполнительской позиции, а безинициативное исполнение музыки почти всегда трудно слушать.

Появление на сцене во втором отделении концерта очень инициативного и очень виртуозного скрипача Максима Федотова, солировавшего в четырех концертах цикла  "Времена  года"  Вивальди, внесло заметное оживление в души слушателей.  Федотов ни на минуту не отдал лидерства, перекрывая не только по звуку, но и по смыслу  бледную  звучность оркестра,  и был вознагражден за это ответным энтузиазмом публики.  Возможно,  однако, что некоторые из слушателей,  поостыв,  спустя время,  могли сообразить,  что скорость, громкость и темперамент -  сильные, но, пожалуй, слишком простые средства для того,  чтобы раскрыть поэтическую прелесть этого шедевра музыки XVIII века.

Неоднозначным было художественное впечатление от  выступления  в этом же зале (6 июня) другого камерного оркестра  Государственного камерного ансамбля "Киевские солисты" под  художественным  руководством  Богодара Которовича.  В Одессе хорошо знают Которовича-скрипача как прекрасного музыканта, обладающео выразительной, активной интонацией, красивым звуком, искренней, естественной манерой мыслить исполняемую музыку. Интонирующий музыку  Которович  одновременно прост и независим,  что по нашим временам кажется даже каким-то  диссидентством.  Все  эти качества артиста напомнили о себе в тех эпизодах программы, где он солировал.  Но вот художественные намерения Которовича-диририжера казались не столь ясными.

Самым интересным событием концерта (на мой взгляд, и всего фестиваля) было исполнение суровых и в то же  время  остроумных "Вариаций на тему Фрэнка Бриджа для струнных" Бриттена,  произведения глубокого и столь же  глубоко  интерпретированного.  Но, если  считать этот успех вполне соответствующим уровню оркестра и его руководителя, то в остальных номерах программы было в чем усомниться. Неубедительной, шумно декларативной показалось в исполнении оркестра обработка "Прелюдии и Аллегро"  Крейслера,  в которой струнные звучали безликой "группой поддержки" бравурной фортепианной партии.

Концерт для скрипки,  фортепиано и струнного оркестра Шоссона (солировали  Богодар  Которович  и Евгения Басалаева) тоже показался далеко не  первоклассным  сочинением.  Помнится,  еще Герман  Гессе в романе "Степной волк" отправил в ад композитора Брамса за чрезмерное множество нот в его сочинениях. Композитор Шоссон, боюсь, нагрешил здесь в этом смысле еще больше. Вся эта масса текста,  высокопрофессионально организованного и вдохновленного  характерным  для  позднего романтизма XIX века высоким проповедническим пафосом, способна теперь вызвать лишь недоумение: надо же,  какую наивность могли позволить себе люди до того, как случилась Первая мировая война.

Наконец, еще  одно  переложение   обработка для камерного оркестра секстета Чайковского "Воспоминания о Флоренции".  Заглянем в  источник.  "Я  ведь хочу не то что музыку какую-нибудь сочинить, а потом на шесть инструментов аранжировать,  а именно секстет, т.е.  шесть  самостоятельных голосов,  чтобы это ничем иным как секстет и быть не могло", - писал композитор.  Если все же аранжировка (переложение) была сделана  не Чайковским,  конечно, то и исполняется она с  какой-то  особой  художественной целью. По моему мнению Которович-дирижер увлечен оркестровостью как таковой  масштабом звука, протяженностью, значительностью, он и  держит  свой оркестр на пределе интенсивности,  как будто он видит  перед собой не камерный,  а большой симфонический оркестр.  До чего же неподходящим для этого случая кажется название ансамбля  "Киевские солисты", оно невольно сбивает с толку относительно эстетической сути дела.

Заключительный концерт  фестиваля  провел киевский дирижер Виктор Плоскина. До концерта привлекательной изюминкой программы считалось исполнение песен из мюзиклов Гершвина джазовым вокальным квартетом "Дайджест" из Санкт-Петербурга в  сопровождении уменьшенного состава оркестра.  Представлял группу Владимир Фейертаг,  замечательный ленинградский музыковед, вступительное слово  которого слушают как отдельный номер концерта.  Фейертаг действительно говорил интересно,  жаль только, что мало. Но вокалистов Гершвин,  я думаю, вряд ли поблагодарил бы за исполнение.  Скверное усиление (по-современному "саунд") доносило лишь маломузыкальный  крик взявших микрофоны певцов,  кое-как одолевавших на глазах у публики мудреную аранжировку участника группы Д. Сереброва. Мне больше всего это напоминало садово-парковый концерт в приснопямятные времена для снисходительной  саноторно-курортной публики.  Дирижеру во всем этом, мало что оставалось делать.

Иное  в первом отделении.  Большая Девятая симфония Дворжака "Из  Нового света" была исполнена по-бетховенски масштабно и даже монументально. Что и говорить, Бетховен был богом композиторов прошлого века. И Дворжак на него оглядывался. Но от Девятой Бетховена до Девятой Дворжака расстояние в 70 лет. Романтизм уже  успел состариться и стать привычным;  он везде в этой симфонии - и в темах, и в самой оркестровой ткани, но он уже не новость  и не бросается в глаза.  Мне кажется,  что молодой еще дирижер Виктор Плоскина не заинтересовался романтической природой Девятой симфонии Дворжака. Может быть еще заинтересуется. И тогда эта музыка под его руками зазвучит еще богаче и  интереснее.