Есть ли место Малеру? (1997)

В воскресенье, 13 апреля, в филармоническом зале состоя лось исполнение Шестой симфонии Малера одесским государственным симфоническим оркестром под управлением его главного дирижера Хобарта Эрла. Это было третье исполнение симфонии в этом сезоне. Я присутствовал при первом  в сентябре, когда оркестр отк рывал осенне-зимний симфонический сезон. Был полный аншлаг и долгие, почти десятиминутные, овации. Второе исполнение произошло за день до третьего при более чем наполовину (я спрашивал) заполненном 1000-местном зале Филармонии. В имповизированной речи перед публикой, к которой мы еще вернемся, дирижер упомянул, что предыдущий концерт проходил при температуре воз духа в зале 12 градусов Цельсия. В воскресенье публики было больше, человек 800, и погода была потеплее, из-за чего в зале было не так холодно, но все же мало кто из публики оставлял свои пальто в гардеробе.

Воскресное исполнение было несравненно лучше первого, сентябрьского. Дирижер вел за собой оркестр (и публику) как чело век, уже хорошо знающий свой сложный путь сквозь полуторачасовую малеровскую партитуру. Вообще-то, имея перед собой ноты, музыканты такого класса доведут до конца любое сочинение. Но есть разница в нашем слушательском самочувствии, зависящая от того, насколько опытен дирижер в исполнении именно этого произведения. Вот почему многократное обращение к одной и той же симфонии оправдано со всех точек зрения. Повторенье  мать ученья. Но важно и то, в что среди нас есть теперь не менее двух тысяч сограждан, переживших встречу с великим произведением человеческого духа  Шестой симфонией Малера.

Написанная в 1903-04 годах, эта вещь осталась одним из самых грандиозных и самых пронзительных в мире памятников своей эпохи, эпохи страшного, даже отчаянного разочарования образованной Европы в надежности классической культуры перед лицом исторического вызова начинавшегося века, эпохи  по Шпенглеру  "Заката Европы". Поразительно, с какой чуткостью Малер, среди продолжавшегося благополучия буржуазной Вены, угадал грядущий апокалипсис Первой мировой войны и всей остальной, теперь уже нам известной, кровавой истории ХХ века, главной жертвой которой оказалась личность  созидающая и самоценная человеческая личность. И обо всем этом его музыка.

Как может отнестись к ней современный молодой (по современным меркам) человек, каким является маэстро Хобарт Эрл? Я подчеркиваю здесь человеческую сторону  не музыкантскую. Как согласуется в его душе малеровская проблематика и его современный нам жизненный опыт? Как согласуется его чувство жизни и чувство, некогда руководившее Малером и воплощенное в его симфонии? Не могут же они быть одинаковыми.

Малер был в отчаяньи перед лицом внезапно открывшейся бездны. Наш современник  уже после Потопа, воплощенного в ХХ веке двумя(!) всемирными войнами. Малер предчувствовал, что вместе с гибелью классической европейской культуры (в его музы ке ее распад уже обрисован) наступит нечто такое, что по своему значению равно смерти мира (вспомните конец симфонии с ударом молотка). Наш современник уже имеет все это позади себя. Концентрационные лагеря и "экзистенциальный вакуум"  чувство бессмысленности и опустошенности миллионов людей (В.Франкл) бы ло? Было. Вспомните хотя бы Вьетнам и Афган. Смещение идеалов "чистой" науки и "высокого" искусства с высших рангов общечеловеческих ценностей в пользу "простых и доступных радостей" (спорт, секс, покупки) вследствие "восстания масс", когда "муж чины не знают, каким идеалам они служат; женщины  каких мужчин предпочитают" (Ортега-и-Гассет), было? Было. Во времена Малера Германия и Франция еще соревновались за мировой престиж в том, какая из стран снарядит более результативную археологическую экспедицию и представит на музыкальный фестиваль более впечат ляющую симфонию; позже эти страны посоревновались в длине окопов, газовых атаках и предательстве, обе выстрадали великую философию экзистенциализма и обе ее благополучно забыли, забыли, благодаря благополучию в каждодневности.

Я очень хотел бы послушать как на Западе играют и слушают сейчас Малера. Боюсь, что далеко не всем там по уму и по силам разделить, понять взгляд Малера, чтобы артистически воспроизвести сложнейшую палитру чувств, обживавшего свой вселенский ужас мудрого интеллигента "старой закваски". Ведь теперь уже все, кажется, позади. Обошлось. Особенно для послевоенных. Те перь  комфорт, здоровье, долголетие  и не надо о грустном.

Я думаю об исполнении Шестой Малера Хобартом Эрлом. Технически очень неплохо. Нет уже того исполнительского "мусора", который раздражал полгода назад. Фактура ясно прослушивается, аккорды внимательно выстроены. Темпо-ритмический стержень крепок, и это облегчает слушание. Благородная монументальность формы донесена до зала, и зал вновь ответил овацией (на сей раз, по-моему, куда более заслуженной, чем в сентябре). И все же тайна малеровской гениальности, мне кажется, лежит в слоях более глубоких: в бесконечной его амбивалентности (марш, да не марш, хорал, да не хорал, ликование, да на самом деле плач, мистическое просветление, но без всякой надежды) и в самом музыкальном процессе развертывания, порождения, даже прорастания все новой и новой музыкальной жизни, в этом завораживающем акте плодоношения, чарующем своей доверительной обращенностью к нам, слушателям и единомышленникам. Все это наверное было в исполнении, о котором пишу, но такой малостью, что именно этого в нем страшно не хватало.

Что же, маэстро не знает о Малере того, что знают о нем другие? Не читал, не слышал, сам не говорил? Предположить такое может только наивный человек. Конечно, знает. Но знает словами. Как и все мы. А музыка начинается как раз там, где кончаются слова. И вот за этой границей, в человеческой глубине Эрла-музыканта (или в музыкальных глубинах Эрла-человека), мне кажется, что-то сопротивляется, даже страшится погружения в страстную бездну мира, которую нес в себе величайший европейский музыкант рубежной эпохи "fin du ciecle". В результате, как ни масштабна в руках дирижера эта симфония, у него она не величественна, как ни скорбна  все-таки не страшна; и я бы сказал, что под дирижерским жестом Х. Эрла она не равна беспредельности, а достойно прибрана и благоустроена. Как будто здравый смысл берег границы допустимого.

В самом начале вечера, когда оркестранты еще стояли в ку лисах, к публике вышел маэстро с молотком-колотушкой, использование которой предусмотрено партитурой симфонии. Дирижер произнес речь и закончил ее громким ударом  в знак протеста, подобно тому, объяснил он, как когда-то Никита Сергеевич протестовал в ООН ударом снятой с ноги туфли по трибуне. Против чего протестовал Х.Эрл? Он говорил о холоде в зале и об отсутствии света в часы репетиций. Говорил о пивных банках, о разбитых водочных бутылках на сцене и стойком запахе самогона в его дирижерской комнате  следах закрытого вечернего "мероприятия", за которое филармония, надеется он, получила деньги на то же освещение сцены и зала во время концерта. Говорил об усилиях улучшить акустику зала  с привлечением к проекту (бесплатно!) известно го американского инженера. В словах музыканта вырисовывалось нормальное трезвое, я бы сказал, здравое отношение к нашему беспределу. И желание участвовать в его укрощении.

После концерта эти слова приобрели еще один смысл. В моем понимании примерно такой. Вот, господа, вас теперь две тысячи человек, знающих что такое музыка Малера. Найдете ли вы способ присоединиться к оркестру в его усилиях защитить для нашей жизни фрагмент реальности, где право голоса и сила авторитета оставались бы безусловно за классической культурой? Такая позиция кажется мне естественной и правомерной, поскольку обоснована реальными усилиями дирижера и его оркестра.