Бродский. Бабочка

Иосиф Бродский. Бабочка, 1972

Сказать, что ты мертва?

Но ты жила лишь сутки.

Как много грусти в шутке

Творца! едва

могу произнести

«жила» — единство даты

рожденья и когда ты

в моей горсти

рассыпалась, меня

смущает вычесть

одно из двух количеств

в пределах дня.

Затем, что дни для нас —

ничто. Всего лишь

ничто. Их не приколешь,

и пищей глаз

не сделаешь: они

на фоне белом,

не обладая телом,

незримы. Дни,

они как ты; верней,

что может весить

уменьшенный раз в десять

один из дней?

III

Сказать, что вовсе нет

тебя? Но что же

в руке моей так схоже

с тобой? и цвет —

не плод небытия.

По чьей подсказке

и так кладутся краски?

Навряд ли я,

бормочущий комок

слов, чуждых цвету,

вообразить бы эту

палитру смог.

На крылышках твоих

зрачки, ресницы —

красавицы ли, птицы —

обрывки чьих,

скажи мне, это лиц,

портрет летучий?

Каких, скажи, твой случай

частиц, крупиц

являет натюрморт:

вещей, плодов ли?

и даже рыбной ловли

трофей простерт.

Возможно, ты — пейзаж,

и, взявши лупу,

я обнаружу группу

нимф, пляску, пляж.

Светло ли там, как днем?

иль там уныло,

как ночью? и светило

какое в нем

взошло на небосклон?

чьи в нем фигуры?

Скажи, с какой натуры

был сделан он?

Я думаю, что ты —

и то, и это:

звезды, лица, предмета

в тебе черты.

Кто был тот ювелир,

что, бровь не хмуря,

нанес в миниатюре

на них тот мир,

что сводит нас с ума,

берет нас в клещи,

где ты, как мысль о вещи,

мы — вещь сама.

VII

Скажи, зачем узор

такой был даден

тебе всего лишь на день

в краю озер,

чья амальгама впрок

хранит пространство?

А ты — лишает шанса

столь краткий срок

попасть в сачок,

затрепетать в ладони,

в момент погони

пленить зрачок.

VIII

Ты не ответишь мне

не по причине

застенчивости и не

со зла, и не

затем, что ты мертва.

Жива, мертва ли —

но каждой божьей твари

как знак родства

дарован голос для

общенья, пенья:

продления мгновенья,

минуты, дня.

А ты — ты лишена

сего залога.

Но, рассуждая строго,

так лучше: на

кой ляд быть у небес

в долгу, в реестре.

Не сокрушайся ж, если

твой век, твой вес

достойны немоты:

звук — тоже бремя.

Бесплотнее, чем время,

беззвучней ты.

Не ощущая, не

дожив до страха,

ты вьешься легче праха

над клумбой, вне

похожих на тюрьму

с ее удушьем

минувшего с грядущим,

и потому

когда летишь на луг

желая корму,

приобретает форму

сам воздух вдруг.

Так делает перо,

скользя по глади

расчерченной тетради,

не зная про

судьбу своей строки,

где мудрость, ересь

смешались, но доверясь

толчкам руки,

в чьих пальцах бьется речь

вполне немая,

не пыль с цветка снимая,

но тяжесть с плеч.

XII

Такая красота

и срок столь краткий,

соединясь, догадкой

кривят уста:

не высказать ясней,

что в самом деле

мир создан был без цели,

а если с ней,

то цель — не мы.

Друг-энтомолог,

для света нет иголок

и нет для тьмы.

XIII

Сказать тебе «Прощай»?

как форме суток?

есть люди, чей рассудок

стрижет лишай

забвенья; но взгляни:

тому виною

лишь то, что за спиною

у них не дни

с постелью на двоих,

не сны дремучи,

не прошлое — но тучи

сестер твоих!

XIV

Ты лучше, чем Ничто.

Верней: ты ближе

и зримее. Внутри же

на все сто

ты родственна ему.

В твоем полете

оно достигло плоти;

и потому

ты в сутолоке дневной

достойна взгляда

как легкая преграда

меж ним и мной.

Ioseph Brodsky. Le papillon, 1972

Dirai-je que t’es perdue?

Etant vivante un jour.

Que de chagrin

chez baladin

qui crée! A peine

Je prononcerais «vecue» -

Les dates de vie et mort

se coïncident et

Juste à ce moment,

que tu y crèves,

Moi, y tout gênant,

je le calcule.

Alors les jours sont nuls –

pour nous

Moins que nuls.

On n’arrivera ni t’appliquer,

ni avaler par œil:

Ils sont tout blancs

et transparents,

Non materiels, tes ailes.

Les jours te ressemblant

Aussi légers que tout ton vol,

Si je l’ai comparé

avec le sens de ces paroles?

III

Dirais-je que

tu n’existes jamais?

Alors que je t’y sens,

ici sur cette main?

C’est ta couleur

aussi magique que l’air.

Qui t’inventait et colorait?

Moi, non plus,

y murmurant

paroles si étrangères

à tes couleurs,

brûlant et étincelant.

Tes tendres ailes,

vois-je tes cils,

Et tes sourcils, tes yeux –

ceux de la belle,

De l’oiseau bleuâtre,

ce sont les traits

De quelle déesse?

De quel miracle,

grain me parlera

Cette nature-morte:

fruit ou fleur,

Peut-être la proie-pêcheur?

Probablement,

t’es mon paysage,

T’examinant

j’y retrouverai un groupe de fées,

Leur danse sur plage,

le jour qui est en cage?

Où tout est sombre,

la nuit venue,

La lune

nous éclairera –

ce sont figures,

Les corps de qui?

Crois-je que tu sois

ni l’une, ni l’autre:

Une étoile,

une femme sans voile…

Qui est-ce ce bijoutier

qui cette beauté

a inventé et

Sans soupçon,

nous a rendu tout foux

Par ces idées

que t’es l’image et

On s’y sent plus sages…

VII

Dis-nous, pour quelle raison

toutes tes dentelles

Si belles et

disparaissent en un seul jour

Au bout de nos séjours ,

il ne nous reste ni grain,

Ni trace de ta beauté?

On s’y agace,

Se sent tout incapables

de t’attraper,

te prendre!

Moi, je ne t’embrasse!

VIII

Tu ne me répondras

ni à la cause

De ta timidité,

ni ta malheur,

Ni même pour ce que meurs.

Mourant, vivant –

chacun pourrait

chanter, danser,

pour allonger moments,

Des jours,

des temps!

Toi, tu es privée

Du mode.

Mais y réfléchissant,

Tout est au mieux :

Pour quelle raison

Prier les cieux

Tu n’y regrettes

Ni temps, ni vol

T’es digne d’admiration muette.

Le son est comme poussière,

Toi, tu es légère comme

mon chagrin.

Sans pouvoir

sentir la peur,

Tu voles comme cendre

au-dessus des fleurs,

Comme en prison

où ne réspire

aucune raison

Ni au passé,

ni au futur

N’y sème

ni espoire, ni grain,

nul truc.

Ainsi mon plume

grinçant sur blanc,

cherchant des rythmes

et tout enfin perdant,

Où la sagesse et

l’hérésie se pressent

Aux bras de ceux

qui sont ni sourds, aveugles –

sans soucis,

Ne savourant nulles passions

et les amours en repoussant

Tandis que leurs pêchés repentissant.

XII

Une telle beauté ,

une telle distanse médiocre -

En y réfléchissant,

en s’y tordant la bouche:

Comment s’y éclaircir

l’absurde de création universelle,

Si non , à quoi bon

nous y trouverons

nous-mêmes

Qui courent la vie auprès

de cet absurde mépris?

XIII

Te dire «adieu»?

«Adieu» comme forme bonjour?

Il y a tant de personnes

qui préfèreront

Tout oublier:

toi et ton regard bleuâtre,

Ils sont coupables que

pour la solitude et

La misère de leur sommeil,

tout leur passé

sont les nuages miracles!

XIV

T’es la meilleure!

Veux dire t’es Rien!

Ton Rien est proche

et saisissable!

Tandis que

Tout autour

est nexistable,

Tu voles auprès de rien,

entre moi et rien

Et c’est ton corps

léger que j’y admire,

T’adore, incroyable!