Иосиф Бродский. Бабочка, 1972
Сказать, что ты мертва?
Но ты жила лишь сутки.
Как много грусти в шутке
Творца! едва
могу произнести
«жила» — единство даты
рожденья и когда ты
в моей горсти
рассыпалась, меня
смущает вычесть
одно из двух количеств
в пределах дня.
II
Затем, что дни для нас —
ничто. Всего лишь
ничто. Их не приколешь,
и пищей глаз
не сделаешь: они
на фоне белом,
не обладая телом,
незримы. Дни,
они как ты; верней,
что может весить
уменьшенный раз в десять
один из дней?
III
Сказать, что вовсе нет
тебя? Но что же
в руке моей так схоже
с тобой? и цвет —
не плод небытия.
По чьей подсказке
и так кладутся краски?
Навряд ли я,
бормочущий комок
слов, чуждых цвету,
вообразить бы эту
палитру смог.
IV
На крылышках твоих
зрачки, ресницы —
красавицы ли, птицы —
обрывки чьих,
скажи мне, это лиц,
портрет летучий?
Каких, скажи, твой случай
частиц, крупиц
являет натюрморт:
вещей, плодов ли?
и даже рыбной ловли
трофей простерт.
V
Возможно, ты — пейзаж,
и, взявши лупу,
я обнаружу группу
нимф, пляску, пляж.
Светло ли там, как днем?
иль там уныло,
как ночью? и светило
какое в нем
взошло на небосклон?
чьи в нем фигуры?
Скажи, с какой натуры
был сделан он?
VI
Я думаю, что ты —
и то, и это:
звезды, лица, предмета
в тебе черты.
Кто был тот ювелир,
что, бровь не хмуря,
нанес в миниатюре
на них тот мир,
что сводит нас с ума,
берет нас в клещи,
где ты, как мысль о вещи,
мы — вещь сама.
VII
Скажи, зачем узор
такой был даден
тебе всего лишь на день
в краю озер,
чья амальгама впрок
хранит пространство?
А ты — лишает шанса
столь краткий срок
попасть в сачок,
затрепетать в ладони,
в момент погони
пленить зрачок.
VIII
Ты не ответишь мне
не по причине
застенчивости и не
со зла, и не
затем, что ты мертва.
Жива, мертва ли —
но каждой божьей твари
как знак родства
дарован голос для
общенья, пенья:
продления мгновенья,
минуты, дня.
IX
А ты — ты лишена
сего залога.
Но, рассуждая строго,
так лучше: на
кой ляд быть у небес
в долгу, в реестре.
Не сокрушайся ж, если
твой век, твой вес
достойны немоты:
звук — тоже бремя.
Бесплотнее, чем время,
беззвучней ты.
X
Не ощущая, не
дожив до страха,
ты вьешься легче праха
над клумбой, вне
похожих на тюрьму
с ее удушьем
минувшего с грядущим,
и потому
когда летишь на луг
желая корму,
приобретает форму
сам воздух вдруг.
XI
Так делает перо,
скользя по глади
расчерченной тетради,
не зная про
судьбу своей строки,
где мудрость, ересь
смешались, но доверясь
толчкам руки,
в чьих пальцах бьется речь
вполне немая,
не пыль с цветка снимая,
но тяжесть с плеч.
XII
Такая красота
и срок столь краткий,
соединясь, догадкой
кривят уста:
не высказать ясней,
что в самом деле
мир создан был без цели,
а если с ней,
то цель — не мы.
Друг-энтомолог,
для света нет иголок
и нет для тьмы.
XIII
Сказать тебе «Прощай»?
как форме суток?
есть люди, чей рассудок
стрижет лишай
забвенья; но взгляни:
тому виною
лишь то, что за спиною
у них не дни
с постелью на двоих,
не сны дремучи,
не прошлое — но тучи
сестер твоих!
XIV
Ты лучше, чем Ничто.
Верней: ты ближе
и зримее. Внутри же
на все сто
ты родственна ему.
В твоем полете
оно достигло плоти;
и потому
ты в сутолоке дневной
достойна взгляда
как легкая преграда
меж ним и мной.
Ioseph Brodsky. Le papillon, 1972
Dirai-je que t’es perdue?
Etant vivante un jour.
Que de chagrin
chez baladin
qui crée! A peine
Je prononcerais «vecue» -
Les dates de vie et mort
se coïncident et
Juste à ce moment,
que tu y crèves,
Moi, y tout gênant,
je le calcule.
II
Alors les jours sont nuls –
pour nous
Moins que nuls.
On n’arrivera ni t’appliquer,
ni avaler par œil:
Ils sont tout blancs
et transparents,
Non materiels, tes ailes.
Les jours te ressemblant
Aussi légers que tout ton vol,
Si je l’ai comparé
avec le sens de ces paroles?
III
Dirais-je que
tu n’existes jamais?
Alors que je t’y sens,
ici sur cette main?
C’est ta couleur
aussi magique que l’air.
Qui t’inventait et colorait?
Moi, non plus,
y murmurant
paroles si étrangères
à tes couleurs,
brûlant et étincelant.
IV
Tes tendres ailes,
vois-je tes cils,
Et tes sourcils, tes yeux –
ceux de la belle,
De l’oiseau bleuâtre,
ce sont les traits
De quelle déesse?
De quel miracle,
grain me parlera
Cette nature-morte:
fruit ou fleur,
Peut-être la proie-pêcheur?
V
Probablement,
t’es mon paysage,
T’examinant
j’y retrouverai un groupe de fées,
Leur danse sur plage,
le jour qui est en cage?
Où tout est sombre,
la nuit venue,
La lune
nous éclairera –
ce sont figures,
Les corps de qui?
VI
Crois-je que tu sois
ni l’une, ni l’autre:
Une étoile,
une femme sans voile…
Qui est-ce ce bijoutier
qui cette beauté
a inventé et
Sans soupçon,
nous a rendu tout foux
Par ces idées
que t’es l’image et
On s’y sent plus sages…
VII
Dis-nous, pour quelle raison
toutes tes dentelles
Si belles et
disparaissent en un seul jour
Au bout de nos séjours ,
il ne nous reste ni grain,
Ni trace de ta beauté?
On s’y agace,
Se sent tout incapables
de t’attraper,
te prendre!
Moi, je ne t’embrasse!
VIII
Tu ne me répondras
ni à la cause
De ta timidité,
ni ta malheur,
Ni même pour ce que meurs.
Mourant, vivant –
chacun pourrait
chanter, danser,
pour allonger moments,
Des jours,
des temps!
IX
Toi, tu es privée
Du mode.
Mais y réfléchissant,
Tout est au mieux :
Pour quelle raison
Prier les cieux
Tu n’y regrettes
Ni temps, ni vol
T’es digne d’admiration muette.
Le son est comme poussière,
Toi, tu es légère comme
mon chagrin.
X
Sans pouvoir
sentir la peur,
Tu voles comme cendre
au-dessus des fleurs,
Comme en prison
où ne réspire
aucune raison
Ni au passé,
ni au futur
N’y sème
ni espoire, ni grain,
nul truc.
XI
Ainsi mon plume
grinçant sur blanc,
cherchant des rythmes
et tout enfin perdant,
Où la sagesse et
l’hérésie se pressent
Aux bras de ceux
qui sont ni sourds, aveugles –
sans soucis,
Ne savourant nulles passions
et les amours en repoussant
Tandis que leurs pêchés repentissant.
XII
Une telle beauté ,
une telle distanse médiocre -
En y réfléchissant,
en s’y tordant la bouche:
Comment s’y éclaircir
l’absurde de création universelle,
Si non , à quoi bon
nous y trouverons
nous-mêmes
Qui courent la vie auprès
de cet absurde mépris?
XIII
Te dire «adieu»?
«Adieu» comme forme bonjour?
Il y a tant de personnes
qui préfèreront
Tout oublier:
toi et ton regard bleuâtre,
Ils sont coupables que
pour la solitude et
La misère de leur sommeil,
tout leur passé
sont les nuages miracles!
XIV
T’es la meilleure!
Veux dire t’es Rien!
Ton Rien est proche
et saisissable!
Tandis que
Tout autour
est nexistable,
Tu voles auprès de rien,
entre moi et rien
Et c’est ton corps
léger que j’y admire,
T’adore, incroyable!