Tsvetayeva Short Poems Part 6
“God - I'm alive! - God – so you aren't dead”
“And man follows the plow”
“Mask – music... And the third”
“My attic palace, my palace loft!”
“Soon I would dispose of you”
“Departing summer, having moved azure canopy”
“I was sometime wearing flower garlands”
“Decide yourself: thus with an axe I cut”
S. E.
“With road full of simple people”
To Balmont
“My window is high”
To Alla
“In dark coaches”
“Oh the immortal gift of soul!”
“I don't want to eat, nor drink, nor live”
“The head I kissed”
Quatrains
“Between Saturday and Sunday”
“In blue sky – fiery rose”
“Forgive love – she is a beggar”
“Star over cradle – and star over coffin”
“The child of orgy and departing”
“To rule troika and guitar”
“At the first woman – four sons”
“I entrust this book to the wind”
“Good night to the foreigner in new cell!”
Psyche
“Raspberry and azure robe”
“She furtively sneaks up unheard of”
Ancient Awe
“The same youth, and the same holes”
“Do I love you?”
“From seven to seven”
“I’m terribly impoverished, you are so poor”
“He looks like a prince”
“Will be pity, dying, gypsy songs”
Ballad of Passage
Memory of G. Gein
“The next time – deaf and dumb”
“Two hands, lightly raised”
Son
To Vyacheslav Ivanov
(N. N. V.)
“Oh, my humble abode! Beggar smoke!”
“I sit without light, without bread”
“I wrote on paled leaves of the fan”
“Shade has reached half the home”
“I have pity for all my brothers”
“Upon the heart my hand laying”
“One half of the window dissolves”
Songs From Play “Student”
To Jews
“Where she used to drop the teardrops”
Earthly Name
“Dawn was blazing, after burning”
“Alive the arms have crossed”
“Eternal Jew of this was punished”
“Home, where nobody is knocking”
“Equal: like yes and no”
Ex-CI-Devant
“And if I give you hand to guess”
“How many friends do you have?”
“Wind, oh wind, sweeping away things”
“I desire no love and no honor”
“Death – it is not”
“To a bandit and a robber”
“I see you black-eyed – parting!”
“Others – with the eyes and the face lit”
“And disappeared, disappeared in black night”
“June. July. Nightingale shiver’s part.”
“There is nothing to do for us”
(Fragment)
“In cellars – red windows”
“All over again: again with timid hand”
“Simple is my posture”
“Hear obedient slave, God!”
“There are feats. Verse through the villages”
To Peter
“There's officer's straightness within my stature”
“About the departed”
Wolf
“Don’t to anybody call me”
To a Stranger
“O love! O love! In the convulsions, in the coffin”
“I kissed thief, and hunchback, and beggar”
(Taking of Crimea)
“I will ask the waters of the broad Don”
“I know about this velvet frailty”
“Farewell! How flashes through the land”
“Either at dawn or at dusk, I will die, but on which”
“Short wings of hair I recall”
Pity…
“Oh, my fungus you, my fungus, lump of white!”
Student
Rog of Roland
“In sleepy hour my sleepless, as if of an owl”
* * * * *
Бог! -- Я живу! -- Бог! -- Значит ты не умер!
Бог, мы союзники с тобой!
Но ты старик угрюмый,
А я -- герольд с трубой.
Бог! Можешь спать в своей ночной лазури!
Доколе я среди живых --
Твой дом стоит! -- Я лбом встречаю бури,
Я барабанщик войск твоих.
Я твой горнист. -- Сигнал вечерний
И зорю раннюю трублю.
Бог! -- Я любовью не дочерней, --
Сыновне я тебя люблю.
Смотри: кустом неопалимым
Горит походный мой шатер.
Не поменяюсь с серафимом:
Я твой Господен волонтер.
Дай срок: взыграет Царь -- Девица
По всем по селам! -- А дотоль --
Пусть для других -- чердачная певица
И старый карточный король!
* * * * *
God - I'm alive! - God – so you aren't dead
God, my ally with whom I unite!
But you are a sullen old man,
And I – am a herald with a pipe.
God! May you sleep in your night-time azure!
Until I am alive among -
There stands the house! I meet storm with a forehead,
For your troops I play the drum.
I am your bugler. The evening's signal
And I trumpet early dawn.
God! Not with love of a daughter
I love you like a son.
Look: As an unburned bush
Burns my marching tent.
I will not change with a seraph:
I am the volunteer of God.
Give me time: will leap King – Maiden
On all villages! - and until -
May be for others – the bird in the attic
And the old card king!
* * * * *
А человек идет за плугом
И строит гнезда.
Одна пред Господом заслуга:
Глядеть на звезды.
И вот за то тебе спасибо,
Что, цепенея,
Двух звезд моих не видишь -- ибо
Нашел -- вечнее.
Обман сменяется обманом,
Рахилью -- Лия.
Все женщины ведут в туманы:
Я -- как другие.
* * * * *
And man follows the plow
And builds nests everywhere.
One merit right before Lord:
At stars to stare.
And gratitude for you
That, numb as can be,
You don't see of my stars two -
That is – eternity.
Deceit replaces deceit,
Rachel – Leah.
Into the fog the women lead:
I - like others here.
* * * * *
Маска -- музыка... А третье
Что любимое? -- Не скажет.
И я тоже не скажу.
Только знаю, только знаю
-- Шалой головой ручаюсь! --
Что не мать -- и не жена.
Только знаю, только знаю,
Что как музыка и маска,
Как Москва -- маяк -- магнит --
Как метель -- и как мазурка
Начинается на М.
-- Море или мандарины?
* * * * *
Mask – music... And the third
As beloved? He won't say.
And I won't say.
Only I know, only I know
I guarantee with crazy head!
That I am not a mother nor a wife.
Only I know, only I know
What is music and what is mask,
As Moscow – beacon – magnet -
Like the maelstrom – and like mazurka
Begin with M.
Marine or mandarin?
* * * * *
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг...
Так. -- Руку! -- Держите направо, --
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина -- может без кружев!
Ну-с, перечень наших чердачных чудес:
Здесь нас посещают и ангел, и бес,
И тот, кто обоих превыше.
Недолго ведь с неба -- на крышу!
Вам дети мои -- два чердачных царька,
С веселою музой моею, -- пока
Вам призрачный ужин согрею, --
Покажут мою эмпирею.
-- А что с Вами будет, как выйдут дрова?
-- Дрова? Но на то у поэта -- слова
Всегда -- огневые -- в запасе!
Нам нынешний год не опасен...
От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края -- до края --
Вот наша Москва -- голубая!
А если уж слишком поэта доймет
Московский, чумной, девятнадцатый год, --
Что ж, -- мы проживем и без хлеба!
Недолго ведь с крыши -- на небо.
* * * * *
My attic palace, my palace loft!
You'll ascend. A mountain of handwritten paper...
Thus. Hand! Keep right,
The leaky roof’s puddle is here.
Again, sitting on a chest, you'll admire
Which Flandria will be brought out by the spider.
You do not listen to idle talk,
That woman – may be without silk!
Well, scroll our attic wonders:
Here visit us both angel and demon,
And he, who is taller than the above.
Not long from the sky – on the roof!
To you our children – two attic kings,
With my happy muse – until
I will warm the ghostly dinner,
They will show my empire.
And what will come of you, what with the logs?
Logs? But the poet has but words,
Always – fiery – in reservoir!
Not dangerous for current year...
From centuries stale is poet’s bread,
And we don’t care about Moscow red!
Look: one end to other end – view -
That is our Moscow – blue!
And if will reach the poet
Moscow, plague-ridden, nineteenth year -
Then we will live without bread!
Not long the step from roof to heaven.
* * * * *
Поскорее бы с тобою разделаться,
Юность -- молодость, -- эка невидаль!
Все: отселева -- и доселева
Зачеркнуть бы крест на крест -- наотмашь!
И почить бы в глубинах кресельных,
Меж небесных планид бесчисленных,
И учить бы науке висельной
Юных крестниц своих и крестников.
-- Как пожар зажечь, -- как пирог испечь,
Чтобы в рот -- да в гроб, как складнее речь
На суду держать, как отца и мать
.............. продать.
Подь-ка, подь сюда, мой воробушек!
В том дому жемчуга с горошину.
Будет жемчуг .........
А воробушек -- на веревочке!
На пути твоем -- целых семь планид,
Чтоб высоко встать -- надо кровь пролить.
Лей да лей, не жалей учености,
Весельчак ты мой, висельченочек!
-- Ну, а ты зачем? -- Душно с мужем спать!
-- Уложи его, чтоб ему не встать,
Да с ветрами вступив в супружество --
Берегись! -- голова закружится!
И плетет -- плетет ...... паук
-- "От румян -- белил встал горбом -- сундук,
Вся, как купол, красой покроешься, --
После виселицы -- отмоешься!"
Так -- из темных обвалов кресельных,
Меж небесных планид бесчисленных
. . . . . . . .
Юных висельников и висельниц.
Внук с пирушки шел, видит -- свет зажжен,
.............в полу круг прожжен.
-- Где же бабка? -- В краю безвестном!
Прямо в ад провалилась с креслом!
* * * * *
Soon I would dispose of you,
What a marvel youth is!
Hall: dropped out – and hitherto
Back-handed: cross out two crosses!
And to rest in the depths of chairlifts,
Midst the countless fate of heaven,
And to teach the science of gallows
To the godchildren, both men and women.
How to bake a cake – how to start a fire,
That in mouth – that in coffin, how sweet the speech
To hold court, like father and mother
….. to sell.
Come, sit here, my sparrow!
There are pearls the size of peas.
Would be pearls …
And the sparrow – on the string!
On the way there – only seven wills,
That to rise high – blood we must spill.
Pour and pour, don't pity erudition,
You my humorist, oh the gallows man!
– Well, what are you for? - It's stuffy to sleep
With a husband - so he won't wake up, lay him,
And I enter into matrimony with wind –
Be careful – the head will spin.
And weaves – weaves … the spider
“The chest – with white humpback of blush–
All, like a cupola, are with beauty covered
After the gallows – we will wash!”
Thus – from dark armchair landslides,
Of heavenly countless fates
…...
Of young gallows man and wife.
Grandson left party, he saw –
Light turned on, is burned the floor
Where is grandma? In obscure land!
With an armchair falls straight into hell!
* * * * *
Уходящее лето, раздвинув лазоревый полог
(Которого нету -- ибо сплю на рогоже --
девятнадцатый год)
Уходящее лето -- последнюю розу
-- От великой любви -- прямо на сердце
бросило мне.
На кого же похоже твое уходящее лето?
На поэта?
-- Ну нет!
На г......д... ...в......!
* * * * *
Departing summer, having moved azure canopy
(Of whom there is none – I sleep on a mat -
Twentieth year)
Departing summer – the last rose
- Of great love – right into my heart
It threw me.
Of whom does not look your outgoing summer?
For a poet?
Oh no!
For g...d...v...!
* * * * *
А была я когда-то цветами увенчана
И слагали мне стансы -- поэты.
Девятнадцатый год, ты забыл, что я женщина...
Я сама позабыла про это!
Скажут имя мое -- и тотчас же, как в зеркале
. . . . . . . . . . . . .
И повис надо мной, как над брошенной церковью,
Тяжкий вздох сожалений бесплодных.
Так, в...... Москве погребенная заживо,
Наблюдаю с усмешкою тонкой,
Как меня -- даже ты, что три года охаживал! --
Обходить научился сторонкой.
* * * * *
I was sometime wearing flower garlands
And poets composed me verse.
Nineteenth year, you forgot that I am a woman...
I had forgotten myself of this!
They will say my name – and again, like in mirror
…...
And hanged over me, like above a deserted church,
Quiet sighs of fruitless regrets.
Thus, I... In Moscow buried alive
I watch with a thin smile,
Like for me – even you, that looked after for three years!
Learned to bypass by the side.
* * * * *
Сам посуди: так топором рубила,
Что невдомек: дрова трещат -- аль ребра?
А главное: тебе не согрубила,
А главное: <сама> осталась доброй.
Работала за мужика, за бабу,
А больше уж нельзя -- лопнут виски!
-- Нет, руку приложить тебе пора бы:
У человека только две руки!
* * * * *
Decide yourself: thus with an axe I cut,
What is knowable: crackle ribs or wood?
And main: you I did not insult,
And main: she herself remained kind.
I worked for granny, for husband,
And no more allowed – bursts the head!
No, it is time to touch my hand:
There are just two arms for the man!
С.Э.
Хочешь знать, как дни проходят,
Дни мои в стране обид?
Две руки пилою водят,
Сердце -- имя говорит.
Эх! Прошел бы ты по дому --
Знал бы! Так в ночи пою,
Точно по чему другому --
Не по дереву -- пилю.
И чудят, чудят пилою
Руки -- вольные досель.
И метет, метет метлою
Богородица -- Метель.
S. E.
You want to know how days pass by,
In the land of insults - my days?
Two arms the saw conduct,
And the heart – it says its name.
Eh! Would you walk through house -
I'd know! At night I sing thus.
Exactly differently -
I am sawing - not on the trees.
And weird, weird with a saw
Arms – hitherto of the will, and
Sweeps, sweeps with a snowstorm
The blizzard – the mother of God.
* * * * *
Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
Идем -- свободные, немодные,
Душой и телом -- благородные.
Сбылися древние пророчества:
Где вы -- Величества? Высочества?
Мать с дочерью идем -- две странницы
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может -- вздох от нас останется,
А может -- Бог на нас оглянется...
Пусть будет -- как Ему захочется:
Мы не Величества, Высочества.
Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом -- благородные,
Дорожкою простонародною --
Так, доченька, к себе на родину:
В страну Мечты и Одиночества --
Где мы -- Величества, Высочества.
* * * * *
With road full of simple people,
Godly, humble,
We walk – free, unfashionable,
With soul and body – noble.
Came true the ancient prophecies:
Where are you? Majesties? Highnesses?
Mother walks with daughter – two wanderers,
Swaggers in face black blackness.
Maybe will remain our breath
And maybe God will look back at us...
Maybe that he will desire of us:
We are not Majesty, not Highness.
Thus, godly, humble,
With soul and with body noble,
With road full of simple people,
Thus, girl, to your homeland:
In land of Dream and Loneliness -
Where we are – Greatness, Highness.
БАЛЬМОНТУ
Пышно и бесстрастно вянут
Розы нашего румянца.
Лишь камзол теснее стянут:
Голодаем как испанцы.
Ничего не можем даром
Взять -- скорее гору сдвинем!
И ко всем гордыням старым --
Голод: новая гордыня.
В вывернутой наизнанку
Мантии Врагов Народа
Утверждаем всей осанкой:
Луковица -- и свобода.
Жизни ломовое дышло
Спеси не перешибило
Скакуну. Как бы не вышло:
-- Луковица -- и могила.
Будет наш ответ у входа
В Рай, под деревцем миндальным:
-- Царь! На пиршестве народа
Голодали -- как гидальго!
To Balmont
Sumptuously and fearless wither
Our roses' blush.
And the camisons are tightened:
We’re hungry like the Spanish.
We cannot take in vain
Anything – move coffin soon!
And of all the pride of days gone -
Hunger: is new pride again!
With the turned-out inside-out
Mantle of the Enemy of the People
We approve with the posture entire:
The onion bulb – and freedom.
Scraps of life upon a pole
Haste does not hurt
The horse. How he came out:
The grave – and the bulb.
Our response at the entrance
Into Heaven, under tree of almond:
Tsar! At the people’s feast
We had hungered – like Hidalgo!
* * * * *
Высоко мое оконце!
Не достанешь перстеньком!
На стене чердачной солнце
От окна легло крестом.
Тонкий крест оконной рамы.
Мир. -- На вечны времена.
И мерещится мне: в самом
Небе я погребена!
* * * * *
My window is high!
Won't reach it with the hand!
On the attic wall the sun
From the window a cross lay.
Thin cross of window frame.
Peace. For times eternal.
And seeming me: In the same
Sky I am buried!
АЛЕ
1
Когда-нибудь, прелестное созданье,
Я стану для тебя воспоминаньем.
Там, в памяти твоей голубоокой,
Затерянным -- так далеко -- далeко.
Забудешь ты мой профиль горбоносый,
И лоб в апофеозе папиросы,
И вечный смех мой, коим всех морочу,
И сотню -- на руке моей рабочей –
Серебряных перстней, -- чердак -- каюту,
Моих бумаг божественную смуту...
Как в страшный год, возвышены Бедою,
Ты -- маленькой была, я -- молодою.
To Alla
1
Some time, creature of magnificence,
I will for you reminiscence.
There, in your blue-eyed memory,
It's lost – so far – far away.
You will forget my hump-nosed profile
And, in apotheosis of cigarettes, forehead.
And my eternal laughter, with whom I'll charm
And hundred – on my worker arm -
The silver ring – attic – cabin,
My papers' divine confusion...
As in fearsome year, exhalted by misfortune,
You – were little, and I – was young.
2
О бродяга, родства не помнящий --
Юность! -- Помню: метель мела,
Сердце пело. -- Из нежной комнаты
Я в метель тебя увела.
И твой голос в метельной мгле:
-- "Остригите мне, мама, волосы!
Они тянут меня к земле!"
2
Oh the wanderer, not remembering kinship -
Youth! I remember: Blizzard – sweeps,
The heart sang. From a tender room
Into the blizzard I took you.
And your voice in the blizzard:
“Mom, cut off my hair!
It pulls me to the ground!”
3
Маленький домашний дух,
Мой домашний гений!
Вот она, разлука двух
Сродных вдохновений!
Жалко мне, когда в печи
Жар, -- а ты не видишь!
В дверь -- звезда в моей ночи!
Не взойдешь, не выйдешь!
Платьица твои висят,
Точно плод запретный.
На окне чердачном -- сад
Расцветает -- тщетно.
Голуби в окно стучат, --
Скучно с голубями!
Мне ветра привет кричат, --
Бог с ними, с ветрами!
Не сказать ветрам седым,
Стаям голубиным --
Чудодейственным твоим
Голосом: ~ Марина!
3
Little domestic spirit,
My domestic genius!
Here she is, parting of two
Dear inspirations!
Sorry for me, when there's heat
In stove – and you do not see!
In the door – star in my night!
Won't get in or out with me!
Your dresses are hanging,
Like forbidden fruit.
In the attic – garden
Vainly blooms.
Pigeons knock on window -
Boring with the pigeons!
The winds shout out to me -
God be with them, with the winds!
Don’t tell with gray-haired wind, and with
Hordes of pigeons -
With your miraculous voice
You say: Marina!
* * * * *
В темных вагонах
На шатких, страшных
Подножках, смертью перегруженных,
Между рабов вчерашних
Я все думаю о тебе, мой сын, --
Принц с головой обритой!
Были волосы -- каждый волос --
В царство ценою.........
На волосок от любви народы --
В гневе -- одним волоском дитяти
Можно ............ сковать!
-- И на приютской чумной кровати
Принц с головой обритой.
Принц мой приютский!
Можешь ли ты улыбнуться?
Слишком уж много снегу
В этом году!
Много снегу и мало хлеба.
Шатки подножки.
* * * * *
In dark coaches
In shaky, scary steps
With death overloaded,
Among yesterday's slaves
I think of you, my son -
Prince with shaven head!
There were hair – each hair -
In kingdom I figure...
Onto the hair with love of people -
In rage – with one hair of child
May be... tie down!
And in comfy asylum plague bed
Is the prince with shaven head.
My sheltered prince!
Can you smile, dear?
There's too much snow
In this year!
Much snow and little bread.
Wobbly footrests.
* * * * *
О души бессмертный дар!
Слезный след жемчужный!
Бедный, бедный мой товар,
Никому не нужный!
Сердце нынче не в цене, --
Все другим богаты!
Приговор мой на стене:
-- Чересчур легка ты!...
* * * * *
Oh the immortal gift of soul!
Teary trail of the pearls!
Poor, poor is my gift,
That nobody needs!
Heart is not in value today,
All are rich in another way!
And my sentence at the wall:
You are lighter than all!
* * * * *
Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить.
А так: руки скрестить -- тихонько плыть
Глазами по пустому небосклону.
Ни за свободу я -- ни против оной
-- О, Господи! -- не шевельну перстом.
Я не дышать хочу -- руки крестом!
* * * * *
I don't want to eat, nor drink, nor live.
And thus: to cross the arms – quietly to swim
With eyes upon an empty sky.
Not for freedom nor against – I
Would not move a finger, Oh Lord.
And I don't want to breathe – the hands are crossed.
* * * * *
Поцеловала в голову,
Не догадалась -- в губы!
А все ж -- по старой памяти --
Ты хороша, Любовь!
Немножко бы веселого
Вина, -- да скинуть шубу, --
О как -- по старой памяти --
Ты б загудела, кровь!
Да нет, да нет, -- в таком году
Сама любовь -- не женщина!
Сама Венера, взяв топор,
Громит в щепы подвал.
В чумном да ледяном аду,
С Зимою перевенчанный,
Амур свои два крылышка
На валенки сменял.
Прелестное создание!
Сплети -- ка мне веревочку
Да сядь -- по старой памяти --
К девчонке на кровать.
-- До дальнего свидания!
-- Доколь опять научимся
Получше, чем в головочку
Мальчишек целовать.
* * * * *
The head I kissed,
On the lips – do not guess!
And till – by a memory of old -
Love, you are good!
A bit of merry wine
Thus will throw off the coat -
Oh so - by memory from days gone by -
You buzzed, blood!
But no, but no, in the same
Year - love – is not a dame!
Raising the axe, Venus
Smashes the basement to chips.
In plague-ridden ice garden,
With winter married again,
Cupid his two wings
For felt boots exchanged.
Magnificent being!
Weave – like my string
Sit down – by memory of old
For the girl for bed.
Until the final rendezvous!
Until we learn again
Better, that the little boys
To kiss upon the head.
ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
--------
1
На скольких руках -- мои кольца,
На скольких устах -- мои песни,
На скольких очах -- мои слезы...
По всем площадям -- моя юность!
--------
2
Бабушке -- и злая внучка мила!
Горе я свое за ручку взяла:
"Сто ночей подряд не спать -- невтерпеж!
Прогуляйся, -- может, лучше уснешь!"
--------
3
Так, выбившись из страстной колеи,
Настанет день -- скажу: "не до любви!"
Но где же, на календаре веков,
Ты, день, когда скажу: "не до стихов!"
--------
4
Словно теплая слеза --
Капля капнула в глаза.
Там, в небесной вышине,
Кто-то плачет обо мне.
--------
5
Плутая по своим же песням,
Случайно попадаю -- в души.
Предупреждаю -- не жилица!
Еще не выстроен мой дом.
--------
6
"Завтра будет: после-завтра" --
Так Любовь считает в первый
День, а в день последний: "хоть бы
Нынче было век назад!"
--------
7
Птичка все же рвется в рощу,
Как зерном ни угощаем,
Я взяла тебя из грязи, --
В грязь родную возвращаю.
--------
8
Ты зовешь меня блудницей, --
Прав, -- но малость упустил:
Надо мне, чтоб гость был статен,
Во -- вторых -- чтоб не платил.
--------
9
ПЯТИСТИШИЕ
Решено -- играем оба,
И притом: играем разно:
Ты -- по чести, я -- плутуя.
Но, при всей игре нечистой,
Насмерть заиграюсь -- я.
--------
10
Как пойманную птицу -- сердце
Несу к тебе, с одной тревогой:
Как бы не отняли мальчишки,
Как бы не выбилась -- сама!
--------
11
И если где прольются слезы, --
Всех помирю, войдя!
Я -- иволга, мой голос первый
В лесу, после дождя.
--------
12
Всe в ваших домах
Под замком, кроме сердца.
Лишь то мое в доме,
Что плохо лежит.
--------
13
Я не мятежница -- и чту устав:
Через меня шагнувший ввысь -- мне друг.
Однако, памятуй, что, в руки взяв
Себя, ты выпустил -- меня из рук.
--------
14
У -- в мир приходящих -- ручонки зажаты:
Как будто на приступ, как будто в атаку!
У -- в землю идущих -- ладони раскрыты:
Все наши полки разбиты!
--------
15
Не стыдись, страна Россия!
Ангелы -- всегда босые...
Сапоги сам черт унес.
Нынче страшен -- кто не бос!
--------
<16>
Так, в землю проводив меня глазами,
Вот что напишите мне на кресте, -- весь сказ!
-- "Вставала с песнями, ложилась со слезами,
А умирала -- так смеясь!"
--------
<17>
Плутая по своим же песням,
Случайно попадаю в души.
Но я опасная приблуда:
С собою уношу -- весь дом.
--------
<18>
Ты принес мне горсть рубинов,
Мне дороже розы уст,
Продаюсь я за мильоны,
За рубли не продаюсь.
--------
<19>
Ты зовешь меня блудницей, --
Прав, -- но все ж не забывать:
Лучше к печке приложиться,
Чем тебя поцеловать.
--------
<20>
Ты зовешь меня блудницей:
-- Слушай, выученик школ!
Надо мне, чтоб гость был вежлив,
Во -- вторых -- чтоб ты ушел.
--------
<21>
Твой дом обокраден,
Не я виновата.
Лишь то -- мое -- в доме,
Что плохо лежит.
--------
<22>
Шаги за окном стучат.
Не знаю, который час.
Упаси тебя Божья Мать
Шаги по ночам считать!
--------
<23>
Шаг у моего порога.
Снова ложная тревога.
Но не ложью будет то что
Новый скоро будет шаг.
--------
<24>
В книге -- читай -- гостиничной:
-- Не обокравши -- выбыл.
Жулик -- по жизни -- нынешней
Гость -- и на том спасибо.
Quatrains
1
On how many hands – are my rings,
On how many lips – are my songs,
On how many eyes – are my tears…
On my youth – on all squares!
2
To grandmother – even evil granddaughter is dear!
With my hand I took my sorrow:
“A hundred nights not sleeping – cannot bear!
Walk, maybe you will sleep better. so!”
3
Thus having knocked out from impassioned alley,
Day will arrive – I’ll say: “no time for loving!”
But where, on the calendar of centuries,
You, day, will say: “No time for poetry!”
4
Like a warm tear –
The drop into the eyes is dripping.
There, in the height of the sky,
Someone for me is weeping.
5
Straying upon my own songs,
I accidentally fall into the soul.
I’m not a tenant, I warn –
Not yet built is my home.
6
“Tomorrow will be: Day after tomorrow” –
Thus love in the first day counts,
And in final day: “though
Now in a past century it was!”
7
Bird is bursting for a forest,
Won’t be treated with the grain,
And I took you into dust, -
And into dear dirt return.
8
You are calling me a harlot –
Right, - but you missed a bit:
I need that the guest be stately,
That he won’t pay, secondly.
9
FIFTH
All’s decided – both are playing,
And more: differently we play:
You – in honor, I – wandering.
But, with all the dirty gaming,
To death I – will play.
10
Like a caught bird – the heart
I take to you with one dismay:
As if boys weren’t taken away
As if it didn’t get out herself!
11
And if will pour out the tears–
I will make peace, entering!
I – am an oriole, my first voice
In forest, following the rain.
12
All in your homes
Under lock, save the heart.
Only mine in the home,
That badly lies.
13
I am not rebel – I respect the charter:
Through me high of step is my friend.
But, taking yourself in hands, remember,
That you left me – out of hand.
14
Into the world of coming – clamped are the hands:
As if into assault, as if into march!
From – going to the ground – open are the hands:
All our shelves were smashed!
15
Country Russia, don’t be ashamed!
Angels are barefoot at all times…
Satan has taken away the boots,
Now terrible is the one who is not barefoot.
<16>
Thus, having taken me to ground with my eyes,
Thus what will write upon the cross – all tales!
“Got up with teardrops, with teardrops went to bed,
And - laughing thus - I will die!”
<17>
Wandering lost in songs of mine,
Suddenly I fall right into the soul.
But I am a dangerous stray:
I carry with you – the whole home.
<18>
You brought to me handful of rubies,
Dearer to me is pink of lips,
I am sold for millions,
I don’t sell for rubles.
<19>
A harlot you are calling me -
Right – but still you won’t forget this:
Better to hot stove to lean,
Than on your lips to kiss.
<20>
You are calling me a harlot:
The schools’ student, heed!
That the guest be polite I need,
And that you will leave - second.
<21>
Your house has been robbed,
But I am not at fault.
Only at home of mine
Is what badly lies.
<22>
Steps knock outside.
I do not know which time.
Forbid the God’s mother
To repeat steps at night!
<23>
Step at my porch.
A false alarm again.
But will not be a deception
What will be the new step soon.
<24>
In the book – read – hotel:
Not robbed – dropped out.
Thief – for life – the current guest
And thanks for that.
* * * * *
Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная.
На одно крыло -- серебряная,
На другое -- золотая.
Меж Забавой и Заботой
Пополам расколота, --
Серебро мое -- суббота!
Воскресенье -- золото!
Коли грусть пошла по жилушкам,
Не по нраву -- корочка, --
Знать, из правого я крылушка
Обронила перышко.
А коль кровь опять проснулася,
Подступила к щеченькам, --
Значит, к миру обернулася
Я бочком золотеньким.
Наслаждайтесь! -- Скоро -- скоро
Канет в страны дальние --
Ваша птица разноперая --
Вербная -- сусальная.
* * * * *
Between Saturday and Sunday
I hang, willow bird.
On one wing – it is made of silver,
And the other – it is made of gold.
Between amusement and duty
Split into a half, I am told –
My silver is Saturday!
Sunday is my gold!
Like blood runs through the veins,
Not to my liking – the crust,
To know, how on the right wing
The feather has been lost.
And now blood has awoken,
The cheeks I approached –
That means, to the world I have turned
With side of gold.
Enjoy! Soon – soon
Will fall into distant lands –
Your leaf’s - and willow’s -
Multi-feathered bird.
* * * * *
В синем небе -- розан пламенный:
Сердце вышито на знамени.
Впереди -- без роду -- племени
Знаменосец молодой.
В синем поле -- цвет садовый:
Вот и дом ему, -- другого
Нет у знаменосца дома.
Волоса его как лен.
Знаменосец, знаменосец!
Ты зачем врагу выносишь
В синем поле -- красный цвет?
А как грудь ему проткнули --
Тут же в знамя завернули.
Сердце на -- сердце пришлось.
Вот и дом ему. -- Другого
Нет у знаменосца дома.
* * * * *
In blue sky – fiery rose:
Heart embroidered on the banner.
Ahead – without family – tribe’s
Young standard-bearer.
In blue field – the garden color:
Here is house for him – another
House there’s none at standard-bearer.
Like linen is his hair.
Standard bearer, standard bearer!
Why did you to the enemy carry
In blue field – the red light?
And how he pierced the chest–
At once the banner they wrapped
Heart on – heart must.
Here I come to home – there’s not another
Home for the standard-bearer.
* * * * *
Простите Любви -- она нищая!
У ней башмаки нечищены, --
И вовсе без башмаков!
Стояла вчерась на паперти,
Молилася Божьей Матери, --
Ей в дар башмачок сняла.
Другой -- на углу, у булочной,
Сняла ребятишкам уличным:
Где милый -- узнать -- прошел.
Босая теперь -- как ангелы!
Не знает, что ей сафьянные
В раю башмачки стоят.
* * * * *
Forgive Love – she’s a beggar!
Dirty her shoes are
Or else she is barefoot!
Yesterday on the porch she stood,
She prayed to God’s mother -
She gave as a gift her slippers.
Another – by the bakery on the corner,
I took the street children’s picture:
Where came by the dear one.
Barefoot – like the angels - now!
She does not know
That morocco shoes stand for her in heaven.
* * * * *
Звезда над люлькой -- и звезда над гробом!
А посредине -- голубым сугробом --
Большая жизнь. -- Хоть я тебе и мать,
Мне больше нечего тебе сказать,
Звезда моя!..
* * * * *
Star over cradle – and star over coffin!
And in the middle - with a blue snow mound –
Large life. Though I am your mother,
I cannot say to you anything further,
My star!
* * * * *
Дитя разгула и разлуки,
Ко всем протягиваю руки.
Тяну, ресницами плеща,
Всех юношей за край плаща.
Но голос: -- Мариула, в путь!
И всех отталкиваю в грудь,
* * * * *
The child of orgy and departing,
To whom the arms I am extending.
I pull, by edge of cloak splashing
All youths with the eyelashes.
But voice: Mariula, ahead!
And I push everyone on the chest.
* * * * *
Править тройкой и гитарой
Это значит: каждой бабой
Править, это значит: старой
Брагой по башкам кружить'
Раскрасавчик! Полукровка!
Кем крещен? В какой купели?
Все цыганские метели
Оттопырили поддевку
Вашу, бравый гитарист!
Эх, боюсь -- уложат влежку
Ваши струны да ухабы!
Бог с тобой, ямщик Сережка!
Мы с Россией -- тоже бабы!
* * * * *
To rule troika and guitar
Means: to rule each over
Woman, means: with old beer
To circle on the head old Braga!
O handsome one! Halfbreed!
Who baptized you? In what font?
All the gypsy snowstorms
The brave guitarist
Opened up your vest!
Eh, I fear - your strings and hollows
Will discard me down to lie!
God be with you, driver Sergei!
Broads are Russia and I!
* * * * *
У первой бабки -- четыре сына,
Четыре сына -- одна лучина,
Кожух овчинный, мешок пеньки, --
Четыре сына -- да две руки!
Как ни навалишь им чашку -- чисто!
Чай, не барчата! -- Семинаристы'
А у другой -- по иному трахту! --
У той тоскует в ногах вся шляхта.
И вот -- смеется у камелька:
"Сто богомольцев -- одна рука!"
И зацелованными руками
Чудит над клавишами, щелками...
=========
Обеим бабкам я вышла -- внучка:
Чернорабочий -- и белоручка!
* * * * *
For the first woman – four sons,
Four sons – splinter one,
A sheepskin shroud, and bag of hemp –
Four sons – and two hands!
How will pile up their cup – clear!
No, not a nobleman – Seminarians’
And in another – by another deed!
The whole gentry is yearning at her feet.
And now – laughs at the fireside:
“Hundred pilgrims – one hand!”
And with hands kissed
He marvels over keys, slits …
=====
To both grandmothers – granddaughter, I come:
The labourer – and the white-handed one.
* * * * *
Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным -- давно -- перекричать разлуку --
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн.
Пусть странствует она -- свечой под праздник --
Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю
Путь -- с Севера на Юг.
* * * * *
I entrust this book to the wind
And to countering cranes.
For long time to shout down the parting
My voice I had torn.
This book, like a bottle in waves,
Into whirl of wars I throw.
May she wander – a candle for holiday –
From hand to hand: thus so.
Oh wind, wind, faithful witness,
Carry it to the dear ones,
That I am at night time doing
The way – from ends Northern to Southern.
* * * * *
Доброй ночи чужестранцу в новой келье!
Пусть привидится ему на новоселье
Старый мир гербов и эполет.
Вольное, высокое веселье
Нас -- что были, нас -- которых нет!
Камердинер расстилает плед.
Пунш пылает. -- В памяти балет
Розовой взметается метелью.
Сколько лепестков в ней -- столько лет
Роскоши, разгула и безделья
Вам желаю, чужестранец и сосед!
* * * * *
Good night to the foreigner in new cell!
May appear to him for housewarming
An ancient world of coat of arms
And epaulet. High, high fun
Us – that have been, us – that are none!
The valet spreads a blanket.
Punch is on fire. In memory ballet
Tosses up with pink blizzard.
How many petals in it – so many years
Of revelry, idleness and luxury
I wish for you, foreigner and neighbour!
ПСИХЕЯ
Пунш и полночь. Пунш -- и Пушкин,
Пунш -- и пенковая трубка
Пышущая. Пунш -- и лепет
Бальных башмачков по хриплым
Половицам. И -- как призрак --
В полукруге арки -- птицей --
Бабочкой ночной -- Психея!
Шепот: "Вы еще не спите?
Я -- проститься..." Взор потуплен.
(Может быть, прощенья просит
За грядущие проказы
Этой ночи?) Каждый пальчик
Ручек, павших Вам на плечи,
Каждый перл на шейке плавной
По сто раз перецелован.
И на цыпочках -- как пери! --
Пируэтом -- привиденьем --
Выпорхнула.
Пунш -- и полночь.
Вновь впорхнула: "Что за память!
Позабыла опахало!
Опоздаю... В первой паре
Полонеза..."
Плащ накинув
На одно плечо -- покорно --
Под руку поэт -- Психею
По трепещущим ступенькам
Провожает. Лапки в плед ей
Сам укутал, волчью полость
Сам запахивает... -- "С Богом!"
А Психея,
К спутнице припав -- слепому
Пугалу в чепце -- трепещет:
Не прожег ли ей перчатку
Пылкий поцелуй арапа...
==========
Пунш и полночь. Пунш и пепла
Ниспаденье на персидский
Палевый халат -- и платья
Бального пустая пена
В пыльном зеркале...
Psyche
Punch and midnight. Punch – and Pushkin,
Punch – and meerschaum
Blazing. Punch – and babble
Of ballroom shoes on hoarse
Floorboards. And – like ghost –
In semicircle arc – a bird –
Nightly butterfly – Psyche!
Whisper: “You are still awake?
I – say farewell…” Eyes downcast.
(Maybe he asks for forgiveness
For the coming pranks
Of the night?) Each finger
Of the hands that fell on your shoulder,
Every pearl on smooth neck
Has been kissed a hundred times.
And on tiptoe – like peri! –
Pirouette – like a ghost –
Fluttered.
Punch – and midnight.
Fluttered again: “What memory!
The fan forgot!
I am late… In the first couple
Of Polonez…”
Throwing the cloak
On one shoulder – dutifully –
Under the poet’s arm – Psyche
Conducts upon
The trembling steps. Paws in plaid
He wrapped up, wolves’ cavity
He smells… “to God!”
And Psyche,
Crouching companion – to the blind
Scarecrow in a cap – trembles:
Will not burn through the glove
The ardent kiss of arap...
=====
Punch and midnight. Punch and ash
Fall into Persian fawn robe –
And the dresses
Of empty ballroom foam
In dusty mirror...
* * * * *
Малиновый и бирюзовый
Халат -- и перстень талисманный
На пальце -- и такой туманный
В веках теряющийся взгляд,
Влачащийся за каждым валом
Из розовой хрустальной трубки.
А рядом -- распластавши юбки,
Как роза распускает цвет --
Под полами его халата,
Припав к плечам его, как змеи,
Две -- с ожерельями на шее --
Над шахматами клонят лоб.
Одна -- малиновой полою
Прикрылась, эта -- бирюзовой.
Глаза опущены. -- Ни слова. --
Ресницами ведется спор.
И только челночков узорных
Носок -- порой, как хвост змеиный,
Шевелится из -- под павлиньей
Широкой юбки игроков.
А тот -- игры упорной ставка --
Дымит себе с улыбкой детской.
И месяц, как кинжал турецкий,
Коварствует в окно дворца.
* * * * *
Raspberry and azure robe –
And the ring talisman
On the finger – in such fog
In the eyelids losing sight,
Dragging after every wave
From the pink crystal pipe.
But next – the skirts gone flat,
How a rose blossoms far and wide.
Under the flooring of his robe,
Hitting his shoulders, like snakes,
Two – with garlands on the neck –
Forehead bends over the chess set.
One with raspberry covered
Shawl, of azure – is this.
Eyes downcast. No words.
There is dispute with eyelashes.
And only of patterned shuttles
A sock – again, just like snake tails,
Budges – as a peacock’s
Wide dresses of ones who play.
And then – bet of hard game –
He smokes himself with smile of children.
And like Turkish dagger, moon
Schemes in a palace window.
* * * * *
Она подкрадeтся неслышно --
Как полночь в дремучем лесу.
Я знаю: в передничке пышном
Я голубя Вам принесу.
Так: встану в дверях -- и ни с места!
Свинцовыми гирями -- стыд.
Но птице в переднике -- тесно,
И птица -- сама полетит!
* * * * *
She furtively sneaks up unheard of –
Like midnight in the forest dense.
In sumptuous apron I sense:
I will carry to you a dove.
Thus: I will stand in doors – and won’t move it!
To lead the weights – it is shame.
But to birds in apron – still the same,
And the bird will take a flight!
СТАРИННОЕ БЛАГОГОВЕНЬЕ
Двух нежных рук оттолкновенье --
В ответ на ангельские плутни.
У нежных ног отдохновенье,
Перебирая струны лютни.
Где звонкий говорок бассейна,
В цветочной чаше откровенье,
Где перед робостью весенней
Старинное благоговенье?
Окно, светящееся долго,
И гаснущий фонарь дорожный...
Вздох торжествующего долга
Где непреложное: "не можно"...
В последний раз -- из мглы осенней --
Любезной ручки мановенье...
Где перед крепостью кисейной
Старинное благоговенье?
Он пишет кратко -- и не часто...
Она, Психеи бестелесней,
Читает стих Экклезиаста
И не читает Песни Песней.
А песнь все та же, без сомненья,
Но, -- в Боге все мое именье --
Где перед Библией семейной
Старинное благоговенье?
Ancient Awe
Repulsion of two tender arms -
That is return to angel rogues.
At tender feet it is to rest,
Fingering the strings of a lute.
There’s resonant talk of the poolside,
Sincerity in flowered cup,
Where before timidity of springtime
There’s the ancient awe – drink up?
Window, luminous for long time,
And the street light fading away...
The jubilant debt’s sigh
Where is immutable: “I can’t.”
In final time – from haze of fall –
There’s beckoning of gracious pen...
Where with a muslin seal
Is the ancient cup’s veneration?
He briefly – and not often – writes…
She, Psyche disembodied,
Reads verses of Ecclesiastes
And Song of Songs she does not read.
And song remains, without a doubt,
But – all that I have is in God –
How before family Bible
There is the reverence of old?
* * * * *
Та ж молодость, и те же дыры,
И те же ночи у костра...
Моя божественная лира
С твоей гитарою -- сестра.
Нам дар один на долю выпал:
Кружить по душам, как метель.
-- Грабительница душ! -- Сей титул
И мне опущен в колыбель!
В тоске заламывая руки,
Знай: не одна в тумане дней
Цыганским варевом разлуки
Дурманишь молодых князей.
Знай: не одна на ножик вострый
Глядишь с томлением в крови, --
Знай, что еще одна. .. -- Что сестры
В великой низости любви.
* * * * *
The same youth, and the same holes,
And the same nights at the fire…
My divine lyre
And your guitar – Are sisters.
We have one gift for our lot:
To whirl among souls, like blizzard.
The thief of souls! This title
Had dropped into my cradle!
Wringing in longing the arms,
Know: not alone in days’ fog with
Farewell’s gypsy brew
You intoxicate the young princes.
Know: not one on sharp knife
You look with languor in blood,
Know that she is… – What are sisters
In great lowliness of love.
* * * * *
Люблю ли вас?
Задумалась.
Глаза большие сделались.
В лесах -- река,
В кудрях -- рука
-- Упрямая -- запуталась.
Любовь. -- Старо.
Грызу перо.
Темно, -- а свечку лень зажечь.
Быть -- повести!
На то ведь и
Поэтом -- в мир рождаешься!
На час дала,
Назад взяла.
(Уже перо летит в потемках!)
Так. Справимся.
Знак равенства
Между любовь -- и Бог с тобой.
Что страсть? -- Старо.
Вот страсть! -- Перо!
-- Вдруг -- розовая роща -- в дом!
Есть запахи --
Как заповедь...
Лоб уронила на руки.
* * * * *
Do I love you?
I’m lost in thought.
Grow big the eyes.
In forests – river,
In curls – hand -
Stubborn – got confused.
Love. – Old.
I chew on the feather.
It’s dark – too lazy to light a candle.
To be – story!
But in this to be
Poet – is born into the world!
I gave for an hour,
I took two.
(So now feather in the darkness flew!)
Thus. We will cope.
The sign of equality
Between love – and God be with you.
What is the passion? – Old.
Here’s passion – Feather.
Suddenly – the pink grove – into home!
There are smells
Like commandments...
She dropped her forehead on her hands.
* * * * *
От семи и до семи
Мы справляли новоселье.
Высоко было веселье --
От семи и до семи!
Между юными людьми
-- С глазу на глаз -- в темной келье
Что бывает? ( -- Не томи!
Лучше душу отними!)
Нет! -- Подобного бесчинства
Не творили мы (не поздно --
Сотворить!) -- В сердцах -- единство,
Ну а руки были розно!
Двух голов над колыбелью
Избежал -- убереглась! --
Только хлебом -- не постелью
В полночь дружную делясь.
Еженощная повинность,
Бог с тобою, рай условный!
Нет -- да здравствует невинность
Ночи -- все равно любовной!
В той же келье новоселье --
От семи и до семи
Без "......" и "обними", --
Благонравное веселье
От семи и до семи!
* * * * *
From seven till seven
Housewarming we greet.
High was the glee –
From seven till seven!
Between young men
Eye to eye – in dark cell
What to do? (Do not torment!
Better take away the soul!)
No! the similar outrages
We didn’t commit (it’s not too late to create!)
In hearts – unity,
Well, the hands were different.
Two heads over the cradle
I saved myself holding tight.
Only bread – not bedding
Shared together in the midnight.
Nightly duty,
God be with you, conditional heaven!
No – long live innocence
Of night – and still loving!
In the same cell, housewarming –
From seven till seven.
Without “. . . . .” and “hug,”
Well-behaved fun
From seven till seven!
* * * * *
"Я страшно нищ, Вы так бедны,
Так одинок и так один.
Так оба проданы за грош.
Так хороши -- и так хорош...
Но нету у меня жезла..."
-- Запиской печку разожгла...
* * * * *
“I’m terribly impoverished, you are so poor
So lonely and so alone.
Thus for a pence both were sold
And so good – and so good…
But I don’t have a wand…”
I lit the stove with a note.
* * * * *
На царевича похож он.
-- Чем? -- Да чересчур хорош он:
На простого не похож.
Семилетняя сболтнула,
А большая -- вслед вздохнула.
Дуры обе. -- Да и где ж
Ждать ума от светлоглазых?
Обе начитались сказок, --
Ночь от дня не отличат.
А царевичу в поддевке
Вот совет наш: по головке
Семилетнюю погладь.
Раз за дочку, раз за мать.
. . . . . . . . .
Впрочем, можно и однажды.
* * * * *
He looks like a prince.
How? He looks too nice:
He does not look like a peasant.
Seven year old blurted out,
And the big one – afterwards sighed.
Both fools. And where is
Waiting for the mind the light-eyed?
Does not distinguish day or night -
Both have read fairy tale stories.
Our advice: on the head
A seven-year-old pat
For the jersey-clad prince.
Once for daughter, once for mother.
. . . . .
It is possible once, however.
* * * * *
Буду жалеть, умирая, цыганские песни,
Буду жалеть, умирая ...............перстни,
Дым папиросный -- бессонницу -- легкую стаю
Строк под рукой.
Бедных писаний своих Вавилонскую башню,
Писем -- своих и чужих -- огнедышащий холмик.
Дым папиросный -- бессонницу -- легкую смуту
Лбов под рукой.
* * * * *
Will be pity, dying, gypsy songs,
Will be pity, dying, …… rings,
Cigarette smell – insomnia – the light flock
Under the hand of strings.
Babel tower of its poor writing,
Of letters – your and others – fire-breathing hill.
Of forehead under the hand residing
Slight confusion - insomnia – cigarette smell.
БАЛЛАДА О ПРОХОДИМКЕ
Когда малюткою была
-- Шальной девчонкой полуголой --
Не липла -- Господу хвала! --
Я к материнскому подолу.
Нет, -- через пни и частоколы --
Сады ломать! -- Коней ковать! --
А по ночам -- в чужие села:
-- "Пустите переночевать!"
Расту -- прямая как стрела.
Однажды -- день клонился долу --
Под дубом -- черный, как смола --
Бродячий музыкант с виолой.
Спят ....... спят цветы и пчелы...
Ну словом -- как сие назвать?
Я женский стыд переборола:
-- "Пустите переночевать!"
Мои бессонные дела!
Кто не спрягал со мной глаголу:
......? кого-то не звала
В опустошительную школу?
Ах, чуть закутаешься в полы
Плаща -- прощайте, рвань и знать!
Как по лбу -- молотом тяжелым:
-- "Пустите переночевать!"
Посылка:
Вы, Ангелы вокруг Престола,
И ты, младенческая Мать!
Я так устала быть веселой, --
Пустите переночевать!
Ballad of Passage
When I was a little babe -
Crazy half-naked girl –
I did not stick – praise to God be –
To a mother’s skirt.
No, through stumps and palisades
To break gardens! To forge horses!
And at night – in other villages:
“Allow me to spend the night!”
Once – the day was falling –
I grow – straight like an arrow.
Under an oak – black, like tar
Was musician with viola.
Sleep . . . sleep flowers and bees. . .
But once – how to call this?
A woman’s shame I overcame:
“Allow me the night to spend!”
My sleepless deeds!
Who did not conjugate a verb with me?
……...? who did not get called
Into devastating school?
Ah, you will wrap yourself with coat –
Farewell, rag and know!
Like with heavy hammer on the head:
“Allow me the night to spend!”
Parcel:
You, angels around the throne,
And you, the Mother of babe!
I have tired of being fun –
Allow me the night to spend!
ПАМЯТИ Г. ГЕЙНЕ
Хочешь не хочешь -- дам тебе знак!
Спор наш не кончен -- а только начат!
В нынешней жизни -- выпало так:
Мальчик поет, а девчонка плачет.
В будущей жизни -- любо глядеть! --
Ты будешь плакать, я буду -- петь!
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
-- Красная юбка
В черных сердцах!
Красною юбкой -- в небо пылю!
Честь молодую -- ковром подстелешь.
Как с мотыльками тебя делю --
Так с моряками меня поделишь!
Красная юбка? -- Как бы не так!
Огненный парус! -- Красный маяк!
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
Слушай приметы: бела как мел,
И не смеюсь, а губами движу.
А чтобы -- как увидал -- сгорел! --
Не позабудь, что приду я -- рыжей.
Рыжей, как этот кленовый лист,
Рыжей, как тот, что в лесах повис.
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
Memory of G. Gein
You want or not – a sign I will give!
Our argument is finished – just started!
In our life – befell like this:
Boy sings, and girl is crying.
In future life – I love staring!
You will cry, and I will sing!
Tambourine in hand!
Devil in blood!
The red skirt
In black hearts!
With the red skirt – I dust into sky!
Honor of youth – spread of carpet. Thus
You will not share with fireflies
Thus you will share me with sailors!
Red skirt? How it won’t be thus!
Fiery sail? The red lighthouse!
Tambourine in hand!
Devil in blood!
The red skirt
In black hearts!
Listen for signs: lips are moving
White like chalk and not laughing,
And that – like I have lost – it has burned!
That I’m red-haired, do not forget.
Redder than this leaf of maple,
Redder than him, who in woods is hanging.
Tambourine in hand!
Devil in blood!
The red skirt
In black hearts!
* * * * *
А следующий раз -- глухонемая
Приду на свет, где всем свой стих дарю,
свой слух дарю.
Ведь все равно -- что говорят -- не понимаю.
Ведь все равно -- кто разберет? -- что говорю.
Бог упаси меня -- опять Коринной
В сей край придти, где люди тверже льдов,
а льдины -- скал.
Глухонемою -- и с такою длинной --
-- Вот -- до полу -- косой, чтоб не узнал!
* * * * *
The next time – deaf and dumb
I come to light, where to all my poem I give,
To all my hearing I give.
It’s all the same – what they say – I don’t know.
It’s all the same – who will take apart? – what I say.
Save me Lord – again with Corinna
To come to ends, where people are harder than ice,
And ice – than rocks.
Deaf and dumb – and long with this –
That the floor is oblique so that you won’t recognize.
* * * * *
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были -- по одной на каждую --
Две головки мне дарованы.
Но обеими -- зажатыми --
Яростными -- как могла! --
Старшую у тьмы выхватывая --
Младшей не уберегла.
Две руки -- ласкать -- разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки -- и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая -- на шейке тоненькой --
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем непонято,
Что дитя мое в земле.
* * * * *
Two hands, lightly raised
Over the head of baby!
There were – one for each –
Two heads given to me.
But both have been squeezed,
Fierce – like she could!
Snatching out oldest from the darkness,
Could not save the youngest.
Two hands – caress – smooth
Lush are the heads, delicate.
Two hands – and one among them both
Extra turned out in the night.
Luminous – like thin in neck –
Dandelion in a stalk!
I do not understand
Why my child is on the land.
СЫН
Так, левою рукой упершись в талью,
И ногу выставив вперед,
Стоишь. Глаза блистают сталью,
Не улыбается твой рот.
Краснее губы и чернее брови
Встречаются, но эта масть!
Светлее солнца! Час не пробил
Руну -- под ножницами пасть.
Все женщины тебе целуют руки
И забывают сыновей.
Весь -- как струна! Славянской скуки
Ни тени -- в красоте твоей.
Остолбеневши от такого света,
Я знаю: мой последний час!
И как не умереть поэту,
Когда поэма удалась!
Так, выступив из черноты бессонной
Кремлевских башенных вершин,
Предстал мне в предрассветном сонме
Тот, кто еще придет -- мой сын.
Son
Thus, having pressed the left hand against pelvis,
And having put the leg forth,
You stand. With steel shine your eyes,
And without smile is your mouth.
Redder than lips and blacker than eyebrows
They meet, but it delivers this!
Brighter than sun! Did not beat the hour
The wool – falls under scissors.
All women kiss your hand
And forget their sons.
All – like a string! Of Slavic angst
In your beauty there is none.
Petrified of such a light,
This is my last hour, I know!
And how for the poet to die,
When successful is the poem!
Thus, speaking from sleepless night
Of the towers of Kremlin,
Introduced to me was in pre-dawn host
My son - who still will come.
ВЯЧЕСЛАВУ ИВАНОВУ
1
Ты пишешь перстом на песке,
А я подошла и читаю.
Уже седина на виске.
Моя голова -- золотая.
Как будто в песчаный сугроб
Глаза мне зарыли живые.
Так дети сияющий лоб
Над Библией клонят впервые.
Уж лучше мне камень толочь!
Нет, горлинкой к воронам в стаю!
Над каждой песчинкою -- ночь.
А я все стою и читаю.
To Vyacheslav Ivanov
1
You write with fingers on the sand,
And I come up and read.
Thus gray hair upon the head.
My head – is ever gold.
As if in snowdrift of sand
My live eyes have buried.
Like children the blooming forehead
Above the Bible first bends.
Better the stone on me to grind!
No, turtle dove to the crows leaning!
Above each sand speck – there is night.
And I still stand and am reading.
2
Ты пишешь перстом на песке,
А я твоя горлинка, Равви!
Я первенец твой на листке
Твоих поминаний и здравий.
Звеню побрякушками бус,
Чтоб ты оглянулся -- не слышишь!
О Равви, о Равви, боюсь --
Читаю не то, что ты пишешь!
А сумрак крадется, как тать,
Как черная рать роковая.
Ты знаешь -- чтоб лучше читать --
О Равви -- глаза закрываю...
Ты пишешь перстом на песке...
2
With fingers you write on the sand,
And I am your turtle-dove, Rabbi!
I am your firstborn kid
On a leaf of your blessing and memory.
I ring with trinkets of beads,
That you don’t hear don’t turn behind –
O Rabbi, Rabbi, I’m afraid –
I do not read what you write!
And twilight steals away like thief,
Like a black host.
You know – better to read –
Rabbi – the eyes have closed…
With fingers you write on the sand…
3
Не любовницей -- любимицей
Я пришла на землю нежную.
От рыданий не подымется
Грудь мальчишая моя.
Оттого -- то так и нежно мне --
Не вздыхаючи, не млеючи --
На малиновой скамеечке
У подножья твоего.
Если я к руке опущенной
Ртом прильну -- не вздумай хмуриться!
Любованье -- хлеб насущный мой:
Я молитву говорю.
Всех кудрей златых -- дороже мне
Нежный иней индевеющий
Над малиновой скамеечкой
У подножья твоего.
Головой в колени добрые
Утыкаючись -- все думаю:
Все ли -- до последней -- собраны
Розы для тебя в саду?
Но в одном клянусь: обобраны
Все -- до одного! -- царевичи --
На малиновой скамеечке
У подножья твоего.
А покамест песни пела я,
Ты уснул -- и вот блаженствую:
Самое святое дело мне --
Сонные глаза стеречь!
-- Если б знал ты, как божественно
Мне дышать -- дохнуть не смеючи --
На малиновой скамеечке
У подножья твоего!
3
Not a mistress – a darling
I have come to dear land.
Does not rise from weeping
This my boy’s chest.
For this reason – it is tender to me –
Do not sigh, do not sit –
By the bench of raspberry
At your feet.
If with put down hands
I’ll cling to my mouth – don’t frown!
Love – is our vital bread:
I am praying out loud.
All golden curls – to me dearer
Is frost and frosting
Over bench of raspberry
At your pedestal.
Head into kind knees bump –
Still I am thinking:
Still are gathered till last one
Your roses in the garden?
But I bet one thing: robbed of all
Are the princes each
At your pedestal
By the raspberry bench.
And for the time being
You have gone to sleep – and bliss:
The most holy deed
Is to guard the closed eyes!
If you knew how divinely
I could breathe – dare not fall –
On a raspberry bench
At your pedestal!
(Н. Н. В.)
"Не позволяй страстям своим
переступать порог воли твоей.
-- Но Аллах мудрее..."
(Тысяча и одна ночь)
(N. N. V.)
“Do not allow your passions
To cross the threshold of your will.
- But Allah is wiser…”
(Thousand and one night)
1
Большими тихими дорогами,
Большими тихими шагами...
Душа, как камень, в воду брошенный
Всe расширяющимися кругами...
Та глубока -- вода, и та темна -- вода...
Душа на все века -- схоронена в груди.
И так достать ее оттуда надо мне,
И так сказать я ей хочу: в мою иди!
1
On large and quiet streets,
With large and quiet steps…
Like stone in water thrown
All in expanding circles, the soul…
Quiet there is water, and dark is the water…
The soul buried to the chest for all time –
And I so need over me to get her,
And I want to say this to her: go to mine!
2
Целому морю -- нужно все небо,
Целому сердцу -- нужен весь Бог.
2
To the whole sea – is necessary all sky,
To the whole heart – is necessary all God.
3
"То -- вопреки всему -- Англия..."
Пахнуло Англией -- и морем --
И доблестью. -- Суров и статен.
-- Так, связываясь с новым горем,
Смеюсь, как юнга на канате
Смеется в час великой бури,
Наедине с господним гневом.
В блаженной, обезьяньей дури
Пляша над пенящимся зевом.
Упорны эти руки, -- прочен
Канат, -- привык к морской метели!
И сердце доблестно, -- а впрочем,
Не всем же умирать в постели!
И вот, весь холод тьмы беззвездной
Вдохнув -- на самой мачте -- с краю --
Над разверзающейся бездной
-- Смеясь! -- ресницы опускаю...
3
“That – in spite of everything – England…”
Smelled of England and sea
And valor. Harsh and stately is its load.
Thus, contacting with new grief,
She sleeps, like shipboy on the rope.
She laughs in hour of the great flurry,
With the master’s rage alone.
In the blessed, simian folly
Dances while foaming at the throat.
Stubborn are arms – durable
Is rope – used to sea blizzard!
And childhood valorous –
However not all will die in bed!
And now, the chill of cold starless
Sighs – in the mast – to the edge –
Over unfolding abyss
Laughing – I lower the eyelash.
4
Времени у нас часок.
Дальше -- вечность друг без друга!
А в песочнице -- песок --
Утечет!
Что меня к тебе влечет --
Вовсе не троя заслуга!
Просто страх, что роза щек --
Отцветет.
Ты на солнечных часах
Монастырских -- вызнал время?
На небесных на весах --
Взвесил -- час?
Для созвездий и для нас --
Тот же час -- один -- над всеми.
Не хочу, чтобы зачах --
Этот час!
Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час -- на
Всю любовь.
Мой весь грех, моя -- вся кара.
И обоих нас -- укроет --
Песок.
4
We have but an hour of time.
Further – eternity without one another!
And in sandbox the sand
Will pour out!
What to you draws me –
It is not triple merit!
Simply the fear
That the pink cheeks will flower.
On the monastery sun clock
Has time been called for?
Over the heavenly weights –
Will weigh – the hour?
For constellations and us –
Thus one hour over all others.
I don’t want to see wither
This hour!
Only the little hour
From Eternity I stole.
Only hour – for
Love as a whole.
All my sin and my punishment.
And will cover us both
The sand.
5
"я в темноте ничего не чувствую:
что рука -- что доска".
Да, друг невиданный, неслыханный
С тобой. -- Фонарик потуши!
Я знаю все ходы и выходы
В тюремной крепости души.
Вся стража -- розами увенчана:
Слепая, шалая толпа!
-- Всех ослепила -- ибо женщина,
Всe вижу -- ибо я слепа.
Закрой глаза и не оспаривай
Руки в руке. -- Упал засов. --
Нет -- то не туча и не зарево!
То конь мой, ждущий седоков!
Мужайся: я твой щит и мужество!
Я -- страсть твоя, как в оны дни!
А если голова закружится,
На небо звездное взгляни!
5
“In darkness I feel nothing:
What hand – what board”
Yes, friend unseen, unheard of
With you. Turn flashlight off!
All the ins and outs I know
In the castle of the soul.
All the guard – by roses crowned:
Blinded and insane, the crowd!
Blinded all – because of a broad,
I see all – because I am blind.
Close your eyes and do not challenge
Arm from arm. Bolt fell to the earth.
No – you aren’t glow or a cloud!
Waits for the passengers my horse!
Take heart: I am your shield and manhood!
I am your passion, as in those days!
And if the head will be whirling,
Look upon the starry skies!
6
-- "А впрочем. Вы ведь никогда
не ходите мимо моего дому..."
Мой путь не лежит мимо дому -- твоего.
Мой путь не лежит мимо дому -- ничьего.
А всe же с пути сбиваюсь,
(Особо весной!)
А всe же по людям маюсь,
Как пес под луной.
Желанная всюду гостья!
Всем спать не даю!
Я с дедом играю в кости,
А с внуком -- пою.
Ко мне не ревнуют жены:
Я -- голос и взгляд.
И мне не один влюбленный
Не вывел палат.
Смешно от щедрот незваных
Мне ваших, купцы!
Сама воздвигаю за ночь --
Мосты и дворцы.
(А что говорю, не слушай!
Всe мелет -- бабье!)
Сама поутру разрушу
Творенье свое.
Хоромы -- как сноп соломы -- ничего!
Мой путь не лежит мимо дому -- твоего.
6
“And however. You do not come
To my house…”
My way does not lie near the house – yours.
My way does not lie near the house – no one’s.
And I get lost on the roads
(Especially in spring!)
But all the same for people I labor
Like dog under the moon.
A welcome guest everywhere!
I won’t let you snooze!
With the grandfather I play bones,
I sing with the grandson.
What women are not jealous:
I am the sight and the voice.
And to me not one enamored
Brought out the chambers.
It is funny for me,
Merchants, from your uncalled for bounty!
And in the night I raise
Bridges and palaces.
(And I say, do not hear!
All that is woman’s grinds!)
In morning I will shatter
Creation of yours.
Mansions – nothing like the sheafs of straw -
My way does not lie past your home.
7
Глаза участливой соседки
И ровные шаги старушьи.
В руках, свисающих как ветки --
Божественное равнодушье.
А юноша греметь с трибуны
Устал. -- Все молнии иссякли. --
Лишь изредка на лоб мой юный
Слова -- тяжелые, как капли.
Луна как рубище льняное
Вдоль членов, кажущихся дымом.
-- Как хорошо мне под луною --
С нелюбящим и нелюбимым.
7
The eyes of sympathetic neighbour
And old woman’s even steps.
In the arms, hanging like branches –
Is the divine indifference.
And to the thunder from the podium
The youth grew tired. Lightning dried up.
Just at times on my youthful forehead
Fall words – heavy, just like drops.
The moon is like the rags of linen
Along the limbs, seeming smoke above.
How good it is under the moon
For the unloving and unloved.
8
"День -- для работы, вечер -- для беседы,
а ночью нужно спать."
Нет, легче жизнь отдать, чем час
Сего блаженного тумана!
Ты мне велишь -- единственный приказ! --
И засыпать и просыпаться -- рано.
Пожалуй, что и снов нельзя
Мне видеть, как глаза закрою.
Не проще ли тогда -- глаза
Закрыть мне собственной рукою?
Но я боюсь, что все ж не будут спать
Глаза в гробу -- мертвецким сном законным.
Оставь меня. И отпусти опять:
Совенка -- в ночь, бессонную -- к бессонным.
8
No, it is easier to give life away
Than the fog blessed in an hour!
You command me – the only order!
And early to fall asleep and awake.
Perhaps I cannot once again
See, as the eyes I close.
Is it not simpler to close
The eyes with one’s own hand?
But I fear that there will not sleep eyes
Within the coffin – deadly sleeping.
Leave me… And again leave me:
Owl in the night, insomnia – to the sleepless.
9
В мешок и в воду -- подвиг доблестный!
Любить немножко -- грех большой.
Ты, ласковый с малейшим волосом,
Неласковый с моей душой.
Червонным куполом прельщаются
И вороны, и голубки.
Кудрям -- все прихоти прощаются,
Как гиацинту -- завитки.
Грех над церковкой златоглавою
Кружить -- и не молиться в ней.
Под этой шапкою кудрявою
Не хочешь ты души моей!
Вникая в прядки золотистые,
Не слышишь жалобы смешной:
О, если б ты -- вот так же истово
Клонился над моей душой!
9
In bag and water – is valiant feat!
It is a big sin to love a bit.
You, tender from the smallest hair,
With my soul have not been tender.
Seduced by cupolas golden
Are ravens and doves.
Curls – all whims are forgiven,
Like hyacinth – curls.
Sin above church covered with gold
Circle – and I don’t pray at it.
And you do not want to keep my soul
Under the curly hat!
Into the golden locks delving,
We do not hear the funny complaint:
O, if you – devoutly -
Had over my soul bent!
10
На бренность бедную мою
Взираешь, слов не расточая.
Ты -- каменный, а я пою,
Ты -- памятник, а я летаю.
Я знаю, что нежнейший май
Пред оком Вечности -- ничтожен.
Но птица я -- и не пеняй,
Что легкий мне закон положен.
10
Over my pale frailty
You look, wasting not a word.
You – are a stone, I sing,
I fly, you are a monument.
I know, that the tenderest May
Is worthless before eternity’s eye.
Is small. But I’m bird and don’t blame,
That the law over me is light.
11
Когда отталкивают в грудь,
Ты на ноги надейся -- встанут!
Стучись опять к кому-нибудь,
Чтоб снова вечер был обманут.
............. с канатной вышины
Швыряй им жемчуга и розы.
...... друзьям твоим нужны --
Стихи, а не простые слезы.
11
When they are pushing into chest,
You don’t rely on legs – they stand!
Knocking again of someone else,
That like night was deceived again.
…… from height of cable car
Throw them pearls and roses.
…… such are the needed friends –
Not just tears but the poems.
12
Сказавший всем страстям: Прости --
Прости и ты.
Обиды наглоталась всласть.
Как хлещущий библейский стих,
Читаю я в глазах твоих:
"Дурная страсть!"
В руках, тебе несущих есть,
Читаешь -- лесть.
И смех мой -- ревность всех сердец! --
Как прокаженных бубенец --
Гремит тебе.
И по тому, как в руки вдруг
Кирку берешь -- чтоб рук
Не взять (не те же ли цветы?),
Так ясно мне -- до тьмы в очах! --
Что не было в твоих стадах
Черней -- овцы.
Есть остров -- благостью Отца, --
Где мне не надо бубенца,
Где черный пух --
Вдоль каждой изгороди. -- Да. --
Есть в мире -- черные стада.
Другой пастух.
12
Saying to all passions: Forgive –
And you forgive.
Resentment swallowed relish.
Like slashing biblical verse
“Passion foolish,”
I read in your eyes.
In hands, as for you essence I bear,
You read – flattery. And my laughter –
Of all hearts jealous!
Like a bell of the leprous –
Thunders at you.
And for this, that suddenly in hand
You take the pick – that the hands
You cannot take (not the same flowers?),
Thus it is clear to me – in eyes till darkness!
That in your garden nowhere
Are sheep blacker.
There’s island – good Father’s will,
Where I have no use of the bell,
Where is the black fluff and down –
Along every hedge grown.
There are in the world - black herds.
Another shepherd.
13
Да, вздохов обо мне -- край непочатый!
А может быть -- мне легче быть проклятой!
А может быть -- цыганские заплаты --
Смиренные -- мои
Не меньше, чем несмешанное злато,
Чем белизной пылающие латы
Пред ликом судии.
Долг плясуна -- не дрогнуть вдоль каната,
Долг плясуна -- забыть, что знал когда -- то
Иное вещество,
Чем воздух -- под ногой своей крылатой!
Оставь его. Он -- как и ты -- глашатай
Господа своего.
13
Yes, sighs about me – endless edges!
And maybe – it is easier being cursed!
And maybe – the gypsy patches –
Humble ones – not lesser than the unmixed gold
Plates blazing through whiteness
Before judge’s likeness.
Duty of dancer – not to falter at the rope,
Duty of dancer – to forget, that someone had known
A substance of other kind,
That air – under your winged foot!
Leave her. He – like you – heralds
His lord.
14
Суда поспешно не чини:
Непрочен суд земной!
И голубиной -- не черни
Галчонка -- белизной.
А впрочем -- что ж, коли не лень!
Но всех перелюбя,
Быть может, я в тот черный день
Очнусь -- белей тебя!
14
Do not repair ships hastily:
Fragile the earthly court will be!
And a pigeon’s not blackness
Jackdaw - with whiteness.
However – well, if you’re not lazy!
But having loved everyone I knew,
Maybe, on a black day,
I will wake up – whiter than you!
15
"Я не хочу -- не могу --
и не умею Вас обидеть."
Так из дому, гонимая тоской,
-- Тобой! -- всей женской памятью, всей жаждой,
Всей страстью -- позабыть! -- Как вал морской,
Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.
О вспененный высокий вал морской
Вдоль каменной советской Поварской!
Над дремлющей борзой склонюсь -- и вдруг --
Твои глаза! -- Все руки по иконам --
Твои! -- О, если бы ты был без глаз, без рук,
Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!
И, приступом, как резвая волна,
Беру головоломные дома.
Всех перецеловала чередом.
Вишу в окне. -- Москва в кругу просторном.
Ведь любит вся Москва меня! -- А вот твой дом...
Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.
И пятилетний, прожевав пшено:
-- "Без Вас нам скучно, а с тобой смешно"...
Так, оплетенная венком детей,
Сквозь сон -- слова: "Боюсь, под корень рубит --
Поляк... Ну что? -- Ну как? -- Нет новостей?"
-- "Нет, -- впрочем, есть: что он меня не любит!"
И, репликою мужа изумив,
Иду к жене -- внимать, как друг ревнив.
Стихи -- цветы -- (И кто их не дает
Мне за стихи?) В руках -- целая вьюга!
Тень на домах ползет. -- Вперед! Вперед!
Чтоб по людскому цирковому кругу
Дурную память загонять в конец, --
Чтоб только не очнуться, наконец!
Так от тебя, как от самой Чумы,
Вдоль всей Москвы -- ....... длинноногой
Кружить, кружить, кружить до самой тьмы --
Чтоб, наконец, у своего порога
Остановиться, дух переводя...
-- И в дом войти, чтоб вновь найти -- тебя!
15
Thus from the house, chased down by ennui,
You – with all thirst, with woman’s memory,
With all passion – to forgive! As wave of a sea,
I run along all the bayonets, sacks and citizenry.
Oh the high foamed wave of sea
Along the Soviet stone Povarsky!
I bend over the dreaming greyhound – and
Your eyes! All hands all the icons along –
Yours! If you were without eyes or hands
That you would not recall, would not recall, would not recall!
And like a frisky wave, attacking,
The puzzling houses I am taking.
I kissed all in a row.
I see through window. In spacious circle is Moscow.
Moscow loves me! And here’s your home…
I laugh, I laugh, I laugh with a pinched throat.
And the five year old, chewing the grain:
“With you it is fun, without you it’s boring.”
Thus, braided with the garden of the kids,
Through sleep – words: “I’m afraid that the Pole
Beats under root. Well so? Well how? No news?”
“No – however, yes: That he loves me not at all!”
Thus, with my husband’s replica amazed,
I go to the wife – listen, like a jealous friend.
Poems – flowers – (and who does not give
Me for my poems?) In arms – is the whole flurry!
Shade crawls on houses. Ahead! Ahead!
That before the circle circus of men
Will drive foul memory into an end –
So that he not awaken, in the end!
Thus from you, like from the very Plague
Along all Moscow… as one long-legged
To circle, circle, circle till darkness –
That, at my porch, in the end, stands.
To stop, catching the breath anew…
And into house to go, so that again to find – you!
16
Восхищенной и восхищeнной,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной.
И оттого, что целый день
Сны проплывают пред глазами,
Уж ночью мне ложиться -- лень.
И вот, тоскующая тень,
Стою над спящими друзьями.
16
Delighted and delighted,
Dreams in the day seeing,
Everyone saw me asleep,
No one saw me sleepy.
And for that, the whole day
Dreams float under your eyes,
At night to divine – is laziness.
And here, the shadow of angst,
Stands over sleeping friends.
17
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что -- невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою -- за счастьем.
Пересмотрите всe мое добро,
Скажите -- или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке -- лишь горстка пепла!
И это всe, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всe, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
17
Nailed to the shameful pole
Of ancient Slavic conscience,
With snake in heart and stigma in forehead
I affirm that I’m – innocent.
I affirm, that in me is stillness
Of participants before a sacrament.
That it’s not my fault that I stand
On the squares – for happiness.
Revise all my good,
Say – or have I gone blind?
Where is my silver? Where my gold?
Just handful of dust - in my hand!
And that all, with entreaty and flattery,
I asked from ones blissful.
And that all, I will take with thee,
Into the land of the silent kisses.
18
Пригвождена к позорному столбу,
Я все ж скажу, что я тебя люблю.
Что ни одна до самых недр -- мать
Так на ребенка своего не взглянет.
Что за тебя, который делом занят,
Не умереть хочу, а умирать.
Ты не поймешь, -- малы мои слова! --
Как мало мне позорного столба!
Что если б знамя мне доверил полк,
И вдруг бы ты предстал перед глазами
С другим в руке -- окаменев как столб,
Моя рука бы выпустила знамя...
И эту честь последнюю поправ,
Прениже ног твоих, прениже трав.
Твоей рукой к позорному столбу
Пригвождена -- березкой на лугу
Сей столб встает мне, и не рокот толп --
То голуби воркуют утром рано...
И всe уже отдав, сей черный столб
Я не отдам -- за красный нимб Руана!
18
Nailed to the pole of shame
“I love you” is what I would say.
That not one to the bosom – mother
Thus does not glance upon her child.
Thus for you, who is busy with deeds,
I want to die but not to be deceased.
You won’t fathom – my words are small
How little of the shameful pole!
That regiment would trust me with the flag,
And suddenly before the eyes appear
With - petrified like pole - other in hand
My hand would have released the banner…
And in this honor of the trampling last,
Lower than your feet, lower than grass.
Upon the shameful pole, with your hand – so –
I am nailed like a birch on the meadow
This pole stands up and there’s no roar of crowds –
The doves in the morning make cooing sounds…
And giving all away, like a black pole
I will not give away for Rouane’s red halo!
19
Ты этого хотел. -- Так. -- Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня, целую.
В грудь оттолкнувшую -- к груди тяну,
Чтоб, удивясь, прослушал -- тишину.
И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:
-- Мое дитя становится послушным!
Не первый день, а многие века
Уже тяну тебя к груди, рука
Монашеская -- хладная до жара! --
Рука -- о Элоиза! -- Абеляра.
В гром кафедральный -- дабы насмерть бит
Ты, белой молнией взлетевший бич!
19
You wanted this. Thus. Halleluiah.
I kiss the hand that’s giving me a beating.
Pushed away in the chest – I pull to my chest,
That, surprised, would hear - silence.
And that later, with indifferent smile:
Obedient becomes my child!
For the first day, and for centuries,
I pull you to the chest,
Monk’s arm – cold to fire!
Arm – Elouise! - Abelyar.
In cathedral thunder – to the death beat
You, white lightning soared whip!
20
Сей рукой, о коей мореходы
Протрубили на сто солнц окрест,
Сей рукой, в ночах ковавшей -- оды,
Как неграмотная ставлю -- крест.
Если ж мало, -- наперед согласна!
Обе их на плаху, чтоб в ночи
Хлынувщим -- веселым валом красным
Затопить чернильные ручьи!
20
With the hand, about which the sailors
Trumpeted around hundred suns,
With this hand, forged at night – the odes,
Like an illiterate I put the cross.
If there’s little – in advance I’m agreeing!
Both on chopping block, that in the night
Gushing – to drown the rivers
Of ink with happy red shaft.
21
И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется -- возмездье
За то, что каждый раз,
Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.
Что самодержцем Вас признав на веру,
-- Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без Вас мне не был пуст!
Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных --
Рифм только, а не уст.
Возмездие за то, что злейшим судьям
Была -- как снег, что здесь, под левой грудью
Вечный апофеоз!
Что с глазу на глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!
21
Will not save us stanzas or constellation.
And this is called – retribution
For that each time,
Unbending camp over the stubborn line,
Over the spacious forehead sought to find
Many stars, but not an eye.
That autocrat recognized you on faith,
Ah, not one moment, beautiful Eros,
Could I have been You without!
That at the night, in solemn mists,
I sought for tender ruddy lips -
Rhyme only, and not the mouth.
Vengeance that for the meanest
Judges I was – like snow, as is, under left chest
Eternal apotheosis!
That eye to eye with the young East
Upon the high forehead I sought
Dawn only, and not roses!
22
Не так уж подло и не так уж просто,
Как хочется тебе, чтоб крепче спать.
Теперь иди. С высокого помоста
Кивну тебе опять.
И, удивленно подымая брови,
Увидишь ты, что зря меня чернил:
Что я писала -- чернотою крови,
Не пурпуром чернил.
22
It is not vile and it is not simple,
How you want to have a better sleep. And
Then go. From the high balustrade
I nod again.
And, in surprise raising brows,
You’ll see that you in vain inked me:
That I wrote – with blackness of blood,
Not with the purple of the ink.
23
Кто создан из камня, кто создан из глины,
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело -- измена, мне имя -- Марина,
Я -- бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти --
Тем гроб и надгробные плиты...
-- В купели морской крещена -- и в полете
Своем -- непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня -- видишь кудри беспутные эти? --
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной -- воскресаю!
Да здравствует пена -- веселая пена --
Высокая пена морская!
23
Who's made of stone, who's made of mud,
And I'm made from silver and shine.
My act is betrayal, my name is Marina,
The fragile sea foam am I.
Who is made from mud, who is made from flesh -
There's coffin and coffin plates..
Baptized in a sea font and unceasingly
Broken in my flight!
Through every heart, through every net
Will poke its head my will.
You will not make me the salt of the earth
Can you see these my loose curls?
I resurrect with each wave, pounding
Against your granite knees!
May be well the foam - the high foam -
The happy foam of the seas!
24
Возьмите всe, мне ничего не надо.
И вывезите в..................................
Как за решетку розового сада
Когда -- то Бог -- своей рукою -- ту.
Возьмите все, чего не покупала:
Вот .................. и....... и тетрадь.
Я все равно -- с такой горы упала,
Что никогда мне жизни не собрать!
Да, в этот час мне жаль, что так бесславно
Я прожила, в таком глубоком сне, --
Щенком слепым! -- Столкнув меня в канаву,
Благое дело сотворите мне.
И вместо той -- как ......................
Как рокот площадных вселенских волн --
Вам маленькая слава будет -- эта:
Что из -- за Вас ...... -- новый холм.
24
Take everything, I need nothing.
And you will take out in …………..
How through the lattice of pink garden
When – there’s God – with his hand.
Take what you had not shopped for:
Here … and … and notepad.
I’m all the same – from the mountain fallen,
That never my life will I collect!
Yes, in this hour it’s pity, that ingloriously
I lived, in such deep sleep,
Blind puppy! Pushing me into the fosse
Kind deed you do for me.
And instead of that – like ….
Like roar of waves universal and areal –
You’ll get small glory – this:
That from – for you is …… - a new hill.
25
СМЕРТЬ ТАНЦОВЩИЦЫ
Вижу комнату парадную,
Белизну и блеск шелков.
Через всe -- тропу громадную
-- Черную -- к тебе, альков.
В головах -- доспехи бранные
Вижу: веер и канат.
-- И глаза твои стеклянные,
Отражавшие закат.
25
DEATH OF A DANCER
I behold a pompous room,
Whiteness and silks shining through.
Through it all – a giant pathway -
Black – and the alcove, to you.
In heads – offensive armors
I see: the rope and the fan.
And your eyes of glass
Reflecting the setting sun.
26
Я не танцую, -- без моей вины
Пошло волнами розовое платье.
Но вот обеими руками вдруг
Перехитрeн, накрыт и пойман -- ветер.
Молчит, хитрец. -- Лишь там, внизу колен,
Чуть -- чуть в краях подрагивает. -- Пойман!
О, если б Прихоть я сдержать могла,
Как разволнованное ветром платье!
26
I do not dance – without my fault
In waves went the pink dress.
But suddenly with two arms
Wind was outwitted, covered and caught.
He’s silent, sly. Just there, under the knees,
A bit – shakes lightly at the edge – Caught!
Oh, if I could restrain the whim,
Like a dress blown by the wind!
27
Глазами ведьмы зачарованной
Гляжу на Божие дитя запретное.
С тех пор как мне душа дарована,
Я стала тихая и безответная.
Забыла, как речною чайкою
Всю ночь стонала под людскими окнами.
Я в белом чепчике теперь -- хозяйкою
Хожу степенною, голубоокою.
И даже кольца стали тусклые,
Рука на солнце -- как мертвец спеленутый.
Так солон хлеб мой, что нейдет, во рту стоит,
А в солонице соль лежит нетронута...
27
With an enchanted witch’s eyes
I look on God’s forbidden child.
From then given, my soul is,
And I became quiet and mild.
Forgot, that like the river seagull
Under the windows I moaned all night.
And in white cap again – like a hostess
I walk sedated and blue-eyed.
And now dim are all the rings,
Hand over sun – like swaddled corpse.
Thus salty is my bread, in the mouth it stands,
And lies the salt in the saltwort.
* * * * *
О, скромный мой кров! Нищий дым!
Ничто не сравнится с родным!
С окошком, где вместе горюем,
С вечерним, простым поцелуем
Куда -- то в щеку, мимо губ...
День кончен, заложен засов.
О, ночь без любви и без снов!
-- Ночь всех натрудившихся жниц, --
Чтоб завтра до света, до птиц
В упорстве души и костей
Работать во имя детей.
О, знать, что и в пору снегов
Не будет мой холм без цветов...
* * * * *
Oh, my humble abode! Beggar smoke!
Nothing compares with the native home!
In, where we grieve together, window
In simple kiss of the evening
Where – into cheek, past the lips…
Day’s finished, laid is the bolt.
O, night without love and without words!
Night of all reapers hard at work
That there be light tomorrow, till the birds
In stubbornness of soul and bones
In the name of the kids to work again.
O, know, that in the snow’s hours
My hill will not be without flowers…
* * * * *
Сижу без света, и без хлеба,
И без воды.
Затем и насылает беды
Бог, что живой меня на небо
Взять замышляет за труды.
Сижу, -- с утра ни корки черствой --
Мечту такую полюбя,
Что -- может -- всем своим покорством
-- Мой Воин! -- выкуплю тебя.
* * * * *
I sit without light, without bread,
And without water.
For this sends God
Troubles, that to take me alive to heaven
He plotted for the labors.
I sit – not till crust from the morning –
I love such a dream, that –
Maybe – with all of your obedience, my warrior!
I will buy you back.
* * * * *
С.Э.
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблeклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, --
И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец -- чтоб было всем известно! --
Что ты любим! любим! любим! -- любим!
Расписывалась -- радугой небесной.
Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест -- накрест перечеркивала -- имя...
Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты -- уцелеешь на скрижалях.
* * * * *
S. E.
I wrote on paled leaves of the fan
And on the board of slate
And on the river and sea sand,
On glass with a ring and on ice with skates -
And on the trunks, a hundred winters old,
And in the end - that everyone would know
That you are loved! Loved! Loved! Loved! -
I signed with a celestial rainbow.
How yet I wanted this, that each would bloom
For centuries with me! Under my fingers!
And how thereafter I crossed out the name
My forehead on the table yonder leaning.
But you, within the arm of sellout scribe
Pressed down! You, why you sting my soul?
Not sold by me! Inside the ring!
You - in the tablets will stay whole.
* * * * *
Тень достигла половины дома,
Где никто не знает про меня.
Не сравню с любовною истомой
Благородство трудового дня.
Этою короной коронован
Будет Царь. .. -- Пот на державном лбу!
Мне ж от Бога будет сон дарован
В безымянном, но честном гробу.
* * * * *
Shade has reached half the home,
About me nobody knows.
Won’t compare with love’s languor
Nobility of the day of labor.
Tsar will be crowned with this crown…
Sweat on sovereign’s forehead!
I instead have been given by God
A nameless, but honest, coffin.
* * * * *
Все братья в жалости моей!
Мне жалко нищих и царей,
Мне жалко сына и отца...
За будущую тень лица,
За тень грядущего венца,
За тень сквозного деревца...
-- Впалость плечей...
* * * * *
I have pity for all my brothers!
I pity paupers and the tsars, and
I pity son and father.
For future shadow on the face,
For the coming crown’s shade,
For through shade of trees …
Sunken shoulders…
* * * * *
Кричали женщины ура
И в воздух чепчики бросали.
Руку на сердце положа:
Я не знатная госпожа!
Я -- мятежница лбом и чревом.
Каждый встречный, вся площадь, -- все! --
Подтвердят, что в дурном родстве
Я с своим родословным древом.
Кремль! Черна чернотой твоей!
Но не скрою, что всех мощней
Преценнее мне -- пепел Гришки!
Если ж чепчик кидаю вверх, --
Ах! не -- так же ль кричат на всех
Мировых площадях -- мальчишки?!
Да, ура! -- За царя! -- Ура!
Восхитительные утра
Всех, с начала вселенной, въездов!
Выше башен летит чепец!
Но -- минуя литой венец
На челе истукана -- к звездам!
* * * * *
The women’s hurrahs shouted
And they threw their caps into the air.
Upon the heart my hand laying:
I am not a noble lady!
I am a rebel with forehead and belly.
All you meet – all - full square
All will confirm that I am
With my family tree on bad terms.
Kremlin! Black by your blackness!
But I don’t hide that Gregory’s
Ash to me is more precious!
If I throw your cap to the skies –
Ah! No, thus the boys
Scream on peaceful squares!
Thus, hurray! Hurray! To the King!
Delightful are the mornings
Of all entrances since start of the universe!
Above the towers the cap flies!
But – bypassing the cast
Crown on forehead of an idol – to the stars!
* * * * *
Одна половинка окна растворилась.
Одна половинка души показалась.
Давай-ка откроем -- и ту половинку,
И ту половинку окна!
* * * * *
One half of the window dissolves.
One half of the soul appears.
Let’s open – and one half,
And other half of a window!
ПЕСЕНКИ ИЗ ПЬЕСЫ "УЧЕНИК"
1
В час прибоя
Голубое
Море станет серым.
В час любови
Молодое
Сердце станет верным.
Бог, храни в часы прибоя
Лодку, бедный дом мой!
Охрани от злой любови
Сердце, где я дома!
Songs From Play “Student”
1
In hours of surf
Blue
Sea becomes gray.
In hour of love
Young
Heart becomes loyal.
God, keep in hour of surf
A boat, my humble abode!
Keep from the evil love
The heart, where I am home!
2
Сказать: верна,
Прибавить: очень,
А завтра: ты мне не танцор, --
Нет, чем таким цвести цветочком, --
Уж лучше шею под топор!
Пускай лесник в рубахе красной
Отделит купол от ствола --
Чтоб мать не мучилась напрасно,
Что не одна в ту ночь спала.
Не снился мне сей дивный ужас:
Венчаться перед королем!
Мне женихом -- топор послужит,
Помост мне будет -- алтарем!
2
To say: loyal
And add: very,
Tomorrow you aren’t dancer for me
No, you won’t bloom like that for me
Better a neck under the axe.
Let forester in a red shirt
Separate the canopy from the trunk
That the mother would not be tortured,
That she fell into that night.
But I dreamed a holy terror:
Before the king does wed!
My fiancée – useful is axe,
There will be platform for me – on the altar!
3
Я пришел к тебе за хлебом
За святым насущным.
Точно в самое я небо --
Не под кровлю впущен!
Только Бог на звездном троне
Так накормит вдоволь!
Бог, храни в своей ладони
Пастыря благого!
Не забуду я хлеб -- соли,
Как поставлю парус!
Есть на свете три неволи:
Голод -- страсть -- и старость...
От одной меня избавил,
До другой -- далeко!
Ничего я не оставил
У голубоокой!
Мы, певцы, что мореходы:
Покидаем вскоре!
Есть на свете три свободы:
Песня -- хлеб -- и море...
3
I have come to you for bread
Full and heavy.
Right into the very heaven –
Not under the roof is let in!
Only God on the star throne
Will feed plenty on His own!
God, keep in your hand
The Kind Shepherd.
I will not forget bread – salt,
I will set up a sail!
There are in the world three kinds of bondage:
Hunger – passion – and old age…
He has rescued me from one thing,
And another – far away!
I have not left anything
To the one with the blue eye.
We, singers, are sailors:
We are leaving soon!
There are in the world three freedoms:
Song – bread – and ocean.
4
Там, на тугом канате,
Между картонных скал,
Ты ль это как лунатик
Приступом небо брал?
Новых земель вельможа,
Сын неземных широт --
Точно содрали кожу --
Так улыбался рот.
Грохнули барабаны.
Ринулась голь и знать
Эту живую рану
Бешеным ртом зажать.
Помню сухой и жуткий
Смех -- из последних жил!
Только тогда -- как будто
Юбочку ты носил...
4
With a tight rope, there,
Among the cardboard rocks,
Is it you who like a sleepwalker
Took the heavens with attack?
The new grounds’ nobleman,
Son of unearthly widths –
As if they had flayed their skin –
Thus a smile the mouth gives.
Banged the drums.
Necessity rushed and to see
This living wound
With the crazy mouth to squeeze.
I remember the dry and awful
Laughter – from strength’s final bit!
Only then – as though
You had been wearing the skirt…
5
(МОРЯКИ И ПЕВЕЦ)
Среди диких моряков -- простых рыбаков
Для шутов и для певцов
Стол всегда готов.
Само море нам -- хлеб,
Само море нам -- соль,
Само море нам -- стакан,
Само море нам -- вино.
Мореходы и певцы -- одной материи птенцы,
Никому -- не сыны,
Никому -- не отцы.
Мы -- веселая артель!
Само море -- нам купель!
Само море нам -- качель!
Само море -- карусель!
А девчонка у нас -- заведется в добрый час,
Лишь одна у нас опаска:
Чтоб по швам не разошлась!
Бела пена нам -- полог,
Бела пена нам -- перинка,
Бела пена нам -- подушка,
Бела пена -- пуховик.
5
(SAILORS AND SINGER)
Among wild sailors – simple fishermen
For jesters and for singers
Table is ready always.
Sea itself for us – bread,
Sea itself for us – salt,
Sea itself for us – glass,
Sea itself for us – wine.
Sailors and singers – birds of a feather,
To no one – sons,
To no one – fathers.
We – the happy crew!
Sea itself – our baptistry!
Sea itself for us – the swing!
Sea itself – carousel!
And our girl – will start at good hour,
We have only one fear:
Not to come apart at the seams!
White foam for us – canopy,
White foam for us – feather,
White foam for us – pillow,
White foam – down jacket.
6
(ПЕВЕЦ -- ДЕВУШКАМ)
Вм, веселые девицы,
-- Не упомнил всех имен --
Вам, веселые девицы,
От певца -- земной поклон.
Блудного -- примите -- сына
В круг отверженных овец:
Перед Господом едино:
Что блудница -- что певец.
Все мы за крещенский крендель
Отдали людской почет:
Ибо: кто себя за деньги,
Кто за душу -- продает.
В пышущую печь Геенны,
Дьявол, не жалей дровец!
И взойдет в нее смиренно
За блудницею -- певец.
Что ж что честь с нас пооблезла,
Что ж что совесть в нас смугла, --
Разом побелят железом,
Раскаленным добела!
Не в харчевне -- в зале тронном
Мы -- и нынче Бог-Отец --
Я, коленопреклоненный
Пред блудницею -- певец!
6
(SINGER – TO GIRLS)
Of you, the happy maidens,
I don’t remember all the names now,
Of you, the happy maidens,
From the singer – earthly bow.
Accept the prodigal son
Into circle of rejected sheep:
Before the Lord there is one:
Harlot – or singer, that is it.
We all for baptismal pretzel
Gave the men’s honor:
Because: for money some sell themselves,
Some sell the soul.
Into lush oven of Gehenna,
Devil, do not pity the woodman!
And humbly will ascend
The singer behind the harlot.
That honor has creeped out from us,
That conscience is dark –
Whitewashed with iron at once,
Whitewashed and white-hot!
Not in the tavern – in the throne room
We – and today, Father-God –
I, as the singer genuflecting
Before the harlot.
7
-- Хоровод, хоровод,
Чего ножки бьешь?
-- Мореход, мореход,
Чего вдаль плывешь?
Пляшу, -- пол горячий!
Боюсь, обожгусь!
-- Отчего я не плачу?
Оттого что смеюсь!
Наш моряк, моряк --
Морячок морской!
А тоска -- червяк,
Червячок простой.
Поплыл за удачей,
Привез -- нитку бус.
-- Отчего я не плачу?
Оттого что смеюсь!
Глубоки моря!
Ворочайся вспять!
Зачем рыбам -- зря
Красоту швырять?
Бог дал, -- я растрачу!
Крест медный -- весь груз.
-- Отчего я не плачу?
Оттого что смеюсь!
7
Round dance, why you beat
With round dance the feet?
Sailor man, sailor man,
Whereto do you swim?
I dance – floor is hot!
I fear, I will get burned!
Why do I not cry?
Because I laugh, that is why!
Our sailor, sailor –
Sailor of the sea!
And angst is a worm,
A worm simply.
I sailed after success,
Coming – thread of beads.
Why do I not cry?
Because I laugh, that is why!
Deep are the seas!
Roll back again!
What for fish is in vain
To throw beauty!
God gave – I will waste!
Whole load – copper cross.
Why do I not cry?
Because I laugh, that is why!
<8>
И что тому костер остылый,
Кому разлука -- ремесло!
Одной волною накатило,
Другой волною унесло.
Ужели в раболепном гневе
За милым поползу ползком --
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
Кусай себе, дружочек родный,
Как яблоко -- весь шар земной!
Беседуя с пучиной водной,
Ты всe ж беседуешь со мной.
Подобно земнородной деве,
Не скрестит две руки крестом --
Дщерь, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
Нет, наши девушки не плачут,
Не пишут и не ждут вестей!
Нет, снова я пущусь рыбачить
Без невода и без сетей!
Какая власть в моем напеве, --
Одна не ведаю о том, --
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском.
Такое уж мое именье:
Весь век дарю -- не издарю!
Зато прибрежные каменья
Дробя, -- свою же грудь дроблю!
Подобно пленной королеве,
Что молвлю на суду простом --
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском.
<8>
And what to him is a chilled fire,
To whom the parting is a trade!
With one wave it has been brought near,
Removed with yet another wave.
Would I not with a servile anger
After my dear with a crawl creep -
I, borne to term within the belly
Not of my mother but the sea!
Bite, my dear friend, just like an apple
The entire sphere of the earth!
Conversing with a swelling water,
With me however you converse.
Like virgin born upon this planet
Won't cross the arms swinging free -
Daughter, carried within the belly
Not of your mother but the sea!
No, our girls do not weep, do not
Write, do not wait for news, yet
No, once again I go out fishing
Without drag-net, without a net!
What power is in my singing -
I alone do not know, you see -
I, borne to term within the belly
Not of my mother but the sea.
Such is my estate: I give
And give - for a whole century!
I am breaking my chest as I'm breaking
The stones that on the shore do lie!
What I mumble on a court simple,
As though I'm an imprisoned queen -
I, borne to term in the belly
Not of my mother but the sea.
<9>
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче -- всe косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, --
Все жаворонки нынче -- вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей -- вода, и кровь --
Вода, -- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха -- Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще -- в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, --
Жизнь выпала -- копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою -- немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал -- колесовать:
Другую целовать", -- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил -- в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе -- я сделала?
Всe ведаю -- не прекословь!
Вновь зрячая -- уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть -- садовница.
Само -- что дерево трясти! --
В срок яблоко спадает спелое...
-- За всe, за всe меня прости,
Мой милый, -- что тебе я сделала!
<9>
Yesterday you looked in my eyes,
And all things slant aside right now!
Yesterday you sat before birds
And now all larks turn into crows!
I'm dumb, and you are very smart,
You live, I'm stupefied, I hear.
O cry of women of all times:
"What have I done to you, my dear?!"
Tears are to her like water, blood -
Like water, washed in blood, in tears!
Don't wait for trial or mercy: love
Is stepmother, not Mom, it's clear.
Ships bear away the ones we love,
A white road them away does bear...
And stands the moan across all earth:
"What have I done to you, my dear?"
Yesterday you lay at my feet!
Compared to China! When both hands
You forced apart from fists to palms
Life fell out like a rusty cent!
At trial, as killer of a child
I stand - not dear, and full of fear.
And I will say to you in hell:
"What have I done to you, my dear?"
I'll ask the chair, I'll ask the bed:
"Why do I suffer and am poor?"
They answer "He has kissed - now break
Upon the wheel; now kiss one more."
To live he taught in fire itself,
He threw on icy steppes austere!
What did you, dear, do to me?
What have I done to you, my dear?
I know all - do not contradict!
Seeing anew - no more the lover!
Where love no longer does exist,
There Death the gardener comes over.
Itself - why shake the tree? In time
Ripe apple falls itself right here.
For all, for all forgive me please,
What have I done to you, my dear!
ЕВРЕЯМ
Так бессеребренно -- так бескорыстно,
Как отрок -- нежен и как воздух синь,
Приветствую тебя ныне и присно
Во веки веков. -- Аминь. --
Двойной вражды в крови своей поповской
И шляхетской -- стираю письмена.
Приветствую тебя в Кремле московском,
Чужая, чудная весна!
Кремль почерневший! Попран! -- Предан! -- Продан!
Над куполами воронье кружит.
Перекрестясь -- со всем простым народом
Я повторяла слово: жид.
И мне -- в братоубийственном угаре --
Крест православный -- Бога затемнял!
Но есть один -- напрасно имя Гарри
На Генриха он променял!
Ты, гренадеров певший в русском поле,
Ты, тень Наполеонова крыла, --
И ты жидом пребудешь мне, доколе
Не просияют купола!
To Jews
So disinterested – so silverless
Like youth – tender and blue like air,
I greet you now and ever
For all the centuries.
Double enmity in blood of priests
And gentry – I erase the manuscripts.
Greeting you in Moscow’s Kremlin
Alien, wonderful spring!
Kremlin has blackened! Trampled! Betrayed! Sold!
Crows are circling over the domes.
Crossing yourself – and for simple people
The word “Yid” I recall.
And me – in fratricidal frenzy –
Orthodox cross – obscured God!
But there’s one – in vain the name Gary
To Henry he had changed!
You, singing grenadiers in field Russian,
You, the shadow of Napoleon’s wing,
While the cupolas are shining
You will for me remain a yid!
* * * * *
Где слезиночки роняла,
Завтра розы будут цвесть.
Я кружавчики сплетала,
Завтра сети буду плесть.
Вместо моря мне -- все небо,
Вместо моря -- вся земля.
Не простой рыбацкий невод
Песенная сеть моя!
* * * * *
Where she used to drop the teardrops,
Tomorrow will bloom the rose.
I had woven the circles,
Tomorrow will weave the nets.
Instead of sea to me – all heavens,
Instead of sea – the whole land.
Not an ordinary fishing dragnet
Is my song net!
ЗЕМНОЕ ИМЯ
Стакан воды во время жажды жгучей:
-- Дай -- или я умру! --
Настойчиво -- расслабленно -- певуче --
Как жалоба в жару --
Все повторяю я -- и все жесточе
Снова -- опять --
Как в темно те, когда так страшно хочешь
Спать -- и не можешь спать.
Как будто мало по лугам снотворной
Травы от всяческих тревог!
Настойчиво -- бессмысленно -- повторно --
Как детства первый слог...
Так с каждым мигом все неповторимей
К горлу -- ремнем...
И если здесь -- всего -- земное имя, --
Дело не в нем.
Earthly Name
A glass of water in time of burning thirst:
Give – otherwise I’m dead!
Persistent – relaxed – melodious
Like a complaint in heat.
I repeat all – and more are cruel
Again – again –
How in the dark, when you want, fearful,
To sleep – and go to sleep you can’t.
Thus will be little on the meadows
Of grass from worries of all sorts!
Persistent – thoughtlessly – repeatedly –
Like the childhood’s first word…
Thus with each world all cannot repeat,
With belt to throat…
And if here – all the way – the earthly name,
It’s not about him.
* * * * *
Заря пылала, догорая,
Солдатики шагали в ряд.
Мне мать сказала, умирая:
-- Надень мальчишеский наряд.
Вся наша белая дорога
У них, мальчоночков, в горсти.
Девчонке самой легконогой
Всe ж дальше сердца не уйти!
Мать думала, солдаты пели.
И всe, пока не умерла,
Подрагивал конец постели:
Она танцовщицей была!
...И если сердце, разрываясь,
Без лекаря снимает швы, --
Знай, что от сердца -- голова есть,
И есть топор -- от головы...
* * * * *
Dawn was blazing, after burning,
The soldiers marched in rows.
My mother told me, dying:
Put on the boy’s clothes.
All our white road
Are in a handful for the boys,
Still cannot leave in heart’s abode
The most swift-footed girl.
Mother was thinking, soldiers singing.
And all, while she’s not dead still,
The edge of the bed was shaking:
She was a dancing girl!
And if the heart, as it tears,
Removes the stitches with no nurse,
Know that from heart the head appears,
And from the head there is an axe.
* * * * *
Руки заживо скрещены,
А помру без причастья.
Вдоль души моей -- трещина.
Мое дело -- пропащее.
А узнать тебе хочется
А за что я наказана --
Взглянь в окно: в небе дочиста
Мое дело рассказано.
* * * * *
Alive the arms have crossed,
Without sacrament I will be deceased.
Along my soul – a slit.
My business – lost.
And you want to know
I am punished for what –
Look into window:
In sky my case has been told.
* * * * *
Был Вечный Жид за то наказан,
Что Бога прогневил отказом.
Судя по нашей общей каре --
Творцу кто отказал -- и тварям
Кто не отказывал -- равны.
* * * * *
Eternal Jew of this was punished,
That he angered God with rejection.
Judging for our common bob cut –
Creator who refused – and creatures
Who did not refuse – are equal.
* * * * *
Дом, в который не стучатся:
Нищим нечего беречь.
Дом, в котором -- не смущаться:
Можно сесть, а можно лечь.
Не судить -- одно условье,
Окна выбиты любовью,
Крышу ветром сорвало.
Всякому -- ......ты сам Каин --
Всем стаканы налиты!
Ты такой как я -- хозяин,
Так же гостья, как и ты.
Мне добро досталось даром, --
Так и спрячь свои рубли!
Окна выбиты пожаром,
Дверь Зима сняла с петли!
Чай не сладкий, хлеб не белый --
Личиком бела зато!
Тем делюсь, что уцелело,
Всем делюсь, что не взято.
Трудные мои завязки --
Есть служанка -- подсобит!
А плясать -- пляши с опаской,
Пол поклонами пробит!
Хочешь в пляс, а хочешь в лeжку,
Спору не встречал никто.
Тесные твои сапожки?
Две руки мои на что?
А насытила любовью, --
В очи плюнь, -- на то рукав!
Не судить: одно условье.
Не платить: один устав.
* * * * *
Home, where nobody is knocking:
Beggars have nothing to keep.
Home, where they won’t be embarrassed:
Maybe lie, or maybe sit.
Not to judge – is one condition,
Windows are knocked out by love,
The wind has torn off the roof.
To each one – … you are Cain,
Glasses poured for everyone!
You are like me – the host,
Like you, thus we find our guest.
Goodness came to me for nothing –
So then your rubles you’ll be hiding!
Windows are torn off by fire,
From noose took off the winter door!
Tea is not sweet, bread is not white –
But she is white in her face!
I share what has survived,
I share with all who did not take.
Complex are my strings lashing –
There’s a servant – she will assist!
And to dance – dance with apprehension,
The floor with the bows is pierced!
You want to dance, or to lie down you want,
Nobody argued with dispute.
Dense then are your boots?
My two hands, for what?
And with love you are sated
That’s the sleeve - Spit in your eyes
Not to judge: is the only judgment.
And one charter: Not to pay.
* * * * *
Уравнены: как да и нет,
Как черный цвет -- и белый цвет.
Как в творческий громовый час
С громадою Кремля -- Кавказ.
Не путал здесь -- земной аршин.
Все равные -- дети вершин.
Равняться в низости своей --
Забота черни и червей.
В час благодатный громовой
Все горы -- братья меж собой!
Так, всем законам вопреки,
Сцепились наши две руки.
========
И оттого что оком -- желт,
Ты мне орел -- цыган -- и волк.
Цыган в мешке меня унес,
Орел на вышний на утес
Восхитил от страды мучной.
-- А волк у ног лежит ручной.
* * * * *
Equal: Like yes and no,
Like dark light – and white light.
In the creator’s loud hour
With the bulk of Kremlin – Caucasus hides.
I did not confuse earthly arshin
All equal – the summit’s children.
To dress in my lowly baseness
Caring for mob and worms.
In thunderous hour of grace is
Mountain – among all brothers!
Thus, in spite of all laws,
Our two arms grappled close.
=====
And for this that yellow in the eye
Eagle – gypsy – and wolf you’re to me.
Gypsy took me away in a bag,
Eagle upon the highest cliff
Admired for the flour. And wolf
Lies, tamed, under the legs.
EX-CI-DEVANT
1(Отзвук Стаховича)
Хоть сто мозолей -- трех веков не скроешь!
Рук не исправишь -- топором рубя!
О, откровеннейшее из сокровищ:
Порода! -- узнаю Тебя.
Как ни коптись над ржавой сковородкой --
Всe вкруг тебя твоих Версалей -- тишь.
Нет, самою косой косовороткой
Ты шеи не укоротишь.
Над снежным валом иль над трубной сажей
Дугой согбен, всe ж -- гордая спина!
Не окриком, -- всe той же барской блажью
Тебе работа задана.
Выменивай по нищему Арбату
Дрянную сельдь на пачку папирос --
Всe равенство нарушит -- нос горбатый:
Ты -- горбонос, а он -- курнос.
Но если вдруг, утомлено получкой,
Тебе дитя цветок протянет -- в дань,
Ты так же поцелуешь эту ручку,
Как некогда -- Царицы длань.
Ex-CI-Devant
A hundred calluses – you won’t hide three centuries!
Won’t fix the hands – chopping with an axe!
O, most frank of treasures:
Nature – you I’ll recognize.
However you smoke above the rusty pan of frying –
Around you in your Versalles – quiet.
No, with the most oblique shirt
The neck you won’t cut short.
Over the snowbank or pipe soot over
Bent with an arch, and – proud back!
Not shouting – with all the same whimsy lordly
Is assigned to you the work.
Change for the mendicant Arbat
Cheeses herring and cigarette pack
Violates all equality – nose humped!
He – snubbed nose, you - humpback.
But if suddenly, of paying tired,
The child will give in tribute to you flower,
Thus this hand you will kiss,
As it was queen’s hand once.
* * * * *
И если руку я даю --
То погадать -- не целовать.
Скажи мне, встречный человек,
По синим по дорогам рек
К какому морю я приду?
В каком стакане потону?
-- Чтоб навзничь бросил наповал
Такой еще не вырос -- вал.
Стакан твой каждый -- будет пуст.
Сама ты -- океан для уст.
Ты за стаканом бей стакан,
Топи нас, море -- окиян!
=============
А если руку я беру --
То не гадать -- поцеловать.
Сама запуталась, паук,
В изделии своих же рук.
-- Сама не разгибаю лба, --
Какая я тебе судьба?
* * * * *
And if I give you hand to guess
To tell fortune – not to kiss.
Tell me, passer-by, instead
On blue along the river roads
Into which sea will I come?
In which glass will I drown?
So that I threw it on my back
Will not such grow – wave.
Each glass of yours – empty.
And you – an ocean for your lips.
You beat a glass on glass,
The sea – is ocean, drown us.
=====
And if not to guess
The hand but to kiss.
Myself, spider, I got messed
In the product of my hands.
Myself unbend the forehead –
Such I am for you fortune?
* * * * *
-- Сколько у тебя дружочков?
Целый двор, пожалуй?
-- После кройки лоскуточков,
Прости, не считала.
-- Скольких перепричащала?
Поди, целый рынок?
-- А на шали бахроминок,
Прости, не считала.
-- А сердца покласть в рядочек
Дойдешь до Китая?
-- Нынче тиф косит, дружочек!
Помру -- сосчитаю.
==============
Две руки -- и пять на каждой --
Пальчиков проворных.
И на каждом -- перстенечек.
(На котором -- по два.)
К двум рукам -- все пальцы -- к ним же
Перстеньки прибавить --
Не начтешь и пятой доли
<Всех>, кого любила!
* * * * *
How many friends do you have?
A whole yard, maybe?
After cutting the patches
I did not count, forgive.
Repacking how many gifts?
Go, the market full?
And on the fringes of the lawful
I did not count, forgive.
And putting hearts in a row
You will reach China how?
Friend, now typhus mows!
I will die – I will count so.
=====
Two hands – and five on each
Nimble fingers.
And on each one – is a ring (On which
Two each).
To two hands – all fingers –
To add rings it is enough –
You won’t start even a fifth share
<Of All>, whom you loved.
* * * * *
Ветер, ветер, выметающий,
Заметающий следы!
Красной птицей залетающий
В белокаменные лбы.
Длинноногим псом ныряющий
Вдоль равнины овсяной.
-- Ветер, голову теряющий
От юбчонки кружевной!
Пурпуровое поветрие,
Первый вестник мятежу, --
Ветер -- висельник и ветреник, --
В кулачке тебя держу!
Полно баловать над кручами,
Головы сбивать снегам, --
Ты -- моей косынкой скрученный
По рукам и по ногам!
За твои дела острожные, --
Расквитаемся с тобой, --
Ветер, ветер в куртке кожаной,
С красной -- да во лбу -- звездой!
* * * * *
Wind, Oh wind, sweeping away things,
Sweeping tracks until they're gone!
Like a red bird flying, flying
Into foreheads of white stone.
Like a long-legged dog delving
Through the oat-bearing plains.
Wind, that loses his own mind
At a skirt that's made of lace!
It's a purple epidemic,
The first missive of revolt -
Wind - gallows-bird, flighty man -
In my fist you I now hold!
Play no more on turbid places,
Heads across the snow don't beat -
You are bound in my neckerchief
By your hands and by your feet!
We will settle obligations
For your not-so-careful deeds -
Wind inside red leather coat
With red star upon the head!
* * * * *
Не хочу ни любви, ни почестей:
-- Опьянительны. -- Не падка!
Даже яблочка мне не хочется
-- Соблазнительного -- с лотка...
Что -- то цепью за мной волочится,
Скоро громом начнет греметь.
-- Как мне хочется,
Как мне хочется --
Потихонечку умереть!
* * * * *
I desire no love and no honor:
They intoxicate - no falling away!
I don't even desire an apple
Tempting - from hawker's tray..
Something drags behind me like chain,
Soon the thunder will sound in the sky...
How I desire -
Oh how I desire -
Very quietly simply to die!
* * * * *
Смерть -- это нет,
Смерть -- это нет,
Смерть -- это нет.
Нет -- матерям,
Нет -- пекарям.
(Выпек -- не съешь!)
Смерть -- это так:
Недостроенный дом,
Недовзращенный сын,
Недовязанный сноп,
Недодышанный вздох,
Недокрикнутый крик.
Я -- это Да,
Да -- навсегда,
Да -- вопреки,
Да -- через всe!
Даже тебе
Да кричу, Нет!
Стало быть -- нет,
Стало быть -- вздор,
Календарная ложь!
* * * * *
Death – it is not,
Death – it is not,
Death – it is not.
No – to mothers,
No – to bakers.
(Baked – would not eat!)
Death – it is thus:
Unfinished house,
Underage son,
Untied sheaf,
Under-breathed sigh,
Under-shouted shout.
I – am Yes,
Yes – forever,
Yes – despite,
Yes – through all!
Even for you
I shout, No!
That is – not,
That is – nonsense,
Calendar’s lie!
* * * * *
Ты разбойнику и вору
Бросил славную корону,
Предку твоему дарованную
За военные труды.
Предок твой был горд и громок,
Правнук -- ты дурной потомок.
Ты разбойнику и вору
Отдал сына дорогого,
Княжью кровь высокородную.
Бросил псам на площади.
Полотенцем ручки вытер...
-- Правнук, ты дурной родитель.
Ты разбойнику и вору
Больше княжеской короны
Отдал -- больше сына! -- сердце,
Вырванное из груди.
Прадед твой гремит, вояка:
-- "Браво! -- Молодцом -- атака!"
* * * * *
To a bandit and a robber
Glorious crown you had thrown,
Given to your ancestor
For the military works.
Ancestor was proud and loud,
You’re a bad descendant, grandchild.
To a bandit and a robber
You did give your son most dear,
Noble blood of the prince.
Threw to dogs upon the squares.
With a towel wiped the hands…
Grandson, you are a bad parent.
To a bandit and a thief
A more princely crown I did give
Gave away – more sleep! – the heart,
That was from the chest torn out.
Your great-grandfather thunders, warrior:
“Well done – attack! Bravo!”
* * * * *
Я вижу тебя черноокой, -- разлука!
Высокой, -- разлука! -- Одинокой, -- разлука!
С улыбкой, сверкнувшей, как ножик, -- разлука!
Совсем на меня не похожей -- разлука!
На всех матерей, умирающих рано,
На мать и мою ты похожа, -- разлука!
Ты так же вуаль оправляешь в прихожей.
Ты Анна над спящим Сережей, -- разлука!
Стрясается -- в дом забредешь желтоглазой
Цыганкой, -- разлука! -- молдаванкой, -- разлука!
Без стука, -- разлука! -- Как вихрь заразный
К нам в жилы врываешься -- лихорадкой, -- разлука!
И жжешь, и звенишь, и топочешь, и свищешь,
И ревешь, и рокочешь -- и -- разорванным шелком --
-- Серым волком, -- разлука! -- Не жалея ни деда, ни внука, --
разлука!
Филином -- птицей -- разлука! Степной кобылицей, --
разлука!
Не потомком ли Разина -- широкоплечим, ражим, рыжим
Я погромщиком тебя увидала, -- разлука?
-- Погромщиком, выпускающим кишки и перины?..
Ты нынче зовешься Мариной, -- разлука!
* * * * *
I see you black-eyed – parting!
High – parting! – Lonely – Parting!
With smile flashing like knife – parting!
Completely not like myself – parting!
On all mothers, dying early,
You are alike my mother – parting!
You strengthen the veil in the hallway.
Over sleeping Sergei you are Anna – parting!
Is shaken – in the house you will wander
As yellow-eyed gypsy – parting! Moldovan – parting!
Without knocking – parting! Like a whirlwind
To us you with fever you burst into the veins – parting!
And you burn, and you stomp, and you whistle, and you ring,
And you roar and you roar – and – with the torn silk –
To gray wolf – parting! No pity for grandson or grandfather – parting!
Eagle owl – bird – parting! Steppe mare – parting!
Not descendants of Razin – big shoulders, mode, red-haired
With a pogromist I saw you – parting?
With a pogromist, releasing guts and feather beds?
You are called Marina now – parting!
* * * * *
Другие -- с очами и с личиком светлым,
А я-то ночами беседую с ветром.
Не с тем -- италийским
Зефиром младым, --
С хорошим, с широким,
Российским, сквозным!
Другие всей плотью по плоти плутают,
Из уст пересохших -- дыханье глотают...
А я -- руки настежь! -- застыла -- столбняк!
Чтоб выдул мне душу -- российский сквозняк!
Другие -- о, нежные, цепкие путы!
Нет, с нами Эол обращается круто.
-- Небось, не растаешь! Одна -- мол -- семья! --
Как будто и вправду -- не женщина я!
* * * * *
Others – with the eyes and the face lit,
And I at night converse with the wind.
Not with it – young Italian
Marshmallow –
With good, with broad,
Russian, cross-cut!
Others stand with all flesh after the flesh,
Shallow breath – from dry lips…
And I – wide open arms! – tetanus, frozen fresh!
That will blow out my soul – Russian wind!
The others – o, gentle, ferocious fetters!
No, Aeolus badly treats us.
I suppose, you won’t melt! One – they say – family!
As if I’m not a woman, really!
* * * * *
И вот исчез, в черную ночь исчез,
-- Как некогда Иосиф, плащ свой бросив.
Гляжу на плащ -- черного блеска плащ,
Земля (горит), а сердце -- смерти просит.
Жестокосердый в сем году июль,
Лесною гарью душит воздух ржавый.
В ушах -- туман, и в двух шагах -- туман,
И солнце над Москвой -- как глаз кровавый.
Гарь торфяных болот. -- Рот пересох.
Не хочет дождь на грешные просторы!
-- Гляжу на плащ -- светлого плеску -- плащ!
Ты за плащом своим придешь не скоро.
* * * * *
And disappeared, disappeared in black night,
Like once Joseph, having thrown off his coat.
I stare at the coat – coat with a black shine,
The heart requests the death and the earth burns.
In the whole year is cruel July,
Rusty air chokes with forest smoke.
In ears – fog, and in two steps – fog,
And sun over Moskva like bloody eye.
Burned peat bogs. Mouth is dry.
Rain doesn’t want in sinful expanse to go on!
I look at coat – splashes the light –
Not soon you would come after the coat.
* * * * *
Июнь. Июль. Часть соловьиной дрожи.
-- И было что-то птичье в нас с тобой --
Когда -- ночь соловьиную тревожа --
Мы обмирали -- каждый над собой!
А Август -- царь. Ему не до рулады,
Ему -- до канонады Октября.
Да, Август -- царь, -- Тебе царей не надо, --
А мне таких не надо -- без царя!
* * * * *
June. July. Nightingale shiver’s part.
And in me and you there was something birdlike –
When – disturbing the nightingale night –
Each over himself - we died!
And August – tsar. It has no time for the roulade,
It is till October cannonade.
Yes, August – tsar – kings you do not need,
And I don’t need such – without the king!
* * * * *
...... коль делать нечего!
Неужели -- сталь к виску?
В три вечера я, в три вечера
Всю вытосковала -- тоску.
Ждала тебя на подоконничке
-- Ревнивее, чем враг -- врага. --
Легонечко, любовь, легонечко!
У низости -- легка нога!
Смотри, чтобы другой дорожкою
Не выкрался любовный тать.
Бессонная моя душа, сторожкая,
За молодость отвыкла спать!
Но все же, голубок неласковый,
Я в книжицу впишу Разлук:
-- Не вытосковала тоски -- вытаскивала
Всей крепостью неженских рук!
Проснулась поутру, как нищая:
-- Все -- чисто............................
Не вытосковала тебя, -- не -- вытащила --
А вытолкала тебя в толчки!
* * * * *
… There is nothing to do for us!
Is it indeed – steel to head?
In three evenings, in three nights
All has been dragged out – angst.
I waited for you on a window
More jealous than enemy of enemies.
Easy, easy, love!
Light is the leg of baseness!
Look, that with another road
Would not sneak out a loving thief.
Sleepless and watchful is my soul,
Forgotten over youth to sleep!
But still, the unkind dove,
In book of Parting I will write:
Not dragged out the angst – pulled out
In fortress of not-female arms!
Like a beggar I woke up in morning:
All – clean…
Didn’t drag you out, no – pulled out –
And with tremors I pushed you out.
(ОТРЫВОК)
Как пьют глубокими глотками
-- Непереносен перерыв! --
Так -- в памяти -- глаза закрыв,
Без памяти -- любуюсь Вами!
Как в горло -- за глотком глоток
Стекает влага золотая,
Так -- в памяти -- за слогом слог
Наречья галльского глотаю.
(Fragment)
Like they drink with deep sips -
Break is not scheduled entire
Thus – in memory – closing the eyes,
With no memory – I you admire.
Like in throat – with the sip, sip –
The golden moisture does drip,
Thus – in memory – after syllables
I swallow Gallic dialect.
* * * * *
В подвалах -- красные окошки.
Визжат несчастные гармошки, --
Как будто не было флажков,
Мешков, штыков, большевиков.
Так русский дух с подвалом сросся, --
Как будто не было и вовсе
На Красной площади -- гробов,
Ни обезглавленных гербов.
...... ладонь с ладонью --
Так наша жизнь слилась с гармонью.
Как будто Интернационал
У нас и дня не гостевал.
* * * * *
In cellars – red windows.
Screech the wretched harmonicas,
As if there were no flags,
Bayonets, Bolsheviks, bags.
How Russian soul fused with the cellar,
As if there was not there
Coffins upon the Red Square
Or decapitated coat of arms.
… palm to palm –
Thus our life merged with accordion.
As if the Marseillaise
Was not that day a guest for us.
* * * * *
Все сызнова: опять рукою робкой
Надавливать звонок.
(Мой дом зато -- с атласною коробкой
Сравнить никто не смог!)
Все сызнова: опять под стопки пански
Швырять с размаху грудь.
(Да, от сапог казанских, рук цыганских
Не вредно отдохнуть!)
Все сызнова: про брови, про ресницы,
И что к лицу ей -- шелк.
(Оно, дружок, не вредно после ситцу, --
Но, ах, все тот же толк!)
Все сызнова. . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
(После волос коротких -- слов высоких
Вдруг: щебет -- и шиньон!)
Все сызнова: вновь как у царских статуй
Почетный караул.
(Я не томлю -- обычай, перенятый
У нищих Мариул!)
Все сызнова: коленопреклоненья,
Оттолкновенья -- сталь.
(Я думаю о Вашей зверской лени, --
И мне Вас зверски жаль!)
Все сызнова:. . . . . . .
И уж в дверях: вернись!
(Обмен на славу: котелок солдатский --
На севрский сервиз)
Все сызнова: что мы в себе не властны,
Что нужен дуб -- плющу.
(Сенной мешок мой -- на альков атласный
Сменен -- рукоплещу!)
Все сызнова: сплошных застежек сбруя,
Звон шпилек........
(Вот чем другим, -- а этим не грешу я:
Ни шпилек, ни......!)
И сызнова: обняв одной, окурок
Уж держите другой.
(Глаз не открывши -- и дымит, как турок
Кто стерпит, дорогой?)
И сызнова: между простынь горячих
Ряд сдавленных зевков.
(Один зевает, а другая -- плачет.
Весь твой Эдем, альков!)
И сызнова: уже забыв о птичке,
Спать, как дитя во ржи...
(Но только умоляю: по привычке
-- Марина -- не скажи!)
* * * * *
All over again: again with timid hand
Press down the bell.
(But my hope – with box of satin
None can compare at all)!
All over again: under the stacks of panski
To throw into the scope the chest.
(Yes, from Kazan boots, hands of gypsies
It is not bad to rest!)
All over again: of the brows, of the eyelids,
And what I am silk to her face.
(It is not harmful after calico, friend,
But, ah, it is still the same sense!)
All over again…
…
(After short hair – high words
Suddenly: twitter – and chignon!)
All over again: now at the statues of the tsar
The honorable guard.
(I do not languish – custom adopted
From Mariul impoverished!)
All over again: bent on the knees,
Repulsion – steel.
(And I think of your brutal laziness,
I feel sorry for thee!)
Again all over: …
And “return” in the doors:
(Exchange for fame: the soldier’s bowler
Hat on the service of Sevres)
All over again: that no power we had,
That ivy needs the oak.
(On a satin alcove – I applaud
Is replaced my hay sack.)
All over again: solid fastening harness,
Ringing hairpins…
(That’s what the other wants – and I won’t sin –
No, no hairpins…!)
And once again: having embraced one, cigarette
You hold one more.
(Not closing eyes – and smokes, who, dear,
Like a Turk will endure?)
And once again: between hot sheets
There is a series of stifled yawns.
(One yawns; the other one weeps.
All this is alcove, your Eden!)
And once again: of bird I did forget,
To sleep, like child into rye…
(But only I pray: by habit
“Marina” you won’t say!)
* * * * *
Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!
Живу -- никто не нужен!
Взошел -- ночей не сплю.
Согреть чужому ужин --
Жилье свое спалю.
Взглянул -- так и знакомый,
Взошел -- так и живи.
Просты наши законы:
Написаны в крови.
Луну заманим с неба
В ладонь -- коли мила!
Ну а ушел -- как не был,
И я -- как не была.
Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,
Который скажет: пить.
* * * * *
Simple is my posture,
Beggarly is my house.
I am an islander
On far-off islands!
I live – no one is needed!
Ascended – don’t sleep at night.
To warm another’s dinner -
To burn your house beside.
He glanced – and the familiar,
He rose – so live at last.
Simple are statutes of ours:
Written in blood.
We’ll lure the moon from the skies
In palm of your hand – if it’s sweet!
And he left – how he was,
And I – how I was not.
I look at the knife trail:
Will he have the time to heal
Before the first alien
Who “drink” will say.
* * * * *
Бог, внемли рабе послушной!
Цельный век мне было душно
От той кровушки -- крови.
Цельный век не знаю: город
Что ли брать какой, аль ворот.
Разорвать своей рукой.
Все гулять уводят в садик,
А никто ножа не всадит,
Не помилует меня.
От крови моей богатой,
Той, что в уши бьет набатом,
Молотом в висках кует,
Очи застит красной тучей,
От крови сильно -- могучей
Пленного богатыря.
Не хочу сосновой шишкой
В срок -- упасть, и от мальчишки
В пруд -- до срока -- не хочу.
Сулемы хлебнув -- на зов твой
Не решусь, -- да и веревка
-- Язык высуня -- претит.
Коль совет тебе мой дорог, --
Так, чтоб разом мне и ворот
Разорвать -- и город взять --
-- Ни об чем просить не стану! --
Подари честною раной
За страну мою за Русь!
* * * * *
Hear obedient slave, God!
I was stuffy with that blood
For whole centuries.
Whole century I do not recollect:
To take the town like a gate.
To tear apart with my hand.
All will walk into a garden,
And no one will stick a knife,
Me they won’t forgive.
From my wealthy blood, it’s clear,
He, that beats in the ear
With alarm bell, on the temples with a hammer,
Eyes are obscured by red cloud,
Powerful from blood
Captive hero is found.
I don’t want the pine cone
On time – to fall, and to the pond –
From the boy before the deadline - I don’t want.
Having sipped Sulem – at your ringing
I would not make up my mind –
And disgusts the rope – sticking out the tongue.
Thus my advice to you is dear
So that once at the gate I will tear
And take over the town –
I will not ask for any one
Give me an honest wound
For Russia my land!
* * * * *
Есть подвиги. -- По селам стих
Не ходит о их смертном часе.
Им тесно в житии святых,
Им душно на иконостасе.
Покрепче нежели семью
Печатями скрепила кровь я.
-- Так, нахлобучив кулаком скуфью
Не плакала -- Царевна Софья!
* * * * *
There are feats. Verse through the villages
Does not go in the hour deadly.
They’re cramped in dwelling of the holy,
They are stuffy on iconostasis.
Stronger than a family tie
I seal the blood with seals.
Thus, slamming on yarmulke with a fist
Princess Sophie did not cry!
ПЕТРУ
Вся жизнь твоя -- в едином крике:
-- На дедов -- за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, --
Бесам на торжество! --
Царь -- Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ты б -- всe по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Последний твой внучок1.
Не ладил бы, лба не подъемля,
Ребячьих кораблeв --
Вся Русь твоя святая в землю
Не шла бы без гробов.
Ты под котел кипящий этот --
Сам подложил углей!
Родоначальник -- ты -- Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник -- ты -- развалин,
Тобой -- скиты горят!
Твоею же рукой провален
Твой баснословный град,..
Соль высолил, измылил мыльце --
Ты, Государь -- кустарь!
Державного однофамильца
Кровь на тебе, бунтарь!
Но нет! Конец твоим затеям!
У брата есть -- сестра...
-- На Интернацьонал -- за терем!
За Софью -- на Петра!
To Peter
All of your life – in single shout:
On the sons – on grandfathers!
No, the great God
The dreams’ master,
Did not work for his own sons,
For celebration to demons!
Tsar – Carpenter, from his head
Not wiping sweat.
Not you perhaps – the sled along the snow mounds
Pulled by a man.
At the station the last grandson
Won’t rot away.
Won’t get along, not lifting forehead
Of ships of children –
All Russia holy land
Did not go without coffin.
You under this boiling pot –
You yourself put the coals!
Ancestor – you – of the Soviets,
Jealous Assemblies!
Ancestor – you – in ruins,
You – cells do burn!
Will be ploughed with your hand
Your fabulous town,…
Salted the salt, washed the soap –
You, handicraftsman Lord!
The sovereign namesake
Rebel, upon you, blood!
But no! An end to these ventures!
Brother has sister…
For Marseillaise – for the tower!
From Sophia – till Peter!
* * * * *
Есть в стане моем -- офицерская прямость,
Есть в ребрах моих -- офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь:
Терпенье солдатское есть!
Как будто когда -- то прикладом и сталью
Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
И тесный ремeнный кушак.
А зорю заслышу -- Отец ты мой родный!
Хоть райские -- штурмом -- врата!
Как будто нарочно для сумки походной --
Раскинутых плеч широта.
Всe может -- какой инвалид ошалелый
Над люлькой мне песенку спел...
И что -- то от этого дня -- уцелело:
Я слово беру -- на прицел!
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром
Скрежещет -- корми -- не корми! --
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.
* * * * *
There's officer's straightness within my stature,
There's officer's honor within my ribs.
I go to all torments without being stubborn:
A soldier's patience there is!
As if we had corrected this step
Sometime with a butt and with steel...
Not in vain, not in vain the Cherkessian waist
And the belt’s tight buckle.
My dear father! Open the heaven’s gates
With a storm - when the dawn I feel!
As if deliberately for the hike bag
Outstretched shoulder width.
All can - some insane cripple over the cradle
Has sung me a song... From this day
Something persisted, and is here remaining:
I take the word - and take aim!
And thus does my heart over Russian Republic
Screech - you can feed, or no way! -
As if I myself had been officer also
In deadly October days.
* * * * *
Об ушедших -- отошедших --
В горний лагерь перешедших,
В белый стан тот журавлиный --
Голубиный -- лебединый --
О тебе, моя высь,
Говорю, -- отзовись!
О младых дубовых рощах,
В небо росших -- и не взросших,
Об упавших и не вставших, --
В вечность перекочевавших, --
О тебе, наша Честь,
Воздыхаю -- дай весть!
Каждый вечер, каждый вечер
Руки вам тяну навстречу.
Там, в просторах голубиных --
Сколько у меня любимых!
Я на красной Руси
Зажилась -- вознеси!
* * * * *
About the departed –
Into mountain camp transferred,
In white crane demesne
Of the pigeons – of the swans –
About you, my height,
I speak – respond in kind!
About young groves of oak trees,
Not grown up – growing into the sky,
Of the fallen and not standing up
Migrated into eternity!
About you, our Honor, forsooth
I breathe – give me the news!
Every evening, every evening
I extend to you my hands.
There, in distance of the pigeon –
How many are of my beloveds!
On Red Russia I
Healed up – rise!
ВОЛК
Было дружбой, стало службой.
Бог с тобою, брат мой волк!
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
Заедай верстою версту,
Отсылай версту к версте!
Перегладила по шерстке, --
Стосковался по тоске!
Не взвожу тебя в злодеи, --
Не твоя вина -- мой грех:
Ненасытностью своею
Перекармливаю всех!
Чем на вас с кремнем -- огнивом
В лес ходить -- как Бог судил, --
К одному бабье ревниво:
Чтобы лап не остудил.
Удержать -- перстом не двину:
Перст -- не шест, а лес велик.
Уноси свои седины,
Бог с тобою, брат мой клык!
Прощевай, седая шкура!
И во сне не вспомяну!
Новая найдется дура --
Верить в волчью седину.
Wolf
Then a friendship, now a duty.
Brother wolf, God be with you!
Our friendship is now dying:
I'm not gift but debt for you.
Disturb a verst with a verst,
Send a verst into a verst!
I have petted on a fur -
And I have been missing angst!
I'm not making you a villain -
Not your guilt, it is my sin:
With my insatiability
I am feeding everyone!
To go after you with silicon
Fire in forest - thus judged Lord -
Girls are jealous of just one thing:
That the paws would not grow cold.
To hold - I won't move a finger:
Finger - not pole, great is wood.
Take away with you your gray spots,
Brother fang, be with you God!
Fare thee well, I won't remember
In my dreams, you, O gray hide!
To believe in the wolf's grayness
One more idiot you will find.
* * * * *
Не называй меня никому,
Я серафим твой, легкое бремя.
Ты поцелуй меня нежно в темя,
И отпусти во тьму.
Все мы сидели в ночи без света.
Ты позабудешь мои приметы.
Да не смутит тебя сей -- Бог весть! --
Вздох, всполохнувший одежды ровность.
Может ли, друг, на устах любовниц
Песня такая цвесть?
Так и иди себе с миром, словно
Мальчика гладил в хору церковном.
Духи и дети, дитя, не в счет!
Не отвечают, дитя, за души!
Эти ли руки -- веревкой душат?
Эта ли нежность -- жжет?
Вспомни, как руки пустив вдоль тела,
Закаменев, на тебя глядела.
Не загощусь я в твоем дому,
Раскрепощу молодую совесть.
Видишь: к великим боям готовясь,
Сам ухожу во тьму.
И обещаю: не будет биться
В окна твои -- золотая птица!
* * * * *
Don’t to anybody call me,
I am your seraph, burden light.
Kiss me on the crown tenderly,
And let go into the night.
And all night without light we sat.
My omens you will forget.
And won’t confuse you this – God knows!
A sigh, evenness stirring clothes.
Maybe, friend, to lovers’ lips
The song will creep?
So go in peace, as if it’s desired
To stroke the boy in a church choir.
Spirits and children, child, doesn’t count!
Don’t they respond, child, for the souls!
Are these the hands – with ropes strangled?
Is this the tenderness – burns?
Remember, as hands running along body there,
Frozen, upon you I did stare.
I won’t feed myself in your home,
I will liberate your young conscience.
You see: getting ready for great war,
I myself into darkness go.
And I promise: the golden bird
On your window will not beat!
ЧУЖОМУ
Твои знамена -- не мои!
Врозь наши головы.
Не изменить в тисках Змеи
Мне Духу -- Голубю.
Не ринусь в красный хоровод
Вкруг древа майского.
Превыше всех земных ворот --
Врата мне -- райские.
Твои победы -- не мои!
Иные грезились!
Мы не на двух концах земли --
На двух созвездиях!
Ревнители двух разных звезд --
Так что же делаю --
Я, перекидывая мост
Рукою смелою?!
Есть у меня моих икон
Ценней -- сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы -- кроющий.
Пред ним -- всe клонятся клинки,
Всe меркнут -- яхонты.
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.
И будем мы судимы -- знай --
Одною мерою.
И будет нам обоим -- Рай,
В который -- верую.
To a Stranger
Your banners - not mine!
Our heads apart.
Not to betray in the Snake's vice
My Pigeon - Spirit.
Not to start in a red round dance
Around a May tree.
Higher than all earthly gates
Are heaven's gates to me.
Your victories - and not mine!
Others in hallucination!
We aren't on two ends of the Earth -
On two constellations!
What am I doing - we're jealous
Of two different stars -
I, throwing over the bridge
With a brave arm?!
Treasure more precious than the icons
I have with me.
There is another law, covering
The laws - you hear?
Before him all wedges incline,
Dim precious stones.
The law of a stretched-out arm,
Flung open soul.
And we'll be judged with the same
Measure, know.
And heaven in which I believe
Will take us both.
* * * * *
Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь -- прельщусь -- смущусь -- рванусь.
О милая! -- Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.
И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.
Нет, выпростаю руки! -- Стан упругий
Единым взмахом из твоих пелен
-- Смерть -- выбью! Верст на тысячу в округе
Растоплены снега и лес спален.
И если всe ж -- плеча, крыла, колена
Сжав -- на погост дала себя увесть, --
То лишь затем, чтобы смеясь над тленом,
Стихом восстать -- иль розаном расцвесть!
* * * * *
O love! O love! In the convulsions, in the coffin,
I'll be on guard - entice - worry - and tear.
Not in the snow mound of the coffin, nor a snow mound
Of cloud, I will part with you, O my dear.
And not for this are given to me gorgeous
Two wings that weight upon my heart would lie.
Pathetic village of the eyeless, voiceless,
And swaddled I will never multiply.
No, I wheedle the arms! Your sturdy body
From out your cloth I'll beat out with one blow,
Death! For a thousand kilometers all around
The wood is burned and melted is the snow.
And if I'd let you drive me to the churchyard -
Pressing the shoulders, and the wings and knees -
It is so that, laughing over the ashes,
I'll rise like poem - or bloom like a rose!
* * * * *
Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла -- нипочeм!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди -- не откажу!
Пока молода --
Всe как с гуся вода!
Никогда никому:
Нет!
Всегда -- да!
Что за дело мне, что рваный ты, босой:
Без разбору я кошу, как смерть косой!
Говорят мне, что цыган -- ты -- конокрад,
Про тебя еще другое говорят...
А мне что за беда --
Что с копытом нога!
Никогда никому:
Нет!
Всегда -- да!
Блещут, плещут, хлещут раны -- кумачом,
Целоваться, я не стану -- с палачом!
* * * * *
I kissed thief, and hunchback, and beggar,
I walked with all hard labor – do not care!
I do not burden with refusal my scarlet lips,
I won’t refuse if a leper will come up!
While I am young –
Like water from goose!
Never to anyone:
No!
Always – yes!
What’s the matter to me that you’re ragged, barefoot:
I mow indiscriminately, like death with a scythe!
They tell me that gypsy – you – are horse thief,
Many still talked, about thee…
And what trouble to me –
What to hoof of the feet!
Never to anyone:
No!
Always – yes!
With red bunting, shine, splash, whip wounds –
I will not kiss the man on gallows!
(ВЗЯТИЕ КРЫМА)
И страшные мне снятся сны:
Телега красная,
За ней -- согбенные -- моей страны
Идут сыны.
Золотокудрого воздев
Ребенка -- матери
Вопят. На паперти
На стяг
Пурпуровый маша рукой беспалой
Вопит калека, тряпкой алой
Горит безногого костыль,
И красная -- до неба -- пыль.
Колеса ржавые скрипят.
Конь пляшет, взбешенный.
Все окна флагами кипят.
Одно -- завешено.
(Taking of Crimea)
I am dreaming scary dreams:
The wheelbarrow red,
Behind it – bent – are the sons
Of my homeland.
Lifting up the golden-haired
Child – mothers
Yell. On the porch
On the banner
Purple waving with fingerless hand
Will scream the cripple, with scarlet rag
A legless crutch is burning,
And the red dust – to heaven.
Creak the wheels with rust.
Frenzied, dances the horse.
All windows burn with flags.
One of them - hangs.
* * * * *
Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.
Скажет мне Дон: -- Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: -- Всех слез моих плакать -- не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:
Трижды сто лет живу -- кости не видел белее!
Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! -- дорожную пыль допрошу: провожает!
Машет ковыль -- трава вслед, распушила султаны.
Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!
Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору
В люльке мотались.
Череп в камнях -- и тому не уйти от допросу:
Белый поход, ты нашел своего летописца.
* * * * *
I will ask the waters of the broad Don,
I will ask the waves of the Turkish sea,
The brown sun, that in every battle shone,
Echoing heights where raven, satiated, sleeps.
Don will tell me: I did not see ones tanned!
Sea will tell me: Won’t be enough tears to weep!
Sun in the palm will leave, and will croak the raven:
I live three hundred years – whiter bones you did not see!
I will fly across the Cossack villages like a crane:
They weep! I’ll ask the road dust: sees off!
Grass waves – the grass followed, fluffed up by the sultans.
Red, oh, red is the dogwood on coffin of Perekop!
I will ask all: those, who at a cruel time with the world
In the cradle were being wound.
Skull in stone – and escape interrogation we cannot:
White hike, your chronicler you have found.
* * * * *
Я знаю эту бархатную бренность
-- Верней брони! -- от зябких плеч сутулых
-- От худобы пролегшие -- две складки
Вдоль бархата груди,
К которой не прижмусь -- хотя так нежно
Щеке -- к которой не прижмусь я, ибо
Такая в этом грусть: щека и бархат,
А не -- душа и грудь!
И в праведнических ладонях лоб твой
Я знаю -- в кипарисовых ладонях
Зажатый и склоненный -- дабы легче
Переложить в мои --
В которые не будет переложен,
Которые в великом равнодушьи
Раскрытые -- как две страницы книги
Застыли вдоль колен.
* * * * *
I know about this velvet frailty
Truer than armor from hunched chilly shoulders
From thinness laid down – two folds
Along the velvet of the chest,
To which I won’t snuggle up – although it’s tender
To cheek – next to which I won’t rest,
As such is in it sorrow: cheek and velvet,
And not – the soul and the chest!
And in the righteous palms your forehead
I know – in cypress palms
Gripped and bowed – so that it’s easy
To transfer into mine –
Into which won’t be shifted,
Which in the grand indifference
Are open – like two book pages
Have frozen along the knees.
* * * * *
-- Прощай! -- Как плещет через край
Сей звук: прощай!
Как, всполохнувшись, губы сушит!
-- Весь свод небесный потрясен!
Прощай! -- в едином слове сем
Я -- всю -- выплескиваю душу!
* * * * *
Farewell! How flashes through the land
This noise: Farewell!
Thus, fluttering, lips dry!
Shocked the whole dome of the sky!
Farewell! In just a single word
I – altogether – splash out soul!
* * * * *
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух -- не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле! -- Неба дочь!
С полным передником роз! -- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! -- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари -- и ответной улыбки прорез...
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
* * * * *
Either at dawn or at dusk, I will die, but on which
One of the two - can't be told from the orders, I know.
Ah, could it be that my torch could go out twice again!
At the same time at dusk and at dawn it would go!
Heaven's daughter! With a full apron of roses! Not a sprout
Violating! Went through earth in a dancing gait!
I'll die at dusk or at dawn, this I know! God won't
Send after my soul like a swan the hawk-like night!
Driving away with a tender hand the unkissed cross,
In the kind sky I will seek the last greeting, I know it.
Slit of the dawn - and the slit of a smile in response...
Even in hiccup of death I will still be a poet!
* * * * *
Короткие крылья волос я помню,
Метущиеся между звезд. -- Я помню
Короткие крылья
Под звездною пылью,
И рот от усилья сведенный,
-- Сожженный! --
И все сухожилья --
Руки.
Смеженные вежды
И черный -- промежду --
Свет.
Не гладя, а режа
По бренной и нежной
Доске -- вскачь
Всe выше и выше,
Не слыша
Палач -- хрипа,
Палач -- хруста
Костей.
-- Стой!
Жилы не могут!
Коготь
Режет живую плоть!
Господь, ко мне!..
То на одной струне
Этюд Паганини.
* * * * *
Short wings of hair I recall,
Rushing among stars. I recall
Short wings
Under stardust,
And mouth, reduced by effort,
Burned!
And all sinews –
Hands.
Adjacent vertices
And black – in between –
Light.
Not stroking, but cutting
By the mortal and tender
Board – gallop
Higher and higher,
Not hearing
Executioner – is wheezing,
Executioner – the crunch
Of bones.
Stand!
Veins cannot!
Claw
Cuts the living flesh!
Lord, to me!
Thus on one string
An etude of Paganini.
ПОЖАЛЕЙ...
-- Он тебе не муж? -- Нет.
Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Так чего ж?
Так чего ж поклоны бьешь?
-- Отойдешь --
В сердце -- как удар кулашный:
Вдруг ему, сыночку, страшно --
Одному?
-- Не пойму!
Он тебе не муж? -- Нет.
-- Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Гниль и плесень?
-- Гниль и плесень.
-- Так наплюй!
Мало ли живых на рынке!
-- Без перинки
Не простыл бы! Ровно ссыльно-
каторжный какой -- на досках!
Жестко!
-- Черт!
Он же мертв!
Пальчиком в глазную щелку --
Не сморгнет!
Пес! Смердит!
-- Не сердись!
Видишь -- пот
На виске еще не высох.
Может, кто еще поклоны в письмах
Шлет, рубашку шьет...
-- Он тебе не муж? -- Нет.
-- Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Так айда! -- ...нагрудник вяжет...
Дай-кось я с ним рядом ляжу...
Зако -- ла -- чи -- вай!
Pity…
“He is not your husband?” – “No.”
“Do you believe in resurrection?” – “No.”
“So why do you bow down?”
“Will you move away”
In the heart – the first bow:
Suddenly the son is scared
To be alone?
“I will not come!
You don’t have a husband?” – “No.”
“Do you believe in resurrection?” – “No.”
“Rot and mold?”
“Rot and mold.”
“Thus to spit!
There are not enough live on the market!”
“Without feather beds
He would not catch a cold! Exactly exiled –
The convict – on the boards!
Hard!”
“Devil!
He is dead!
With finger in an eye slit -
He won’t blink!
Dog! Stinks!”
“Don’t be angry!
You see – sweat
On my temple has dried up.
Maybe, still bows from the letters
He sends, sowing the shirt…”
“He is not your husband?” “No.”
“Do you believe in resurrection?” – “No.”
“Thus let’s go!” - … bib knits…
Let me lie next to him…
Nail – It – In!
* * * * *
Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле -- Русь.
Помогите -- на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь -- руда!
И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
-- Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева -- и в чрево:
-- Мама!
Все рядком лежат --
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был -- красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был -- белый стал:
Смерть побелила.
-- Кто ты? -- белый? -- не пойму! -- привстань!
Аль у красных пропадал? -- Ря -- азань.
И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый:
-- Мама!
Без воли -- без гнева --
Протяжно -- упрямо --
До самого неба:
-- Мама!
* * * * *
Oh, my fungus you, my fungus, lump of white!
Staggering Russia wails in the field.
Help – I’m not firm on my feet!
Ore has clouded me with blood!
From left and the right
Bloody mouths,
And each wound:
“Mother!”
And only this
Is distinct to me, drunken,
From womb – and into the womb:
“Mother!”
All in a row lie –
No breaking the line.
Look: a soldier.
Where is your own, where is a stranger?
Was white – the red became:
Blood has stained.
You were red – white became:
Death has whitened.
Who are you? – white? – I don’t know – rise up!
Disappeared among the red? Rya-zan.
And from right and left
And from back and front
Both red and white:
“Mother!”
Without will – without rage,
Lingering – stubborn –
To the whole sky:
“Mother!”
УЧЕНИК
1
Быть мальчиком твоим светлоголовым,
-- О, через все века! --
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Улавливать сквозь всю людскую гущу
Твой вздох животворящ
Душой, дыханием твоим живущей,
Как дуновеньем -- плащ.
Победоноснее Царя Давида
Чернь раздвигать плечом.
От всех обид, от всей земной обиды
Служить тебе плащом.
Быть между спящими учениками
Тем, кто во сне -- не спит.
При первом чернью занесенном камне
Уже не плащ -- а щит!
(О, этот стих не самовольно прерван!
Нож чересчур остер!)
И -- вдохновенно улыбнувшись -- первых
Взойти на твой костер.
Student
1
To be your light-haired little fellow -
Oh, through all years! -
To drape a student behind your dusty purple
In cloak severe.
To catch through people's density your sigh
That life does give
With soul that lives with your breath, like a cloak
With blowing wind.
More victorious than King David, with shoulder
The crowd to move.
To serve from all slights, all slights earthly
As cloak to you.
To be he who between the sleeping students
In sleep won't dream.
A shield, and not a cloak, at the first stone
That crowd brought in.
(This verse's not stopped wilfully! The knife is
Sharp to no end!)
And - with inspired smile - to be the first your
Fire to ascend.
2
Есть некий час...
Тютчев.
Есть некий час -- как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества, он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.
Высокий час, когда, сложив оружье
К ногам указанного нам -- Перстом,
Мы пурпур Воина на мех верблюжий
Сменяем на песке морском.
О этот час, на подвиг нас -- как Голос
Вздымающий из своеволья дней!
О этот час, когда как спелый колос
Мы клонимся от тяжести своей.
И колос взрос, и час веселый пробил,
И жерновов возжаждало зерно.
Закон! Закон! Еще в земной утробе
Мной вожделенное ярмо.
Час ученичества! Но зрим и ведом
Другой нам свет, -- еще заря зажглась
Благословен ему грядущий следом
Ты -- одиночества верховный час!
2
There is a certain hour…
Tyutchev
There is an hour - just like discarded clothes:
When in ourselves the pride we quench in full.
The hour of study, it in every life is
Triumphant-unavoidable.
The high hour, when, before the feet of one with finger
Appointed, our weapons laying down,
We change the purple of the warrior
On sand into the camel's down.
Like voice that rises us to our exertion
From self-will of the days, behold this hour!
Behold this hour when we are leaning down
From heaviness just like a ripe corn ear.
And ear grew up, and beat the happy hour,
And for the millstone did thirst the grain.
The law! The law! Still in the womb of earth
The burden I desired does remain.
The hour of study! But beheld and known
Is different light - the dawn still burns, still burns.
Blessed to him are you, following behind him
You - supreme hour of loneliness!
3
Солнце Вечера -- добрее
Солнца в полдень.
Изуверствует -- не греет
Солнце в полдень.
Отрешеннее и кротче
Солнце -- к ночи.
Умудренное, не хочет
Бить нам в очи.
Простотой своей -- тревожа
Королевской,
Солнце Вечера -- дороже
Песнопевцу!
=============
Распинаемое тьмой
Ежевечерне,
Солнце Вечера -- не кланяется
Черни.
Низвергаемый с престолу
Вспомни -- Феба!
Низвергаемый -- не долу
Смотрит -- в небо!
О, не медли на соседней
Колокольне!
Быть хочу твоей последней
Колокольней.
3
Evening sun is kinder than
Sun at noon.
Screams fanatically, not warms
Sun at noon.
Meeker, more aloof is the sun
At night. Wise,
It does not want to beat
In our eyes.
Stirring with its simplicity
Made for kings,
Dearer is evening sun
To one who sings.
--------------------
Crucified by darkness
Each evening,
Evening sun does not bow
To the throng.
Thebe, remember! He, cast down
From the throne.
He, cast down - looks above
Not below.
O, don't wait upon the neighboring
Bell tower!
I want to be your final
Bell tower.
4
Пало прениже волн
Бремя дневное.
Тихо взошли на холм
Вечные -- двое.
Тесно -- плечо с плечом --
Встали в молчанье.
Два -- под одним плащом
Ходят дыханья.
Завтрашних спящих войн
Вождь -- и вчерашних,
Молча стоят двойной
Черною башней.
Змия мудрей стоят,
Голубя кротче.
-- Отче, возьми в назад,
В жизнь свою, отче!
Через все небо -- дым
Воинств Господних.
Борется плащ, двойным
Вздохом приподнят.
Ревностью взор разъят,
Молит и ропщет...
-- Отче, возьми в закат,
В ночь свою, отче!
Празднуя ночи вход,
Дышат пустыни.
Тяжко -- как спелый плод --
Падает: -- Сыне!
Смолкло в своем хлеву
Стадо людское.
На золотом холму
Двое -- в покое.
4
The wooden load
Below waves fell.
Two eternal ones quietly
Ascended the hill.
Tightly - shoulder to shoulder -
They stand, don't talk.
Two breaths are walking
Under one cloak.
The leader of yesterday's and
Today's sleeping wars
Silently stand by
The double black tower.
They stand wiser than serpents,
Milder than doves.
Father, take me back into
Your life above!
Smoke of the wars of the Lord
Across the sky.
Struggles the cloak, raised
With double sigh.
Prays and trembles, jealousy
Eats out the sight...
Father, take me into sunset,
Into your night!
Breathe deserts, they celebrate
The night's entry...
Son falls like a ripe fruit
Heavily.
Quiet is the human flock
Within its fold.
Calm are the two alit
On hill of gold.
5
Был час чудотворен и полн,
Как древние были.
Я помню -- бок о бок -- на холм,
Я помню -- всходили...
Ручьев ниспадающих речь
Сплеталась предивно
С плащом, ниспадающим с плеч
Волной неизбывной.
Всe выше, всe выше -- высот
Последнее злато.
Сновидческий голос: Восход
Навстречу Закату.
5
We were like ancient ones, the hour
Was wonderful and full.
We side by side ascended up
The hill, I do recall.
The speech of the cascading streams
Has wound fancily
With cloak, falling on the shoulders
In a wave gracefully.
The final gold of the heights
Is higher, higher yet.
The dreaming voice: The sunrise that
Comes out to meet sunset.
6
Все великолепье
Труб -- лишь только лепет
Трав -- перед Тобой.
Все великолепье
Бурь -- лишь только щебет
Птиц -- перед Тобой.
Все великолепье
Крыл -- лишь только трепет
Век -- перед Тобой.
6
All magnificence of
Pipes - is but murmur of
Grass - before you.
All magnificence of
Storms - is but chatter of
Birds - before you.
All magnificence of
Wings - is but patter of
Eyelids - before you.
7
По холмам -- круглым и смуглым,
Под лучом -- сильным и пыльным.
Сапожком -- робким и кротким --
За плащом -- рдяным и рваным.
По пескам -- жадным и ржавым,
Под лучом -- жгущим и пьющим,
Сапожком -- робким и кротким --
За плащом -- следом и следом.
По волнам -- лютым и вздутым,
Под лучом -- гневным и древним,
Сапожком -- робким и кротким --
За плащом -- лгущим и лгущим...
7
On the hills - round and tan,
Under the ray - dusty and strong,
With a boot - meek and mild -
After the cloak - reddened and torn.
On the sands - greedy and with rust,
Under the ray - burn and drink,
With a boot - mild and meek -
After the cloak – next and next.
On the waves – fierce and bloated,
Under the ray - wrathful and ancient,
With a boot - meek and mild -
After the cloak – lying and lying...
РОЛАНДОВ РОГ
Как нежный шут о злом своем уродстве,
Я повествую о своем сиротстве...
За князем -- род, за серафимом -- сонм,
За каждым -- тысячи таких, как он,
Чтоб, пошатнувшись, -- на живую стену
Упал и знал, что -- тысячи на смену!
Солдат -- полком, бес -- легионом горд,
За вором -- сброд, а за шутом -- все горб.
Так, наконец, усталая держаться
Сознаньем: перст и назначеньем: драться,
Под свист глупца и мещанина смех --
Одна из всех -- за всех -- противу всех! --
Стою и шлю, закаменев от взлету,
Сей громкий зов в небесные пустоты.
И сей пожар в груди тому залог,
Что некий Карл тебя услышит, Рог!
Rog of Roland
Like tender joker in evil ugly sight,
I narrate of my orphanhood …
After the prince – the kin, after the seraph – host,
After each – like he, thousands,
That, staggering – onto the living wall
And knew – thousand replacement – as I fell.
Soldier – of regiment, demon – of the legion proud,
Behind the gate – rabble, all hump, the joker behind.
Thus, in the end, tired of holding on to the mind
Finger and appointment: fight,
Under bourgeois laughter and whistle of fool–
One out of all – for all – against all!
I stand and send, from the takeoff petrified,
This loud call into the empty sky.
And this fire in my chest is a pledge
That some Karl would hear you, Rog!
* * * * *
В сновидящий час мой бессонный, совиный
Так ...... я вдруг поняла:
Я знаю: не сердце во мне, -- сердцевина
На всем протяженье ствола.
Продольное сердце, от корня до краю
Стремящее Рост и Любовь.
Древесная-чистая, -- вся ключевая,
Древесная -- сильная кровь.
Не знающие ни продажи, ни купли --
Не руки -- два взмаха в лазорь!
Не лоб -- в небеса запрокинутый купол,
Любимец созвездий и зорь.
Из темного чрева, где скрытые руды,
Ввысь -- мой тайновидческий путь.
Из недр земных -- и до неба: отсюда
Моя двуединая суть.
Два знанья, вкушенные всласть.
К законам земным дорогое пристрастье,
К высотам прекрасная страсть.
* * * * *
In sleepy hour my sleepless, as if of an owl,
Thus… I suddenly understand:
No heart is in me – the core – I know
Over the full stretch of the stem.
The lateral heart, from the root to the brim
Aspiring Growth and Love.
Arboreal – clean, all is key,
Arboreal – the strong blood.
Not knowing either the sale or the purchase –
No arms – two strokes into the gap! Thrown
Back into the sky are the cupolas
The beloved of constellations and dawn.
From the dark womb, where ores are hidden,
Into the heights – my esoteric way.
My essence is twofold:
From the earth’s bosoms – and into the heaven.
Two of knowledge, tasting to heart’s content.
The dear addiction to the earth’s laws besides,
The beautiful passion for the heights.