Yalya [Яля]
Yamburg [Ямбург]
Yes, I want your wishes [Да, я хочу твоих желаний]
Year has passed [Год миновал]
Yearning for Quantin [Тоска по Квантуну]
Yesenin [Есенин]
You’re still a girl [Еще вы девушка]
You are a Prince of Violet Lilac [Вы Принц Фиолевой Сирени]
You are quiet, like an October evening [Ты все молчишь, как вечер в октябре]
You await spring as spring awaits you [Ты ждешь весны, как ждет тебя весна]
You count life [Жизнь считаешь ли]
You gave yourself up [Ты отдалась]
You Lost Your Russia [Ты потерял свою Россию]
You, Those [Вы, те]
You Went Into The Garden [Ты вышла в сад]
You Did Not Go… [Ты не шла…]
You know autumn spring [Вы знаете осеннюю весну]
You know this [Вы это знаете]
You stand on the deck of mirror chopping [Вы стоите на палубе за зеркальною рубкою]
You unexpectedly went into the cabinet [Ты вошла в кабинет неожиданно]
You were both my wives [Обе вы мне жёны...]
You will not like the fairy tale of mine [Тебе не понравится сказка моя]
You Will Not Return To Me [Ты ко мне не вернешься…]
You, probably, remember, and could you forget [Ты, вероятно, помнишь, да и забыть могла ли]
Your eyes [Ваши глаза]
Your house [Твой домик]
Your kisses [Твои поцелуи]
Your lips – moon swing [Твои уста — качели лунные]
Your morning [Твое утро]
Your name [Имя твое]
Your poems [Твои стихи]
Your Road [Твоя дорожка]
Yury’s [Юрьев]
Яля
В вуальной апельсинной шали
Идет в вечерние поля.
Я выхожу навстречу к Яле,
Как в бурю лодка без руля.
Идет насмешливо, но робко.
Так угловато, но легко.
Зигзагами ведет нас тропка,
Ах, близко или далеко?
Я не влюблен в нее нисколько,
Как, впрочем, и она в меня.
Мы лишь слегка флёртуем только —
День изо дня. День изо дня.
Читаются стихи крылато:
Я — ей, и мне в ответ — она.
А небо морем все объято,
Волной захлестнута луна.
Yalya
In pineapple veil of the shawl
She goes into fields evening.
To greet Yalya I walk,
Like boat in storm without a steering.
She walks derisively, but shy.
Thus angularly, but light.
The trail leads us in zigzags,
Ah, is it near or is it far?
I’m not in love with her at all,
Like, however, she in me.
We a little barely flirt –
Day after day. Day after day.
Wingedly poems are read:
I – to her, her to me in return.
And sky by ocean is embraced,
With wave is overwhelmed the moon.
Ямбург
Всегда-то грязный и циничный,
Солдатский, пьяный, площадной,
С культурным краем пограничный,
Ты мрешь над лужскою волной.
И не грустя о шелке луга,
Услады плуга не познав,
Ты, для кого зеркалит Луга,
Глядишься в мутный блеск канав.
Десяток стоп живого ямба,
Ругательных и злых хотя б,
Великодушно брошу, Ямбург,
Тебе, растяпа из растяп!
Тебя, кто завтра по этапу
Меня в Эстляндию пошлет,
Бью по плечу, трясу за лапу…
Ползучий! ты мне дал полет!
Yamburg
Always dirty and cynical,
Soldier’s, drunken, areal,
With a culture’s foreign age,
You die before the puddle wave.
And, not sorrowing of silk of meadow,
Delights of plow not having recognized,
You, for whom mirrors the Meadow,
You peer into ditch’s turbid shine.
Ten moans of the living iambus,
Vituperative and mean
I throw magnanimously, Iamburg,
Blurry among blurry, to thee!
To you, who by the stage tomorrow
Will send me to Eastland,
I beat on shoulder, I shape on paw…
Crawling! You to me gave flight!
Да, я хочу твоих желаний
Да, я хочу твоих желаний,
Да, я люблю твое «люблю»!
Но мы уйдем туда, где — лани,
Уйдем: здесь больно, я скорблю.
Лишь там тебе, моей Светлане,
Я расскажу, я распою,
Как я хочу твоих желаний,
Как я люблю твое «люблю»!
Yes, I want your wishes
Yes, I want your wishes,
Yes, I love your “I love”!
We will go where there are does,
We’ll go: here it’s painful, I grieve.
I will be telling, I will be singing
Just of you, Svetlana mine,
How I want your wishes,
How I love your “I love”!
Год миновал
Я с рукава срываю креп:
Год миновал. Мой взор окреп.
Окреп от слез.
Так крепнет травка от дождя.
Так крепнет рать в крови вождя.
И ум — от грез.
Year has passed
I tear from my sleeve the crepe:
Year has passed. Stronger has become my sight.
Has become stronger from tears.
Thus strengthens grass from the rain.
Thus strengthens army in blood of chieftain.
And the mind – in dreams.
Тоска по Квантуну
О, греза дивная, мне сердца не тирань! —
Воспоминания о прожитом так живы.
Я на Квантун хочу, в мой милый Да-Лянь-Вань
На воды желтые Корейского залива.
Я в шлюпке жизненной разбился о бурун,
И сердце чувствует развязку роковую…
Я по тебе грущу, унылый мой Квантун,
И, Море Желтое, я по тебе тоскую!..
Yearning for Quantin
O, marvelous dream, don't tyrannize my heart! –
Of the lived alive are memories.
I want to Quantin, to my dear Da-Lyan-Van
To Korean bay’s yellow waters.
I broke against serf on hat living,
And heart feels the fateful denouement…
I sorrow for you, my sad Quantin,
And, Yellow Sea, for you I am sad!..
Есенин
Он в жизнь вбегал рязанским простаком,
Голубоглазым, кудреватым, русым,
С задорным носом и веселым вкусом,
К усладам жизни солнышком влеком.
Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком
В сиянье глаз. Отравленный укусом
Змей мятежа, злословил над Иисусом,
Сдружиться постарался с кабаком…
В кругу разбойников и проституток,
Томясь от богохульных прибауток,
Он понял, что кабак ему поган…
И Богу вновь раскрыл, раскаясь, сени
Неистовой души своей Есенин,
Благочестивый русский хулиган…
Yesenin
In life as Ryazan simpleton he ran,
Blue-eyed, curly, blonde,
With perky nose and a happy taste,
Pulled to the sun in life’s delights.
But soon rebellion threw her dirty clod
In shining of eyes. Poisoned with bite
Snake of mutiny, slandered over Christ,
Tried to make friends with the bar.
In circle of criminals and prostitutes,
Languishing from blasphemous jokes,
That filthy is the bar you understood…
And, to God repenting
Opened the porch of furious soul Esenin
The pious Russian hooligan.
Еще вы девушка
Еще Вы девушка: ведь этот алый крапат
На блузке лилиебатистовой — весень…
Еще Вы девушка, читающая Запад,
Секрет несущая в сиреневую сень.
Такая милая!.. Как золотистый грошик…
Поете молодость на разных голосах…
Очарователен улыбчатый горошек,
Ушко наивное опутав в волосах.
И, вот что, знаете: возьмите в руки прутик.
И — кто кого теперь?!.. — бежим на плац-крокет!
Еще Вы девушка, еще Вы только лютик, —
И я из лютиков Вам подарю букет…
You’re still a girl
You’re still a girl: here this scarlet patch
On the lily-cambric blouse – spring…
You’re still a girl, reading the West,
Carrying secret into lilac canopy.
How dear!.. Like golden penny…
You sing the youth in voices of many…
Charming smiling pea,
Naïve ear, with hair entangled.
And so, you know: take twig with your arms.
And – who now whom? – we run to platz-croquet,
You’re still a girl, you’re still a buttercup –
And I give you a buttercup bouquet…
Вы Принц Фиолевой Сирени
Борису Верину — Принцу Сирени
Вы — Принц Фиолевой Сирени
И друг порхающей листвы.
Весенней осени, осенней
Весны нюанс познали Вы…
You are a Prince of Violet Lilac
To Boris Verin – Prince of Lilac
You are a prince of violet lilac
And friend of fluttering leaves.
Of autumn of spring, of spring
Of autumn nuance you recognized…
Ты все молчишь, как вечер в октябре
Ты все молчишь, как вечер в октябре,
Но плещется душа, как море — в штиле.
Мы в инее, в лиловом серебре.
И я ли — я теперь? и ты — о, ты ли?
Как море в штиле, плещется душа:
Совсем слегка, вся в бирюзе умилий…
Как хороша ты! как ты хороша.
You are quiet, like an October evening
You are quiet, like an October evening,
But splashes the soul, like a calm sea.
We are in frost, in lilac silver.
And am I – here? And you – o, who are ye?
Like a calm sea, the soul splashes:
Completely light, all in emotion of turquoise…
How good are you! How good are you!
Ты ждешь весны, как ждет тебя весна
Ты ждешь весны, как ждет тебя весна.
Вы встретитесь, две девы, две юницы,
И будет ширь природы вам тесна,
И будет вам опять иное сниться:
Вам, две весны, пригрезится мороз,
Его меха, алмазы и денницы,
На окнах лепестки морозных роз…
You await spring as spring awaits you
You await spring as spring awaits you.
You met, two maidens, two youths,
And cramped to you is nature’s width,
And you will again dream of other things:
You, two springs, will dream of frost,
His morning stars, diamonds and furs,
On windows petals of frosty roses…
Жизнь считаешь ли
Жизнь считаешь ли бесполезною,
Утомилась ли ты, скиталица, —
Не кручинься, моя болезная,
Крепни духом, моя страдалица.
Небеса, смотри, — как лазоревы,
Видишь зорьку в них, в даль манящую?
Приласкали бы хоть зори вы,
Душу чуткую и скорбящую.
You count life
You count life useless,
Tired are you, wanderer, -
Do not spin around, my sick one,
Be strong in spirit, my sufferer.
Sky, look – like azure,
You see dawn in them, that allures in the distance?
Would you for the dawn caress,
The soul sensitive and grieving.
Ты отдалась
Ты отдалась вчера на редкость мило:
Так радостно, так просто отдалась.
Ты ждущих глаз своих не опустила,
Встревоженных не опустила глаз.
Была скромна. Слегка порозовела.
Чуть улыбнулась уголками губ.
Покорливое трогательно тело,
И вступ в него — упругий, сладкий вступ.
Ты девушкою, женщина, казалась
По некоторым признакам, но все ж
По-женски и со вкусом отдавалась,
Да так, что, вспомнив, вздрогнешь и вздохнешь.
You gave yourself up
You gave yourself up yesterday quite nicely:
So joyfully, so simply to give up.
You did not lower your waiting eyes, you
Did not lower the eyes uptight.
You were humble. You were pink slightly.
Barely smiled with corners of lips.
The submissive touching body,
And in it – entry resilient, entry sweet.
You, woman, seemed a maiden
By some signs, but was
Still given with taste and like a woman,
That will, remembering, shudder and breathe.
Ты потерял свою Россию
Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить —
Россию нужно заслужить!
You Lost Your Russia
Your Russia you have lost.
Did resist the elements
The elements’ kindness gloomy evil?
No? So be quiet – did lead
Your fortune not without reason
Into foreign land not dear.
What for the sense to groan and grieve –
Russia that to deserve you need!
Вы, те
Вы, те, что носите на плечах мертвый шар,
Наполненный Бог весть какой ничтожной дрянью,
Сумели ли бы вы зажечь в себе пожар
Такой, как я зажег за недоступной гранью?
Вы, те, что учитесь, чтоб ничего не знать,
Вы, незнакомые с восторгом восприятья,
Вы, пролетарии и блещущая знать,
Я вас не допущу до нового распятья.
Все светозарное в вас пробуждает злость, —
Будь это Сам Господь или поэта строфы.
Но помните одно: забит последний гвоздь,
Что кован для Креста, — и нет второй Голгофы!
You, Those
You, those, that carry on shoulders dead square,
God is full of the insignificant trash,
Could you begin in you the fire
Thus, I burned with inaccessible edge?
Thus you, that study, so to know nothing
You, unfamiliar with expectation of delight,
You, proletariat and shining aristocracy.
Until new crucifixion I you won’t let.
All luminous in you evoke anger –
Be it Creator Himself or poet’s lines.
But remember this: hammered is the last nail in,
There is no second Golgotha - that forged for Christ.
Ты вышла в сад
Ты вышла в сад, и ты идешь по саду,
И будешь ты до вечера в саду.
Я чувствую жестокую досаду,
Что я с тобой по саду не иду.
О, этот сад! Он за морскою далью…
Он за морскою далью, этот сад!
Твои глаза, налитые печалью,
Ни в чьи глаза — я знаю — не глядят.
Я вижу твой, как мой ты видишь берег,
Но — заколдованы на берегах —
Ты не придешь кормить моих форелек,
А я — понежиться в твоих цветах.
Что море нам! Нас разделяют люди,
И не враги, а — что страшней — друзья…
Но будет день — с тобой вдвоем мы будем,
Затем что нам не быть вдвоем нельзя!
You Went Into The Garden
You went into garden, and you walk in the garden,
And you’ll be in the garden until evening.
I feel the cruel annoyance,
That I’m not walking in the garden with you.
O, this garden! It is behind the sea expanse…
Behind sea expanse this garden is!
Your eyes, poured with sadness,
Not in any eyes – I know – stares.
I see you, like you see mine, shore,
But – enchanted upon the shores –
You will not come to feed my trouts,
And I – luxuriate in your colors.
What’s sea to us? People share us,
And not enemies, and – more frightening – friends…
But day will be, we’ll be together
As it is forbidden to be together for us!
Ты не шла…
Целый день хохотала сирень
Фиолетово-розовым хохотом.
Солнце жалило высохший день.
Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?)
Ты не шла. Хохотала сирень,
Удушая пылающим хохотом…
Вдалеке у слепых деревень
Пробежал паровоз тяжким грохотом.
Зло-презло хохотала сирень,
Убивая мечты острым хохотом.
Да. А ты все не шла — целый день.
А я ждал (Может быть, этот вздох о том?..)
До луны хохотала сирень
Беспощадно осмысленным хохотом…
Ты не шла. В парке влажная тень.
Сердце ждет. Сердце бесится грохотом.
— Отхохочет ли эта сирень?
Иль увянет, сожженная хохотом?!
You Did Not Go…
Lilac laughed the day in whole
With laughter rose-purple…
The dried up day sun pitied.
You didn’t go (Maybe it is sigh about it?)
You didn’t go. The lilac laughed,
Stifling with the blazing laughter…
At blind villages, far away,
Ran the train with heavy thunder.
Lilac laughed angrily,
With sharp laughter it dreams was killing.
Yes. And you didn’t go, - all day.
And I waited. (Maybe it is sigh about it?)
To the moon the lilac laughed,
With laughter merciless-sensible…
You didn’t go. In park is damp shade.
Heart waits, with thunder heart goes mad.
Will the lilac laugh out loud?
Or, burned with the laugh, will fade?
Ты отдалась
Ты отдалась вчера на редкость мило:
Так радостно, так просто отдалась.
Ты ждущих глаз своих не опустила,
Встревоженных не опустила глаз.
Была скромна. Слегка порозовела.
Чуть улыбнулась уголками губ.
Покорливое трогательно тело,
И вступ в него — упругий, сладкий вступ.
Ты девушкою, женщина, казалась
По некоторым признакам, но все ж
По-женски и со вкусом отдавалась,
Да так, что, вспомнив, вздрогнешь и вздохнешь.
You gave yourself up
You gave yourself up yesterday quite nicely:
So joyfully, so simply to give up.
You did not lower your waiting eyes, you
Did not lower the eyes uptight.
You were humble. You were pink slightly.
Barely smiled with corners of lips.
The submissive touching body,
And in it – entry resilient, entry sweet.
You, woman, seemed a maiden
By some signs, but still
Was given with taste and like a woman,
That will, remembering, shudder and breathe.
Вы знаете осеннюю весну
Вы знаете осеннюю весну
Своей любви унылых увлечений,
Своей души сонливых пробуждений, —
Встречали ль вы осеннюю весну?
Какая ширь стыдливых сновидений!
Какая пропасть к огненному сну!
Ценили ль вы осеннюю весну,
Весну своих бесплотных увлечений?
Улыбок нет. Живительные слезы
You know autumn spring
You know autumn spring
Its love’s sad hobbies,
Of the soul’s sleepy awakenings, -
Did you meet the autumn spring?
What breadth of shameful dreams!
What abyss in the fiery sleep!
Did you appreciate autumn spring,
Spring of your fruitless hobbies?
There is no smile. Living tears
Вы это знаете
Так и жила бы ты в безвестности
Для ласки жаждущей души,
Когда б не встретил этой местности,
Полузаброшенной в глуши.
Так ты и свыклась бы с избушками
И коротала бы свой век,
Судьбой довольная, с подружками,
Как деревенский человек.
Так и не знала бы ты сладости,
Но и туманности идей,
Ценила б маленькие радости
И прожила бы без затей.
И жизнь растения убогая
Тебе была бы по плечу.
Прошла бы ты своей дорогою,
А я своей, — да не хочу!
Какой привлек тебя приманкою,
Иль сблизил нас с тобою Бог —
Я полюбил тебя крестьянкою,
А сделать «барыней» не мог.
А ты меня, моя желанная,
Не стала делать «мужиком».
Ты мне всегда казалась странною,
И странен я тебе — умом.
Ах, нет у нас единомыслия,
Да и не будет никогда:
Тебе я чужд пытливой мыслию,
Ты равнодушием чужда.
Всегда в когтях у цепкой бедности,
Не наживали мы добра.
Не хорошела ты — от бледности,
Я — от невзгоды серебра.
Так наши жизни мирно сгублены
Любовью глупою одной,
И силы силами притуплены:
Мои — тобой, твои же — мной.
Расстаться поздно, горемычная, —
Друг другом жизнь озарена…
Итак, история обычная
Здесь в сотый раз повторена.
* * *
О, люди, жалкие, бессильные,
Интеллигенции отброс,
Как ваши речи злы могильные,
Как пуст ваш ноющий вопрос!
Не виновата в том крестьянская,
Многострадальная среда,
Что в вас сочится кровь дворянская,
Как перегнившая вода.
Что вы, порывами томимые,
Для жизни слепы и слабы,
Что вы, собой боготворимые,
Для всех пигмеи и рабы.
Как вы смешны с тоской и мукою
И как несносны иногда…
Поменьше грез, рожденных скукою!
Побольше дела и труда!
You know this
Thus you would live without fame
For thirsty soul’s tenderness,
When would I meet this land,
In the semi-abandoned backwoods.
Thus you would be used to huts
And would while away your time,
In fortune glad, with the girlfriends,
Like a village man.
You would not know sweetness,
But in the fog of ideas,
You would value little joys
And would have lived without deeds.
And wretched life of the plant
You would be able to shoulder.
You would come another way
And I mine own – but I don’t desire!
Someone lured you with a bait,
Or brought us together God –
I loved you as a woman peasant,
And to make “mistress” I could not.
And you, my desired,
Could not make me into a “man.”
You always to me strange appeared,
And I am strange to you – in mind.
Ah, we do not have unanimity
And never will it possess:
I’m alien to you with thought inquisitive,
You’re alien with indifference.
Thus in claws by poverty tenacious,
The good we did not live.
Weren’t you getting prettier – from paleness,
I – from silver misery.
Thus our lives are peacefully ruined
By one stupid love,
And strengths with strengths are dulled:
Mine – with you, yours – with mine.
It’s late to part, one miserable –
With one another is illuminated life…
Thus the story ordinary
Is repeated here a hundredth time.
***
O, pitiful, powerless people,
Garbage of intelligentsia,
How your grave speeches are evil,
How empty is your whining question!
Not guilty of this is the peasant,
Long-suffering environment,
That in you oozes noble blood,
Like water that has gone to rot.
That you, with fits tormented,
Are too blind and weak for life,
That you, by self idolized,
For all pygmies and slaves.
How you are funny with angst and sorrow
And sometimes unbearable…
Remember dreams, born in boredom!
More action and labor!
Вы стоите на палубе за зеркальною рубкою
Вы стоите на палубе за зеркальною рубкою
И грызете, как белочка, черносливную косточку…
Вы — такая изящная и такая вы хрупкая,
Вы похожи на девочку и немного на ласточку…
Улыбаются весело два матроса у румпела,
Капитан донжуанствует, вам стихи декламируя,
О таинственном крейсере, о голубке под куполом,
То чаруя Мореллою, то Дарьяльской Тамарою…
You stand on the deck of mirror chopping
You stand on the deck of mirror chopping
And munch on plum seed like a squirrel…
You – so exquisite and fragile,
You look like a girl and a bit like a swallow…
Happily smile two seamen by the tiller,
Captain philanders, reciting you poems,
About dove under cupola, about secret cruiser,
Either Morelle or Daryalsky Tamara you charm…
Ты вошла в кабинет неожиданно
Ты вошла в кабинет неожиданно,
Упоительно снова обрадовав…
Твое сердце давно мне разгадано,
Но тобой его тайна не выдана.
Рассказать ли про все, что мной видано?
Рассказать ли?.. Но лучше — не следует.
Часто море кипенья не ведает,
А глядишь — вспыхнет шторм неожиданно.
You unexpectedly went into the cabinet
You unexpectedly went into the cabinet,
Again intoxicatedly making me happy…
I have long ago solved your heart,
But its secret is not wished by thee.
Would you talk about all that is given by me?
Would you talk?.. But not to do it – is better.
Sometimes the boiling does not know the sea,
And you stare – rises storm unawaited.
Обе вы мне жёны...
Обе вы мне жены, и у каждой дети —
Девочка и мальчик — оба от меня.
Девочкина мама с папой в кабинете,
А другой не знаю тысячу три дня.
Девочкина мама — тяжко ль ей, легко ли —
У меня, со мною, целиком во мне.
А другая мама где-то там на воле,
Может быть, на море, — может быть, на дне.
Но ее ребенок, маленький мой мальчик,
Матерью пристроен за три пятьдесят.
Кто же поцелует рта его коральчик?
Что же: я невинен или виноват?
Ах, я взял бы, взял бы крошку дорогого,
Миленького детку в тесный кабинет.
Девочкина мама! слово, только слово! —
Это так жестоко: ты ни «да», ни «нет»!
You were both my wives…
You were both my wives, and of each children –
Boy and girl – are both from me.
The girl’s mom is with father in the office,
Another I don’t know for thousand three days.
The girl’s mother – is it hard or easy for her –
With me, near me, entirely in me.
And somewhere in freedom is another mother,
Maybe on the bottom – maybe in the sea.
But the child of hers, her boy little,
Is attached by mother for three fifty.
Who will kiss his mouth’s coral?
Who: Am I innocent or am I guilty?
Ah, I’d take, I’d take the dear kid,
Little child into tight parlor.
The girl’s mother! Word, only word!
It’s so cruel: You’re not “yes,” not “no.”
Тебе не понравится сказка моя
Тебе не понравится сказка моя,
Но сказок иных я не знаю.
Она голубая и ласковая,
Ее посвящаю Синаю.
Вспомянь: «Не убий!» — и, накаливая
Святые слова в сердце мерзлом,
Люби и прощай, вся эмалевая,
В злом мире, еще до сих пор злом…
Ты сказки ждала, а не заповеди,
Но заповедь — что? и что — сказка?
Воскресни и жизнью врага победи…
Совет мой тебе не указка!..
You will not like the fairy tale of mine
You will not like the fairy tale of mine,
But I know no other.
She is blued and tender,
I to her dedicate Sinai.
You will recall: “Don’t kill!” – and, warming
Holy words in heart frozen,
Love and forgive, all of enamel,
In evil world that is still evil…
You awaited tales, and not sermons,
But sermon – what? And what – tale?
Resurrect and with life conquer foe…
My advice you won’t yourself tell!..
Ты ко мне не вернешься…
Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки, крошки вроде крола:
У тебя теперь дачи, за обедом — омары,
Ты теперь под защитой вороного крыла…
Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат,
Он скрывает бескрылье утомленных плечей…
Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах
Погасил за целковый вспышки поздних лучей!..
Ты ко мне не вернешься, даже… даже проститься,
Но над гробом обидно ты намочишь платок…
Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца,
В платье радостно-жалком, как грошовый цветок.
Как цветок… Помнишь розы из кисейной бумаги?
О живых ни полслова у могильной плиты!
Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги, -
Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!.
You Will Not Return To Me
You will not return to me even for Tamara,
For our little daughter, that sweet little thing:
You have summer houses and you eat lobster now,
You are under protection of a raven's wing.
You will not return to me: Velvet dresses you wear;
They the winglessness of tired shoulders disguise...
You will not return to me: on the cards the soothsayer
For a ruble put out the flash of final rays...
You will not return to me, even to say so long -
On the casket you'll wet the shawl in offense...
You will not return to me in a dress made of cotton -
Like a cheap flower, a quiet, joyful-pitiful dress.
Like a flower... recall roses of muslin paper?
Living have not a half word at a grave plate.
You will not return to me: dreams are mages no longer -
I will die all alone, do you understand that?
Ты, вероятно, помнишь, да и забыть могла ли
Ты, вероятно, помнишь, да и забыть могла ли,
Хотя бы и старалась навеки позабыть
Те вечера и ночи, когда с тобой мечтали —
И как с тобой мечтали счастливыми мы быть!
Ты, вероятно, знаешь, да и не знать возможно ль,
Хотя бы и хотела ты этого не знать, —
Что я виной несчастью… Но ты-то, ты тревожно ль
Относишься, что стражду и буду впредь страдать?
Ты, вероятно, веришь, да и не верить странно,
Хотя бы и не верить отраднее подчас, —
Что встреча наша мною так пламенно желанна,
Что в этот час — прощенье, а нет, — мой смертный час…
You, probably, remember, and could you forget
You, probably, remember, and could you forget,
Although you could not forget for centuries
The evenings and the nights, where we dreamt –
And how we dreamed of happiness!
You know, and is it allowed, probably,
Although you wanted this not to know, -
That I’m with guilt of misery… But you, anxiously
Will relate, that I sorrow and will still sorrow?
You, probably, believe, and it’s strange not to believe,
Although not to believe is joyful sometimes, -
Thus our meeting is fiercely willed by me,
That in this hour – forgiveness, and not, - my hour of parting.
Ваши глаза
В недоверчивых Ваших глазах, рассеянно-мягких,
Чуть презрительных, умных глазах
Отражаются мглисто незримые маки
На журчащих безводных ручьях…
Да, забвенье без отдыха, без утоленья
Жажда жуткая — глаз Ваших суть.
Здесь, пожалуй, доха неуместна оленья —
Вас похитив, в нее завернуть…
Я смотрю в глубину безразлично-прохладных,
Скорбно-наглых и злых Ваших глаз,
Иногда золотых, иногда шоколадных,
Постигая, что мир не для Вас.
Слишком дни монотонны, а ночи надрывны,
Пошлость или капризный излом.
Человек не родился, а люди противны
И уж так примитивны при том!..
Your eyes
In your untrusting eyes, absently-soft,
Eyes a bit intelligent, contemptuous,
Invisible poppies reflected in haze
On the babbling waterless streams…
Yes, oblivion without quenching, without rest
Awful is thirst – truth of your eyes.
Here, perhaps, deer coat is out of place –
Kidnapped you, wrap her up…
I looked into depth indifferent-chilly,
Your eyes are sorrowing-impudent and evil,
Sometimes golden, sometimes chocolate,
That world is not for you I understand.
The days are monotonous, and nights hysterical,
Lowliness or fractures capricious.
Man is not born, and noisome are people
And so primitive in it!..
Твой домик
И.Д.
Твой домик затерян в уснувшем лесу,
Где речки капризны извивы.
Утрами ты любишь смотреть на росу —
На слезы тоскующей ивы.
Мой угол — где улицы, ругань и шум.
Оградой от них подоконник,
Где роза улыбкой чарует мой ум.
— Ты — ивы, я — розы поклонник.
Your house
I.D.
Your home is lost in the sleeping wood,
Where capricious are the twists of the river.
In the morning you like to look at dew –
At the tears of the grieving willow.
My corner – where there’s streets, shouting and noise.
Windowsill from those as fence,
Where with smile charms my mind the rose.
You – us, I – fan of rose.
Твои поцелуи
Твои поцелуи похожи на розу,
Которая ветром прижата к другой.
Твои поцелуи похожи на грезу,
На грезу о жизни какой-то иной…
Лобзанья твои исступленно лазурю
(Для самоубийцы пленителен гроб…)
Твои поцелуи похожи на бурю!
На бездну! на хаос! на зной! на потоп!
Your kisses
Your kisses look like a rose,
Which by the wind is pressed to another.
Like a dream are your kisses,
To dream of life another.
Your kisses frantic with azure
(Appealing is coffin to the suicide…)
Your kisses look like a storm!
To abyss! To chaos! To heat! To the flood!
Твои уста — качели лунные
Твои уста — качели лунные,
Качели грезы…
Взамен столбов две ручки юные,
Как две березы,
Сольем в дуэт сердечки струнные
Виолончели…
Люблю уста, качели лунные,
Твои качели!
Your lips – moon swing
Your lips – moon swing,
Swing of dreams…
Instead of poles two rivers young,
Like two birch trees.
Will pour into duet
The heart cello’s strings.
I love the lips, swing of the moon,
Your swing!
Твое утро
С постели
Встала.
На голом теле
Дымится ало
И стынет сон.
Улыбки дрожко
Стрекозят крылья.
В глазах — умилье…
Еще немножко, —
И под уклон!
Your morning
Rose
From bed.
On naked body
Scarlet
Dream smokes and chills.
Trembling smiles
Make wings of dragonflies.
Tenderness – in the eyes…
A little bit
More – and under slant!
Имя твое
Имя твое означает победу
И знаменует мое бытие.
Я передам невозбранному бреду
Победоносное имя твое.
Имя твое отдает земляникой —
Спелой, просолнечной, земляной.
Ягодой алой подругу окликай —
Свежей викторией, светом хмельной.
Имя твое обессмертил Кнут Гамсун.
Северность в южных таится чертах.
Имени этому сладко предамся,
Боль оставляющему на устах!
Your name
Your name means victory
And marks the being of mine.
I will give to unrestricted insanity
Your victorious name.
Your name gives away the strawberry –
Ripe, sun-lit, earthy.
Call out the girlfriend with scarlet berry –
With fresh Victoria, with light intoxicating.
Your name immortalized Knut Gamsun.
Northernness hides in southern lands.
I’ll sweetly surrender to this name,
On the lips leaving pain!
Твои стихи
Твои стихи «не по сезону»:
В них дух романтики высок.
Я строгой критикой не трону
Нетронутости милых строк…
В них отзвук рыцарской эпохи:
Роброны, фижмы, менуэт,
Любовь и страсть, мечты и вздохи —
Все то, чего отныне нет.
В твоих стихах слегка жеманно,
Мечтательно, светло, тепло.
Ты нам поешь о чем-то странном,
О том, что навсегда ушло.
Обворожительно и грустно
Становится при чтеньи их:
Ты увлекаешь нас искусно
В века и дел, и чувств иных.
Ты, хрупкая, ценима мною,
И, если знать желаешь ты,
Твои стихи не что иное,
Как очень «хрупкие цветы»…
Your poems
Your poems are “not for season”:
In them romantic spirit is high.
I will not touch with strict criticism
Intactness of the dear lines…
In them the knights’ epoch’s repercussion
Dresses, panniers and French dance,
Dreams and sighs, love and passion –
All that, of which there’s none henceforth.
It’s slightly cutesy in your poems,
Dreaming, warm, light.
Of something strange you are singing,
Of what forever has gone by.
Charmed and sorrowfully
He stands before them as they read:
You attract us artfully
Into other feelings, and centuries and deeds.
You, fragile one, appreciated by me,
And, if you wish to know,
Your poems are not something other,
As very “fragile flowers”…
Твоя дорожка
Свежей душистого горошка,
И значит — свежести свежей,
Немножко больше, чем немножко,
Ты захотела стать моей…
И к свежим я влекусь озерам
В незаменимости лесной,
Твоим сопровождаем взором,
Сопутствуем твоей весной.
Он сник, услад столичных демон,
Боль причинивший не одну…
Я платье свежее надену!
Я свежим воздухом вздохну!
Я — твой! Веди меня! Дорожка,
Мне выисканная тобой, —
Свежей душистого горошка:
Свежее свежести самой!
Your Road
Fresher than the fragrant pea,
And – fresher than freshness, it means,
A bit more than a little bit,
You wanted to become mine…
And to fresh lakes I’m being pulled
In forest indispensability,
We accompany with your look,
We accompany with your spring.
He wilted, demon of capital delights,
Having caused not to one pain…
I will put on the fresher dress!
The fresh air I will inhale!
I – am yours! Drive me!
Road, found by you to me,
Fresher than the fragrant pea:
Fresher than freshness can be!
Юрьев
Где Эмбах, берег свой понурив,
Течет лифляндскою землей,
Как центр культурный, вырос Юрьев,
Такой радушный и живой.
Он, переназванный из Дерпта,
Немецкий дух не угасил.
В моих стихах найдется лепта
И Юрьеву, по мере сил.
О ты, столетняя крапива,
Нам расскажи про прежний пир,
Про вкус студенческого пива,
Про лязг студенческих рапир;
Нам расскажи о глазках Гретхен,
Сентиментально-голубой,
И о беседке в парке ветхой,
О кознях, деянных тобой…
О романтической эпохе,
О рыцарстве былых времен,
Как упоенны были вздохи,
И как безоблачен был сон!..
Yury’s
Where’s Embach, drooping his shore,
Pours with the ground Livonian,
Like cultural centre Yuri did grow,
Thus alive and cordial.
He, having been from Tartu called,
German spirit did not deflower.
In my poems is found a band
And Yuri’s, in the measure of power.
Oh you, hundred-year-old nettle,
Tell us about the previous feast,
About the taste of the student beer,
About the clang of rapiers of students;
Tell us about the eyes of Gretchen,
Blue sentimentally,
About the arbor in the park decrepit,
About horses, deeds with thee…
About the romantic epoch,
About the knighthood of the former times,
And intoxicated are the former sighs
And so serene had been the dream!..