Tsvetayeva Short Poems Part 3

Girlfriend

“The dogs are from the chain released”

To Germany

“Joy of all innocent eyes”

“Insanity - and good reason”

To Anna Akhmatova

“Frivolity – dear sin”

“Voices with their promising game”

“Indefinitely ships don't sail”

“What do they see? A coat”

“I like it that you're burning not for me”

“My ancestor was a rider”

To Asya

“And may you pass for sisters”

“Sleep the rattles and dogs of neighbors”

“In fog, bluer than incense”

“With great tenderness – what for”

“All Georges in uniform slender”

“Lord Byron! You forgot of me!”

“Did not follow ten commands, did not go to communion”

“Like flattery burning and honed”

“There is no day's temptation”

“I did not get to love thee”

“I know the truth! All old truths – be gone!”

“Two suns freeze – Do have mercy, lord, be blessed!”

“A flower to a chest pinned”

“The gypsy passion of parting”

“The full moon and the fur of bear”

“To be in hell for us, ardent sisters”

“Day that died out”

“They lie, hastily written”

“Any voice was given to me”

“I unlocked the iron casket”

“I have planted apple tree”

“I take a walk on the lake. Shore is steep.”

“Nobody took aught away”

“Gathering the loved ones to go”

“You throw up the head”

“Where comes from this tenderness?”

“Flew into the silver shards”

“Not today – tomorrow melts the snow”

“Pigeons soar, silver, lost and of evening”

“Still and still song”

“Not by windy wind – till – autumn”

“Death from woman. Here is sign”

“Has caught up with him a strange illness”

“My canopies are carpeted”

“I go out on the porch – listening”

“On day of Annunciation”

“The season of Annunciation”

“The fourth year. Eyes”

“To overlook the girls, if did not sour the kvas”

“Dimitri! Marina! In the world”

Poems About Moscow

“A fierce broad has told”

“And with this lion’s”

“Be merry, soul, eat and drink!”

“Brothers, one erect way for us all”

“Everywhere run roads”

“People flatter my soul, and”

“I will call you dear – won't miss me when I'm gone!”

Insomnia

Poems to Blok

“That’s it in the mirror”

“You were for me like mom at the time”

“I come to you in the dark midnight”

“I sell! I sell! I sell!”

“Much has been by you traveled”

To Akhmatova

“The white sun and the low, low clouds”

“Suddenly I went”

Daniel

“Not my sadness, not my concern”

“And he's looked, like they don't look”

“God went over from worries”

“To find way to lips and bed”

“I'll conquer you from all the lands, from all the sky”

“And he has sailed – Moses in a basket!”

“At the curling of eyelashes”

“To you, my rival, I will come sometime”

“And on the hand of one on one”

“There, from century, on the earth, till centuries”

“And not weeping without purpose”

To Jews

 


 

ПОДРУГА

 

1

 

Вы счастливы? -- Не скажете! Едва ли!

И лучше -- пусть!

Вы слишком многих, мнится, целовали,

Отсюда грусть.

 

Всех героинь шекспировских трагедий

Я вижу в Вас.

Вас, юная трагическая леди,

Никто не спас!

 

Вы так устали повторять любовный

Речитатив!

Чугунный обод на руке бескровной-

Красноречив!

 

Я Вас люблю. -- Как грозовая туча

Над Вами -- грех --

За то, что Вы язвительны и жгучи

И лучше всех,

 

За то, что мы, что наши жизни -- разны

Во тьме дорог,

За Ваши вдохновенные соблазны

И темный рок,

 

За то, что Вам, мой демон крутолобый,

Скажу прости,

За то, что Вас -- хоть разорвись над гробом!

Уж не спасти!

 

За эту дрожь, за то-что -- неужели

Мне снится сон? --

За эту ироническую прелесть,

Что Вы -- не он.

 


 

Girlfriend

 

1

 

You're happy? You won't say! Barely!

Better let go!

You kissed too many, I do think,

Therefrom, sorrow.

 

All heroines of Shakespeare's tragedies

In you I see.

Nobody saved you, you the young

Tragic lady.

 

You are so tired of repeating

Love's charm!

Eloquent, the pig iron bracelet

On bloodless arm.

 

I love you. - Like a thundercloud

Above you - sin -

Because you're best of all and caustic

And sting,

 

Because in darkness of the roads differ

Our lives and we,

For your inspired enticement and

Dark destiny,

 

Because to you, my round-headed demon,

"Forgive" I'll say,

Because you - tear apart above the coffin! -

Cannot be saved!

 

For this trembling, because - is it not so -

I have a dream? -

For the ironic beauty of this,

That you - aren't he.


 

2

 

 

Под лаской плюшевого пледа

Вчерашний вызываю сон.

Что это было? -- Чья победа? --

Кто побежден?

 

Всe передумываю снова,

Всем перемучиваюсь вновь.

В том, для чего не знаю слова,

Была ль любовь?

 

Кто был охотник? -- Кто -- добыча?

Всe дьявольски-наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот?

 

В том поедиGнке своеволий

Кто, в чьей руке был только мяч?

Чье сердце -- Ваше ли, мое ли

Летело вскачь?

 

И все-таки -- что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?


2

 

Under caresses of an ivy

Plaid I recalled yesterday's dream.

Whose victory? Who's been defeated?

What has it been?

 

Rethinking everything once more,

Torturing myself once again.

In this, for which no word I know,

Had love ever been?

 

Who was the hunter? Who - the hunted?

All is reversed as if by Satan!

What did the loudly purring Siberian

Cat, understand?

 

In this self-willing one another

Who in whose hand was but a ball?

Whose heart flew - yours or mine,

Do you recall?

 

And still again - what has it been too?

What do I want, what do I pity?

And I don't know: Did I win? Did you

Conquer me?


 

3

 

Сегодня таяло, сегодня

Я простояла у окна.

Взгляд отрезвленной, грудь свободней,

Опять умиротворена.

 

Не знаю, почему. Должно быть,

Устала попросту душа,

И как-то не хотелось трогать

Мятежного карандаша.

 

Так простояла я -- в тумане-

Далекая добру и злу,

Тихонько пальцем барабаня

По чуть звенящему стеклу.

 

Душой не лучше и не хуже,

Чем первый встречный -- этот вот,

Чем перламутровые лужи,

Где расплескался небосвод,

 

Чем пролетающая птица

И попросту бегущий пес,

И даже нищая певица

Меня не довела до слез.

 

Забвенья милое искусство

Душой усвоено уже.

Какое-то большое чувство

Сегодня таяло в душе.


 

3

 

Today was melting, and today

Before the window I did stand.

A sober look, a freer chest,

I'm satisfied just once again.

 

I don't know why. Perhaps the soul

Has simply grown tired of it all,

And somehow the rebellious pencil

I do not wish to touch at all.

 

Distant to good and evil both,

Inside the fog I stood, and thus,

Was lightly drumming with my finger

Upon the barely sounding glass.

 

It is indifferent to the soul

Than this one you first met - say I -

Than mother-of-the-pearl mud puddles

Where in full pleasure splashed the sky,

 

Than bird that overhead is flying

And dog that's simply running by

And even the impoverished singer

Did not begin to make me cry.

 

The dear art of oblivion

The soul has mastered all the way.

Some overwhelmingly big feeling

Melted within my soul today. 


 

4

 

 

Вам одеваться было лень,

И было лень вставать из кресел.

-- А каждый Ваш грядущий день

Моим весельем был бы весел.

 

Особенно смущало Вас

Идти так поздно в ночь н холод.

-- А каждый Ваш грядут цнй час

Моим весельем был бы молод.

 

Вы это сделали без зла,

Невинно и непоправимо.

-- Я Вашей юностью была,

Которая проходит мимо.


 

4

You were too lazy to get dressed,

Too lazy to get up for me.

And every following day for you

Would have been happy with my glee.

 

To come so late on a cold night

Embarrassed you especially.

And every following hour for you

Would have been young with this my glee.

 

I was the youth that passed you by -

You did this without ill intent,

Your actions were in every way

Incorrigible, innocent.


 

5

 

Сегодня, часу в восьмом,

Стремглав по Большой Лубянке,

Как пуля, как снежный ком,

Куда-то промчались санки.

 

Уже прозвеневший смех...

Я так и застыла взглядом:

Волос рыжеватый мех,

И кто-то высокий -- рядом!

 

Вы были уже с другой,

С ней путь открывали санный,

С желанной и дорогой, --

Сильнее, чем я -- желанной.

 

-- Oh, je n'en puis plus, j'etouffe(1)*-

Вы крикнули во весь голос,

Размашисто запахнув

На ней меховую полость.

 

Мир -- весел и вечер лих!

Из муфты летят покупки...

Так мчались Вы в снежный вихрь,

Взор к взору и шубка к шубке.

 

И был жесточайший бунт,

И снег осыпался бело.

Я около двух секунд --

Не более -- вслед глядела.

 

И гладила длинный ворс

На шубке своей -- без гнева.

Ваш маленький Кай замерз,

О Снежная Королева.


 

5

 

Today, around eight, dashing through

Big Lubanka straight ahead,

Like bullet, like snowball,

Somewhere rushed the sled.

 

Already the laughter rang...

I froze as I peered:

Red down of the hair

And somebody tall was near!

 

We were with another, and opened

Another sled route, I thought,

With things that were dear to me -

More strongly, than I did want.

 

"O, je n'en puis plus, j'etouffe!" -

You screamed in full voice of yours,

And boldly went tucking in

The hollow of fur on her.

 

World is happy, and evening is bold!

From the muff purchases fly...

Thus you rushed in a snowstorm,

Coat to coat, eye to eye.

 

And cruelest mutiny happened,

And white snow did pour.

I followed you with my eyes

For two seconds - and no more.

 

And caressed the longish nap

Upon his coat - without wrath.

O Snow Queen! Your little Kai

Is frozen to death.


 

6

 

Ночью над кофейной гущей

Плачет, глядя на Восток.

Рот невинен и распущен,

Как чудовищный цветок.

 

Скоро месяц -- юн и тонок --

Сменит алую зарю.

Сколько я тебе гребенок

И колечек подарю!

 

Юный месяц между веток

Никого не устерег.

Сколько подарю браслеток,

И цепочек, и серег!

 

Как из-под тяжелой гривы

Блещут яркие зрачки!

Спутники твои ревнивы? --

Кони кровные легки!


6

 

At night over coffee grounds

Looking to the east she cries.

Mouth is innocent and licentious,

Just like monster flowers.

 

Soon the crescent, young and slender

Will replace the scarlet dawn.

How many will I give you,

As a gift, of rings and combs!

 

The young moon guarded

No one among the branches,

How many I give of bracelets,

And the earrings and the chains!

 

How from a mane that has been heavy

Pupils shimmer bright!

Do your satellites you envy?

The blood stallions are light!


 

7

 

Как весело сиял снежинками

Ваш -- серый, мой -- соболий мех,

Как по рождественскому рынку мы

Искали ленты ярче всех.

 

Как розовыми и несладкими

Я вафлями объелась -- шесть!

Как всеми рыжими лошадками

Я умилялась в Вашу честь.

 

Как рыжие поддевки-парусом,

Божась, сбывали нам тряпье,

Как на чудных московских барышень

Дивилось глупое С"абье.

 

Как в час, когда народ расходится,

Мы нехотя вошли в собор,

Как на старинной Богородице

Вы приостановили взор.

 

Как этот лик с очами хмурыми

Был благостен и изможден

В киоте с круглыми амурами

Елисаветинских времен.

 

Как руку Вы мою оставили,

Сказав: "О, я ее хочу!"

С какою бережностью вставили

В подсвечник -- желтую свечу...

 

-- О, светская, с кольцом опаловым

Рука! -- О, вся моя напасть! --

Как я икону обещала Вам

Сегодня ночью же украсть!

 

Как в монастырскую гостиницу

-- Гул колокольный и закат --

Блаженные, как имянинницы,

Мы грянули, как полк солдат.

 

Как я Вам -- хорошеть до старости --

Клялась -- и просыпала соль,

Как трижды мне -- Вы были в ярости!

Червонный выходил король.

 

Как голову мою сжимали Вы,

Лаская каждый завиток,

Как Вашей брошечки эмалевой

Мне губы холодил цветок.

 

Как я по Вашим узким пальчикам

Водила сонною щекой,

Как Вы меня дразнили мальчиком,

Как я Вам нравилась такой...


 

7

 

 

How happily shone with the snowflakes

The fur, yours – gray, mine – of sable,

As of the Christmas marketplace

They sought for band brighter than all.

 

Like with pink and unsweetened

Waffles I fill myself – six times!

As if with horses that were red

In your honor I was touched.

 

Like the red underwear – sail it is,

Swearing, all the rags they sold,

That at the lovely Moscow ladies

Marveled the stupid dames of old.

 

Like hour, when people come apart,

Cathedral grudgingly we did enter

Like on the ancient mother of God

You have suspended the stare.

 

Like this face with frowning eyes

Was both gaunt and benign

In round case with round cupids

Of the Elizabethan times.

 

How you have left my abode,

Saying, “I don't want her at all!”

With such care they have inserted

Into the candlestick – yellow candle...

 

O, social one, with opal ring

The hand – oh, to attack it’s mine!

I promised you an icon

That won't be stolen tonight!

 

Like in the monastery hotel -

Humming of bell towers and sunset -

The beatific, just like birthday girl,

We break out like a soldiers' regiment.

 

How am I to you – grow beautiful till old age,

I swore – and then I spilled the salt,

Like trice for me – you were in rage!

Exited king as if made of gold.

 

How much my head you were squeezing

Caressing every curl,

How your brooches enamel

On my lips the flower would chill.

 

How I along your narrow fingers

Drove your sleepy cheek,

How you, calling me boy, were teasing

How me as such you liked.


8

 

Свободно шея поднята,

Как молодой побег.

Кто скажет имя, кто -- лета,

Кто -- край ее, кто -- век?

 

Извилина неярких губ

Капризна и слаба,

Но ослепителен уступ

Бетховенского лба.

 

До умилительности чист

Истаявший овал.

Рука, к которой шел бы хлыст,

И -- в серебре -- опал.

 

Рука, достойная смычка,

Ушедшая в шелка,

Неповторимая рука,

Прекрасная рука.


 

8

 

Just like a young plant sprout

The neck is high and free.

Who'll tell the name, who - years,

Who - place, who - century?

 

The curve of not bright lips

Is capricious and wan,

But blinding is the terraced

Forehead of Beethoven.

 

Clean to endearment

Is the molten oval.

A hand, in which a whip would do,

And - in the silver - opal.

 

Hand, meriting a fiddlestick,

Gone into precious silk,

A beautiful hand also,

A hand that is unique.


 

9

 

Ты проходишь своей дорогою,

руки твоей я не трогаю.

Но тоска во мне -- слишком вечная,

Чтоб была ты мне -- первой встречною.

 

Сердце сразу сказало: "Милая!"

Всe тебе -- наугад -- простила я,

Ничего не знав, -- даже имени! --

О, люби меня, о, люби меня!

 

Вижу я по губам -- извилиной,

По надменности их усиленной,

По тяжелым надбровным выступам:

Это сердце берется -- приступом!

 

Платье -- шелковым черным панцирем,

Голос с чуть хрипотцой цыганскою,

Всe в тебе мне до боли нравится, --

Даже то, что ты не красавица!

 

Красота, не увянешь за лето!

Не цветок -- стебелек из стали ты,

Злее злого, острее острого

Увезенный -- с какого острова?

 

Опахалом чудишь, иль тросточкой, --

В каждой жилке и в каждой косточке,

В форме каждого злого пальчика, --

Нежность женщины, дерзость мальчика.

 

Все усмешки стихом парируя,

Открываю тебе и миру я

Всe, что нам в тебе уготовано,

Незнакомка с челом Бетховена!

 

 


 

9

 

You pass me by as you stroll,

I don't touch your hand at all.

But my angst is eternal yet,

That you be the first I met.

 

Heart said "Darling!" out of control,

I forgave you it all,

Knowing nothing - not even the name!

Love me, love me, I exclaim.

 

From the curve of your lips with one glance

I see their forced arrogance,

By above brows jutting out:

This heart storms, no doubt.

 

With a black silk armor - dress,

Voice with gypsy hoarseness,

Until pain I love all things in thee,

Even that you are not a beauty.

 

Beauty, in summer won't wilt!

Not a flower - you're a stalk made of steel,

Meaner than mean, sharper than sharp, I say,

From what island were you born away?

 

With a rod you do wonders, with a fan -

In each bone and in each vein,

In the form of each finger full of rage -

Woman's tenderness, boy's courage.

 

Parrying all ridicules with verse

I open for you and the Universe

All that's ready in you, fine one,

Stranger with forehead of Beethoven!


 

10

 

Могу ли не вспомнить я

Тот запах White-Rose1 и чая,

И севрские фигурки

Над пышащим камельком...

 

Мы были: я -- в пышном платье

Из чуть золотого фая,

Вы -- в вязаной черной куртке

С крылатым воротником.

 

Я помню, с каким вошли Вы

Лицом -- без малейшей краски,

Как встали, кусая пальчик,

Чуть голову наклоня.

 

И лоб Ваш властолюбивый,

Под тяжестью рыжей каски,

Не женщина и не мальчик, --

Но что-то сильней меня!

 

Движением беспричинным

Я встала, нас окружили.

И кто-то в шутливом тоне:

"Знакомьтесь же, господа".

 

И руку движеньем длинным

Вы в руку мою вложили,

И нежно в моей ладони

Помедлил осколок льда.

 

С каким-то, глядевшим косо,

Уже предвкушая стычку, --

Я полулежала в кресле,

Вертя на руке кольцо.

 

Вы вынули папиросу,

И я поднесла Вам спичку,

Не зная, что делать, если

Вы взглянете мне в лицо.

 

Я помню -- над синей вазой --

Как звякнули наши рюмки.

"О, будьте моим Орестом!",

И я Вам дала цветок.

 

С зарницею сероглазой

Из замшевой черной сумки

Вы вынули длинным жестом

И выронили-платок.


 

10

 

Can I or can't I remember

Your smell of tea and white-rose

And Sevres figures

Above blazing fireplace...

 

We were: I – in dress sumptious

From a cloth almost gold,

You – in black knitted coat

With wing-like collar.

 

With what face, I remember –

Without slightest paint,

How stood up, biting the finger,

Bending a bit the head.

 

And your power-loving forehead,

Under the weight of red paint,

No woman and no boy come to it -

But stronger than me instead!

 

With unreasonable movement

I stood, we were surrounded,

And someone in joking tone:

“Meet me, gentlemen.”

 

And hand with long movement

You put into my hand, and

Tenderly in my hand

Hesitated the ice shard.

 

With somebody, looking cross-eyed,

Anticipating skirmish, and

I half-lay down in an armchair

Whirling the ring upon the hand.

 

You took out a cigarette,

And I brought to you a match,

Not knowing what to do, if

You looked at me upon the face.

 

I recollect – blue vase above -

When shotglasses rang our

“O, be my Orestes!”

And to you I gave a flower.

 

With the lightning gray-eyed

From a black bag made of suede

You with a long gesture took out

A handkerchief – and dropped it.

11

 

Все глаза под солнцем -- жгучи,

День не равен дню.

Говорю тебе на случай,

Если изменю:

 

Чьи б ни целовала губы

Я в любовный час,

Черной полночью кому бы

Страшно ни клялась, --

 

Жить, как мать велит ребенку,

Как цветочек цвесть,

Никогда ни в чью сторонку

Глазом не повесть...

 

Видишь крестик кипарисный?

-- Он тебе знаком --

Все проснется -- только свистни

Под моим окном.


 

11

 

All eyes under sun are burning,

Day’s not equal day.

I tell you the case I alter

If I would change:

 

Whose lips did not kiss

In the lovers’ hour,

Who would at midnight

Dreadfully this vow:

 

Life, like mother order s child,

As the flower blooms

Nowhere on whose side

It’s not story with my eyes…

 

Do you see the cross of cypress?

It is dear to you –

All will happen – only whistle

Underneath my window.

 


 

12

 

Сини подмосковные холмы,

В воздухе чуть теплом -- пыль и деготь.

Сплю весь день, весь день смеюсь, -- должно

Выздоравливаю от зимы.

 

Я иду домой возможно тише:

Ненаписанных стихов -- не жаль!

Стук колес и жареный миндаль

Мне дороже всех четверостиший.

 

Голова до прелести пуста,

Оттого что сердце -- слишком полно!

Дни мои, как маленькие волны,

На которые гляжу с моста.

 

Чьи-то взгляды слишком уж нежны

В нежном воздухе едва нагретом...

Я уже заболеваю летом,

Еле выздоровев от зимы.


 

12

 

Blue are hills of Moscow,

In the warm air – dust and tar.

I sleep all day, laughing all day long,

Getting well from winter.

 

I walk home quietly:

Unwritten poems – no pity!

Knocking of wheels and roasted almond

Are than all of quatrains dearer to me.

 

Head is empty to delight,

For too full is the heart!

Like small waves, my days are there

On to whom I from a bridge stare.

 

Someone's gazes are too tender,

Having barely heated in soft air...

I already got sick from the summer,

Barely having recovered from winter.


 

13

 

Повторю в канун разлуки,

Под конец любви,

Что любила эти руки

Властные твои

 

И глаза -- кого -- кого-то

Взглядом не дарят! --

Требующие отчета

За случайный взгляд.

 

Всю тебя с твоей треклятой

Страстью -- видит Бог! --

Требующую расплаты

За случайный вздох.

 

И еще скажу устало,

-- Слушать не спеши! --

Что твоя душа мне встала

Поперек души.

 

И еще тебе скажу я:

-- Все равно-канун! --

Этот рот до поцелуя

Твоего был юн.

 

Взгляд-до взгляда -- смел и светел,

Сердце -- лет пяти...

Счастлив, кто тебя не встретил

На своем пути.


 

13

 

I'll repeat in hour of parting

When love comes to end

That I loved, yes that I loved truly

Your masterful hands

 

And the eyes - somebody isn't

Gifted with a glance! -

Those that answer are demanding

For a look every chance.

 

You with your thrice-cursed passion -

God sees all, say I!

And demanding a payment for

An accidental sigh.

 

And I tiredly say, to listen

Hurry not at all!

Why is it that your own soul 

Stands across my soul.

 

And again I'll also tell you:

All the same - hear this! -

Far too young was this my mouth

For your gentle kiss.

 

Glance is luminous and daring,

Heart - like five year old...

Happy's he who did not meet you

On your road.


 

14

 

 

Есть имена, как душные цветы,

И взгляды есть, как пляшущее пламя...

Есть темные извилистые рты

С глубокими и влажными углами.

 

Есть женщины. -- Их волосы, как шлем,

Их веер пахнет гибельно и тонко.

Им тридцать лет. -- Зачем тебе, зачем

Моя душа спартанского ребенка?


 

14

 

There are the names, like stuffy flowers,

And there are looks, like dancing flames...

There are the mouths dark and sinuous

With the corners deep and wet.

 

There's women. Like helmet their hair

Disastrously smells the fan.

He's thirty. What for now, what for

Is my soul to the Spartan babe?


 

15

 

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать -- куда Вам путь

И где пристанище.

 

Я вижу: мачта корабля,

И Вы -- на палубе...

Вы -- в дыме поезда... Поля

В вечерней жалобе --

 

Вечерние поля в росе,

Над ними -- вороны...

-- Благословляю Вас на все

Четыре стороны!

 


 

15

 

Before a mirror, where there's fog

And turbid sleep, your way

I want to try - where it will lead

And where there is the quay.

 

I see: the mast upon a ship,

And you - on deck, standing...

You - in the smoke of train... the fields

In lament of evening

 

The ravens flying overhead,

The evening fields in dew...

In all the four directions I

Am truly blessing you.

 

 


 

16

 

 

В первой любила ты

Первенство красоты,

Кудри с налетом хны,

Жалобный зов зурны,

 

Звон -- под конем -- кремня,

Стройный прыжок с коня,

И -- в самоцветных зернах --

Два челночка узорных.

 

А во второй-другой-

Тонкую бровь дугой,

Шелковые ковры

Розовой Бухары,

Перстни по всей руке,

Родинку на щеке,

Вечный загар сквозь блонды

И полунощный Лондон.

 

Третья тебе была

Чем-то еще мила...

 

-- Что от меня останется

В сердце твоем, странница?

 


 

16

 

In the first one you have loved

Primacy of beauty,

Curls with henna's flight,

Zurnah’s call with pity,

 

Ringing the flint under the horse,

Slender jump of stallion,

And – in semi-precious grains

Two patterned shuttles.

 

And in the second–other -

With an arc of a thin brow,

Carpets of silk

Bukhara’s pink

On all the arms the rings

Birthmark upon a cheek,

Through blondes the winter tan

And midnight London.

 

The third to you to be

With something still more dear...

 

What will remain of me

In your heart, traveler?


 

17

 

 

Вспомяните: всех голов мне дороже

Волосок один с моей головы.

И идите себе... -- Вы тоже,

И Вы тоже, и Вы.

 

Разлюбите меня, все разлюбите!

Стерегите не меня поутру!

Чтоб могла я спокойно выйти

Постоять на ветру.


 

17

 

Remembered: Dearer than all heads

To me is single hair upon my head.

And you go... you also, you also

And you too and you too.

 

Stop loving me, stop loving!

Don’t guard me in the morning!

That safely I could

Stand in the wind.


 

18

 

Уж часы -- который час? --

Прозвенели.

Впадины огромных глаз,

Платья струйчатый атлас...

Еле-еле вижу Вас,

Еле-еле.

 

У соседнего крыльца

Свет погашен.

Где-то любят без конца...

Очерк Вашего лица

Очень страшен.

 

В комнате полутемно,

Ночь -- едина.

Лунным светом пронзено,

Углубленное окно --

Словно льдина.

 

-- Вы сдались? -- звучит вопрос.

-- Не боролась.

Голос от луны замерз.

Голос -- словно за сто верст

Этот голос!

 

Лунный луч меж нами встал,

Миром движа.

Нестерпимо заблистал

Бешеных волос металл

Темно-рыжий.

 

Бег истории забыт

В лунном беге.

Зеркало луну дробит.

Отдаленный звон копыт,

Скрип телеги.

 

Уличный фонарь потух,

Бег -- уменьшен.

Скоро пропоет петух

Расставание для двух

Юных женщин.


 

18

 

The clock - what time it is?

Rang out.

Hollows of giant eyes,

Watered satin of the dress..

I just about see you, I guess,

Just about.

 

The neighboring porch

Has turned off the light.

Somewhere they love too much..

Your face's sketch

Is a scary sight.

 

It's semi-dark in the room,

Night is one under skies.

Pierced by the light of the moon

Window deepened -

Like sheet of ice.

 

"You give up" - the voice burst.

"I didn't fight, it was my choice."

Voice from the moon catches frost.

Voice - like from hundred verst

This same voice!

 

Between us stood ray of moon,

Moving the world everywhere.

Intolerably shone

Metal red-brown

Of crazy hair.

 

Run of the moon forgot

History's run.

Mirror breaks moon apart.

Knocking of hooves far apart,

Screeching of a cart.

 

Light on the street burned down,

Running fades.

A cock will crow soon

Parting for two young

Ladies.


 

* * * * *

 

Собаки спущены с цепи,

И бродят злые силы.

Спи, милый маленький мой, спи,

Котенок милый!

 

Свернись в оранжевый клубок

Мурлыкающим телом,

Спи, мой кошачий голубок,

Мой рыжий с белым!

 

Ты пахнешь шерстью и зимой,

Ты -- вся моя утеха,

Переливающийся мой

Комочек меха.

 

Я к мордочке прильнула вплоть,

О, бачки золотые! --

Да сохранит тебя Господь

И все святые!

 


 

* * * * *

 

The dogs are from the chain released,

And evil powers wander.

Sleep, little one, sleep my sweet,

My kitten dear!

 

Roll up into an orange ball

With purring body

Sleep my little feline dove

My white and ruddy!

 

You smell of winter and of fur,

You are my joy all,

My iridescent one,

A lump of fur ball.

 

I snuggled down to the muzzle,

O cisterns golden!

Let Lord keep you safe

And all the holy ones!


 

ГЕРМАНИИ

 

Ты миру отдана на травлю,

И счета нет твоим врагам,

Ну, как же я тебя оставлю?

Ну, как же я тебя предам?

 

И где возьму благоразумье:

"За око-око, кровь-за кровь",

Германия-мое безумье!

Германия-моя любовь!

 

Ну, как же я тебя отвергну,

Мой столь гонимый Vaterland1

Где все еще по Кенигсбергу

Проходит узколицый Кант,

 

Где Фауста нового лелея

В другом забытом городке-

Geheimrath Goethe2 по аллее

Проходит с тросточкой в руке.

 

Ну, как же я тебя покину,

Моя германская звезда,

Когда любить наполовину

Я не научена, -- когда, --

 

-- От песенок твоих в восторге --

Не слышу лейтенантских шпор,

Когда мне свят святой Георгий

Во Фрейбурге, на Schwabenthor2.

 

Когда меня не душит злоба

На Кайзера взлетевший ус,

Когда в влюбленности до гроба

Тебе, Германия, клянусь.

 

Нет ни волшебней, ни премудрей

Тебя, благоуханный край,

Где чешет золотые кудри

Над вечным Рейном-Лорелей.

To Germany

 

To world you've given as a bait, and

There is no count for your enemies,

Well, how did I leave you behind,

Well, how will I betray you hence?

 

And I will take part of the prudence:

“Eye to eye, and blood by blood,”

The land of Germany – my madness!

The land of Germany – my love!

 

Well, how will I reject you,

My persecuted Vaterland

When still along the Kenigsburg too

Comes forth the narrow-faced Kant,

 

When cherishing the new Faustus

In other long-forgotten town -

Geheimrath Goethe in the alleys

Walks with a walking stick in hand.

 

Well, how then will I leave you,

My star precisely German,

When to love in the middle

I have not learned – oh when,

 

When, from your songs delighting

I do not hear lieutenant's spur,

When holy is St. George in

Frejburgh, upon the Schwabenthor.

 

When the spite does not choke you

Upon Kaiser moustache bestowed,

When in love to the point of coffin

To you, O Germany, I bow.

 

There's none more magic, no one wiser

Than you, the fragrant land,

In which does comb the golden hair

Over eternal Lorelei-Rhein.


 

 

* * * * *

 

Радость всех невинных глаз,

-- Всем на диво! --

В этот мир я родилась --

Быть счастливой!

 

Нежной до потери сил,

. . .

Только памятью смутил

Бог -- богиню.

 

Помню ленточки на всех

Детских шляпах,

Каждый прозвеневший смех,

Каждый запах.

 

Каждый парус вдалеке

Жив -- на муку.

Каждую в своей руке

Помню руку.

 

Каждое на ней кольцо

-- Если б знали! --

Помню каждое лицо

На вокзале.

 

Все прощанья у ворот.

Все однажды...

Не поцеловавший рот --

Помню -- каждый!

 

Все людские имена,

Все собачьи...

-- Я по-своему верна,

Не иначе.


 

* * * * *

 

Joy of all innocent eyes,

Marvel all was!

I have come into this

World to have bliss!

 

Tender till the loss of strength,

. . . . .

Only with memory embarrassed

God – the goddess.

 

I recall the band in all,

Children's hats,

Every laughter ringing out

And each smell.

 

In great afar every sail

Is alive till torment.

Each I recall

Hand in its hand.

 

Each of her rings -

If they knew all! -

I'll recall each face

In terminal.

 

All the goodbyes at the gate.

One day are all...

On the mouth that was not kissed -

Each – I recall!

 

All of people's names,

All the dog's ones...

I am loyal in my way,

Not another.


 

* * * * *

 

Безумье -- и благоразумье,

Позор -- и честь,

Все, что наводит на раздумье,

Все слишком есть --

 

Во мне. -- Все каторжные страсти

Свились в одну! --

Так в волосах моих -- все масти

Ведут войну!

 

Я знаю весь любовный шепот,

-- Ах, наизусть! --

-- Мой двадцатидвухлетний опыт --

Сплошная грусть!

 

Но облик мой -- невинно розов,

-- Что ни скажи! --

Я виртуоз из виртуозов

В искусстве лжи.

 

В ней, запускаемой как мячик

-- Ловимый вновь! --

Моих прабабушек-полячек

Сказалась кровь.

 

Лгу оттого, что по кладбищам

Трава растет,

Лгу оттого, что по кладбищам

Метель метет...

 

От скрипки -- от автомобиля --

Шелков, огня...

От пытки, что не все любили

Одну меня!

 

От боли, что не я -- невеста

У жениха...

От жеста и стиха -- для жеста

И для стиха!

 

От нежного боа на шее...

И как могу

 

     Не лгать, -- раз голос мой нежнее,

     Когда я лгу...


 

* * * * *

 

Insanity - and good reason,

Disgrace - and honor,

All, that brings on thoughtfulness,

Is spilling over -

 

In me. - All the penal passions

Become as one! -

All images wage war inside

This hair of mine!

 

The lover's whisper, all around

By rote I know,

Experience of twenty two years

Nothing but sorrow!

 

But - won't you say - innocently pink

Look I,

I'm virtuoso's virtuoso

In art of lies.

 

In her let out like a ball,

Caught once again,

The blood of Polish great-grandmoms

Is evident.

 

I lie because in cemeteries

The grass does grow,

I lie because in cemeteries

Snowstorm does blow...

 

From violin - from automobile -

From silk, from fire...

From torment that not only me

They all desired!

 

From pain, that I am not the bride

Of the groom...

From poem and gesture - for the gesture

And for the poem!

 

From tender boa on the neck...

And how can I

Not lie - when my voice sounds more tender

When I do lie...


 

АННЕ АХМАТОВОЙ

 

Узкий, нерусский стан --

Над фолиантами.

Шаль из турецких стран

Пала, как мантия.

 

Вас передашь одной

Ломаной черной линией.

Холод -- в весельи, зной --

В Вашем унынии.

 

Вся Ваша жизнь -- озноб,

И завершится -- чем она?

Облачный -- темен -- лоб

Юного демона.

 

Каждого из земных

Вам заиграть -- безделица!

И безоружный стих

В сердце нам целится.

 

В утренний сонный час,

-- Кажется, четверть пятого, --

Я полюбила Вас,

Анна Ахматова.


 

To Anna Akhmatova

 

Thin and non-Russian camp -

Over the folios.

Shawl from the Turkish land

Like a mantle falls.

 

You will hand over with

One broken black line,

Cold – in happiness, and heat -

In your gloom.

 

All your life – is cold,

And how will it end?

Cloudy – dark – forehead

Of young demon.

 

To play everyone on the earth -

Trifle for you it is!

And the unarmed poem

For our heart aims.

 

In morning sleepy hour

It seems five hours and a quarter -

I fell in love with you,

Anna Akhmatova.

 


 

* * * * *

 

Легкомыслие! -- Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мои вбрызнул смех,

Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.

 

Научил не хранить кольца, --

С кем бы жизнь меня ни венчала!

Начинать наугад с конца,

И кончать еще до начала.

 

Быть, как стебель, и быть, как сталь,

В жизни, где мы так мало можем...

-- Шоколадом лечить печаль

И смеяться в лицо прохожим!


 

* * * * *

 

Frivolity – dear sin,

My dear satellite and my dear enemy!

You sprinkled laughter upon my eyes,

You sprinkled mazurka on my veins.

 

You taught not to keep the ring -

Whoever life marries me with!

To start guessing from the land,

And all till it begins to end.

 

To be like stem and to be like steel,

In life, where we can do so little...

With chocolate to cure sadness

And to laugh in passerby’s face!


 

* * * * *

 

Голоса с их игрой сулящей,

Взгляды яростной черноты,

Опаленные и палящие

Роковые рты --

 

О, я с Вами легко боролась!

Но, -- что делаете со мной

Вы, насмешка в глазах, и в голосе

Холодок родной.


 

* * * * *

 

Voices with their promising game,

Glances of furious darkness,

Scorched and scorching again

The fateful mouths -

 

Oh, how I have fought lightly!

But – what you're doing with me

You, with mockery in the eyes,

And the native chill in the voice.


 

* * * * *

 

Бессрочно кораблю не плыть

И соловью не петь.

Я столько раз хотела жить

И столько умереть!

 

Устав, как в детстве от лото,

Я встану от игры,

Счастливая не верить в то,

Что есть еще миры.


 

* * * * *

 

Indefinitely ships don't sail

And won't sing nightingale.

I wished to live how many times

And how many times to die!

 

Tired, like in childhood from lotto,

And from the game I will stand,

Happy not to believe so

That worlds still remain.


 

* * * * *

 

Что видят они? -- Пальто

На юношеской фигуре.

Никто не узнал, никто,

Что полы его, как буря.

 

Остер, как мои лета,

Мой шаг молодой и четкий.

И вся моя правота

Вот в этой моей походке.

 

А я ухожу навек

И думаю: день весенний

Запомнит мой бег -- и бег

Моей сумасшедшей тени.

 

Весь воздух такая лесть,

Что я быстроту удвою.

Нет ветра, но ветер есть

Над этою головою!

 

Летит за крыльцом крыльцо,

Весь мир пролетает сбоку.

Я знаю свое лицо.

Сегодня оно жестоко.

 

Как птицы полночный крик,

Пронзителен бег летучий.

Я чувствую: в этот миг

Мой лоб рассекает-тучи!

 


 

* * * * *

 

What do they see? A coat

Upon a youthful frame.

And no one, no one knows,

That his floor is like storm.

 

He's sharp, like summers of mine,

My step young and precise.

And in this gait of mine

Is all my righteousness.

 

And for centuries I depart

And think: This spring day

Will recall my running – and the run

Of my demented shade.

 

The air is all flattery,

That I will double the speed.

There is no wind, but the wind

Is over this head!

 

For the porch the porch flies,

The world flies sideways.

I know my face.

It is cruel today.

 

Like birds is the midnight scream,

Piercing is the run flying.

I feel: in this time

My forehead dissects the clouds!


 

* * * * *

 

Мне нравится, что Вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не Вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной

Распущенной-и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

 

Мне нравится еще, что Вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не Вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не

Упоминаете ни днем ни ночью -- всуе...

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!

 

Спасибо Вам и сердцем и рукой

За то, что Вы меня -- не зная сами! --

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце не у нас на головами,

За то, что Вы больны -- увы! -- не мной,

За то, что я больна -- увы! -- не Вами.


 

* * * * *

 

I like it that you're burning not for me,

I like it that it's not for you I'm burning

And that the heavy sphere of Planet Earth

Will underneath our feet no more be turning

I like it that I can be unabashed

And humorous and not to play with words

And not to redden with a smothering wave

When with my sleeves I'm lightly touching yours.

 

I like it, that before my very eyes

You calmly hug another; it is well

That for me also kissing someone else

You will not threaten me with flames of hell.

That this my tender name, not day nor night,

You will recall again, my tender love;

That never in the silence of the church

They will sing "halleluiah" us above.

 

With this my heart and this my hand I thank

You that - although you don't know it -

You love me thus; and for my peaceful nights

And for rare meetings in the hour of sunset,

That we aren't walking underneath the moon,

That sun is not above our heads this morning,

That you - alas - are burning not for me

And that - alas - it's not for you I'm burning.


 

* * * * *

 

Какой-нибудь предок мой был -- скрипач,

Наездник и вор при этом.

Не потому ли мой нрав бродяч

И волосы пахнут ветром!

 

Не он ли, смуглый, крадет с арбы

Рукой моей -- абрикосы,

Виновник страстной моей судьбы,

Курчавый и горбоносый.

 

Дивясь на пахаря за сохой,

Вертел между губ -- шиповник.

Плохой товарищ он был,-лихой

И ласковый был любовник!

 

Любитель трубки, луны и бус,

И всех молодых соседок...

Еще мне думается, что -- трус

Был мой желтоглазый предок.

 

Что, душу чeрту продав за грош,

Он в полночь не шел кладбищем!

Еще мне думается, что нож

Носил он за голенищем.

 

Что не однажды из-за угла

Он прыгал -- как кошка -- гибкий...

И почему-то я поняла,

Что он -- не играл на скрипке!

 

И было всe ему нипочем, --

Как снег прошлогодний -- летом!

Таким мой предок был скрипачом.

Я стала -- таким поэтом.


 

* * * * *

 

My ancestor was a rider,

A thief, man with violin.

Is this not why my taste wanders

And hair smells of wind?

 

Does not he steal from a car,

Tan, apricots with my hand,

The author of my passionate fate,

Hook-nosed and curly-haired.

 

Twirling between teeth a wild rose

He wondered at tiller with plough..

He was a bad comrade - and wild

And tender he was at love!

 

Moon, beads, pipe and neighboring girls -

All of them - he loved.

I also think that my yellow-eyed

Ancestor was a coward.

 

That, having sold soul to Devil for a pence

At midnight he did not go

By cemetery; that he carried a knife

Behind a boot-leg, so.

 

That many a time from a corner he jumped

Like a cat, agile and thin..

And somehow I understood that he did

Not play on a violin.

 

And somehow all was not fitting to him,

Like in the summer - last year's snow.

Such a violinist my ancestor was.

I became such a poet - so.


 

АСЕ

 

Ты мне нравишься: ты так молода,

Что в полмесяца не спишь и полночи,

Что на карте знаешь те города,

Где глядели тебе вслед чьи-то очи.

 

Что за книгой книгу пишешь, но книг

Не читаешь, умиленно поникши,

Что сам Бог тебе -- меньшой ученик,

Что же Кант, что же Шеллинг, что же Ницше?

 

Что весь мир тебе -- твое озорство,

Что наш мир, он до тебя просто не был,

И что яе было и нет ничего

Над твоей головой -- кроме неба.


 

To Asya

 

I like you: you are so young,

That you don't sleep at midnight,

That you see on the map those towns,

Where someone's eyes stared behind.

 

You write book after book, but the books

You don't read, tenderly grouping.

That God is to you – lesser student,

And not Kant, and not Nietzsche, not Schelling?

 

What is world for you – your mischief,

What our world, before you it wasn't there,

And what was I and nothing is

Over your head except heaven.


 

* * * * *

 

И всe вы идете в сестры,

И больше не влюблены

Я в шелковой шали пестрой

Восход стерегу луны.

 

Вы креститесь у часовни,

А я подымаю бровь...

-- Но в вашей любви любовной

Стократ -- моя нелюбовь!


 

* * * * *

 

And may you pass for sisters,

And no more in love

I in silken colored shawl

Guard the moon’s rise.

 

You cross yourself at the chapel

And I lift the brow...

But hundred times – my dislike

For your loving love.


 

* * * * *

 

Спят трещотки и псы соседовы, --

Ни повозок, ни голосов.

О, возлюбленный, не выведывай,

Для чего развожу засов.

 

Юный месяц идет к полуночи:

Час монахов -- и зорких птиц,

Заговорщиков час -- и юношей,

Час любовников и убийц.

 

Здесь у каждого мысль двоякая,

Здесь, ездок, торопи коня.

Мы пройдем, кошельком не звякая

И браслетами не звеня.

 

Уж с домами дома расходятся,

И на площади спор и пляс...

Здесь, у маленькой Богородицы,

Вся Кордова в любви клялась.

 

У фонтана присядем молча мы

Здесь, на каменное крыльцо,

Где впервые глазами волчьими

Ты нацелился мне в лицо.

 

Запах розы и запах локона,

Шелест шелка вокруг колен...

О, возлюбленный, -- видишь, вот она

Отравительница! -- Кармен.

 


 

* * * * *

 

Sleep the rattles and dogs of neighbors -

Not one voice, not one car.

O lover, do not investigate

Why I am parting the bar.

 

New moon to a midnight is going:

Hour of monks - and of sharp-eyed birds,

Hour of youths and conspirators,

Hour of lovers and murderers.

 

Here each person's thought is double,

Here, rider, hurry the horse.

We will pass, not jingling with bracelets

And not tinkling with a purse.

 

Now the houses part with houses,

On the square there are talk and dances…

Here, before a small Mother of God,

In love I vowed.

 

Here, upon a stone porch,

By the fountain we'll sit in quiet,

Where you were aiming for my face first

With wolf's eyes.

 

Rustling of silk around the knees,

Smell of rose and a lock of hair..

O, beloved one - see, she's here -

Carmen the poisoner!


 

* * * * *

 

В тумане, синее ладана,

Панели -- как серебро.

Навстречу летит негаданно

Развеянное перо.

 

И вот уже взгляды скрещены,

И дрогнул -- о чем моля? --

Твой голос с певучей трещиной

Богемского хрусталя.

 

Мгновенье тоски и вызова,

Движенье, как длинный крик,

И в волны тумана сизого,

Окунутый легкий лик.

 

Все длилось одно мгновение:

Отчалила... уплыла...

Соперница! -- Я не менее

Прекрасной тебя ждала.


 

* * * * *

 

In fog, bluer than incense,

Panels – like silver.

Flies to greet us

The dispersed feather.

 

And are crossed glances

And touched – of what is the prayer?

With sonorous crack your voice is

Bohemian chandelier.

 

Momentary challenge and angst,

Movement, like the long shout,

And in the waves of the blue fog

Dipped in the face light.

 

How long lasted single minute:

She drove away... she left...

A rival! I not lesser

The beautiful you did await.


 

* * * * *

 

С большою нежностью -- потому,

Что скоро уйду от всех --

Я всe раздумываю, кому

Достанется волчий мех,

 

Кому -- разнеживающий плед

И тонкая трость с борзой,

Кому -- серебряный мой браслет,

Осыпанный бирюзой...

 

И все -- записки, и все -- цветы,

Которых хранить -- невмочь...

Последняя рифма моя -- и ты,

Последняя моя ночь!


 

* * * * *

 

With great tenderness – what for,

That soon all will leave,

I don't think of who will receive

The wolf's fur.

 

To whom – the warm blanket

And thin cane with greyhound,

To whom – my silver bracelet,

With turquoise showered...

 

And all – scraps, and all – flowers

Which I could not keep tight…

My final verse -

And you, my final night!

 


 

* * * * *

 

Все Георгии на стройном мундире

И на перевязи черной -- рука.

Черный взгляд невероятно расширен

От шампанского, войны и смычка.

 

Рядом -- женщина, в любовной науке

И Овидия и Сафо мудрей.

Бриллиантами обрызганы руки,

Два сапфира -- из-под пепла кудрей.

 

Плечи в соболе, и вольный и скользкий

Стан, как шелковый чешуйчатый хлыст.

И -- туманящий сознание -- польский

Лихорадочный щебечущий свист.


 

* * * * *

 

All Georges in uniform slender

And on the black sling – a hand.

Unbelievably wide is black stare

From wars, bow and champagne.

 

Nearby – woman, who in love's science

More than Ovid and Sappho is wise.

The hands are sprinkled with diamonds,

And under the curls - two sapphires.

 

Shoulders in sable, and free and slippery

Mill, like silken scaly whip, and

The consciousness fogging –

Feverish whistle’s chirping from Poland.

 


 

* * * * *

 

Лорд Байрон! -- Вы меня забыли!

Лорд Байрон! -- Вам меня не жаль?

На........ плечи шаль

Накидывали мне -- не Вы ли?

И кудри-жесткие от пыли --

Разглаживала Вам -- не я ль?

 

Чьи арфы......... аккорды

Над озером, -- скажите, сэр! --

Вас усмиряли, Кондотьер?

И моего коня, -- о, гордый!

Не Вы ли целовали в морду,

Десятилетний лорд и пэр!

 

Кто, плача, пробовал о гладкий

Свой ноготь, ровный как миндаль,

Кинжала дедовского сталь?

Кто целовал мою перчатку?

-- Лорд Байрон! -- Вам меня не жаль?


 

* * * * *

 

Lord Byron! You forgot of me!

Lord Byron! Don't you pity me?

On... shoulders the shawl

Threw at me – at all not to be?

And – hard of dust – your curls

Smoothed you – not me?

 

Whose harps... chords

Over lake – say, sir!

You're pacified, Condotierr?

And my stallion – o, you proud!

Were not you kissing on the snout,

Ten-year peer and lord!

 

Who, weeping, a smooth tried

Nail, polished like an almond,

The steel of dagger of granddad?

Who kissed my glove? As we see

Lord Byron! Don't you pity me?


* * * * *

 

Заповедей не блюла, не ходила к причастью.

-- Видно, пока надо мной не пропоют литию,-

Буду грешить -- как грешу -- как грешила: со страстью

Господом данными мне чувствами -- всеми пятью!

 

Други! -- Сообщники! -- Вы, чьи наущения -- жгучи!

-- Вы, сопреступники! -- Вы, нежные учителя!

Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи,-

Богу на Страшном суде вместе ответим. Земля!


 

* * * *

 

Did not follow ten commands, did not go to communion.

I see, while over me the lithium they won't sing,

I will sin – how I sin – how I sinned: With passion

Over all five divinely given feelings!

 

Friends! You, whose instigations are burning! Accomplices!

You contenders! You, tender teachers!

Clouds, constellations, youths, friends and trees,

We'll together respond on the judgment day. Earth!

 

 

 

 


 

* * * * *

 

Как жгучая, отточенная лесть

Под римским небом, на ночной веранде,

Как смертный кубок в розовой гирлянде

Магических таких два слова есть.

 

И мертвые встают как по команде,

И Бог молчит -- то ветреная весть

Язычника -- языческая месть:

Не читанное мною Ars Amandi1

 

Мне синь небес и глаз любимых синь

Слепят глаза. -- Поэт, не будь в обиде,

Что времени мне нету на латынь!

 

Любовницы читают ли, Овидий?!

-- Твои тебя читали ль? -- Не отринь

Наследницу твоих же героинь!


 

* * * * *

 

Like flattery burning and honed

Under the Roman sky, night-time veranda,

Like deadly cup within a pink garland

There are two such magic words.

 

And the dead rise upon as by a command, and

Silent is God – news is flighty

Of heathen – heathen's vengeance!

Ars Amandi is not read by me.

 

The blue of sky and blue eyes of loved

Blinds eyes. Don't be offended, poet!

That I have no time for Latin!

 

Do lovers read you, Ovid?

Did your own work you read?

Do not reject the descendant of your heroines!


 

            * * * * *

             

            В гибельном фолианте

            Нету соблазна для

            Женщины. -- Ars Amandi1

            Женщине -- вся земля.

             

            Сердце -- любовных зелий

            Зелье -- вернее всех.

            Женщина с колыбели

            Чей-нибудь смертный грех.

             

            Ах, далеко до неба!

            Губы -- близки во мгле...

            -- Бог, не суди! -- Ты не был

            Женщиной на земле!

             

 

 


 

* * * * *

 

There is no day's temptation

In a folio in which people die.

To woman - all of the planet,

To woman - Ars Amandi.

 

Heart - of a lovers' potion

Heart - is more loyal than all.

Somebody's mortal sin is

Woman from the cradle.

 

Ah, so far to the heaven!

Lips - in the dark are near..

God, do not judge! On the planet

A woman you never were.


* * * * *

 

Мне полюбить Вас не довелось,

А может быть -- и не доведется!

Напрасен водоворот волос

Над темным профилем инородца,

И раздувающий ноздри нос,

И закурчавленные реснички,

И -- вероломные по привычке --

Глаза разбойника и калмычки.

 

И шаг, замедленный у зеркал,

И смех, пронзительнее занозы,

И этот хищнический оскал

При виде золота или розы,

И разлетающийся бокал,

И упирающаяся в талью

Рука, играющая со сталью,

Рука, крестящаяся под шалью.

 

Так, -- от безделья и для игры --

Мой стих меня с головою выдал!

Но Вы красавица и добры:

Как позолоченный древний идол

Вы принимаете все дары!

И все, что голубем Вам воркую --

Напрасно -- тщетно -- вотще и всуе,

Как все признанья и поцелуи!

 


 

* * * * *

 

I did not get to love thee,

And it won’t happen, maybe!

Wasteful is the maelstrom of hair

Under dark profile of foreigner,

And blowing through nostrils the nose,

And the curled up eyebrows,

And – treacherous by habit -

Eyes of a Kalmyk and a bandit.

 

And step, slowed down by the mirrors,

And laughter, more piercing than the splinters,

And this predatory grin you pose

Along the sight of gold or rose,

And scattered wineglass,

And, abutting in a thaw,

An arm, playing with steel,

An arm, crossing herself under the shawl.

 

Thus – from the idleness or for a game -

My poetry gave out with the head!

But you were beautiful and kind:

Like ancient idol gilded by

You have accepted all the presents!

And all that coo for you the pigeons

In vain – fecklessly – like new,

Like all kisses and confesses too!


 

* * * * *

 

Я знаю правду! Все прежние правды-прочь!

Не надо людям с людьми на земле бороться.

Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.

О чем -- поэты, любовники, полководцы?

 

Уж ветер стелется, уже земля в росе,

Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,

И под землею скоро уснем мы все,

Кто на земле не давали уснуть друг другу.


 

* * * * *

 

I know the truth! All old truths – be gone!

There is no reason for people to fight each other.

You see: evening; you see – it is time for night.

Of whom – poets, generals, lovers.

 

The wind does spread, now ground is filled with dew,

And soon the storm chills in the sky full of clouds,

And under the ground let us sleep, me and you,

Who at no point in winter let sleep each other.


 

* * * * *

 

Два солнца стынут -- о Господи, пощади!

Одно-на небе, другое -- в моей груди.

 

Как эти солнца -- прощу ли себе сама? --

Как эти солнца сводили меня с ума!

 

И оба стынут -- не больно от их лучей!

И то остынет первым, что горячей.


 

* * * * *

 

Two suns freeze – Do have mercy, lord, be blessed!

One in the sky, the other – is in my chest.

 

How these suns – will I forgive myself?

How these suns have been driving me insane!

 

And both will freeze – from their rays there’s no pain!

And let chill first who is the hottest one.

 

 


 

* * * * *

 

Цветок к груди приколот,

Кто приколол, -- не помню.

Ненасытим мой голод

На грусть, на страсть, на смерть.

 

Виолончелью, скрипом

Дверей и звоном рюмок,

И лязгом шпор, и криком

Вечерних поездов,

 

Выстрелом на охоте

И бубенцами троек --

Зовете вы, зовете

Нелюбленные мной!

 

Но есть еще услада:

Я жду того, кто первый

Поймет меня, как надо --

И выстрелит в упор.


 

 

* * * * *

 

A flower to a chest pinned,

Who pinned – I do not know.

Insatiable your hunger

For passion, death and woe.

 

With cello, with a squeaking

Of doors and shot glass ringing

With clang of spurs and screaming

Of trains in the evening.

 

With shot during a hunt

And then the troika's jingle -

Call me, call me, dear ones

Not beloved by me!

 

But there is still delight!

I wait him, who at first will desire

To fathom me, as there’s need -

And will at point blank fire.


 

* * * * * 

 

 

Цыганская страсть разлуки!

Чуть встретишь -- уж рвешься прочь!

Я лоб уронила в руки,

И думаю, глядя в ночь:

 

Никто, в наших письмах роясь,

Не понял до глубины,

Как мы вероломны, то есть --

Как сами себе верны.


 

* * * * *

 

The gypsy passion of parting!

You meet it - and you take flight!

I dropped the arms and the forehead

And think staring into the night:

 

No one, digging in our letters,

Understood in all depth

How we're sacrilegious - that is

How we in each other have faith.


 

* * * * *

 

Полнолунье и мех медвежий,

И бубенчиков легкий пляс...

Легкомысленнейший час! -- Мне же

Глубочайший час.

 

Умудрил меня встречный ветер,

Снег умилостивил мне взгляд,

На пригорке монастырь светел

И от снега -- свят.

 

Вы снежинки с груди собольей

Мне сцеловываете, друг,

Я на дерево гляжу, -- в поле

И на лунный круг.

 

За широкой спиной ямщицкой

Две не встретятся головы.

Начинает мне Господь -- сниться,

Отоснились -- Вы.


 

* * * * *

 

The full moon and the fur of bear,

And light dance of the bells...

Frivolous hour! But to me it all

Is the deepest hour.

 

Meeting wind made me wise,

Snow propitiated my eyes,

On the hill monastery

Is bright and from the snow – holy.

 

All snowflakes from the sable’s chest

You kiss all of them, friend,

And at a tree I stare –

In the field no moon appeared.

 

Behind the wide spine of the coachman

Will not meet two heads.

The Lord begins to me - dreaming,

You – have slept.


 

* * * * *

 

 

Быть в аду нам, сестры пылкие,

Пить нам адскую смолу, --

Нам, что каждою-то жилкою

Пели Господу хвалу!

 

Нам, над люлькой да над прялкою

Не клонившимся в ночи,

Уносимым лодкой валкою

Под полою епанчи.

 

В тонкие шелка китайские

Разнаряженным с утра,

Заводившим песни райские

У разбойного костра.

 

Нерадивым рукодельницам

-- Шей не шей, а всe по швам! --

Плясовницам и свирельницам,

Всему миру -- госпожам!

 

То едва прикрытым рубищем,

То в созвездиях коса.

По острогам да по гульбищам

Прогулявшим небеса.

 

Прогулявшим в ночи звездные

В райском яблочном саду...

-- Быть нам, девицы любезные,

Сестры милые -- в аду!


 

* * * * *  

 

To be in hell for us, ardent sisters,

To drink the hell's resin,

To us, who in each vein

Sing to the Lord the praises.

 

We do not in the night lean

Over cradle and the spinning wheel,

Carried away on cranky boat

Under the full coat.

 

In Chinese silk, still so thin,

Dressed up since the morn,

At the bonfire of bandits

Ring the songs of heaven.

 

Two negligent needlewomen

Stitch or not stitch, the seams along!

Dancers and flute-girls,

The ladies – to whole world!

 

The one hardly with rags covered,

You and constellation with braid.

In prison and in merriment

The sky to the truant.

 

To the truant in starry night

In hell's apple garden shines bright...

Let us be, kind gals,

Dear sisters – in hell!


 

* * * * *

 

День угасший

Нам порознь нынче гас.

Это жестокий час-

Для Вас же.

 

Время -- совье,

Пусть птенчика прячет мать.

Рано Вам начинать

С любовью.

 

Помню первый

Ваш шаг в мой недобрый дом,

С пряничным петухом

И вербой.

 

Отрок чахлый,

Вы жимолостью в лесах,

Облаком в небесах --

Вы пахли!

 

На коленях

Снищу ли прощенья за

Слезы в твоих глазах

Оленьих.

 

Милый сверстник,

Еще в Вас душа -- жива!

Я же люблю слова

И перстни.


 

* * * * *

 

Day that died out

Went out separately now.

This cruel hour -

It is for you.

 

Time – sovier

Let hide the mother of the dove.

It's too early for you to start

With love.

 

Your first step I do remember

In my unkind abode,

With a gingerbread rooster

And willow.

 

The stunted youth,

And woodbine in the woods

Into the sky, the clouds -

Smell comes from you!

 

On the knees

I go down for your forgiveness

In your eyes tears

Of deer.

 

Dear peer,

Still alive your soul is!

I do love the word

And the rings.


 

* * * * *

 

Лежат они, написанные наспех,

Тяжелые от горечи и нег.

Между любовью и любовью распят

Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век

 

И слышу я, что где-то в мире -- грозы,

Что амазонок копья блещут вновь.

-- А я пера не удержу! -- Две розы

Сердечную мне высосали кровь.


 

* * * * *

 

They lie, hastily written,

With sorrow and bliss heavy.

Between love and love crucified, my moment,

My hour, my day, my year, my century.

 

And I hear that somewhere there is storm, and

That spears of Amazons shine at last.

And I won't hold the feather - two roses

Sucked all the blood of my heart.


 

* * * * *

 

Даны мне были и голос любый,

И восхитительный выгиб лба.

Судьба меня целовала в губы,

Учила первенствовать Судьба.

 

Устам платила я щедрой данью,

Я розы сыпала на гроба...

Но на бегу меня тяжкой дланью

Схватила за волосы Судьба!


 

* * * * *

 

Any voice was given to me,

In delightful arches of the forehead.

Fate on the lips has kissed me,

To learn to excel taught the Fate.

 

I paid mouth with a generous tribute,

I poured the roses upon the grave...

But on the run of mine with heavy hand

By my hair has taken me fate!


 

* * * * *

 

Отмыкала ларец железный,

Вынимала подарок слезный, --

С крупным жемчугом перстенек,

С крупным жемчугом.

 

Кошкой выкралась на крыльцо,

Ветру выставила лицо.

Ветры веяли, птицы реяли,

Лебеди -- слева, справа -- вороны...

Наши дороги -- в разные стороны.

 

Ты отойдешь -- с первыми тучами,

Будет твой путь -- лесами дремучими,

песками горючими.

 

Душу -- выкличешь,

Очи -- выплачешь.

 

А надо мною -- кричать сове,

А надо мною -- шуметь траве.


 

* * * * *

 

I unlocked the iron casket,

Took out teary gift -

With large pearl the ring of signet,

All complete.

 

Like a cat on a porch I creeped,

Put my face out in the wind.

Winds were blowing, hovering were birds,

Swans – to the left, to the right – the crows...

In different directions go our roads.

 

You will walk away – with right clouds,

May your way – be with dense forests

And combustible sands.

 

Soul – you will call out.

Eyes – will weep out.

 

And over me – a screaming owl,

And over me – grass makes a sound.

 


 

* * * * *

 

Посадила яблоньку:

Малым -- забавоньку,

Старому -- младость,

Садовнику -- радость.

 

Приманила в горницу

Белую горлицу:

Вору -- досада,

Хозяйке -- услада.

 

Породила доченьку --

Синие оченьки,

Горлинку -- голосом,

Солнышко -- волосом.

На горе девицам,

На горе молодцам.

 


 

* * * * *

 

I have planted apple tree:

To the small ones – a glee,

To the old ones – a youth,

To the gardener – a bliss.

 

Into the room I have lured

A white turtle dove for sure:

To the thief – annoyance,

Delight to the hostess.

 

To a girl I have given birth –

She has blue eyes,

With voice of a dove –

With hair of the sun.

To woe of the maidens,

To woe of the brave ones.


 

* * * * *

 

К озеру вышла. Крут берег.

Сизые воды в снег сбиты,

На голос воют. Рвут пасти --

Что звери.

 

Кинула перстень. Бог с перстнем!

Не по руке мне, знать, кован!

В серебро пены кань, злато,

Кань с песней.

 

Ярой дугою -- как брызнет!

Встречной дугою -- млад -- лебедь

Как всполохнется, как взмоет

В день сизый!


 

* * * * *

 

I take a walk on the lake. Shore is steep.

Gray waters beaten into snow,

At voice they howl. Tearing the jaw -

What beasts.

 

Threw off a ring. May God be with the ring!

Not by hand, I know!

In silver drop of foam,

Like gold, the drop is with a song.

 

Ardent the arch – to splash it may!

The meeting arch – young - swan

How it flares up, how it flies up

On a gray day!


 

* * * * *

 

Никто ничего не отнял!

Мне сладостно, что мы врозь.

Целую Вас -- через сотни

Разъединяющих верст.

 

Я знаю, наш дар -- неравен,

Мой голос впервые -- тих.

Что Вам, молодой Державин,

Мой невоспитанный стих!

 

На страшный полет крещу Вас:

Лети, молодой орел!

Ты солнце стерпел, не щурясь, --

Юный ли взгляд мой тяжел?

 

Нежней и бесповоротней

Никто не глядел Вам вслед...

Целую Вас -- через сотни

Разъединяющих лет.


 

* * * * *

 

Nobody took aught away!

It's sweet to me, that we are apart.

I kiss you – through hundreds of

Disconnecting versts.

 

I know that unequal is our gift

My voice for the first time – quiet.

What for you, young Derzhavin,

Are these discourteous lines!

 

At fearsome flight I baptize

You: young eagle, soar!

And sun, not squinting, you endured -

Is heavy my young glance?

 

Tender and irrevocable

No one will look following you in trace...

I kiss you – there through hundred of

Disconnecting years.


 

* * * * *

 

Собирая любимых в путь,

Я им песни пою на память --

Чтобы приняли как -- нибудь,

Что когда-то дарили сами.

 

Зеленеющею тропой

Довожу их до перекрестка.

Ты без устали, ветер, пой,

Ты, дорога, не будь им жесткой!

 

Туча сизая, слез не лей, --

Как на праздник они обуты!

Ущеми себе жало, змей,

Кинь, разбойничек, нож свой лютый.

 

Ты, прохожая красота,

Будь веселою им невестой.

Потруди за меня уста, --

Наградит тебя Царь Небесный!

 

Разгорайтесь, костры, в лесах,

Разгоняйте зверей берложьих.

Богородица в небесах,

Вспомяни о моих прохожих!

 

 


 

* * * * *

 

Gathering the loved ones to go,

Songs to remember I sing,

That they will accept somehow,

That they will sometime give gifts.

 

With a path that has turned green

I bring them to an intersection.

You without tire, sing, wind,

You, the road, tough do not be!

 

Don't pour tears, you blue cloud,

Like on holiday they are shod!

Your sting, snake, hinder

Throw your fierce knife, robber.

 

You, the passerby of beauty,

Be their bride and be happy.

Work after me your lips,

Will reward you the Heaven’s King!

 

Burn then, fire, in the woods

Disperse the wild beasts.

Mother of God in the sky,

Remember of my passers-by!


 

* * * * *

 

Ты запрокидываешь голову

Затем, что ты гордец и враль.

Какого спутника веселого

Привел мне нынешний февраль!

 

Преследуемы оборванцами

И медленно пуская дым,

Торжественными чужестранцами

Проходим городом родным.

 

Чьи руки бережные нежили

Твои ресницы, красота,

И по каким терновалежиям

Лавровая тебя верста...-

 

Не спрашиваю. Дух мой алчущий

Переборол уже мечту.

В тебе божественного мальчика, --

Десятилетнего я чту.

 

Помедлим у реки, полощущей

Цветные бусы фонарей.

Я доведу тебя до площади,

Видавшей отроков -- царей...

 

Мальчишескую боль высвистывай,

И сердце зажимай в горсти...

Мой хладнокровный, мой неистовый

Вольноотпущенник -- прости!


 

* * * * *

 

You throw up the head

For you are a liar and proud.

What a happy satellite brought me

The present February!

 

Pursued by ragamuffins

And letting more smoke slowly,

With solemn other-landers

By the dear city will come we.

 

Did not pamper the careful arms

Your eyelash, beautiful one,

And the laurel by which thorns

Is separated by miles...

 

I do not ask. My spirit, hungry,

Has wrestled to the ground the dream.

In you the divine boy -

For ten years I honored him.

 

Let's slow down, gargling, by the river,

The street lights with the colored beads.

I will lead you to the square,

Having seen the youths – the kings...

 

Having whistled the boyhood's pain

And my heart cliched with my hand.

My cold-blooded, my frantic one,

Forgive the freedman!


 

* * * * *

 

Откуда такая нежность?

Не первые -- эти кудри

Разглаживаю, и губы

Знавала темней твоих.

 

Всходили и гасли звезды,

-- Откуда такая нежность?

Всходили и гасли очи

У самых моих очей.

 

Еще не такие гимны

Я слушала ночью темной,

Венчаемая -- о нежность! --

На самой груди певца.

 

Откуда такая нежность,

И что с нею делать, отрок

Лукавый, певец захожий,

С ресницами -- нет длинней?


 

* * * * *  

 

Where comes from this tenderness?

Not the first ones – these curls

I smooth with an iron, and next

I knew my lips darker than yours.

 

The stars rose and went out,

Where comes from this tenderness?

The eyes rose and went out,

Right by my very eyes.

 

Still not the same anthems

I heard on a dark night,

Crowned – o tenderness!

At singer's very chest.

 

Where comes from this tenderness?

And what to do with it, man who is young,

Sly, and the singer, pedestrian,

With eyelashes – none more long?


 

* * * * *

 

Разлетелось в серебряные дребезги

Зеркало, и в нем-взгляд.

Лебеди мои, лебеди

Сегодня домой летят!

 

Из облачной выси выпало

Мне прямо на грудь-перо.

Я сегодня во сне рассыпала

Мелкое серебро.

 

Серебряный клич -- звонок.

Серебряно мне -- петь!

Мой выкормыш! Лебеденок!

Хорошо ли тебе лететь?

 

Пойду и не скажусь

Ни матери, ни сродникам.

Пойду и встану в церкви,

И помолюсь угодникам

О лебеде молоденьком.


 

* * * * *

 

Flew into the silver shards

Mirror, and in it – sight.

Swans, my swans -

Today to home take flight!

 

From cloudy heights has fallen

Right on my chest a feather.

I today in a dream scattered

Petty silver.

 

The silver cry – bell

It's silver to me – to sing!

My fosterling! Baby swan!

Are you flying well?

 

I'll go and I won't tell here

Not relatives, not mother.

I will go in the church and stand,

And I will pray to pleasers

About a young swan.


 

* * * * *

 

Не сегодня -- завтра растает снег.

Ты лежишь один под огромной шубой.

Пожалеть тебя, у тебя навек

Пересохли губы.

 

Тяжело ступаешь и трудно пьешь,

И торопится от тебя прохожий.

Не в таких ли пальцах садовый нож

Зажимал Рогожин?

 

А глаза, глаза на лице твоем --

Два обугленных прошлолетних круга!

Видно, отроком в невеселый дом

Завела подруга.

 

Далеко -- в ночи -- по асфальту -- трость,

Двери настежь -- в ночь -- под ударом ветра.

Заходи -- гряди! -- нежеланный гость

В мой покой пресветлый.


 

* * * * *

 

Not today – tomorrow melts the snow.

You lie under huge coat alone.

Pitying you, for your lips have dried

For all time.

 

Heavily you drink, and you step heavily,

Hurries away from you the passerby.

Not in such fingers pinched Rogozhin

The knife of the garden?

 

And eyes, the eyes within your face -

Two many-year circles charred!

I see, like a youth at the sad house

The girlfriend starts.

 

Far away at night, on asphalt – cane,

Open door at night under wind's bang.

Come in – come! - unwanted guest,

In my lucid rest.


 

* * * * *

 

Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние.

Материнское мое благословение

Над тобой, мой жалобный

Вороненок.

 

Иссиня -- черное, исчерна --

Синее твое оперение.

Жесткая, жадная, жаркая

Масть.

Было еще двое

Той же масти -- черной молнией сгасли!

Лермонтов, Бонапарт.

 

Выпустила я тебя в небо,

Лети себе, лети, болезный!

Смиренные, благословенные

Голуби реют серебряные,

Серебряные над тобой.


 

* * * * *

 

Pigeons soar, silver, lost and of evening.

My mother's blessing

Over you, my mournful

Baby crow.

 

From blue – black, from black -

Blue are your feathers.

Harsh and hot

Greedy suit.

There were two before

Of your suit – dimmed with black lightning!

Lermontov, Bonaparte.

 

I let you out into the heaven,

Fly yourself, fly, sick one!

Humble, blessed

The silver pigeons soar,

Over you silver.


 

* * * * *

 

Еще и еще песни

Слагайте о моем кресте.

Еще и еще перстни

Целуйте на моей руке.

 

Такое со мной сталось,

Что гром прогромыхал зимой,

Что зверь ощутил жалость

И что заговорил немой.

 

Мне солнце горит -- в полночь!

Мне в полдень занялась звезда!

Смыкает надо мной волны

Прекрасная моя беда.

 

Мне мертвый восстал из праха!

Мне страшный совершился суд!

Под рев колоколов на плаху

Архангелы меня ведут.


 

* * * * *

 

Still and still song

You make up of my cross.

Still and still ring

My hand you kiss.

 

Has become of me this:

That the lightning in winter rumbled,

That would feel pity the beast

And that would speak the dumb one.

 

At midnight burned the sun!

A star got me busy with noon!

Close over me with waves -

My beautiful travails.

 

For me the dead rose from ashes!

For me scary trial has finished!

Under the humming of the bells

Lead me to the gallows the archangels.


 

* * * * *

 

Не ветром ветреным -- до -- осени

Снята гроздь.

Ах, виноградарем -- до -- осени

Пришел гость.

 

Небесным странником -- мне -- страннице

Предстал -- ты.

И речи странные-мне-страннице

Шептал -- ты.

 

По голубым и голубым лестницам

Повел в высь.

Под голубым и голубым месяцем

Уста -- жглись.

 

В каком источнике -- их -- вымою,

Скажи, жрец!

И тяжкой верности с головы моей

Сними венец!


 

* * * * *

 

Not by windy wind – till – autumn

Bunch is taken.

Ah, with grapes – till – autumn

The guest comes.

 

To heavenly wanderer – me – a wanderer

Introduced – you.

And speeches strange to me, a wanderer

Whispered – you.

 

On the blue and blue staircases

You led forward.

Under blue and blue crescents

Your lips burned.

 

In what source – they – I'll wash,

Priest, say!

And from my head in hard loyalty

Take away the diadem!


 

* * * * *

 

Гибель от женщины. Вот знак

На ладони твоей, юноша.

Долу глаза! Молись! Берегись! Враг

Бдит в полуночи.

 

Не спасет ни песен

Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.

Тем ты и люб,

Что небесен.

 

Ах, запрокинута твоя голова,

Полузакрыты глаза -- что? -- пряча.

Ах, запрокинется твоя голова-

Иначе.

 

Голыми руками возьмут -- ретив! упрям! --

Криком твоим всю ночь будет край звонок!

Растреплют крылья твои по всем четырем в

Серафим! -- Орленок! --

 


 

* * * * *

 

Death from woman. Here is sign,

Young man, upon your palm.

Beneath eyes! Pray! Keep! The foe

Watches at midnight, so.

 

Will save no song

Heavenly gift, nor the arrogant neckline of lips.

That you are so loved,

So heavenly it is.

 

Ah, thrown back is your head,

Part-closed eyes – what? - it hides.

A, thrown back will be your head -

Otherwise.

 

Take with bare arms – zealous! Stubborn! -

With your screaming you will ring the night.

Disheveled your wings to all four corners

Seraph! Eaglet!

 


 

* * * * *

 

Приключилась с ним странная хворь,

И сладчайшая на него нашла оторопь.

Всe стоит и смотрит ввысь,

И не видит ни звезд, ни зорь

Зорким оком своим -- отрок.

 

А задремлет -- к нему орлы

Шумнокрылые слетаются с клекотом,

И ведут о нем дивный спор.

И один -- властелин скалы --

Клювом кудри ему треплет.

 

Но дремучие очи сомкнув,

Но уста полураскрыв -- спит себе.

И не слышит ночных гостей,

И не видит, как зоркий клюв

Златоокая вострит птица.


 

* * * * *

 

Has caught up with him a strange illness,

And took aback the sweetest one.

All stand put and look into the heights,

And does not see either star or dawn

The youth with sharp sight of his eyes.

 

He dozed off – at him the eagles

Noisy-winged flock with a scream,

And divine dispute lead of him.

And alone – the rock’s lord -

With the beak combs his curls.

 

But having closed the eyes dense,

But the lips half-opened – let him rest.

And he won't hear the night guests,

And he won't see as a keen beak

Of the gold-eyed bird will awake.

 


 

* * * * *

 

Устилают -- мои -- сени

Пролетающих голубей -- тени.

Сколько было усыновлений!

Умилений!

 

Выхожу на крыльцо: веет,

Подымаю лицо: греет.

Но душа уже -- не -- млеет,

Не жалеет.

 

На ступеньке стою -- верхней,

Развеваются надо мной -- ветки.

Скоро купол на той церкви

Померкнет.

 

Облаками плывет Пасха,

Колоколами плывет Пасха...

В первый раз человек распят --

На Пасху.


 

* * * * *

 

My canopies are carpeted

With flying pigeon's shade.

How much of adoption there was!

Of tenderness!

 

I walk out to the porch: wind,

I raise my face: heat.

But my soul does not thrill me

And does not have pity on me.

 

To stand on a step – height

Flutters above me – branch.

Soon the cupola of the church

Will fade.

 

With the clouds swims Easter,

With bells sings Easter...

At first time was man crucified

On Easter.


 

* * * * *

 

На крыльцо выхожу -- слушаю,

На свинце ворожу -- плачу.

Ночи душные,

Скушные.

Огоньки вдали, станица казачья.

 

Да и в полдень нехорош -- пригород:

Тарахтят по мостовой дрожки,

Просит нищий грошик,

Да ребята гоняют кошку,

Да кузнечики в траве -- прыгают.

 

В черной шали, с большим розаном

На груди, -- как спадет вечер,

С рыжекудрым, розовым,

Развеселым озорем

Разлюбезные -- поведу -- речи.

 

Серебром меня не задаривай,

Крупным жемчугом материнским,

Перстеньком с мизинца.

Поценнее хочу гостинца:

Над станицей -- зарева!


 

* * * * *

 

I go out on the porch – listening,

On the lead I conjure – pay.

Nights are stuffy,

Boring.

Cossack Village, lights far away.

 

And in midday the suburb is bad:

Buses rattle along the road,

The beggar asks a cent,

And the boys chase the cat,

And grasshoppers jump in the grass.

 

In black shawl, with big rosean

On the chest – thus falls evening,

With red-haired, pink

With cheerful mischief

Kindly – speeches – I will be leading.

 

You won't load me up on silver,

With huge pearl of the mother,

On the pinky with ring.

I want a gift more valuable still:

Glow – over the village!

 


 

* * * * *

 

В день Благовещенья

Руки раскрещены,

Цветок полит чахнущий,

Окна настежь распахнуты, --

Благовещенье, праздник мой!

 

В день Благовещенья

Подтверждаю торжественно:

Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!

-- Летите, куда глаза глядят

В Благовещенье, праздник мой!

 

В день Благовещенья

Улыбаюсь до вечера,

Распростившись с гостями пернатыми.

-- Ничего для себя не надо мне

В Благовещенье, праздник мой!


 

* * * * *

 

On day of Annunciation

The arms are crossed,

The languishing flower is watered,

The windows are open wide -

Annunciation, my celebration!

 

On day of Annunciation

I solemnly confirm:

I don't need pigeons, swans, and eaglets tame!

Fly to where your eyes can see them

On Annunciation, my celebration!

 

On day of Annunciation

I till the evening smile,

To feathered guests having told farewell.

I don't need anything for myself at all

On Annunciation, my celebration!


 

* * * * *

 

Канун Благовещенья.

Собор Благовещенский

Прекрасно светится.

Над главным куполом,

Под самым месяцем,

Звезда -- и вспомнился

Константинополь.

 

На серой паперти

Старухи выстроились,

И просят милостыню

Голосами гнусными.

Большими бусами

Горят фонарики

Вкруг Божьей Матери.

 

Черной бессонницей

Сияют лики святых,

В черном куполе

Оконницы ледяные.

Золотым кустом,

Родословным древом

Никнет паникадило.

-- Благословен плод чрева

Твоего, Дева

Милая!

 

Пошла странствовать

По рукам -- свеча.

Пошло странствовать

По устам слово:

-- Богородице.

 

Светла, горяча

Зажжена свеча.

 

К Солнцу -- Матери,

Затерянная в тени,

Воззываю и я, радуясь:

Матерь -- матери

Сохрани

Дочку голубоглазую!

В светлой мудрости

Просвети, направь

По утерянному пути --

Блага.

 

Дай здоровья ей,

К изголовью ей

Отлетевшего от меня

Приставь -- Ангела.

От словесной храни -- пышности,

Чтоб не вышла как я -- хищницей,

Чернокнижницей.

 

Служба кончилась.

Небо безоблачно.

Крестится истово

Народ и расходится.

Кто -- по домам,

А кому -- некуда,

Те -- Бог весть куда,

Все -- Бог весть куда!

 

Серых несколько

Бабок древних

В дверях замешкались, --

Докрещиваются

На самоцветные

На фонарики.

 

Я же весело

Как волны валкие

Народ расталкиваю.

Бегу к Москва -- реке

Смотреть, как лед идет.

 

 

 

 


 

* * * * *

 

The season of Annunciation.

The Annunciation Cathedral

Is lit, beautiful.

Over the main cupola,

Under the very crescent,

Star – and I recalled

Constantinople.

 

On the gray porch old

Women made a line,

And with vile voices

Ask for charity.

With large beads

Shine the flashlights

Around the mother of God.

 

With black insomnia

Shine holy faces,

In a black cupola

A windowpane in ices.

With family tree

Will flag the chandelier.

Blessed is the fruit,

My dear, of Your tree!

 

A candle started wandering

Upon the hands.

One word upon their lips

Came wandering:

Theotokos.

 

Light-giving and hot

The candle is lit.

 

To the Sun – for the mother,

In shadow lost,

I call and I rejoice:

Mother –

Keep the blue-eyed daughter!

In luminous wisdom

Direct, enlighten

On lost pathways -

Blessings.

 

Give to her the health,

And the head as well,

Flying away from me

Attach – the Angels.

From verbal store – splendor

That she's not like me – predator,

A sorceress.

 

Ended the service.

Sky is cloudless.

Earnestly baptized

People go apart.

Some – to houses,

And some – to nowhere,

Them – God only knows,

All – God only knows!

 

Several gray

Ancient heads

In doors hesitated -

Baptized by

Semi-precious

Flashlights.

 

And I happily

Like rolling waves

Push people aside.

I run to Moscow – to view

The river, as goes ice.


 

* * * * *

 

 

Четвертый год.

Глаза, как лед,

Брови уже роковые,

Сегодня впервые

С кремлевских высот

Наблюдаешь ты

Ледоход.

 

Льдины, льдины

И купола.

Звон золотой,

Серебряный звон.

Руки скрещены,

Рот нем.

Брови сдвинув -- Наполеон! --

Ты созерцаешь -- Кремль.

 

-- Мама, куда -- лед идет?

-- Вперед, лебеденок.

Мимо дворцов, церквей, ворот

Вперед, лебеденок!

 

Синий

Взор -- озабочен.

-- Ты меня любишь, Марина?

-- Очень.

-- Навсегда?

-- Да.

 

Скоро -- закат,

Скоро -- назад:

Тебе -- в детскую, мне --

Письма читать дерзкие,

Кусать рот.

 

А лед

Всe

Идет.


 

* * * * *

 

The fourth year. Eyes,

Like ice,

Fateful brows,

Early today

From heights of Kremlin

You watch the ice

Drifting.

 

Ice floes, ice floes

And cupolas.

Golden ringing,

Silver ringing.

Arms crossed,

Mouth is numb.

Having moved brows – Napoleon!

You will behold – Kremlin!

 

“Mother, where does the ice go?”

“Ahead, little swan.

Past palaces, churches, gates

Ahead, little swan!

 

The blue

Gaze – disquieted.”

“Do you love me, Marina?”

“Very.”

“Forever?”

“Yes.”

 

Soon – sunset,

Soon – behind:

To you – into the children's room, to me -

To read daring letters,

To bite the mouth.

 

And the

Ice

Flows.


 

* * * * *

 

За девками доглядывать, не скис

ли в жбане квас, оладьи не остыли ль,

Да перстни пересчитывать, анис

Всыпая в узкогорлые бутыли.

 

Кудельную расправить бабке нить,

Да ладаном курить по дому росным,

Да под руку торжественно проплыть

Соборной площадью, гремя шелками, с крeстным

 

Кормилица с дородным петухом

В переднике -- как ночь ее повойник! --

Докладывает древним шепотком,

Что молодой -- в часовенке -- покойник...

 

И ладанное облако углы

Унылой обволакивает ризой,

И яблони -- что ангелы -- белы,

И голуби на них -- что ладан -- сизы.

 

И странница, потягивая квас

Из чайника, на краешке лежанки,

О Разине досказывает сказ

И о его прекрасной персиянке.


 

* * * * *

 

To overlook the girls, if did not sour the kvas

In jug, and did not chill pancakes,

While counting signet rings, and the anise

Pour into the bottle narrow-necked.

 

To straighten thread in a tow

Or to smoke incense on house with dew,

Under the arm to swim, victorious

With cathedral square, with rattling silk, with godparents

 

The wet nurse with a rooster on the road

In apron – like night is her warrior lad!

And with an ancient whisper she does report

That young one – one in chapel – is dead...

 

And near the corner the incense cloud

Envelopes with a robe piteous

And apple trees – like angels – are white,

And pigeons on it – gray, as if in incense.

 

And traveler, pushing at the kvas

From teapot, on the side of edge of benches,

About Razin the tale he finishes

And of his own gorgeous Persian lass.


 

* * * * *

 

Димитрий! Марина! В мире

Согласнее нету ваших

Единой волною вскинутых,

Единой волною смытых

Судеб! Имен!

 

Над темной твоею люлькой,

Димитрий, над люлькой пышной

Твоею, Марина Мнишек,

Стояла одна и та же

Двусмысленная звезда.

 

Она же над вашим ложем,

Она же над вашим троном

-- Как вкопанная -- стояла

Без малого -- целый год.

 

Взаправду ли знак родимый

На темной твоей ланите,

Димитрий, -- все та же черная

Горошинка, что у отрока

У родного, у царевича

На смуглой и круглой щечке

Смеясь целовала мать?

Воистину ли, взаправду ли --

Нам сызмала деды сказывали,

Что грешных судить -- не нам?

 

На нежной и длинной шее

У отрока -- ожерелье.

Над светлыми волосами

Пресветлый венец стоит.

 

В Марфиной черной келье

Яркое ожерелье!

-- Солнце в ночи! -- горит.

 

Памятливыми глазами

Впилась -- народ замер.

Памятливыми губами

Впилась -- в чей -- рот.

 

Сама инокиня

Признала сына!

Как же ты -- для нас -- не то;!

 

Марина! Царица -- Царю,

Звезда -- самозванцу!

Тебя пою,

Злую красу твою,

Лик без румянца.

Во славу твою грешу

Царским грехом гордыни.

Славное твое имя

Славно ношу.

 

Правит моими бурями

Марина -- звезда -- Юрьевна,

Солнце -- среди -- звезд.

 

Крест золотой скинула,

Черный ларец сдвинула,

Маслом святым ключ

Масленный -- легко движется.

Черную свою книжищу

Вынула чернокнижница.

 

Знать, уже делать нечего,

Отошел от ее от плечика

Ангел, -- пошел несть

Господу злую весть:

 

-- Злые, Господи, вести!

Загубил ее вор -- прелестник!

 

Марина! Димитрий! С миром,

Мятежники, спите, милые.

Над нежной гробницей ангельской

За вас в соборе Архангельском

Большая свеча горит.


 

* * * * *

 

Dimitri! Marina! In the world

There's none more agreeable than your

With one wave thrown aside,

With one wave washed away

Fates! Names!

 

Over your dark cradle,

Dimitri, over your luxurious

Cradle, Marina Mnishek,

Stands one and the same

Star ambiguous.

 

She over your bed,

She over your throne

- As rooted to the floor – stood

Without a bit – the year whole.

 

Really your sign of birth

Over your dark cheek,

Dimitri – still the same black

Pea, that from the youth,

From dear, from the prince

On tanned and rounded cheek

Dared to kiss?

Truly so, in fact so -

Since childhood the granddads told us

That to judge sinners is not for us?

 

On tender and long neck

Of the youth – is a necklace.

Over the light hair

The pre-dawn crown stands there.

 

In the black Martha’s cell

Is bright necklace!

“The sun and the night!” - It is aflame.

 

With memorable eyes

Dug in – the people freeze.

She dug – into whose – mouth

With memorable lips.

 

The very nun

Acknowledged the son!

How do you – not that – for us!

 

Marina! Queen – to Tsar,

To the pretender – a star!

I sing you,

Your evil beauty,

Face without blush.

In your glory I sin

With pride of a king.

I gloriously bear

The glorious name of yours.

 

Rule over my storms

Marina – Star – Yurievna,

Sun – among – stars.

 

I've thrown off the golden robe,

Moved the black box,

With holy oil the key

Barely moves and is oily.

The sorceress took

Her black book.

 

To know, and to do naught,

Walked away from her shoulder

The angel – carry

Bad news to God:

 

Evil are the news, o Lord! She was killed

By a charming thief!

 

Marina! Dimitri! Peacefully,

Rebels, sleep, ones tender.

Over the tender archangel coffin

In your name in Archangel cathedral

Burns a large candle.


 

Стихи Про Москве

 

1

 

Облака -- вокруг,

Купола -- вокруг,

Надо всей Москвой

Сколько хватит рук! --

Возношу тебя, бремя лучшее,

Деревцо мое

Невесомое!

 

В дивном граде сем,

В мирном граде сем,

Где и мертвой -- мне

Будет радостно, --

Царевать тебе, горевать тебе,

Принимать венец,

О мой первенец!

 

Ты постом говей,

Не сурьми бровей

И все сорок -- чти --

Сороков церквей.

Исходи пешком -- молодым шажком! --

Все привольное

Семихолмие.

 

Будет твой черед:

Тоже -- дочери

Передашь Москву

С нежной горечью.

Мне же вольный сон, колокольный звон,

Зори ранние --

На Ваганькове.


 

Poems About Moscow

 

1

 

Clouds - all around,

Cupolas - around,

Over all Moscow

Many arms are wound!-

I am lifting you, my best burden you

Oh my little tree

Flying weightlessly!

 

In this wonder-town,

In this peaceful town,

Where if I were dead

I'd be happy one,

To be king for you, and to grieve for you,

A wreath to take on,

Oh my one firstborn!

 

You to Sacrament bow

Do not blacken brows

And all forty - count -

Forty churches now.

You with steps do walk - with a young one's walk -

All the many thrills

Of the seven hills.

 

Time will come for you:

And the daughters - too

You will give Moscow

With sweet sorrow.

My sleep by my will, like a ringing bell,

Early dawns above -

On the Vagankov.


2

 

Из рук моих -- нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

 

По церковке -- всe сорок сороков,

И реющих над ними голубков.

 

И Спасские -- с цветами -- ворота,

Где шапка православного снята.

 

Часовню звездную -- приют от зол --

Где вытертый от поцелуев -- пол.

 

Пятисоборный несравненный круг

Прими, мой древний, вдохновенный друг.

 

К Нечаянныя Радости в саду

Я гостя чужеземного сведу.

 

Червонные возблещут купола,

Бессонные взгремят колокола,

 

И на тебя с багряных облаков

Уронит Богородица покров,

 

И встанешь ты, исполнен дивных сил...

Ты не раскаешься, что ты меня любил.

 

 

 


 

2


 From my hands - not a hand-created town,

My gorgeous brother, my strange one.

 

Upon the church - Forty times forty, side by side,

And pigeons that above them glide.

 

And Spassky - with flowers - gate,

Where Orthodox Believer doffs his hat.

 

The starry belltower - haven from sin -

Where from the people's kisses floor is clean.

 

Incomparable five-cathedral round

Accept, my ancient and inspired friend.

 

To Unexpected Joy in the garden

I'll lead my guest from foreign land.

 

The sleepless bells will ring, will shine

The cupolas of gold very fine,

 

And a cloth will be dropped by Mother of God

Upon you from the purple clouds.

 

And you will get up, full of divine power..

And you won't repent that you were my lover.


 

3

 

Мимо ночных башен

Площади нас мчат.

Ох, как в ночи страшен

Рев молодых солдат!

 

Греми, громкое сердце!

Жарко целуй, любовь!

Ох, этот рев зверский!

Дерзкая -- ох -- кровь!

 

Мой рот разгарчив,

Даром, что свят -- вид.

Как золотой ларчик

Иверская горит.

 

Ты озорство прикончи,

Да засвети свечу,

Чтобы с тобой нонче

Не было -- как хочу.


3

 

Past the towers at night

We are rushed by squares.

Oh, how roar of soldiers

In the night instills fear!

 

Rumble, loud heart!

Kiss with passion, love!

This roar is so bestial!

Daring - oh - is blood!

 

My mouth is aflame,

Given that sight's divine.

Like a golden chest

Iverskaya does shine.

 

You stop picking quarrels

And a candle light,

That it won't be now

With you as I'd like.


 

4

 

Настанет день -- печальный, говорят!

Отцарствуют, отплачут, отгорят,

-- Остужены чужими пятаками-

Мои глаза, подвижные как пламя.

И-двойника нащупавший двойник-

Сквозь легкое лицо проступит лик.

О, наконец тебя я удостоюсь,

Благообразия прекрасный пояс!

 

А издали -- завижу ли и Вас? --

Потянется, растерянно крестясь,

Паломничество по дорожке черной

К моей руке, которой не отдерну,

К моей руке, с которой снят запрет,

К моей руке, которой больше нет.

 

На ваши поцелуи, о, живые,

Я ничего не возражу -- впервые.

Меня окутал с головы до пят

Благообразия прекрасный плат.

Ничто меня уже не вгонит в краску,

Святая у меня сегодня Пасха.

 

По улицам оставленной Москвы

Поеду -- я, и побредете -- вы.

И не один дорогою отстанет,

И первый ком о крышку гроба грянет,

И наконец-то будет разрешен

Себялюбивый, одинокий сон.

И ничего не надобно отныне

Новопреставленной болярыне Марине.


 

4

 

The day will come - a sad day, they say!

They'll finish ruling, finish crying, burn away -

Chilled with the others' nickels all the same -

My eyes, moveable like the flame.

And - like a double as his double he does sense -

The likeness will appear through light face.

O, I at last will merit thee,

A gorgeous belt of beauty!

 

And from afar - do I envy you? -

Absent-mindedly baptizing, will pull

A pilgrimage along the road black

To my hand, which I surely won't draw back,

To my hand, on which the ban no longer sits,

To my hand, that no more exists.

 

Your kisses, O the living ones,

I won't oppose at first - not one.

The majesty's beautiful shawl

Has shrouded me from head to heel.

Nothing will make me blush, today

I have a holy Easter day.

 

Along the streets of left-alone Moscow

I will drive forth, and you will slowly go.

And none will lag behind along the road,

And on coffin's roof will thunder the first stone -

And sleep, self-loving and lonely

Will be resolved finally.

And nothing will be needed to Marina

Our newly-introduced ballerina.


 

5

 

Над городом, отвергнутым Петром,

Перекатился колокольный гром.

 

Гремучий опрокинулся прибой

Над женщиной, отвергнутой тобой.

 

Царю Петру и вам, о царь, хвала!

Но выше вас, цари, колокола.

 

Пока они гремят из синевы --

Неоспоримо первенство Москвы.

 

И целых сорок сороков церквей

Смеются над гордынею царей!


 

5

 

Above the city Peter cursed to hell

Rolled the delirious thunder of the bells.

 

Turned over thundering the high tide of the sea

Above the woman that was rebuked by thee.

 

To Peter and to you, O Tsar, praise be!

But bells are higher still than both of ye.

 

While they are ringing still out of the blue -

Indisputable, Moscow's primogeniture.

 

And sixteen hundred churches, near and far

All laugh at puny hubris of the tsars.


 

6

 

Над синевою подмосковных рощ

Накрапывает колокольный дождь.

Бредут слепцы калужскою дорогой, --

 

Калужской -- песенной -- прекрасной, и она

Смывает и смывает имена

Смиренных странников, во тьме поющих Бога.

 

И думаю: когда -- нибудь и я,

Устав от вас, враги, от вас, друзья,

И от уступчивости речи русской, --

 

Одену крест серебряный на грудь,

Перекрещусь, и тихо тронусь в путь

По старой по дороге по калужской.

 

 

 

 


 

6

 

The rain of bells drizzles above

The blue of near-Moscow groves.

Blind men wander the Kaluga road -

 

Beautiful - Kaluga - song, and the same

Washes and washes the names

Of peaceful wanderers, in darkness of ones praising God.

 

And I think at these times: Someday I

Of you, friends, and you, enemies, having tired,

And of compliance of Russian word -

 

A silver cross on my chest I will don

Cross myself and quietly go along

The old Kaluga road.


 

7

 

Семь холмов -- как семь колоколов!

На семи колоколах -- колокольни.

Всех счетом -- сорок сороков.

Колокольное семихолмие!

 

В колокольный я, во червонный день

Иоанна родилась Богослова.

Дом -- пряник, а вокруг плетень

И церковки златоголовые.

 

И любила же, любила же я первый звон,

Как монашки потекут к обедне,

Вой в печке, и жаркий сон,

И знахарку с двора соседнего.

 

Провожай же меня весь московский сброд,

Юродивый, воровской, хлыстовский!

Поп, крепче позаткни мне рот

Колокольной землей московскою!


 

7

 

Seven hills - just like seven bells!

Belltowers on the seven bells.

Sixteen hundred of them, to count them all.

Full of bells are these Moscow's seven hills!

 

In the ringing, fine-gold day of John

The Baptist was born. House like gingerbread,

And around a hedge, and around a hedge,

And the churches there stand with golden heads.

 

And as nuns were pouring to dining hall,

The first ringing I did love, I did love

And the sorceress from a neighbor's yard

And hot sleep and noise in the stove.

 

Do conduct me, all you imbecile,

Thieving, flagellant Moscow crowd!

Priest, shut my mouth more tightly still

With the ringing-bell Moscow's ground!


 

8

 

-- Москва! -- Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси -- бездомный.

Мы все к тебе придем.

 

Клеймо позорит плечи,

За голенищем нож.

Издалека -- далече

Ты все же позовешь.

 

На каторжные клейма,

На всякую болесть --

Младенец Пантелеймон

У нас, целитель, есть.

 

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит, --

Там Иверское сердце

Червонное горит.

 

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

Я в грудь тебя целую,

Московская земля!


 

8

 

Moscow - what a giant

And strangely-mannered home!

In Russia all are homeless.

We all to you will come.

 

A knife behind a boot-leg,

A shoulder brand in shame.

From far away us all

You will call all the same.

 

Upon the penal brandings,

On every kind of ill -

A baby Panteleimon

We have, O man who heals,

 

And there behind that door,

Where all the people pour -

There the fine golden heart

Is burning of Iver.

 

And "Halleluiah" pours

Upon the fields grown tan.

I kiss you in the bosom,

O the Moscow land!


 

9

 

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

 

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

 

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.


 

9

 

 

With a red brush

The mountain-ash burned:

The leaves were falling

And I was born.

 

Hundreds of belltowers

Argued at least.

It was the Saturday:

John the Baptist.

 

And in my teeth now

I want to crush

The hot ashberry's

Bitter brush.


 

* * * * *

 

Говорила мне бабка лютая,

Коромыслом от злости гнутая:

-- Не дремить тебе в люльке дитятка,

Не белить тебе пряжи вытканной, --

Царевать тебе -- под заборами!

Целовать тебе, внучка, -- ворона.

 

Ровно облако побелела я:

Вынимайте рубашку белую,

Жеребка не гоните черного,

Не поите попа соборного,

Вы кладите меня под яблоней,

Без моления, да без ладана.

 

Поясной поклон, благодарствие

За совет да за милость царскую,

За карманы твои порожние

Да за песни твои острожные,

За позор пополам со смутою, --

За любовь за твою за лютую.

 

Как ударит соборный колокол --

Сволокут меня черти волоком,

Я за чаркой, с тобою роспитой,

Говорила, скажу и Господу, --

Что любила тебя, мальчоночка,

Пуще славы и пуще солнышка.


 

* * * * *

 

A fierce broad has told

Me with yoke from anger curved:

“Not to sleep in child's cradle,

Not in woven yarn to be paling,”

To reign for you – fences below!

To kiss you, granddaughter – crow.

 

Like a cloud white I became:

The white shirt take away,

Do not rush the black foal,

Do not give drink to priest of cathedral,

Without prayer and without incense you are putting me

Under the apple tree.

 

Bow until the waist, giving thanks

For advice and for kingly tenderness,

For your empty pockets

And for your songs cautious,

For the shame through confusion halved

And for your fierce love.

 

How will hit the cathedral bell -

How dragged me the devils from hell

I for cup, with you painted,

Spoke, and to God I stated

That I loved you, little boy,

More than sun and more than glory.

 


 

* * * * *

 

Да с этой львиною

Златою россыпью,

Да с этим поясом,

Да с этой поступью, --

Как не бежать за ним

По белу по свету --

За этим поясом,

За этим посвистом!

 

Иду по улице --

Народ сторонится.

Как от разбойницы,

Как от покойницы.

 

Уж знают все, каким

Молюсь угодникам

Да по зелененьким,

Да по часовенкам.

 

Моя, подруженьки,

Моя, моя вина.

Из голубого льна

Не тките савана.

 

На вечный сон за то,

Что не спала одна --

Под дикой яблоней

Ложусь без ладана.


 

* * * * *

 

And with this lion's

Deposit of gold,

And with this belt

And with this gait, -

How did you run after him

Over the whole world -

After this belt,

After this whistling!

 

I walk along the street -

The people shy away from me.

Like from a bandit,

Like from a deceased.

 

All know to which

Pleasers I pray

By the greenish,

By chapels today.

 

My, girlfriends,

My, my guilt.

From the blue flax

Don't weave the shroud.

 

On endless sleep for that

She does not sleep alone -

Under wild apple tree

Without incense I lie prone.


 

* * * * *

 

Веселись, душа, пей и ешь!

А настанет срок --

Положите меня промеж

Четырех дорог.

 

Там где во поле, во пустом

Воронье да волк,

Становись надо мной крестом,

Раздорожный столб!

 

Не чуралася я в ночи

Окаянных мест.

Высоко надо мной торчи,

Безымянный крест.

 

Не один из вас, други, мной

Был и сыт и пьян.

С головою меня укрой,

Полевой бурьян!

 

Не запаливайте свечу

Во церковной мгле.

Вечной памяти не хочу

На родной земле.


 

* * * * *

 

Be merry, soul, eat and drink!

And the time will come -

You will put me in between

Four roads at one time.

 

Then upon the empty field

The wolf and the crows,

Stand like cross over me,

Road post!

 

I didn't shy away at night

From the places cursed.

High above my head stick out,

You, the nameless cross.

 

Not one of you, dear friends,

Was drunk and filled.

Cover me all to the head,

The weeds of the field.

 

Don't ignite the candle

In haze of the church.

I don't want eternal memory

On the dear earth.

* * * * *

 

Братья, один нам путь прямохожий

Под небом тянется.

...............................я тоже

Бедная странница...

Вы не выспрашивайте, на спросы

Я не ответчица.

 

Только и памятлив, что на песни

Рот мой улыбчивый.

Перекреститесь, родные, если

Что и попритчилось.

 

 


 

* * * * *

 

Brothers, one erect way for us all

Stretches under heavens.

…... I as well ...

A wanderer I am.

You do not inquire,

To the questions I don’t answer.

 

Only mindful, that on the song

My mouth is smiling.

Cross yourselves, dear ones,

If I am complaining.


 

* * * * *

 

Всюду бегут дороги,

По лесу, по пустыне,

В ранний и поздний час.

 

Люди по ним ходят,

Ходят по ним дроги,

В ранний и поздний час.

 

Топчут песок и глину

Страннические ноги,

Топчут кремень и грязь...

 

Кто на ветру -- убогий?

Всяк на большой дороге

Переодетый князь!

 

Треплются их отрепья

Всюду, где небо -- сине,

Всюду, где Бог -- судья.

 

Сталкивает их цепи,

Смешивает отрепья

Парная колея.

 

Так по земной пустыне,

Кинув земную пажить

И сторонясь жилья,

 

Нищенствуют и княжат --

Каторжные княгини,

Каторжные князья.

 

Вот и сошлись дороги,

Вот мы и сшиблись клином.

Темен, ох, темен час.

 

Это не я с тобою, --

Это беда с бедою

Каторжная -- сошлась.

 

Что же! Целуй в губы,

Коли тебя, любый,

Бог от меня не спас.

 

     Всех по одной дороге

     Поволокут дроги --

     В ранний ли, поздний час.


 

* * * * *

 

Everywhere run roads,

In desert, in forest,

In early and late hour.

 

People walk on them,

Carts go on them,

In early and late hour.

 

Stomp on sand and mud

The wandering feet,

They trample on dirt and flint...

 

Who is squalid in the wind?

All on the big road

Disguised prince!

 

Flutter these rags

Everywhere where sky is blue and arch,

Everywhere where God is judge.

 

The steam track

Mixes their rags.

Push at them the chains.

 

On earthly desert therefore,

Throwing the earthly pasture

And eschewing houses,

 

They are princes and beggars -

Convict princesses,

Convict princes.

 

Here came together the roads,

Like a wedge we collided.

Dark, oh, dark is the hour we need.

 

It is not me with you -

It is the trouble with trouble

Of hard labor – agreed.

 

So what! Kiss on the lips,

If you, my loved one,

God did not save from me.

 

All on the same road

Will be led by the drogues

In hour, late or early.


 

* * * * *

 

 

Люди на душу мою льстятся,

Нежных имен у меня -- святцы,

 

А восприемников за душой

Цельный, поди, монастырь мужской!

 

Уж и священники эти льстивы!

Каждый-то день у меня крестины!

 

Этот -- орленком, щегленком-тот,

Всяк по -- иному меня зовет.

 

У тяжелейшей из всех преступниц-

Сколько заступников и заступниц!

 

Лягут со мною на вечный сон

Нежные святцы моих имен.

 

Звали -- равно, называли -- разно,

Все называли, никто не назвал.

 


 

* * * * *

 

People flatter my soul, and

The tender names from me – saints,

 

And the recipients of soul,

Whole, men's monastery, go!

 

And these priests are flattering!

To me each day is christening!

 

This – an eaglet, goldfinch - then,

All leave for another name.

 

How many intercessors in all

Are for the hardest of criminals?

 

Let lie next to me for endless dream

Tender saints of my names.

 

They called – equally, differently they were called,

None were chosen even as though all were called.

 


 

* * * * *

 

Коли милым назову -- не соскучишься!

Богородицей -- слыву -- Троеручицей:

Одной -- крепости крушу, друга -- тамотка,

Третьей по морю пишу -- рыбам грамотку.

 

А немилый кто взойдет да придвинется,

Подивится весь народ, что за схимница!

Филин ухнет, черный кот ощетинится.

Будешь помнить цельный год -- чернокнижницу!

 

Черт: ползком не продерусь! -- а мне едется!

Хочешь, с зеркальцем пройдусь -- в гололедицу?

Ради барских твоих нужд -- хошь в метельщицы!

Только в мамки -- не гожусь -- в колыбельщицы!

 

Коль похожа на жену -- где повойник мой?

Коль похожа на вдову -- где покойник мой?

Коли суженого жду -- где бессонница?

Царь -- Девицею живу -- беззаконницей!


 

* * * * *

 

I will call you dear – won't miss me when I'm gone!

Mother of God – I know – the three-handed one:

One – there, another - castles to crash,

Third I write about the sea – a letter to the fish.

 

The unwelcoming will rise and would move along,

People will marvel at the nun!

Owl will hoot, will bristle the cat, black,

You will remember the full year – to the warlock!

 

Devil: crawling I will get through! In me rides!

Do you want, with mirror I'll walk – in ice?

Heaven of your royal needs – like the sweepers!

Only I'm not fit - in lullabys – of the mothers!

 

Though I look just like a wife – where's my warrior?

Where's my deceased one though I look just like a widow.

If the betrothed one I await – where's the sleeplessness?

Tsar – I live like a girl – the one lawless!


 

БЕССОНИЦА

 

1

 

Обвела мне глаза кольцом

Теневым -- бессонница.

Оплела мне глаза бессонница

Теневым венцом.

 

То-то же! По ночам

Не молись -- идолам!

Я твою тайну выдала,

Идолопоклонница.

 

Мало -- тебе -- дня,

Солнечного огня!

 

Пару моих колец

Носи, бледноликая!

Кликала -- и накликала

Теневой венец.

 

Мало -- меня -- звала?

Мало -- со мной -- спала?

 

Ляжешь, легка лицом.

Люди поклонятся.

Буду тебе чтецом

Я, бессонница:

 

-- Спи, успокоена,

Спи, удостоена,

Спи, увенчана,

Женщина.

 

Чтобы -- спалось -- легче,

Буду -- тебе -- певчим:

 

-- Спи, подруженька

Неугомонная!

 

Спи, жемчужинка,

Спи, бессонная.

 

И кому ни писали писем,

И кому с тобой ни клялись мы.

Спи себе.

 

Вот и разлучены

Неразлучные.

Вот и выпущены из рук

Твои рученьки.

Вот ты и отмучилась,

Милая мученица.

 

Сон -- свят,

Все -- спят.

Венец -- снят.


 

Insomnia

 

1

 

In a shady ring my eyes

She surrounded - insomnia.

With a shady wreath insomnia

Did my eyes bind.

 

At night - the same!

To idols don't pray.

Idol-worshipper - I'll give

Your secret away.

 

To you - day's not enough,

Fire of sun above!

 

You pale-faced one, wear

My rings' pair!

You screamed - and proclaimed

The wreath of shade.

 

Enough - did you - call me?

Enough - did you - sleep with me?

 

People bow to you.

Light in face you'll lie.

I'll be reader to you,

I, insomnia:

 

Sleep, soothed,

Sleep, rewarded one,

Sleep, wreathed,

Woman.

 

That - you would sleep - easy,

I will sing - to thee:

 

"Never-silent one,

Go to sleep, my girl,

You the sleepless one,

Sleep, my little pearl."

 

And to whom we didn't write letters so,

And to whom we did not vow..

Sleep.

 

Here now parted are

The inseparable.

Here released from arms

Are your little arms.

Here you're tormented,

My dear tormentess.

 

Sleep's - holy.

All - sleep.

Wreath's - gone.

 

 


 

2

 

Руки люблю

Целовать, и люблю

Имена раздавать,

И еще -- раскрывать

Двери!

-- Настежь -- в темную ночь!

 

Голову сжав,

Слушать, как тяжкий шаг

Где-то легчает,

Как ветер качает

Сонный, бессонный

Лес.

 

Ах, ночь!

Где-то бегут ключи,

Ко сну -- клонит.

Сплю почти

Где-то в ночи

Человек тонет.


 

2

 

I like to kiss the arms

And to hand out names

And also - wide

Open door!

In dark night!

 

Squeezing the head,

To listen, as heavy step

Somewhere gets light,

As sways the wind

The sleepy, insomniac

Forest.

 

Ah, night!

Somewhere the keys run,

To sleep – bow.

I am almost asleep

Somewhere in the night

A man drowns.


 

3

 

В огромном городе моем -- ночь.

Из дома сонного иду -- прочь.

И люди думают: жена, дочь, --

А я запомнила одно: ночь.

 

Июльский ветер мне метет -- путь,

И где-то музыка в окне -- чуть.

Ах, нынче ветру до зари -- дуть

Сквозь стенки тонкие груди -- в грудь.

 

Есть черный тополь, и в окне -- свет,

И звон на башне, и в руке -- цвет,

И шаг вот этот -- никому -- вслед,

И тень вот эта, а меня -- нет.

 

Огни -- как нити золотых бус,

Ночного листика во рту -- вкус.

Освободите от дневных уз,

Друзья, поймите, что я вам -- снюсь.


 

3

 

In my giant city it is night.

From the sleepy home I alight

People think: Daughter and wife

And I recall just this: Night.

 

On my way blows the wind of July

And somewhere music in a window - barely.

Ah, now the wind will blow dawn

Into the chest through the chest's thin wall.

 

There's light on the window, and a black poplar,

A flower in the hand, and ringing in the tower,

And this step nobody behind,

And this my shade, but me you can't find.

 

Fires - like threads of golden beads,

Taste of night leaf between my teeth.

Free me from shackles of the day,

Understand that I'm your dream, friends.


 

4

 

После бессонной ночи слабеет тело,

Милым становится и не своим, -- ничьим.

В медленных жилах еще занывают стрелы --

И улыбаешься людям, как серафим.

 

После бессонной ночи слабеют руки

И глубоко равнодушен и враг и друг.

Целая радуга -- в каждом случайном звуке,

И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

 

Нежно светлеют губы, и тень золоче

Возле запавших глаз. Это ночь зажгла

Этот светлейший лик, -- и от темной ночи

Только одно темнеет у нас -- глаза.


 

4

 

After a sleepless night the body gets weaker,

It becomes dear and not yours - and nobody's.

Just like a seraph you smile to people

And arrows moan in the slow arteries.

 

After a sleepless night the arms get weaker

And deeply equal to you are the friend and foe.

Smells like Florence in the frost, and in each

Sudden sound is the whole rainbow.

 

Tenderly light the lips, and the shadow's golden

Near the sunken eyes. Here the night did spark

This brilliant likeness - and from the dark evening

Only just one thing - the eyes - are growing dark.


 

5

 

Нынче я гость небесный

В стране твоей.

Я видела бессонницу леса

И сон полей.

 

Где-то в ночи подковы

Взрывали траву.

Тяжко вздохнула корова

В сонном хлеву.

 

Расскажу тебе с грустью,

С нежностью всей,

Про сторожа -- гуся

И спящих гусей.

 

Руки тонули в песьей шерсти,

Пес был -- сед.

Потом, к шести,

Начался рассвет.


 

5

 

Now I am a heavenly guest

In your land.

I saw the sleeplessness of the forest

And fields' rest.

 

Somewhere in the night the horseshoes

Blew up the grass.

Heavily sighed a cow

In sleepy cow-house..

 

I will tell you with sorrow,

With all tenderness,

About the guardian goose and

Sleepy geese.

 

The arms drown in the dog's fur, and

Dog was gray.

And at six in the morning

Sunrise began.


 

6

 

Сегодня ночью я одна в ночи-

Бессонная, бездомная черница! --

Сегодня ночью у меня ключи

От всех ворот единственной столицы!

 

Бессонница меня толкнула в путь.

-- О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! --

Сегодня ночью я целую в грудь

Всю круглую воюющую землю!

 

Вздымаются не волосы -- а мех,

И душный ветер прямо в душу дует.

Сегодня ночью я жалею всех, --

Кого жалеют и кого целуют.


 

6

 

This night today I am alone in the night -

A sleepless and a homeless nun!

This night today I have the keys

Of all the gates of capital, just one!

 

The sleeplessness has pushed me on the way.

O, dusky Kremlin, how you're beautiful!

I kiss into the chest this night today

The whirling-round ground as it does howl!

 

Blows straight into the soul the stifling wind,

The hair arises - not the hair, but down.

Those who are pitied and those who are kissed -

This night today I pity everyone.

 


 

7

 

 

Нежно-нежно, тонко-тонко

Что-то свистнуло в сосне.

Черноглазого ребенка

Я увидела во сне.

 

Так у сосенки у красной

Каплет жаркая смола.

Так в ночи моей прекрасной

Ходит по сердцу пила.


 

7

 

Gently gentle, subtly subtle

Something whistled in a pine.

In a dream I saw a child

With black eyes.

 

Thus at the red pine

Drips dark tar.

Thus the saw in beautiful night

Walks through the heart.


 

8

 

Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая

Свет -- люблю тебя, зоркая ночь.

 

Голосу дай мне воспеть тебя, о праматерь

Песен, в чьей длани узда четырех ветров.

 

Клича тебя, славословя тебя, я только

Раковина, где еще не умолк океан.

 

Ночь! Я уже нагляделась в зрачки человека!

Испепели меня, черное солнце -- ночь!


 

8

 

Black like a pupil, like a pupil sucking

For light – I love you, vigilant night.

 

With voice let me glorify you, grandma

Of songs, in whose hand is the bridle for four winds.

 

Calling you, praising you, and I only

Am a sink, where the ocean has not gone quiet.

 

Night! I again have looked into the person's pupils!

Incinerated me, the black sun – night!


 

9

 

Кто спит по ночам? Никто не спит!

Ребенок в люльке своей кричит,

Старик над смертью своей сидит,

Кто молод -- с милою говорит,

Ей в губы дышит, в глаза глядит.

 

Заснешь -- проснешься ли здесь опять?

Успеем, успеем, успеем спать!

 

А зоркий сторож из дома в дом

Проходит с розовым фонарем,

И дробным рокотом над подушкой

Рокочет ярая колотушка:

 

Не спи! крепись! говорю добром!

А то -- вечный сон! а то -- вечный дом!


 

9

 

Who sleeps at night? Nobody sleeps!

In his cradle the baby screams,

The old man by his death does sit,

Who's young – let her with dear one speak,

Where the eyes stare and breathe the lips.

 

Will you wake here again when asleep?

We have time, we have time, we have time to sleep!

 

And sharp-eyed guard from home to home

Walks with a pink flashlight,

And over the pillow with fractional roar

Rumbles the ardent mallet:

 

Don't sleep! I speak well, hold strong!

Or else – eternal sleep! Or else – an eternal home!


 

10

 

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может -- пьют вино,

Может -- так сидят.

Или просто -- рук

Не разнимут двое.

В каждом доме, друг,

Есть окно такое.

 

Крик разлук и встреч --

Ты, окно в ночи!

Может -- сотни свеч,

Может -- три свечи...

Нет и нет уму

Моему -- покоя.

И в моем дому

Завелось такое.

 

Помолись, дружок, за бессонный дом,

За окно с огнем!


 

10

 

A window here again

Where they don't sleep again.

Maybe they thus sit,

Maybe they drink wine.

Or they would not part

Simply the two hands.

There is such a window

In each house, friend.

 

Window in the night -

Partings', meetings' scream!

Maybe - hundred candles,

Maybe - only three.

And my restless mind

Cannot find its peace.

In my very home

Was begotten this.

 

Pray, friend, for the sleepless home

Behind a window with a flame!


 

11

 

Бессонница! Друг мой!

Опять твою руку

С протянутым кубком

Встречаю в беззвучно --

Звенящей ночи.

 

-- Прельстись!

Пригубь!

Не в высь,

А в глубь-

Веду...

Губами приголубь!

Голубка! Друг!

Пригубь!

Прельстись!

Испей!

От всех страстей-

Устой,

От всех вестей-

Покой.

-- Подруга! --

Удостой.

Раздвинь уста!

Всей негой уст

Резного кубка край

Возьми --

Втяни,

Глотни:

-- Не будь! --

О друг! Не обессудь!

Прельстись!

Испей!

Из всех страстей-

Страстнейшая, из всех смертей

Нежнейшая... Из двух горстей

Моих -- прельстись! -- испей!

 

Мир без вести пропал. В нигде --

Затопленные берега...

-- Пей, ласточка моя! На дне

Растопленные жемчуга...

 

Ты море пьешь,

Ты зори пьешь.

С каким любовником кутеж

С моим

-- Дитя --

Сравним?

 

А если спросят (научу!),

Что, дескать, щечки не свежи, --

С Бессонницей кучу, скажи,

С Бессонницей кучу...

 


 

11

 

Sleeplessness! My friend!

Again your hand

With outstretched cup

I meet with noiselessly

Ringing night.

 

Be seduced!

Sip!

Not to height,

But to depth

I lead...

Take a dip

With your lips!

Dove! Friend!

Sip!

Be seduced!

Drink!

From all passions -

With your lips,

From all news -

Rest.

Friend!

You'll deserve.

Move lips apart!

With bliss of lips

Take the edge

Of carved cup -

Pull in,

Sip:

There won't be!

O friend! Do not blame!

Be seduced!

Drink up!

From all passions -

The most passionate, from all deaths

The most tender one... from two handfuls

Of mine – Be deceived! Drink up!

 

World is lost without word. In nowhere

Is the flooded shore

My swallow, sing, my girl!

On the day melted is the pearl...

 

You drink sea,

You drink dawn.

With which lover the revelry

With my

Child

Compare?

 

And if they'll ask (I teach)

That aren't fresh the cheeks -

Say that there's a heap of Sleeplessness

With heap of Sleeplessness...


 

СТИХИ К БЛОКУ

 

1

 

Имя твое -- птица в руке,

Имя твое -- льдинка на языке,

Одно единственное движенье губ,

Имя твое -- пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту,

 

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

 

Имя твое -- ах, нельзя! --

Имя твое -- поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век,

Имя твое -- поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим -- сон глубок.

 


 

Poems to Blok

 

1

 

A bird in the hand is your name,

An icicle on the tongue is your name,

One movement of your lips is your name,

Five letters is your name.

A ball caught in the flight it is,

A silver tambourine between the lips,

 

A stone, into a quiet pond thrown,

Will sob the name by which you're known.

Your loud name resonates in the light

Crackling of the hooves in the night.

And a trigger with crackling ample

Will call it back into the temple.

 

Your name - forbid this! -

Your name - the eyes kiss,

In tender chill of motionless eyelids

Your name - to the snow give a kiss.

Key, ice, blue gulp - deep

In your name is deep sleep.


 

2

 

Нежный призрак,

Рыцарь без укоризны,

Кем ты призван

В мою молодую жизнь?

 

Во мгле сизой

Стоишь, ризой

Снеговой одет.

 

То не ветер

Гонит меня по городу,

Ох, уж Третий

Вечер я чую ворога.

 

Голубоглазый

Меня сглазил

Снеговой певец.

 

Снежный лебедь

Мне под ноги перья стелет.

Перья реют

И медленно никнут в снег.

 

Так по перьям,

Иду к двери,

За которой -- смерть.

 

Он поет мне

За синими окнами,

Он поет мне

Бубенцами далекими,

 

Длинным криком,

Лебединым кликом --

Зовет.

 

Милый призрак!

Я знаю, что все мне снится.

Сделай милость:

Аминь, аминь, рассыпься!

Аминь.


 

2

 

A knight without reproach,

A ghost, a gentle one,

Who is it that called you

Into my life so young?

 

In fog greyish-blue

Dressed in a chasuble

Of snow, stand you.

 

Around the city

By the wind I'm chased,

For the third evening

An enemy I sensed.

 

The blue-eyed

Singer made of snow

Stared at me so.

 

The snow-white swan

Lays his down under my feet. Flow

Feathers

And slowly fall on the snow.

 

Thus on the feathers

I walk to the door

Behind which is death.

 

Beyond blue windows

He sings to me,

With far-away tambourines

He sings to me,

 

With far-off cry

With swan's cry -

He calls.

 

My dear ghost!

All's my dream, I know.

Do a good thing:

Amen, amen, scatter - go!

Amen.

 


 

3

 

Ты проходишь на Запад Солнца,

Ты увидишь вечерний свет,

Ты проходишь на Запад Солнца,

И метель заметает след.

 

Мимо окон моих -- бесстрастный --

Ты пройдешь в снеговой тиши,

Божий праведник мой прекрасный,

Свете тихий моей души.

 

Я на душу твою -- не зарюсь!

Нерушима твоя стезя.

В руку, бледную от лобзаний,

Не вобью своего гвоздя.

 

И по имени не окликну,

И руками не потянусь.

Восковому святому лику

Только издали поклонюсь.

 

И, под медленным снегом стоя,

Опущусь на колени в снег,

И во имя твое святое,

Поцелую вечерний снег. --

 

Там, где поступью величавой

Ты прошел в гробовой тиши,

Свете тихий-святыя славы-

Вседержитель моей души.


 

3

 

You walk out to the Falling Sun,

Evening light in your face,

You walk out to the Falling Sun,

And the snowstorm blots out the trace.

 

Past the windows - passionless -

You will go in the quiet snow,

My beautiful believer in God,

Quiet to the light of my soul.

 

After your soul I’m not lusting!

Your footpath is inviolable.

Into the arm, white from the kisses,

I will not hammer my nail.

 

And I will not respond to the name,

And I will not pull with my arm,

To the sacred image of wax

I will only bow from afar.

 

And, standing under the snow, slow,

I will fall on my knees in the snow,

And in name of your holiness

The evening snow I will kiss -

 

There, where with a majestic foot

In the coffin silence you did go,

Quiet to light - holy glories -

You the all-keeper of my soul.


 

4

 

 

Зверю -- берлога,

Страннику -- дорога,

Мертвому -- дроги.

Каждому-свое.

 

Женщине -- лукавить,

Царю-править,

Мне-славить

Имя твое.


 

4

 

To beast - abode,

To wanderer - road

To dead one - hearse

To each - their own way.

 

To a woman - to fool,

To the king - to rule,

To me - to extol

Your name.


 

5

 

 

У меня в Москвет -- купола горят!

У меня в Москве -- колокола звонят!

И гробницы в ряд у меня стоят,-

В них царицы спят, и цари.

 

И не знаешь ты, что зарей в Кремле

Легче дышится -- чем на всей земле!

И не знаешь ты, что зарей в Кремле

Я молюсь тебе -- до зари!

 

И проходишь ты над своей Невой

О ту пору, как. над рекой -- Москвой

Я стою с опущенной головой,

И слипаются фонари.

 

Всей бессонницей я тебя люблю,

Всей бессонницей я тебе внемлю --

О ту пору, как по всему Кремлю

Просыпаются звонари...

 

Но моя река -- да с твоей рекой,

Но моя рука -- да с твоей рукой

Не сойдутся. Радость моя, доколь

Не догонит заря -- зари.


 

5

 

Cupolas are burning here in Moscow!

Bells are ringing here in Moscow!

And in row here stand coffins–

In them sleep the tsars and the queens.

 

And you do not know, at dawn in Kremlin

Breathing's lighter - than in all the world!

And you do not know, at dawn in Kremlin

Till I pray and sing at dawn.

 

And you walk on by over your Nieva

At the time, when on Moskva River

I stand and my head bow

And the lights are stuck together.

 

I am loving you with insomnia,

I am hearing you with insomnia -

At the time when, on the whole yard of Kremlin

Awaken those who ring..

 

But my river - with your river flows,

And my arm - with your arm does

Not converge. My joy –

Until dawn catches the dawn.


 

 

6

 

Думали -- человек!

И умереть заставили.

Умер теперь, навек.

-- Плачьте о мертвом ангеле!

 

Она на закате дня

Пел красоту вечернюю.

Три восковых огня

Треплются, лицемерные.

 

Шли от него лучи --

Жаркие струны по снегу!

Три восковых свечи --

Солнцу-то! Светоносному!

 

О поглядите, как

Веки ввалились темные!

О поглядите, как

Крылья его поломаны!

 

Черный читает чтец,

Крестятся руки праздные...

-- Мертвый лежит певец

И воскресенье празднует.


 

6

 

They thought he was a man!

And they forced him to die.

He died forevermore.

About a dead angel, cry!

 

She sang the evening beauty

At sundown of the day.

Shimmer hypocritically

Three waxen flames.

 

Rays went from him -

On the snow, hot strings!

Three candles of wax -

To the sun! Light-bearing!

 

O look now, how his

Dark eyelids have sunken in!

O look now, how his

Broken are the wings!

 

The black reader reads,

Crosses the arms idle...

The singer lies deceased

And celebrates Sunday. 


 

7

 

Должно быть -- за той рощей

Деревня, где я жила,

Должно быть -- любовь проще

И легче, чем я ждала.

 

-- Эй, идолы, чтоб вы сдохли!

Привстал и занес кнут,

И окрику вслед -- охлест,

И вновь бубенцы поют.

 

Над валким и жалким хлебом

За жердью встает -- жердь.

И проволока под небом

Поет и поет смерть.


 

7

 

It must be – behind that grove

Is village, where I have resided,

It may be – that love

Is lighter than I had expected.

 

Hey, idols, be you dead ones!

I stopped and readied the whip,

And shouting after – tight reins,

And soon the bells do sing.

 

On piecemeal and pitiful bread, at

Pole another pole stands.

And like wire under heaven

Sings and sings death.


 

8

 

И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,

И ветром вздутый калужский родной кумач,

И посвист перепелов, и большое небо,

И волны колоколов над волнами хлеба,

И толк о немце, доколе не надоест,

И желтый -- желтый -- за синею рощей -- крест,

И сладкий жар, и такое на всем сиянье,

И имя твое, звучащее словно: ангел.


 

8

 

And clouds of gadflies round indifferent nags,

And blown up with wind of dear Kaluga land,

And whistle of the quail, and the large sky overhead,

And waves of bells over the waves of bread,

And sense of German, while it will not tire,

And yellow – yellow, with blue grave attire,

And the sweet heat, and shining radiance,

And your name Angel, sounding glorious.


 

9

 

Как слабый луч сквозь черный морок адов --

Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.

 

И вот в громах, как некий серафим,

Оповещает голосом глухим, --

 

Откуда-то из древних утр туманных --

Как нас любил, слепых и безымянных,

 

За синий плащ, за вероломства -- грех...

И как нежнее всех -- ту, глубже всех

 

В ночь канувшую -- на дела лихие!

И как не разлюбил тебя, Россия.

 

И вдоль виска -- потерянным перстом

Все водит, водит... И еще о том,

 

Какие дни нас ждут, как Бог обманет,

Как станешь солнце звать -- и как не

         встанет...

 

Так, узником с собой наедине

 (Или ребенок говорит во сне?),

 

Предстало нам -- всей площади широкой! --

Святое сердце Александра Блока.

 


 

9

 

Like a weak ray through black gloom of the hells -

Thus is your voice against exploding cannonballs.

 

And in the thunder, just like some seraph

Announces in a voice tone-deaf -

 

Somewhere from foggy mornings long ago -

How he did love us blind and nameless so -

 

For sin - apostasy, for coat of blue…

And as most tender – deeper than all, you

 

Into the sunken night – for evil deeds!

For how, Russia, to love he did not cease,

 

And more tender than all - into the most deep

Night vanished him to do the wicked deeds!

 

And how near the temple with a lost finger

He draws and draws... and about this simply,

 

What days await us, how God will tell lies,

How you will call the sun - and it won't rise!

 

Thus, one on one with the prisoner

(Or child speaks in his slumber?)

 

Before us came - on the wide square -

The holy heart of Blok, Alexander.


 

10

 

Вот он -- гляди -- уставший от чужбин,

Вождь без дружин.

 

Вот -- горстью пьет из горной быстрины --

Князь без страны.

 

Там всe ему: и княжество, и рать,

И хлеб, и мать.

 

Красно твое наследие, -- владей,

Друг без друзей!


 

10

 

Here is he – see – tired of foreign land,

Leader without squad.

 

Here – drinking handful from mountain rapids -

Prince nation without.

 

And all has been: mother, princehood,

The host and the bread.

 

Your heritage is red – so command,

Friend without friends!


 

11

 

Останешься нам иноком:

Хорошеньким, любименьким,

Требником рукописным,

Ларчиком кипарисным.

 

Всем -- до единой -- женщинам,

Им, ласточкам, нам, венчанным,

Нам, злату, тем, сединам,

Всем -- до единой -- сыном

 

Останешься, всем -- первенцем,

Покинувшим, отвергнувшим,

Посохом нашим странным,

Странником нашим ранним.

 

Всем нам с короткой надписью

Крест на Смоленском кладбище

Искать, всем никнуть в черед,

Всем,.......... не верить.

 

Всем -- сыном, всем -- наследником,

Всем -- первеньким, последненьким.


 

11

 

You will remain a monk for us:

Pretty and beloved

A ritual written by hand,

Of little casket of cypress.

 

To all – till the last one – women,

Them, swallows, us, crowned,

To us, gold, to them, gray-haired,

All till last one – a son

 

You will remain – the firstborn

Rejected and forsaken

With our staff, stranger

To our early ranger.

 

To all of us in short lettering

At the Smolensk cemetery, cross

To seek, take everyone’s turn,

To all..........do not trust.

 

All - to son, all – first,

All - to heir, all - last.


 

12

 

 

Други его -- не тревожьте его!

Слуги его -- не тревожьте его!

Было так ясно на лике его:

Царство мое не от мира сего.

 

Вещие вьюги кружили вдоль жил, --

Плечи сутулые гнулись от крыл,

В певчую прорезь, в запекшийся пыл --

Лебедем душу свою упустил!

 

Падай же, падай же, тяжкая медь!

Крылья изведали право: лететь!

Губы, кричавшие слово: ответь! --

Знают, что этого нет -- умереть!

 

Зори пьет, море пьет -- в полную сыть

Бражничает. -- Панихид не служить!

У навсегда повелевшего: быть! --

Хлеба достанет его накормить!


 

12

 

His friends – do not disturb him!

His servants – do not disturb him!

It was clear on his face:

My kingdom is not of earth.

 

Wise storms circled past veins -

Stooped shoulders bent from wings,

In the singing slot, and clotted is all -

Just like a swan they missed the soul!

 

Fall then, fall then, heavy copper!

Wings have tasted rightly: to fly!

Lips, shouting the word: answer!

They know that this is not it – to die!

 

Dawn sings, sea sings – in midnight to feed

Hawking. Dirge does not serve any need!

And who commanded forever: Be! -

There will be bread for him!


 

13

 

 

А над равниной --

Крик лебединый.

Матерь, ужель не узнала сына?

Это с заоблачной -- он -- версты,

Это последнее -- он -- прости.

 

А над равниной-

Вещая вьюга.

Дева, ужель не узнала друга?

Рваные ризы, крыло в крови...

Это последнее он: -- Живи!

 

Над окаянной --

Взлет осиянный.

Праведник душу урвал -- осанна!

Каторжник койку -- обрел -- теплынь.

Пасынок к матери в дом. -- Аминь.


 

13

 

And above the plain -

Swan's crying in vain.

Mother, did you not recognize the son?

Transcendental – he – versts,

Forgive – him – last.

 

And on the plain -

Wise storm.

Girl, can you not recognize a friend?

Torn robes, wing in blood...

Live! Is the last one

 

Above the accursed -

Beaming – the flight.

The righteous tore the soul – hosanna!

The convict took up the warm bed.

Stepson to mother's home – Amen.


 

14

 

Не проломанное ребро --

Переломленное крыло.

 

Не расстрельщиками навылет

Грудь простреленная. Не вынуть

 

Этой пули. Не чинят крыл.

Изуродованный ходил.

 

        ================

 

Цепок, цепок венец из терний!

Что усопшему -- трепет черни,

 

Женской лести лебяжий пух...

Проходил, одинок и глух,

 

Замораживая закаты

Пустотою безглазых статуй.

 

Лишь одно еще в нем жило:

Переломленное крыло.


 

14

 

Not a broken rib -

A broken wing.

 

Not to the shooters shot -

Through chest. Not to take out

 

This bullet. Wing can't be repaired.

He walked impaired.

 

--------------------

 

Sticky is crown of thorns on the head!

What is the noise of mob to one dead,

 

The swan's down of woman's flattery...

He walked, deaf and lonely,

 

Freezing over the sunsets

With emptiness of eyeless statues.

 

But one thing still lived in him:

The broken wing.

 

 


 

15

 

Без зова, без слова, --

Как кровельщик падает с крыш.

А может быть, снова

Пришел, -- в колыбели лежишь?

 

Горишь и не меркнешь,

Светильник немногих недель...

Какая из смертных

Качает твою колыбель?

 

Блаженная тяжесть!

Пророческий певчий камыш!

О, кто мне расскажет,

В какой колыбели лежишь?

 

"Покамест не продан!"

Лишь с ревностью этой в уме

Великим обходом

Пойду по российской земле.

 

Полночные страны

Пройду из конца и в конец.

Где рот -- его -- рана,

Очей синеватый свинец?

 

Схватить его! Крепче!

Любить и любить его лишь!

О, кто мне нашепчет,

В какой колыбели лежишь?

 

Жемчужные зерна,

Кисейная сонная сень.

Не лавром, а тeрном-

Чепца острозубая тень.

 

Не полог, а птица

Раскрыла два белых крыла!

-- И снова родиться,

Чтоб снова метель замела?!

 

Рвануть его! Выше!

Держать! Не отдать его лишь!

О, кто мне надышит,

В какой колыбели лежишь?

 

А может быть, ложен

Мой подвиг, и даром -- труды.

Как в землю положен,

Быть может, -- проспишь до трубы.

 

Огромную впалость

Висков твоих -- вижу опять.

Такую усталость --

Ее и трубой не поднять!

 

Державная пажить,

Надежная, ржавая тишь.

Мне сторож покажет,

В какой колыбели лежишь.

 


 

15

 

Without word, without call -

Like a thatcher from the roof falls.

And again, possibly,

You come - you lie in the cradle?

 

You burn and don't dim,

The light of several weeks..

Which of the mortals

Rocks your cradle?

 

The blessed heaviness!

Singing chestnut that prophesies!

Oh, who will tell

You lie in which cradle?

 

"So far it's not sold!"

With jealousy in my head

With a great detour

I'll walk the Russian land.

 

The midnight countries

Will go from end to end.

Where's the mouth, his wound,

His eyes' bluish lead?

 

Take him! Hold tightly!

To love him and love him only!

Who will whisper to me

In which cradle you lie?

 

Pearly grains,

Muslin shade full of sleep.

Not laurel but thorn -

Sharp-toothed shade of a cap.

 

Not angel, but bird

Opened two white wings!

And to be born once again,

That snowstorm again blew in?!

 

Tear him! Hold tightly!

Just don't give away! Hold high!

Oh, who will breathe to me

In which cradle you lie?

 

And maybe false is

My feat, and my labor futile.

How you're put in the ground,

Maybe - you'll sleep till trumpet.

 

The giant indenture

Of your temples - catches my sight.

Such an exhaustion -

Can't be lifted even with pipes!

 

Pasture of your country -

Rusty, quiet reliably.

The janitor will show me

In which cradle you lie.


 

16

 

Как сонный, как пьяный,

Врасплох, не готовясь.

Височные ямы:

Бессонная совесть.

 

Пустые глазницы:

Мертво и светло.

Сновидца, всевидца

Пустое стекло.

 

Не ты ли

Ее шелестящей хламиды

Не вынес --

Обратным ущельем Аида?

 

Не эта ль,

Серебряным звоном полна,

Вдоль сонного Гебра

Плыла голова?


 

16

 

Like drunk, like sleepy

Unawares, without caution,

The dimples of temples:

Sleepless conscience.

 

Empty eye sockets:

All dead and light.

Empty glass of a dreamer

And man with second sight.

 

Not you on

Still rustling pile of garbage

Carried out -

Returning by Hades' gorge?

 

Did not this,

Ringing with a silver bell,

Head flow past

The sleepy Gebr?


 

 

17

 

 

Так, Господи! И мой обол

Прими на утвержденье храма.

Не свой любовный произвол

Пою -- своей отчизны рану.

 

Не скаредника ржавый ларь --

Гранит, коленами протертый.

Всем отданы герой и царь,

Всем -- праведник -- певец -- и мертвый.

 

Днепром разламывая лед,

Гробовым не смущаясь тесом,

Русь -- Пасхою к тебе плывет,

Разливом тысячеголосым.

 

Так, сердце, плачь и славословь!

Пусть вопль твой -- тысяча который? --

Ревнует смертная любовь.

Другая -- радуется хору.


 

17

 

Thus, O the Lord! And this my prayer

Accept for temple's confirmation.

I sing not pleasures of my love -

I sing the wound of my nation.

 

Not nasty person's rusty trunk -

Granite, with people's knees rubbed coarse.

Hero and tsar given to all,

To all - a singer - righteous - corpse.

 

Not bashful at the coffin boards,

Breaking upon Dnieper the ices,

Russia - on Easter it does swim

In pouring streams of thousand-voices.

 

Thus, heart, there will be praise cry!

Let your cry – which thousand?

Jealous is the mortal love.

Happy at chorus is the other’s.


 

* * * * *

 

То-то в зеркальце -- чуть брезжит

Всe гляделась:

Хорошо ли для приезжих

Разоделась.

 

По сережкам да по бусам

Стосковалась.

То-то с купчиком безусым

Целовалась.

 

Целовалась, обнималась --

Не стыдилась!

Всяк тебе: "Прости за малость!"

-- "Сделай милость!"

 

Укатила в половодье

На три ночи.

Желтоглазое отродье!

Ум сорочий!

 

А на третью -- взвыла Волга,

Ходит грозно.

Оступиться, что ли, долго

С перевозу?

 

Вот тебе и мех бобровый,

Шелк турецкий!

Вот тебе и чернобровый

Сын купецкий!

 

Не купецкому же сыну

Плакать даром!

Укатил себе за винным

За товаром!

 

Бурлаки над нею, спящей,

Тянут барку. --

За помин души гулящей

Выпьем чарку.


 

* * * * *

 

That's it in the mirror -

All looked – and they glimmer:

Good it has been to dress up

For the visitors.

 

For earrings and for necklace

I've been missing.

That a merchant beardless

I was kissing.

 

I was kissing, I embraced -

Did not feel shame!

All to you: “Forgive a tad!”

“Make mercy today!”

 

Drove away in the flood

For three nights.

Mind of crow, and a brat

With yellow eyes!

 

And the third – howled Volga,

Menacingly walked.

With transport to stumble

For long?

 

Here for you, Turkish silk and

Beaver’s fur!

Here's the son of the merchant,

Black-browed!

 

Not for the son of the merchant

In vain to cry!

Drove off self from the shipment

Of wine!

 

Barge haulers on her, sleeping,

The barge pulls.

We will drink a cup of

Partying soul.


 

* * * * *

 

В оны дни ты мне была, как мать,

Я в ночи тебя могла позвать,

Свет горячечный, свет бессонный,

Свет очей моих в ночи оны.

 

Благодатная, вспомяни,

Незакатные оны дни,

Материнские и дочерние,

Незакатные, невечерние.

 

Не смущать тебя пришла, прощай,

Только платья поцелую край,

Да взгляну тебе очами в очи,

Зацелованные в оны ночи.

 

Будет день -- умру -- и день -- умрешь,

Будет день -- пойму -- и день -- поймешь.

И вернется нам в день прощеный

Невозвратное время оно.

 


 

* * * * *

 

You were for me like mom at the time,

And I could call for you in the night,

Light delirious, sleepless light,

Light in the night of my eyes.

 

Fertile one, recollect,

Days without sunset,

Mother's and daughter's,

Not on evening, not on sunset hour.

 

Farewell, I came not to embarrass

You, only dress's hem to kiss,

And I'll look into your eyes with my eyes,

Kissed into the nights.

 

Day will be – I will die – and day – you will die,

Day will be – I will understand – and day - understand you will.

And will return to us on the forgiven day

The time irretrievable.


 

* * * * *

 

 

Я пришла к тебе черной полночью,

За последней помощью.

Я -- бродяга, родства не помнящий,

Корабль тонущий.

 

В слободах моих -- междуцарствие,

Чернецы коварствуют.

Всяк рядится в одежды царские,

Псари царствуют.

 

Кто земель моих не оспаривал,

Сторожей не спаивал?

Кто в ночи не варил -- варева,

Не жег -- зарева?

 

Самозванцами, псами хищными,

Я до тла расхищена.

У палат твоих, царь истинный,

Стою -- нищая!


 

* * * * *

 

I come to you in the dark midnight,

After last help.

I'm a wanderer, not knowing kinship,

A sinking ship.

 

In my settlements – interregnum,

Monks are cunning.

All dress in clothes of the king,

Dog watchers are reigning.

 

Who did not challenge my lands,

The watchman does not solder:

Who did not boil brew at night,

Did not burn – glow?

 

I've been plundered to the brim

By dogs predatory

At your chambers, real king,

I stand – beggarly!


 

* * * * *

 

Продаю! Продаю! Продаю!

Поспешайте, господа хорошие!

Золотой товар продаю,

Чистый товар, не ношенный,

Не сквозной, не крашенный, --

Не запрашиваю!

 

Мой товар-на всякий лад, на всякий вкус.

Держись, коробейники! --

Не дорожусь! не дорожусь! не дорожусь!

Во что оцените.

Носи -- не сносишь!

Бросай -- не сбросишь!

 

Эй, товары хороши-то хороши!

Эй, выкладывайте красные гроши!

Да молитесь за помин моей души!

 


 

* * * * *

 

I sell! I sell! I sell!

Hurry, good gentlemen!

Golden product I sell,

Clean product, not worn -

Not painted, not torn, -

I do not request!

 

My product – for all moods, for all taste.

Stand strong, the shipmates!

I do not treasure! I do not treasure! I do not treasure!

What do you rate,

Wear it – you can't bear it!

Throw it – you can't throw it!

 

Hey, good products – thus they are good!

Hey, pour out the pennies red!

Pray that my soul will commemorate!


 

* * * * *

 

Много тобой пройдено

Русских дорог глухих.

Ныне же вся родина

Причащается тайн твоих.

 

Все мы твои причастники,

Смилуйся, допусти! --

Кровью своей причастны мы

Крестному твоему пути.

 

Чаша сия -- полная,

-Причастимся Св<ятых> даров!

Слезы сии солоны,

-- Причастимся Св<ятых> даров!

 

Тянут к тебе матери

Кровную кровь свою.

Я же -- слепец на паперти --

Имя твое пою.


 

* * * * *

 

Much has been by you traveled

Of backwater Russian roads.

Now the whole homeland

Partakes the secrets of yours.

 

All of us were your partakers,

Have mercy, let it remain!

With blood we take a part in

Your cross-wise way.

 

This cup – full,

Let us commune with sacred gifts!

Tears of your salt,

Let us commune with sacred gifts!

 

Pull to you the mother's

Bloody blood.

And I – I chant your name as

At porch one blind.


 

АХМАТОВЕ

 

 

1

 

О, Муза плача, прекраснейшая из муз!

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты черную насылаешь метель на Русь,

И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

 

И мы шарахаемся и глухое: ох! --

Стотысячное -- тебе присягает: Анна

Ахматова! Это имя -- огромный вздох,

И в глубь он падает, которая безымянна.

 

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами-то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

 

В певучем граде моем купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий...

И я дарю тебе свой колокольный град,

-- Ахматова! -- и сердце свое в придачу.


 

To Akhmatova

 

1

 

O muse of weeping, the most beautiful muse!

O you the child of white night, ever mad and fierce!

A black snowstorm over Russia you send

And your cries our hearts like flying arrows pierce.

 

And we tumble down and a deaf "Oh" -

A hundred thousand people your name are calling:

Anna Akhmatova! The name is a giant sigh,

And she who is nameless into the abyss is falling.

 

We're blessed that along with you we walk the same

Earth, that the sky is the same overhead;

And he, who is wounded with your mortal fate,

As an immortal goes onto his deathbed.

 

In my singing city the cupolas are aflame,

And wandering blind man praises the Spassky light..

And I give to you my city that's full of bells,

Akhmatova, and my heart I give to you beside.


 

2

 

Охватила голову и стою,

-- Что людские козни! --

Охватила голову и пою

На заре на поздней.

 

Ах, неистовая меня волна

Подняла на гребень!

Я тебя пою, что у нас -- одна,

Как луна на небе!

 

Что, на сердце вороном налетев,

В облака вонзилась.

Горбоносую, чей смертелен гнев

И смертельна -- милость.

 

Что и над червонным моим Кремлем

Свою ночь простерла,

Что певучей негою, как ремнем,

Мне стянула горло.

 

Ах, я счастлива! Никогда заря

Не сгорала чище.

Ах, я счастлива, что тебя даря,

Удаляюсь -- нищей,

 

Что тебя, чей голос -- о глубь, о мгла!

Мне дыханье сузил,

Я впервые именем назвала

Царскосельской Музы.


 

2

 

What are people's wiles to me? Holding

My head I stand,

On late dawn I sing

Holding my head.

 

Ah, I have been raised on the crest

Of a wave wrathful and mad!

I sing you, that you are alone among us,

Like moon overhead!

 

That, having flown like a raven on the heart,

Pierced the clouds so.

Hook-nosed one, whose wrath is deadly and

Whose mercy's deadly also.

 

That over my Kremlin made of fine gold

Has spread out her night,

That tied my neck as if with a belt

With singing delight.

 

Ah, I am happy! Never the dawn

Had been more clear.

Ah, I am happy, that for your sake

I'm leaving as a beggar -

 

That you, whose voice, narrowed my breath -

O depth, O haze -

That by the name I called

The Village of the Tsar muse.


 

3

 

 

Еще один огромный взмах --

И спят ресницы.

О, тело милое! О, прах

Легчайшей птицы!

 

Что делала в тумане дней?

Ждала и пела...

Так много вздоха было в ней,

Так мало -- тела.

 

Не человечески мила

Ее дремота.

От ангела и от орла

В ней было Что-то.

 

И спит, а хор ее манит

В сады Эдема.

Как будто песнями не сыт

Уснувший демон!

 

Часы, года, века. -- Ни нас,

Ни наших комнат.

И памятник, накоренясь,

Уже не помнит.

 

Давно бездействует метла,

И никнут льстиво

Над Музой Царского Села

Кресты крапивы.


 

3

 

Just one more gigantic flap -

Eyelids are quiet.

O, dear body! O the ash

Of bird so light!

 

I sang and waited, what I did

In fog of day.

So little body was in her,

And so much sigh.

 

Her dreamy sleepiness is not

Humanly dear.

Something of eagle and of angel

There was in her.

 

She sleeps, and chorus lulls her to

Garden of Eden.

As if he's not sated with song,

The sleeping demon!

 

Hours, days, centuries - Not us,

Not our rooms yet.

And monument does not recall

Already, bent.

 

The broom is doing naught for long,

And sweetly heave

Over the Muse of Village of the Tsar

The nettle's leaves.


 

4

 

Имя ребенка -- Лев,

Матери -- Анна.

В имени его -- гнев,

В материнском -- тишь.

Волосом он рыж

-- Голова тюльпана! --

Что ж, осанна

Маленькому царю.

 

Дай ему Бог -- вздох

И улыбку матери,

Взгляд -- искателя

Жемчугов.

Бог, внимательней

За ним присматривай:

Царский сын -- гадательней

Остальных сынов.

 

Рыжий львеныш

С глазами зелеными,

Страшное наследье тебе нести!

 

Северный Океан и Южный

И нить жемчужных

Черных четок -- в твоей горсти!


 

4

 

Mother's name is Anna,

Lev - of the child.

In his name is fury,

In her is quiet.

Red is his hair -

Head of tulip flower!

So, Hossanah

To the little tsar!

 

God give him breath

And the smile of Mom

And a look of

Pearl-seeking one.

God, attentively

Look after him:

Tsar's son's more divine

Than the other sons.

 

Red lion-cub

With eyes green,

On your head is heavy burden!

 

Northern and Southern oceans

And the thread

Of pearly black rosary is in your hand.


 

5

 

Сколько спутников и друзей!

Ты никому не вторишь.

Правят юностью нежной сей --

Гордость и горечь.

 

Помнишь бешеный день в порту,

Южных ветров угрозы,

Рев Каспия -- и во рту

Крылышко розы.

 

Как цыганка тебе дала

Камень в резной оправе,

Как цыганка тебе врала

Что-то о славе...

 

И -- высоко у парусов --

Отрока в синей блузе.

Гром моря и грозный зов

Раненой Музы.


 

5

 

You repeat nobody. How many

Companions and friends!

And rule pride and bitterness

Over this tender youth.

 

Remember the crazy day at the port

Threats of the Southern wind,

Roar of the Caspian - and in the mouth

A rose's wing.

 

Like a gypsy I gave to you

A stone in a cut frame,

Like a gypsy I lied to you

Something about fame..

 

And - high at the sails -

Teenager in blue blouse.

Thunder of sea and the menacing call

Of the wounded Muse.


 

6

 

Не отстать тебе! Я -- острожник,

Ты -- конвойный. Судьба одна.

И одна в пустоте порожней

Подорожная нам дана.

 

Уж и нрав у меня спокойный!

Уж и очи мои ясны!

Отпусти -- ка меня, конвойный,

Прогуляться до той сосны!


 

6

 

You won't leave alone! I'm a warden,

You're an escort. The fate is one.

And one in the frigid empty order

For horses to us is given.

 

And calms is my disposition!

And clear are my eyes!

Let me go, Mr. Escort,

To take a walk to that pine!


 

7

 

Ты, срывающая покров

С катафалков и с колыбелей,

Разъярительница ветров,

Насылательница метелей,

 

Лихорадок, стихов и войн,

-- Чернокнижница! -- Крепостница!

Я заслышала грозный вой

Львов, вещающих колесницу.

 

Слышу страстные голоса --

И один, что молчит упорно.

Вижу красные паруса --

И один -- между ними -- черный.

 

Океаном ли правишь путь,

Или воздухом -- всею грудью

Жду, как солнцу, подставив грудь

Смертоносному правосудью.


 

7

 

That from catafalques and from cribs

You, ripping away the cover,

You that fan the winds

And snowstorms send over,

 

Sending fevers, poems and wars -

Serf-keeper! Black magician! -

I have heard the menacing roar

Of lions, of the chariot preaching.

 

I hear voices in passionate tones -

And a steadfastly silent one.

I see the red sails -

And a black one them among.

 

Either by ocean you lead the way,

With the full breast - or by air

I, like sun, wait, holding out my chest

To the judgment that death does bear.


 

8

 

На базаре кричал народ,

Пар вылетал из булочной.

Я запомнила алый рот

Узколицей певицы уличной.

 

В темном -- с цветиками -- платке,

-- Милости удостоиться

Ты, потупленная, в толпе

Богомолок у Сергий -- Троицы,

 

Помолись за меня, краса

Грустная и бесовская,

Как поставят тебя леса

Богородицей хлыстовскою.


 

8

 

People shouted on the street,

Smoke flew from the bakery place.

I remembered the ruby mouth

Of a street singer with narrow face.

 

In the dark kerchief with flowers -

Honored by your civility

You were drowned in the crowd

Of praying ones at Sergei-Trinity,

 

Pray for me, beautiful one,

Sorrowful one and mad,

How the forests will crown you as

The lashing mother of god.


 

9

 

Златоустой Анне-всея Руси

Искупительному глаголу, --

Ветер, голос мой донеси

И вот этот мой вздох тяжелый.

 

Расскажи, сгорающий небосклон,

Про глаза, что черны от боли,

И про тихий земной поклон

Посреди золотого поля.

 

Ты в грозовой выси

Обретенный вновь!

Ты! -- Безымянный!

Донеси любовь мою

Златоустой Анне -- всея Руси!


 

9

 

To the golden-lipped Anne - to a word

That all of Russia redeems!

Carry away my voice

And my heavy sigh, wind.

 

About quiet bow of the earth among

Golden fields, O the burning skies,

Tell the story; and also about

From the agony blackened eyes.

 

You attained once again

In the height thundering!

You - the nameless one!

Carry love of mine

To the gold-lipped Anne -

All of Russian land!

 


 

10

 

У тонкой проволоки над волной овсов

Сегодня голос -- как тысяча голосов!

 

И бубенцы проезжие -- свят, свят, свят --

Не тем же ль голосом. Господи, говорят.

 

Стою и слушаю и растираю колос,

И темным куполом меня замыкает-голос.

 

        ================

 

Не этих ивовых плавающих ветвей

Касаюсь истово,-а руки твоей.

 

Для всех, в томленьи славящих твой подъезд,

Земная женщина, мне же -- небесный крест!

 

Тебе одной ночами кладу поклоны,

И всe твоими очами глядят иконы!


 

10

 

At the thin wire over the wave of oats

Like thousand voices - today is the voice!

 

And - holy, holy, holy - tabors passing by

Speak with the same voice, O the holy. I

 

Stand and I listen and I rub the corn ear,

And voice locks me up with a cupola severe.

 

--------------------

 

Not the swimming willows' branch

But your arm I truly touch.

 

For all, who in torment your approach glory -

The earthly woman, a cross in the sky to me!

 

At night curtsies to you alone I bear,

And with your eyes from the walls the icons stare!


 

11

 

Ты солнце в выси мне застишь,

Все звезды в твоей горсти!

Ах, если бы -- двери настежь!-

Как ветер к тебе войти!

 

И залепетать, и вспыхнуть,

И круто потупить взгляд,

И, всхлипывая, затихнуть,

Как в детстве, когда простят.


 

11

 

You'll overtake the Sun in the sky,

In your hand all the stars!

Ah, if - only to enter you

Like a wind - door ajar!

 

And to tremble, and burst out,

And sharply to dull the sight,

And, like a forgiven child,

To sob and to go quiet.


 

12

 

Руки даны мне -- протягивать каждому обе,

Не удержать ни одной, губы -- давать имена,

Очи -- не видеть, высокие брови над ними --

Нежно дивиться любви и -- нежней -- нелюбви.

 

А этот колокол там, что кремлевских тяжeле,

Безостановочно ходит и ходит в груди, --

Это -- кто знает? -- не знаю,- быть может,- должно быть --

Мне загоститься не дать на российской земле!


 

12

 

To stretch out both I have been given arms -

Not to hold tight not with one, lips - to give names,

Eyes - not to see, the high eyebrows them above -

To marvel tenderly at love, and more at lack of love.

 

And this bell there, heavier than the Kremlin's,

Ceaselessly walking and walking around in the chest -

This - who knows? - I don't know - it must be - maybe -

I won't become upon the Russian soil a guest!


 

<13>

 

А что если кудри в плат

Упрячу -- что вьются валом,

И в синий вечерний хлад

Побреду себе.............

 

-- Куда это держишь путь,

Красавица -- аль в обитель?

-- Нет, милый, хочу взглянуть

На царицу, на царевича, на Питер.

 

-- Ну, дай тебе Бог!-Тебе!-

Стоим опустив ресницы.

-- Поклон от меня Неве,

Коль запомнишь, да царевичу с царицей.

 

...И вот меж крылец-крыльцо

Горит заревою пылью,

И вот -- промеж лиц -- лицо

Горбоносое и волосы как крылья.

 

На лестницу нам нельзя, --

Следы по ступенькам лягут.

И снизу -- глаза в глаза:

-- Не потребуется ли, барынька, ягод?

 


 

<13>

 

And what if my curls in shawl

I'll hide – that they twist and curl,

And the blue evening cold

I all along will plod...

 

“Where are you traveling, beauty -

As if to the monastery?”

“No, dear one, I must glance

At Petersburg, queen, and prince.”

 

“Well, let God give to you! You!”

We stand letting eyelashes down.

“The bow from me to Nieva,

Whom you will recollect, for prince and queen.”

 

And now among porches – porch

With the glow of dust burns,

And now – among faces – face there

Hook-nosed and like wings with hair.

 

On the stairs we aren’t allowed -

The traces on the step lie.

And from below – eye to eye:

“Baroness, won’t berries be required?”


 

* * * * *

 

Белое солнце и низкие, низкие тучи,

Вдоль огородов -- за белой стеною -- погост.

И на песке вереница соломенных чучел

Под перекладинами в человеческий рост.

 

И, перевесившись через заборные колья,

Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд...

Старая баба -- посыпанный крупною солью

Черный ломоть у калитки жует и жует.

 

Чем прогневили тебя эти серые хаты,

Господи! -- и для чего стольким простреливать грудь?

Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,

И запылил, запылил отступающий путь...

 

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,

Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой

О чернобровых красавицах. -- Ох, и поют же

Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!


 

* * * * *

 

The white sun and the low, low clouds,

Churchyard behind the white wall near the gardens.

And on the sand the procession of straw scarecrows

In human height under the crossbar.

 

And, having leaned over through stake in the fence,

I see: Roads, soldiers, friends.

Old broad – with large salt strewn

The black hunk at the door chews and chews.

 

How have enraged you these gray huts,

Lord! - and for what so many swept by the chest?

Train came and howled, and howled the soldiers,

And dusted, dusted the way to retreat...

 

No, to die! Never it is to be born much better,

Than this mournful, pitiful, convict howl

Of the black-browed beauties... Oh, now the soldiers

Are singing! O, be mine, Lord!


 

* * * * *

Вдруг вошла

Черной и стройной тенью

В дверь дилижанса.

Ночь

Ринулась вслед.

 

Черный плащ

И черный цилиндр с вуалью.

Через руку

В крупную клетку -- плед.

Если не хочешь муку

Принять, -- спи, сосед.

 

Шаг лунатик. Лик

Узок и ярок.

Горячи

Глаз черные дыры.

 

Скользнул на колени

Платок нашейный,

И вонзились

Острия локтей -- в острия колен.

 

В фонаре

Чахлый чадит огарок.

Дилижанс -- корабль,

Дилижанс -- корабль.

Лес

Ломится в окна.

Скоро рассвет.

 

Если не хочешь муку

Принять-спи, сосед!

 


 

* * * * *

 

Suddenly I went

Through black and elegant shade

Into the door of the stagecoach.

Night

Rushed after.

 

The black coat

And the black cylinder with veil.

Through the hand

Into a large cell – plaid.

If you don't want to accept

The torment – sleep, neighbor.

 

The step of sleepwalker. The face

Is wise and bright.

Hot

Are the black holes of the eyes.

 

Slipped to the knees

The neck handkerchief,

And pierced

Sharp elbows – into sharp knees.

 

In streetlight

Stunted fumes the stub.

Stagecoach – ship,

Stagecoach – ship.

Forest

Breaks into windows.

Soon it will be dawn.

 

If you do not desire

To taste the torment – sleep, neighbor!


 

ДАНИИЛ

 

1

 

Села я на подоконник, ноги свесив.

Он тогда спросил тихонечко: Кто здесь?

-- Это я пришла. -- Зачем? -- Сама не знаю.

-- Время позднее, дитя, а ты не спишь.

 

Я луну увидела на небе,

Я луну увидела и луч.

Упирался он в твое окошко, --

Оттого, должно быть, я пришла...

 

О, зачем тебя назвали Даниилом?

Все мне снится, что тебя терзают львы!

 


 

Daniel

 

1

 

I sat on the windowsill, hanging my legs.

“Who's here?” He then quietly asked:

“Thus I have come” - “What for?” - “Don't know myself.”

“It is late, and you aren't in bed, child.”

 

I saw the moon in the sky,

I saw the moon and the ray.

He abutted into your window -

Because, it must be, I came...

 

Oh, why did they call you Daniel?

I keep dreaming that you will be mauled by lions!


 

2   

 

Наездницы, развалины, псалмы,

И вереском поросшие холмы,

И наши кони смирные бок о бок,

И подбородка львиная черта,

И пасторской одежды чернота,

И синий взгляд, пронзителен и робок.

 

Ты к умирающему едешь в дом,

Сопровождаю я тебя верхом.

 (Я девочка, -- с тебя никто не спросит!)

Поет рожок меж сосенных стволов...

-- Что означает, толкователь снов,

Твоих кудрей довременная проседь?

 

Озерная блеснула синева,

И мельница взметнула рукава,

И, отвернув куда-то взгляд горячий,

Он говорит про бедную вдову...

Что надобно любить Иегову...

И что не надо плакать мне -- как плачу..

 

Запахло яблонями и дымком,

-- Мы к умирающему едем в дом,

Он говорит, что в мире всe нам снится..

Что волосы мои сейчас как шлем...

Что все пройдет... Молчу -- и надо всем

Улыбка Даниила -- тайновидца.


 

2

 

Riders, ruins, psalms

And with heather overgrown hills,

And, side by side, our gentle horses,

And the lion's trait of the chin,

And the pastoral clothes' blackness,

And blue look, shy and shrill.

 

You ride to the dying one's house,

I accompany you on the horse.

(I'm a girl – from you no one will ask!)

Sings the horn amid pine trunks...

What does it mean, the interpreter of words,

The premature graying of the curls?

 

Flashed the blueness of the lake,

And mill its sleeves did kick,

And, turning the hot sight somewhere,

About the poor widow he speaks...

And we must love the one divine...

And that I don't need to cry – I cry...

 

Smells of the apple tree and smoke,

We barely go to the dying one at home,

He says, that we dream of all in the world...

That hair for me now is the helmet...

That all will pass.. I'm quiet - above all

Is mystic smile of Daniel.


 

3

 

В полнолунье кони фыркали,

К девушкам ходил цыган.

В полнолунье в красной кирке

Сам собою заиграл орган.

 

По лугу металась паства

С воплями: Конец земли!

Утром молодого пастора

У органа -- мертвого нашли.

 

На его лице серебряном

Были слезы. Целый день

Притекали данью щедрой

Розы из окрестных деревень.

 

А когда покойник прибыл

В мирный дом своих отцов --

Рыжая девчонка Библию

Запалила с четырех концов.

 


 

3

 

In full moon the horses snorted,

A gypsy went to the girls.

In full moon in the red pickaxe

The organ played in the world.

 

The flock was rushing through the meadow

With cries: the world’s end!

In morning the young pastor

By side of organ we find dead.

 

Upon his face with silver adorned

Were tears. And the whole day long

Flowed in tribute generous

The roses from near villages.

 

And when the dead one

Arrived in peaceful house of dads -

The red-haired girl the Bible

Set on fire from four ends.


* * * * *

 

Не моя печаль, не моя забота,

Как взойдет посев,

То не я хочу, то огромный кто-то:

И ангел и лев.

 

Стерегу в глазах молодых-истому,

Черноту и жар.

Так от сердца к сердцу, от дома к дому

Вздымаю пожар.

 

Разметались кудри, разорван ворот...

Пустота! Полет!

Облака плывут, и горящий город

Подо мной плывет.


 

* * * * *

 

Not my sadness, not my concern

How the sowing will sprout.

Either I don't want, or someone giant:

Angel and a lion.

 

I watch in the eyes of the young ones – languor,

Blackness and heat.

I uplift the bonfire

Home to home, heart to heart.

 

Curls have scattered, gate is torn...

Emptiness! Flight!

Clouds are sailing, and city that burns

Underneath me floats.


 

* * * * *

 

И взглянул, как в первые раза

Не глядят.

Черные глаза глотнули взгляд.

 

Вскинула ресницы и стою.

-- Что, -- светла? --

Не скажу, что выпита до тла.

 

Всe до капли поглотил зрачок.

И стою.

И течет твоя душа в мою.


 

* * * * *

 

And he's looked, like they don't look

At first time.

Swallowed the stare the black eyes.

 

What – bright? I

Threw the eyelashes and stand.

That you drank till the bottom

I won't say.

 

Pupil swallowed drops,

I stand strong.

And your soul pours into my soul.


 

* * * * *

 

Бог согнулся от заботы

И затих.

Вот и улыбнулся, вот и

Много ангелов святых

С лучезарными телами

Сотворил.

Есть с огромными крылами,

А бывают и без крыл.

 

Оттого и плачу много,

Оттого --

Что взлюбила больше Бога

Милых ангелов его.


 

* * * * *

 

God bent over from worries

And grew quiet.

And he smiled, and

Many holy angels

With radiant bodies

Created.

Some are with huge wings,

Others without wings.

 

For this reason I cry a lot,

For this reason -

That I loved  

His dear angels more

Than I loved God.


 

* * * * *

 

Чтоб дойти до уст и ложа --

Мимо страшной церкви Божьей

Мне идти.

 

Мимо свадебных карет,

Похоронных дрог.

Ангельский запрет положен

На его порог.

 

Так, в ночи ночей безлунных,

Мимо сторожей чугунных:

Зорких врат --

 

К двери светлой и певучей

Через ладанную тучу

Тороплюсь,

 

Как торопится от века

Мимо Бога -- к человеку

Человек.


 

* * * * *

 

To find way to lips and bed -

Past the frightening church of God

I must go.

 

Past the wedding chariots,

Funeral carts.

Angels' ban on his porch

Has been put.

 

Thus, in night of moonless nights,

Past the pig iron guards:

Vigilant gates -

 

To door bright and melodious

Through the cloud of incense

I move fast,

 

How from the century he has hurried

Past God –

A man to a man.


 

* * * * *

 

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес -- моя колыбель, и могила -- лес,

Оттого что я на земле стою -- лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою -- как никто другой.

 

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца --

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

 

Я тебя отвоюю у всех других -- у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я -- ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя -- замолчи! --

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

 

Но пока тебе не скрещу на груди персты --

О проклятие! -- у тебя остаешься -- ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, --

Оттого что мир -- твоя колыбель, и могила -- мир!


 

* * * * *

 

I'll conquer you from all the lands, from all the sky,

Because forest is my cradle and in the forest I'll die,

For I stand on the ground with just one of my legs,

For I will sing to you like no one else.

 

I'll conquer you from all times, I will fight

All golden banners, all swords and all nights,

I will chase away dogs from a porch and I'll throw the key

For in winter night not even dogs are more loyal than me.

 

I'll conquer you from all others - from that one

I will be no one's wife, you - no one's groom,

And in the last argument I will take you - be quiet! -

From the one with which Jacob stood in the night.

 

But for now I won't on your chest the fingers cross -

With you, you remain - O the curse! -

Your two wings, that at the ether take aim -

Because the world is your cradle, and world your grave.


 

* * * * *

 

И поплыл себе -- Моисей в корзине!

Через белый свет.

Кто же думает о каком-то сыне

В восемнадцать лет!

 

С юной матерью из чужого края

Ты покончил счет,

Не узнав, какая тебе, какая

Красота растет.

 

Раззолоченной роковой актрисе --

Не до тех речей!

А той самой ночи -- уже пять тысяч

И пятьсот ночей.

 

И не знаешь ты, и никто не знает,

-- Бог один за всех! --

По каким сейчас площадям гуляет

Твой прекрасный грех!


 

* * * * *

 

And he has sailed – Moses in a basket!

Through white shine.

Who thinks at age of eighteen years

Of some son?

 

With young mother from alien country

You finished score,

Not knowing what to you, what

Beauty grows.

 

To the gilded fatal actress -

For speech, no time!

And that same night – for five thousand

And five hundred night.

 

And you don't know, and no one knows,

One God for all!

And your gorgeous sin on squares

Now walks along.


 

* * * * *

 

 

На завитки ресниц

Невинных и наглых,

На золотой загар

И на крупный рот, --

На весь этот страстный,

Мальчишеский, краткий век

Загляделся один человек

Ночью, в трамвае.

 

Ночь -- черна,

И глаза ребенка -- черны,

Но глаза человека -- черней.

-- Ах! -- схватить его, крикнуть:

-- Идем! Ты мой!

Кровь -- моя течет в твоих темных жилах.

Целовать ты будешь и петь,

Как никто на свете!

Насмерть

Женщины залюбят тебя!

 

И шептать над ним, унося его на руках

по большому лесу,

По большому свету,

Всe шептать над ним это странное слово: -- Сын!

 

 


 

* * * * *

 

At the curling of eyelashes

Innocent and daring,

At the gold tan

And at the large mouth -

At all of this passionate,

Boyish, and brief century

Looked one man

At night in a tram.

 

Night – is black,

And child's eyes – are black,

But eyes of a man – are blacker.

– Ah! - Catch him, shout:

- We are going! You are mine!

My blood pours in your dark veins.

You will kiss and you will sing,

Like nobody in the world!

Women will love you

To death!

 

And to whisper over him, carrying him away on arms

Into the large wood,

In the big world,

All whisper over him the strange word:

Son!


 

 

* * * * *

Соперница, а я к тебе приду

Когда -- нибудь, такою ночью лунной,

Когда лягушки воют на пруду

И женщины от жалости безумны.

 

И, умиляясь на биенье век

И на ревнивые твои ресницы,

Скажу тебе, что я -- не человек,

А только сон, который только снится.

 

И я скажу: -- Утешь меня, утешь,

Мне кто-то в сердце забивает гвозди!

И я скажу тебе, что ветер -- свеж,

Что горячи -- над головою -- звезды...


 

* * * * *

 

To you, my rival, I will come sometime

At night when moon is standing overhead

When frogs are wailing loudly on the pond

And women are from pity going mad.

 

And, marveling at beating of the eyelids

And on your jealous eyelashes, it seems,

I'll tell you that I'm not a human being

But just a vision which you only dream.

 

And I will say: "Console me, console,

Someone is beating nails into my heart!"

And I will say to you that wind is fresh

And that the stars over our heads are hot.


 

* * * * *

 

И другу на руку легло

Крылатки тонкое крыло.

Что я поистине крылата,

Ты понял, спутник по беде!

Но, ах, не справиться тебе

С моею нежностью проклятой!

 

И, благодарный за тепло,

Целуешь тонкое крыло.

 

А ветер гасит огоньки

И треплет пестрые палатки,

А ветер от твоей руки

Отводит крылышко крылатки...

И дышит: душу не губи!

Крылатых женщин не люби!


 

* * * * *

 

And on the hand of one on one

Lay lionfish’s thin wing.

That I am truly with wings,

Companion in trouble, do you see!

But, ah, you cannot handle this

My accursed tenderness!

 

And, grateful for the heat,

You kiss the thin wing.

 

And the wind puts out the lights,

And flutters variegated tent,

And wind from your hand

Pulls away the lionfish’ wing...

And breathes: do not kill the soul!

Don't love the winged girls!


 

* * * * *

 

 

Так, от века здесь, на земле, до века,

И опять, и вновь

Суждено невинному человеку --

Воровать любовь.

 

По камням гадать, оступаться в лужи

. . . . . . .

Сторожа часами -- чужого мужа,

Не свою жену.

 

Счастье впроголодь? у закона в пасти!

Без свечей, печей...

О несчастное городское счастье

Воровских ночей!

 

У чужих ворот -- не идут ли следом? --

Поцелуи красть...

-- Так растет себе под дождем и снегом

Воровская страсть...

 


 

* * * * *

 

There, from century, on the earth, till centuries,

And apart, and again

To steal love – is the punishment

For innocent man.

 

To tell fortune on stones, to stumble on puddles

. . . . .

Watchman on hours – another's husband,

Not your wife.

 

Happiness hand to mouth? In the jaw of the law!

Without candles, shine bright…

O unhappy city happiness

Of thieves in the night!

 

At other gates – they don't go by trace?

Stealing kiss...

Thus under rain and snow grows

Passion of the thieves...


 

* * * * *

 

И не плача зря

Об отце и матери -- встать, и с Богом

По большим дорогам

В ночь -- без собаки и фонаря.

 

Воровская у ночи пасть:

Стыд поглотит и с Богом тебя разлучит.

А зато научит

Петь и, в глаза улыбаясь, красть.

 

И кого-то звать

Длинным свистом, на перекрестках черных,

И чужих покорных

Жен под деревьями целовать.

 

Наливается поле льдом,

Или колосом -- всe по дорогам -- чудно!

Только в сказке -- блудный

Сын возвращается в отчий дом.


 

* * * * *

 

And not weeping without purpose

About father and mother – I arose,

With God on large roads at night

Without a dog or a flashlight.

 

Thief's jaw is at the night:

Shame has swallowed, and will part you with God,

And will teach still

To sing and, smiling with eyes, to steal.

 

And to call someone with

A long whistle, on black crossroads,

And under the trees

Submissive alien women to kiss.

 

With ice is poured the field,

Or spike – wonderfully – on the roads!

Only in fairy tale – prodigal

Son returns to his father's home.


ЕВРЕЯМ

 

Кто не топтал тебя -- и кто не плавил,

О купина неопалимых роз!

Единое, что на земле оставил

Незыблемого по себе Христос:

 

Израиль! Приближается второе

Владычество твое. За все гроши

Вы кровью заплатили нам: Герои!

Предатели! -- Пророки! -- Торгаши!

 

В любом из вас, -- хоть в том, что при огарке

Считает золотые в узелке --

Христос слышнее говорит, чем в Марке,

Матфее, Иоанне и Луке.

 

По всей земле -- от края и до края --

Распятие и снятие с креста

С последним из сынов твоих, Израиль,

Воистину мы погребем Христа!


 

To Jews

 

Who did not stomp on you - who did not melt you -

O merchant of the non-flammable roses!

One thing unshakable upon this planet

Did leave behind him Savior Jesus:

 

Israel! Your second kingdom's coming:

For all the money, if they only knew,

You paid with all your blood - you are the heroes,

The traitors, prophets, and the traders too.

 

In each of you - Even in him that counts

His gold before a candle in the dark -

The voice of Jesus resonates more loudly

Than in John, Matthew, Luke and Mark.

 

Around the earth - from ocean to ocean -

Crucifixion and from the cross taking down -

We'll give Jesus Christ a true burial,

Israel, with the last one of your sons!