“I kiss golden leaves and sleepy mouths”
“Friend, wait a while there!”
“If only me and you were brought together”
“Every day all seems to me: Saturday!”
“As the wind on the cornfield, as if”
“Happiness or woe”
“Through the snow, through the snow”
“On the roads, of frost ringing”
“Fate won't come with crashing and with thunder”
“And for red iron case like heat”
“You, measuring me by the days”
“I wanted to live with you”
“All the rooms are black, in the night”
“Thus, alone in the light evens”
“To me, having never needed anything”
“Day goes by”
“The world's nomad has begun in a haze”
“Only I'll close the hot eyelids”
“Dear satellites, sharing with us the bed”
“By the fireplace, by the fireplace”
“August – asters”
Don Juan
“And said Lord”
“Ice has broken, and in bloom is the garden”
“Above the church there are blue clouds”
To Tsar – on Easter
“For the Boy – for the Dove – for the son”
“In the name of the Father, the Son and the Holy Spirit”
“Barely dawn”
“And maybe to argue and to sing will be tired”
Stepan Razin
“Thus I would lie here, lie here”
“What now! If they throw the dice”
Fortune – Telling
“And someone, falling on the map”
“From the strict, elegant temple”
“To kiss the forehead – to erase worry”
“Blue waters, like the sky”
“And while jealous are”
“Bitterness! On your lips, passion”
“And you turned on a match, dear one”
To Alla
“And over our country reigns”
Carmen
John
Gypsy Wedding
Prince of Darkness
Boheme
“And now has ended the spell”
To Junkers, Killed at Bottom
“In the prison of winter rooms”
“Beards – the color of coffee grounds”
Ancient Fogs of Love
“From your arrogant Poland”
“The noisy young grove”
“With the head on a shining platter”
“Gathered together dandies and flatterers”
“No! Still the beloved hunger”
Joseph
“Only looked into the eyes – with no flaw”
“My final grandeur”
“Without God, without bread, without shelter”
“Does the light at late disturb you?”
“The first day I recall, ferocity of childhood”
Peter's Horse Loses the Horseshoe
“Here – to a dandy half-dead”
“In the evening families march as”
“And now, burdening the camel's hump – well”
“Aymek-guaruzim: the rose valley”
“Smell, smell”
“White, like the flour, which is being ground”
“Night. North-East. The soldiers cry. Roar waves.”
“Strong and wealthy have a hard time”
Kornilov
Rouen
To Moscow
“The garden blooms, fades the garden”
“Like a hand against your hand”
“The New Year I met alone”
“In vain, Cavalier de Grie”
To Brothers
“Wind is ringing, poor wind is”
“Marina - On a dirk of yours”
“World is unjustified – tooth”
“You’ll go into faraway land”
“How many beauties, and you – are one”
Cloak
“Having thrown back the head and lowered the eyes”
“Harness in woods the white stallions!”
Don
“He walks through lithium meadows”
“Hard and marvelous - loyalty till the coffin”
“O, pitiful exertions of usurpers!”
“Marina! Thank you for the world!”
Andrei Chenier
“Not an imposter – I came home”
“Passionate moan, mortal moan”
“Sleep is walking with its sickle”
“Seraph – on the eagle! Here's battle!”
“With a light-woolly willow”
“Either soldiers drove into the ground a stake”
“Like blood and sweat it is simple”
“Archangel and eagle! To Lord thunder!”
“To flesh – flesh, to soul – soul”
“Snake by a star is justified”
“The Moscow coat of arms: the hero pierces the creep”
“I conjure you from gold”
“God is right”
“On you, my tender one, are frazzles”
“In black sky the words are inscribed”
“Forgive me, my mountains”
“I bless the daily work”
“The rich man loved a poor woman”
“Seven swords pierced through the heart of”
“Tears, tears – alive water”
“Lord has awarded me”
“Do you want to know my wealth?”
“I will wash clothes in the river”
“I will tell you about the great fraud”
“To youths – it is hot”
* * * * *
Целую червонные листья и сонные рты,
Летящие листья и спящие рты.
-- Я в мире иной не искала корысти. --
Спите, спящие рты,
Летите, летящие листья!
* * * * *
I kiss golden leaves and sleepy mouths,
Leaves flying and sleeping mouths.
Not seeking self-interest in another world was I…
Sleep, sleepy mouths,
Flying leaves, fly!
* * * * *
Погоди, дружок!
Не довольно ли нам камень городской толочь?
Зайдем в погребок,
Скоротаем ночь.
Там таким -- приют,
Там целуются и пьют, вино и слезы льют,
Там песни поют,
Пить и есть дают.
Там в печи -- дрова,
Там тихонечко гуляет в смуглых пальцах нож.
Там и я права,
Там и ты хорош.
Там одна -- темней
Темной ночи, и никто-то не подсядет к ней.
Ох, взгляд у ней!
Ох, голос у ней!
* * * * *
Friend, wait a while there!
Isn’t it enough for us the city stones to crush?
We'll walk into cellar,
We will shorten the night.
Comfort is there,
They kiss and they sing, pouring wine and tears,
There the songs they will sing,
They'll give you food and drink.
There in the fireplace is firewood,
There quietly walks in dark fingers the knife.
There I am right,
There even you are good.
There one – darker
Than the dark night, and no one sits next to her.
Oh, glance of her!
Oh, voice of her!
* * * * *
Кабы нас с тобой да судьба свела --
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!
Как последний сгас на мосту фонарь --
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, -- всех собой дарю!
Кабы нас с тобой да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола!
Поднялся бы звон по Москве -- реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру...
И пылила бы дороженька -- бела, бела, --
Кабы нас с тобой -- да судьба свела!
* * * * *
If only me and you were brought together -
Oh, happy deeds have on earth gone on!
From the city will bow not one,
Oh my dear, natural, rootless brother!
Like the last streetlight on the bridge has burned -
I am the tavern queen, you the tavern tsar.
People, to my tsar swear!
Swear to the queen – I give of me to everyone!
If only me and you were brought together by fate,
Worked above us the bells of the tsar!
Rose the ringing over Moskva River
About the beautiful impostor and her friend.
Having partied, having danced in the crazy feast,
We have rocked, brother, at wind of the night...
And would have dusted the road – white, white -
If only we together were brought by fate!
* * * * *
Каждый день все кажется мне: суббота!
Зазвонят колокола, ты войдешь.
Богородица из золотого киота
Улыбнется, как ты хорош.
Что ни ночь, то чудится мне: под камнем
Я, и камень сей на сердце -- как длань.
И не встану я, пока не скажешь, пока мне
Не прикажешь: Девица, встань!
* * * * *
Every day all seems to me: Saturday!
Bells will ring, you will come in.
Mother of God from golden icon case
Will smile, how good you have been.
Every night, it seems: under the stone
I, and stone upon the heart – like hand.
And I won't get up, until you have spoken
And will order to me: Maiden, stand!
* * * * *
Словно ветер над нивой, словно
Первый колокол -- это имя.
О, как нежно в ночи любовной
Призывать Элоима!
Элоим! Элоим! В мире
Полночь, и ветры стихли.
К невесте идет жених.
Благослови
На дело любви
Сирот своих!
Мы песчинок морских бесследней,
Мы бесследней огня и дыма.
Но как можно в ночи последней
Призывать Элоима!
* * * * *
As the wind on the cornfield, as if
The first bell – it is a name.
Oh, how tender in night of love
It’s to call on Elohim!
Elohim! Elohim! In world
There is midnight, and sisters are quiet.
The groom seeks for the bride.
Bless
For the labor
Of love your orphans!
We are traceless on the sea sands,
We are traceless in smoke and flame.
But in final night how we could
Make a call for Elohim?
* * * * *
Счастие или грусть --
Ничего не знать наизусть,
В пышной тальме катать бобровой,
Сердце Пушкина теребить в руках,
И прослыть в веках --
Длиннобровой,
Ни к кому нс суровой --
Гончаровой.
Сон или смертный грех --
Быть как шелк, как пух, как мех,
И, не слыша стиха литого,
Процветать себе без морщин на лбу.
Если грустно -- кусать губу
И потом, в гробу,
Вспоминать -- Ланского.
* * * * *
Happiness or woe -
I know nothing by rote,
Roll a beaver in lush talma,
Pushkin's heart in hands to fumble
And to be known in tales as
Long-browed,
And to someone's strictness -
Goncharova's.
Sleep or deadly sin -
Was like down, like fur, like silk,
And, not hearing the poem poured,
To bloom without wrinkles on the forehead.
If it's sorrowful – bite the lip
And in the coffin, later,
Lanskoy to remember.
* * * * *
Через снега, снега --
Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме?
Это твой слуга
С тобой говорит, Господин мой -- Время.
Черных твоих коней
Слышу топот.
Нет у тебя верней
Слуги -- и понятливей ученицы.
Рву за цветком цветок,
И целует, целует мой рот поющий.
-- О бытие! Глоток
Горячего грога на сон грядущий!
* * * * *
Through the snow, the snow -
You'll hear voice, ringing still in Edem?
This your servant
Talks to you, my master – Time.
I hear the stomping
Of your black stallions.
There is no more loyal servant
And more understanding student.
I tear off a blooming flower,
And kisses, kisses my mouth that sings.
O Beingness! The sip
Of the hot grog for the future sleep!
* * * * *
По дорогам, от мороза звонким,
С царственным серебряным ребенком
Прохожу. Всe -- снег, всe -- смерть, всe -- сон.
На кустах серебряные стрелы.
Было у меня когда -- то тело,
Было имя, -- но не всe ли -- дым?
Голос был, горячий и глубокий...
Говорят, что тот голубоокий,
Горностаевый ребенок -- мой.
И никто не видит по дороге,
Что давным -- давно уж я во гробе
Досмотрела свой огромный сон.
* * * * *
On the roads, of frost ringing,
The silver child of the king
I pass by. All – snow, all – death, all - dream.
On the bushes the silver arrows.
I had a body at some time,
Wasn’t it all smoke, just a name?
The voice there was deep and hot...
They say that it's the blue-eyed,
Ermine child – mine.
And nobody sees upon the road,
That in the coffin long time ago
I have seen my giant dream.
* * * * *
Рок приходит не с грохотом и громом,
А так: падает снег,
Лампы горят. К дому
Подошел человек.
Длинной искрой звонок вспыхнул.
Взошел, вскинул глаза.
В доме совсем тихо.
И горят образа.
* * * * *
Fate won't come with crashing and with thunder,
But thus: Falls the snow,
Lights burn. A wanderer
Came to the home.
With long spark the doorbell broke out.
It arose and throws up the eyes.
In the house it is still quiet.
And there is the burning of the icons.
* * * *
Я ли красному как жар киоту
Не молилась до седьмого поту?
Гость субботний, унеси мою заботу,
Уведи меня с собой в свою субботу.
Я ли в день святого Воскресенья
Поутру не украшала сени?
Нету для души моей спасенья,
Нету за субботой воскресенья!
Я ль свечей не извожу по сотням?
Третью полночь воет в подворотне
Пес захожий. Коли душу отнял --
Отними и тело, гость субботний!
* * * * *
And for red iron case like heat
Didn't I pray till sevenths sweat?
Saturday guest, bear my worries away,
Take me with you into Saturday.
On the day of holy resurrection
Did I not adorn the canopy?
For the soul there is no salvation,
There's no Sunday after Saturday.
Am I not exhausting candles in hundreds?
In the gateway for third night straight
The dog howls. If soul he took away -
Take away the body, guest of Saturday!
* * * * *
Ты, мерящий меня по дням,
Со мною, жаркой и бездомной,
По распаленным площадям --
Шатался -- под луной огромной?
И в зачумленном кабаке,
Под визг неистового вальса,
Ломал ли в пьяном кулаке
Мои пронзительные пальцы?
Каким я голосом во сне
Шепчу -- слыхал? -- О, дым и пепел!
Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не пил?
* * * * *
You, measuring me by the days -
With me, the hot and homeless one,
Did you walk on the flaming squares
Under the giant, burning moon?
And in the tavern filled with plague,
When solemn waltz a screech did make,
Did you not in a drunken fist
My long and piercing fingers break?
With which voice in my sleep do I
Whisper - you heard? - O smoke and ash! -
What can you know of me, since you
With me did not sleep or get trashed?
* * * * *
...Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице --
Тонкий звон
Старинных часов -- как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой -- нибудь мансарды Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня любили...
=========
Посреди комнаты -- огромная изразцовая печка,
На каждом изразце -- картинка:
Роза -- сердце -- корабль. --
А в единственном окне --
Снег, снег, снег.
Вы бы лежали -- каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго -- долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком -- пепел.
Вам даже лень его стряхивать --
И вся папироса летит в огонь.
* * * * *
I wanted to live with you
In a small town,
Where there's eternal dusk
And eternal bells.
And in a small village hotel -
Subtle ringing
Of ancient clocks – like drops of time.
And sometimes, from some attic, in the evenings,
The flute,
And the flutist is in the window.
And more tulips in the windows.
And maybe, you even have loved me...
==============================
In middle of the room – a huge tiled stove,
On every tile – a picture:
Heart – ship – Rose.
And in the only window -
Snow, snow, snow.
You would have lain – like I loved you:
Lazy, indifferent, careless.
Sometimes a sharp crackling
Of the matches.
Cigarette burns and dims,
And for long he shakes on her edge
To the gray short pole – ash.
To you even to shake off laziness -
And the cigarette flies into flames.
* * * * *
По ночам все комнаты черны,
Каждый голос темен. По ночам
Все красавицы земной страны
Одинаково -- невинно -- неверны.
И ведут друг с другом разговоры
По ночам красавицы и воры.
Мимо дома своего пойдешь --
И не тот уж дом твой по ночам!
И сосед твой -- странно -- непохож,
И за каждою спиною -- нож.
И шатаются в бессильном гневе
Черные огромные деревья.
Ох, узка подземная кровать
По ночам, по черным, по ночам!
Ox, боюсь, что буду я вставать,
И шептать, и в губы целовать...
-- Помолитесь, дорогие дети,
За меня в час первый и в час третий.
* * * * *
All the rooms are black, in the night
Dark is every voice. In the night
All the beauties of earth land
Equally – disloyal – innocent.
And conduct the conversation with pride
Beauties and thieves in the night.
You will by your house pass -
And at night not the same house!
And the neighbor is strangely unlike.
And a knife inserted in each spine.
And stagger in a rage, powerless,
At the black giant trees.
Oh, narrow is the bed underground
In the nights, in the nights, the black ones!
Oh, I fear, that I will rise
And whisper, and kiss you on your lips...
Please pray, my children most dear,
For me in both first and third hour.
* * * * *
Так, одним из легких вечеров,
Без принятия Святых Даров,
-- Не хлебнув из доброго ковша! --
Отлетит к тебе моя душа.
Красною причастной теплотой
Целый мир мне был горячий твой.
Мне ль дары твои вкушать из рук
Раззолоченных, неверных слуг?
Ртам и розам -- разве помнит счет
Взгляд <бессонный> мой и грустный рот?
-- Радостна, невинна и тепла
Благодать твоя в меня текла.
Так, тихонько отведя потир,
Отлетит моя душа в эфир --
Чтоб вечерней славе облаков
Причастил ее вечерний ковш.
* * * * *
Thus, alone in the light evens,
Without taking the communion,
Not sipping from ladle kind!
To you my soul will take flight.
With the red communion warmth
Won't be heated the whole world,
Won't taste gifts of taste from the hands
Of the gilded, disloyal servants?
To mouths and roses – does remember count
My woeful mouth and <Sleepless> glance?
Joyful, warm and innocent
Into me has poured your grace.
Thus, having taken cup away quietly,
Into the ether flew my soul -
That with clouds’ evening glory
Imparted her the evening ladle.
* * * * *
Мне ль, которой ничего не надо,
Кроме жаркого чужого взгляда,
Да янтарной кисти винограда, --
Мне ль, заласканной до тла и всласть,
Жаловаться на тебя, о страсть!
Все же в час как леденеет твердь
Я мечтаю о тебе, о смерть,
О твоей прохладной благодати --
Как мечтает о своей кровати
Человек, уставший от объятий.
* * * * *
To me, having never needed anything
But hot wild stare of another,
To the brushes of grapes of amber -
To me, relished and caressed,
O Passion, of you to complain!
But in the hour of ice the firmament
I dream of you, o death,
Of your chilly grace
How dreams on his bed thus
The man that is tired from embraces.
* * * * *
День идет.
Гасит огни.
Где -- то взревел за рекою гудок фабричный.
Первый
Колокол бьет.
Ох!
Бог, прости меня за него, за нее,
за всех!
* * * * *
Day goes by.
Puts out the fires.
Where – has roared beyond river the factory horn.
Beats
The first bell.
Oh!
God, forgive me for her, for him, for all!
* * * * *
Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле -- деревья,
Это бродят золотым вином -- грозди,
Это странствуют из дома в дом -- звезды,
Это реки начинают путь -- вспять!
И мне хочется к тебе на грудь -- спать.
* * * * *
The world's nomad has begun in a haze:
Here wander in nightly land – trees,
Here wander the bunches with gold wine,
Here wander from house to house the stars,
Here rivers start their way next!
And I want to sleep on your chest.
* * * * *
Только закрою горячие веки
Райские розы, райские реки...
Где -- то далече,
Как в забытьи,
Нежные речи
Райской змеи.
И узнаю,
Грустная Ева,
Царское древо
В круглом раю.
* * * * *
Only I'll close the hot eyelids
Heavenly roses, heavenly rivers..
Where – far away,
As in oblivion,
Speeches most tender
Of snake of heaven.
And I'll recognize,
Sorrowful Eve,
The round tree
In the round paradise.
* * * * *
Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб...
Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек --
Рокот...
Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре
Помните жаркое ржанье и степь в серебре?
Синий дымок на горе,
И о цыганском царе --
Песню...
В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных -- как ночь -- сыновей.
Нищих -- как ночь -- сыновей...
И рокотал соловей --
Славу...
Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры --
Звезды...
* * * * *
Dear satellites, sharing with us the bed!
Miles, and miles, and miles, and stale bread...
The gypsy carts’ roaring,
Reversing the fleeing rivers -
Roaring...
Ah, for the gypsy, the heaven, the early dawn,
Hot neighing and steppe in September do you recall?
The hot smoke on the hill,
And about gypsy king -
Song...
Under the canopy of ancient branches, in black midnight,
We gave you sons beautiful like the night.
Beggars – like night – sons...
And nightingale sang -
Fame...
They did not keep you, the satellites of alien trust,
Penniless bliss and penniless our feasts.
Hot burned the bonfires,
On carpets fell for us -
Stars...
* * * * *
У камина, у камина
Ночи коротаю.
Все качаю и качаю
Маленького сына.
Лучше бы тебе по Нилу
Плыть, дитя, в корзине!
Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне.
Царский сон оберегая,
Затекли колена.
Ночь была... И ночь другая
Ей пришла на смену.
Так Агарь в своей пустыне
Шепчет Измаилу:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"
Дорастешь, царек сердечный,
До отцовской славы,
И поймешь: недолговечны
Царские забавы!
И другая, в час унылый
Скажет у камина:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"
* * * * *
By the fireplace, by the fireplace
I shorten my night.
I am rocking and am rocking
My little son.
Better on Nile in a basket,
My child, is to swim!
Your dear father has forgotten
The gorgeous kid.
The sleep of the king protecting,
Knees have grown numb.
Night it was... And to replace it
Came one more night.
Thus in her desert Hagar
Whispers to Ishmael:
“Has forgotten your dear father
His gorgeous child!”
You will grow, the king of hearts,
To greatness of times gone by,
And will understand: Ephemeral
Is the kings' fun!
And at fireplace another
Will say in dull time:
“Forgot your dear father
His gorgeous son.”
* * * * *
Август -- астры,
Август -- звезды,
Август -- грозди
Винограда и рябины
Ржавой -- август!
Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! -- Сердце!
Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных
Август! -- Месяц
Ливней звездных!
* * * * *
August - asters,
August - stars,
August - bunches
Of grapes and ashberry
Rusty - August!
Full-bodied, supportive
You play with your imperial apple
August, like a child.
Like with hand, you caress the heart
with your imperial name:
August! - Heart!
Month of late kisses,
Of late roses and late lightning!
Of the rain beneath the stars
August! - Month
Of the rain beneath the stars!
ДОН-ЖУАН
1
На заре морозной
Под шестой березой
За углом у церкви
Ждите, Дон -- Жуан!
Но, увы, клянусь вам
Женихом и жизнью,
Что в моей отчизне
Негде целовать!
Нет у нас фонтанов,
И замерз колодец,
А у богородиц --
Строгие глаза.
И чтобы не слышать
Пустяков -- красоткам,
Есть у нас презвонкий
Колокольный звон.
Так вот и жила бы,
Да боюсь -- состарюсь,
Да и вам, красавец,
Край мой не к лицу.
Ах, в дохе медвежьей
И узнать вас трудно,
Если бы не губы
Ваши, Дон -- Жуан!
Don Juan
1
Under the sixth birch
At the frosty dawn
For the corner church
Wait, Don Juan!
But with groom, alas,
And my life I swear,
In my land to kiss
There is nowhere!
We don't have a fountain,
And the well did freeze,
Strict, severe eyes
The Lord’s mother has.
And so would not hear
Beauties their trifles,
We have loud and clear
Ringing of the bell.
Here I would have lived,
But - I will grow old,
You don't like my world
O the handsome one.
Ah, in a bear coat
It's hard to recognize you,
If not for your lips,
O Don Juan!
2
Долго на заре туманной
Плакала метель.
Уложили Дон -- Жуана
В снежную постель.
Ни гремучего фонтана,
Ни горячих звeзд...
На груди у Дон -- Жуана
Православный крест.
Чтобы ночь тебе светлее
Вечная -- была,
Я тебе севильский веер,
Черный, принесла.
Чтобы видел ты воочью
Женскую красу,
Я тебе сегодня ночью
Сердце принесу.
А пока -- спокойно спите!..
Из далеких стран
Вы пришли ко мне. Ваш список
Полон, Дон -- Жуан!
2
Long upon the foggy dawn
The snowstorm did weep.
In a bed of snow they lay
Don Juan to sleep.
No hot stars above his head,
Not a roaring fountain...
Orthodox cross is on the chest
Of our Don Juan.
I have brought a Sevillian
Fan, black, so that night
That's eternal, for yourself
Would become more light.
That you'd see a woman's beauty
With your own sight,
I will bring undoubtedly
A heart to you tonight.
And for now - from distant lands -
Sleep now, sleep in peace! -
You have come to me. Complete, Don Juan,
Is your list.
3
После стольких роз, городов и тостов --
Ах, ужель не лень
Вам любить меня? Вы -- почти что остов,
Я -- почти что тень.
И зачем мне знать, что к небесным силам
Вам взывать пришлось?
И зачем мне знать, что пахнуло -- Нилом
От моих волос?
Нет, уж лучше я расскажу Вам сказку:
Был тогда -- январь.
Кто-то бросил розу. Монах под маской
Проносил фонарь.
Чей -- то пьяный голос молил и злился
У соборных стен.
В этот самый час Дон -- Жуан Кастильский
Повстречал -- Кармен.
3
Aren't you tired, after so many roses,
Cities and toasts
To love me? You're a skeleton almost,
I'm almost a ghost.
And why should I know, that you had to call
On a higher power?
And why should I know, that there was smell of Nile
In my hair?
No, I better tell you a tale:
January it was.
A monk with a mask carried a flashlight.
Someone threw a rose.
Someone's drunken voice at cathedral walls
Prayed and swore.
Carmen met the Don Juan of Castille
At this hour.
4
Ровно -- полночь.
Луна -- как ястреб.
“Что -- глядишь?”
“Так -- гляжу!”
“Нравлюсь?” “Нет.”
“Узнаeшь?” “Быть может”
“Дон-Жуан я.”
“А я – Кармен.”
4
Exactly - midnight.
Moon - like a hawk.
"Why - do you peer?"
"Thus - I peer!"
"Do you like me?" "No."
"Do you recognize me?" "Maybe."
"I am Don Juan."
"And I am Carmen."
5
И была у Дон-Жуана -- шпага,
И была у Дон-Жуана -- Донна Анна.
Вот и всe, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.
Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу,
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.
И белел в тумане посох странный...
-- Не было у Дон-Жуана -- Донны Анны!
5
And this Don Juan had Donna Anna,
And this Don Juan possessed a sword.
Of the beautiful, unhappy Don Juan
This from people is the only word.
But I was a clever one today:
I at midnight stepped on roadside,
Someone went along with me in stride
Calling names.
And in fog the staff paled, a strange one..
There was no Donna Anna for Don Juan!
6
И падает шелковый пояс
К ногам его -- райской змеей...
А мне говорят -- успокоюсь
Когда-нибудь, там, под землей.
Я вижу надменный и старый
Свой профиль на белой парче.
А где-то -- гитаны -- гитары --
И юноши в черном плаще.
И кто-то, под маскою кроясь:
-- Узнайте! -- Не знаю. -- Узнай!
И падает шелковый пояс
На площади -- круглой, как рай.
6
And the silk sash is falling
To his feet - a snake heavenly..
And "someday, when she's underground,
You will calm down" they tell me.
I see my profile, old
And arrogant in white brocade.
And somewhere - guitars - guitars -
And youths in a cloak like the night.
And somebody under mask hiding:
"Recognize!" - "I don't know" - "Recognize!"
And the silk sash is falling
On a square round like paradise.
7
И разжигая во встречном взоре
Печаль и блуд,
Проходишь городом -- зверски -- черен,
Небесно-худ.
Томленьем застланы, как туманом,
Глаза твои.
В петлице -- роза, по всем карманам --
Слова любви!
Да, да. Под вой ресторанной скрипки
Твой слышу -- зов.
Я посылаю тебе улыбку,
Король воров!
И узнаю, раскрывая крылья --
Тот самый взгляд,
Каким глядел на меня в Кастилье --
Твой старший брат.
7
And fanning in eyes of the coming
Sadness and sin,
You pass the city - brutally-black,
Heavenly-thin.
Covered with torment, like with fog,
Is your eye.
In loop - a rose, in all the pockets -
Words of love. Aye!
I hear your call over the restaurant
Violin.
I send a smile to you from the distance,
Robber king!
And then I recognize that same stare,
Spreading my wings,
With which in Castille at me glared
Your older sibling.
* * * * *
И сказал Господь:
-- Молодая плоть,
Встань!
И вздохнула плоть:
-- Не мешай. Господь,
Спать.
Хочет только мира
Дочь Иаира. --
И сказал Господь:
-- Спи.
* * * * *
And said Lord:
“Young flesh,
rise!”
And flesh sighed:
“Don't interrupt. Lord,
Sleep.
Daughter of Jairus
Only wants peace.”
And said the Lord:
“Sleep.”
* * * * *
Уж и лед сошел, и сады в цвету.
Богородица говорит сынку:
-- Не сходить ли, сынок, сегодня мне
В преисподнюю?
Что за грех такой?
Видишь, и день какой!
Пусть хоть нынче они не злобятся
В мой субботний день, Богородицын!
Повязала Богородица -- белый плат:
-- Ну, смотри, -- ей молвил сын. -- Ты ответчица!
Увязала Богородица -- целый сад
Райских розанов -- в узелочке -- через плечи
И идет себе,
И смеется вслух.
А навстречу ей
Реет белый пух
С вишен, с яблонь...
* * * * *
Ice has broken, and in bloom is the garden.
God's mother tells the son of hers:
“Son, today, should not I go
Into the underworld?”
What sin is all this?
In such days you see!
Let them not get angry,
Mother of God, on a Saturday!
Mother of God has tied – the white dress:
“Well, see,” mumbled son, “You are in defense!”
A whole garden was tied by God’s mother
In a nodule – through the darkness – of heavenly flowers.
And he goes his way,
And he loudly laughs.
And in his way
White fluff flies
With cherry trees, with apple trees...
* * * * *
Над церковкой -- голубые облака,
Крик вороний...
И проходят -- цвета пепла и песка --
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!
Нету лиц у них и нет имен, --
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!
* * * * *
Above the church there are blue clouds,
A crow’s cry...
And pass - the color of ash and sand -
Revolutionary troops... oh my
Blue-blooded, kingly angst of mine!
They don't have a face, don't have a name -
Nobody sings!
You got lost, the Kremlin rings
In this forest of banners in wind.
Pray, Moscow, lie, Moscow, for eternal sleep!
ЦАРЮ -- НА ПАСХУ
Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
-- Христос Воскресе,
Вчерашний царь!
Пал без славы
Орел двуглавый.
-- Царь! -- Вы были неправы.
Помянет потомство
Еще не раз --
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.
Ваши судьи --
Гроза и вал!
Царь! Не люди --
Вас Бог взыскал.
Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своем Селе,
Не видьте красных
Знамен во сне.
Царь! -- Потомки
И предки -- сон.
Есть -- котомка,
Коль отнят -- трон.
To Tsar, on Easter
Open, Open,
The gates of the tsar!
Darkness dimmed and poured out far.
With clean heat
Burns the altar -
Resurrect, Christ,
Yesterday's tsar!
Without glory fell
Two-headed eagle.
Tsar - how wrong you were.
He'll remember inheritance
Many more times -
Byzantine sacrilege
Of your clear eyes.
Your judges -
Lightning and wave!
Tsar! God sought
You, not men.
But now there's Easter
In all the land,
Sleep in your village
With a calm mind,
Don't dream of
The red banners.
Tsar! Descendants and
Ancestors – to sleep go!
There is a knapsack since
They’ll take away the throne.
* * * * *
За Отрока -- за Голубя -- за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!
Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий -- Димитрий.
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него -- любовной благодати?
Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка -- Алексия!
* * * * *
For the Boy – for the Dove – for the son,
For Alexei the prince young
Church Russia, pray!
Wipe your angelic eyes, recall
How on the slabs fell
Uglitsky pigeon – Demetre.
Russia, you are tender mother!
Ah, don't you have enough for
Him beloved grace?
Do not visit on the son the sin of the dad.
Keep, peasant Russia, instead
Alexei - the Village of the Tsar’s lamb!
* * * * *
Во имя Отца и Сына и Святого Духа
Отпускаю ныне
Дорогого друга
Из прекрасной пустыни -- в мир.
Научила я друга -- как день встает,
Как трава растет,
И как ночь идет,
И как смерть идет,
И как звезды ходят из дома в дом --
Будет друг царем!
А как друг пошел -- полегла трава
Как под злой косой,
Зашатались черные дерева,
Пал туман густой...
-- Мы одни с тобой,
Голубь, дух святой!
* * * * *
In the name of the Father, the Son and the Holy Spirit
I am letting out
A dear friend
In peace from beautiful desert.
I have taught a friend – how the days arise,
How grows the grass,
And how the night goes,
And how the death goes,
And how go from house to house the stars -
Your friend will be a tsar!
And how friend has come – lain the grass
As if under a braid of evil,
Staggered the black trees,
Dense fog fell...
We are with you alone,
Holy spirit, pigeon!
* * * * *
Чуть светает --
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.
Покидают норы --
Старухи, воры.
Ведут разговоры.
Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.
Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.
Так, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры --
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего -- Николая.
Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.
* * * * *
Barely dawn -
Hurries, runs
Like flock of mice
Onto the ringing of bells
Moscow underground.
The burrows leave
Old women, thieves.
They lead conversation.
Candles burn.
The Spirit descends
On these little guys,
On half-witted hags.
In semi-dusk
Unwillingly
Mutters the clerk.
From the black rag
Crawl out into the God's light
Pennies beggarly,
Pennies given carefully,
Later had with blood
Pennies of widows,
On the darkest day
In soul’s memory
Put aside.
Thus, at the dawn,
They put candles,
Take out unleavened bread -
Old women, thieves!
For stomach, for health
God's slave - Nicholas.
Thus, at the sunrise,
The underground celebrates
Her dark feast.
* * * * *
А всe же спорить и петь устанет
И этот рот!
А всe же время меня обманет
И сон -- придет.
И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья и птицы.
* * * * *
And maybe to argue and to sing will be tired
This mouth!
And time will deceive me
And sleep – will come.
And I'll lie quietly, will blend eyelashes,
Will blend eyelashes.
And I'll lie quiet, and will dream
Of birds and trees.
СТЕНЬКА РАЗИН
1
Ветры спать ушли -- с золотой зарей,
Ночь подходит -- каменною горой,
И с своей княжною из жарких стран
Отдыхает бешеный атаман.
Молодые плечи в охапку сгреб,
Да заслушался, запрокинув лоб,
Как гремит над жарким его шатром
Соловьиный гром.
Stepan Razin
1
Winds have gone to sleep - with golden dawn,
Night comes - with a mountain of stone,
And with his princess from hot land
Rests the rabid hetman.
Having gathered his youthful shoulders in a sack
He listened, his forehead leaning back,
How over his hot tent is torn asunder -
Nightingale's thunder.
2
А над Волгой -- ночь,
А над Волгой -- сон.
Расстелили ковры узорные,
И возлег на них атаман с княжной
Персиянкою -- Брови Черные.
И не видно звезд, и не слышно волн,
Только весла да темь кромешная!
И уносит в ночь атаманов чeлн
Персиянскую душу грешную.
И услышала
Ночь -- такую речь:
-- Аль не хочешь, что ль,
Потеснее лечь?
Ты меж наших баб --
Что жемчужинка!
Аль уж страшен так?
Я твой вечный раб,
Персияночка!
Полоняночка!
==========
А она -- брови насупила,
Брови длинные.
А она -- очи потупила
Персиянские.
И из уст ее --
Только вздох один.
-- Джаль -- Эддин!
===========
А над Волгой -- заря румяная,
А над Волгой -- рай.
И грохочет ватага пьяная:
-- Атаман, вставай!
Належался с басурманскою собакою!
Вишь, глаза -- то у красавицы наплаканы!
А она -- что смерть,
Рот закушен в кровь. --
Так и ходит атаманова крутая бровь.
-- Не поладила ты с нашею постелью,
Так поладь, собака, с нашею купелью!
В небе-то -- ясно,
Темно -- на дне.
Красный один
Башмачок на корме.
И стоит Степан -- ровно грозный дуб,
Побелел Степан -- аж до самых губ.
Закачался, зашатался. -- Ох, томно!
Поддержите, нехристи, -- в очах темно!
Вот и вся тебе персияночка,
Полоняночка.
2
Over Volga - night,
Over Volga - sleep...
Ornate rugs they have laid down,
And on them the chieftain has laid
With a Persian princess - black brows.
One can't see the stars, one can't hear the waves,
Oars and darkness extreme, this is all!
And the shuttle bears away into the hetman’s
Night sinful Persian soul.
And such a speech
Did the night hear:
Don't you want, at last,
To lie nearer?
Out of all our women
You're the pearl!
Am I this scary
I'm your all-time slave,
Persian girl!
My prisoner!
--------------------
And she knitted the brows,
The long brows.
And she eyes cast down
Eyes Persian.
And from her lips
Only one sigh rings:
Djal-Eddin.
--------------------
And over Volga - a ruddy dawn,
And over Volga - heaven.
And roars the drunk crowd:
Get up, chieftain!
With a Muslim dog you did lie!
See the tears in the beauty's eyes!
And she - like death,
In blood bit her mouth.
Thus goes a chieftain's brow so hard.
This our bed, you dog, you did not want,
So make do with our baptismal font!
It's dark in the day,
In the sky it is clear.
Red is the shoe
In the ship's rear.
And like menacing oak stands Stepan,
And to very lips pales Stepan.
Ah, so tiring - it shakes, rocks!
Hold up, heathens - in the eyes it's dark!
Here for you is the Persian girl,
The prisoner girl.
3
И снится Разину -- сон:
Словно плачется болотная цапля.
И снится Разину -- звон:
Ровно капельки серебряные каплют.
И снится Разину дно:
Цветами -- что плат ковровый.
И снится лицо одно --
Забытое, чернобровое.
Сидит, ровно Божья мать,
Да жемчуг на нитку нижет.
И хочет он ей сказать,
Да только губами движет...
Сдавило дыханье -- аж
Стеклянный, в груди, осколок.
И ходит, как сонный страж,
Стеклянный -- меж ними -- полог.
===============
Рулевой зарею правил
Вниз по Волге -- реке.
Ты зачем меня оставил
Об одном башмачке?
Кто красавицу захочет
В башмачке одном?
Я приду к тебе, дружочек,
За другим башмачком!
И звенят -- звенят, звенят -- звенят запястья:
-- Затонуло ты, Степанове счастье!
3
(DREAM OF RAZIN)
And Razin dreams a dreaming:
Like a cry of a heron of the swamp.
And Razin dreams a ringing:
Like silver droplets drop.
And Razin dreams of the bottom:
Like kerchief covered with flowers.
And of one face he dreams -
Forgotten, with black brows.
He sits, like God's mother,
Stringing pearls on a thread.
And he wants to tell her,
But only moves lips instead...
The breath has been stifled - ah
In the chest there is a glass chip.
And the glass slope walks past them
Like a guard who wants to sleep.
--------------------
Down the Volga-river with
The steering dawn drove he.
Over just a single shoe
Why did you leave me?
Who will want a beauty
In just one shoe?
For the other shoe, friend,
I will come to you!
And rings, rings the bracelet: Drowned
The happiness of Stepan!
* * * * *
Так и буду лежать, лежать
Восковая, да ледяная, да скорченная.
Так и будут шептать, шептать:
-- Ох, шальная! ох, чумная! ох, порченная!
А монашки-то вздыхать, вздыхать,
А монашки-то -- читать, читать:
-- Святый Боже! Святый Боже! Святый Крепкий!
Не помилует, монашки, -- ложь!
Захочу -- хвать нож!
Захочу -- и гроб в щепки!
Да нет -- не Хочу --
Молчу.
Я тебе, дружок,
Я слово скажу:
Кому -- вверху гулять,
Кому -- внизу лежать.
Хочешь -- целуй
В желтый лоб,
А не хочешь -- так
Заколотят в гроб.
Дело такое:
Стала умна.
Вот оттого я
Ликом темна.
* * * * *
Thus I would lie here, lie here
Made of wax, and icy, and crumpled.
Thus they would whisper, whisper:
Oh crazy! Oh, one spoiled! Oh, one plagued!
And to the nuns – to breathe, to breathe,
And to the nuns – to read, to read!
Holy Strong One! Holy God! Holy God!
He won't take mercy, nuns – lie!
I will want – to take the knife!
I will want – and coffin's in splinters!
But no – I don't want –
I am silent.
To you, my friend,
I will say the word:
To some – to walk at top,
To others – to lie below.
You want – then kiss
The yellow forehead,
And if you don't want this
They’ll nail into a coffin.
Deed is such:
I became smart.
For this reason
My face is dark.
* * * * *
Что же! Коли кинут жребий
Будь, любовь!
В грозовом -- безумном! -- небе --
Лед и кровь.
Жду тебя сегодня ночью
После двух:
В час, когда во мне рокочут
Кровь и дух.
* * * * *
What now! If they throw the dice
Be, love!
In the thundering – crazy – sky
Ice and blood.
I await you after two
In the night:
In hour, when rumble in me
Spirit and blood.
ГАДАНЬЕ
1
В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил -- гром.
-- Ох, молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоем.
Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит, -- гремят!
Ворожея в моего ребенка
Сонный вперила взгляд.
-- Что же нам скажешь?
-- Всe без обману.
-- Мне уже поздно,
Ей еще рано...
-- Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю! --
И распахнула карточный веер
Черная -- вся в серебре -- рука.
-- Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь.
В ложке воды тебя -- ох -- потопит
Злой человек.
Скоро в ночи тебе путь нежданный.
Линии мало,
Мало талану. --
Позолоти!
И вырастает с ударом грома
Черный -- на черном -- туз.
Fortune – Telling
1
Dull and menacing
I looked into eyes.
Somewhere will answer –
The thunder.
Oh, so young!
I will divine
About your earthly talent.
The blue clouds have coiled in a funnel.
Somewhere it thunders, - they thunder!
The wise woman leads
Sleepy look into my kid.
“What will you tell?”
“Without deceit, all.”
“It is late for me,
For her it is early.”
Oh, beautiful, hold back the tongue!
What to say “I don't believe” for the time
And before opened the cards’ fan
Black – all in silver – hand.
Audacious in speech,
Simple in temper,
Generously you live,
Beauty not hoarding.
And in spoon of water –
Oh – will drown you
The evil man.
Soon at night will be unexpected way.
Not many lines,
A little talent. -
Gild!
And will grow, with the thunderclap,
Black – on the black – ace.
2
Как перед царями да князьями стены падают --
Отпади, тоска -- печаль -- кручина,
С молодой рабы моей Марины,
Верноподданной.
Прошуми весеннею водою
Над моей рабою
Молодою.
(Кинь-ка в воду обручальное кольцо,
Покатай по белой грудке -- яйцо!)
От бессонницы, от речи сладкой,
От змеи, от лихорадки,
От подружкина совета,
От лихого человека,
От младых друзей,
От чужих князей --
Заклинаю государыню-княгиню,
Молодую мою, верную рабыню.
(Наклони лицо,
Расколи яйцо!)
Да растут ее чертоги --
Выше снежных круч,
Да бегут ее дороги --
Выше синих туч,
Да поклонятся ей в ноги
Все князья земли, --
Да звенят в ее кошeлке
Золотые рубли.
Ржа -- с ножа,
С тебя, госпожа, --
Тоска!
2
Like tumble the walls before the kings and princes,
Fall off, angst – sorrow – sadness,
With my Marina’s youthful slaves,
The loyalists.
Ask for
Spring water
Over my young servant.
(Throw into water the wedding ring,
Take a ride on white chest – egg!)
From insomnia, sweet speech,
From snakes and allergies,
From girlfriend's advice,
From dashing man,
From the young friends,
From other princes -
I conjure the empress-princess,
My young and faithful slave.
(Bend the face,
Break the egg!)
And there her palaces grow -
Above the steep heights of snow,
And there run her roads -
Above the blue clouds,
So bow before her feet
All the princes of the earth
So ring in her wallet
The golden coins.
From knife - rye,
From you, madame -
Angst!
3
Голос -- сладкий для слуха,
Только взглянешь -- светло.
Мне что? -- Я старуха,
Мое время прошло.
Только солнышко скроется,
Да падет темнота,
Выходи ты под Троицу
Без Христа -- без креста.
Пусть несут тебя ноженьки
Не к дружку твоему:
Непроезжей дороженькой --
В непроглядную тьму.
Да сними -- не забудь же --
Образочек с груди.
А придешь на распутье,
К земле припади.
Позовет тебя глухо,
Ты откликнись -- светло...
-- Мне что? -- Я старуха,
Мое время прошло.
3
Voice – sweet to hear.
Only you'll look – it's light.
What to me? I am a geezer,
My time has gone by.
Only will hide the sun,
And will fall the darkness,
You will under Trinity be gone
Without Christ – without crosses.
May carry you your legs
To your friend:
In impenetrable darkness
By the impassable road.
Take – do not forget -
The image on the chest.
And you'll come to the crossroads,
Fall down to the earth.
And will call you dully,
You will respond – it is light...
What to me? I am a geezer,
And my time has passed.
* * * * *
И Кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране.
Кому -- то гремят раскаты:
-- Гряди, жених!
Летит молодой диктатор,
Как жаркий вихрь.
Глаза над улыбкой шалой
Что ночь без звезд!
Горит на мундире впалом
Солдатский крест1,
Народы призвал к покою,
Смирил озноб --
И дышит, зажав рукою
Вселенский лоб.
* * * * *
And someone, falling on the map,
Doesn't sleep at night.
It blew with Bonaparte
In my homeland.
To whom – rumbling are the thunderings:
Look, groom of girl!
Lies down the young dictator,
Like the hot whirl.
Eyes under the smile mischievous
Night without stars!
Burns in the uniform sunken
The soldier's cross,
The people to peace he had called,
In chill he humbled -
And breathes, having clutched the hand,
Ecumenical forehead.
* * * * *
Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей...
-- Свобода! -- Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.
Свершается страшная спевка, --
Обедня еще впереди!
-- Свобода! -- Гулящая девка
На шалой солдатской груди!
26 мая 1917
(Бальмонт, выслушав: -- Мне не нравится --
твое презрение к девке! Я -- о6ижен за
девку! Потому что -- (блаженно --
заведенные глаза) -- иная девка...
Я: -- Как жаль
что я не могу тебе ответить: --
"Как и иной солдат...")
* * * * *
From the strict, elegant temple
You went on the screeching of squares...
Freedom! The beautiful Lady
Of Russian princes and marquises.
Goes forth the fearful rehearsal -
Lunch is still ahead!
Freedom! The partying girl
On soldier's mischievous chest!
(Balmont, listen: I do not like
your contempt for the girl! I am insulted
over the girl! Because – (blissfully -
instituted the eyes) – another girl...
I: What pity
That I can't respond to you:
“How is another soldier...”)
* * * * *
В лоб целовать -- заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать -- бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать -- водой напоить.
В губы целую.
В лоб целовать -- память стереть.
В лоб целую.
* * * * *
To kiss the forehead – to erase worry.
The forehead I kiss.
To kiss the eyes – is to take away sleepiness.
The eyes I kiss.
To kiss the lips – fill self with water.
The lips I kiss.
To kiss the forehead – to erase memory.
The forehead I kiss.
* * * * *
Голубые, как небо, воды,
И серебряных две руки.
Мало лет -- и четыре года:
Ты и я -- у Москвы-реки.
Лодки плыли, гудки гудели,
Распоясанный брел солдат.
Ребятишки дрались и пели
На отцовский унылый лад.
На ревнителей Бога Марса
Ты тихонько кривила рот.
Ледяными глазами барса
Ты глядела на этот сброд.
Был твой лик среди этих, темных,
До сиянья, до блеска -- бел.
Не забуду -- а ты не вспомнишь --
Как один на тебя глядел.
6 июня 1917
(NB! с ненавистью -- как мне
тогда показалось, и весь этот стих --
ответ на этот --
классовой ненависти -- взгляд.
* * * * *
Blue waters, like the sky,
And two hands of silver.
Not many years – you and I:
Four years – at Moscow River.
Boats sailed, beeps were buzzing,
Trudged the belted soldier.
Little children were fighting and singing
The sad harmony of the father.
Facing the zealots of Mars the god
You quietly curved the mouth.
With icy eyes of the leopard
You stared at this crowd.
Your face was among these, dark ones,
Till the radiance, till the shine – white.
I won't forget – and you won't remember -
How one looked at you in his sight.
(NB: with hatred – how for me
It then appeared, and this whole poem
is a response for that -
Class hatred – stare.)
* * * * *
А пока твои глаза
-- Черные -- ревнивы,
А пока на образа
Молишься лениво --
Надо, мальчик, целовать
В губы -- без разбору.
Надо, мальчик, под забором
И дневать и ночевать.
И плывет церковный звон
По дороге белой.
На заре-то -- самый сон
Молодому телу!
(А погаснут все огни --
Самая забава!)
А не то -- пройдут без славы
Черны ночи, белы дни.
Летом -- светло без огня,
Летом -- ходишь ходко.
У кого увел коня,
У кого красотку.
-- Эх, и врет, кто нам поет
Спать в тобою розно!
Милый мальчик, будет поздно,
Наша молодость пройдет!
Не взыщи, шальная кровь,
Молодое тело!
Я про бедную любовь
Спела -- как сумела!
Будет день -- под образа
Ледяная -- ляжу.
-- Кто тогда тебе расскажет
Правду, мальчику, в глаза?
* * * * *
And while jealous are
Your black eyes,
And while to the icons
You lazily pray –
Boy, we need to kiss,
Without parsing, on the lips.
Boy, we need under the fence
To spend both nights and days.
And then sails the church's ringing
On white road.
At the dawn – the very dreaming
To young body!
(And all the lights will dim -
The most amusements!)
And not it – will go by without fame
The white days, the black nights.
In the summer – it's light without fire,
In the summer – you walk faster.
Someone’s stallion he took away,
Another’s beauty. Eh, and he lies,
Who to us does sing
It's different with you to sleep!
Dear boy, it will take a long time
For our youth to pass by!
Don't exact, mischievous blood,
The body all so young!
And for the poor love
I could sing as well as I could!
Day will come – under the icons
The icy one – I will lie down.
Who will then tell you, boy,
Truth, in your eyes?
* * * * *
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус --
Окончательнее пасть.
Я от горечи -- целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи -- другую
Ночью за руку ведешь.
С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь -- горе, горечь -- грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.
* * * * *
Bitterness! On your lips, passion -
Is eternal aftertaste!
Bitterness! It is temptation
For all times - to die at last.
I from bitterness - am kissing
Everyone who's young and sweet.
You from bitterness - another
By the hand at night do lead.
With bread I eat, with water swallow
Bitter woe, bitter sorrow.
There is one such kind of grass,
O Russia, on your meadows.
* * * * * *
И зажег, голубчик, спичку.
-- Куды, матушка, дымок?
-- В двери, родный, прямо в двери,
Помирать тебе, сынок!
-- Мне гулять еще охота.
Неохота помирать.
Хоть бы кто за меня помер!
...Только до ночи и пожил.
* * * * *
And you turned on a match, dear one.
Where the smoke, mother?
In the door, dear one, right in the door
Will be for you to die, dear son!
I still want to party.
I don't want to die.
Maybe one will die for me!
Only I had lived till night.
АЛЕ
А когда -- когда-нибудь -- как в воду
И тебя потянет -- в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом -- меня -- мои стихи -- забудь.
Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара --
И бросайся каждому на грудь.
Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь -- миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала -- столько раз!)
Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись -- добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, -- забудь.
To Alla
And somewhere – some time – as into water
And you will be pulled – in timeless way,
Change the breed of the serpent:
Home – me – my poems – forget.
Just know this: Tomorrow you'll be old.
Drink wine, rule the troika, sing at Yar.
You will be a gypsy blue-eyed.
Just know this: to you none compare -
And will throw on the chest one another.
Ah, how burn the Paris boulevards!
(You will understand – millions of eyes!)
Ah, resound the Madrid guitars!
(I wrote of them many times!)
I know one thing: (your look wide from heat,
Sails are full – farewell!)
Just know this: tomorrow you'll be old.
And the rest, my dear child, forget.
* * * * *
А царит над нашей стороной --
Глаз дурной, дружок, да час худой.
А всего у нас, дружок, красы --
Что две русых, вдоль спины, косы,
Две несжатых, в поле, полосы.
А затем, чтобы в единый год
Не повис по рощам весь народ --
Для того у нас заведено
Зеленое шалое вино.
А по селам -- ивы -- дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава...
Не снести тебе российской ноши.
-- Проходите, господин хороший!
* * * * *
And over our country reigns -
Foolish eye, and the thin hour, my friend.
And to us are beauties, dear friend -
So that two blond, along spine, braids,
In the field two uncompressed stripes.
And then, that in one year
Over the grove will hang all men -
For him we cannot find
The mischievous green wine.
And in the villages – willows – trees
The weeping grass, the breaking grass...
You cannot bear the Russian burden.
Pass through, the good man!
КАРМЕН
1
Божественно, детски-плоско
Короткое, в сборку, платье.
Как стороны пирамиды
От пояса мчат бока.
Какие большие кольца
На маленьких темных пальцах!
Какие большие пряжки
На крохотных башмачках!
А люди едят и спорят,
А люди играют в карты.
Не знаете, что на карту
Поставили, игроки!
А ей -- ничего не надо!
А ей -- ничего не надо!
-- Вот грудь моя. Вырви сердце
И пей мою кровь, Кармен!
Carmen
1
Divine, childish-plain
The dress is, and short to the plait.
How the sides of a pyramid
Rush sides from the belt.
What big rings there are
On the little and dark fingers and toes!
What big buckles there are
On the tiny shoes!
And people argue and eat,
And people the cards are playing.
You do not know, players,
What on the card you have bet!
And she - she needs nothing!
And she - she needs nothing!
Here's my chest. Tear out my heart -
Carmen - and drink my blood!
2
Стоит, запрокинув горло,
И рот закусила в кровь.
А руку под грудь уперла --
Под левую -- где любовь.
~ Склоните колена! -- Что вам,
Аббат, до моих колен?!
Так кончилась -- этим словом --
Последняя ночь Кармен.
2
She stands, throwing back the throat,
And bit the mouth in blood.
And set the hand against bosom -
The left one - where there is love.
"On your knees!" - "What to you
Are my knees that I should bend,
Abbot?" With these words
Her last night Carmen did end.
ИОАНН
1
Только живите! -- Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой -- нибудь темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг -- словно с неба -- ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
-- Так молодую Бурю слушает Бог.
John
1
Only you live! I dropped my hands,
I dropped on hands the hot forehead.
Thus the young storm will listen to God
In some late time, somewhere in the field.
And on the high shaft of my breath
As if from the sky – falls suddenly the powerful arm.
And on my lips lie down somebody's lips.
Thus God listens to the youthful storm.
2
Запах пшеничного злака,
Ветер, туман и кусты...
Буду отчаянно плакать --
Я, и подумаешь -- ты,
Длинной рукою незрячей
Гладя раскиданный стан,
Что на груди твоей плачет
Твой молодой Иоанн.
2
The smell of the wheat grain,
Wind, bushes and fog too...
I will be desperately crying -
I, and will think – you,
Petting the scattered flock
With the blind one’s long arm
That on the chest of yours
Our young John will cry.
3
Люди спят и видят сны.
Стынет водная пустыня.
Все у Господа -- сыны,
Человеку надо -- сына.
Прозвенел кремнистый путь
Под усердною ногою,
И один к нему на грудь
Пал курчавой головою.
Люди спят и видят сны.
Тишина над гладью водной.
-- Ты возьми меня в сыны!
-- Спи, мой сын единородный.
3
People sleep and they have dreams.
Water desert will chill.
Sons - all divine,
A man needs – a son.
Rang the siliceous way
At foot's stubbornness
And one to him to the chest
Fell with the curly head.
People sleep and have dreams.
Above water it's quiet.
“As a son you adopt me!”
“My begotten son, go to bed.”
4
Встречались ли в поцелуе
Их жалобные уста?
Иоанна кудри, как струи
Спадают на грудь Христа.
Умилительное бессилье!
Блаженная пустота!
Иоанна руки, как крылья,
Висят по плечам Христа.
4
Did you meet in a kiss
Their plaintive lips?
John's curls, like jets
Fell upon the Christ's chest.
A touching impotence!
Blissful emptiness!
John's hands, just like wings,
Hang on the shoulders of Jesus.
ЦЫГАНСКАЯ СВАДЬБА
Из-под копыт
Грязь летит.
Перед лицом
Шаль -- как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!
Не дали воли нам
Отец и мать,
Целое поле нам --
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт,
Это цыганская свадьба мчит!
Полон стакан,
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан.
Князем -- цыган!
Цыганом -- князь!
Эй, господин, берегись, -- жжет!
Это цыганская свадьба пьет!
Там, на ворохе
Шалей и шуб,
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ -- мониста.
Свистнул под чьей -- то рукою
Шелк.
Кто-то завыл как волк,
Кто-то как бык храпит.
-- Это цыганская свадьба спит.
Gypsy Wedding
Dirt flies
From under the hooves.
Shawl like a shield
Over the face.
Newlyweds, have fun
Without the young!
Eh, carry them out,
Disheveled stallion!
We didn't have freedom
Under mother and dad,
The whole field for us
Is marital bed!
Full without bread and without wine drunk -
Thus the gypsy wedding does run!
Full is the glass.
Empty is the glass.
Guitar sound, dirt and moon.
To right and to left swings the den.
Gypsy - to knight!
To gypsy - knight!
Hey mister, careful - it burns!
Thus drinks gypsy wedding!
There, on the shawls'
And fur-coats' heap
There's ringing and rustling
Of steel and lips.
Ringing of spurs,
Necklaces - in return.
Silk has whistled
Under someone's hand.
Someone has howled like a wolf,
Someone like a bull is snoring.
Thus sleeps the gypsy wedding.
КНЯЗЬ ТЬМЫ
1
Князь! Я только ученица
Вашего ученика!
Колокола -- и небо в темных тучах.
На перстне -- герб и вязь.
Два голоса -- плывучих и певучих:
-- Сударыня? -- Мой князь?
-- Что Вас приводит к моему подъезду?
-- Мой возраст -- и Ваш взор.
Цилиндр снят, и тьму волос прорезал
Серебряный пробор.
-- Ну, что сказали на денек вчерашний
Российские умы?
Prince of Darkness
1
Prince! I am only
A student of your student!
Bells and sky in dark clouds.
On ring – ligature and coat of arms.
Two voices – floating and floating:
“My prince?” “Madame?”
“What takes you to my entrance?”
“My age – and your stare.”
Cylinder is taken, and cut hair
The silver parting in the darkness.
“Well, what did Russian minds say
On the previous days?”
2
Страстно рукоплеща
Лает и воет чернь.
Медленно встав с колен
Кланяется Кармен.
Взором -- кого ища?
-- Тихим сейчас -- до дрожи.
Безучастны в царской ложе
Два плаща.
И один -- глаза темны --
Воротник вздымая стройный:
-- Какова, Жуан? -- Достойна
Вашей светлости, Князь Тьмы.
2
Passionately clapping hands
The blackness barks and howls.
Slowly standing on knees
Carmen bows.
Gazing – for whom do you look?
Quiet – till shivers now.
Indifferent in the royal box
Two cloaks.
And one – dark are the eyes -
The slender collar will rise:
“Juan, how are you?” “Prince
Of Darkness, worthy of your grace.”
3
Да будет день! -- и тусклый день туманный
Как саван пал над мертвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
-- Да будет ночь! -- тогда сказал другой.
И отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.
3
Let there be day! And the grim foggy day
Like shroud from dark water fell.
Looking at world from a strange semi-smile:
“Let there be night!” – then to another will tell.
And turning away the thoughtful eyes,
He did maintain his transcendental way.
I sing you, the forefather of the night,
To my nights and to me having stated: may.
4
И призвал тогда Князь света -- Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы -- такую речь:
-- Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.
Так чего ж за нею белым днем
Ходишь -- бродишь, речь заводишь под окном?
Отвечает Князю света -- Темный князь:
-- То не я хожу -- брожу, Пресветлый -- нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.
То сама она мне вздоху не дает,
Днем и ночью обо мне поет.
И сказал тогда Князь света -- Князю тьмы:
-- Ох, великий ты обманщик. Темный князь!
Ходит -- бродит, речь заводит, песнь поет?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?
И пошел тогда промеж князьями -- спор.
О ею пору он не кончен, княжий спор.
4
And the prince of light has called the darkness prince,
And he held the prince of darkness – such a speech:
You and I are both princes. Night and day
They have shared with you equally.
So for what upon the bright day, you
Walk – wander, speaking under the window?
Talks back to the prince – the Dark Prince:
Only not I will wander, not Blessed!
She would on your white day of God
Like a ghost chase me after my feet.
Or she to the breathing won't give,
Day and night of me sing.
And then said the prince of light – to the prince of dark:
“Oh, you are a great deceiver. Dark prince!
He walks – wanders, starts the speech, the song sings?
Well, we'll see, the dark prince, who will take?
And then between the princes – is spat.
Will not end in this time, princes' spat.
BOHEME
Помнишь плащ голубой,
Фонари и лужи?
Как играли с тобой
Мы в жену и мужа.
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет,
Наш клетчатый плед?!
Ты, по воле судьбы,
Всe писал сонеты.
Я варила бобы
Юному поэту.
Как над картою вин
Мы на пальцы дули,
Как в дымящий камин
Полетели стулья.
Помнишь -- шкаф под орех?
Холод был отчаянный!
Мой страх, твой смех,
Гнев домохозяина.
Как стучал нам сосед,
Флейтою разбужен...
Поцелуи -- в обед,
И стихи -- на ужин...
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет --
Наш клетчатый плед...
Boheme
You remember blue cloak,
Puddles and streetlights?
Thus you and I played
Wife and husband.
My first bracelet,
My white corset,
Your raspberry vest,
Our checkered plaid?!
You, by will of fate,
Kept writing sonnets.
I cooked the beans
For the young poet.
On the map of the wines
We blew upon the fingers,
Like in smoking fireplace
Flew the chairs.
Do you remember – suitcase under nuts?
It was desperate cold!
My fear, your laugh,
Rage of landlord.
How awakened by flute
Had knocked to us neighbor...
For lunch – kisses,
Poems - for dinner...
My first bracelet,
My white corset,
Your raspberry vest,
Our checkered plaid…
* * * * *
Ну вот и окончена метка, --
Прощай, мой веселый поэт!
Тебе приглянулась -- соседка,
А мне приглянулся -- сосед.
Забита свинцовою крышкой
Любовь -- и свободны рабы.
А помнишь: под мышкою -- книжки,
А помнишь: в корзинке -- бобы...
Пожалуйте все на поминки,
Кто помнит, как десять лет
Клялись: кружевная косынка
И сей апельсинный жилет...
* * * * *
And now has ended the spell -
My happy poet, farewell!
You liked the she-neighbor,
And I liked the he-neighbor.
Clogged by cover of lead
Is love – and slaves are free.
Remember: books, under armpit,
Remember: in basket – beans...
May all be at the wake,
Who remember, as after ten years
We vowed: headscarf of lace
And this orange vest...
ЮНКЕРАМ, УБИТЫМ В НИЖНЕМ
Сабли взмах --
И вздохнули трубы тяжко --
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка --
В головах.
Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал -- душу.
Гул -- смолк.
-- Слуша -- ай! На -- кра -- ул!
Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
-- Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру --
В безымянную дыру?
Смолкли трубы.
Доброй ночи --
Вам, разорванные в клочья
На посту!
To Junkers, Killed At Bottom
Swing of sword -
And lips heavily inhaled -
To conduct
The light dust
With branch of cap of greenery
On the heads.
Blind, blind
Holiday hum.
We will give back the last debt
To those, who gave as a debt – the soul.
Hum – grew quiet.
Listen – hey! Na-kra-ul!
Three caps.
Ringing of pipes.
Tears the heart.
How, without checkers?
With no chase
Of the officers?
In the morning -
Into the hall that is nameless?
Pipes quieted down.
Have a good night -
You, torn apart in pieces
At the post!
* * * *
И в заточеньи зимних комнат
И сонного Кремля --
Я буду помнить, буду помнить
Просторные поля.
И легкий воздух деревенский,
И полдень, и покой, --
И дань моей гордыне женской
Твоей слезы мужской.
* * * * *
In the prison of winter rooms
And sleepy Kremlin -
I will recall, I will recall
The spacious field.
And light country air
And noon and respite, -
And tribute to my female pride
Of your manly tear.
* * * * *
Бороды -- цвета кофейной гущи,
В воздухе -- гул голубиных стай.
Черное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.
Всe провожает: пеструю юбку,
Воз с кукурузой, парус в порту...
Трубка и роза, роза и трубка --
Попеременно -- в маленьком рту.
Звякнет -- о звонкий кувшин -- запястье,
Вздрогнет -- на звон кувшина -- халат...
Стройные снасти -- строки о страсти --
И надо всеми и всем -- Аллах.
Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!
Много их с розой сидит в руке --
Там на пороге дымных кофеен, --
В синих шальварах, в красном платке.
* * * * *
Beards – the color of coffee grounds,
In the air – the hum of flock of pigeons.
Black eye full of sadness
Is empty like noon, circular, like heaven.
All sees off: variegated skirt,
A cart with a corn, a sail in the port...
Rose and a pipe, pipe and a rose -
Alternately in a little mouth.
Will clink – oh sonorous jug - wrist,
A robe to sound of jug will shudder –
The slender gear – lines of passion’s bliss -
And above all and everyone – Allah.
So what, that he's not kind! That he's absent-minded!
Many of them are sitting with a rose in their hand -
There on the porch of smoky coffee shop -
In the blue pants, in handkerchief red.
ЛЮБВИ СТАРИННЫЕ ТУМАНЫ
1
Над черным очертаньем мыса --
Луна -- как рыцарский доспех.
На пристани -- цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.
Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов, --
И горестный, огромный вздох:
-- Ne laissez pas trainer mes lettres!
Ancient Fogs Of Love
1
On the black outline of the coat -
Moon is like a night’s armor.
At the pier cylinder and fur,
I would like to be: actress, poet.
The giant breathing of the wind,
The breathing of northern gardens,
And sigh, sorrowful and grand:
Ne laissez pas trainer mes lettres!
2
Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
-- Опять любить кого-нибудь? --
Ты уезжаешь утром рано.
Горячие туманы Сити --
В глазах твоих. Вот так, ну вот...
Я буду помнить -- только рот
И страстный возглас твой: -- Живите!
2
And having put into your pockets hands,
I stand. Blue is the water flowing.
To love someone again?
You leave early in the morning.
The fogs of City having grown hot -
In your eyes. That is well, that's it...
And I'll remember only the mouth
And your impassioned shriek - “Live!”
3
Смывает лучшие румяна --
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы -- солоны. Боюсь,
Я завтра утром -- мертвой встану.
Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? -- Во сне.
-- Как ветрено! -- Привет жене,
И той -- зеленоглазой -- даме.
3
Love washes off the best
Blush. Try for taste
Like tears – salty. I am afraid
That tomorrow morning I'll be dead.
Send stones from India.
When will I see you? - In a dream.
How windy? Hello to the wife
And to that green-eyed dame.
4
Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден -- от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!
-- Так вот она, стрела Господня!
-- Какое зарево! -- Сегодня
Я буду бешеной Кармен.
=======
...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом -- туман, туман.
Любви старинные туманы.
4
The jealous wind flutters the shawl.
This hour is destined for me from ages.
For centuries at the mouth I feel
The almost bestial sadness.
Such weakness in the knees, my man!
There it is, God's arrow!
What glow?
Today I'm the insane Carmen.
=====
Thus, having in the pockets put the hands,
I stand. Between us, ocean.
And in the city – fog and fog.
The ancient love’s fogs.
* * * * *
Из Польши своей спесивой
Принес ты мне речи льстивые,
Да шапочку соболиную,
Да руку с перстами длинными,
Да нежности, да поклоны,
Да княжеский герб с короною.
-- А я тебе принесла
Серебряных два крыла.
* * * * *
From your arrogant Poland
You brought to me flattering speeches,
And sable hat,
And hand with long fingers,
And tenderness, and bows,
And prince coat of arms and crown.
And I to you did give
Two silver wings.
* * * * *
Молодую рощу шумную --
Дровосек перерубил.
То, что Господом задумано --
Человек перерешил.
И уж роща не колышется --
Только пни, покрыты ржой.
В голосах родных мне слышится
Темный голос твой чужой.
Все мерещатся мне дивные
Темных глаз твоих круги.
-- Мы с тобою -- неразрывные,
Неразрывные враги.
* * * * *
The noisy young grove
Lumberjack cuts to bits.
That which is thought of by Lord -
Man redecides.
And the grove sways no longer -
Only stumps, covered with rye.
In dear voices I hear
The alien voice of ye.
It seems to me to be magical,
The dark circle of your eyes.
You and I are inseparable,
Inseparable enemies.
* * * * *
С головою на блещущем блюде
Кто-то вышел. Не я ли сама?
На груди у меня -- мертвой грудою --
Целый город, сошедший с ума!
А глаза у него -- как у рыбы:
Стекленеют, глядят в небосклон,
А над городом -- мертвою глыбой --
Сладострастье, вечерний звон.
* * * * *
With the head on a shining platter
Someone left. Is it not myself?
On the chest that I have – a dead pile -
The whole town has gone insane!
And – like a fish's - his eyes:
Glazed, staring into the sky,
And dead block above the town -
Voluptuousness, bells of even.
* * * * *
Собрались, льстецы и щеголи,
Мы не страсти праздник праздновать.
Страсть -- то с голоду, да с холоду, --
Распашная, безобразная.
Окаянствует и пьянствует,
Рвет Писание на части...
-- Ах, гондолой венецьянскою
Подплывает сладострастье!
Роза опытных садовников
За оградою церковною,
Райское вино любовников --
Сладострастье, роза кровная!
Лейся, влага вдохновенная,
Вожделенное токайское --
За нетленное -- блаженное
Сладострастье, роскошь райскую!
* * * * *
Gathered together dandies and flatterers,
With no passion celebrating holiday.
Passion – from cold and from hunger -
Is swinging, ugly.
Curses and drinks,
Tears Writing to parts...
Ah, like a Venetian gondola
Swims up voluptuousness!
The rose of experienced gardeners
Is beyond the church fence,
Heavenly wine of the lovers -
Blood rose, voluptuousness.
Pour, the inspirational moisture,
The coveted wine -
For imperishable – blissful
Voluptuousness, the luxury of heaven!
* * * * *
Нет! Еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен -- оттого что молод,
Нежен -- оттого что пуст.
Но увы! На этот детский
Рот -- Шираза лепестки! --
Все людское людоедство
Точит зверские клыки.
* * * * *
No! Still the beloved hunger
Does not move apart these lips.
Tender - because you are young, and
Tender - Because you are empty from this.
But alas! At this, of a child,
Mouth – the petals of Shiraz!
All cannibalistic mankind
Whets its monstrous animal fangs.
ИОСИФ
Царедворец ушел во дворец.
Раб согнулся над коркою черствой.
Изломала -- от скуки -- ларец
Молодая жена царедворца.
Голубям раскусила зоба,
Исщипала служанку -- от скуки,
И теперь молодого раба
Притянула за смуглые руки.
-- Отчего твои очи грустны?
В погребах наших -- царские вина!
-- Бедный юноша -- я, вижу сны!
И служу своему господину.
-- Позабавь же свою госпожу!
Солнце жжет, господин наш -- далeко.
-- Я тому господину служу,
Чье не дремлет огромное око.
================
Длинный лай дозирающих псов,
Дуновение рощи миндальной.
Рокот спорящих голосов
В царедворческой опочивальне.
-- Я сберег господину -- казну.
-- Раб! Казна и жена -- не едино.
-- Ты алмаз у него. Как дерзну --
На алмаз своего господина?!
=================
Спор Иосифа! Перед тобой --
Что -- Иакова единоборство!
И глотает -- с улыбкою -- вой
Молодая жена царедворца.
Joseph
Courtier went to the palace.
For stale crust bent down the slave.
The young wife of the courtier
From boredom broke the case.
The pigeon's goiter she bit through,
Plucked the maiden from boredom,
And now the young slave
She reached for behind swarthy arms.
“Why then are you sad in your eyes?
In our cellars – are king's wines!”
“Poor youth I see dreams at night
And my master do serve I.”
“You forget the madam of yours!
Sun burns, our master – afar.”
“And that master whom I serve
Whose giant eye is not dreaming here.”
=====
The loud barking of dispensing dogs,
The blowing of the almond grove.
The arguing voices’ roar
In the bedchamber of the court.
I have saved for the master – treasury.
Slave! Coffers and wife – not united.
You a diamond for him. How I dare
Try for your master’s diamond?
=====
Joseph's argument! Of you ahead -
Jacob's single strife!
And swallows - howls – with a smile
The courtier’s young wife.
* * * * *
Только в очи мы взглянули -- без остатка,
Только голос наш до вопля вознесен --
Как на горло нам -- железная перчатка
Опускается -- по имени -- закон.
Слезы в очи загоняет, воды --
В берега, проклятие -- в уста.
И стремит железная свобода
Вольнодумца с нового моста.
И на грудь, где наши рокоты и стоны,
Опускается железное крыло.
Только в обруче огромного закона
Мне просторно -- мне спокойно -- мне светло.
* * * * *
Only looked into the eyes – with no flaw,
Only our voice lifted to cry above -
How onto our necks - iron glove
Descends – by name – the law.
In the eye are tears driven,
Water – from the bridge, curse – on lips.
And strives the iron freedom
Of the freethinker from the new bridge.
And on chest, where are our rumbling and moans,
The wing of iron descends them upon.
Only in the hoop of law giant
It is spacious – it is calm – it is light.
* * * * *
Мое последнее величье
На дерзком голоде заплат!
В сухие руки ростовщичьи
Снесен последний мой заклад.
Промотанному -- в ночь -- наследству
У Господа -- особый счет.
Мой -- не сошелся. Не по средствам
Мне эта роскошь: ночь и рот.
Простимся ж коротко и просто
-- Раз руки не умеют красть! --
С тобой, нелепейшая роскошь,
Роскошная нелепость! -- страсть!
* * * * *
My final grandeur
A patch upon the daring town!
In the dry hands of the usurer
Will be demolished my last pawn.
Squandered – at night – the inheritance
Of God is the especial count.
My – didn't come together. Not by means
Luxury for me: Night and mouth.
We'll say goodbye briefly and simply
Don't hands know how to steal?
With you, farcical luxury,
Passion - luxurious absurdity.
* * * * *
Без Бога, без хлеба, без крова,
-- Со страстью! со звоном! со славой!
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь -- молодую жену.
Когда -- то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.
Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.
Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой -- молодую жену.
* * * * *
Without God, without bread, without shelter,
With passion! With ringing! With glory!
Drives the dark-browed prisoner
To the young wife - to Siberia.
Sometime – from midnight desks
I looked at Smyrna and Chias,
And marble of the city coffee shops
Their arms will chill with finger rings.
Of gorgeous passion
What talk there was by violin!
Drowned the face of the foreigner
In thin smoke Egyptian.
Under the low sky absent-minded
Ahead on Siberian trail, drive
A stranger is leading someone,
At home – the young wife.
* * * * *
Поздний свет тебя тревожит?
Не заботься, господин!
Я -- бессонна. Спать не может
Кто хорош и кто один.
Нам бессонница не бремя,
Отродясь кипим в котле.
Так-то лучше. Будет время
Телу выспаться в земле.
Ни зевоты, ни ломоты,
Сын -- уснул, а друг -- придет.
Друг за матерью присмотрит,
Сына -- Бог побережет.
Поделю ж, пока пригожа,
И пока одной невмочь, --
Бабью жизнь свою по -- божьи:
Сыну -- день, а другу -- ночь.
* * * * *
Does the light at late disturb you?
Not to worry, dear man!
I am sleepless. He can't sleep who
Is both kindly and alone.
Here sleeplessness is not a burden,
We were born in a cauldron.
Somehow better. Time will come, and
Body will sleep on the ground.
No yawning and no aches,
Son – asleep, and friend – he comes.
Friend will care after the mother,
Will be kept by God the son.
I will share, while still good-looking,
And while still cannot stand -
God's is life of a woman:
To son – day, night - to friend.
* * * * *
Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
Что камнем падало -- и ястребом -- на грудь.
И вот -- теперь -- дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
Потупиться -- понять -- что сладострастью кара --
Жестокая любовь и каторжная страсть.
* * * * *
The first day I recall, ferocity of childhood,
Exhaustion and the darkness of the gulp divine,
The carelessness of arms, the heartlessness of heart,
That fell onto the chest, like hawk, like stone.
And now - this time - trembling from heat and pity,
One: to howl like wolf, one: to the feet to fall,
To cast down - understand - penalty for sensuality
Is cruel love and passion terrible.
ПЕТРОВ КОНЬ РОНЯЕТ ПОДКОВУ
(Отрывок)
И, дрожа от страстной спеси,
В небо вознесла ладонь
Раскаленный полумесяц,
Что посеял медный конь.
Peter's Horse Loses the Horseshoe
(Fragment)
And trembling of pride impassioned
In the sky had raised my hand
The moon crescent incandescent,
What had sowed the bronze stallion.
* * * * *
Тот -- щеголем наполовину мертвым,
А этот -- нищим, по двадцатый год.
Тот говорит, а этот дышит. Тот
Был ангелом, а этот будет чертом.
Встречают -- провожают поезда
И..... слушают в пустынном храме,
И все глядит -- внимательно -- как даме --
Как женщине -- в широкие глаза.
И все не может до конца вздохнуть
Товарищ младший, и глотает -- яро,
Расширенными легкими -- сигары
И города полуночную муть.
И коротко кивает ангел падший,
Когда иссяк кощунственный словарь,
И расстаются, глядя на фонарь,
Товарищ старший и товарищ младший.
* * * * *
Here – to a dandy half-dead,
And this – the beggar, on twentieth year.
One speaks, and this one breathes. You
Were an angel, and this one will be devil.
They meet – they conduct the train
And... They listen in temple in desert,
And all stare – attentively – like to a dame -
Like to a woman – in a wide stare.
And then could not sigh until the end
The younger comrade, and the rage,
And with light branches expanded
Cigars, and city's midnight dregs.
And fallen angel briefly nods,
When blasphemous dictionary had dried,
And part, looking upon the street light
The elder and the younger comrades.
* * * * *
Ввечеру выходят семьи.
Опускаются на скамьи.
Из харчевни -- пар кофейный.
Господин клянется даме.
Голуби воркуют. Крендель
Правит триумфальный вход.
Мальчик вытащил занозу.
-- Господин целует розу. --
Пышут пенковые трубки,
Сдвинули чепцы соседки:
Кто -- про юбки, кто -- про зубки.
Кто -- про рыжую наседку.
Юноша длинноволосый,
Узкогрудый -- жалкий стих
Сочиняет про разлуку.
-- Господин целует руку.
Спят........ спят ребята,
Ходят прялки, ходят зыбки.
Врет матрос, портной горбатый
Встал, поглаживая скрипку.
Бледный чужестранец пьяный,
Тростью в грудь себя бия,
Возглашает: -- Все мы братья!
-- Господин целует платье.
Дюжина ударов с башни
-- Доброй ночи! Доброй ночи!
-- Ваше здравие! За Ваше!
(Господин целует в очи).
Спит забава, спит забота.
Скрипача огромный горб
Запрокинулся под дубом.
-- Господин целует в губы.
* * * * *
In the evening families march as
They sit down on the benches.
From tavern rises coffee steam.
The master bows before the dame.
Pigeons coo. Pretzel
Rules the exit triumphal.
The boy has taken out a splinter.
Kisses the rose the master.
Foam pipes are bursting,
The neighbor's caps moved again:
Who – of skirt, who – of tooth,
Who – of the red hen.
A youth with long hair,
Narrow-chested – pitiful verse
He composes about parting.
Hand by the master is kissed.
Sleep... sleep the children,
Blurry go wheels of spinning.
Rises the humpbacked tailor
Stroking the violin, lies the sailor.
Foreign drunkard, pale,
Beating himself on the chest,
Proclaims: We are brothers all!
The master kisses the dress.
Twelve hits from the tower
Good night! Good night!
Your health! For what's yours!
(The master kisses the eyes).
Sleeps the fun, sleeps the worry.
Huge coffin of violinist
Threw himself under an oak tree.
The master kisses the lips.
* * * * *
И вот, навьючив на верблюжий горб,
На добрый -- стопудовую заботу,
Отправимся -- верблюд смирен и горд --
Справлять неисправимую работу.
Под темной тяжестью верблюжьих тел --
Мечтать о Ниле, радоваться луже,
Как господин и как Господь велел --
Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.
И будут в зареве пустынных зорь
Горбы -- болеть, купцы -- гадать: откуда,
Какая это вдруг напала хворь
На доброго, покорного верблюда?
Но, ни единым взглядом не моля,
Вперед, вперед, с сожженными губами,
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горбами.
* * * * *
And now, burdening the camel's hump – well,
With a hundred day care,
We'll go – the proud and humble camel -
Doing a work, irreparable.
Under dark heaviness of bodies of the camels -
To dream of Nile, rejoicing in a puddle,
Like lord and like the Lord has willed -
To bear the cross in God's way, or of camel.
And there will be in glow of desert nights
Humps – to be sick, merchants – to guess where
And how suddenly illness attacks
The kind, obedient camel?
But, not with one look praying,
Ahead, ahead, with lips flaming,
Until the promised land
With large hump over humps will not stand.
* * * * *
Аймек-гуарузим -- долина роз.
Еврейка -- испанский гранд.
И ты, семилетний, очами врос
В истрепанный фолиант.
От розовых, розовых, райских чащ
Какой -- то пожар в глазах.
Луна Сарагосоы -- и черный плащ.
Шаль -- до полу -- и монах.
Еврейская девушка -- меж невест --
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит.
От черного взора и красных кос
В глазах твоих -- темный круг.
И целое дерево райских роз
Цветет меж библейских букв.
Аймeк-гуарузим -- так в первый раз
Предстала тебе любовь.
Так первая книга твоя звалась,
Так тигр почуял кровь.
И, стройное тело собрав в прыжок,
Читаешь -- черно в глазах! --
Как в черную полночь потом их сжег
На красном костре -- монах.
* * * * *
Aymek-guaruzim: the rose valley.
A Jewess – a Spanish grandee.
And you, seven year, grew with eyes your own
Into the torn up tome.
From pink, heavenly groves
Somehow – there is fire in your eyes.
The moon of Zaragoza – and a black cloak.
To the floor shawl – and a monk.
Among the brides the girl from Israel -
Like, among the branches, a rose!
And for David's shield
Is exchanged old silver grandfathers’ cross.
From black look and from red braids
The dark circle is in your eyes.
And the full tree of heavenly roses
Will bloom on the Biblical letters.
Aymek-guaruzim: for first time
Presented to your lips was love.
And then the first book was called
Like tiger who has smelled blood.
And, slender body gathered in jump,
You read – in the eyes black!
How on black midnight had burned them
Upon the ruddy bonfire – monk.
* * * * *
Запах, запах
Твоей сигары!
Смуглой сигары
Запах!
Перстни, перья,
Глаза, панамы...
Синяя ночь
Монако.
Запах странный,
Немножко затхлый:
В красном тумане --
Запад.
Столб фонарный
И рокот Темзы,
Чем же еще?
Чем же?
Ах, Веной!
Духами, сеном,
Открытой сценой,
Изменой!
* * * * *
Smell, smell
Of your cigarette!
Smell of
Swarthy cigar!
Rings, feathers,
Eyes, Panama...
The blue night
Monaco.
A strange smell,
A little bit musty:
In the red fog -
In the west.
The lamp post
And roaring Thames,
What else is happening?
What else?
Ah, Vienna!
With perfume, with hay,
With open stage,
Treason!
* * * * *
Бел, как мука, которую мелет,
Черен, как грязь, которую чистит,
Будет от Бога похвальный лист
Мельнику и трубочисту.
Нам же, рабам твоим непокорным,
Нам, нерадивым: мельникам -- черным,
Нам, трубочистам белым -- увы! --
Страшные -- Судные дни твои;
Черным по белому в день тот черный
Будем стоять на доске позорной.
* * * * *
White, like the flour, which is being ground,
Black, like the dirt, which is being cleaned,
There will be a praise leaf from God
For pipe-cleaner and one who mills.
We though, your slaves unruly,
To us, careless: to millers, black,
There when – alas – there was white pipe cleaner
It was your judgment day - we are afraid;
Black on white in a most black day
We will stand on the board of shame.
* * * * *
Ночь. -- Норд-Ост. -- Рев солдат. -- Рев волн.
Разгромили винный склад. -- Вдоль стен
По канавам -- драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.
Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое -- в ночи -- пенье птиц.
Царский памятник вчерашний -- пуст,
И над памятником царским -- ночь.
Гавань пьет, казармы пьют. Мир -- наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая -- пьет.
В винном облаке -- луна. -- Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу -- веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.
Феодосия, последние дни Октября
(NB! Птицы были -- пьяные.)
* * * * *
Night. North-East. The soldiers cry. Roar waves.
They bombed a wine warehouse. Along the walls,
Through ditches, a precious torrent runs
And in it dances the bloody moon.
Mad are the trunks of the poplars.
Mad, birds sing in the night.
Empty, yesterday's monument to the tsar,
And the night over tsar's monument.
The harbor drinks, the barracks drink. The world is ours!
Ours is the wine in cellars of the prince!
The whole city, stomping just like bulls,
Falling to murky puddle on the road - drinks.
In cloud of wine - there is the moon. Who's here?
You beauty, drink, be a comrade!
And in the city there's a happy rumour,
That somewhere two in the wine have drowned.
Theodosia, it’s last days of October
(NB! Birds were drunk.)
* * * * *
Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.
Город буйствует и стонет,
В винном облаке -- луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.
* * * * *
Strong and wealthy have a hard time,
It is hard to all the lords.
I won't lower the light eyes
A red soldier before.
City's moaning and carousing,
Moon in cloud made of wine.
Not a living soul will touch me:
Poor and arrogant am I.
КОРНИЛОВ
...Сын казака, казак...
Так начиналась -- речь.
-- Родина. -- Враг. -- Мрак.
Всем головами лечь.
Бейте, попы, в набат.
-- Нечего есть. -- Честь.
-- Не терять ни дня!
Должен солдат
Чистить коня...
(NB! Я уже тогда поняла, что это:
"Да, и солдаты должны чистить своих
лошадей!" (Москва, лето 1917 г. --
речь на Московском Совещании) --
куда дороже всего Керенского
(как мы тогда говорили).
Kornilov
A Cossack, a Cossack's son...
Thus the speech has begun.
Homeland. Darkness. Foe.
Everyone's heads fall low.
Priests, alarm sound! "There
Is no food." "Honor."
Not a day should be lost!
A soldier must
Clean the horse...
(NB! And already I understood what this is:
“Yes, and the soldiers must clean their
horses! (Moscow, summer 1917 –
speech at Moscow News) –
much more expensive than all Kerenskys
(how we then talked).
РУАН
И я вошла, и я сказала: -- Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь. Карл Седьмой!
Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила -- голос,
Чтоб Иоанна разлюбила -- меч.
И был Руан, в Руане -- Старый рынок...
-- Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.
А за плечом -- товарищ мой крылатый
Опять шепнет: -- Терпение, сестра! --
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.
Rouen
And I came in, and I said this: Hello!
It's time, the king, to go to France, go home!
And I am leading you to kingdom again
And you again deceive. Charles the Seventh!
You, prince, grudging and lacking joy, do not await
A bloodless prince, not setting shoulders straight,
That fell out of love with Johannes – voice,
That fell out of love with Johannes – sword.
And there was Rouen, in Rouen – the old market...
All will be new! Of the horse the last sight,
And the first innocent crash of twigs,
And the first splash of fire in the pines.
And after shoulder – my comrade winged
“Patience, sister!” whispers again:
When sparkle the silver armors
Of blood of pines on my bonfire.
МОСКВЕ
1
Когда рыжеволосый Самозванец
Тебя схватил -- ты не согнула плеч.
Где спесь твоя, княгинюшка? -- Румянец,
Красавица? -- Разумница, -- где речь?
Как Петр -- Царь, презрев закон сыновний,
Позарился на голову твою --
Боярыней Морозовой на дровнях
Ты отвечала Русскому Царю.
Не позабыли огненного пойла
Буонапарта хладные уста.
Не в первый раз в твоих соборах -- стойла.
Всe вынесут кремлевские бока.
To Moscow
1
You did not bend the shoulders, when the red-haired
Impostor seized you and for you did reach.
Where is your pride, you baroness? Your blush,
You beauty? Brilliant girl, your speech?
Like Tsar Peter, the law of sons despising,
Did lust with avarice after your head -
You answered truly to the Tsar of Russia
As baroness Morozova in the sled.
We did not forget the drink of fire
By lips of Bonapart that were so cold.
The sides of Kremlin all things will endure.
Not at first time in your cathedral - stalls.
2
Гришка -- Вор тебя не ополячил,
Петр -- Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? -- Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? -- Далече.
-- Голубочки где твои? -- Нет корму.
-- Кто унес его? -- Да ворон черный.
-- Где кресты твои святые? -- Сбиты.
-- Где сыны твои, Москва? -- Убиты.
2
The thief Grishka did not make you Polish,
The Tsar Peter did not make you German.
"What're you doing, little dove?" "I'm crying."
"Where, Moscow, is your pride?" "It's gone."
"Where are all your doves?" "There is no feed."
"Who bore him away?" "The black raven."
"Where are all your holy crosses?" "Torn down."
"Where are your sons, Moscow?" "Dead."
3
Жидкий звон, постный звон.
На все стороны -- поклон.
Крик младенца, рев коровы.
Слово дерзкое царeво.
Плeток свист и снег в крови.
Слово темное Любви.
Голубиный рокот тихий.
Черные глаза Стрельчихи.
3
Liquid ringing, meager ringing.
To all sides I'm curtsying.
Cry of infant, cow's roar.
The tsar's daring word.
Lashes' whistling, snow full of blood.
The dark word of Love.
The pigeons' quiet noise.
The Shooter's black eyes.
* * * * *
Расцветает сад, отцветает сад.
Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.
Из обрядов всех чту один обряд:
Целованье рук.
Города стоят, и стоят дома.
Юным женщинам -- красота дана,
Чтоб сходить с ума -- и сводить с ума
Города. Дома.
В мире музыка -- изо всех окон,
И цветет, цветет Моисеев куст.
Из законов всех -- чту один закон:
Целованье уст.
* * * * *
The garden blooms, fades the garden.
The wind of meetings has blown,
The wind is blowing parting.
From the rites there is one
Rite: it is the hands kissing.
The cities stand and stand the homes.
Beauty is given to young women,
That to go insane – and to make insane
Cities. Homes.
Music in the world – from all windows,
And Moses's bush blossoms, blossoms.
From the laws out there – I respect but this:
It is the kissing of lips.
* * * * *
Как рука с твоей рукой
Мы стояли на мосточку.
Юнкерочек мой морской
Невысокого росточку.
Низкий, низкий тот туман,
Буйны, злы морские хляби.
Твой сердитый -- капитан,
Быстрый, быстрый твой корабль.
Я пойду к себе домой,
Угощусь из смертной рюмки.
Юнга, юнга, юнга мой,
Юнга, морской службы юнкер!
* * * * *
Like a hand against your hand
We upon the bridge did stand.
Our sea cadet
Is not of a great height.
Low, low is fog thus,
Rowdy, angry sea abyss.
Your grumpy captain of the seas,
Your ship is fast, fast.
I will walk home alone,
Get a taste of deadly shot glass.
Shipboy, shipboy, shipboy mine,
Shipboy, cadet of sea service!
* * * * *
Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много -- много сжатых
Рук -- и много старого вина.
А крылатая была -- проклятой!
А единая была -- одна!
Как луна -- одна, в глазу окна.
* * * * *
The New Year I met alone.
I, rich, was poor.
And, winged, was accursed.
Somewhere was much – many pressed
Arms, and much old wine.
And accursed I was winged!
And one was the pain!
Like the moon – one!
Like moon – one, in windows’ eye.
* * * * *
Кавалер де Гриэ! -- Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной -- в себе не властной --
Сладострастной своей Manоn.
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, -- таков закон.
Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина -- и жемчужин,
Да быть может еще -- души!
Долг и честь. Кавалер, -- условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
-- М.
* * * * *
In vain, Cavalier de Grie,
Do you dream of the full of beauty,
Autocratic - her self not ruling -
And voluptuous Manon.
From your rooms we are succeeding
In a flock tired and willing.
They recall us not past the evening.
Be obedient - such is the law.
We are coming in from night stormy,
We really need nothing from you,
Except supper - and pearls we need from you
And maybe one more thing - your soul!
Honor and duty, Cavalier - convention it is.
Let God give you a regiment of mistresses!
Showing a readiness in all this.
Passionately loving you
- M.
БРАТЬЯ
1
Спят, не разнимая рук,
С братом -- брат,
С другом -- друг.
Вместе, на одной постели.
Вместе пили, вместе пели.
Я укутала их в плед,
Полюбила их навеки.
Я сквозь сомкнутые веки
Странные читаю вести:
Радуга: двойная слава,
Зарево: двойная смерть.
Этих рук не разведу.
Лучше буду,
Лучше буду
Полымем пылать в аду!
Brothers
1
Sleep, not pulling arms apart,
Brother – with brother,
Friend – with friend.
In one bed together.
Drank together, sang together.
I wrapped them in a blanket
Eternally I loved them.
Rainbow: double glory,
Glow: Double death.
I would not take apart these hands.
Would be better
Would be better
To burn in hell.
2
На белых вспененных конях!
Горят серебряные латы
На всех моих грядущих днях.
И оттого, что вы крылаты --
Я с жадностью целую прах.
Где стройный благовест негромкий,
Бредущие через поля
Купец с лотком, слепец с котомкой..
-- Дымят, пылая и гремя,
Под конским топотом -- обломки
Китай -- города и Кремля!
Два всадника! Две белых славы!
В безумном цирковом кругу
Я вас узнала. -- Ты, курчавый,
Архангелом вопишь в трубу.
Ты -- над Московскою Державой
Вздымаешь радугу -- дугу.
2
On foamy white horses!
The armor of silver burns
On all of my coming days
And from that you are winged I kiss
With greed the dust.
Where slender evangelist is quiet,
Plodding across the field
A merchant with a tray, bearing a knapsack a blind man..
Fumes, thundering and blazing
Under the horse hooves – the fragments
Of Chinatown and Kremlin!
Two riders! Two white glories!
In the crazy circus circle
I recognized you – you, curly one,
Scream as an archangel into pipe.
You – over the empire of Moscow
Raise the arc of the rainbow.
3
Глотаю соленые слезы.
Роман неразрезанный -- глуп.
Не надо ни робы, ни розы,
Ни розовой краски для губ,
Ни кружев, ни белого хлеба,
Ни солнца над вырезом крыш,
Умчались архангелы в небо,
Уехали братья в Париж!
3
I swallow the salty tears.
Novel is dumb unedited.
We don't need fish, we don't need roses,
On the lips no pink paints,
No lace, and not white bread,
Over the neckline of roofs, no sunshine,
Archangels rushed away to heaven,
The brothers to Paris have fled!
* * * * *
Ветер звонок, ветер нищ,
Пахнет розами с кладбищ.
......ребенок, рыцарь, хлыщ.
Пастор с книгою святою, --
Всяк........красотою
Над беспутной сиротою.
Только ты, мой блудный брат,
Ото рта отводишь яд!
В беззаботный, скалозубый
Разговор -- и в ворот шубы
Прячешь розовые губы.
* * * * *
Wind is ringing, poor wind is,
Smells of roses from cemeteries.
….child, knight, whip.
Pastor with a holy writ,
All...in beauty
Over orphan dissolute.
Only you, my prodigal brother,
Take the poison off your mouth!
Only careless, claw-toothed
Conversation – and in fur collar
You hide the pink lips.
* * * * *
На кортике своем: Марина --
Ты начертал, встав за Отчизну.
Была я первой и единой
В твоей великолепной жизни.
Я помню ночь и лик пресветлый
В аду солдатского вагона.
Я волосы гоню по ветру,
Я в ларчике храню погоны.
* * * * *
Marina - On a dirk of yours -
You have scribbled, rising for homeland.
Both the first one and the last one
In magnificent life of yours.
I remember night and lucid face
In hell of a soldier's train.
And I chase hair in the wind,
I keep epaulettes in small case.
* * * * *
Beau tenebreux!1 -- Вам грустно. -- Вы больны.
Мир неоправдан, -- зуб болит! -- Вдоль нежной
Раковины щеки -- фуляр, как ночь.
Ни тонкий звон венецианских бус,
(Какая-нибудь память Казановы
Монахине преступной) -- ни клинок
Дамасской стали, ни крещенский гул
Колоколов по сонной Московии --
Не расколдуют нынче Вашей мглы.
Доверьте мне сегодняшнюю ночь.
Я потайной фонарь держу под шалью.
Двенадцатого -- ровно -- половина.
И вы совсем не знаете -- кто я.
* * * * *
World is unjustified – tooth
Beau tenebreux! You sorrow. You are ill aches! Along tender
Shell of cheek – foulard, like the night.
Not the thin ringing of Venetian beads,
(Some memory of Kazanov
To criminal nun) – and not the blade
Of Damas steel, not the epiphany hum
Of bells under the sleepy Moscow -
Won't disenchant your sight today.
Trust me tonight.
I carry the secret flashlight under the shawl.
Precisely twelve hours and a half.
And who am I - you don't know at all.
* * * * *
Уедешь в дальние края,
Остынешь сердцем. -- Не остыну.
Распутица -- заря -- румыны --
Младая спутница твоя...
Кто бросил розы на снегу?
Ах, это шкурка мандарина...
И крутятся в твоем мозгу:
Мазурка -- море -- смерть -- Марина.
* * * * *
You'll go into faraway land
Chill out in the heart. Won't chill I
Slush – dawn – Romanians -
Your young satellites.
Who has thrown rose on snow?
Ah, it's the skin of the mandarin...
And they whirl in your brain:
Mazurka – sea – death – Marina.
* * * * *
Как много красавиц, а ты -- один,
Один -- против ста тридцати Кармен,
И каждая держит цветок в зубах,
И каждая просит -- роли.
У всех лихорадка в глазах и лесть
На красных губах, и такая страсть
К мехам и духам, и невинны все,
И все они -- примадонны.
Вся каторга рампы -- вокруг юных глаз.
Но занавес падает, гром гремит,
В надушенный шелк окунулся стан,
И Кто-то целует руки.
От гения, грима, гримас, грошей --
В кабак, на расправу, на страстный смотр
И возглас в четвертом часу утра,
С закинутым лбом: -- Любите!
* * * * *
How many beauties, and you – are one,
One – against a hundred of Carmen's,
And each in lips the flower holds,
And each one is asking for a role.
And all have fever in the eyes and flattery on
The red lips, and with passion are those
For furs and perfume, and innocent all,
And all they are - primadonnas.
All hard labor of times – young eyes around.
But curtain falls, thunder rumbles,
With perfumed silk the mill is plunged,
And kisses the hands somebody.
From genius, grimaces, make-up, pennies -
Without reprisal, with passionate stare, to tavern,
And cry at four in the hour of morn,
Love! With the forehead being backwards thrown.
ПЛАЩ
Cloak – is for everyone who is slender and tall,
Cloak – is for everyone who looks eastward
1
Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.
Пили всю ночь, всю ночь. Вплоть до седьмого часа.
А на мосту, как черт, черный взметнулся плащ.
-- Женщина или черт? -- Доминиканца -- ряса?
Оперный плащ певца? -- Вдовий смиренный плат?
Резвой интриги щит? -- Или заклад последний?
-- Хочется целовать. -- Воет завод. -- Бредет
Дряхлая знать -- в кровать, глупая голь -- к обедне.
Cloak
1
Five or six in the morning. Gray fog. Dawn.
We drank all night, all night. Until seven.
And on the bridge, like Satan, is black shot up cloak.
Woman or Satan? - Dominican – cassock.
Opera singer's cloak? Humble dress of the widow?
Shield of frisky intrigue? Or final pawn?
I would like to kiss. The factory howls.
Wanders dull pain to bed, stupid beggar – to mass.
2
Век коронованной Интриги,
Век проходимцев, век плаща!
-- Век, коронованный Голгофой!
Писали маленькие книги
Для куртизанок -- филозофы.
Великосветского хлыща
Взмывало -- умереть за благо.
Сверкал витийственною шпагой
За океаном -- Лафайет.
А герцогини, лучший цвет
Вздыхателей обезоружив,
Согласно сердцу -- и Руссо --
Купались в море детских кружев.
Катали девочки серсо,
С мундирами шептались Сестры.
Благоухали Тюилери...
А Королева -- Колибри,
Нахмурив бровки, -- до зари
Беседовала с Калиостро.
2
Age of the crowned Intrigue,
Age of easy riders, age of the cloak!
Age, crowned with Golgotha!
Little books for courtesans
Philosophers write.
High society
Has soared – for good to die.
Shined with flowery sword
Behind the ocean – Lafayette.
And duchesses, better light
Having found out in breathing,
Agrees the heart – and Rousseau -
Swam in the sea of lace of children.
The girls rolled the hoop,
In uniform sisters whispered.
Fragrant was Tuileries...
And the queen has – hummingbirds,
Having frowned with her brows – till dawn
With Cagliostro she conversed.
3
Ночные ласточки Интриги --
Плащи, -- крылатые герои
Великосветских авантюр.
Плащ, щеголяющий дырою,
Плащ вольнодумца, плащ расстриги,
Плащ -- Проходимец, плащ -- Амур.
Плащ прихотливый, как руно,
Плащ, преклоняющий колено,
Плащ, уверяющий: -- темно...
Гудок дозора. -- Рокот Сены.
Плащ Казановы, плащ Лозэна. --
Антуанетты домино.
Но вот, как черт из черных чащ --
Плащ -- чернокнижник, вихрь -- плащ,
Плащ -- вороном над стаей пестрой
Великосветских мотыльков.
Плащ цвета времени и снов --
Плащ Кавалера Калиостро.
3
The night-time swallows of intrigue -
Cloaks – winged heroes
Of high society adventure.
Cloak, flaunting a hole,
Cloak of freethinker, coat defrocked,
Coat – a rogue, Amur - coat.
Coat capricious, like a fleece,
Coat, bending the knees,
Coat, reassuring: It's dark...
Beep of watching. The Seine’s roar.
Cloak of Kasanov, cloak of Lausin.
Antoinette's dominoes.
And now, like demon from dark groves -
Cloak – warlock, vortex – cloak,
Cloak – a raven over the motley flock
Of high society moths.
Cloak time and dreams the color -
Cloak of Cagliostro the Cavalier.
* * * * *
Закинув голову и опустив глаза,
Пред ликом Господа и всех святых -- стою.
Сегодня праздник мой, сегодня -- Суд.
Сонм юных ангелов смущeн до слeз.
Бесстрастны праведники. Только ты,
На тронном облаке, глядишь как друг.
Что хочешь -- спрашивай. Ты добр и стар,
И ты поймешь, что с эдаким в груди
Кремлевским колоколом -- лгать нельзя.
И ты поймешь, как страстно день и ночь
Боролись Промысел и Произвол
В ворочающей жернова -- груди.
Так, смертной женщиной, -- опущен взор,
Так, гневным ангелом -- закинут лоб,
В день Благовещенья, у Царских врат,
Перед лицом твоим -- гляди! -- стою.
А голос, голубем покинув в грудь,
В червонном куполе обводит круг.
* * * * *
Having thrown back the head and lowered the eyes,
Before likeness of God and all the saints –
I stand. Today's my holiday, today - the trial.
The host of youthful angels is till tears confused.
The righteous are dispassionate. Only you,
Look like a friend on the throne cloud.
What you want – ask. You're kind and old,
And you will understand that in the chest
Of Kremlin bell to lie you cannot.
And you will understand, how passionately day and night
Trade and Arbitrariness had fought
In the rolling millstone – the chest.
Thus, to a mortal woman – the gaze is lowered,
Thus, to a wrathful angel – forehead is thrown,
In day of Annunciation, on Kingdom's gates,
I stand before your face – watch! - I stand.
And voice, having left the chest like pigeon,
Outlines gold circle in cupolas, ringing.
* * * * *
Кровных коней запрягайте в дровни!
Графские вина пейте из луж!
Единодержцы штыков и душ!
Распродавайте -- на вес -- часовни,
Монастыри -- с молотка -- на слом.
Рвитесь на лошади в Божий дом!
Перепивайтесь кровавым пойлом!
Стоила -- в соборы! Соборы -- в стойла!
В чертову дюжину -- календарь!
Нас под рогожу за слово: царь!
Единодержцы грошей и часа!
На куполах вымещайте злость!
Распродавая нас всех на мясо,
Раб худородный увидит -- Расу:
Черная кость -- белую кость.
* * * * *
Harness in woods the white stallions!
Drink from the puddles duke's wine!
Kings of souls and bayonets!
Sell out the chapels by weight,
Monastery – for scrapping under the hammer.
Tear at the horse in home of God!
So you can drink swill with blood!
Was worth it – cathedrals! Cathedrals – in stalls!
In devil' dozen – calendar!
And under matting the word: Tsar!
Co-owners of pennies and an hour!
Over the cupolas take out the spite!
I sold to all people meat,
The thin slave will see –
Race: black are the bones – bone that’s white.
Don
1
Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу -- грудь и висок.
Божье да белое твое дело:
Белое тело твое -- в песок.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает...
Старого мира -- последний сон:
Молодость -- Доблесть -- Вандея -- Дон.
Don
1
White army, your way's a high one:
Temple and chest - to the black gun.
Your cause is white and divine:
Your white body - into the sand.
Not a flock of swans in the sky:
The sacred white army
Melts, melts with white sight..
The last dream of the old world:
Youth - Valor - Vandea - Don.
2
Кто уцелел -- умрет, кто мертв -- воспрянет.
И вот потомки, вспомнив старину:
-- Где были вы? -- Вопрос как громом грянет,
Ответ как громом грянет: -- На Дону!
-- Что делали? -- Да принимали муки,
Потом устали и легли на сон.
И в словаре задумчивые внуки
За словом: долг напишут слово: Дон.
2
Who has survived will die, who has died will arise.
And now descendants, remember long gone the times:
Where were you? The question like thunder will roar,
Like thunder will “On the Don” will roar the answer!
"What did you do" "We were accepting torments,
Then grew tired and to sleep had gone.
And in the dictionary the thoughtful grandsons
Before the word "duty" is written word "Don."
3
Волны и молодость -- вне закона!
Тронулся Дон. -- Погибаем. -- Тонем.
Ветру веков доверяем снесть
Внукам -- лихую весть:
Да! Проломилась донская глыба!
Белая гвардия -- да! -- погибла.
Но покидая детей и жен,
Но уходя на Дон,
Белою стаей летя на плаху,
Мы за одно умирали: хаты!
Перекрестясь на последний храм,
Белогвардейская рать -- векам.
3
Waves and youth - the law outside!
Don has moved - we drown - we die.
We ask the wind of time to bear
To grandsons a wicked rumour:
Yes! Broke the Don's ice!
The white army - Yes! – has died.
But with children and wives parting,
But on Don departing,
We died for one thing – huts! – a white flock
Flying into the dock
On the last church having baptized,
White army - for centuries.
* * * * *
Идет по луговинам лития.
Таинственная книга бытия
Российского ~ где судьбы мира скрыты --
Дочитана и наглухо закрыта.
И рыщет ветер, рыщет по степи:
-- Россия! -- Мученица! -- С миром -- спи!
* * * * *
He walks through lithium meadows.
The mysterious book of the existence
Russian – where fates of world are hid -
Closed tightly and is read.
And prowls the wind, prowls on the steppe:
Russia – Martyr! With the world – sleep!
* * * * *
Трудно и чудно -- верность до гроба!
Царская роскошь -- в век площадей!
Стойкие души, стойкие ребра, --
Где вы, о люди минувших дней?!
Рыжим татарином рыщет вольность,
С прахом равняя алтарь и трон.
Над пепелищами -- рев застольный
Беглых солдат и неверных жен.
* * * * *
Hard and marvelous - loyalty till the coffin!
Tsar-like luxury in squares' time!
Firm are the souls and ribs are firm likewise
Where are you, people of days gone by?
With ash equating altar and the throne,
Like a red-haired Tatar freedom prowls.
Over the ashtrays at the table there's
Fugitive soldiers' and faithless wives' growl.
* * * * *
...О, самозванцев жалкие усилья!
Как сон, как снег, как смерть -- святыни -- всем.
Запрет на Кремль? Запрета нет на крылья!
И потому -- запрета нет на Кремль!
* * * * *
O, pitiful exertions of usurpers!
Like sleep, like snow, like death, to all - a shrine.
A ban on Kremlin! There's no ban on wings, and
Therefore - there is no ban upon Kremlin.
* * * * *
-- Марина! Спасибо за мир!
Дочернее странное слово.
И вот -- расступился эфир
Над женщиной светлоголовой
Но рот напряжен и суров.
Умру, -- а восторга не выдам!
Так с неба Господь Саваоф
Внимал молодому Давиду.
* * * * *
Marina! Thank you for the world!
Strange is the daughter's word.
And here – parted the ether
Over the woman with light hair
But mouth is severe and tense.
I'll die – and wouldn't give out delight!
Thus from the heaven the lord of hosts
Listened to the young David.
АНДРЕЙ ШЕНЬЕ
1
Андрей Шенье взошел на эшафот,
А я живу -- и это страшный грех.
Есть времена -- железные -- для всех.
И не певец, кто в порохе -- поет.
И не отец, кто с сына у ворот
Дрожа срывает воинский доспех.
Есть времена, где солнце -- смертный грех.
Не человек -- кто в наши дни живет.
Andrei Chenier
1
Andrei Chenier went upon the scaffolding,
And I live thus – and this is scary sin.
There are the times – iron – for everyone.
And is not singer who in powder sings.
And not the father, who at gates from the son
Trembling he rips off the warrior vest.
There are times, when the sun is mortal sin.
But the man – who in our time lives.
2
Не узнаю в темноте
Руки -- свои иль чужие?
Мечется в страшной мечте
Черная Консьержерия.
Руки роняют тетрадь,
Щупают тонкую шею.
Утро крадется как тать.
Я дописать не успею.
2
I won't recognize in darkness
Arms – mine or somebody's?
The black concierge is rushing
In terrible dream.
The hands drop the notebook,
Grope for the thin neck.
Like a thief crawls the morning,
I won’t be able to end the writing.
* * * * *
Не самозванка -- я пришла домой,
И не служанка -- мне не надо хлеба.
Я -- страсть твоя, воскресный отдых твой,
Твой день седьмой, твое седьмое небо.
Там на земле мне подавали грош
И жерновов навешали на шею.
-- Возлюбленный! -- Ужель не узнаешь?
Я ласточка твоя -- Психея!
* * * * *
Not an imposter – I came home,
And not a maid – I don't need bread.
I’m your passion, your Sunday rest’s your own,
Your seventh day, your seventh heaven.
There on the earth they gave me pennies
And on the neck hung millstones.
Beloved! Don't you recognize?
Psyche – I’m the swallow of yours!
* * * * *
Страстный стон, смертный стон,
А над стонами -- сон.
Всем престолам -- престол,
Всем законам -- закон.
Где пустырь -- поле ржи,
Реки с синей водой...
Только веки смежи,
Человек молодой!
В жилах -- мед. Кто идет?
Это -- он, это -- сон --
Он уймет, он отрет
Страстный пот, смертный пот.
* * * * *
Passionate moan, mortal moan,
And sleep above the moans.
To all thrones – a throne,
And a law to all laws.
Where's the wasteland – field of rye,
Rivers with blue water...
Only adjacent is the eye,
The young person!
In veins – honey. Who goes this way?
That is him - sleep is that -
He will calm down, he will wipe away
Passionate sweat, deadly sweat.
* * * * *
Ходит сон с своим серпом,
Ходит смерть с своей косой --
Царь с царицей, брат с сестрой.
-- Ходи в сени, ходи в рай!
-- Ходи в дедушкин сарай!
Шли по рекам синим,
Шли мы по пустыням,
-- Странники -- к святыням.
-- Мы тебя не при -- имем!
-- Мы тебя не при -- имем!
-- Я Христова сирота,
Растворяю ворота
Ключиком -- замочком,
Шелковым платочком.
-- И до вас доплелась.
-- Проходи! -- Бог подаст!
-- Дом мой -- немалый,
Мед мой -- хваленый,
Розан мой -- алый,
Виноград -- зеленый...
Хлеба-то! Хлеба!
Дров -- полон сад!
Глянь-ка на небо --
Птички летят!
* * * * *
Sleep is walking with its sickle,
Death is walking with its scythe -
Tsar and empress, brother and sister.
Walk in canopy, walk in heaven!
Walk in grandfather’s barn!
Walked along the rivers blue,
Walked through deserts me and you -
Wanderers – to shrines.
“We won't accept you!
We won't accept you!”
I am Christ's orphan,
The gate I thus open
With a key – with the lock,
With a handkerchief of silk.
And to you I had dragged
Come! It has been given by God!
My home is big,
Vaunted is my honey,
My rose is scarlet,
The grape is green...
Bread then! Bread!
A garden full of firewood!
Look at the sky
The birds fly!
* * * * *
Евгению Багратионовичу Вахтангову
Серафим -- на орла! Вот бой! --
Примешь вызов? -- Летим за тучи!
В год кровавый и громовой --
Смерть от равного -- славный случай.
Гнев Господень нас в мир изверг,
Дабы помнили люди -- небо.
Мы сойдемся в Страстной Четверг
Над церковкой Бориса -- и -- Глеба.
* * * * *
To Eugene Bagrationovich Vakhtangov
Seraph – on the eagle! Here's battle!
Will you accept the challenge? Through clouds we fly!
In year thunderous and bloody
Death from equal – a glorious time.
The rage of God is a fiend to us,
So that people remembered heaven.
We come together on Passionate Thursdays
Above the church’s Boris and Gleb.
* * * * *
С вербочкою светлошерстой --
Светлошерстая сама --
Меряю Господни версты
И господские дома.
Вербочка! Небесный житель!
-- Вместе в небо! -- Погоди! --
Так и в землю положите
С вербочкою на груди.
* * * * *
With a light-woolly willow -
And light-woolly myself alone -
I measure the Creator's miles
And master's homes.
Willow! Heavenly resident!
Together to heaven! - Wait!
Thus you will place on the ground
With a willow on your chest.
* * * * *
Коли в землю солдаты всадили -- штык,
Коли красною тряпкой затмили -- Лик1,
Коли Бог под ударами -- глух и нем,
Коль на Пасху народ не пустили в Кремль --
Надо бражникам старым засесть за холст,
Рыбам -- петь, бабам -- умствовать, птицам -- ползть,
Конь на всаднике должен скакать верхом,
Новорожденных надо поить вином2,
Реки -- жечь, мертвецов выносить -- в окно,
Солнце красное в полночь всходить должно,
Имя суженой должен забыть жених...
Государыням нужно любить – простых.
* * * * *
Either soldiers drove into the ground a stake,
Either they covered a face with a red rag,
Either deaf and dumb from punches is the Divine,
Either on Easter they were banned from Kremlin -
Old revelers should sit at the linen,
Birds should crawl, fish should sing, women - reason,
Horse on a horseman should ride out wild,
Wine should be given a newborn child,
Corpses carried out the window, rivers - burn,
In the midnight must arise the red sun,
The groom should forget the betrothed's name...
Ladies should love simple men.
* * * * *
Это просто, как кровь и пот:
Царь -- народу, царю -- народ.
Это ясно, как тайна двух:
Двое рядом, а третий -- Дух.
Царь с небес на престол взведен:
Это чисто, как снег и сон.
Царь опять на престол взойдет --
Это свято, как кровь и пот.
* * * * *
Like blood and sweat it is simple:
To people - tsar, to tsar - people.
Like mystery of two it is clear:
The third is the spirit, the two are near.
From the sky tsar is placed on the throne:
That is clear like dream and snow.
To the throne tsar will come again yet:
It is holy like blood and sweat.
* * * * *
Орел и архангел! Господень гром!
Не храм семиглавый, не царский дом
Да будет тебе гнездом.
Нет, -- Красная площадь, где весь народ!
И -- Лобное место сравняв -- в поход:
Птенцов -- собирать -- сирот.
Народ обезглавлен и ждет главы.
Уж воздуху нету ни в чьей груди.
Архангел! -- Орел! -- Гряди!
Не зарева рыщут, не вихрь встает,
Не радуга пышет с небес, -- то Петр
Птенцам производит смотр.
* * * * *
Archangel and eagle! To Lord thunder!
Not seven-roofed temple, not the home of the Tsar
Would be your nest.
No – the Red Square, where the people walk!
And – equalizing execution place – on a hike:
The orphaned birdlings collect.
The people are headless and wait for head.
There's not enough air on anyone's chest.
Archangel! Eagle! Coming!
Not scouring glow, and not the swirl rise,
Not rainbow glows in sky -
Peter inspects the birdlings.
* * * * *
Плоти -- плоть, духу -- дух,
Плоти -- хлеб, духу -- весть,
Плоти -- червь, духу -- вздох,
Семь венцов, семь небес.
Плачь же, плоть! -- Завтра прах!
Дух, не плачь! -- Славься, дух!
Нынче -- раб, завтра -- царь
Всем семи -- небесам.
* * * * *
To flesh – flesh, to soul – soul,
To flesh – bread, to soul – news,
To flesh – worm, to soul – sigh,
Seven wreaths, seven skies.
Weep then, flesh! - Tomorrow dust!
Soul, don't cry – Be glorious, soul!
Now a slave, tomorrow king
Of seven heavens all.
* * * * *
Змея оправдана звездой,
Застенчивая низость -- небом.
Топь -- водопадом, камень -- хлебом.
Чернь -- Марсельезой, царь -- бедой.
Стан несгибавшийся -- горбом
Могильным, -- горб могильный -- розой...
* * * * *
Snake by a star is justified,
By heaven - The timid lowliness.
Swamp – by a waterfall, stone – by bread.
King – by sorrow, plebes – by the Marsellaise.
Mill unbending – to the grave’s coffin,
The grave coffin – with a rose...
* * * * *
Московский герб: герой пронзает гада.
Дракон в крови. Герой в луче. -- Так надо.
Во имя Бога и души живой
Сойди с ворот. Господень часовой!
Верни нам вольность. Воин, им -- живот.
Страж роковой Москвы -- сойди с ворот!
И докажи -- народу и дракону --
Что спят мужи -- сражаются иконы.
* * * * *
The Moscow coat of arms: the hero pierces the creep.
Dragon in blood. Hero in ray. Thus it must be.
In name of God and the living soul
Walk off the gates, the sentry of the Lord!
Return to us freedom. Warrior, there – the stomach plate,
Guardians of fatal Moscow – get off the gate.
And prove – to people and to dragons
That men sleep – are fighting the icons.
* * * * *
Заклинаю тебя от злата,
От полночной вдовы крылатой,
От болотного злого дыма,
От старухи, бредущей мимо,
Змеи под кустом,
Воды под мостом,
Дороги крестом,
От бабы -- постом.
От шали бухарской,
От грамоты царской,
От черного дела,
От лошади белой!
* * * * *
I conjure you from gold,
From the winged midnight widow,
From evil swamp smoke,
From old woman, wandering near.
Snakes under bush,
Water under the bridge passing,
Roads by the cross,
From woman – fasting.
From Bukhara madness,
From the king's certificate,
From the dark deed,
From the horse of white!
* * * * *
Бог -- прав
Тлением трав,
Сухостью рек,
Воплем калек,
Вором и гадом,
Мором и гладом,
Срамом и смрадом,
Громом и градом.
Попранным Словом.
Проклятым годом.
Пленом царeвым.
Вставшим народом.
* * * * *
God is right
By smoldering of grass,
By dryness of rivers,
By screams of cripples,
By thief and creep,
By pestilence and gladness,
By stench and shame,
By thunder and hailstones.
Trampled by the Word.
By the year cursed.
By the king's prison.
By rising people.
* * * * *
На тебе, ласковый мой, лохмотья,
Бывшие некогда нежной плотью.
Всю истрепала, изорвала, --
Только осталось что два крыла.
Одень меня в свое великолепье,
Помилуй и спаси.
А бедные истлевшие отрепья
Ты в ризницу снеси.
* * * * *
On you, my tender one, are frazzles,
That has been once a gentle flesh.
All frayed, all are ripped – only
Two wings remain in a flash.
Dress me in your magnificence,
Save and have mercy.
And the poor decayed rags
Carry into the sacristy.
* * * * *
В черном небе слова начертаны --
И ослепли глаза прекрасные...
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
В поте -- пишущий, в поте пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий,
Дуновение -- Вдохновения!
* * * * *
In black sky the words are inscribed -
And the beautiful eyes did go blind...
And not frightening is bed of dead,
And not sweet is passion’s bed.
In sweat – writing, in sweat – plowing,
We know another zeal:
The light fire, over curls glimmering,
Breath – inspiration for all!
* * * * *
"Простите меня, мои горы!
Простите меня, мои реки!
Простите меня, мои нивы!
Простите меня, мои травы!"
Мать -- крест надевала солдату,
Мать с сыном прощались навеки...
И снова из сгорбленной хаты:
"Простите меня, мои реки!"
* * * * *
“Forgive me, my mountains!
Forgive me, my streams!
Forgive me, my cornfields!
Forgive me, my grass!”
Mother put cross on a soldier,
Mother and son parted for centuries...
And words from hut hunched over:
“My rivers, forgive!”
* * * * *
Благословляю ежедневный труд,
Благословляю еженощный сон.
Господню милость и Господень суд,
Благой закон -- и каменный закон.
И пыльный пурпур свой, где столько дыр,
И пыльный посох свой, где все лучи...
-- Еще, Господь, благословляю мир
В чужом дому -- и хлеб в чужой печи.
* * * * *
I bless the daily work,
I bless the sleep at night.
The mercy and judgment of the Lord,
A good law - a law that in stone is set.
And your dusty purple, where there are holes,
And dusty staff, where rays are found...
Yet, God, blessed is the world
In other home – and bread in stranger's oven.
* * * * *
Полюбил богатый -- бедную,
Полюбил ученый -- глупую,
Полюбил румяный -- бледную,
Полюбил хороший -- вредную:
Золотой -- полушку медную.
-- Где, купец, твое роскошество?
"Во дырявом во лукошечке!"
-- Где, гордец, твои учености?
"Под подушкой у девчоночки!"
-- Где, красавец, щеки алые?
"За ночь черную -- растаяли".
-- Крест серебряный с цепочкою?
"У девчонки под сапожками!"
Не люби, богатый, -- бедную,
Не люби, ученый, -- глупую,
Не люби, румяный, -- бледную,
Не люби, хороший, -- вредную.
Золотой -- полушку медную!
* * * * *
The rich man loved a poor woman,
The scientist loved a dumb woman,
The ruddy man loved a pale woman,
The kind man loved a bad woman,
And the gold a copper coin.
"Where, merchant, is your wealth all?"
"In a wallet that's full of holes!"
"Where, proud one, is what you know?"
"Under a girl's pillow."
"Where are your red cheeks, gorgeous sight?"
"Whitened down in the black night."
"Where is the cross with silver chain?"
"Under the girl's boots again."
Rich man don't love a poor woman,
Scientist don't love a dumb woman,
Ruddy man don't love a pale woman,
Kind man don't love a bad woman,
And the gold a copper coin.
* * * * *
Семь мечей пронзали сердце
Богородицы над Сыном.
Семь мечей пронзили сердце,
А мое -- семижды семь.
Я не знаю, жив ли, нет ли
Тот, кто мне дороже сердца,
Тот, кто мне дороже Сына...
Этой песней -- утешаюсь.
Если встретится -- скажи.
* * * * *
Seven swords pierced through the heart of
Mother of God under the Son.
Seven swords pierced through the heart, and
Mine – is seven times seven.
I don't know if, alive or dead
Is he, who is dearer than heart,
Is he, who is dearer than the Son...
With this song – console.
If we meet – tell me all.
* * * * *
Слезы, слезы -- живая вода!
Слезы, слезы -- благая беда!
Закипайте из жарких недр,
Проливайтесь из жарких век.
Гнев Господень -- широк и щедр.
Да снесет его -- человек.
Дай разок вздохнуть
Свежим воздухом.
Размахни мне в грудь --
Светлым посохом!
* * * * *
Tears, tears – alive water!
Tears, tears – trouble most dear!
From the hot bosom, boil,
From hot eyelids, spill.
Wide and generous is Lord’s ire.
Be demolished by it, sire!
Let me once breathe
Fresh air in.
Swing in my chest -
With light staff!
* * * * *
Наградил меня Господь
Сердцем светлым и железным,
Даром певчим, даром слезным.
Оградил меня Господь
Белым знаменем.
Обошел меня Господь
Плотским пламенем.
Выше -- знамя!
Бог над нами!
Тяжче камня --
Плотский пламень!
* * * * *
Lord has awarded me
A luminous and iron heart,
And gift singing, and teary gift.
Lord has fenced off me
With white banner.
Lord has bypassed me
With flesh fire.
Banner, rise!
God above us!
Than stone heavier -
Carnal fire!
* * * * *
Хочешь знать мое богачество?
Скакуну на свете -- скачется,
Мертвым -- спится, птицам -- свищется.
Юным -- рыщется да ищется,
Неразумным бабам -- плачется.
-- Слезный дар -- мое богачество!
* * * * *
Do you want to know my wealth?
It will ride – a horse in the world,
To the birds – to sing, to sleep - to the dead,
To the young – as they look and prowl,
To the unreasonable women – crying,
Teary gift – my wealth!
* * * * *
Белье на речке полощу,
Два цветика своих ращу.
Ударит колокол -- крещусь,
Посадят голодом -- пощусь.
Душа и волосы -- как шелк.
Дороже жизни -- добрый толк.
Я свято соблюдаю долг.
-- Но я люблю вас -- вор и волк!
* * * * *
I will wash clothes in the river,
I grow two flowers here.
The bell hits – myself I cross,
Be planted by the hunger – fast.
Just like the silk, the soul and hair.
Kind sense – than life it is most dear.
The debt I strictly observe.
But I love you, the thief and wolf!
* * * * *
Я расскажу тебе -- про великий обман:
Я расскажу тебе, как ниспадает туман
На молодые деревья, на старые пни.
Я расскажу тебе, как погасают огни
В низких домах, как -- пришелец египетских стран
В узкую дудку под деревом дует цыган.
Я расскажу тебе -- про великую ложь:
Я расскажу тебе, как зажимается нож
В узкой руке, -- как вздымаются ветром веков
Кудри у юных -- и бороды у стариков.
Рокот веков.
Топот подков.
* * * * *
I will tell you about the great fraud:
I will tell you as falls the fog
Upon young trees and old stumps,
I will tell you as dim the lights
In low houses, where – alien to lands Egyptian -
Into narrow pipe under the tree blows gypsy.
I will tell you – about the big lie!
I will tell you how clams the knife
In the thin arm – how heave with ancient wind
Curls of the young – and old men’s beards.
Roaring of centuries.
Clatter of horseshoes.
* * * * *
Юношам -- жарко,
Юноши -- рдеют,
Юноши бороду бреют.
Старость -- жалеет:
Бороды греют.
* * * * *
To youths – it is hot,
The youths – glow,
The youths shave the beard.
Old age – pity:
They warm the beards.