“Do not laugh at young generation!”
To Mother
(Fragment)
“The street awakens. She looks, exhausted”
Summer Kingdom
In The Hall
Little World
“Over the city the high moon lay”
In The Kremlin
By the Little Coffin
Epitaph
To Lady with Camelias
To Victims Of School Dusk
To Sergei
Dormitory In Spring
First Travel
Second Travel
In the Summer
Suicide
Terminal Silhouette
“Like vastness of our woeful fields”
To Nina
In Paris
In Schenbrunne
Camerata
Parting
Prayer
Sorceress
To Asya
(Joke Poem)
Accordion in Spring
Louis XVII
On the Rocks
Lady In Blue
In Ouchy
Watercolor
Fairy Tale Schwartzwald
How We Read “Lichtenstein”
Our Kingdoms
Departure
Books in Red Binding
Soup Incident
Mother Behind the Book
Awakening
Exhaustion
Pampering
Best Union
Sarah In Versaille Monastery
Little Page
Die Stille Strasse
Meeting
New Moon
Epitaph
In Luxembourg Garden
In Twilight
Little Elf in Hall
Memories of Nina Javach
Prisoner
Sisters
On Parting
Perpetuum Mobile
To the Next One
Mother In the Garden
Silver Ray
Mother On the Rainbow
In Three
Flour and Torment
Error
Ice Ring Melting
Meeting
To Former Mage
To Mage
In Alien Camp
Angelique
Kind Sorcerer
Descendant of Swedish Kings
Bewilderment
Doomed
“To sun, to the wind, to the free space”
From Four to Seven
With Will of Moon
Rouge Et Bleue
Cafeteria
Easter in April
Tales of Solovyov
Picture With Candy
Ricordo Di Tivoli
By the Bed
Three Kisses
Two In a Square
Contact Through Dreams
“Azure are the fields, where our dreaming had met”
Hello From a Train
Green Garland
“It is true, is it not, that our souls are not used yet to parting?”
Except for Love
Bad Excuse
Prediction
Both Rays
Nursery
Different Children
Our Hall
“Pines for you our hall”
“Nearby are your white graves”
“Forgive” Nina
Her Words
Hearts and Souls
Inscription On Album
In the Winter
Thus It Will Be
Truth
Knocking On The Door
Happiness
To Brides of Sages
Another Prayer
Judged
From Tales To Life
In the Mirror of Book M. D. -V.
Aesthetes
They and Us
“Hopelessly – grown up you are? Oh no”
To Mother
On Saturday
“Kurlyk”
After the Holiday
In the Classroom
On the Boulevard
Advice
Boy With a Rose
Cradle Song for Asya
To a Growing-Up One
Magician
First Rose
Confession
Girl-Death
Boy-Madness
Prince and Swans
By the Books
Unequal Brothers
Boring Games
Rebels
Live Chains
Bayard
Mother In Dacha
Firebird
* * * * *
He смейтесь вы над юным поколеньем!
Вы не поймете никогда,
Как можно жить одним стремленьем,
Лишь жаждой воли и добра...
Вы не поймете, как пылает
Отвагой бранной грудь бойца,
Как свято отрок умирает,
Девизу верный до конца!
Так не зовите их домой
И не мешайте их стремленьям, --
Ведь каждый из бойцов -- герой!
Гордитесь юным поколеньем!
* * * * *
Do not laugh at young generation!
You'll never fathom in your mind
How to live just with aspiration,
With fervor for the good and kind...
You will not fathom how with courage
Aflame is the young warrior's chest,
How sacredly the teen is dying
Loyal to the motto until death!
So do not call them right back home
And don't mess with their aspiration -
Each warrior is a hero, so
Be proud of the young generation.
МАМЕ
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.
Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.
К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.
С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!
Все бледней лазурный остров-детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
To Mother
In the old Strauss waltz for the first time
We had listened to your quiet call,
Since then all the living things are alien
And the knocking of the clock consoles.
We, like you, are gladly greeting sunsets,
And are drunk on nearness of the end.
All, with which on better nights we're wealthy
Is put in the hearts by your own hand.
Bowing to a child's dreams with no tire.
(Only crescent looked in them indeed
Without you)! You have led your kids past
Bitter lifetime of the thoughts and deeds.
From the early age the sad one's close to us,
Laughter bores and home we left behind..
Our ship not in good times left the harbor
And it sails by will of every wind!
Azure isle of childhood is paling,
On the deck of ship we stand alone.
It appears, oh mother, to your daughters
You've left an inheritance of woe.
(ОТРЫВОК)
Где-то маятник качался, голоса звучали пьяно.
Преимущество мадеры я доказывал с трудом.
Вдруг заметил я, как в пляске закружилися стаканы,
Вызывающе сверкая ослепительным стеклом.
Что вы, дерзкие, кружитесь, ведь настроен я не кротко.
Я поклонник бога Вакха, я отныне сам не свой.
А в соседней зале пели, и покачивалась лодка,
И смыкались с плеском волны над уставшей головой.
(Fragment)
Somewhere pendulum was swinging, drunkenly shouted the voices.
With much work I tried to prove the virtues of madeira wine.
And then suddenly I noticed how in dance circled the glasses,
Calling on me with the glass that almost blinded in its shine.
Why you, daring ones, are circling, I am not humbly disposed,
I am follower of Bacchus, I am not my own man.
And they sang in nearby ball hall, and was swinging just the boat,
And the splashing waves were meeting overtop the tired head.
* * * * *
Проснулась улица. Глядит, усталая
Глазами хмурыми немых окон
На лица сонные, от стужи алые,
Что гонят думами упорный сон.
Покрыты инеем деревья черные, --
Следом таинственным забав ночных,
В парче сияющей стоят минорные,
Как будто мертвые среди живых.
Мелькает серое пальто измятое,
Фуражка с венчиком, унылый лик
И руки красные, к ушам прижатые,
И черный фартучек со связкой книг.
Проснулась улица. Глядит, угрюмая
Глазами хмурыми немых окон.
Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
Что жизнь нам грезится, а это -- сон!
* * * * *
The street awakens. She looks, exhausted
With the mute windows' sullen eyes,
On sleepy faces, red from the cold,
That with thoughts chase the stubborn sleep away.
The blackened trees with rime are covered -
With trace mysterious of the night's fun,
In gleaming brocade sad ones are standing,
Just like the dead the alive among.
The gray coat mingles, trampled upon,
The forage-cup with a wreathe, a bored look,
And the red arms, pressed to the ears,
And the black apron with a bunch of books.
The street awakens. She looks, unpleasant
With mute windows' sullen eyes, it would seem.
To sleep, in a happy thought be forgotten,
What life seems to us, this is a dream!
ЛЕСНОЕ ЦАРСТВО
Асе
Ты -- принцесса из царства не светского,
Он -- твой рыцарь, готовый на все...
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твое!
В светлой чаше берез, где просветами
Голубеет сквозь листья вода,
Хорошо обменяться ответами,
Хорошо быть принцессой. О, да!
Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи;
Возвращаться опасной дорогою
С соучастницей вечной -- луной,
Быть принцессой лукавой и строгою
Лунной ночью, дорогой лесной.
Наслаждайтесь весенними звонами,
Милый рыцарь, влюбленный, как паж,
И принцесса с глазами зелеными, --
Этот миг, он короткий, но ваш!
Не смущайтесь словами нетвердыми!
Знайте: молодость, ветер -- одно!
Вы сошлись и расстанетесь гордыми,
Если чаши завидится дно.
Хорошо быть красивыми, быстрыми
И, кострами дразня темноту,
Любоваться безумными искрами,
И как искры сгореть -- на лету!
Summer Kingdom
To Asya
You are princess from other kingdoms
He's your knight, ready for all...
How much in you is childish, dear,
How I fathom the joy in your soul!
In the light grove of birches, where
Shines blue water among the leaves,
It is good to exchange the answers,
It is good to be a princess, yes.
On quiet evening, melting slowly,
Where there's pines, swamps and moss
It is good over dying bonfire
To talk about the sunset verse
To return on the road perilous
With eternal companion – moon,
To be a strict and sly princess
Moonlit night, road through the woods.
Go take pleasure in autumn ringing,
Dear knight, like a page in love,
And then the princess, green-eyed,
This moment even is yours if brief!
Don't be ashamed of the soft words!
Know: One are youth and the wind!
You assembled and parted proud,
Even if the cup's bottom we see.
It is good to be beautiful, fast
And, with bonfires teasing the dark,
To admire the mindless sparks,
And like sparks to burn up in flight!
В ЗАЛЕ
Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари,
Темнеет высокая зала,
Уходят в себя зеркала...
Не медлим! Минута настала!
Уж кто-то идет из угла.
Нас двое над темной роялью
Склонилось, и крадется жуть.
Укутаны маминой шалью,
Бледнеем, не смеем вздохнуть.
Посмотрим, что ныне творится
Под пологом вражеской тьмы?
Темнее, чем прежде, их лица, --
Опять победители мы!
Мы цепи таинственной звенья,
Нам духом в борьбе не упасть,
Последнее близко сраженье,
И темных окончится власть.
Мы старших за то презираем,
Что скучны и просты их дни л.
Мы знаем, мы многое знаем
Того. что не знают они!
In The Hall
Over the nighttime visions
We, children, are the kings tonight.
On us descend the long shadows,
The street lamps are burning outside,
The high hall is growing darker,
Mirrors go into themselves...
The minute is coming – don’t tarry! -
Someone from the corner will leave.
We've bent over the dark piano,
And horror of what we feel sneaks.
We're draped in the shawl of the mother,
We're pale and don't dare to breathe.
We'll see what is happening now
Under the darkness's stain?
Darker, their faces becoming -
We are the winners again!
We are chains secretly ringing
We can't fall in spirit in fight,
The final battle is near,
And end will the wicked ones' might.
We for this despise the elders,
That boring and simple their days.
We know, we know, we gather,
Much that don't know they.
МИРОК
Дети -- это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети -- это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене.
Дети -- это вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, блестки фонарей,
Мерный голос сказки о царе Салтане,
О русалках-сестрах сказочных морей.
Дети -- это отдых, миг покоя краткий,
Богу у кроватки трепетный обет,
Дети -- это мира нежные загадки,
И в самих загадках кроется ответ!
Little World
Children - are staring of eyes so frightful,
Mischievous legs on a wooden floor,
Children - is sun in the gloomy motives,
Hypotheses' of happy sciences world.
Eternal disorder in the ring's gold,
Tender word's whispers in semi-sleep,
On the wall in a cozy child's room, the dreaming
Peaceful pictures of birds and sheep.
Children - is evening, evening on the couch,
In the fog, through the window, glimmer street lamps,
A measured voice of the tale of King Saltan,
Mermaid-sisters of seas from tales.
Children - is rest, brief moment of respite,
A trembling vow before God's eyes,
Children - are the world's tender riddles,
Where in the riddle the answer hides!
* * * * *
Месяц высокий над городом лег,
Грезили старые зданья...
Голос ваш был безучастно-далек:
-- "Хочется спать. До свиданья".
Были друзья мы иль были враги?
Рук было кратко пожатье,
Сухо звучали по камню шаги
В шорохе длинного платья.
Что-то мелькнуло, -- знакомая грусть,
-- Старой тоски переливы...
Хочется спать Вам? И спите, и пусть
Сны Ваши будут красивы;
Пусть не мешает анализ больной
Вашей уютной дремоте.
Может быть в жизни Вы тоже покой
Муке пути предпочтете.
Может быть Вас не захватит волна,
Сгубят земные соблазны, --
В этом тумане так смутно видна
Цель, а дороги так разны!
Снами отрадно страдания гнать,
Спящим не ведать стремленья,
Только и светлых надежд им не знать,
Им не видать возрожденья,
Им не сложить за мечту головы, --
Бури -- герои достойны!
Буду бороться и плакать, а Вы
Спите спокойно!
* * * * *
Over the city the high moon lay,
Ancient buildings stood tall...
You voice was impartial and far away:
“I want to sleep. Farewell.”
Were we enemies or were we friends?
Briefly we shook our hands,
Drily resounded upon the stones
Steps in the long dress.
Something had shimmered – familiar pain,
Ancient angst's overflow...
You want to sleep? So to sleep, and may
Your dreams be beautiful, so.
May not the analysis of the doctor
Bother your dreaming and comfort.
Maybe in life you will also prefer
Peace to the travails of road.
Maybe the wave will not lift you at all,
The earth's temptations you will murder -
In this fog how dimly the goal
Is seen, and so much differ the roads!
It is a joy with sleep to chase woe,
Sleepy ones have no ambition,
Only the light hopes they will not know,
They will not glimpse resurrection,
Their dreams in their souls they cannot
Fold storms are deserving heroes!
I will fight and I will cry, and you might
Sleep peacefully here.
В КРЕМЛЕ
Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Там, где в тени воздушных складок
Прозрачно-белы бродят сны --
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.
В бреду, с прерывистым дыханьем,
Я всe хотел узнать, до дна:
Каким таинственным страданьям
Царица в небе предана
И почему к столетним зданьям
Так нежно льнет, всегда одна...
Что на земле зовут преданьем, --
Мне всe поведала луна.
В расшитых шeлком покрывалах,
У окон сумрачных дворцов,
Я увидал цариц усталых,
В глазах чьих замер тихий зов.
Я увидал, как в старых сказках,
Мечи, венец и древний герб,
И в чьих-то детских, детских глазках
Тот свет, что льет волшебный серп.
О, сколько глаз из этих окон
Глядели вслед ему с тоской,
И скольких за собой увлек он
Туда, где радость и покой!
Я увидал монахинь бледных,
Земли отверженных детей,
И в их молитвах заповедных
Я уловил пожар страстей.
Я угадал в блужданьи взглядов: ^
-- "Я жить хочу! На что мне Бог?"
И в складках траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.
Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
-- И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля.
In The Kremlin
There, where a million lampade-stars
Burn in the face of ancient time,
Where evening ringing's sweet to heart,
Where towers are in love with sky;
There, where in shade of airy folds
Transparent-white wander the dreams,
I fathomed meaning of old riddles,
A moon-believer I became.
In madness, with a fitful breathing,
To know all to the root sought I:
To what mysterious suffering
The queen is given in the sky
And why to homes from ancient years
She tenderly leans, all alone...
What on the earth they call betrayal -
All has been stated by the moon.
Amid the blankets with silk sowed
By windows of grim palaces,
The tired queens I did behold,
A quiet call within their eyes.
I saw how in the ancient stories
The swords, the crown, the coat of arms,
The light from ancient sickle pouring
In someone's childish, childish eyes.
Oh how many eyes had stared
From these windows after him with angst,
And how many did he lure
There, where is peace and happiness!
I saw the nuns that were in pallor,
Children that had rejected earth,
And in the holy, holy prayers
The fire of passion I have caught.
“I want to live! Wherefore is God?” -
I asked in wandering of eyes;
And in the mourning clothes' folds
Bound for the moon long, heavy sigh.
Tell me, O moon, why they had woe
The prison of their rooms within?
For whose sake perished without glory
The slave girls with the souls of queens,
That from their deaf sleeping chambers
Would tear into the fields of green?
And sorrowful was the moon's answer
Beside the wall of sad Kremlin.
У ГРОБИКА
Екатерине Павловне Пешковой
Мама светло разукрасила гробик.
Дремлет малютка в воскресном наряде.
Больше не рвутся на лобик
Русые пряди;
Детской головки, видавшей так мало,
Круглая больше не давит гребенка...
Только о радостном знало
Сердце ребенка.
Век пятилетний так весело прожит:
Много проворные ручки шалили!
Грези, никто не тревожит,
Грози меж лилий...
Ищут цветы к ней поближе местечко,
(Тесно ей кажется в новой кровати).
Знают цветы: золотое сердечко
Было у Кати!
Не нам судить, не нам винить...
Нельзя за тайну ненавидеть.
В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.
Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.
By the Little Coffin
To Katherine Pavlovna Peshkova
Mother has painted the coffin brightly.
The tiny one sleeps in Sunday attire.
Onto the forehead no longer is falling
The light-brown hair;
A round comb no longer is pressing,
Having seen so little, of the child's head;
Only of joy knew
The heart of the kid.
For five years so happily lived she
Much played the deft arms!
Fantasies, fantasies mid lilies,
Nobody disturbed them.
The flowers seek a place nearer to her,
(She seems tight in her new bed).
The flowers know: Little Katya
A golden heart had.
Ours not to judge, ours not to blame...
For a secret to hate you can’t.
In land of unfulfilled guesses
You live alone, far off from all.
You will not give away your woe
For pitiful earthly happiness.
It is our life’s joy
To sip from shot glass of the past.
We do not know the rightful path,
You need not to judge but to cry.
ЭПИТАФИЯ
Л. А. Т.
НА ЗЕМЛЕ
-- "Забилась в угол, глядишь упрямо...
Скажи, согласна? Мы ждем давно".
-- "Ах, я не знаю. Оставьте, мама!
Оставьте, мама. Мне все равно!"
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
О будь печальна, будь прекрасна,
Храни в душе осенний сад!
Пусть будет светел твой закат,
Ты над зарей была не властна.
Такой как ты нельзя обидеть:
Суровый звук -- порвется нить!
В ЗЕМЛЕ
-- "Не тяжки ль вздохи усталой груди?
В могиле тесной всегда ль темно?"
-- "Ах, я не знаю. Оставьте, люди!
Оставьте, люди! Мне все равно!"
НАД ЗЕМЛЕЙ
-- "Добро любила ль, всем сердцем, страстно?
Зло -- возмущало ль тебя оно?"
-- "О Боже правый, со всем согласна!
Я так устала. Мне все равно!"
Epitaph
L.A.T.
ON THE GROUND
"Hid in the corner, you look so stubborn,
We wait for long. Say, you agree?"
"Ah, I don't know. Leave me, mother!
Leave me. It's all the same to me!"
LAST WORD
O be beautiful, be sad,
Keep in the soul the autumn garden!
May of the light be your sunset,
Over the dawn You had no power over the dawn.
You can't pick on you anywhere:
The harsh sound – the thread will tear!
IN THE GROUND
"Is not the breath of a tired chest heavy?
In tight grave it's always dark, you see?"
"Ah, I don't know. Leave me, people!
Leave me! It's all the same to me!"
OVER THE GROUND
Did I love passionately with my heart, too?
Evil - did it so anger thee?"
"O my good God, I agree completely!
I'm tired. It's all the same to me!"
ДАМЕ С КАМЕЛИЯМИ
Все твой путь блестящей залой зла,
Маргарита, осуждают смело.
В чем вина твоя? Грешило тело!
Душу ты -- невинной сберегла.
Одному, другому, всем равно,
Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.
Этой горестной полуулыбкой
Ты оплакала себя давно.
Кто поймет? Рука поможет чья?
Всех одно пленяет без изъятья!
Вечно ждут раскрытые объятья,
Вечно ждут: "Я жажду! Будь моя!"
День и ночь признаний лживых яд...
День и ночь, и завтра вновь, и снова!
Говорил красноречивей слова
Темный взгляд твой, мученицы взгляд.
Все тесней проклятое кольцо,
Мстит судьба богине полусветской...
Нежный мальчик вдруг с улыбкой детской
Заглянул тебе, грустя, в лицо...
О любовь! Спасает мир -- она!
В ней одной спасенье и защита.
Всe в любви. Спи с миром, Маргарита...
Всe в любви... Любила -- спасена!
To Lady with Camelias
Your whole way with shining evil's coal
Margaret, they all do bravely judge.
What's your fault? The body sinned as such,
Innocent you have retained your soul.
To all people it's the same, I know,
To all nodded with a blurry smile.
And with this sorrowful semi-smile
You have wept yourself long time ago.
Who will know? Whose hand will help along?
No exception to the rule, one thing entrances!
They eternally await embraces,
They eternally await, "I'm thirsty! Be my own!"
Day and night the bane of false confessions..
Day and night, tomorrow, and once more!
Spoke more eloquently than the word
Your dark glance, the martyr's dark expression.
The accursed ring is growing narrow,
On the goddess of the world avenges fate..
Smiling childishly, into your face
A young tender boy glances with sorrow.
The entire world is saved by love!
In but her salvation and defense is.
All's in love. O Margaret, sleep in peace.
All's in love. I'm saved because I love.
ЖЕРТВАМ ШКОЛЬНЫХ СУМЕРОК
Милые, ранние веточки,
Гордость и счастье земли,
Деточки, грустные деточки,
О, почему вы ушли?
Думы смущает заветные
Ваш неуслышанный стон.
Сколько-то листья газетные
Кроют безвестных имен!..
Губы, теперь онемелые,
Тихо шепнули: "Не то..."
Смерти довериться, смелые,
Что вас заставило, что?
Ужас ли дум неожиданных,
Душу зажегший вопрос,
Подвигов жажда ль невиданных,
Или предчувствие гроз, --
Спите в покое чарующем!
Смерть хороша -- на заре!
Вспомним о вас на пирующем,
Бурно-могучем костре.
-- Правы ли на смерть идущие?
Вечно ли будет темно?
Это узнают грядущие,
Нам это знать -- не дано.
To Victims Of School Dusk
Branches, early and dear,
Earth's pride and joy,
Children, sad children,
O, why have you gone away?
Your unheard moan of anguish
Disturbs the promised thoughts.
How much the newspaper pages
Cover the names unheard!..
Lips, now made numb,
Quietly whisper: “Not that...”
To trust in death, the brave ones,
What made you, what?
Horror of thoughts unheralded,
Question that burns and torments,
Thirst for feats unprecedented
Or lighting's portents -
Sleep in enchanted peace!
And death is good – at sunrise!
We'll remember you on the feast,
Storm-mighty bonfire.
Are right the ones to death walking?
Will it be dark always?
This will be known by the coming,
We do not know this.
СЕРЕЖЕ
Ты не мог смирить тоску свою,
Победив наш смех, что ранит, жаля.
Догорев, как свечи у рояля,
Всех светлей проснулся ты в раю.
И сказал Христос, отец любви:
"По тебе внизу тоскует мама,
В ней душа грустней пустого храма,
Грустен мир. К себе ее зови".
С той поры, когда желтеет лес,
Вверх она, сквозь листьев позолоту,
Все глядит, как будто ищет что-то
В синеве темнеющих небес.
И когда осенние цветы
Льнут к земле, как детский взгляд без смеха,
С ярких губ срывается, как эхо,
Тихий стон: "Мой мальчик, это ты!"
О, зови, зови сильней ее!
О земле, где всe -- одна тревога
И о том, как дивно быть у Бога,
Всe скажи, -- ведь дети знают всe!
Понял ты, что жизнь иль смех, иль бред,
Ты ушел, сомнений не тревожа...
Ты ушел... Ты мудрый был, Сережа!
В мире грусть. У Бога грусти нет!
To Sergei
You could not make peace with your dismay, and
Conquered laughter that wounds pitying.
Like a candle at a piano, burning
Lighter than all others in the heaven.
And thus stated Christ, love’s father:
“Mom is mourning for you downstairs,
Her soul than empty temple is sadder,
World is woeful. Call her to yourself.”
Since that time, when the wood is yellow,
She alone through gold of leaves is looking
As if though something she is seeking
In the darkness of the blue heaven.
And when to soil autumn flowers lean
Like a childish look, without laughter,
From bright lips, a quiet moan,
“Oh, my boy, it is thee!” - Like an echo.
Call, oh call, with greater might her call!
Of the earth, where all is trouble,
And of how lovely to be with God is,
Tell me everything, for kids know all!
Life is joy or madness, you have known,
Not bothering the doubts you have gone...
You have gone... Sergei, you've been a wise one!
World is woeful. God does not have woe!
ДОРТУАР ВЕСНОЙ
Анне Ланиной
О весенние сны в дортуаре,
О блужданье в раздумье средь спящих.
Звук шагов, как нарочно, скрипящих,
И тоска, и мечты о пожаре.
Неспокойны уснувшие лица,
Газ заботливо кем-то убавлен,
Воздух прян и как будто отравлен,
Дортуар -- как большая теплица.
Тихи вздохи. На призрачном свете
Все бледны. От тоски ль ожиданья,
Оттого ль, что солгали гаданья,
Но тревожны уснувшие дети.
Косы длинны, а руки так тонки!
Бред внезапный: "От вражеских пушек
Войско турок..." Недвижны иконки,
Что склонились над снегом подушек.
Кто-то плачет во сне, не упрямо...
Так слабы эти детские всхлипы!
Снятся девочке старые липы
И умершая, бледная мама.
Расцветает в душе небылица.
Кто там бродит? Неспящая поздно?
Иль цветок, воскресающий грозно,
Что сгубила весною теплица?
Dormitory In Spring
To Anna Lanina
Of the spring dreams in the dormitory,
Of the wandering in mind of the sleeping,
Sound of steps, just as usual, screeching,
And the angst, and the dreams of a fire.
Worried are the sleeping faces,
Someone has turned off the gas, and
Air is almost poisoned and fragrant,
Dormitory – like big greenhouses.
Quiet are sighs. Upon a ghostly light
All are pale. From angst of expectation,
But sleeping children are anxious
Because the fortune-teller lied.
Braids are long, but the arms are thin!
Sudden madness: “Of the enemy cannons,
Host of Turks...” Immovable are icons,
As over the snow pillows they lean.
Someone cries in sleep, not stubbornly...
So weak these sobs of a kid!
And a mother, pale and dead
And in the girl’s dream old elm trees.
Tale within the soul is blossoming.
Who is wandering? Not the sleeping lately?
Or the flower, resurrecting loudly,
What ruined the greenhouse in the spring?
ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
-- "Плывите!" молвила Весна.
Ушла земля, сверкнула пена,
Диван-корабль в озерах сна
Помчал нас к сказке Андерсена.
Какой-то добрый Чародей
Его из вод направил сонных
В страну гигантских орхидей,
Печальных глаз и рощ лимонных.
Мы плыли мимо берегов,
Где зеленеет Пальма Мира,
Где из спокойных жемчугов
Дворцы, а башни из сапфира.
Исчез последний снег зимы,
Нам цвел душистый снег магнолий.
Куда летим? Не знали мы!
Да и к чему? Не все равно ли?
Тянулись гибкие цветы,
Как зачарованные змеи,
Из просветленной темноты
Мигали хитрые пигмеи...
Последний луч давно погас,
В краях последних тучек тая,
Мелькнуло облачко-Пегас,
И рыб воздушных скрылась стая,
И месяц меж стеблей травы
Мелькнул в воде, как круг эмали...
Он был так близок, но, увы --
Его мы в сети не поймали!
Под пестрым зонтиком чудес,
Полны мечтаний затаенных,
Лежали мы и страх исчез
Под взором чьих-то глаз зеленых.
Лилось ручьем на берегах
Вино в хрустальные графины,
Служили нам на двух ногах
Киты и грузные дельфины...
Вдруг -- звон! Он здесь! Пощады нет!
То звон часов протяжно-гулок!
Как, это папин кабинет?
Диван? Знакомый переулок?
Уж утро брезжит! Боже мой!
Полу во сне и полу-бдея
По мокрым улицам домой
Мы провожали Чародея.
First Travel
“Swim,” thus has stated Spring.
The earth is gone, has shimmered foam,
The couch-ship in the lakes of dream
Has rushed us in tales of Anderson.
Some hierophant, kind and wise,
Directed it from sleepy waters
Into the land of giant orchids,
The lemon groves and the sad eyes.
We sailed along the blessed shores,
Where palm of peace remains entire,
Where palaces are made of pearls
Where towers are made of sapphire.
Vanished the final winter's snow,
Bloomed magnolias' snow fragrant.
Where do we fly? We do not know!
And for what purpose? Does it matter?
The supple flowers would bend,
Just like the snakes spell-bound by fear,
From darkness that was dimly lit
Shimmered the pygmies, sly and clever...
The final ray died long ago,
Melting within last edge of cloud,
The Pegasus-cloud shimmered so,
And the flock of heaven's fish hid,
And moon among the stems of grass
Like round enamel, shimmered all wet…
He was so close, but, alas -
We could not catch him with the net!
Under first umbrella of wonder,
Under the long awaited dreams,
We lay and then was vanquished fear
Under the stare of one's eyes green.
Poured on the shore just like a stream
Within the crystal pitchers, wine
Served us upon two feet
The whales and portly dolphins...
Suddenly – ring! It's here! No mercy!
Ringing of hours is long and deep!
How, this is your father's office?
Couch? The familiar street?
Morning is brimming! Oh my God!
Half in the sleep and half awakened
On the way home on wet roads
We had conducted the hierophant.
ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Нет возврата. Уж поздно теперь.
Хоть и страшно, хоть грозный и темный ты,
Отвори нам желанную дверь,
Покажи нам заветные комнаты.
Красен факел у негра в руках,
Реки света струятся зигзагами...
Клеопатра ли там в жемчугах?
Лорелея ли с рейнскими сагами?
Может быть ... -- отворяй же скорей
Тайным знаком серебряной палочки! --
Там фонтаны из слез матерей?
И в распущенных косах русалочки?
Не горящие жаждой уснуть --
Как несчастны, как жалко-бездомны те!
Дай нам в душу тебе заглянуть
В той лиловой, той облачной комнате!
Second Travel
No return. It is now late.
Though it's scary, though you are awful and full of gloom,
Open to us the desired gate,
Show us the promised rooms.
Rivers of light stream in curves,
Red torch in the negro's hands...
Is that Cleopatra in pearls?
Lorelei in the myths from Rhein?
Maybe... Open at once
With secret sign of stick of silver!
In the mermaid's loose braids
There are fountains from mother's tears?
To go to sleep not thirsty at all -
We're wretched, homeless to doom!
Let me look into your soul
In that purple, that cloudy room!
ЛЕТОМ
-- "Ася, поверьте!" и что-то дрожит
В Гришином деланном басе.
Ася лукава и дальше бежит...
Гриша -- мечтает об Асе.
Шепчутся листья над ним с ветерком,
Клонятся трепетной нишей...
Гриша глаза вытирает тайком,
Ася -- смеется над Гришей!
In the Summer
"Asya, believe me" - something shakes like a song
In the loud Grisha's bass, and
Asya is coy and runs further along...
Grisha dreams of Asya.
Leaves whisper over him in the wind,
Bend with a shimmering niche, and
Grisha wipes his eyes with his hand,
Asya - is laughing at Grisha!
САМОУБИЙСТВО
Был вечер музыки и ласки,
Все в дачном садике цвело.
Ему в задумчивые глазки
Взглянула мама так светло!
Когда ж в пруду она исчезла
И успокоилась вода,
Он понял -- жестом злого жезла
Ее колдун увлек туда.
Рыдала с дальней дачи флейта
В сияньи розовых лучей...
Он понял -- прежде был он чей-то,
Теперь же нищий стал, ничей.
Он крикнул: "Мама!", вновь и снова,
Потом пробрался, как в бреду,
К постельке, не сказав ни слова
О том, что мамочка в пруду.
Хоть над подушкою икона,
Но страшно! -- "Ах, вернись домой!"
...Он тихо плакал. Вдруг с балкона
Раздался голос: "Мальчик мой!"
В изящном узеньком конверте
Нашли ее "прости": "Всегда
Любовь и грусть -- сильнее смерти".
Сильнее смерти... Да, о да!..
Suicide
It was the night of songs and kindness,
The garden blossomed in the summer.
Into his deep and thoughtful eyes
So luminously glimpsed the mother!
But when she vanished in the pool
And water calmed around her,
He understood – with evil tool
The hierophant had lured her there.
The flute was weeping from far dacha,
Alit in pink rays of the sun...
He understood – he had been someone's,
But now was beggar and no one's.
Again, again he shouted “Mommy!”
Then as if in delirium
He came to bed while saying nothing
Of mommy that is in the pool.
Although on pillow there is icon, it's
Scary... “Ah, come home, please!”
He quietly wept. Then from the balcony
“My boy!” was audible the voice.
In envelope, one thin and narrow,
We found his “forgive”: “Always
Stronger than death are love and sorrow.”
Stronger than death – oh yes, oh yes.
ВОКЗАЛЬНЫЙ СИЛУЭТ
Не знаю вас и не хочу
Терять, узнав, иллюзий звездных.
С таким лицом и в худших безднах
Бывают преданны лучу.
У всех, отмеченных судьбой,
Такие замкнутые лица.
Вы непрочтенная страница
И, нет, не станете рабой!
С таким лицом рабой? О, нет!
И здесь ошибки нет случайной.
Я знаю: многим будут тайной
Ваш взгляд и тонкий силуэт,
Волос тяжелое кольцо
Из-под наброшенного шарфа
(Вам шла б гитара или арфа)
И ваше бледное лицо.
Я вас не знаю. Может быть
И вы как все любезно-средни...
Пусть так! Пусть это будут бредни!
Ведь только бредней можно жить!
Быть может, день недалеко,
Я всe пойму, что неприглядно...
Но ошибаться -- так отрадно!
Но ошибиться -- так легко!
Слегка за шарф держась рукой,
Там, где свистки гудят с тревогой,
Стояли вы загадкой строгой.
Я буду помнить вас -- такой.
Terminal Silhouette
I know you not and in no way
I want to lose illusions starry
With such a face in holes most dreary
People are loyal to a ray.
All that the fate has marked for grave
Have such closed-off face instead.
You are a page that was not read
And no, you will not be a slave.
A slave with such a face? Oh no!
There is no error here by chance.
Your slender figure and your glance
Will be secret to many, I know.
A heavy bracelet of your hair
Under the thrown-over scarf
(You'd do with guitar or a harp)
And your pale face, as pale as air.
I know you not. And possibly
You're kind and moderate like all.
Maybe! May these be ravings all!
For only raving ones may be!
Perhaps the day is not so far
When I will fathom what's unseemly...
But this to err - it is so relieving!
It is so easy yet to err!
Touching the scarf with a light hand,
There where the whistles shrilly blow.
This is the you that I will know
Where you just like a riddle stand.
* * * * *
Как простор наших горестных нив,
Вы окутаны грустною дымкой;
Вы живете для всех невидимкой,
Слишком много в груди схоронив.
В вас певучий и мерный отлив,
Не сродни вам с людьми поединки,
Вы живете, с кристальностью льдинки
Бесконечную ласковость слив.
Я люблю в вас большие глаза,
Тонкий профиль задумчиво-четкий,
Ожерелье на шее, как четки,
Ваши речи -- ни против, ни за...
Из страны утомленной луны
Вы спустились на тоненькой нитке.
Вы, как все самородные слитки,
Так невольно, так гордо скромны.
За отливом приходит прилив,
Тая, льдинки светлее, чем слезки,
Потухают и лунные блестки,
Замирает и лучший мотив...
Вы ж останетесь той, что теперь,
На огне затаенном сгорая...
Вы чисты, и далекого рая
Вам откроется светлая дверь!
* * * * *
Like vastness of our woeful fields
You are shrouded in a sad haze;
You live for the invisible,
Having kept too much in the chest.
You have ebb measured, melodious,
Do not be akin to you, the fights,
You live, with pieces of ice
The plums’ endless gentleness.
I love in you large eyes of yours,
Thin profile, broodingly-clear,
Necklace on neck, like a rosary
Our speeches – not against, not for…
From the land of the moon tired
On you descended a thin thread.
You, like the native ingots,
Thus unwilling, thus modest with pride.
The ebb comes from the tide,
Melting, ice floes are lighter than tears,
The moon’s glitter also fades,
Also fades the motive most pure…
You will what you are now remain,
Burning upon the fire…
You are clean, and the far-off heaven
Opens for you the light door!
НИНЕ
К утешениям друга-рояля
Ты ушла от излюбленных книг.
Чей-то шепот в напевах возник,
Беспокоя тебя и печаля.
Те же синие летние дни,
Те же в небе и звезды и тучки...
Ты сомкнула усталые ручки,
И лицо твое, Нина, в тени.
Словно просьбы застенчивой ради,
Повторился последний аккорд.
Чей-то образ из сердца не стерт!..
Всe как прежде: портреты, тетради,
Грустных ландышей в вазе цветы,
Там мирок на диване кошачий...
В тихих комнатках маленькой дачи
Всe как прежде. Как прежде и ты.
Детский взор твой, что грустно тревожит,
Я из сердца, о нет, не сотру.
Я любила тебя как сестру
И нежнее, и глубже, быть может!
Как сестру, а теперь вдалеке,
Как царевну из грез Андерсена...
Здесь, в Париже, где катится Сена,
Я с тобою, как там. на Оке.
Пусть меж нами молчанья равнина
И запутанность сложных узлов.
Есть напевы, напевы без слов,
О любимая, дальняя Нина!
To Nina
To consolations of piano your friend
You abandoned the books you held dear.
Someone's whisper in singing appeared,
Making you worried and sad.
All the blue summer days,
In the sky the same clouds and same stars...
You have closed your tired arms,
And your face, Nina, in shades.
As for sake of a query meek,
Has repeated the final chord.
Someone's likeness is not torn from heart!
All like former: Portraits, notebooks,
A vase of flowers, sorrowful,
Little world on the cat's couch...
In quiet rooms of the little dacha
All like formerly. You are as well.
You child's stare, that menaces sadly,
From the heart you will not wipe clean, for
Like a sister I loved you, Nina,
Maybe deeper and tenderly still more!
Like a sister, and now very far,
Like a queen in the dreams of Andersen...
Here, in Paris, where flows the Seine,
I am with you, and there, on Oka.
Maybe plain of silence between us
And complexity of knots that are bound.
There are songs, there are songs without words,
Oh Nina, distant, beloved!
В ПАРИЖЕ
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас,
Везде, везде всe пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара -- все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.
In Paris
Homes reach the stars, the sky's below,
The land in smoke to it is near.
Inside the big and happy Paris
Remains the secretive despair.
The evening boulevards are noisy,
Gone are the sundown's final rays,
And there are couples everywhere
Trembling of lips, daring of eyes.
I'm here alone. To trunk of chestnut
It is so nice one's head to lean!
And like in the abandoned Moscow
In heart weep verses of Rostand.
Paris at night is sad and alien,
Dear to the heart is madness gone!
I'm going home, there's vial of sorrow
And tender portrait of someone.
There's someone's glance, sad and fraternal.
There's tender profile on the wall.
Rostand and the Reichstadtian martyr
And Sara - in sleep come they all!
Within the big and happy Paris
I dream of grass, of clouds and rain
And laughter far, and shadow near,
And deep just like before is pain.
В ШЕНБРУННЕ
Нежен первый вздох весны,
Ночь тепла, тиха и лунна.
Снова слезы, снова сны
В замке сумрачном Шенбрунна.
Чей-то белый силуэт
Над столом поникнул ниже.
Снова вздохи, снова бред:
"Марсельеза! Трон!.. В Париже..."
Буквы ринулись с страниц,
Строчка -- полк. Запели трубы...
Капли падают с ресниц,
"Вновь с тобой я!" шепчут губы.
Лампы тусклый полусвет
Меркнет, ночь зато светлее.
Чей там грозный силуэт
Вырос в глубине аллеи?
...Принц австрийский? Это роль!
Герцог? Сон! В Шенбрунне зимы?
Нет, он маленький король!
-- "Император, сын любимый!
Мчимся! Цепи далеки,
Мы свободны. Нету плена.
Видишь, милый, огоньки?
Слышишь всплески? Это Сена!"
Как широк отцовский плащ!
Конь летит, огнем объятый.
"Что рокочет там, меж чащ?
Море, что ли?" -- "Сын, -- солдаты!"
-- "О, отец! Как ты горишь!
Погляди, а там направо, --
Это рай?" -- "Мой сын -- Париж!"
-- "А над ним склонилась?" -- "Слава".
В ярком блеске Тюилери,
Развеваются знамена.
-- "Ты страдал! Теперь цари!
Здравствуй, сын Наполеона!"
Барабаны, звуки струн,
Все в цветах.. Ликуют дети...
Всe спокойно. Спит Шенбрунн.
Кто-то плачет в лунном свете.
In Schenbrunne
Tender is first breath of spring,
Night is warm, quiet, filled with moon.
Again tears, again dreams
In the dark castle of Schenbrunne.
Someone's silhouette in white
Over the table is bending.
Again madness, again sighs:
“Marsellaise! Tron!.. In Paris...”
From the pages letters rush,
Line – division. Sing the pipes...
Droplets fall from the eyelash,
“I am with you” whisper lips.
The dim semi-light from lamps
Shimmers, but the night is lighter.
Whose menacing silhouette
Grew up in the depths of alley?
Austrian prince? That is the role!
Duke? Dream! Winters in Schenbrunne?
No, he is a king, so small!
“Emperor, beloved son!
We are rushing! We are free,
There's no prison. Far are chains,
Do you see the lights, my dear?
Hear the splashes? It's the Seine!”
How wide is the father's coat!
Stallion runs, possessed by fire.
“What's the murmur among groves?
It's the see?” “Son – it's the warriors!”
“Oh my father, how you burn!
Look and then on right hand, sorry
Is the heaven?” “Paris, son!”
“And bending over him?” “Glory.”
In bright flash of Tiuleries
Banners are unwound.
“You have suffered! Now be king!
Hello, son of Napoleon!”
Drums and many strings in tune,
All in light.. Children are hiding..
All is quiet. Sleeps Schenbrunne.
In moonlight someone is crying.
KAMEPATA
"Au moment ou je me disposals
a monter l'escalier, voila
qu'une femme, envelopee dans
un manteau, me saisit vivement
la main et l'embrassa".
Prokesh-Osten. "Mes relations
avec le due de Reichstadt".1
Его любя сильней, чем брата,
-- Любя в нем род, и трон, и кровь, --
О, дочь Элизы, Камерата,
Ты знала, как горит любовь.
Ты вдруг, не венчана обрядом,
Без пенья хора, мирт и лент,
Рука с рукой вошла с ним рядом
В прекраснейшую из легенд.
Благословив его на муку,
Склонившись, как идут к гробам,
Ты, как святыню, принца руку,
Бледнея, поднесла к губам.
И опустились принца веки,
И понял он без слов, в тиши,
Что этим жестом вдруг навеки
Соединились две души.
Что вам Ромео и Джульетта,
Песнь соловья меж темных чащ!
Друг другу вняли -- без обета
Мундир как снег и черный плащ.
И вот, великой силой жеста,
Вы стали до скончанья лет
Жених и бледная невеста,
Хоть не был изречен обет.
Стоите: в траурном наряде,
В волнах прически темной – ты
Он -- в ореоле светлых прядей,
И оба дети, и цветы.
Вас не постигнула расплата,
Затем, что в вас -- дремала кровь.
О, дочь Элизы, Камерата,
Ты знала, как горит любовь!
1 "В тот момент, как я собирался подняться по лестнице, какая-то женщина в запахнутом плаще живо схватила меня за руку и поцеловала ее". Прокеш-Остен. "Мои отношения с герцогом Рейхштадтским" (фр.).
Camerata
Loving him greater than a brother,
Loving his kind, his throne, his blood,
Daughter of Elise, Camerata,
You knew the way in which burns love.
Suddenly you, not dressed in garlands,
Without a myrtle, song and band,
Into most beautiful of legends
You entered with him, hand in hand.
As if before a coffin bending
Blessing him onto his travails,
The prince's hand, just like a temple,
You brought to your lips and went pale.
And lowered the prince's eyelids
And then he knew without words:
With this gesture he knew, in silence,
Forever would unite two souls.
What for you is Romeo and Juliet
Nightingale's song in the dark groves!
Without vows they one another heeded,
A dark raincoat, tunic like snow.
And now, with great force of the gesture,
You have become till end of years,
Although the vows were not stated,
The groom and the pale bride forever.
Dressed fully in the mourning attire,
In wave of the dark hairstyle you stand,
And both the children, and the flowers
He – in the halo of light strands.
The payback did not reach you either,
For in you was asleep the blood.
Daughter of Elise, Camerata,
You knew the way in which burns love.
РАССТАВАНИЕ
Твой конь, как прежде, вихрем скачет
По парку позднею порой...
Но в сердце тень, и сердце плачет,
Мой принц, мой мальчик, мой герой.
===
Мне шепчет голос без названья:
-- "Ах, гнета грезы -- не снести!"
Пред вечной тайной расставанья
Прими, о принц, мое прости.
===
О сыне Божьем эти строфы:
Он, вечно-светел, вечно-юн,
Купил бессмертье днем Голгофы,
Твоей Голгофой был Шенбрунн.
===
Звучали мне призывом Бога
Твоих крестин колокола...
Я отдала тебе -- так много!
Я слишком много отдала!
===
Теперь мой дух почти спокоен,
Его укором не смущай...
Прощай, тоской сраженный воин,
Орленок раненый, прощай!
===
Ты был мой бред светло-немудрый,
Ты сон, каких не будет вновь...
Прощай, мой герцог светлокудрый,
Моя великая любовь!
Parting
Your horse as in the past is running,
Right through the park today with joy...
But in the heart is shade, it's crying,
My hero, my prince, my boy.
=====
The voice without name whispers to me:
“Dreams of oppression – can't take this!”
Before eternal parting's secret
Accept apologies, my prince.
=====
About Lord Jesus it is authored:
He's always luminous and young,
He bought eternity at Golgotha,
And your Golgotha was Schenbrunne!
=====
The bells of christening before you
Sounded to me with call to God...
I gave away so much for you!
I gave away too much, I did!
=====
And now my soul is almost peaceful,
Don't prick, embarrass it at all...
Farewell, warrior with sorrow stricken,
A wounded eagle, farewell!
=====
You were my light and foolish madness,
You're dream like will not come again...
Farewell, my duke light-haired,
My wondrous love, farewell!
МОЛИТВА
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
-"Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал -- слишком много!
Я жажду сразу -- всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой -- день вчерашний,
Чтоб был безумьем -- каждый день!
Люблю и крест и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство -- лучше сказки
И дай мне смерть -- в семнадцать лет!
Prayer
Christ and the Lord! I thirst for marvel
Now, here, as the day would start!
The life is like a book to me,
So let me die. Let me depart.
You're wise, and sternly "Now be patient,
Your time's not ripe," you will not say.
Yourself you gave me - too much now!
I thirst at once - for every way!
I want it all: with soul of gypsy
To run to plunder with a song,
To suffer for all near an organ,
To run to war, an Amazon;
To divine stars in a black tower
The kids through shadows to lead...
That yesterday would be a legend,
That each and every day be mad!
I love the cross, the silk, the helmet,
The minute's trace of soul of mine..
You gave me childhood - better than fiction
Now let me die at seventeen!
КОЛДУНЬЯ
Я -- Эва, и страсти мои велики:
Вся жизнь моя страстная дрожь!
Глаза у меня огоньки-угольки,
А волосы спелая рожь,
И тянутся к ним из хлебов васильки.
Загадочный век мой -- хорош.
Видал ли ты эльфов в полночную тьму
Сквозь дым лиловатый костра?
Звенящих монет от тебя не возьму, --
Я призрачных эльфов сестра...
А если забросишь колдунью в тюрьму,
То гибель в неволе быстра!
Ты рыцарь, ты смелый, твой голос ручей,
С утеса стремящийся вниз.
От глаз моих темных, от дерзких речей
К невесте любимой вернись!
Я, Эва, как ветер, а ветер -- ничей...
Я сон твой. О рыцарь, проснись!
Аббаты, свершая полночный дозор,
Сказали: "Закрой свою дверь
Безумной колдунье, чьи речи позор.
Колдунья лукава, как зверь!"
-- Быть может и правда, но темен мой взор,
Я тайна, а тайному верь!
В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь,
Смеясь наяву и во сне?
Поверь мне: я смехом от боли лечусь,
Но в смехе не радостно мне!
Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусь
Сегодня на лунном коне!
Sorceress
I'm Eve, and great are my desires:
Passionate shudder is my whole life!
My eyes are coals and fire,
My hair is ripe rye,
From the bread reach to them cornflowers,
Good is my mysterious time.
Have you in the midnight darkness seen elves
Through the purple flame of the bonfire?
I won't take the ringing coin off you myself -
I am the ghostly elves' sister...
And if you will throw in jail the sorceress,
Then unwillingly the death comes faster!
You're a knight, you are brave, a brook is your voice
From a cliff smashing on ground.
From my daring talk and dark eyes
Return to your beloved!
I'm Eve, like the wind, and the wind is no one's...
I'm your dream. Knight, wake up!
The abbots, performing a night-time walk,
Said, “Close your door and desist
To the insane sorceress, shame is her talk.
The sorceress is wily, like beast!”
Maybe that's so, but my vision is dark,
I am secret, and in secret I trust!
What is my sin? That in church I don't learn tears,
Laughing whatever my state?
Believe me: I heal from pain with laughter,
But in the laugh I don't take joy or pride!
Farewell, on a moon stallion I now soar
Into the sky, my knight!
АСЕ
Гул предвечерний в заре догорающей
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Торопись, отъезжающий,
Помни меня!
Ждет тебя моря волна изумрудная,
Всплеск голубого весла,
Жить нашей жизнью подпольною, трудною
Ты не смогла.
Что же, иди, коль борьба наша мрачная
В наши ряды не зовет,
Если заманчивей влага прозрачная,
Чаек сребристых полет!
Солнцу горячему, светлому, жаркому
Ты передай мой привет.
Ставь свой вопрос всему сильному, яркому --
Будет ответ!
Гул предвечерний в заре догорающей
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Торопись, отъезжающий,
Помни меня!
To Asya
Evening noise in the burning sunset
On twilight of winter day.
The third call. Hurry, remember me,
You that are going away!
Emerald wave is awaiting you,
Splash of an oar of blue,
To live our life underground, difficult,
Was not possible to you.
Well then, ahead, that our murky struggle
Into our ranks never calls,
If the transparent wetness appeals to you
Flight of the silver seagulls!
Give my regards to the hot, the brilliant,
Burning sun,
Your question pose to all strong and bright -
Answer will come!
Evening noise in the burning sunset
On twilight of winter day.
The third call. Hurry, remember me,
You that are going away!
(ШУТОЧНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ)
Придет весна и вновь заглянет
Мне в душу милыми очами,
Опять на сердце легче станет,
Нахлынет счастие -- волнами.
Как змейки быстро зазмеятся
Все ручейки вдоль грязных улицев,
Опять захочется смеяться
Над глупым видом сытых курицев.
А сыты курицы -- те люди,
Которым дела нет до солнца,
Сидят, как лавочники -- пуды
И смотрят в грязное оконце.
(Joke Poem)
Again the moon will look inside
My soul with her dear eyes,
It will be light upon my heart
With waves will be brought happiness.
Like snakes will snake quietly
The streams along the dirty streetesses,
Again I'll want to chuckle mightily
Over the dumb sight of full chickenses.
And the full chickenses – are people,
Who have nothing to do whatever,
And looking into dirty window
Just like shopkeepers they sit there.
ШАРМАНКА ВЕСНОЙ
-- "Herr Володя, глядите в тетрадь!"
-- "Ты опять не читаешь, обманщик?
Погоди, не посмеет играть
Nimmer mehr1 этот гадкий шарманщик!"
Золотые дневные лучи
Теплой ласкою травку согрели.
-- "Гадкий мальчик, глаголы учи!"
-- О, как трудно учиться в апреле!..
Наклонившись, глядит из окна
Гувернантка в накидке лиловой.
Fraulein Else2 сегодня грустна,
Хоть и хочет казаться суровой.
В ней минувшие грезы свежат
Эти отклики давних мелодий,
И давно уж слезинки дрожат
На ресницах больного Володи.
Инструмент неуклюж, неказист:
Ведь оплачен сумой небогатой!
Все на воле: жилец-гимназист,
И Наташа, и Дорик с лопатой,
И разносчик с тяжелым лотком,
Что торгует внизу пирожками...
Fraulein Else закрыла платком
И очки, и глаза под очками.
Не уходит шарманщик слепой,
Легким ветром колеблется штора,
И сменяется: "Пой, птичка, пой"
Дерзким вызовом Тореадора.
Fraulein плачет: волнует игра!
Водит мальчик пером по бювару.
-- "Не грусти, lieber Junge3. -- пора
Нам гулять по Тверскому бульвару.
Ты тетрадки и книжечки спрячь!"
-- "Я конфет попрошу у Алеши!
Fraulein Else, где черненький мяч?
Где мои, Fraulein Else, калоши?"
Не осилить тоске леденца!
О великая жизни приманка!
На дворе без надежд, без конца
Заунывно играет шарманка.
Accordion In Spring
“Herr Volodya, look at notebook”
“You again don't read, deceiver?
Wait, will not dare to play
Nimmer Mehr this accordion player!”
Golden rays of the day
With warm tenderness warmed the grass aptly.
“Yuckie boy, learn the verbs!”
Oh how hard it's to study in April!
Leaning, governess in purple cape
Looks outside the window.
Fraulein Else is woeful today,
Though to seem strict she seeks to appear.
In her past dreams are fresh
These responses of ancient melodies,
And for long the teardrops shake
On the eyelashes of sick Volodya.
Instrument, paid for with unwealthy sum,
Is clumsy and not casual:
All in freedom: resident-student
And Natasha, and Dorik with shovel,
And the peddler with heavy tray,
Who is trading with pies below...
With a handkerchief Fraulein Else
Closed her eyes and her glasses, so.
Blind accordion player won't leave,
Curtain is shaking in light wind,
And it changes for toreador’s brave
Challenge, “sing, birdie, sing.”
Fraulein cries: Worries the game!
Boy is scribbling with pencil on paper.
“Don't be sad, lieber Junge - it's time
For us to walk on Tsverskaya boulevard.
Hide the notebook and the books!”
“I'll ask Alyosha for candy!
Fraulein Else, where is the black
Ball? Where are my shoes, Fraulein Else?”
Candy cannot the sadness defeat!
O the great bait of living!
In the yard, without hope, without end,
The accordion quietly is grieving.
ЛЮДОВИК XVII
Отцам из роз венец, тебе из терний,
Отцам -- вино, тебе -- пустой графин.
За их грехи ты жертвой пал вечерней,
О на заре замученный дофин!
Не сгнивший плод -- цветок неживше-свежий
Втоптала в грязь народная гроза.
У всех детей глаза одни и те же:
Невыразимо-нежные глаза!
Наследный принц, ты стал курить из трубки,
В твоих кудрях мятежников колпак,
Вином сквернили розовые губки,
Дофина бил сапожника кулак.
Где гордый блеск прославленных столетий?
Исчезло все, развеялось во прах!
За все терпели маленькие дети:
Малютка-принц и девочка в кудрях.
Но вот настал последний миг разлуки.
Чу! Чья-то песнь! Так ангелы поют...
И ты простер слабеющие руки
Туда наверх, где странникам -- приют.
На дальний путь доверчиво вступая,
Ты понял, принц, зачем мы слезы льем,
И знал, под песнь родную засыпая,
Что в небесах проснешься -- королем.
Louis XVII
To you – crown of thorns; of roses – to your fathers
To you – an empty jug, to fathers – wine.
For their transgressions you have fallen martyr,
O the dauphine tormented at the dawn!
Not rotten fruit – a flower, unlived, fresh one,
The people's anger stomped into the mire.
All children have the same expression:
Such inexpressible and tender eyes!
You've smoked as from a pipe, the heir, the prince, with
In your curls, skullcaps of the mutineers;
With ruddy wine the pinkish lips were filthy,
Shoemaker's fist was beating the dauphine.
Where is the proud shine of centuries gloried?
Everything vanished, into dust and soil!
For all of it the little children suffered:
A baby-prince and curly-headed girl.
The final moment of the parting's here.
Hold! Someone's song! It is the angel chorus...
And you spread out the arm that grow weaker
There where there's shelter for the travelers.
On distant journey credulously departing,
You understood, O prince, wherefore we cry,
And know, as you to a dear song you slumber,
That you'll awake a monarch in the sky.
НА СКАЛАХ
Он был синеглазый и рыжий,
(Как порох во время игры!)
Лукавый и ласковый. Мы же
Две маленьких русых сестры.
Уж ночь опустилась на скалы,
Дымится над морем костер,
И клонит Володя усталый
Головку на плечи сестер.
А сестры уж ссорятся в злобе:
"Он -- мой!" -- "Нет -- он мой!" -- "Почему ж?"
Володя решает: "Вы обе!
Вы -- жены, я -- турок, ваш муж".
Забыто, что в платьицах дыры,
Что новый костюмчик измят.
Как скалы заманчиво-сыры!
Как радостно пиньи шумят!
Обрывки каких-то мелодий
И шепот сквозь сон: "Нет, он мой!"
-- "Домой! Ася, Муся, Володя!"
-- Нет, лучше в костер, чем домой!
За скалы цепляются юбки,
От камешков рвется карман.
Мы курим -- как взрослые -- трубки,
Мы -- воры, а он атаман.
Ну, как его вспомнишь без боли,
Товарища стольких побед?
Теперь мы большие и боле
Не мальчики в юбках, -- о нет!
Но память о нем мы уносим
На целую жизнь. Почему?
-- Мне десять лет было, ей восемь,
Одиннадцать ровно ему.
On the Rocks
He was blue-eyed and red-haired
(Like gunpowder during a game!)
Crafty and tender. We are
Two little blond sisters all the same.
The bonfire smokes over ocean,
The night on the rocks descends,
And the tired Volodya
Lays on the sisters his head.
And sisters in spite are quarreling:
“He's mine” - “No, he's mine” - “Why then?”
Volodya decides: “You both!
You – wives, me – a Turk, your man.”
Forgotten that in dresses are the holes,
That crumbled are the new clothes.
How wet and alluring are rocks!
How joyfully pines make noise!
Fragments of melodies here,
And whisper through sleep: “He's mine, alone!”
“Home! Asya, Musya, Volodya!”
Better into bonfire than home!
The skirts on the rocks are catching,
From stones the pockets tear.
We smoke pipes like grownups,
We're thieves, and he is the leader.
How will you remember the comrade
Of so many wins without woe?
Now we are big and so
Not boys in the skirts – O no!
But memory of him we'll bear
The rest of our lives. For what purpose?
We were ten, and eight, and he was
Of age exactly eleven years.
ДАМА В ГОЛУБОМ
Где-то за лесом раскат грозовой,
Воздух удушлив и сух.
В пышную траву ушел с головой
Маленький Эрик-пастух.
Темные ели, клонясь от жары,
Мальчику дали приют.
Душно... Жужжание пчел, мошкары,
Где-то барашки блеют.
Эрик задумчив: -- "Надейся и верь,
В церкви аббат поучал.
Верю... О Боже... О, если б теперь
Колокол вдруг зазвучал!"
Молвил -- и видит: из сумрачных чащ
Дама идет через луг:
Легкая поступь, синеющий плащ,
Блеск ослепительный рук;
Резвый поток золотистых кудрей
Зыблется, ветром гоним.
Ближе, все ближе, ступает быстрей,
Вот уж склонилась над ним.
-- "Верящий чуду не верит вотще,
Чуда и радости жди!"
Добрая дама в лазурном плаще
Крошку прижала к груди.
Белые розы, орган, торжество,
Радуга звездных колонн...
Эрик очнулся. Вокруг -- никого,
Только барашки и он.
В небе незримые колокола
Пели-звенели: бим-бом...
Понял малютка тогда, кто была
Дама в плаще голубом.
Lady In Blue
Somewhere is thunder roll, forests behind
Suffocating and dry is the air.
Into lush grass has gone with his head
The little shepherd Eric.
Dry fir trees, bending down from the heat,
Give to the boy comfort.
Suffocating... buzzing mozzies and bees,
Somewhere sheep make bleating noise.
Eric is pensive: “Hope and trust,
Getting abbot at the cathedral.
I trust... Oh if now, oh God,
Bell would be suddenly ringing!”
Muttered – and sees: from the dusky groves
Through meadow is lady walking:
Dressed in blue coat, shining of
Lightly stepping, the arms blinding;
Frisky stream of golden curls
Swells, chased by the wind. And
Closer, still closer, walking fast,
Now over him she is leaning.
“Believer does not trust in miracles,
Marvel and joy await!”
A kind lady in an azure coat
Pressed the babe to the chest.
White roses, celebration, and an organ,
The rainbow of starry columns...
Eric awakens. Around – no one,
Only the sheep and him, so.
“Bim-bom” in the heavens,
Sing the invisible bells
Then the babe understood
Who was lady in a blue coat.
В OUCHY
Держала мама наши руки,
К нам заглянув на дно души.
О, этот час, канун разлуки,
О предзакатный час в Ouchy!
-- "Всe в знаньи, скажут вам науки,
Не знаю... Сказки -- хороши!"
О эти медленные звуки,
О эта музыка в Ouchy!
Мы рядом. Вместе наши руки.
Нам грустно. Время, не спеши!..
О этот час, преддверье муки,
О вечер розовый в Ouchy!
In Ouchy
My mother was holding our hands,
Attempting the soul's depth to see.
Oh, this hour, farewell beginning,
The twilight hour of Ouchy!
“All knowledge, they will say the science,
I don't know... nice are the tales fairy!”
Oh these slow-moving sounds,
Oh this music in Ouchy!
We're close. Our hands are together.
We sorrow. Time, do not hurry!
Oh this hour, beginning of torment,
Oh the pink evening in Ouchy!
АКВАРЕЛЬ
Амбразуры окон потемнели,
Не вздыхает ветерок долинный,
Ясен вечер; сквозь вершину ели
Кинул месяц первый луч свой длинный.
Ангел взоры опустил святые,
Люди рады тени промелькнувшей,
И спокойны глазки золотые
Нежной девочки, к окну прильнувшей.
Watercolor
Embrasures of windows have darkened,
Distant wind does not sigh.
Clear is evening; through the top of fir tree
Moon has let its first long ray.
Angel has lowered his saints’ gaze,
People are glad of the flashed shadow,
And calm are the golden eyes
Of tender girl, leaning at the window.
СКАЗОЧНЫЙ ШВАРЦВАЛЬД
Ты, кто муку видишь в каждом миге,
Приходи сюда, усталый брат!
Все, что снилось, сбудется, как в книге-
Темный Шварцвальд сказками богат!
Все людские помыслы так мелки
В этом царстве доброй полумглы.
Здесь лишь лани бродят, скачут белки...
Пенье птиц... Жужжание пчелы...
Погляди, как скалы эти хмуры,
Сколько ярких лютиков в траве!
Белые меж них гуляют куры
С золотым хохлом на голове.
На поляне хижина-игрушка
Мирно спит под шепчущий ручей.
Постучишься -- ветхая старушка
Выйдет, щурясь от дневных лучей.
Нос как клюв, одежда земляная,
Золотую держит нить рука, --
Это Waldfrau, бабушка лесная,
С колдовством знакомая слегка.
Если добр и ласков ты, как дети,
Если мил тебе и луч, и куст,
Все, что встарь случалося на свете,
Ты узнаешь из столетних уст.
Будешь радость видеть в каждом миге,
Всe поймешь: и звезды, и закат!
Что приснится, сбудется, как в книге, --
Темный Шварцвальд сказками богат!
Fairy Tale Schwartzwald
You, who see the torment in each moment,
Come, my tired brother, come again!
All that's dreamt of, like in book, will happen -
The dark forest rich with fairy tales!
In this kingdom of kind semi-shadow
So shallow are all people's thoughts
Here the deer wander, squirrels are jumping...
Buzzing of the bees... singing of birds...
Look at how the mountains are frowning,
How many lutes are in the grass!
White among them the chickens are walking
With the golden garland on their heads.
The hut that is toy upon the meadow
Sleeps beside a whispering stream in peace.
Knock on door – decrepit old lady
Will come out, squinting from the rays.
Nose just like a beak, an earthly hope,
Hand is holding the golden thread -
That's Waldfrau, grandmother from forest,
Slightly learned in the magic arts.
If you're kind and tender like a child,
If dear to you are the bush and ray,
You will learn from hundred-year-old
Lips all that happened in the history.
You'll behold the joy within the moment
You will recognize: twilight and stars as well!
What you'll dream will happen, like in books, and
Dark Schwartzwald is rich with fairy tales!
КАК МЫ ЧИТАЛИ "LICHTENSTEIN"
Тишь и зной, везде синеют сливы,
Усыпительно жужжанье мух,
Мы в траве уселись, молчаливы,
Мама Lichtenstein читает вслух.
В пятнах губы, фартучек и платье,
Сливу руки нехотя берут.
Ярким золотом горит распятье
Там, внизу, где склон дороги крут.
Ульрих -- мой герой, а Георг -- Асин,
Каждый доблестью пленить сумел:
Герцог Ульрих так светло-несчастен,
Рыцарь Георг так влюбленно-смел!
Словно песня -- милый голос мамы,
Волшебство творят ее уста.
Ввысь уходят ели, стройно-прямы,
Там, на солнце, нежен лик Христа...
Мы лежим, от счастья молчаливы,
Замирает сладко детский дух.
Мы в траве, вокруг синеют сливы,
Мама Lichtenstein читает вслух.
How We Read “Lichtenstein”
Quiet and heat, plums are blue all around,
Soporific is the buzzing of flies,
We sat silently on the grass,
Mama Lichtenstein reads aloud.
In the stains the lips, the dress and apron,
One unwillingly takes plum in hand.
With bright gold shines the crucifixion
There below where sharply turns the road.
Ullrich is my hero, George – Asya's,
Each with valor could capture you well:
The Duke Ullrich is so light-unhappy,
The Knight George is so in love and brave!
Like a song – the dear voice of the mother,
By your lips magic is come at last.
Firs leave for the heights when there are
Tender, images of Christ…
We lie down, silent from happiness,
The spirit of kids does sweetly freeze.
We're in grass, around us plums in blueness,
Mama Lichtenstein aloud reads.
НАШИ ЦАРСТВА
Владенья наши царственно-богаты,
Их красоты не рассказать стиху:
В них ручейки, деревья, поле, скаты
И вишни прошлогодние во мху.
Мы обе -- феи, добрые соседки,
Владенья наши делит темный лес.
Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки
Белеет облачко в выси небес.
Мы обе -- феи, но большие (странно!)
Двух диких девочек лишь видят в нас.
Что ясно нам -- для них совсем туманно:
Как и на всe -- на фею нужен глаз!
Нам хорошо. Пока еще в постели
Все старшие, и воздух летний свеж,
Бежим к себе. Деревья нам качели.
Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..
Но день прошел, и снова феи -- дети,
Которых ждут и шаг которых тих...
Ах, этот мир и счастье быть на свете
Ещe невзрослый передаст ли стих?
Our Kingdoms
Kingly-wealthy are our belongings,
Their beauty cannot be described by verse:
In them are streams, trees, fields and slopes,
And last year's springs in moss.
Kind neighbors, we are both fairies!
Dark forest is parting our place.
We look through branches as we lie in grass,
White is the cloud in the skies.
We’re both fairies, but big ones (strangely!)
Two wild girls are only seen in us.
What’s clear for us – is completely foggy,
As with everything – a fairy needs eyes!
For us it’s well. While still in bed
All elders, and in the summer’ fresh air.
We run to ourselves. Trees swing for us instead.
Run, fight, cut sticks, and dance there!
But day has passed, and again fairies are children,
Who are waiting and whose step is quiet…
Ah, this world and happiness in it
Would pass on the verse a child?
ОТЪЕЗД
Повсюду листья желтые, вода
Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень!
Мы уезжаем. Боже, как всегда
Отъезд сердцам желанен и несносен!
Чуть вдалеке раздастся стук колес, --
Четыре вздрогнут детские фигуры.
Глаза Марилэ не глядят от слез,
Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый.
Мы к маме жмемся: "Ну зачем отъезд?
Здесь хорошо!" -- "Ах, дети, вздохи лишни".
Прощайте, луг и придорожный крест,
Дорога в Хорбен... Вы, прощайте, вишни,
Что рвали мы в саду, и сеновал,
Где мы, от всех укрывшись, их съедали...
(Какой-то крик... Кто звал? Никто не звал!)
И вы, Шварцвальда золотые дали!
Марилэ пишет мне стишок в альбом,
Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы!
Хлопочет мама; в платье голубом
Мелькает Ася с Карлом там, у ивы.
О на крыльце последний шепот наш!
О этот плач о промелькнувшем лете!
Какой-то шум. Приехал экипаж.
-- "Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!"
-- "Марилэ, друг, пиши мне!" Ах, не то!
Не это я сказать хочу! Но что же?
-- "Надень берет!" -- "Не раскрывай пальто!"
-- "Садитесь, ну?" и папин голос строже.
Букет сует нам Асин кавалер,
Сует Марилэ плитку шоколада...
Последний миг... -- "Nun, kann es losgehn, Herr?"1
Погибло все. Нет, больше жить не надо!
Мы ехали. Осенний вечер блек.
Мы, как во сне, о чем-то говорили...
Прощай, наш Карл, шварцвальдский паренек!
Прощай, мой друг, шварцвальдская Марилэ!
1 "Так можно отправляться, господин?" (нем.).
Departure
Everywhere yellow leaves, and blue-transparent
Water. Autumn is everywhere, everywhere!
We leave. Lord, as ever,
Departure is wanted and unbearable!
A bit far off, the sounding of the wheels -
Shudder the children's four figures.
Can't see from teary eyes of Marile,
Sighs Karl, gloomy like a conspirator.
We press to mom: “Departures, wherefore?
It's good here!” - “Ah, sighs are extra, children.”
Farewell, meadow and the cross on the road,
Road to Horben... farewell you, cherries,
That we tore in the garden, and hayloft,
Where we, hiding from others, ate them whole...
(Somebody's shout... Who calls? Nobody called?)
And you, Schwartzwald distances made of gold!
Marile writes me in album a poem,
Eyes in tears, and are curved the letters!
Worried is mom;
In a blue dress Asya with Karl flashes.
And this our final whisper on the porch!
About this cry in the flashed summer!
A sometime sound. A train would lurch.
“Fast, children, fast! We will be late in coming!”
“Marile, friend, write to me!” Ah, not that!
I don't want to say this! And why bother?
“Do not open the cloak!” - “Put on the hat!” -
“Sit down, so?” and strict is voice of father.
Garland of vanities is Asya's cavalier,
Marile's vanity is plate of chocolate as given...
Final moment... "Nun, kann es losgehn, Herr?"
All is deceased. No, there's no need for living!
We leave. Black is the autumn's even.
We were speaking about something like in a dream...
Farwell, our Karl, Schwartzwald young man!
Farewell, Marile of Schwartzwald, my friend!
КНИГИ В КРАСНОМ ПЕРЕПЛЕТЕ
Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом, красном переплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тотчас же к вам бывало.
-- "Уж поздно!" -- "Мама, десять строк!"...
Но к счастью мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки...
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана и Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет... В воздухе свежо...
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры...
Кладбище... Вещий крик совы...
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком -- корона...
Вдруг -- нищий! Боже! Он сказал:
"Позвольте, я наследник трона!"
Ушел во тьму, кто в ней возник.
Британии печальны судьбы...
-- О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!
Books In Red Binding
From heaven of a childhood life
A farewell to me you're sending,
The ever-loyal dear friends
Within a red worn down binding.
On learning homework from school,
At once I ran to see you yet.
"It's late" - "Please, Mother, ten more lines" -
But happily she did forget.
The fires flicker in a lamp..
How nice it is to read at home!
To sounds of Greeg, Schumann and Kui
I learned about the fate of Tom.
It's dark.. the air is growing cold..
Tom's full of faith in Becky's joy.
Within the darkness of the cave
Wanders with torch Indian Joe..
A cemetery.. owl is screaming..
(I'm scared) And now through hassocks flies
The punctilious widow's foster-child,
Like in a barrel Diogenes.
Lighter than Sun is the throne hall,
Over the graceful boy - a crown..
At once - a beggar! God! He said:
"Forgive, I'm heir to the throne."
To darkness comes, who comes from her.
Sad is the destiny of Britain..
O, wherefore not amid red books
Not to go back to sleep again
Before a lamp? O golden times
Where sight is braver, heart is purer:
O golden times, I say again:
Huck Finn, Tom Sawyer, Prince and Pauper!
ИНЦИДЕНТ ЗА СУПОМ
-- "За дядю, за тетю, за маму, за папу"...
-- "Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу"...
-- "Нельзя баловаться, нельзя, мой пригожий!".
(Уж хочется плакать от злости Сереже.)
-- "Не плачь, и на трех он на лапах поскачет".
Но поздно: Сереженька-первенец -- плачет!
Разохалась тетя, племянника ради
Усидчивый дядя бросает тетради,
Отец опечален: семейная драма!
Волнуется там, перед зеркалом, мама...
-- "Ну, нянюшка, дальше! Чего же вы ждете?"
-- "За папу, за маму, за дядю, за тетю"...
Soup Incident
“For uncle, for aunt, for mother, for father”
“That God paw of Kutik would heal”
“We can't mess around, we cannot, my dear!”
(From anger Sergei desires to weep.)
“Don't cry, on three legs he will go running.”
Too late: Sergei the first-born is crying!
The aunt has said oh, for her nephew
The uncle, plodding, the notebook throws,
The father is sad: A family drama!
Before the mirror worries the mama...
“Well nanny, further! Whom for do you wait?”
“For father, for mother, for uncle, for aunt”...
МАМА ЗА КНИГОЙ
...Сдавленный шепот... Сверканье кинжала.
-- "Мама, построй мне из кубиков домик!"
Мама взволнованно к сердцу прижала
Маленький томик.
... Гневом глаза загорелись у графа:
"Здесь я, княгиня, по благости рока!"
-- "Мама, а в море не тонет жирафа?"
Мама душою -- далеко!
-- "Мама, смотри: паутинка в котлете!"
В голосе детском упрек и угроза.
Мама очнулась от вымыслов: дети --
Горькая проза!
Mother Behind The Book
Muffled whisper... Shining of knife
“Mom, make for me from cubes a home!”
Mother has worriedly pressed to the heart
A little tome.
With rage are shining the eyes of the count:
“Countess, here I am by blessing of fate!”
“Mother, don't giraffes in the sea drown?”
Mother with soul – flee far away!
“Look mother, there is a cobweb in food!”
In child's voice threat and reproach.
Mother wakes up from thoughts: the kids
Are bitter prose!
ПРОБУЖДЕНЬЕ
Холодно в мире! Постель
Осенью кажется раем.
Ветром колеблется хмель,
Треплется хмель над сараем;
Дождь повторяет: кап-кап,
Льется и льется на дворик...
Свет из окошка -- так слаб!
Детскому сердцу -- так горек!
Братец в раздумий трет
Сонные глазки ручонкой:
Бедный разбужен! Черед
За баловницей сестренкой.
Мыльная губка и таз
В темном углу -- наготове.
Холодно! Кукла без глаз
Мрачно нахмурила брови:
Куколке солнышка жаль!
В зале -- дрожащие звуки...
Это тихонько рояль
Тронули мамины руки.
Awakening
It's cold in the world! The bed
In autumn seems like heaven.
In the wind trembles the hop,
Over the shed the hop trembles.
Rain is repeating: drip-drip,
On the yard pouring in liters...
Light from the window – so weak!
To the child's heart – so bitter!
Brother with his hand wipes
Sleepy eyes as he's thinking:
Poor is awakened! It's time
For the pampering sister.
Soapy sponge and a tub
Ready in the dark corner.
It's cold! Doll without eyes
Have grimly frowned the eyebrows.
For the doll pity the sun!
In the hall – sounds trembling...
Thus the mother's hands
Quietly touched the piano.
УТОМЛЕНЬЕ
Жди вопроса, придумывай числа...
Если думать -- то где же игра?
Даже кукла нахмурилась кисло...
Спать пора!
В зале страшно: там ведьмы и черти
Появляются все вечера.
Папа болен, мама в концерте...
Спать пора!
Братец шубу надел наизнанку,
Рукавицы надела сестра,
-- Но устанешь пугать гувернантку...
Спать пора!
Ах, без мамы ни в чем нету смысла!
Приуныла в углах детвора,
Даже кукла нахмурилась кисло...
Спать пора!
Exhaustion
Wait for question, think up numbers...
Where is the game – if to think?
Even the doll has bitterly frowned...
Time to sleep!
In hall there is horror: witches and demons
Appear all evening, all evening creep.
Father is ill, mom is at concert...
Time to sleep!
Brother pulls a fur coat inside out,
Sister has put on sleeves,
You'll get tired of nurse affrighting...
Time to sleep!
Ah, without mom there's no meaning found!
In the corner whine the kids,
Even the doll has bitterly frowned...
Time to sleep!
БАЛОВСТВО
В темной гостиной одиннадцать бьет.
Что-то сегодня приснится?
Мама-шалунья уснуть не дает!
Эта мама совсем баловница!
Сдернет, смеясь, одеяло с плеча,
(Плакать смешно и стараться!)
Дразнит, пугает, смешит, щекоча
Полусонных сестрицу и братца.
Косу опять распустила плащом,
Прыгает, точно не дама...
Детям она не уступит ни в чем,
Эта странная девочка-мама!
Скрыла сестренка в подушке лицо,
Глубже ушла в одеяльце,
Мальчик без счета целует кольцо
Золотое у мамы на пальце...
Pampering
It is eleven in the darkness of the room.
Will you today of anything dream?
Does not let me sleep playful mother!
This mother is a pamperer!
Laughing, from shoulders she will tear the blanket,
(Attempting tears and laughter!)
Teases, frightens, laughs, tickling
Half-sleepy sister and brother.
The braid was dissolved again with a cloak,
Jumps, not a lady for sure...
To children she won't give way at all,
This strange girl-mother.
Sister has buried her head in the pillow,
Going into blankets still deeper,
Boy without count is kissing
Golden ring on the mother's finger...
ЛУЧШИЙ СОЮЗ
Ты с детства полюбила тень,
Он рыцарь грезы с колыбели.
Вам голубые птицы пели
О встрече каждый вешний день.
Вам мудрый сон сказал украдкой:
-- "С ним-лишь на небе!"-"Здесь -- не с ней!"
Уж с колыбельных нежных дней
Вы лучшей связаны загадкой.
Меж вами пропасть глубока,
Но нарушаются запреты
В тот час, когда не спят портреты,
И плачет каждая строка.
Он рвется весь к тебе, а ты
К нему протягиваешь руки,
Но ваши встречи -- только муки,
И речью служат вам цветы.
Ни страстных вздохов, ни смятений
Пустым, доверенных, словам!
Вас обручила тень, и вам
Священны в жизни -- только тени.
Best Union
Since childhood you have loved the shade,
He's knight from cradle of the dreaming.
The bluish birds of coming meeting
Sang to you every vernal day.
The wise dream sneakily said:
“With him – in heaven!” - “Not with her here!”
From cradle days, so soft and tender,
With better riddle you are tied.
Between you is a deep crevasse,
But prohibitions we're not keeping,
In hour when portraits aren't sleeping
And every line that's given cries.
The tears to come to you, for which
To him your arms are extending,
But your meetings are all tormenting,
And flowers serve for you as speech.
No passionate sighs, no disarray
To empty and well-trusted words!
With shade you are covered, it is yours,
Sacred in life – are only shades.
САРА В ВЕРСАЛЬСКОМ МОНАСТЫРЕ
Голубей над крышей вьется пара,
Засыпает монастырский сад.
Замечталась маленькая Сара
На закат.
Льнет к окну, лучи рукою ловит,
Как былинка нежная слаба,
И не знает крошка, что готовит
Ей судьба.
Вся застыла в грезе молчаливой,
От раздумья щечки розовей,
Вьются кудри золотистой гривой
До бровей.
На губах улыбка бродит редко,
Чуть звенит цепочкою браслет, --
Все дитя как будто статуэтка
Давних лет.
Этих глаз синее не бывает!
Резкий звук развеял пенье чар:
То звонок воспитанниц сзывает
В дортуар.
Подымает девочку с окошка,
Как перо, монахиня-сестра.
Добрый голос шепчет: "Сара-крошка,
Спать пора!"
Село солнце в медленном пожаре,
Серп луны прокрался из-за туч,
И всю ночь легенды шепчет Саре
Лунный луч.
Sarah In Versaille Monastery
Pair of pigeons on the roof are playing,
Monastery garden falls asleep.
At the sunset little Sarah
Is seeing dreams.
Clings to window, she is catching sun rays
Weak just like a tender snowflake,
And the baby does not know what for her
Readies fate.
Frozen in the silence of the daydream,
From the thought the cheeks are pink,
Curls of golden mane till eyebrows
Weave.
On the lips the smile rarely wanders,
Bracelet with a chain rings, barely clear -
Little babe just like a little statue
Of past years.
There is nothing bluer than these eyes!
The sharp sound dispels the souls' song:
Into dormitory the ringing of the pupils
Calls along.
Lifts the young girl from the window,
Like a feather, nun-sister.
“Little Sarah, time to sleep” - kind voice
Whispers.
Sun has set in a slow fire,
Crescent of the moon hidden by the clouds in full.
And all night to Sarah legend whispers
Ray of the moon.
МАЛЕНЬКИЙ ПАЖ
Этот крошка с душой безутешной
Был рожден, чтобы рыцарем пасть
За улыбку возлюбленной дамы.
Но она находила потешной,
Как наивные драмы,
Эту детскую страсть.
Он мечтал о погибели славной,
О могуществе гордых царей
Той страны, где восходит светило.
Но она находила забавной
Эту мысль и твердила:
-- "Вырастай поскорей!"
Он бродил одинокий и хмурый
Меж поникших, серебряных трав,
Все мечтал о турнирах, о шлеме...
Был смешон мальчуган белокурый
Избалованный всеми
За насмешливый нрав.
Через мостик склонясь над водою,
Он шепнул (то последний был бред!)
-- "Вот она мне кивает оттуда!"
Тихо плыл, озаренный звездою,
По поверхности пруда
Темно-синий берет.
Этот мальчик пришел, как из грезы,
В мир холодный и горестный наш.
Часто ночью красавица внемлет,
Как трепещут листвою березы
Над могилой, где дремлет
Ее маленький паж.
Little Page
This babe with disconsolate soul
Was born so as a knight to fall
For beloved lady's smile.
But she found funny,
Like naïve dramas,
This childhood passion in all.
Of glorious death he was dreaming,
Of the might of the proud kings
In that land, where rises the sun.
But she found amusing
This thought and was asserting,
“Grow up soon!”
He was wandering lonely and gloomy
Between drooping, silver grass
Dreamed of helmet and joust...
The blond kid did amuse,
Spoiled by everyone and
Mockingly disposed.
Bending on the bridge over water,
He whispered (that was the nonsense last!)
“She is nodding at me from there!”
On the cover of water
The indigo beret
Quietly swam, illumined by stars.
This boy, as if in a dream,
In cold and sorrowful world has come.
The beauty in night often heeds
As leaves of birch tremble
Over the grave, where the little
Page of hers sleeps.
DIE STILLE STRASSE
Die stille Strasse1: юная листва
Светло шумит, склоняясь над забором,
Дома -- во сне... Блестящим детским взором
Глядим наверх, где меркнет синева.
С тупым лицом немецкие слова
Мы вслед за Fraulein повторяем хором,
И воздух тих, загрезивший, в котором
Вечерний колокол поет едва.
Звучат шаги отчетливо и мерно,
Die stille Strasse распрощалась с днем
И мирно спит под шум деревьев. Верно.
Мы на пути не раз еще вздохнем
О ней, затерянной в Москве бескрайной,
И чье названье нам осталось тайной.
1 Тихая улица (нем.).
Die Stille Strasse
Die Stille Strasse: the young leaves of trees
Makes light noise, leaning over the fence,
Home – asleep... with luminous child's glance
We look up, where blueness pales in breeze.
German words with dumb face
We repeat after the Fraulein,
And the air is as if it dreams,
In it the evening the bell resonates.
Steps are sounding, measured and distinct,
Said farewell to day die stille
Strasse, and sleeps peacefully under the trees.
We will breathe more along the path
Of her, lost in Moscow boundless,
And whose name remains secret to us.
ВСТРЕЧА
Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.
На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри... Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.
С той девушкой у темного окна
-- Виденьем рая в сутолке вокзальной --
Не раз встречалась я в долинах сна.
Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может ей -- и в небе счастья нет?..
Meeting
The evening smoke arises over town,
Somewhere humbly the trains have been moving,
Once flashed, transparent as anemone,
The face of a child in one of windows.
The shadow falls. In likeness of a crown
Resided curls... I held back my scream:
It became clear in this brief moment,
That the deceased are woken by our moans.
With that girl by the tinted glass -
Vision of heaven in terminal’s hustle -
I met in sleep's valleys not once.
But why was she so sad, do you know why?
What did the transparent silhouette seek so high?
Maybe there is no happiness for her in the sky.
НОВОЛУНЬЕ
Новый месяц встал над лугом,
Над росистою межой.
Милый, дальний и чужой,
Приходи, ты будешь другом.
Днем -- скрываю, днем -- молчу.
Месяц в небе, -- нету мочи!
В эти месячные ночи
Рвусь к любимому плечу.
Не спрошу себя: "Кто ж он?"
Все расскажут -- твои губы!
Только днем объятья грубы,
Только днем порыв смешон.
Днем, томима гордым бесом,
Лгу с улыбкой на устах.
Ночью ж... Милый, дальний... Ах!
Лунный серп уже над лесом!
New Moon
Over meadow stands new moon,
Over boundary of dew.
Come, we'll make a friend of you,
Dear, distant, alien.
In the day I hide, am quiet.
Moon above - I have no might!
I rush on this lunar night
To the shoulder of beloved.
I'll never ask me, "Who's he?"
All to know, your lips will say!
Hugs are rude but in the day,
In the day the fit is funny.
In the day, torn by a demon proud,
With a smile on lips I lie.
Night, though.. Darling, far away..
Crescent stands above the wood!
ЭПИТАФИЯ
Тому, кто здесь лежит под травкой вешней,
Прости, Господь, злой помысел и грех!
Он был больной, измученный, нездешний,
Он ангелов любил и детский смех.
Не смял звезды сирени белоснежной,
Хоть и желал Владыку побороть...
Во всех грехах он был -- ребенок нежный,
И потому -- прости ему, Господь!
Epitaph
To him, who lies here underneath the grasses,
Forgive, O father lord, ill thought and sin!
He had been sickly, foreign and tired,
Angels he loved and the laughter of children.
Not crumpling stars of the lilac white-snow,
Desired to wrestle the almighty God...
He was in all his sins a tender child,
And for this reason – forgive him Lord!
В ЛЮКСЕМБУРГСКОМ САДУ
Склоняются низко цветущие ветки,
Фонтана в бассейне лепечут струи,
В тенистых аллеях всe детки, всe детки...
О детки в траве, почему не мои?
Как будто на каждой головке коронка
От взоров, детей стерегущих, любя.
И матери каждой, что гладит ребенка,
Мне хочется крикнуть: "Весь мир у тебя!"
Как бабочки девочек платьица пестры,
Здесь ссора, там хохот, там сборы домой...
И шепчутся мамы, как нежные сестры:
-- "Подумайте, сын мой"... -- "Да что вы! А мой".
Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копье, --
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное -- женское -- счастье мое!
In Luxembourg Garden
The flowering branches are bending low,
The currents are babbling in the fountain,
Still children, still children in alleys' shadow...
O children in grass, why are they not mine?
As if there is a crown on each head
From sights, guarding children, loving them all.
And to every mother, who caresses the kid,
I want to shout out: “Be with you the world.”
Like butterflies colorful are women's clothes,
Here's quarrel, there's laughter, there's house meeting in
time...
And like tender sisters whisper the mothers:
“Think my son”.. “What for? It is mine.”
And women I love, that aren’t frightened in battle,
Being able to hold the sword and the spear...
I don’t know that the prison of cradle
Is common – woman’s – happiness here.
В СУМЕРКАХ
(На картину "Au Crepouscule"
Paul Chabas1
в Люксембургском музее)
Клане Макаренко
Сумерки. Медленно в воду вошла
Девочка цвета луны.
Тихо. Не мучат уснувшей волны
Мерные всплески весла.
Вся -- как наяда. Глаза зелены,
Стеблем меж вод расцвела.
Сумеркам -- верность, им, нежным, хвала:
Дети от солнца больны.
Дети -- безумцы. Они влюблены
В воду, в рояль, в зеркала...
Мама с балкона домой позвала
Девочку цвета луны.
1 "В сумерках" Поля Шабаса (фр.).
In Twilight
Twilight. A girl, of the moon colored,
Into the water slowly wades.
Quiet. Don’t torture with sleepy wave
Measured splashes of the oar.
All – like a naiad. Green are the eyes,
In water she blooms with a stalk.
Children who of the sun become sick,
To twilight – loyalty, praise.
Children – insane. With mirrors,
They are in love, with water, piano...
Mother has called from the balcony
Girl of the moon’s color.
ЭЛЬФОЧКА В ЗАЛЕ
Ане Калин
Запела рояль неразгаданно-нежно
Под гибкими ручками маленькой Ани.
За окнами мчались неясные сани,
На улицах было пустынно и снежно.
Воздушная эльфочка в детском наряде
Внимала тому, что лишь эльфочкам слышно.
Овеяли тонкое личико пышно
Пушистых кудрей беспокойные пряди.
В ней были движенья таинственно-хрупки.
-- Как будто старинный портрет перед вами!
От дум, что вовеки не скажешь словами,
Печально дрожали капризные губки.
И пела рояль, вдохновеньем согрета,
О сладостных чарах безбрежной печали,
И души меж звуков друг друга встречали,
И кто-то светло улыбался с портрета.
Внушали напевы: "Нет радости в страсти!
Усталое сердце, усни же, усни ты!"
И в сумерках зимних нам верилось власти
Единственной, странной царевны Аниты.
Little Elf in Hall
To Anya Kalin
Piano was singing tenderly and unsolved,
Under little Anya supple hands.
Outside the window unclear sleigh rushed,
On the street it was empty and it snowed.
The airy she-elf in child’s apparel
Fathomed only what was heard by she-elves.
With restless strands of fluffy curls
The hair enveloped her thin face.
In her were the movements secret, mysterious,
As an ancient portrait before thee!
From thoughts, that for century you won’t express,
Capricious lips trembled sadly.
And sang the piano, warmed with inspiration,
Of sweetness of charms of measureless sadness,
And souls met each other amid the sounds,
And from the portrait smiled someone.
Refrains suggested: “There’s no joy in passion!
Tired heart, sleep, sleep,” and in winter
Twilight we believe in the power
Of the only, the strange queen Anita.
ПАМЯТИ НИНЫ ДЖАВАХА
Всему внимая чутким ухом,
-- Так недоступна! Так нежна! --
Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.
Ей все казались странно-грубы:
Скрывая взор в тени углов,
Она без слов кривила губы
И ночью плакала без слов.
Бледнея гасли в небе зори,
Темнел огромный дортуар;
Ей снилось розовое Гори
В тени развесистых чинар...
Ax, не растет маслины ветка
Вдали от склона, где цвела!
И вот весной раскрылась клетка,
Метнулись в небо два крыла.
Как восковые -- ручки, лобик,
На бледном личике -- вопрос.
Тонул нарядно-белый гробик
В волнах душистых тубероз.
Умолкло сердце, что боролось...
Вокруг лампады, образа...
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!
Смерть окончанье -- лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!
Порвалась тоненькая нитка,
Испепелив, угас пожар...
Спи с миром, пленница-джигитка,
Спи с миром, крошка-сазандар.
Как наши радости убоги
Душе, что мукой зажжена!
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!
Memories of Nina Javach
Knowing all with precise ear,
So tender! Unapproachable!
She was with both face and spirit
In all things princessly and royal.
To her all seemed to be strange, rude:
Hiding in corner’s shade the sight,
She without words made the lips crooked
And without words she cried at night.
Pale dimmed into the sky the dawns, and
Your huge dormitory went black;
She dreamed of pink flame in
The shadows of the spreading planes.
Ah, do not grow the olive branches
Far from the slopes where they bloom!
And with the spring open the cages,
Into the heavens two wings zoomed.
As if from wax – the arms, the forehead,
Question – upon the pallid face.
Drowned the well-dressed and white coffin
Of fragrant tuberose in waves.
Silenced the heart, that once did struggle,
Around are icons and lampades...
And beauteous was the voice guttural,
And fiery had been the eyes!
Tale of the end is only story,
Beyond the grave deep is delight.
May for Caucasian woman
The cold ground be light!
The thin thread has been torn asunder,
Incinerating, the fire has dimmed...
Sleep in peace, lady prisoner,
Sleep in peace, the tiny queen.
How wretched are our delights, and
From soul, that with torment is incensed!
Oh yes, the gods did love you
Luminous-arrogant princess!
ПЛЕННИЦА
Она покоится на вышитых подушках,
Слегка взволнована мигающим лучом.
О чем загрезила? Задумалась о чем?
О новых платьях ли? О новых ли игрушках?
Шалунья-пленница томилась целый день
В покоях сумрачных тюрьмы Эскуриала.
От гнета пышного, от строгого хорала
Уводит в рай ее ночная тень.
Не лгали в книгах бледные виньеты:
Приоткрывается тяжелый балдахин,
И слышен смех звенящий мандолин,
И о любви вздыхают кастаньеты.
Склонив колено, ждет кудрявый паж
Ее, наследницы, чарующей улыбки.
Аллеи сумрачны, в бассейнах плещут рыбки
И ждет серебряный, тяжелый экипаж.
Но... грезы всe! Настанет миг расплаты;
От злой слезы ресницы дрогнет шелк,
И уж с утра про королевский долг
Начнут твердить суровые аббаты.
Prisoner
Upon the sown pillows she is resting,
Lightly disturbed by a flickering beam.
What is she thinking of? What are her dreams?
Of new toys, or of new dresses?
Minx-prisoner has languished for all day
In the Escurial jail’s dark twilight.
From luxurious oppression, from the strict chant
Into the heaven leads the shade of night.
Did not lie in the books the pale vignettes:
The heavy canopy opens wide,
And ringing laughter of the mandolin is heard
And of the love sigh castanets.
Bending his knee, awaits the curly page
For her, the heiress, smile bewitching.
Alleys are dark, in pool the fish splash
And waits a silver, heavy equipage.
But... all are dreams! Will come the time of payback:
The eyelids’ silk will reel, from evil tear
And from the morning about the king’ debt
Will start repeating the abbots severe.
СЕСТРЫ
"Car tout n'est que reve, o mа soeur!".1
Им ночью те же страны снились,
Их тайно мучил тот же смех,
И вот, узнав его меж всех,
Они вдвоем над ним склонились.
Над ним, любившим только древность,
Они вдвоем шепнули: "Ах !"...
Не шевельнулись в их сердцах
Ни удивление, ни ревность.
И рядом в нежности, как в злобе,
С рожденья чуждые мольбам,
К его задумчивым губам
Они прильнули обе... обе...
Сквозь сон ответил он: Люблю я!...
Раскрыл объятья -- зал был пуст!
Но даже смерти с бледных уст
Не смыть двойного поцелуя.
23-30 декабря 1909
1 "Ибо все лишь сон, о моя сестра!" (фр.).
Sisters
“Car tout n’est que reve, o mа soeur!”
All night of the lands they did dream,
And laughter secretly tormented,
And here, having recognized him,
They both above him bended.
O’er him, who only loved the past,
“Ah!” They both whispered
Did not awaken in their hearts
Neither jealousy nor surprise.
And near the tenderness, like malice,
At birth of the alien pleas,
Up to his pensive lips
They both snuggled up... both...
“I love!” - In sleep he gave response..
The hall was empty - opened his arms!
But even death from the pale lips
Cannot erase the double kiss.
НА ПРОЩАНЬЕ
Mein Herz tragt schwere Ketten
Die Du mir angelegt.
Ich mocht' mein Leben wetten,
Dass Keine schwerer tragt1
Франкфуртская песенка.
Мы оба любили, как дети,
Дразня, испытуя, играя,
Но кто-то недобрые сети
Расставил, улыбку тая, --
И вот мы у пристани оба,
Не ведав желанного рая,
Но знай, что без слов и до гроба
Я сердцем пребуду -- твоя.
Ты все мне поведал -- так рано!
Я все разгадала -- так поздно!
В сердцах наших вечная рана,
В глазах молчаливый вопрос,
Земная пустыня бескрайна,
Высокое небо беззвездно,
Подслушана нежная тайна,
И властен навеки мороз.
Я буду беседовать с тенью!
Мой милый, забыть нету мочи!
Твой образ недвижен под сенью
Моих опустившихся век...
Темнеет... Захлопнули ставни,
На всем приближение ночи...
Люблю тебя, призрачно-давний,
Тебя одного -- и навек!
4-9 января 1910
* 1. (нем.)
"Мое сердце в тяжелых оковах,
которыми ты его опутал.
Клянусь жизнью,
ни у кого нет цепей тяжелее."
On Parting
Mein Herz tragt schwere Ketten
Die Du mir angelegt.
Ich mocht' mein Leben wetten,
Dass Keine schwerer tragt
- Frankfurt song
Teasing and tempting and playing
We loved like children, us both
But somebody, hiding a smile,
Set up the ungentle nets –
And here we are at the harbor,
Not seeing the wished-for abodes,
But knowing that I will be yours
In the heart, without words, until death.
You told me of all things – so early!
I guessed them so late! In our hearts
A wound is eternal, a silent
Question exists in our eyes,
The desert on earth is so endless,
The heaven, so high, has no stars,
Revealed is the tender secret,
And frost rules for centuries.
I will talk to shades! O my dear,
To forget you I do not have might,
Your visage can’t move under shadow
Of eyelids gone over my eyes...
It’s darkening... Shutters have closed,
On all things descending is night...
I love you, one ghostly-eternal,
And only you – and always!
PERPETUUM MOBILE
Как звезды меркнут понемногу
В сияньи солнца золотом,
К нам другу друг давал дорогу,
Осенним делаясь листом,
-- И каждый нес свою тревогу
В наш без того тревожный дом.
Мы всех приветствием встречали,
Шли без забот на каждый пир,
Одной улыбкой отвечали
На бубна звон и рокот лир,
-- И каждый нес свои печали
В наш без того печальный мир.
Поэты, рыцари, аскеты,
Мудрец-филолог с грудой книг...
Вдруг за лампадой -- блеск ракеты!
За проповедником -- шутник!
-- И каждый нес свои букеты
В наш без того большой цветник.
Perpetuum Mobile
As the stars fade, one by one,
Under the golden shine of sun,
We gave to one another the road,
Turning to leaf of autumn,
And every one took trouble, his own,
In our without it dangerous home.
Each one of them with greeting we met,
Without worries went to feast,
With single smile we all did answer
The boom of tambourine and lyre,
And every one carried the sadness
In our sad world without this.
Poets, knights and the ascetics,
With much books, wise man – philologist...
Beyond the lamp – shining of rocket!
Joker – beyond the prophet!
And each one took his bouquets
Into our big business without it.
СЛЕДУЮЩЕМУ
Quasi unа fantasia1.
Нежные ласки тебе уготованы
Добрых сестричек.
Ждем тебя, ждем тебя, принц заколдованный
Песнями птичек.
Взрос ты, вспоенная солнышком веточка,
Рая явленье,
Нежный как девушка, тихий как деточка,
Весь -- удивленье.
Скажут не раз: "Эти сестры изменчивы
В каждом ответе!"
-- С дерзким надменны мы, с робким застенчивы,
С мальчиком -- дети.
Любим, как ты, мы березки, проталинки,
Таянье тучек.
Любим и сказки, о глупенький, маленький
Бабушкин внучек!
Жалобен ветер, весну вспоминающий...
В небе алмазы...
Ждем тебя, ждем тебя, жизни не знающий,
Голубоглазый!
1 Сплошь фантазия (лат.).
* Перевод неточный: "как бы фантазия" (итал.) -- С.В.
To the Next One
Quasi unа fantasia.
Tender caresses of kind little sisters
Are ready for you.
With the birds’ songs, O the charmed prince,
We’re waiting for you.
Branch drunk with sun, you grew, visage of heaven
Before my eyes.
Like a girl tender, like a child quiet,
All – surprise.
They’ll often say: “These sisters are treacherous
In each reply!”
Cocky with daring ones, kids with a boy, timid
With someone shy.
We love, like you, melting clouds and birches
And melted snow.
We love the tales about grandmother’s daughters,
Little and slow!
Pitiful is the wind, spring remembering,
Gems in the skies..
We wait for you, one that knows nothing of life,
And has blue eyes!
МАМА В САДУ
Гале Дьяконовой
Мама стала на колени
Перед ним в траве.
Солнце пляшет на прическе,
На голубенькой матроске,
На кудрявой голове.
Только там, за домом, тени...
Маме хочется гвоздику
Крошке приколоть, --
Оттого она присела.
Руки белы, платье бело...
Льнут к ней травы вплоть.
-- Пальцы только мнут гвоздику. --
Мальчик светлую головку
Опустил на грудь.
-- "Не вертись, дружок, стой прямо!"
Что-то очень медлит мама!
Как бы улизнуть
Ищет маленький уловку.
Мама плачет. На колени
Ей упал цветок.
Солнце нежит взгляд и листья,
Золотит незримой кистью
Каждый лепесток.
-- Только там, за домом, тени..
Mother in the Garden
Mother got down on her knees
Before him in the grass.
In the hairstyle sun does dance,
On the blue sailor suit,
On the curly head.
There are shadows behind the house.
Mother wants the baby
With pin to pin, –
For this she sat down.
White dress, and white arms...
Clings fully to her grass.
Only fingers crumple a carnation.
The boy hung his luminous head
Upon his chest.
“Don’t return, friend, stand straight!”
But the mother is running late!
Only to sneak away
The little one seeks to trick instead.
Mother is crying. The flower
Has fallen on her knees,
The sun dotes upon the leaves,
With invisible brushes
Each petal is painted gold.
There are shadows behind the home.
ЛУЧ СЕРЕБРИСТЫЙ
Эхо стонало, шумела река,
Ливень стучал тяжело,
Луч серебристый пронзил облака.
Им любовались мы долго, пока
Солнышко, солнце взошло!
Silver Ray
Echo was moaning, the river made noise,
Heavily pounded rain,
Silver ray pierced through the clouds.
We had admired it for a time
As sun, as sun rose!
МАМА НА ЛУГУ
Вы бродили с мамой на лугу
И тебе она шепнула: "Милый!
Кончен день, и жить во мне нет силы.
Мальчик, знай, что даже из могилы
Я тебя, как прежде, берегу!"
Ты тихонько опустил глаза,
Колокольчики в руке сжимая.
Все цвело и пело в вечер мая...
Ты не поднял глазок, понимая,
Что смутит ее твоя слеза.
Чуть вдали завиделись балкон,
Старый сад и окна белой дачи,
Зашептала мама в горьком плаче:
"Мой дружок! Ведь мне нельзя иначе,
До конца лишь сердце нам закон!"
Не грусти! Ей смерть была легка:
Смерть для женщин лучшая находка!
Здесь дремать мешала ей решетка,
А теперь она уснула кротко
Там, в саду, где Бог и облака.
Mother on the Meadow
We were wandering with mother on the meadow.
And she whispered to you: “Dear,
Day is done, and to live I have no power.
Know, boy, that I will keep, like earlier,
You from the cemetery.”
And his eyes silently he lowered,
In his hands little bells squeezing,
All bloomed and sang in the May evening...
You didn’t raise the eyes, fathoming
That will embarrass her your tear.
A bit afar a balcony they saw,
Old garden windows of white house,
The mother whispered in bitter crying
“My friend! I can’t do another path,
The law is till end of heart for us!”
Don’t grieve! For her the death was light:
Death for the woman is the best thing to find!
Here is the lattice for her dreaming,
And quickly she fell sleeping
In garden where there’s clouds and God.
ВТРОЕМ
-- "Мы никого так"...
-- "Мы никогда так"...
-- "Ну, что же? Кончайте"...
27-го декабря 1909 г.
Горькой расплаты, забвенья ль вино, --
Чашу мы выпьем до дна!
Эта ли? та ли? Не все ли равно!
Нить навсегда создана.
Сладко усталой прильнуть голове
Справа и слева -- к плечу.
Знаю одно лишь: сегодня их две!
Большего знать не хочу.
Обе изменчивы, обе нежны,
Тот же задор в голосах,
Той же тоскою огни зажжены
В слишком похожих глазах...
Тише, сестрички! Мы будем молчать,
Души без слова сольем.
Как неизведано утро встречать
В детской, прижавшись, втроем...
Розовый отсвет на зимнем окне,
Утренний тает туман,
Девочки крепко прижались ко мне...
О, какой сладкий обман!
In Three
“We do not do this to anyone”
“We never do this”
“Well, so? Finish”
27 December 1909
Bitter payback, oblivion or wine –
Do we drink till the bottom of cup?
This one? Or that one? Is it not the same!
Thread has forever been made up.
It is sweet to snuggle with tired head
Right and left – to the shoulder.
I know but this: There are two today!
The big one, I don’t want to know.
Both are changeable, both are tender,
In voices there is fervor,
Eyes of the passerby, I proclaim,
Are lit by familiar longing’s flame.
Quiet, sisters! We will be quiet,
Without words we’ll merge the soul.
How it’s unknown the morning to greet
With childhood, pressed, three in all...
Reflection of rose on the winter window,
Morning fog melts by and by,
Girls have firmly pressed down on me...
Oh, how sweet is the lie!
МУКА' И МУ'КА
-- "Все перемелется, будет мукой!"
Люди утешены этой наукой.
Станет мукою, что было тоской?
Нет, лучше мукой!
Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над скукой.
Все перемелется? Будет мукой?
Нет, лучше мукой!
Flour and Torment
Ed. In Russian word for “flour” is same as word for “torment.”
“All will be ground up, it will be flour!”
People with this console.
It will be flour, that was angst before?
No, better torment!
People, mark: We live in angst as before,
Only in angst we conquer boredom.
All will be ground up? All will be flour?
No, better torment!
ОШИБКА
Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой -- она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.
Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.
Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль --
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!
Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: "Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!"
Твоя любовь была такой ошибкой, --
Но без любви мы гибнем. Чародей!
Error
When snowflake, that is lightly flying,
Like star on a ring having fallen,
You take with hand – one snowflake melting,
And airiness to it can’t return.
When captivated by transparency of jellyfish,
We will touch her with whim of hands,
She, like a prisoner, was bound,
Suddenly turns pale and perishes.
When we want in the wandering moths
To see not dream, but earthly truth withdrawn –
Where is their apparel? From them on our fingers
Is painted the dust of the dawn!
Leave flight to snowflakes and moths
And do not kill jellyfish in the sand!
You cannot catch the dream with your fingers,
You cannot hold the dream with your hands!
You cannot that, with your blurry sorrow,
Say: “Let be passion! Madness’s sorrow, rage!”
Your love was such an error –
But without love we’re dying. The mage!
КАТОК РАСТАЯЛ
..."но ведь есть каток"...
Письмо 17 января 1910 г.
Каток растаял... Не услада
За зимней тишью стук колес.
Душе весеннего не надо
И жалко зимнего до слез.
Зимою грусть была едина...
Вдруг новый образ встанет... Чей?
Душа людская -- та же льдина
И так же тает от лучей.
Пусть в желтых лютиках пригорок!
Пусть смел снежинку лепесток!
-- Душе капризной странно дорог
Как сон растаявший каток...
Ice Ring Melting
Ice ring has melted.. sound of wheels
Is not for calm delight of winter.
The soul in springtime does not need
And winter’s pitiful to tears.
In winter sorrow was alone...
Suddenly new likeness – whose?
The soul is peopled – the ice floe –
The same one – melts from sun’s rays.
May hillock be in yellow flowers!
May petal blow the snow away!
To the capricious soul is dear
The melting ring, like dream, today.
ВСТРЕЧА
..."есть встречи случайные"...
Из дорогого письма.
Гаснул вечер, как мы умиленный
Этим первым весенним теплом.
Был тревожен Арбат оживленный;
Добрый ветер с участливой лаской
Нас касался усталым крылом.
В наших душах, воспитанных сказкой,
Тихо плакала грусть о былом.
Он прошел -- так нежданно! так спешно! --
Тот, кто прежде помог бы всему.
А вдали чередой безутешно
Фонарей лучезарные точки
Загорались сквозь легкую тьму...
Все кругом покупали цветочки,
Мы купили букетик... К чему?
В небесах фиолетово-алых
Тихо вянул неведомый сад.
Как спастись от тревог запоздалых?
Все вернулось. На миг ли? На много ль?
Мы глядели без слов на закат,
И кивал нам задумчивый Гоголь
С пьедестала, как горестный брат.
Meeting
“there are accidental meetings”
- From dear letter
Dims the evening, like us touched
By the first heat of the spring.
Was disturbed the lively Arbat:
With warm tenderness the kind wind
Touched us with the tired wing.
In our – raised on fairytale – souls,
Quietly wept of the past the sorrow.
He has passed – so fast! So unexpected!
He, who was willing to help all.
And afar in a row, unconsoled,
The radiant rays of the lights
Shine through light darkness of night...
All around have bought flowers,
We have bought a bouquet... what for?
In the violet-scarlet heavens
Quietly wilted the unknown garden.
How to save of belated threats?
All returned. For a moment? For long?
We awaited the dusk with no words,
And nodded the thoughtful Gogol
Like a brother, sad, from pedestal...
БЫВШЕМУ ЧАРОДЕЮ
Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.
-"Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!"
Нет, ненавистна мне надменность фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только жаль.
Стенами темных слов, растущими во мраке,
Нас, нет, -- не разлучить! К замкам найдем ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет всe в ночи.
Свободный и один, вдали от тесных рамок,
Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,
И из воздушных строк возникнет стройный замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!
-- "Погрешности прощать прекрасно, да, но эту --
Нельзя: культура, честь, порядочность... О нет".
-- Пусть это скажут все. Я не судья поэту,
И можно всe простить за плачущий сонет!
To Former Mage
Your heart is torn by angst, sowing in best the doubt.
“Throw stone, do not spare! I wait, more pained with sting!”
No, arrogance of pharisees is hateful to me
I only pity you, and I love those who sin.
With walls of the dark words, growing in the darkness,
Us, no – we cannot part! The palace key we’ll find
And bravely we will give the mysterious markers
To one another, when all sleep in the night.
And all alone and free, afar from framework close,
You will again return with wealthy rook to us,
And from the airy lines will rise the slender palace,
And he will sigh who dared to judge the poets!
“Forgiveness of the sins is beautiful, but this one –
I cannot: Culture, honor, decency... Oh no!”
And can we all forgive the weeping of the sonnet,
Let all be saying so. I do not judge the poet!
ЧАРОДЕЮ
Рот как кровь, а глаза зелены,
И улыбка измученно-злая...
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.
Над тобою и днем не слабели
В дальнем детстве сказанья ночей,
Оттого ты с рожденья -- ничей,
Оттого ты любил -- с колыбели.
О, как многих любил ты, поэт:
Темнооких, светло-белокурых,
И надменных, и нежных, и хмурых,
В них вселяя свой собственный бред.
Но забвение, ах, на груди ли?
Есть ли чары в земных голосах?
Исчезая, как дым в небесах,
Уходили они, уходили.
Вечный гость на чужом берегу,
Ты замучен серебряным рогом...
О, я знаю о многом, о многом,
Но откуда-сказать не могу.
Оттого тебе искры бокала
И дурман наслаждений бледны:
Ты возлюбленный Девы-Луны,
Ты из тех, что Луна приласкала.
To Mage
Mouth like blood, and the eyes are green,
And a tortured and angry smile...
No, you won’t hide, now understood I:
You are beloved of the pale Moon.
Over you would not weaken daily
In far-off childhood the sayings of night,
For that reason from birth – you’re no one’s,
For that reason – since the cradle you loved.
O, poet, you loved how many:
Ones dark-eyed, ones with blond hair,
And the arrogant, somber and tender,
In them instilling insanity.
And oblivion, ah, is it on the chest?
Are there charms in the voices of earth?
Disappearing, like smoke in the heavens,
They went past, they went past.
Eternal guest on the alien shore,
You are tormented by silver horn...
I know of much, of much in all,
But from where – I cannot tell.
For that reason your sparks of glasses
And the drug of enjoyment is pale:
You are beloved of the Moon-Girl,
You are one whom Moon caresses.
В ЧУЖОЙ ЛАГЕРЬ
"Да, для вас наша жизнь
действительно в тумане".
Разговор 20-го декабря 1909 г.
Ах, вы не братья, нет, не братья!
Пришли из тьмы, ушли в туман...
Для нас безумные объятья
Еще неведомый дурман.
Пока вы рядом -- смех и шутки,
Но чуть умолкнули шаги,
Уж ваши речи странно-жутки,
И чует сердце: вы враги.
Сильны во всем, надменны даже,
Меняясь вечно, те, не те --
При ярком свете мы на страже,
Но мы бессильны -- в темноте!
Нас вальс и вечер -- всe тревожит,
В нас вечно рвется счастья нить...
Неотвратимого не может,
Ничто не сможет отклонить!
Тоска по книге, вешний запах,
Оркестра пение вдали --
И мы со вздохом в темных лапах,
Сожжем, тоскуя, корабли.
Но знайте: в миг, когда без силы
И нас застанет страсти ад,
Мы потому прошепчем: "Милый!"
Что будет розовым закат.
In Alien Camp
“Yes, for us our life is really in fog”
Conversation December 20 1909.
Ah, you're not brothers, no, not brothers!
Came out of dark, left with the fog...
For us of the insane caresses
Is the unbeknownst dope.
While you are here – jokes, laughter,
But then the steps went quiet,
Your speeches are strange and awful,
And – “You are foes” – intuits heart.
Strong in all things, even arrogant,
Eternally changing, these, not these -
We are with the bright light on guard,
But in darkness we are powerless!
We are by waltz and evening troubled,
In us always tears happiness' thread...
The inescapable one cannot,
Nobody can such one reject!
Nostalgia for books, smell of springtime,
Orchestra's singing from afar -
And we are in dark paws while sighing,
We burn ships from nostalgia.
But know: In moment, where with without power
Hell of passion will reach us yet,
For this we will then whisper: “Dear!”
Wherefore pink will be the sunset.
АНЖЕЛИКА
Темной капеллы, где плачет орган,
Близости кроткого лика!..
Счастья земного мне чужд ураган:
Я -- Анжелика.
Тихое пенье звучит в унисон,
Окон неясны разводы,
Жизнью моей овладели, как сон,
Стройные своды.
Взор мой и в детстве туда ускользал,
Он городами измучен.
Скучен мне говор и блещущий зал,
Мир мне -- так скучен!
Кто-то пред Девой затеплил свечу,
(Ждет исцеленья ль больная?)
Вот отчего я меж вами молчу:
Вся я -- иная.
Сладостна слабость опущенных рук,
Всякая скорбь здесь легка мне.
Плющ темнолиственный обнял как друг
Старые камни;
Бело и розово, словно миндаль,
Здесь расцвела повилика...
Счастья не надо. Мне мира не жаль:
Я -- Анжелика.
Angelique
Near is the meek image of the dark chapel
Where the organ does weep!
Alien to me is earthly joy.
I'm Angelique.
Quiet singing in unison sounds,
Unclear are the windows, it seems,
Elegant vaults have taken control
Of my life like dreams.
My sight in childhood slipped away there,
It's tormented by the towns.
Talk and the shining hall bore me indeed
And the world wears me down.
Someone lit candles before the Virgin.
(Does the sick healing await?)
This is the reason I'm silent midst you:
I'm different all the way.
Sweet is the weakness of arms relaxed,
Light to me here is all woe.
Dark-leafed ivy, as if they were friends
Embraced the stones;
Grass has blossomed here all the way
Like almond, white and pink...
I need no joy. I don't pity the world:
I'm Angelique.
ДОБРЫЙ КОЛДУН
Всe видит, всe знает твой мудрый зрачок,
Сердца тебе ясны, как травы.
Зачем ты меж нами, лесной старичок,
Колдун безобидно-лукавый?
Душою до гроба застенчиво-юн,
Живешь, упоен небосводом.
Зачем ты меж нами, лукавый колдун,
Весь пахнущий лесом и медом?
Как ранние зори покинуть ты мог,
Заросшие маком полянки,
И старенький улей, и серый дымок,
Встающий над крышей землянки?
Как мог променять ты любимых зверей,
Свой лес, где цветет Небылица,
На мир экипажей, трамваев, дверей,
На дружески-скучные лица?
Вернись: без тебя не горят светляки,
Не шепчутся темные елки,
Без ласково-твердой хозяйской руки
Скучают мохнатые пчелки.
Поверь мне: меж нами никто не поймет,
Как сладок черемухи запах.
Не медли, а то не остался бы мед
В невежливых мишкиных лапах!
Кто снадобье знает, колдун, как не ты,
Чтоб вылечить зверя иль беса?
Уйди, старичок, от людской суеты
Под своды родимого леса!
Kind Sorcerer
To your wise pupil all's visible, known,
Like herbs hearts to you are clear.
Why are you between us, forest old man,
Innocent-sly sorcerer?
With soul at the coffin young and shy
You live, intoxicated by sky.
Why are you between us, you sorcerer sly,
Smelling of forests and honey?
You could not leave behind your early dawns,
Meadows with poppies overgrown,
And the gray smoke, and old beehive
Rising the roof of the dugout above?
How could the beloved beasts you have changed,
Your forest, where blossom the flowers,
To world of doors, trams and carriages,
To friendly and boring faces?
Return: Without you fireworks do not shine,
Don't whisper the dark fir trees,
Without tender and hard master's hand
Are bored the fuzzy bees.
Believe me: between us no one will understand,
How sweet is the smell of cherry.
Don't tarry, or honey will not remain
In the rude paws of the bear!
Who but you, sorcerer, knows the potion,
To cure the demon or the beast?
Depart from man's hustle and bustle, old man,
Under the vaults of the dear forest!
ПОТОМОК ШВЕДСКИХ КОРОЛЕЙ
О, вы, кому всего милей
Победоносные аккорды, --
Падите ниц! Пред вами гордый
Потомок шведских королей.
Мой славный род -- моя отрава!
Я от тоски сгораю -- весь!
Падите ниц: пред вами здесь
Потомок славного Густава.
С надменной думой на лице
В своем мирке невинно-детском
Я о престоле грезил шведском,
О войнах, казнях и венце.
В моих глазах тоской о чуде
Такая ненависть зажглась,
Что этих слишком гневных глаз,
Не вынося, боялись люди.
Теперь я бледен стал и слаб,
Я пленник самой горькой боли,
Я призрак утренний -- не боле...
Но каждый враг мне, кто не раб!
Вспоен легендой дорогою,
Умру, легенды паладин,
И мой привет для всех один:
"Ты мог бы быть моим слугою!"
Descendant of Swedish Kings
O you, to whom are dear
The chords of victory -
Fall down prostate! Before you is here
Proud descendant of Swedish kings.
My glorious race – it is my poison!
I burn from longing – all the way!
Before you is - fall down prostate -
Glorious Gustav’s descendent.
With a conceited thought
On face of my innocent-childish world
I dreamt of Swedish throne,
Of wars, executioners and crown.
With longing for miracle
Such hatred burned within my eyes,
That of these too wrathful eyes
Not enduring, feared the people.
Now weak and pale I became,
I’m prisoner of bitter pain,
I am the morning ghost – no more...
But each who isn't a slave is foe!
Drunk with the most dear legend,
I'll die, the legend's paladin,
And my greeting for all is one:
“You my servant would have been!”
НЕДОУМЕНИЕ
Как не стыдно! Ты, такой не робкий,
Ты, в стихах поющий новолунье,
И дриад, и глохнущие тропки, --
Испугался маленькой колдуньи!
Испугался глаз ее янтарных,
Этих детских, слишком алых губок,
Убоявшись чар ее коварных,
Не посмел испить шипящий кубок?
Был испуган пламенной отравой
Светлых глаз, где только искры видно?
Испугался девочки кудрявой?
О, поэт, тебе да будет стыдно!
Bewilderment
How not ashamed! You, so not shy,
You, singing new moon in poems,
And dryads, and deaf paths -
Was frightened little sorceress!
Has been afraid her amber eye,
Of these lips, childish and too scarlet,
Of her cunning charms she did affright,
Couldn’t drink from effervescent goblet?
Was affrighted of the flaming bane
Of light eyes, where only spark we find?
Of a curly-headed girl was he afraid?
Oh, poet, you won’t be ashamed!
ОБРЕЧЕННАЯ
Бледные ручки коснулись рояля
Медленно, словно без сил.
Звуки запели, томленьем печаля.
Кто твои думы смутил,
Бледная девушка, там, у рояля?
Тот, кто следит за тобой,
-- Словно акула за маленькой рыбкой-
Он твоей будет судьбой!
И не о добром он мыслит с улыбкой,
Тот, кто стоит за тобой.
С радостным видом хлопочут родные:
Дочка -- невеста! Их дочь!
Если и снились ей грезы иные, --
Грезы развеются в ночь!
С радостным видом хлопочут родные.
Светлая церковь, кольцо,
Шум, поздравления, с образом мальчик..
Девушка скрыла лицо,
Смотрит с тоскою на узенький пальчик,
Где загорится кольцо.
Doomed
Grand piano was touched by pale hands,
Slowly, as if lacking strength.
Sounds began to sing with languor of sadness.
Who has your thought confused,
Pale girl at the grand piano?
He who monitors
You, like shark after little fish -
He will be the fortune of yours!
And not of good with smile he thinks,
He, who monitors
You.
With glad look the relatives bustle:
Daughter – a bride! Their daughter!
If she is dreaming the dreams other
Dreams in the night are scattered!
With glad look the relatives bustle.
The light church, the ring,
Noise, congratulations, boy with likeness,
The girl her face had hid,
She looks at the narrow finger with distress,
Where on fire has caught the ring.
* * * * *
На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
Чтоб только не видел ваш радостный взор
Во всяком прохожем судью.
Бегите на волю, в долины, в поля,
На травке танцуйте легко
И пейте, как резвые дети шаля,
Из кружек больших молоко.
О, ты, что впервые смущенно влюблен,
Доверься превратностям грез!
Беги с ней на волю, под ветлы, под клен,
Под юную зелень берез;
Пасите на розовых склонах стада,
Внимайте журчанию струй;
И друга, шалунья, ты здесь без стыда
В красивые губы целуй!
Кто юному счастью прошепчет укор?
Кто скажет: "Пора!" забытью?
-- На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
* * * * *
To sun, to the wind, to the free space
Carry your love away!
Only the judge cannot see in each
Passerby your look of joy.
Run to the freedom, in valleys, in fields,
Dance lightly on the grass
And drink, like playful and naughty kids,
Milk from the large cups.
Oh, you, who at once loved confusedly,
Trust the mutation of dreams!
Run with her to freedom, under maples and willows,
Under the young birches green;
Feed under pink slopes the flock,
Mind the murmur of streams;
And you here without shame your friend, minx,
Kiss on the beautiful lips!
Who will reproach the youthful gladness?
Who will tell oblivion, “It's time!”
Carry away your love to free space,
To the wind and the sun!
ОТ ЧЕТЫРЕХ ДО СЕМИ
В сердце, как в зеркале, тень,
Скучно одной -- и с людьми...
Медленно тянется день
От четырех до семи!
К людям не надо -- солгут,
В сумерках каждый жесток.
Хочется плакать мне. В жгут
Пальцы скрутили платок.
Если обидишь -- прощу,
Только меня не томи!
-- Я бесконечно грущу
От четырех до семи.
From Four to Seven
Like in a mirror, there's shade in the heart
I'm bored alone - and with men...
Slowly drags the light of the day
From four till seven!
Everybody is cruel in the dusk,
Don't go to people - they'll lie.
Fingers have wound into a knot
The kerchief. I want to cry.
Only don't torture me so,
If you hurt me I'll forgive!
From four till seven o'clock
I endlessly grieve.
ВОЛЕЙ ЛУНЫ
Мы выходим из столовой
Тем же шагом, как вчера:
В зале облачно-лиловой
Безутешны вечера!
Здесь на всем оттенок давний,
Горе всюду прилегло,
Но пока открыты ставни,
Будет облачно-светло.
Всюду ласка легкой пыли.
(Что послушней? Что нежней?)
Те, ушедшие, любили
Рисовать ручонкой в ней.
Этих маленьких ручонок
Ждут рояль и зеркала.
Был рояль когда-то звонок!
Зала радостна была!
Люстра, клавиш -- всe звенело,
Увлекаясь их игрой...
Хлопнул ставень -- потемнело,
Закрывается второй...
Кто там шепчет еле-еле?
Или ведоме не мертво?
Это струйкой льется в щели
Лунной ночи колдовство.
В зеркалах при лунном свете
Снова жив огонь зрачков,
И недвижен на паркете
След остывших башмачков.
With Will of Moon
Cafeteria we are leaving
With same step as yesterday:
In the cloudy-violet hallway
Evenings are disconsolate!
Here for all the ancient tone,
Sorrow lay down in all sight,
But for now shutters are open,
As if they were cloudy-light.
Everywhere, tenderness of light dust.
(Who's more obedient? Who's more tender?)
You, that left, have loved
To draw with a hand in her.
Let the mirror and the piano
Await these hands so small.
Let the piano be resounding!
She was joyful of the hall!
Chandelier, keys – all were ringing,
By their game carried away...
And the second one has closed,
It grew darker - shutters slammed...
Who to you barely whispers?
Or to death who us did guide?
With this line pours into crevasse
Sorcery of moonlit night.
In the mirrors under moonlight
Soon will light the fire of eyes,
And invisible on hardwood
Is the trace of the chilled shoes.
ROUGE ЕТ BLEUE
Девочка в красном и девочка в синем
Вместе гуляли в саду.
-- "Знаешь, Алина, мы платьица скинем,
Будем купаться в пруду?".
Пальчиком тонким грозя,
Строго ответила девочка в синем:
-- "Мама сказала -- нельзя".
====
Девушка в красном и девушка в синем
Вечером шли вдоль межи.
-- "Хочешь, Алина, все бросим, все кинем,
Хочешь, уедем? Скажи!"
Вздохом сквозь вешний туман
Грустно ответила девушка в синем:
-- "Полно! ведь жизнь -- не роман"...
===
Женщина в красном и женщина в синем
Шли по аллее вдвоем.
-- "Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем
Пленницы в счастье своем"...
С полуулыбкой из тьмы
Горько ответила женщина в синем:
-- "Что же? Ведь женщины мы!"
1 Красное и голубое (фр.).
Rouge Et Bleue
Girl in the red dress and girl in the blue dress
Together in garden walked.
“Know, Alina, we'll throw off our dresses,
Will we swim in the pond?”
Threatening with the thin finger,
The girl in blue strictly said:
“Mother said no.”
=====
Girl in the red dress and girl in the blue dress
In the evening past boundaries walked.
“Do you want, Alina, we'll cast away all things,
Do you want, we'll leave? Talk!”
Girl in blue responded:
With a sigh through the fog vernal.
“Full! Life is not a novel”…
=====
Woman in red dress and woman in blue dress
Walked in alley together.
“See, Alina, we'll fade, we will freeze
In our happiness prisoners”...
With half-smile in the darkness
Bitterly the woman in blue answered:
“What? We are ladies!”
СТОЛОВАЯ
Столовая, четыре раза в день
Миришь на миг во всем друг друга чуждых.
Здесь разговор о самых скучных нуждах,
Безмолвен тот, кому ответить лень.
Все неустойчиво, недружелюбно, ломко,
Тарелок стук... Беседа коротка:
-- "Хотела в семь она придти с катка?"
-- "Нет, к девяти", -- ответит экономка.
Звонок. -- "Нас нет: уехали, скажи!"
-- "Сегодня мы обедаем без света"...
Вновь тишина, не ждущая ответа;
Ведут беседу с вилками ножи.
-- "Все кончили? Анюта, на тарелки!"
Враждебный тон в негромких голосах,
И все глядят, как на стенных часах
Одна другую догоняют стрелки.
Роняют стул... Торопятся шаги...
Прощай, о мир из-за тарелки супа!
Благодарят за пропитанье скупо
И вновь расходятся -- до ужина враги.
Cafeteria
Cafeteria, four times a day
You reconcile the strangers for a moment.
Here is a talk of distresses most boring,
Silent is he, who’s too lazy to say.
All is unstable, unfriendly, brittle,
Knocking on plates... conversation is short:
“Did she at seven to come to the ring want?”
“No, at nine” - answered the housekeeper.
Ring. “We are not here: we have left, do talk!”
“Today with no light we have a dinner!”
Again the silence, that does not want the answer;
The knives have conversation with the forks.
“All finished? Anya, to the plates!”
A hostile tone in not-too-loud voices
And all stare, as on the wall timepiece
The arrows another are chasing one after the next.
Hurry the steps... they are dropping the chair...
Farewell, o world of soup from the plate!
Stingily of the subsistence they thank
And then disperse – enemies till dinner.
ПАСХА В АПРЕЛЕ
Звон колокольный и яйца на блюде
Радостью душу согрели.
Что лучезарней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Травку ласкают лучи, догорая,
С улицы фраз отголоски...
Тихо брожу от крыльца до сарая,
Меряю доски.
В небе, как зарево, внешняя зорька,
Волны пасхального звона...
Вот у соседей заплакал так горько
Звук граммофона,
Вторят ему бесконечно-уныло
Взвизги гармоники с кухни...
Многое было, ах, многое было...
Прошлое, рухни!
Нет, не помогут и яйца на блюде!
Поздно... Лучи догорели...
Что безнадежней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Easter in April
Eggs on a plate warmed the soul with delight
And ringing of bells.
What is more radiant than Easter in April,
People, pray tell?
Rays are caressing the grass, from the street
Phrases and words...
Quietly I wander from porch to the barn,
Measuring boards.
Waves of Easter ringing, external dawn,
Like glow in the sky,
Sound of a gramophone of our neighbors
Bitterly cries,
From kitchen follows it endlessly woeful
Harmonica's sound,
Much has gone on, oh yes much has gone on..
The past, fall down!
No, I don't get help from eggs on the dish!
It's late... Gone are the rays..
What is more hopeless than Easter in April,
People, please say?
СКАЗКИ СОЛОВЬЕВА
О, эта молодость земная!
Все так старо -- и все так ново!
У приоткрытого окна я
Читаю сказки Соловьева.
Я не дышу -- в них все так зыбко!
Вдруг вздохом призраки развею?
Неосторожная улыбка
Спугнет волшебника и фею.
Порою смерть -- как будто ласка,
Порою жить -- почти неловко!
Блаженство в смерти, Звездоглазка!
Что жизнь, Жемчужная Головка?
Не лучше ль уличного шума
Зеленый пруд, где гнутся лозы?
И темной власти Чернодума
Не лучше ль сон Апрельской Розы?
Вдруг чей-то шепот: "Вечно в жмурки
Играть с действительностью вредно.
Настанет вечер, и бесследно
Растают в пламени Снегурки!
Все сны апрельской благодати
Июльский вечер уничтожит".
-- О, ты, кто мудр -- и так некстати! --
Я не сержусь. Ты прав, быть может...
Ты прав! Здесь сны не много значат,
Здесь лжет и сон, не только слово...
Но, если хочешь знать, как плачут,
Читай в апреле Соловьева!
Tales of Solovyov
O, this is the youth of earth!
All is old – and all is new!
I read tales of Solovyov
At the barely open window.
I don't breathe – in them all's unsteady!
Ghosts with sigh I will dispel?
Will affrighted be mage and fairy
Of the careless smile.
At times death – like tenderness,
At times life – almost awkward!
Bliss in death, you one of green eyes?
What is life, you Pearly Head?
No better than the street noise
Is the green pond, where bend the vines?
In the Dark Thinker’s dark powers
Is not better sleep of April Rose?
Suddenly whisper: “Forever in buff of blind
Man's it is harmful to play with the real.
Evening will come, and without trail
Will melt in fire the Snowgirls!
All dreams of April abundance
Will vitiate the July night.”
O, you who are wise – out of place!
I'm not angry. Maybe you are right...
You are right! Dreams don't mean a lot here,
Here lies the dream, not only word...
But, if you want to know, how they cry,
In April read Solovyov!
КАРТИНКА С КОНФЕТЫ
На губках смех, в сердечке благодать,
Которую ни светских правил стужа,
Ни мненья лед не властны заковать.
Как сладко жить! Как сладко танцевать
В семнадцать лет под добрым взглядом мужа!
То кавалеру даст, смеясь, цветок,
То, не смутясь, подсядет к злым старухам,
Твердит о долге, теребя платок.
И страшно мил упрямый завиток
Густых волос над этим детским ухом.
Как сладко жить: удачен туалет,
Прическа сделана рукой искусной,
Любимый муж, успех, семнадцать лет...
Как сладко жить! Вдруг блестки эполет
И чей-то взор неумолимо-грустный.
О, ей знаком бессильно-нежный рот,
Знакомы ей нахмуренные брови
И этот взгляд... Пред ней тот прежний, тот,
Сказавший ей в слезах под Новый Год:
-- "Умру без слов при вашем первом слове!"
Куда исчез когда-то яркий гнев?
Ведь это он, ее любимый, первый!
Уж шепчет муж сквозь медленный напев:
-- "Да ты больна?" Немного побледнев,
Она в ответ роняет: "Это нервы".
Picture With Candy
Laughter on lips, and within the heart the grace,
Which by chill was not governed,
Nor could be ruled by mind of ice.
How sweet it is to live! How sweet to dance
At seventeen by kind look from the husband!
To, laughing, give a flower to cavalier,
Or to, embarrassed, sit by evil hags, he
Insists on the debt, twirling handkerchief with fingers,
And stubborn curl is dreadfully tender
Of thick hair over the child's ear.
How sweet it is to live: toilet succeeds,
Hairstyle is made by the hand artful,
Success, beloved husband, seventeen...
How sweet it is to live! Suddenly the epaulet of sequin
And someone's gaze grim-sorrowful.
She is familiar with the mouth powerless-tender,
Familiar are the frowning eyebrows to her
And this gaze... Before her is the one first, he
Who said at New Year in tears:
“I'll die without words, at your first word!”
Whereto has vanished sometime shining rage?
Here he, the one beloved, is the first!
Now whisper through the slow tune: “Are you ill?”
And for all this growing slightly pale,
She drops with just this answer: “It's the nerves.”
Ricordo Di Tivoli
Мальчик к губам приложил осторожно свирель,
Девочка, плача, головку на грудь уронила...
-- Грустно и мило! --
Скорбно склоняется к детям столетняя ель.
Темная ель в этой жизни видала так много
Слишком красивых, с большими глазами, детей
Нет путей
Им в нашей жизни. Их счастье, их радость -- у Бога
Море синет вдали, как огромный сапфир,
Детские крики доносятся с дальней лужайки,
В воздухе -- чайки...
Мальчик играет, а девочке в друге весь мир...
Ясно читая в грядущем, их ель осенила,
Мощная, мудрая, много видавшая ель!
Плачет свирель...
Девочка, плача, головку на грудь уронила.
Берлин, лето 1910
1 Воспоминание о Тиволи (итал.). Ricordo Di Tivoli
Ricordo Di Tivoli
Boy carefully pressed a flute to his lips,
Girl to the chest crying dropped her head...
Woeful and dear! Mournfully bends
The century-old fir to the kids.
Dark fir tree saw so much in this life
Children too beautiful, with big eyes
There are no ways
For them in our life. Their happiness, joy – before Divine -
Like giant sapphire blue is the sea without end,
Children's shouts from far-off meadow carry,
Seagulls – in the air...
Boy plays, and girl's world is her friend...
Reading the future, the fir dawned upon them at rest,
Wise, mightily, having seen a lot!
Weeps the flute...
Girl, crying, dropped her head to the chest...
У КРОВАТКИ
Вале Генерозовой
-- "Там, где шиповник рос аленький,
Гномы нашли колпачки"...
Мама у маленькой Валеньки
Тихо сняла башмачки.
-- "Солнце глядело сквозь веточки,
К розе летела пчела"...
Мама у маленькой деточки
Тихо чулочки сняла.
-- "Змей не прождал ни минуточки,
Свистнул, -- и в горы скорей!"
Мама у сонной малюточки
Шелк расчесала кудрей.
-- "Кошку завидевши, курочки
Стали с индюшками в круг"...
Мама у сонной дочурочки
Вынула куклу из рук.
-- "Вечером к девочке маленькой
Раз прилетел ангелок"...
Мама над дремлющей Валенькой
Кукле вязала чулок.
By the Bed
To Valya Generozova
“Gnomes found their hats
There, where grows the scarlet briar”...
Quietly puts on the shoes
Mother of little Valya.
“Sun looked through branches,
Bee flew to a rose”...
Mother of little babe
Quietly took off pantyhose.
“Snake did not wait a minute,
Whistled – and soon into hills!”
Mother of little babe
Combed the silk of the curls.
“Having seen the cat, the hens
With turkeys a circle round stand”...
Mother of sleepy daughter
Took the doll from her hands.
“Evening to little girl
Angel will fly at once”...
Mother of sleeping Valya
Knitted the doll's pantyhose.
ТРИ ПОЦЕЛУЯ
-- "Какие маленькие зубки!
И заводная! В парике!"
Она смеясь прижала губки
К ее руке.
-- "Как хорошо уйти от гула!
Ты слышишь скрипку вдалеке?"
Она задумчиво прильнула
К его руке.
-- "Отдать всю душу, но кому бы?
Мы счастье строим -- на песке!"
Она в слезах прижала губы
К своей руке.
Three Kisses
“What little teeth are there
How in a wig! Wound up!”
She laughed, Pressing her lips
To her arm.
“Do you not hear a far-off fiddle?
How good it is to leave the hum!”
She thoughtfully snuggled
To his arm.
“On sand our happiness we're building,
To give my soul, but to whom?”
She pressed her lips with tears
To her arm.
ДВА В КВАДРАТЕ
Не знали долго ваши взоры,
Кто из сестер для них "она"?
Здесь умолкают все укоры, --
Ведь две мы. Ваша ль то вина?
-- "Прошел он!" -- "Кто из них? Который?
К обоим каждая нежна.
Здесь умолкают все укоры. --
Вас двое. Наша ль то вина?
Two In a Square
For long we did not know your gazes,
Who is “the one” from the sisters?
Here become silent all reproaches, -
Is it your fault? It's two of us.
“He left!” - “Who among them?
Tenderness to us two.
Here become silent all reproaches -
Is it our fault? There's two of you.”
СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ СНЫ
Всe лишь на миг, что людьми создается.
Блекнет восторг новизны,
Но неизменной, как грусть, остается
Связь через сны.
Успокоенье... Забыть бы... Уснуть бы...
Сладость опущенных век...
Сны открывают грядущего судьбы,
Вяжут навек.
Всe мне, что бы ни думал украдкой,
Ясно, как чистый кристалл.
Нас неразрывной и вечной загадкой
Сон сочетал.
Я не молю: "О, Господь, уничтожи
Муку грядущего дня!"
Нет, я молю: "О пошли ему. Боже,
Сон про меня!"
Пусть я при встрече с тобою бледнею,
Как эти встречи грустны!
Тайна одна. Мы бессильны пред нею:
Связь через сны.
Contact through Dreams
All's for a moment, that people create,
Glimmer of new things dims,
But yet unaltered, like sorrow, remains
Contact through dreams.
Calming.. If but to forget.. but to sleep..
Sweetness of eyelids over eyes..
Dreams open fates of the future, and bind
For centuries.
All that I stealthily thought, is to me
Clear like a crystal clean.
Us, with a timeless and endless riddle,
United the dream.
I do not pray, "O God, make to vanish
Torment of coming day!"
Oh no, "Oh God, send to him about me
A dream," I pray.
May I get pale at the meeting with you -
Sorrowful is it to meet!
Secret is one: The contact through dreams. We are
Powerless before it.
* * * * *
Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою, как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.
Все не нашею волей разрушено. Пусть! --
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты -- майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.
Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по лeгким и зыбким мостам
Мы выходим друг другу навстречу.
Чуть завижу знакомый вдали силуэт, --
Бьется сердце то чаще, то реже...
Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.
Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушащая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,
Образ той, что солгать не сумела.
И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
И ушедшую вспомни без гнева.
* * * * *
Azure are the fields, where our dreaming had met.
Don't rush my memory!
Be truthful: Anew you'll touch the silver cup
Not soon with a one such as me.
All's destroyed, not by our volition. And sweet
Is the sigh over lost heaven! May be! -
You're all - May's! For you is my sorrow of May.
All that's dreamed of in May is for thee.
Here we don't need to rendezvous. Truly, we'll meet
Where the truth with the truth I shall meet;
Every evening on bridges shaky and light
We come out one another to greet.
A familiar figure from afar I'll see -
Heart beats rarely, then frequently...
Like before you're not wrathful, not vengeful, oh no!
And your eyes are the same, full of woe.
These are dreams. To us both the night is still dear,
Bravely breaking all barriers so.
But the image of her that could not lie, my friend,
Once awakened, don't chase like a foe.
And when he will appear in the evening shade
Under call of a previous song,
Nod to happiness that has elapsed with a smile
And recall without rage the one gone.
ПРИВЕТ ИЗ ВАГОНА
Сильнее гул, как будто выше -- зданья,
В последний раз колеблется вагон,
В последний раз... Мы едем... До свиданья,
Мой зимний сон!
Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,
Я от тебя судьбой унесена.
Так суждено! Не надо мне ни ноши
В пути, ни сна.
Под шум вагона сладко верить чуду
И к дальним дням, еще туманным, плыть.
Мир так широк! Тебя в нем позабуду
Я может быть?
Вагонный мрак как будто давит плечи,
В окно струей вливается туман...
Мой дальний друг, пойми -- все эти речи
Самообман!
Что новый край? Везде борьба со скукой,
Всe тот же смех и блестки тех же звезд,
И там, как здесь, мне будет сладкой мукой
Твой тихий жест.
Hello From a Train
Louder is noise, as if taller than buildings,
Train is shivering for the final time,
Final time... we're riding... now my winter
Dream, say goodbye!
My winter dream, good to the point of tears,
From you fortune is bearing me away.
It is thus judged! I need no dream nor burden
Along the way.
Under train's noise to swim to the still foggy
And far-off days, trust marvels, is so sweet.
World is so wide! Maybe I will forget
You within it?
The train's darkness presses on the shoulders,
Into the window pours a torrent of fog...
My distant friend, please fathom - self-deception
Is all this talk!
Why the new land? The glimmer of same stars,
Same laughter, war with boredom, everywhere,
And your gesture will be as a sweet torment
Here, like there.
ЗЕЛЕНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ
Целый вечер играли и тешились мы ожерельем
зеленых, до дна отражающих взоры, камней.
Ты непрочную нить потянул слишком сильно,
посыпались камни обильно,
При паденьи сверкая сильней.
Мы в тоске разошлись по своим неустроенным кельям.
Не одно ожерелье вокруг наших трепетных пальцев
Обовьется еще, отдавая нас новым огням.
Нам к сокровищам бездн все дороги открыты,
Наши жадные взоры не сыты,
И ко всем драгоценным камням
Направляем шаги мы с покорностью вечных скитальцев.
Пусть погибла виной одного из движений нежданных
Только раз в этом мире, лишь нам заблестевшая нить!
Пусть над пламенным прошлым холодные плиты!
Разве сможем мы те хризолиты
Придорожным стеклом заменить?
Нет, не надо замен! Нет, не надо подделок стеклянных!
Green Garland
All the evening we played and amused ourselves with the garland
Of green stones, reflecting till bottom the sight.
You have pulled too strongly the fragile thread,
And profusely the stones poured,
Falling, shining with the bright light.
We in angst to our cells came apart.
Not one garland around our tremulous fingers
Leaving us to the new flames it will grow.
Open there are the roads to treasures’ abysses,
Our greedy looks are not satisfied,
And to all precious stones
We direct the steps of the obedient eternal wanderers.
May she die in the guilt of movements unexpected
Only once in the world, a shining thread!
May the cold slabs be over flaming past!
Is it possible to replace
Chrysolite with roadside glass?
No, no need for the stone! No, no fake glass!
* * * * *
Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке?
Все друг друга зовут трепетанием блещущих крыл!
Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки,
Но о помнящих душах забыл.
Каждый вечер, зажженный по воле волшебницы кроткой,
Каждый вечер, когда над горами и в сердце туман,
К незабывшей душе неуверенно-робкой походкой
Приближается прежний обман.
Словно ветер, что беглым порывом минувшее будит
Ты из блещущих строчек опять улыбаешься мне.
Всe позволено, всe! Нас дневная тоска не осудит:
Ты из сна, я во сне...
Кто-то высший нас предал неназванно-сладостной муки!
(Будет много блужданий-скитаний средь снега и тьмы!)
Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки...
Не ответственны мы!
* * * * *
It is true, is it not, that our souls are not used yet to parting?
With a shimmer of glimmering wings they each other call!
Someone higher parted the arms, tenderly interwoven,
But forgot the remembering souls.
Every evening, lit up by the will of a sorceress gentle.
Every evening, when over the hills, in the heart, stands the fog,
To the soul not forgetting the former deception comes near
With a meek and not confident walk.
Like the wind, that with sharp gusts awakens the things of times prior,
From the glimmering lines you are smiling at me once again.
All is permitted, all! You from dream, I in dream. Will not judge us
The angst of the day.
Someone higher betrayed us to nameless delicious torment,
(Many wanderings blunderings through dark and snow there will be!)
Someone higher parted the arms, tenderly interwoven...
Not responsible for this are we!
КРОМЕ ЛЮБВИ
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы -- ты и я -- принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность -- других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме
(В нашем доме, весною...) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной -- любви.
Except for Love
Did not love, did not weep. Oh no, did not love, but regardless
I have showed in the shadows the beloved likeness to you.
In our sleep all things did not appear like love:
No cause, no clues.
From the evening hall only to us nodded this image,
Only we - you and me - to it pitiful verses bore.
What has bound us stronger than love has bound others
Is that we adore.
But the gust was escaped, and tenderly somebody approached,
He who could not have prayed, but did love. To judge do not hurry!
Like the most tender note in awakening of the soul
You're memorable to me.
In this sorrowful soul you had wandered, like in open house..
(In our house, in the spring)... Forgotten don't call me!
All my minutes are filled with you, except for love -
The most melancholy.
ПЛОХОЕ ОПРАВДАНЬЕ
Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!
Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема...
Как влюбленность -- старо!
Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо -- враги!
Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченый,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром -- мудрец, будет утром -- холодный ученый
Тот, кто ночью -- поэт.
Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!
Bad Excuse
How the love has grown old, how love is new and forgotten:
Morning, laughing, our castle to card house turned.
Oh the torturous shame for the extra word of the evening!
Oh the yearning for morn!
Like a moon blue trireme in the dawn has drowned,
Of the parting with her pen you will not better write!
Morning turned our garden from Edeme to pitiful land...
How old – is being in love!
Only at night the soul sends the signals from there,
For all nightly, like book I from all take care!
Whisper to nobody, awaking, like miracle tender:
Enemies – light and wonder!
Your rhapsodic delirium, gilded through the light of pink chandeliers,
Will be funny in morn. Let it not by the dawn be heard!
In the morning – be wise, in the morning – the chilly scientist
He, who at night is a poet.
How I could, living, breathing at night, how could I
Better evening to give the torment of January day?
Only morning I blame, to past I am sending the sigh,
Only morning I blame!
ПРЕДСКАЗАНЬЕ
-- "У вас в душе приливы и отливы!"
Ты сам сказал, ты это понял сам!
О, как же ты, не верящий часам,
Мог осудить меня за миг счастливый?
Что принесет грядущая минута?
Чей давний образ вынырнет из сна?
Веселый день, а завтра ночь грустна...
Как осуждать за что-то, почему-то?
О, как ты мог! О, мудрый, как могли вь
Сказать "враги" двум белым парусам?
Ведь знали вы... Ты это понял сам:
В моей душе приливы и отливы!
Prediction
“In your soul there is flow and ebbing!”
You said this, this you understand!
O, how are you, in clock not believing,
Could judge me for a happy moment?
What will be brought here by the coming minute?
From sleep will emerge whose ancient form?
A happy day, tomorrow is woeful night...
How to condemn, what for and wherefore?
Oh, how could you! O, wise one, how we could
Tell to two white sails “foes?”
We knew... and this you understood:
Within my soul there is the ebb and flow!
ОБА ЛУЧА
Солнечный? Лунный? О мудрые Парки,
Что мне ответить? Ни воли, ни сил!
Луч серебристый молился, а яркий
Нежно любил.
Солнечный? Лунный? Напрасная битва!
Каждую искорку, сердце, лови!
В каждой молитве -- любовь, и молитва
В каждой любви!
Знаю одно лишь: погашенных в плаче
Жалкая мне не заменит свеча.
Буду любить, не умея иначе --
Оба луча!
Both Rays
Sun's rays? Or moon's ray? O the wise fatal sisters,
What should I answer? I have no will, no power today.
Bright ray tenderly loves, and the silver
Ray does pray.
Sun's rays? Or moon's rays? In vain is the battle!
Catch every spark, o the heart!
In every prayer is love, and prayer
In every love!
I know but this: the redeemed in tears
Pitiful candle for me will not replace.
I will love, having known no other way –
Both rays!
ДЕТСКАЯ
Наша встреча была -- в полумраке беседа
Полувзрослого с полудетьми.
Хлопья снега за окнами, песни метели...
Мы из детской уйти не хотели,
Вместо сказки не жаждали бреда...
Если можешь -- пойми!
Мы любили тебя -- как могли, как умели;
Целый сад в наших душах бы мог расцвести,
Мы бы рай увидали воочью!..
Но, испуганы зимнею ночью,
Мы из детской уйти не посмели...
Если можешь -- прости!
Nursery
Our meeting was – conversation in semi-darkness,
The half-adult and the half-kid.
Snow behind windows, blizzard songs...
We did not want the nursery to leave,
Instead of tales ravings she won’t crave...
If you can – understand!
We loved you – like we were able, like we could;
A whole garden in our souls could have bloomed,
We would have in person seen heaven!...
But, with winter night's frightened,
We could not bear from children's to leave...
If you can – forgive!
РАЗНЫЕ ДЕТИ
Есть тихие дети. Дремать на плече
У ласковой мамы им сладко и днем.
Их слабые ручки не рвутся к свече, --
Они не играют с огнем.
Есть дети -- как искры: им пламя сродни.
Напрасно их учат: "Ведь жжется, не тронь!"
Они своенравны (ведь искры они!)
И смело хватают огонь.
Есть странные дети: в них дерзость и страх.
Крестом потихоньку себя осеня,
Подходят, не смеют, бледнеют в слезах
И плача бегут от огня.
Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:
"Огня побоялась -- так гибни во мгле!"
Твои обвиненья мне сердце грызут
И душу пригнули к земле.
Есть странные дети: от страхов своих
Они погибают в туманные дни.
Им нету спасенья. Подумай о них
И слишком меня не вини!
Ты душу надолго пригнул мне к земле...
-Мой милый, был так беспощаден твой суд!-
Но все же я сердцем твоя -- и во мгле
"За несколько светлых минут!"
Different Children
There are quiet children. They like to sleep
On the shoulders of tender mother.
Their weak hands do not tear to the candle -
They do not play with fire.
There are children – like sparks: to them fire is akin
“It burns, does not touch!” they teach them in vain.
They are wayward (because sparks are they!)
And bravely they catch the flame.
There are strange children: In them daring and fear.
Quietly falling with the cross shyly,
They come, they don't dare, they pale with tears
And run from the fire crying.
My dear! Too careless is your trial:
“Fearing fire – thus to die in the haze they are bound!”
Your accusations gnaw on my heart
And they bent the soul to the ground.
There are strange children: From their frights
They die on the foggy days.
There's no salvation. Think about them
And don't assign to me too much blame!
For long you have bent your soul to the ground...
“My dear, the trial was ruthless!”
“For only a several minutes” in my heart
I'm yours in the darkness.
НАША ЗАЛА
Мне тихонько шепнула вечерняя зала
Укоряющим тоном, как няня любовно:
-- "Почему ты по дому скитаешься, словно
Только утром приехав с вокзала?
===
Беспорядочной грудой разбросаны вещи,
Погляди, как растрепаны пыльные ноты!
Хоть как прежде с покорностью смотришь в
Но шаги твои мерные резче.
===
В этом дремлющем доме ты словно чужая,
Словно грустная гостья, без силы к утехам.
Никого не встречаешь взволнованным смехе
Ни о ком не грустишь, провожая.
===
Много женщин видала на долгом веку я,
-- В этом доме их муки, увы, не случайны! --
Мне в октябрьский вечер тяжелые тайны
Не одна поверяла, тоскуя.
===
О, не бойся меня, не противься упрямо:
Как столетняя зала внимает не каждый!
Всe скажи мне, как всe рассказала однажды
Мне твоя одинокая мама.
===
Я слежу за тобою внимательным взглядом,
Облегчи свою душу рассказом нескорым!
Почему не с тобой он, тот милый, с которых
Ты когда-то здесь грезила рядом?"
===
-- "К смелым душам, творящим лишь страсти веленье,
Он умчался, в моей не дождавшись прилива.
Я в решительный вечер была боязлива,
Эти муки -- мое искупленье.
===
Этим поздним укором я душу связала,
Как предателя бросив ее на солому,
И теперь я бездушно скитаюсь по дому,
Словно утром приехав с вокзала".
Our Hall
To me quietly whispered the evening hall
Lovingly like a nanny, in a reproachful tone:
“Why do you around the house roam,
On the morning having come from the terminal?”
In a messy heap clothes are thrown asunder,
Look how disheveled are dusty notes!
Like before you are staring, modest,
But your measured steps are sharper.
You are a stranger in this sleepy home
Without power to joy, like a sorrowful guest,
No one to meet with laughter alarmed,
Conducting no one in distress.
I saw many women in my time and moment,
In this house are not accidental their torments!
Yearning, not one believing,
Heavy secrets in October evening.
Oh don't fear me, don't stubbornly resist me:
The century-old hall listen to no one!
Tell me everything, as told all once
To me your lonely mom.
I am following you with attentive stare,
Lighten up my soul with a far-off story!
Why not with you, my dear, from where
You once nearby dreamed here?”
“To brave souls, commanding only the passion,
He rushed off, not awaiting in me the tide.
I was frightened in the decisive tie,
These tortures – are my redemption.
With this late reproach I tied the soul,
Throwing her like a traitor upon the straw,
And now, soulless, I at home roam
As if in the morning come to terminal.”
* * * * *
По тебе тоскует наша зала,
-- Ты в тени ее видал едва --
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени тебе я не сказала.
Каждый вечер я скитаюсь в ней,
Повторяя в мыслях жесты, взоры...
На обоях прежние узоры,
Сумрак льется из окна синей;
Те же люстры, полукруг дивана,
(Только жаль, что люстры не горят!)
Филодендронов унылый ряд,
По углам расставленных без плана.
Спичек нет, -- уж кто-то их унес!
Серый кот крадется из передней...
Это час моих любимых бредней,
Лучших дум и самых горьких слез.
Кто за делом, кто стремится в гости..
По роялю бродит сонный луч.
Поиграть? Давно потерян ключ!
О часы, свой бой унылый бросьте!
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени услышит только зала.
Я тебе так мало рассказала, --
Ты в тени меня видал едва!
* * * * *
Pines for you our hall,
You barely saw it in the shades -
Pine for you those words
Which in your shadow I did not relate.
Every evening in it I roam,
Recollecting in thoughts gestures, glances...
On them both are former patterns,
From a blue window pours the dusk;
Chandeliers, couch semi-circled,
(Only pity chandeliers do not burn!)
Gloomy row of philodendrons,
In the corners placed without plan.
Someone took away the matches here!
The gray cat creeps up from the front...
For my treasured nonsense it's the time,
Of best thoughts and of most bitter tears.
Someone's busy, someone seeks to visit...
On the piano wanders sleepy ray.
To play? Long lost is the key!
O the clock, lose your dour combat!
Over you are yearning the words,
That in shade will hear only the hall.
I to you so little did tell, -
You have barely seen me in the shades!
* * * * *
Ваши белые могилки рядом,
Ту же песнь поют колокола
Двум сердцам, которых жизнь была
В зимний день светло расцветшим садом.
Обо всем сказав другому взглядом,
Каждый ждал. Но вот из-за угла
Пронеслась смертельная стрела,
Роковым напитанная ядом.
Спите ж вы, чья жизнь богатым садом
В зимний день, средь снега, расцвела...
Ту же песнь вам шлют колокола,
Ваши белые могилки -- рядом.
* * * * *
Nearby are your white graves,
Same old song is sung by the bells,
To two hearts in which the life was
Light garden blossomed on winter day.
Of all things with a glance he told another,
Everyone waited. But out of a corner
A deadly arrow flew,
Of the deadly bane imbued.
Sleep then, you, whose life on winter day
Blossoms in the snow with rich garden...
Bells this song to you the bells would send,
And nearby – your white graves.
"ПРОСТИ" НИНЕ
Прощай! Не думаю, чтоб снова
Нас в жизни Бог соединил!
Поверь, не хватит наших сил
Для примирительного слова.
Твой нежный образ вечно мил,
Им сердце вечно жить готово, --
Но все ж не думаю, чтоб снова
Нас в жизни Бог соединил!
“Forgive” Nina
Farewell! I do not think that God
United us again in living!
There's not enough strength in us – believe it -
For the conciliatory word.
Your tender likeness is forever nice,
The heart wants to live in it -
But I don't think, that in another minute
The true God will unite our lives!
ЕЕ СЛОВА
-"Слова твои льются, участьем согреты,
Но темные взгляды в былом".
-- "Не правда ли, милый, так смотрят портреты,
Задетые белым крылом?"
-- "Слова твои -- струи, вскипают и льются,
Но нежные губы в тоске".
-- "Не правда ли, милый, так дети смеются
Пред львами на красном песке?"
-"Слова твои -- песни, в них вызов и силы.
Ты снова, как прежде, бодра"...
-"Так дети бодрятся, не правда ли, милый,
Которым в кроватку пора?"
Her Words
“Warmed by partaking, your words pour
But the dark stares from the past.”
“Is it not true, that they look at the portraits, dear
Affected by wing of white?”
“Your words – are streams, they boil and they pour,
But tender lips are in angst.”
“Is it not so, that kids are thus laughing, dear,
Before lions on the red sand?”
“Your words – are songs, in them challenge and power.
You're cheerful as before instead”...
“Thus children awaken, is it not so dear,
To whom it is time for bed?”
СЕРДЦА И ДУШИ
Души в нас -- залы для редких гостей,
Знающих прелесть тепличных растений.
В них отдыхают от скорбных путей
Разные милые тени.
Тесные келейки -- наши сердца.
В них заключенный один до могилы.
В келью мою заточен до конца
Ты без товарища, милый!
Hearts And Souls
Souls with us – halls for rare guests,
Knowing the beauty of greenhouse plants.
In them from sorrowful ways rest
Different dear shades.
Close cells are our hearts,
One till the grave is prisoner.
Imprisoned in my cell to the last
You are without comrade, dear!
НАДПИСЬ В АЛЬБОМ
Пусть я лишь стих в твоем альбоме,
Едва поющий, как родник;
(Ты стал мне лучшею из книг,
А их немало в старом доме!)
Пусть я лишь стебель, в светлый миг
Тобой, жалеющим, не смятый;
(Ты для меня цветник богатый,
Благоухающий цветник!)
Пусть так. Но вот в полуистоме
Ты над страничкою поник...
Ты вспомнишь всe... Ты сдержишь крик.
-- Пусть я лишь стих в твоем альбоме!
Inscription On Album
Let me a poem in your album be,
Barely singing, like spring of water;
(You became best of books to me,
And there's many in the old home!)
May I be stem, and in bright moment
With you, pitying, not crumpled;
(You are for me a garden of flowers,
A redolent flower garden!)
Let this be thus. Let it be so
He wilted over the page...
You'll recall all... keep scream of rage.
In your album let me be a poem!
ЗИМОЙ
Снова поют за стенами
Жалобы колоколов...
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Город во мгле засыпает,
Серп серебристый возник,
Звездами снег осыпает
Твой воротник.
Ранят ли прошлого зовы?
Долго ли раны болят?
Дразнит заманчиво-новый,
Блещущий взгляд.
Сердцу он (карий иль синий?)
Мудрых важнее страниц!
Белыми делает иней
Стрелы ресниц...
Смолкли без сил за стенами
Жалобы колоколов.
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Месяц склоняется чистый
В души поэтов и книг,
Сыплется снег на пушистый
Твой воротник.
In the Winter
Behind the walls once again
Bells' whining is heard.
Several streets between us,
And several words!
The city in darkness sleeps,
Silver sickle appears,
The falling snow scatters
Your collar with stars.
Do your wounds ail for a long time?
Do the calls wound of the past?
Teases the new, seductive,
And shining glance.
(Blue or brown?) It matters more than
Wise pages to the heart!
Rime turns to white the
Eyelashes' darts...
Behind the walls, bell's whining
Lacks strength, is barely heard.
Several streets between us,
And several words!
Clear crescent is leaning into
Books' and poets' souls,
Into your downy collar
In sheets is pouring snow.
ТАК БУДЕТ
Словно тихий ребенок, обласканный тьмой,
С бесконечным томленьем в блуждающем взоре,
Ты застыл у окна. В коридоре
Чей-то шаг торопливый -- не мой!
===
Дверь открылась... Морозного ветра струя...
Запах свежести, счастья... Забыты тревоги...
Миг молчанья, и вот на пороге
Кто-то слабо смеется -- не я!
===
Тень трамваев, как прежде, бежит по стене,
Шум оркестра внизу осторожней и глуше...
-- "Пусть сольются без слов наши души!"
Ты взволнованно шепчешь -- не мне!
===
-- "Сколько книг!.. Мне казалось... Не надо огня:
Так уютней... Забыла сейчас все слова я"...
Видят беглые тени трамвая
На диване с тобой -- не меня!
Thus It Will Be
Like, favored by dark, a quiet child,
With an endless wandering gaze's languor
You have frozen at the window. In the corridor
There is someone's hurried step – not mine!
Door has opened... jet of wind, chilly...
Smell of freshness, joy... worries forgotten...
Moment of silence, and someone -
Not I - Laughs on the porch weakly.
Shadow of trams runs along the wall,
Sound of orchestra more careful and dimmer,
Not to me you excitedly whispered,
“Let our souls merge without words!”
“How many books!.. it seems to me... for fire there's no need:
Thus more cozy...all words I now have forgotten”...
They see the tram's shadows running
On the couch with you – without me!
ПРАВДА
Vitam impendere vero1.
Мир утомленный вздохнул от смятений,
Розовый вечер струит забытье...
Нас разлучили не люди, а тени,
Мальчик мой, сердце мое!
===
Высятся стены, туманом одеты,
Солнце без сил уронило копье...
В мире вечернем мне холодно. Где ты,
Мальчик мой, сердце мое?
===
Ты не услышишь. Надвинулись стены,
Все потухает, сливается все...
Не было, нет и не будет замены,
Мальчик мой, сердце мое!
Truth
The exhausted world sighs of confusion,
The pink even streams oblivion...
We were parted by shadows, not people,
Oh my dearest boy, heart of mine!
--------------------
Walls are towering, in a fog dressing,
Spear was dropped without strength by the sun..
In the evening world I'm cold. Where are you,
Oh my dearest boy, heart of mine?
--------------------
You will not hear. The walls are encroaching,
All things blend into one, all dies down...
Nothing did, does, will substitute for you,
Oh my dearest boy, heart of mine!
СТУК В ДВЕРЬ
Сердце дремлет, но сердце так чутко,
Помнит все: и блаженство, и боль.
Те лучи догорели давно ль?
Как забыть тебя, грустный малютка,
Синеглазый малютка король?
===
Ты, как прежде, бредешь чрез аллею,
Неуступчив, надменен и дик;
На кудрях -- золотящийся блик...
Я молчу, я смущенно не смею
Заглянуть тебе в гаснущий лик.
===
Я из тех, о мой горестный мальчик,
Что с рожденья не здесь и не там.
О, внемли запоздалым мольбам!
Почему ты с улыбкою пальчик
Приложил осторожно к губам?
===
В бесконечность ступень поманила,
Но, увы, обманула ступень:
Бесконечность окончилась в день!
Я для тени тебе изменила,
Изменила для тени мне тень.
Knocking On The Door
Heart is dreaming, but heart is so keen,
Will remember all: Bliss and pain.
Have been burned out all these rays?
How to forget you, sorrowful babe,
The blue-eyed baby, the king?
===
You, like formerly, walk through the alley,
Arrogant, unyielding and wild;
On the hair – gilt flare... I'm silent,
I embarrassedly do not dare
Into your faded face to stare.
===
I'm one of those, my little boy grievous,
That from birth is not here or there,
O, behold the belated prayer!
Why did the little boy dare
Smiling, carefully placed to the lips the fingers?
===
Into endlessness step did lure,
But, alas, the step had lied:
Endlessness finished in the day!
I for you the shade altered,
Changed for shadow my shade.
СЧАСТЬЕ
-- "Ты прежде лишь розы ценила,
В кудрях твоих венчик другой.
Ты страстным цветам изменила?"
-- "Во имя твое, дорогой!"
-- "Мне ландышей надо в апреле,
Я в мае топчу их ногой.
Что шепчешь в ответ еле-еле?"
-- "Во имя твое, дорогой!"
-- "Мне мил колокольчик-бубенчик,
Его я пребуду слугой.
Ты молча срываешь свой венчик?"
-- "Во имя твое, дорогой!"
Happiness
“You at first appreciated but roses,
In our curls is a halo framed,
You betrayed the happy flowers?”
“Only, my dear, within your name!”
“I need lilies of the value in April,
In the May I step on them.
Why are you whispering answers barely?”
“Only, my dear, within your name!”
“Dear to me is the bell ringing,
As his servant I will stay.
You are quietly halo tearing?”
“Only, my dear, within your name!”
НЕВЕСТАМ МУДРЕЦОВ
Над ними древность простирает длани,
Им светит рок сияньем вещих глаз,
Их каждый миг -- мучительный экстаз.
Вы перед ними -- щепки в океане!
Для них любовь -- минутный луч в тумане,
Единый свет немеркнущий -- для вас.
===
Вы лишь в любви таинственно-богаты,
В ней всe: пожар и голубые льды,
Последний луч и первый луч звезды,
Все ручейки, все травы, все закаты!..
-- Над ними лик склоняется Гекаты,
Им лунной Греции цветут сады...
===
Они покой находят в Гераклите,
Орфея тень им зажигает взор...
А что у вас? Один венчальный флeр!
Вяжите крепче золотые нити
И каждый миг молитвенно стелите
Свою любовь, как маленький ковер!
To Brides of Sages
Above them both extends its hands antiquity,
To them shines fate with sparkle of wise eyes,
Their every moment – tortuous ecstasy.
You are in front of them – chips in the seas!
Minute’s ray in fog is love for them,
For you – one light does not fade.
===
In love wealthy and mysterious you are,
In her is all: Fire and blue ice,
The last ray and the first ray of the star,
All rivers, all dusks, all grass!
Above them Hecate has bent down,
To them blossom the moonlit Greece’s gardens...
===
In Heraclite they find the rest,
Orpheus’s shade burns their gaze...
And what of you? One wedding flair!
Knit the golden thread tighter
And prayerfully lay in every moment
Your love, like a little carpet!
ЕЩЕ МОЛИТВА
И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленьи завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не всe только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!
Я измучена этими длинными днями
Без заботы, без цели, всегда в полумгле...
Можно тени любить, но живут ли тенями
Восемнадцати лет на земле?
И поют ведь, и пишут, что счастье вначале!
Расцвести всей душой бы ликующей, всей!
Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали?
Кроме мертвых, ведь нету друзей?
Ведь от века зажженные верой иною
Укрывались от мира в безлюдьи пустынь?
Нет, не надо улыбок, добытых ценою
Осквернения высших святынь.
Мне не надо блаженства ценой унижений.
Мне не надо любви! Я грущу-не о ней.
Дай мне душу, Спаситель, отдать -- только тени
В тихом царстве любимых теней.
Another Prayer
Once again I am bending my knees before you,
Having noticed your garland of stars far apace.
Let me know, dear Christ, that not all things are ghosts,
Allow me, at last, not a ghost to embrace!
I am tormented by these long days. With no worry,
With no aim, in half-darkness, I am so lost..
I can love ghosts, but can one survive on this planet
For eighteen years solely on ghosts?
And they sing, and they write, joy is in the beginning!
Blossom with your full jubilant soul!
Isn't it true, there's no happiness without sorrow?
I don't have any friends save the dead, none at all.
Those enflamed with another belief for all time, is it so,
From the world in empty desert had hid?
No, I don't need the smiles gained at the cost
Of profaning the highest shrines of my creed.
I don't need bliss that comes at the price of debasement.
I don't need love! I'm sorrowful - not for her.
In the quiet kingdom of beloved ghosts, only ghosts -
Give me my soul to give back, Savior!
ОСУЖДЕННЫЕ
Сестрам Тургеневым
У них глаза одни и те же
И те же голоса.
Одна цветок неживше-свежий,
Другая луч, что блещет реже,
В глазах у третьей -- небо. Где же
Такие встретишь небеса?
Им отдала при первой встрече
Я чаянье свое.
Одна глядит, как тают свечи,
Другая вся в капризной речи,
А третьей так поникли плечи,
Что плачешь за нее.
Одна, безмолвием пугая,
Под игом тишины;
Еще изменчива другая,
А третья ждет, изнемогая...
И все, от жизни убегая,
Уже осуждены.
Judged
They have the same eyes
And the same voices.
One is a flower fresh, deceased,
Another ray, whose shine's more rare,
In eyes of third one – sky. So where
Will you meet such skies?
I gave away my aspiration
First meeting before.
One stares, as the candles smoulder,
In capricious speeches yet another,
And in the third thus drooped the shoulders,
That you weep for her.
Alone, frightened with silence,
Under the yoke of quiet;
Another one is still changeable,
And the third, exhausted, waits...
And all, running from life,
Are already judged.
ИЗ СКАЗКИ В ЖИЗНЬ
Хоть в вагоне темном и неловко,
Хорошо под шум колес уснуть!
Добрый путь. Жемчужная Головка,
Добрый путь!
Никому -- с участьем или гневно --
Не позволь в былое заглянуть.
Добрый путь, погибшая царевна,
Добрый путь!
From Tales To Life
Though it's dark and awkward in carriage,
It is good to sleep to sound of wheels!
Bon Voyage. Head of pearls,
Bon Voyage!
To no one – with share or in rage -
Do not let me look into the past.
Bon Voyage, princess deceased,
Bon Voyage.
В ЗЕРКАЛЕ КНИГИ М. Д.-В.
Это сердце -- мое! Эти строки -- мои!
Ты живешь, ты во мне, Марселина!
Уж испуганный стих не молчит в забытьи,
И слезами растаяла льдина.
Мы вдвоем отдались, мы страдали вдвоем,
Мы, любя, полюбили на муку!
Та же скорбь нас пронзила и тем же копьем,
И на лбу утомленно-горячем своем
Я прохладную чувствую руку.
Я, лобзанья прося, получила копье!
Я, как ты, не нашла властелина!..
Эти строки -- мои! Это сердце -- мое!
Кто же, ты или я -- Марселина?
In the Mirror of Book M. D. -V.
This heart is mine! These lines are mine!
You live, you in me, Marcelina!
The affrighted poem is not quiet in oblivion,
Iceberg has melted with the tears.
We together surrendered, together we suffered,
We, loving, loved the torment!
With a spear the same woe pierced into us,
And on your tired and burning forehead
I sense the arm’s coolness.
I, asking for kisses, received a spear!
I, like you, overlord did not find!
These lines – are mine! Is mine - this heart here!
Who then, you, Marcelina, or I?
ЭСТЕТЫ
Наши встречи, -- только ими дышим все мы,
Их предчувствие лелея в каждом миге, --
Вы узнаете, разрезав наши книги.
Всe, что любим мы и верим -- только темы.
Сновидение друг другу подарив, мы
Расстаемся, в жажде новых сновидений,
Для себя и для другого-только тени,
Для читающих об этом -- только рифмы.
Aesthetes
We are breathing only with our meetings,
Cherishing them with each step in each moment -
You will learn, our books having cut.
Only themes that we love and trust.
One to the other the dream having given,
We part ways, in the thirst of new dreams,
For yourself and for one another – shadows merely,
To ones reading about it – only rhymes.
ОНИ И МЫ
Героини испанских преданий
Умирали, любя,
Без укоров, без слез, без рыданий.
Мы же детски боимся страданий
И умеем лишь плакать, любя.
Пышность замков, разгульность охоты,
Испытанья тюрьмы, --
Всe нас манит, но спросят нас: "Кто ты?"
Мы согнать не сумеем дремоты
И сказать не сумеем, кто мы.
Мы все книги подряд, все напевы!
Потому на заре
Детский грех непонятен нам Евы.
Потому, как испанские девы,
Мы не гибнем, любя, на костре.
They And Us
Heroines of the Spanish stories
Die while loving,
Without reproach, without weepings, without tears
We childishly suffering fear
And you know only how to cry, loving.
Pomp of castles, wildness of hunting,
Experience of jail -
All lures us, but they will
Ask: “Who are you?”
We won't drive the slumber away
And who we are we won't be able to tell.
We all books in a row, all tunes!
Because on the dawn
Eve doesn’t understand the childhood sin.
Because like Spanish girls
Loving, against a bonfire, we don’t fall.
* * * * *
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя и Вам нужны игрушки,
Потому я и боюсь ловушки,
Потому и сдержан мой привет.
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя, а дети так жестоки:
С бедной куклы рвут, шутя, парик,
Вечно лгут и дразнят каждый миг,
В детях рай, но в детях все пороки, --
Потому надменны эти строки.
Кто из них доволен дележом?
Кто из них не плачет после елки?
Их слова неумолимо-колки,
В них огонь, зажженный мятежом.
Кто из них доволен дележом?
Есть, о да, иные дети -- тайны,
Темный мир глядит из темных глаз.
Но они отшельники меж нас,
Их шаги по улицам случайны.
Вы -- дитя. Но все ли дети -- тайны?!
* * * * *
Hopelessly – grown up you are? Oh no,
You're a child and you need toys,
Therefore I fear decoys,
Therefore restrained is my hello.
Hopelessly – grown up you are? Oh no!
You're a child, and cruel are the children:
From a poor doll they tear the wig in joke,
Always lie and tease with every moment,
In children are vices and heaven -
These lines are arrogant for that reason.
Who of them is glad with the dividing?
Who of them does not weep by the fir?
Their words are relentlessly splitting,
Lit up by rebellion – in them, fire.
Who of them is glad with the dividing?
Yes, there are other kids – mysteries,
World looks dark when viewed from dark eyes.
But they are among us recluses,
And their steps are accidental on the streets.
You're a child. But are all children – mysteries?
МАМЕ
Как много забвением темным
Из сердца навек унеслось!
Печальные губы мы помним
И пышные пряди волос,
Замедленный вздох над тетрадкой
И в ярких рубинах кольцо,
Когда над уютной кроваткой
Твое улыбалось лицо.
Мы помним о раненых птицах
Твою молодую печаль
И капельки слез на ресницах,
Когда умолкала рояль.
To Mother
How many with dark oblivion
Does heart forever bear!
We recall the lips in sorrow
And luxurious braids of hair.
Over the notebook a slow breath
And ring of bright rubies,
When over your cozy bed
Your face had smiled.
We recall of wounded birds
Your youthful sadness
And on the eyelashes the tear drops,
When went quiet the piano.
В СУББОТУ
Темнеет... Готовятся к чаю...
Дремлет Ася под маминой шубой.
Я страшную сказку читаю
О старой колдунье беззубой.
О старой колдунье, о гномах,
О принцессе, ушедшей закатом.
Как жутко в лесах незнакомых
Бродить ей с невидящим братом!
Одна у колдуньи забота:
Подвести его к пропасти прямо!
Темнеет... Сегодня суббота,
И будет печальная мама.
Темнеет... Не помнишь о часе.
Из столовой позвали нас к чаю.
Клубочком свернувшейся Асе
Я страшную сказку читаю.
On Saturday
It's darkening... readying for tea...
Under mother's fur coat Asya sleeps,
A fearful fairy tale I read
About a toothless old sorceress.
Of old sorceress, of the gnomes,
Of the princes that went down with sunset.
How dreadful it is in foreign woods
To walk with an unseeing brother!
The sorceress has but one care:
To the abyss to drive him
It's darkening... it's Saturday,
And will be saddened mom.
It's darkening... you don't remember the hour.
From cafeteria they called to tea.
To the curled up Asya
I read a fairy tale full of fear.
"КУРЛЫК"
Детство: молчание дома большого,
Страшной колдуньи оскаленный клык;
Детство: одно непонятное слово,
Милое слово "курлык".
Вдруг беспричинно в парадной столовой
Чопорной гостье покажешь язык
И задрожишь и заплачешь под слово,
Глупое слово "курлык".
Бедная Fraulein1 в накидке лиловой,
Шею до боли стянувший башлык, --
Все воскресает под милое слово,
Детское слово "курлык".
1 Барышня (нем.).
“Kurlyk”
Childhood: Silence of a large home,
Frightening sorceress's grinning fang, like
Childhood: One word that I cannot fathom,
Tender word “Kurlyk.”
Suddenly for no reason in pompous canteen
You show to the prim guest your tongue
And you will tremble and cry to the word,
Stupid word “Kurlyk.”
The poor Fraulein in lilac cape,
Having pinched the hood the neck -
All resurrect under tender word,
Childish word “Kurlyk.”
ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА
У мамы сегодня печальные глазки,
Которых и дети и няня боятся.
Не смотрят они на солдатика в каске
И даже не видят паяца.
У мамы сегодня прозрачные жилки
Особенно сини на маленьких ручках.
Она не сердита на грязные вилки
И детские губы в тянучках.
У мамы сегодня ни песен, ни сказки,
Бледнее, чем прежде, холодные щечки,
И даже не хочет в правдивые глазки
Взглянуть она маленькой дочке.
After the Holiday
Today my mother has sad eyes,
Which both the kids and nanny fear.
They do not see the clown,
At soldier in helmet they do not stare.
Today my mother’s see-through veins
Blue on little arms especially.
She is not angry at dirty forks
And children’s lips adorned with toffee.
Today my mother has no songs or tales,
Paler than before are cold cheeks,
And she does not want into truthful eyes
Of the little daughter to peek.
В КЛАССЕ
Скомкали фартук холодные ручки,
Вся побледнела, дрожит баловница.
Бабушка будет печальна: у внучки
Вдруг -- единица!
Смотрит учитель, как будто не веря
Этим слезам в опустившемся взоре.
Ах, единица большая потеря!
Первое горе!
Слезка за слезкой упали, сверкая,
В белых кругах уплывает страница...
Разве учитель узнает, какая
Боль -- единица?
In the Classroom
Crumpled the apron with chilly hands,
Became pale, trembles the darling.
Grandmother will be sad:
At the granddaughter's – one - suddenly!
Teacher, as if not believing, is watching
These tears in descended gaze.
Ah, unity of large losses!
First sorrow recorded!
Tear after tear fell down, shining,
In large circles a page floats away...
Does the teacher know, which
Is one's – pain?
НА БУЛЬВАРЕ
В небе -- вечер, в небе -- тучки,
В зимнем сумраке бульвар.
Наша девочка устала,
Улыбаться перестала.
Держат маленькие ручки
Синий шар.
Бедным пальчикам неловко:
Синий шар стремится вдаль.
Не дается счастье даром!
Сколько муки с этим шаром!
Миг -- и выскользнет веревка.
Что останется? Печаль.
Утомились наши ручки,
-- В зимнем сумраке бульвар.
Наша детка побежала,
Ручки сонные разжала...
Мчится в розовые тучки
Синий шар.
On the Boulevard
In sky – evening, in sky – clouds,
In winter dusk the boulevard is.
Our girl has become exhausted,
To smile she has ceased.
The small arms of kids hold
The blue sphere.
To poor fingers it is awkward:
The blue sphere aspires afar.
Not for free is your happiness!
How much torment in your steps!
Moment – then slips through the rope.
What remains? Sorrow.
Exhausted are our hands,
In winter dusk is the boulevard.
Our baby ran away,
Unclenched the sleepy hands...
Rushes into pink clouds over there
The blue sphere.
СОВЕТ
"Если хочешь ты папе советом помочь",
Шепчет папа любимице-дочке,
"Будут целую ночь, будут целую ночь
Над тобою летать ангелочки.
Блещут крылышки их, а на самых концах
Шелестят серебристые блестки.
Что мне делать, дитя, чтоб у мамы в глазах
Не дрожали печальные слезки?
Плещут крылышки их и шумят у дверей.
Все цвета ты увидишь, все краски!
Чем мне маме помочь? Отвечай же скорей!"
-- "Я скажу: расцелуй ее в глазки!
А теперь ты беги (только свечку задуй
И сложи аккуратно чулочки).
И сильнее беги, и сильнее целуй!
Будут, папа, летать ангелочки?"
Advice
“If you'd like to be helpful to your dad,”
Whispers father to daughter beloved,
“All night long, all the night
Angels above you will fly.
Their wings shine, and on their ends
Rustle the sequins of silver.
What to do, dear child, that in mother's eyes
Did not tremble the sorrowful tears?
Splatter wings and at the door make noise.
You will see all paints and all colors!
How will you help your mom? Answer at once!”
“I will say: Kiss her on the eyes!
And now you run (only blow out the candle at once
And neatly the pantyhose fold).
And run with greater strength, and more potently kiss!
Father, will the angels come soaring?”
МАЛЬЧИК С РОЗОЙ
Хорошо невзрослой быть и сладко
О невзрослом грезить вечерами!
Вот в тени уютная кроватка
И портрет над нею в темной раме.
На портрете белокурый мальчик
Уронил увянувшую розу,
И к губам его прижатый пальчик
Затаил упрямую угрозу.
Этот мальчик был любимец графа,
С колыбели грезивший о шпаге,
Но открыл он, бедный, дверцу шкафа,
Где лежали тайные бумаги.
Был он спрошен и солгал в ответе,
Затаив упрямую угрозу.
Только розу он любил на свете
И погиб изменником за розу.
Меж бровей его застыла складка,
Он печален в потемневшей раме...
Хорошо невзрослой быть и сладко
О невзрослом плакать вечерами!
Boy With A Rose
It is good to be non-adult, sweetly
It is from non-adult evens to dream!
Here is comfy bed in the shadows
And above it, portrait in dark frame.
Blond-haired boy is in the portrait
Having dropped a rose that did wilt,
And the stubborn threat did harbor
Finger pressed to his lips.
This boy was beloved of count,
Dreaming of the sword since the cradle,
But he opened, poor, door of closet,
Where lay the secret papers.
He was asked and he lied in response,
Having harbored the stubborn warning.
And he died, traitor for roses,
Loving in the world only the rose.
Midst his brows the fold chilled,
He is sad of the frame darkened ...
It's good to not be adult and sweet
To cry in the evening for the child!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ АСЕ
Спи, царевна! Уж в долине
Колокол затих,
Уж коснулся сумрак синий
Башмачков твоих.
Чуть колышутся березы,
Ветерок свежей.
Ты во сне увидишь слезы
Брошенных пажей.
Тронет землю легким взмахом
Трепетный плюмаж.
Обо всем шепнет со страхом
Непокорный паж.
Будут споры... и уступки,
(Ах, нельзя без них!)
И коснутся чьи-то губки
Башмачков твоих.
Cradle Song for Asya
Sleep, you queen! Bell has quieted
In the valley,
And your shoes were touched with
The blue twilight.
Barely swaying are the birches,
Wind is fresher,
You in dream will see abandoned
Pages' tears.
Touches the earth with the light wave
Plume that would quiver.
The disobedient page of all things
Whispers with fear.
There will be disputes... and concessions,
(Ah, nothing without them to choose!)
And may somebody's lips
Touch your shoes.
ПОДРАСТАЮЩЕЙ
Опять за окнами снежок
Светло украсил ель...
Зачем переросла, дружок,
Свою ты колыбель?
Летят снежинки, льнут ко всем
И тают без числа...
Зачем, ты, глупая, зачем
Ее переросла?
В ней не давила тяжесть дней,
В ней так легко спалось!
Теперь глаза твои темней
И золото волос...
Широкий мир твой взгляд зажег,
Но счастье даст тебе ль?
Зачем переросла, дружок,
Свою ты колыбель?
To a Growing-Up One
Outside the window once again
A fir is lit by snow..
This cradle of yours, my dear friend,
Why did you outgrow?
The snowflakes fly, to all adhere,
And melt too fast to know..
What therefore for, you stupid one,
Did you it outgrow?
Days' weight upon it didn't press
T'was easy sleeping there,
And now your eyes have darker grown
And gold of your hair..
It burned your sight, but will it give
Happiness, this wide world?
Why, why did you outgrow
Your cradle, my dear girl?
ВОЛШЕБНИК
Непонятный учебник,
Чуть умолкли шаги, я на стул уронила скорей.
Вдруг я вижу: стоит у дверей
И не знает, войти ли и хитро мигает волшебник.
До земли борода,
Темный плащ розоватым огнем отливает...
И стоит и кивает
И кивая глядит, а под каждою бровью -- звезда.
Я навстречу и мигом
Незнакомому гостю свой стул подаю.
"Знаю мудрость твою,
Ведь и сам ты не друг непонятным и путаным книгам.
Я устала от книг!
Разве сердце от слов напечатанных бьется?"
Он стоит и смеется:
"Ты, шалунья, права! Я для деток веселый шутник.
Что для взрослых -- вериги,
Для шалуньи, как ты, для свободной души -- волшебство.
Так проси же всего!"
Я за шею его обняла: "Уничтожь мои книги!
Я веселья не вижу ни в чем,
Я на маму сержусь, я с учителем спорю.
Увези меня к морю!
Посильней обними и покрепче укутай плащом!
Надоевший учебник
Разве стоит твоих серебристых и пышных кудрей?"
Вдруг я вижу: стоит у дверей
И не знает, уйти ли и грустно кивает волшебник.
Magician
A textbook obscure.
To quiet the steps, I dropped on the chair.
Suddenly I see: Stands at the door
The magician and does not know whether to blink or to enter.
Beard to the ground,
The dark coat is pouring with a pink fire...
And stands and nods
And nodding looks, under each brow a star.
I to greet the moment
Give my chair to the unfamiliar guest.
“I know your wisdom,
You're no friend to the books obscure and confused.
I am tired of the books!
Does the heart beat from printed words?”
He stands and laughs:
“You, minx, are right! I am clown for the happy kids.
What for grown-ups are chains,
For the minx, as you are, is magic for the free soul.
Thus ask it all!”
“Destroy my books” I gave him an embrace!
I see no joy in anything,
I am angry at mom, with the teacher I argue.
Take me back to the sea!
Hug more forcefully and wrap up with cloak more tightly!
A textbook that bores
Does it reach your frizzes lush and silver?”
Suddenly I see: Stands at the doors
The magician and knows not whether
To nod in sorrow or to leave here.
ПЕРВАЯ РОЗА
Девочка мальчику розу дарит,
Первую розу с куста.
Девочку мальчик целует в уста,
Первым лобзаньем дарит.
Солнышко скрылось, аллея пуста.
Стыдно в уста целовать!
Девочка, надо ли было срывать
Первую розу с куста?
First Rose
The girl gives a rose to the boy,
From the bush the first rose.
The boy kisses the girl on the lips,
He gives the first kiss.
Sun has gone down, empty is the alley.
It is shameful on lips to kiss!
Girl, did you need to tear away
From the bush the first rose?
ИСПОВЕДЬ
Улыбаясь, милым крошкой звали,
Для игры сажали на колени...
Я дрожал от их прикосновений
И не смел уйти, уже неправый.
А они упрямца для забавы
Целовали!
В их очах я видел океаны,
В их речах я пенье ночи слышал.
"Ты поэт у нас! В кого ты вышел?"
Сколько горечи в таких вопросах!
Ведь ко мне клонился в темных косах
Лик Татьяны!
На заре я приносил букеты,
У дверей шепча с последней дрожью:
"Если да, -- зачем же мучить ложью?
Если нет, -- зачем же целовали?"
А они с улыбкою давали
Мне конфеты.
Confession
Smiling, we did call cute the baby
For a game sat him upon the knees...
I did shiver from their touches
And could not come, wrong already.
And the stubborn one to amuse
They had kissed!
I saw the ocean in the eyes,
In the speech I heard the night's song.
“You are poet among us! Who did you wed?”
How much sorrow is in your requests!
Wearing dark braids to me had bowed
Tatiana's face!
At the dawn I brought bouquets of flowers,
Whispering with last shiver at the door:
“If yes, why to torture with lies?
If no, - why then did you kiss?
And they gave to me the candy
With a smile.
ДЕВОЧКА-СМЕРТЬ
Луна омывала холодный паркет
Молочной и ровной волной.
К горячей щеке прижимая букет,
Я сладко дремал под луной.
Сияньем и сном растревожен вдвойне,
Я сонные глазки открыл,
И девочка-смерть наклонилась ко мне,
Как розовый ангел без крыл.
На тоненькой шее дрожит медальон,
Румянец струится вдоль щек,
И видно бежала: чуть-чуть запылен
Ее голубой башмачок.
Затейлив узор золотой бахромы,
В кудрях бирюзовая нить.
"Ты -- маленький мальчик, я -- девочка: мы
Дорогою будем шалить.
Надень же (ты -- рыцарь) мой шарф кружевной!"
Я молча ей подал букет...
Молочной и ровной, холодной волной
Луна омывала паркет.
Girl-Death
With a milky and even wave
The moon washed the cold parquet.
I sweetly was sleeping under the moon,
To a hot cheek pressing a bouquet.
With light and with sleep doubly disturbed,
I opened the eyes sleepy,
And like a pink angel without wings
The Girl Death leaned to me.
Medallion trembles around the thin neck,
A blush on her cheeks pours,
It's visible, that she ran: dusted
A bit are her bluish shoes.
There's fanciful pattern of golden edge,
A turquoise thread in the curls.
"We'll play on the road, together us two:
You - little boy, me - a girl
Put on (you're the knight) my scarf of lace!"
I silently gave the bouquet...
And with a milky and even cold wave
The moon washed the parquet.
МАЛЬЧИК-БРЕД
Алых роз и алых маков
Я принес тебе букет.
Я ни в чем не одинаков,
Я -- веселый мальчик-бред.
Свечку желтую задую, --
Будет розовый фонарь.
Диадему золотую
Я надену, словно царь.
Полно, царь ли? Я волшебник,
Повелитель сонных царств,
Исцеляющий лечебник
Без пилюль и без лекарств.
Что лекарства! Что пилюли!
Будем, детка, танцевать!
Уж летит верхом на стуле
Опустевшая кровать.
Алый змей шуршит и вьется,
А откуда, -- мой секрет!
Я смеюсь, и всe смеется.
Я -- веселый мальчик-бред!
Boy-Madness
I have brought you a bouquet,
Scarlet-red roses, poppies.
I'm not same in anything,
I'm the happy boy-madness.
I'll blow out a yellow candle -
It will be a flashlight pink.
And a golden diadem
I will wear like a king.
I'm a conqueror of sleepy
Kingdoms, a mage. Is't full, King?
I'm a doctor that is healing
Without pills or medicines.
Why the medicines? Why pills too?
We will dance together, kid!
Now flies mounted on a chair
A completely empty bed.
Where he's from - it is my secret:
Serpent, red, will weave and hiss.
I am laughing, all are laughing,
I’m the happy boy-madness.
ПРИНЦ И ЛЕБЕДИ
В тихий час, когда лучи неярки
И душа устала от людей,
В золотом и величавом парке
Я кормлю спокойных лебедей.
Догорел вечерний праздник неба.
(Ах, и небо устает пылать!)
Я стою, роняя крошки хлеба
В золотую, розовую гладь.
Уплывают беленькие крошки,
Покружась меж листьев золотых.
Тихий луч мои целует ножки
И дрожит на прядях завитых.
Затенен задумчивой колонной,
Я стою и наблюдаю я,
Как мой дар с печалью благосклонной
Принимают белые друзья.
В темный час, когда мы всe лелеем,
И душа томится без людей,
Во дворец по меркнущим аллеям
Я иду от белых лебедей.
Prince and Swans
In quiet hour, when muted are rays
And the soul has tired of all men,
In a golden and majestic park I
Am feeding the tranquil swans.
Burned away the evening of the heaven.
(Ah, the heaven is too tired to blaze!)
I am standing, having dropped bread crumbs in
Golden, pink smooth surface.
Sail away the lily-white crumbs of bread,
Spinning among golden leaves.
The quiet ray my legs kisses
And trembles on the curled strands.
With the thoughtful column shaded,
I watch as I stand,
While my gift with well-disposed sadness
Is accepted by white friends.
In dark hour, when we all things cherish,
And without men the soul does languish,
In the palace on the faded alleys
From white swans I am walking away.
ЗА КНИГАМИ
"Мама, милая, не мучь же!
Мы поедем или нет?"
Я большая, -- мне семь лет,
Я упряма, -- это лучше.
Удивительно упряма:
Скажут нет, а будет да.
Не поддамся никогда,
Это ясно знает мама.
"Поиграй, возьмись за дело,
Домик строй". -- "А где картон?"
"Что за тон?" -- "Совсем не тон!
Просто жить мне надоело!
Надоело... жить... на свете,
Все большие -- палачи,
Давид Копперфильд"... -- "Молчи!
Няня, шубу! Что за дети!"
Прямо в рот летят снежинки...
Огонечки фонарей...
"Ну, извозчик, поскорей!
Будут, мамочка, картинки?"
Сколько книг! Какая давка!
Сколько книг! Я все прочту!
В сердце радость, а во рту
Вкус соленого прилавка.
By the Books
“Will we go or we won't,
Do not torment me, dear mother!”
I'm big – I am seven years old
And stubborn – that is better.
Surprisingly stubborn:
They'll say no, and yes it will be.
Never to give in,
This my mother knows clearly.
“Play, to business get down,
Build a house.” “Where is the cardboard?”
“What's the tone?” “Completely no tone!
Of being alive I am tired!
Tired... to live... in the world,
Butchers are all the big ones,
David Copperfield”... “Nanny, coat!
Silence! Who are these children!”
Snowflakes fly into mouth...
Lights of the lanterns...
“Cab driver, drive fast!
Will there, mother, be paintings?”
How many books! Whatever crowd!
How many books! I will read all!
There is joy in the heart
And in mouth taste of counter’s salt.
НЕРАВНЫЕ БРАТЬЯ
"Я колдун, а ты мой брат".
"Ты меня посадишь в яму!"
"Ты мой брат и ты не рад?"
"Спросим маму!"
"Хорошо, так ты солдат".
"Я всегда играл за даму!"
"Ты солдат и ты не рад?"
"Спросим маму!"
"Я придумал: акробат".
"Не хочу такого сраму!"
"Акробат -- и ты не рад?"
"Спросим маму!"
Unequal Brothers
“I am sorcerer, you're my brother.”
“You will put me in the hole!”
“You're my brother and not glad at all?”
“We'll ask mother!”
“It is good that you're a soldier.”
“I have played for ladies forever!”
“You're a soldier and not glad so?”
“We'll ask mother!”
“I have thought up: Acrobat.”
“I don't want such shame to bother!”
“Acrobat and you're not glad?”
“We'll ask mother.”
СКУЧНЫЕ ИГРЫ
Глупую куклу со стула
Я подняла и одела.
Куклу я на пол швырнула:
В маму играть -- надоело!
Не поднимаясь со стула
Долго я в книгу глядела.
Книгу я на пол швырнула:
В папу играть -- надоело!
Boring Games
Stupid doll from the chair
I raised and attired.
I threw the doll on the floor:
To play mom – I am tired!
Not to rise from the chair
I for long at the book stared.
I threw the book on the floor:
To play dad – I am tired!
МЯТЕЖНИКИ
Что за мука и нелепость
Этот вечный страх тюрьмы!
Нас домой зовут, а мы
Строим крепость.
Как помочь такому горю?
Остается лишь одно:
Изловчиться -- и в окно,
Прямо к морю!
Мы -- свободные пираты,
Смелым быть -- наш первый долг.
Ненавистный голос смолк.
За лопаты!
Слов не слышно в этом вое,
Ветер, море, -- всe за нас.
Наша крепость поднялась,
Мы -- герои!
Будет славное сраженье.
Ну, товарищи, вперед!
Враг не ждет, а подождет
Умноженье.
Rebels
What a torment and a hassle
Is eternal fear of jail!
Us to home they all call,
And we are building a castle.
How to help in such a sorrow?
There remains just this:
To contrive – and into window,
Right to seas!
We are the free pirates,
It is our first duty to be brave, and.
The loathsome voice has gone silent.
For the shovels!
In howling words we don't hear,
Wind, sea – all for us.
Our castle has been raised,
We – are heroes!
Will be glorious the battle situation.
Well, comrades, ahead!
Foe won't wait, but will await
Multiplication.
ЖИВАЯ ЦЕПОЧКА
Эти ручки кто расцепит,
Чья тяжелая рука?
Их цепочка так легка
Под умильный детский лепет.
Кто сплетенные разнимет?
Перед ними каждый -- трус!
Эту тяжесть, этот груз
Кто у мамы с шеи снимет?
А удастся, -- в миг у дочки
Будут капельки в глазах.
Будет девочка в слезах,
Будет мама без цепочки.
И умолкнет милый лепет,
Кто-то всхлипнет; скрипнет дверь.
Кто разнимет их теперь
Эти ручки, кто расцепит?
Live Chain
Who will these arms unravel,
Whose heavy hand?
So light is this chain
Under children's sweet babble.
Who the woven will pull apart?
Each before them is a coward!
This heaviness, this load
Who will take it off mom's throat?
And will succeed – on daughter in tick, thus
There will be drops in the eyes.
There will be a girl in tears,
There will be mom without necklace.
And will silence the dear babble,
Someone sobs; the door creaks shot.
Who will them now unravel,
Who will take these hands apart?
БАЯРД
За умноженьем-черепаха,
Зато чертенок за игрой,
Мой первый рыцарь был без страха,
Не без упрека, но герой!
Его в мечтах носили кони,
Он был разбойником в лесу,
Но приносил мне на ладони
С магнолий снятую росу.
Ему на шее загорелой
Я поправляла талисман,
И мне, как он чужой и смелой,
Он покорялся, атаман!
Улыбкой принц и школьник платьем,
С кудрями точно из огня,
Учителям он был проклятьем
И совершенством для меня!
За принужденье мстил жестоко, --
Великий враг чернил и парт!
И был, хотя не без упрека,
Не без упрека, но Баярд!
Bayard
Behind multiplication – tortoise,
Whereas the hobgoblin at play,
My first knight without fear was,
He was a hero, though with blame!
In dreams by horses he was carried,
He was a bandit in the wood,
But on the palm he did bear
From magnolia taken dew.
To him upon the throat tanned
I repaired the talisman,
And to me, brave and alien,
He bowed, while being the hetman!
Prince of the smile and schoolboy in dress, and
With curls from a flame exactly,
To teachers he had been the curse, and
He was perfection for me!
For the compunction he avenged
Enemy of ink and desks so great!
And was, although not without blame,
Not without blame, but Bayard!
Мать на даче
Мы на даче: за лугом Ока серебрится,
Серебрится, как новый клинок.
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венок.
Наша мама не любит тяжелой прически, --
Только время и шпильки терять!
Тихий лучик упал сквозь березки
На одну шелковистую прядь.
В небе облачко плыло и плакало, тая.
Назвала его мама судьбой.
Наша мама теперь золотая,
А венок у нее голубой.
Два веночка на ней, два венка, в самом деле:
Из цветов, а другой из лучей.
Это мы васильковый надели,
А другой, золотистый -- ничей.
Скоро вечер: за лесом луна загорится,
На плотах заблестят огоньки...
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венки.
Mother In Dacha
We're in dacha: Behind the meadow Oka is silver,
Silver, like a new blade.
Today the empress is our mother,
Mother has a garland on the head.
Our mother does not like heavy hairstyles, –
Only time and hairpins to lose instead!
Our ray has fallen across the birches
Onto one silky strand.
In the sky the cloud sailed and wept, melting.
My mother has called it fate.
Our mother is now golden,
And blue is her garland.
Two garlands for her, indeed so, two garlands:
One of rays, the other of flowers.
Here we have put on the cornflowers,
And the other, golden – no one's.
Soon it's evening: behind woods shines moonlight,
On the rafts fires will glisten instead...
Today the empress is our mother,
Mother has a garland on the head.
ЖАР-ПТИЦА
Максу Волошину
Нет возможности, хоть брось!
Что ни буква -- клякса,
Строчка вкривь и строчка вкось,
Строчки веером, -- все врозь!
Нету сил у Макса!
-- "Барин, кушать!" Что еда!
Блюдо вечно блюдо
И вода всегда вода.
Что еда ему, когда
Ожидает чудо?
У больших об этом речь,
А большие правы.
Не спешит в постельку лечь,
Должен птицу он стеречь,
Богатырь кудрявый.
Уж часы двенадцать бьют,
(Бой промчался резкий),
Над подушкой сны встают
В складках занавески.
Промелькнет -- не Рыба-Кит,
Трудно ухватиться!
Точно радуга блестит!
Почему же не летит
Чудная Жар-Птица?
Плакать -- глупо. Он не глуп,
Он совсем не плакса,
Не надует гордых губ, --
Ведь Жар-Птица, а не суп
Ожидает Макса!
Как зарница! На хвосте
Золотые блестки!
Много птиц, да все не те...
На ресницах в темноте
Засияли слезки.
Он тесней к окну приник:
Серые фигуры...
Вдалеке унылый крик...
-- В эту ночь он всe постиг,
Мальчик белокурый!
Firebird
To Max Voloshin
No possibility, give it up!
Like a blot is letter,
Line at random and to side,
Line like a fan – all fine!
Max does not have power!
“Gentleman, you eat!” What food!
Meal eternally is meal
And water, always water.
What is food for him
When he awaits a marvel?
Big ones have a speech of this,
And right are the big ones.
Does not hurry off to bed,
He must now guard the bird,
The hero with a curly head!
The clock strikes twelve,
(Battle rushed by, cutting),
On the pillow dreams stand
In folds of a curtain.
Will once flash – no Fish-Whale,
It is hard to grab on!
Why does rainbow shine?
Why does not fly
The firebird that’s wonderful?
Crying – is stupid. He's not stupid,
He is no crybaby,
Won't inflate the proud lips,
Since the firebird, and not soup will
Be for Max waiting!
Just like lightning! On the tail
Are the golden glimmers!
Many birds, all are not them...
In the dark on eyelashes
Have been shining tears.
He leans to window from the shades:
Here are the grey figures...
From afar a sad shout...
In this night all he grasped,
The blond-haired boy-hero.