Tsvetayeva Short Poems Part 5

“Careful three-fold knocking on the gate”

“I - am. You - will be. An abyss between us.”

“The roads – bread and flour!”

“Obscurantism. Tornado. Sodom.”

“Dying, I won't say: I was. There's no pity”

“Night without the loved one – and the nights”

Memories of Beranger

“I had stated, and another listened”

“Hands which are not needed”

“Whiteness to the darkness is a threat”

“Air smells of incense. Rain came and left.”

“I am a page for your pen”

“To remember you – with light smoke”

“There, having thrown the forehead back”

“Like right and left arms, here”

“The cherubic knight”

“Valour and chastity! Their alliance”

“In the country, the leaden noon”

“Inept and aimless is my time”

“Bows, bows down heavy forehead”

“There are corn ears overweight, there are corn ears thin”

“Where are the swans?” – “Have left the swans.”

“White army! Gordian knot”

“Let not the young ones remember”

“Night – a criminal and a nun”

“Day – the cloak out”

“It's not to your liking – and to yours”

“Grow poems, like stars or like roses”

“Devouring fire – my stallion”

“Every poem – a child of love”

“You must admit courageously. Lyre!”

“My shelter from wild horses”

“And then they watered with honey”

To Genius

“If a soul has been born winged thus”

To Alla

“Perfect and proud”

“You are a stranger and not a stranger”

“Where there's honey – there is sting”

“Who did not build houses”

“Simpler and simpler”

“With me you don't need to speak”

“What others don't want – bring to me”

“Under roar of citizen storms”

“Cradle, that is wound up in red”

“Officer walks with a sword”

Eyes

“And you will rise – on the edge of table”

Year 1918

“Two flowers upon my chest”

“You gave us courage – for”

“With the gait of the dignified – with pride”

“Was given to me from the tall skies”

“Take away the pearl – remain the tears”

“Above the black water abyss”

“The young bell you admire”

“Love! Love! Where have you gone?”

“Autumn. Trees in alley – like warriors.”

“You are a Persian, o moon, a Turk – a crescent”

“Morning. We must clean the bowls”

“I over all had preferred”

“Daughters are rolling the hoop”

“I don't embarrass, I don't sing”

“Heroism has grown cold”

“Storms-drizzles, whirlwind – have cherished you the winds”

“I recall the foggy shore of Albion”

“On a single horse, with us two, it is sweet”

“My light gait”

“On my right shoulder”

“That he recollects not hour, not a year”

“Mug, hunk of bread”

“I have spread you from the cup”

“Czar and the Lord! Forgive the little”

“World will end with flood”

“Song is sang, how dear one loves”

“The deed of the Tsar’s son”

“I thank you, O Lord”

“Joy – like sugar”

“The red bow in the hair”

“No, with you, a marvelous friend”

“The New Year. Roses’ heap.”

“Then you breathed and raved with Kant”

Drummer

“Mother from hut after water”

“Nightingale's throat – to all in return”

“I am happy to live simply and exemplary”

“Here: it is heard – and I don't hear the words “

Comedian

“I love you all my life and every day”

To P. Antokolsky

“Oh no, won’t recognize, not one of you”

In Memory Of A. A. Stahovich

Message to Little Sigoryera

Poems to Sonya

To Alla

“You think: it's another deceit”

Grandmother

For You – In A Hundred Years

“I wept with the broad's tears”

“Two trees want one another”

“Consuela! Consolation!”

To Alya

* * * * *

Осторожный троекратный стук.

Нежный недруг, ненадежный друг, --

Не обманешь! То не странник путь

Свой кончает. -- Так стучатся в грудь

За любовь. Так, потупив взгляд,

В светлый Рай стучится черный Ад.

* * * * *

Careful three-fold knocking on the gate.

Tender foe, precarious friend -

You won't trick! The wanderer ends

The way. Then comes knocking on the chest

For love. Thus, looking down,

The black hell knocks on the luminous heaven.

* * * * *

Я -- есмь. Ты -- будешь. Между нами -- бездна.

Я пью. Ты жаждешь. Сговориться -- тщетно.

Нас десять лет, нас сто тысячелетий

Разъединяют. -- Бог мостов не строит.

Будь! -- это заповедь моя. Дай -- мимо

Пройти, дыханьем не нарушив роста.

Я -- семь. Ты -- будешь. Через десять весен

Ты скажешь: -- есть! -- а я скажу: -- когда-то...

* * * * *

I - am. You - will be. An abyss between us.

I drink. You're thirsty. We cannot agree.

Ten years, oh no, a hundred thousand years

Do stand between us. God does not build bridges.

Be! - this is my demand. Let me walk past you

Without violating growth with my breath.

I - am. You - will be. In ten springs from now

You will say "is!" - and I will say "sometime"...

* * * * *

Дороги -- хлебушек и мука!

Кушаем -- дырку от кренделька.

Да, на дороге теперь большой

С коробом -- страшно, страшней -- с душой!

Тыщи -- в кубышку, товар -- в камыш...

Ну, а души -- то не утаишь!

* * * * *

The roads – bread and flour!

We eat – a pretzel hole.

Yes, on the big road

It's scary with the box, scarier with the soul!

Thousands – into the jug, shipment – into the reeds...

But, a soul – you will not conceal!

* * * * *

Мракобесие. -- Смерч. -- Содом.

Берегите Гнездо и Дом.

Долг и Верность спустив с цепи,

Человек молодой -- не спи!

В воротах, как Благая Весть,

Белым стражем да встанет -- Честь.

Обведите свой дом -- межой,

Да не внидет в него -- Чужой.

Берегите от злобы волн

Садик сына и дедов холм.

Под ударами злой судьбы --

Выше -- прадедовы дубы!

* * * * *

Obscurantism. Tornado. Sodom.

Guard the nest and the home.

Duty and loyalty pulling down with chain,

Do not sleep, the young man!

In gates, where is the good news is found,

Honor stands strong like white guard.

Circle your home with boundary,

Let another not enter it.

Protect from the spite of waves

Garden of son and hill of grand-dads,

Under the ringing of fortune crossed-

Higher are great-grandfather's oaks!

* * * * *

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты, -- крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья --

Я тебе повелеваю: -- будь!

Я -- не выйду из повиновенья.

* * * * *

Dying, I won't say: I was. There's no pity,

The culprits I don't seek.

There are more important things on earth

Than passions' storms and the lovers' feats.

Beating against this bosom with a wing,

You, the youthful inspiration's culprit,

I demand this of you: Be!

From obedience I will not exit.

* * * * *

Ночи без любимого -- и ночи

С нелюбимым, и большие звезды

Над горячей головой, и руки,

Простирающиеся к Тому --

Кто от века не был -- и не будет,

Кто не может быть -- и должен быть.

И слеза ребенка по герою,

И слеза героя по ребенку,

И большие каменные горы

На груди того, кто должен -- вниз...

Знаю все, что было, все, что будет,

Знаю всю глухонемую тайну,

Что на темном, на косноязычном

Языке людском зовется -- Жизнь.

* * * * *

Night without the loved one – and the nights

With the one unloved, and where large stars

Over the hot head, and the arms

Stretching to Thomas -

Who from century was –

And who won't,

Who cannot be – and must be.

And the tear of the child for a hero,

And the tear of the hero for the child,

And big mountains made of stone

On the chest of him who must – go below...

I know all that was, all that will be,

I know all the deaf and dumb mystery,

That not on dark, not on tongue-tied

Tongue of people will call – life.

ПАМЯТИ БЕРАНЖЕ

Дурная мать! -- Моя дурная слава

Растет и расцветает с каждым днем.

То на пирушку заведет Лукавый,

То первенца забуду -- за пером...

Завидуя императрицам моды

И маленькой танцовщице в трико,

Гляжу над люлькой, как уходят -- годы,

Не видя, что уходит -- молоко!

И кто из вас, ханжи, во время оно

Не пировал, забыв о платеже!

Клянусь бутылкой моего патрона

И вашего, когда -- то, -- Беранже!

Но одному -- сквозь бури и забавы --

Я, несмотря на ветреность, -- верна.

Не ошибись, моя дурная слава:

-- Дурная мать, но верная жена!

Memories of Beranger

A foolish mother! My foolish glory

Grows and blossoms every morn,

Then the evil one will lead to the feast,

Behind pen I’ll forget the firstborn...

Envying fashion of the empress

And the little dancer in leotards,

Seeing your cradle, where pass years,

And not seeing, that milk departs!

And who of you, bigots, in that moment

Did not feast, forgetting payment!

I at the bottle of my patron swear

And yours, once Beranger!

But to one – through storms and through fun only -

I, despite my flippancy, am rife.

Don't forget, my foolish glory:

Foolish mother, but a loyal wife!

* * * * *

Я сказала, а другой услышал

И шепнул другому, третий -- понял,

А четвертый, взяв дубовый посох,

В ночь ушел -- на подвиг. Мир об этом

Песнь сложил, и с этой самой песней

На устах -- о жизнь! -- встречаю смерть.

* * * * *

I had stated, and another listened

And whispered to another, third – understood,

And the fourth, taking staff of oak,

In night left – for a feat. About this the world

Added a song, and with this same song

O life! I meet death on the lips.

* * * * *

Руки, которые не нужны

Милому, служат -- Миру.

Горестным званьем Мирской Жены

Нас увенчала Лира.

Много незваных на царский пир.

Надо им спеть на ужин!

Милый не вечен, но вечен -- Мир.

Не понапрасну служим.

* * * * *

Hands which are not needed

To my dear one, the world serve.

Lyre us wedded

Under bitter name of world wife.

Many at tsar's feast uncalled.

We do not at dinner sing!

Little one not eternal, eternal – world.

We do not serve in vain.

* * * * *

Белизна -- угроза Черноте.

Белый храм грозит гробам и грому.

Бледный праведник грозит Содому

Не мечом -- а лилией в щите!

Белизна! Нерукотворный круг!

Чан крестильный! Вещие седины!

Червь и чернь узнают Господина

По цветку, цветущему из рук.

Только агнца убоится -- волк,

Только ангелу сдается крепость.

Торжество -- в подвалах и в вертепах!

И взойдет в Столицу -- Белый полк!

* * * * *

Whiteness to the darkness is a threat.

Threatens the white temple lightning and coffins.

Threatens Sodom the white saint

Not with sword but, in the shield, with lilies!

Whiteness! Miraculous round!

Baptismal vat! Hair wise and gray!

Worm and blackness recognize the Lord

By the flowers, blooming in their hands.

Only the wolf fears the lamb,

Only to angel surrenders the castle.

Triumph – in nativity scenes and cellars!

And will rise the white regiment in the capital.

* * * * *

Пахнет ладаном воздух. Дождь был и прошел.

Из зияющих пастей домов --

Громовыми руладами рвется рояль,

Разрывая июньскую ночь.

Героическим громом бетховенских бурь

Город мстит...

* * * * *

Air smells of incense. Rain came and left.

From gaping jaws of houses -

The piano tears with thundering roulade,

Tearing June night apart.

At Beethoven’s storms’ heroic thunder

Vengeful is the town...

* * * * *

Я -- страница твоему перу.

Всe приму. Я белая страница.

Я -- хранитель твоему добру:

Возращу и возвращу сторицей.

Я -- деревня, черная земля.

Ты мне -- луч и дождевая влага.

Ты -- Господь и Господин, а я --

Чернозем -- и белая бумага!

* * * * *

I am a page for your pen.

I'll accept all. I am white page.

I am the keeper to your good:

I will return a hundredfold.

I am village, I’m black earth.

You are a ray and rain's wetness.

You – are Lord and Master;

I’m black earth – and white paper!

* * * * *

Память о Вас -- легким дымком,

Синим дымком за моим окном.

Память о Вас -- тихим домком.

Тихий домок -- Ваш -- под замком.

Что за дымок? Что за домок?

Вот уже пол -- мчит из -- под ног!

Двери -- с петлей! Ввысь -- потолок!

В синий дымок -- тихий домок!

* * * * *

To remember you – with light smoke,

Out of my window with blue smoke.

Memory of you – the quiet home,

Quiet home – yours – under lock.

What is the smoke? What is the house?

Here is floor – it runs under the feet of ours!

Door – with hinge! Ceiling above us!

Quiet in blue smoke is quiet house!

* * * * *

Так, высоко запрокинув лоб,

-- Русь молодая! -- Слушай! --

Опровергаю лихой поклеп

На Красоту и Душу.

Над кабаком, где грехи, гроши,

Кровь, вероломство, дыры --

Встань, Триединство моей души:

Лилия -- Лебедь -- Лира!

* * * * *

There, having thrown the forehead back,

Young Russia! Hear it!

The dashing slander I contest

Of Beauty and Spirit.

Over the pub, where sins, cents,

Blood, treachery and holes -

Lily – swan – and lyre! Stand as

Trinity over my soul!

* * * * *

Как правая и левая рука,

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает -- и бездна пролегла

От правого -- до левого крыла!

* * * * *

Like right and left arms, here,

Your soul to my soul is near.

In bliss and warmth we to each other cling

Like right wing and left wing.

But garland rises - and lies down the abyss

From the right to the left wing!

* * * * *

Рыцарь ангелоподобный --

Долг! -- Небесный часовой!

Белый памятник надгробный

На моей груди живой.

За моей спиной крылатой

Вырастающий ключарь,

Еженощный соглядатай,

Ежеутренний звонарь.

Страсть, и юность, и гордыня

Все сдалось без мятежа,

Оттого что ты рабыне

Первый молвил: -- Госпожа!

* * * * *

The cherubic knight -

Duty! Guard of the sky!

The white tombstone monument

Is on the chest of mine.

Behind my winged back

Is the growing key clerk,

Is the nightly perceiver

Is the morning ringer.

Passion, and youth, and pride

All given up with no turmoil,

For “Mistress” you muttered

To a slave girl!

* * * * *

Доблесть и девственность! -- Сей союз

Древен и дивен, как Смерть и Слава.

Красною кровью своей клянусь

И головою своей кудрявой --

Ноши не будет у этих плеч,

Кроме божественной ноши -- Мира!

Нежную руку кладу на меч:

На лебединую шею Лиры.

* * * * *

Valour and chastity! Their alliance

Are ancient and wonderful like glory and death.

I swore by my red blood

And my curly head -

There will be no luggage on this shoulder,

Except divine burden – Mira!

Put on the sword the tender

Hand: the swan neck of Lyre.

* * * * *

Свинцовый полдень деревенский.

Гром отступающих полков.

Надменно -- нежный и не женский

Блаженный голос с облаков:

-- Вперeд на огненные муки!

В ручьях овечьего руна

Я к небу воздеваю руки --

Как -- древле -- девушка одна...

* * * * *

In the country, the leaden noon.

Roaring of retreating regiments.

Arrogant – tender and not woman's

Blissful voice from the clouds:

Forward into the torments of the fire!

In streams of sheep's fleece unfurled.

And I to sky am raising higher

Arms like – anciently – did one girl.

* * * * *

Мой день беспутен и нелеп:

У нищего прошу на хлеб,

Богатому даю на бедность,

В иголку продеваю -- луч,

Грабителю вручаю -- ключ,

Белилами румяню бледность.

Мне нищий хлеба не дает,

Богатый денег не берет,

Луч не вдевается в иголку,

Грабитель входит без ключа,

А дура плачет в три ручья --

Над днем без славы и без толку.

* * * * *

Inept and aimless is my time:

I ask a beggar for a dime

I proffer cash to rich and famous,

Into the needle ray I weave,

Unto a robber key I give,

With whiting I am blushing paleness.

The bum puts nothing in my palms,

The rich man does not take my alms,

The needle won't let through the ray,

The robber enters without key,

Dumb woman weeps in streams of three

Over a fameless, empty day.

* * * * *

Клонится, клонится лоб тяжелый,

Колосом клонится, ждет жнеца.

Друг! Равнодушье -- дурная школа!

Ожесточает оно сердца.

Жнец -- милосерден: сожнет и свяжет,

Поле опять прорастет травой...

А равнодушного -- Бог накажет!

Страшно ступать по душе живой.

Друг! Неизжитая нежность -- душит.

Хоть на алтын полюби -- приму!

Друг равнодушный! -- Так страшно слушать

Черную полночь в пустом дому!

* * * * *

Bows, bows down heavy forehead

Waits for reaper, bows with spike,

Friend! Indifference is bad!

It makes the heart get tight.

Reaper is merciful: He will bind,

Again with grass the field will grow...

And indifferent ones – will be punished by God,

It's frightful to step on living soul.

Friend! Unlived tenderness – strangles.

I’ll accept if for penny you love!

Indifferent friend – it is dreadful

To hear in an empty home the black night!

* * * * *

Есть колосья тучные, есть колосья тощие.

Всех -- равно -- без промаху -- бьет Господен цеп.

Я видала нищего на соборной площади:

Сто годов без малости, -- и просил на хлеб.

Борода столетняя! -- Чай, забыл, что смолоду

Есть беда насущнее, чем насущный хлеб.

Ты на старость, дедушка, просишь, я -- на молодое

Всех равно -- без промаху -- бьет Господен цеп!

* * * * *

There are corn ears overweight, there are thin corn ears.

All equally – without a miss – the Lord beats.

I saw on the cathedral square a man who begged:

A hundred years without a little – and he asked for some bread.

A hundred-year-old beard! Forgot then that since the youth

There is trouble more vital than vital bread.

You for old age, grandpa, ask, I – upon the youth

All even – without misses – beats God.

* * * * *

-- Где лебеди? -- А лебеди ушли.

-- А вороны? -- А вороны -- остались.

-- Куда ушли? -- Куда и журавли.

-- Зачем ушли? -- Чтоб крылья не достались.

-- А папа где? -- Спи, спи, за нами Сон,

Сон на степном коне сейчас приедет.

-- Куда возьмет? -- На лебединый Дон.

Там у меня -- ты знаешь? -- белый лебедь...

* * * * *

“Where are the swans?” – “Have left the swans.”

“And ravens?” - “Ravens – have remained.”

“Gone where?” – “To same place with the cranes.”

“Gone what for?” “That they don’t reach the wings.”

“And where's the father?” “Sleep, Sleep over us,

Sleep will come here on a steppe horse.”

“Where will he take?” – “To the swans' Don.”

Then I have – you know? – the white swan...

* * * * *

Белогвардейцы! Гордиев узел

Доблести русской!

Белогвардейцы! Белые грузди

Песенки русской!

Белогвардейцы! Белые звезды!

С неба не выскрести!

Белогвардейцы! Черные гвозди

В ребра Антихристу!

* * * * *

White army! Gordian knot

Of valor Russian!

White army! White mushrooms

Of song Russian!

White army! White stars!

Can't scrape from the sky!

White army! Black nails

Into ribs of Antichrist.

* * * * *

Пусть не помнят юные

О согбенной старости.

Пусть не помнят старые

О блаженной юности.

Всe уносят волны.

Море -- не твое.

На людские головы

Лейся, забытье!

Пешеход морщинистый,

Не любуйся парусом!

Ах, не надо юностью

Любоваться -- старости!

Кто в песок, кто -- в школу.

Каждому свое.

На людские головы

Лейся, забытье!

Не учись у старости,

Юность златорунная!

Старость -- дело темное,

Темное, безумное.

...На людские головы

Лейся, забытье!

* * * * *

Let not the young ones remember

Of hunched over old age.

Let the old ones not remember

Of blissful youth they had.

Waves carry away all things.

Sea – is not your own.

On the heads of people

Pour, oblivion!

A wrinkly pedestrian,

Don't admire the sail!

And let not the youth

Admire the old age!

To each his own, some – to school,

Some – to sand.

On the heads of people

Pour, oblivion!

Golden fleece youth,

Do not learn from old age!

Age – is thing dark,

Dark and insane.

Onto the heads of men

Pour, oblivion!

* * * * *

Ночь -- преступница и монашка.

Ночь проходит, потупив взгляд.

Дышит -- часто и дышит -- тяжко.

Ночь не любит, когда глядят.

Нe стоит со свечой во храме,

Никому не жена, не дочь.

Ночь ночует на твердом камне,

Никого не целует ночь.

Даром, что сквозь

Слезинки -- свищем,

Даром, что -- врозь

По свету рыщем, --

Нет, не помочь!

Завтра ль, сегодня --

Скрутит нас

Старая сводня --

Ночь!

* * * * *

Night – a criminal and a nun.

Night passes, looking down.

Breathes – often and breathes – hard.

When they look they don't love the night.

By the candle at temple he does not stand,

Not anyone's daughter nor wife.

Night sleeps on hard stone,

Nobody is kissed by the night.

For free, that through

Teardrops – fistulas,

For free, that through

The light we prowl,

No, not to help!

Tomorrow or today -

Twists us

The old procuress -

Night!

* * * * *

День -- плащ широкошумный,

Ночь -- бархатная шуба.

Кто -- умный, кто -- безумный,

Всяк выбирай, что любо!

Друзья! Трубите в трубы!

Друзья! Взводите срубы!

Одел меня по губы

Сон -- бархатная шуба.

* * * * *

Day – the loud cloak,

Night – velvet coat.

Someone – smart, someone – mad,

Take your pick instead!

Friends! Blow the pipes!

Friends! Cock log cabins!

Dressed me upon the lips

Velvet coat - sleep.

* * * * *

He по нраву я тебе -- и тебе,

И тебе еще -- и целой орде.

Пышен волос мой -- да мало одeж!

Вышла голосом -- да нрав нехорош!

Полно, Дева -- Царь! Себя -- не мытарь!

Псарь не жалует -- пожалует -- царь!

* * * * *

I'm not to your liking – and to you,

And for you still – in horde that’s full.

Lush is my hair – there are not enough clothes!

Nature is not good - came out with voice!

Fully, maiden – King! Self – not publican!

Houndmaster does not pity – will welcome – king!

* * * * *

Стихи растут, как звезды и как розы,

Как красота -- ненужная в семье.

А на венцы и на апофеозы --

Один ответ: -- Откуда мне сие?

Мы спим -- и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом -- во сне -- открыты

Закон звезды и формула цветка.

* * * * *

Grow poems, like stars or like roses,

Like beauty – needless in family.

And in the crowns and in apotheosis

Will be one answer: Where from may I be?

We sleep – and here, through slabs of stone,

Heavenly guest in petals of four.

World, understand! With singer - in dream – open

Is law of the star and formula of a flower.

* * * * *

Пожирающий огонь -- мой конь!

Он копытами не бьет, не ржет.

Где мой конь дохнул -- родник не бьет,

Где мой конь махнул -- трава не растет.

Ох, огонь мой конь -- несытый едок!

Ох, огонь на нем -- несытый ездок!

С красной гривою свились волоса...

Огневая полоса -- в небеса!

* * * * *

Devouring fire – my stallion!

He does not beat with hoofs, does not neigh.

Where does my stallion breathe – does not hit the spring,

Where does my stallion wave – grass does not grow high.

Oh, the fire of my stallion – unfulfilled eater!

Oh, the fire upon him – unfulfilled rider!

Hair is bound by the grass mane...

Into heaven – fire band!

* * * * *

Каждый стих -- дитя любви,

Нищий незаконнорожденный.

Первенец -- у колеи

На поклон ветрам -- положенный.

Сердцу ад и алтарь,

Сердцу -- рай и позор.

Кто отец? -- Может -- царь.

Может -- царь, может -- вор.

* * * * *

Every poem – a child of love,

Beggar illegitimate.

Firstborn – at the track

Bowing to wind as of late.

To heart hell and altar,

To heart heaven and grief.

Who's the father? Maybe tsar.

Maybe tsar, and maybe thief.

* * * * *

Надобно смело признаться. Лира!

Мы тяготели к великим мира:

Мачтам, знаменам, церквам, царям,

Бардам, героям, орлам и старцам,

Так, присягнувши на верность -- царствам,

Не доверяют Шатра -- ветрам.

Знаешь царя -- так псаря не жалуй!

Верность как якорем нас держала:

Верность величью -- вине -- беде,

Верность великой вине венчанной!

Так, присягнувши на верность -- Хану,

Не присягают его орде.

Ветреный век мы застали. Лира!

Ветер в клоки изодрав мундиры,

Треплет последний лоскут Шатра...

Новые толпы -- иные флаги!

Мы ж остаемся верны присяге,

Ибо дурные вожди -- ветра.

* * * * *

You must admit courageously. Lyre!

We gravitate toward the great lands:

Masts, banners churches, tsars,

Bards, heroes, eagles and elders.

Thus in kingdoms, eternally swearing,

Tents do not trust the winds.

You know the tsar – don't favor the kennel!

Loyalty as if by an anchor held us:

Loyalty to greatness – fault – trouble

Loyalty to great trouble crowned!

Thus, loyalty to the Han having sworn,

They do not swear by his horde.

We have reached flighty age.

Lyre! Wind tore our uniform to shreds,

Flutters the final cloth of the tent...

New crowds – other flags!

We remain loyal to the oaths,

Since winds are bad leaders.

* * * * *

Мое убежище от диких орд,

Мой щит и панцирь, мой последний форт

От злобы добрых и от злобы злых --

Ты -- в самых ребрах мне засевший стих!

* * * * *

My shelter from wild hordes,

My shield and armor, my last fort

Of spite of the kind and spite of the mean -

You – in my ribs having lodged the poem!

* * * * *

А потом поили медом,

А потом поили брагой,

Чтоб потом, на месте лобном,

На коленках признавалась

В несодеянных злодействах!

Опостылели мне вина,

Опостылели мне яства.

От великого богатства

Заступи, заступник -- заступ!

* * * * *

And then they watered with honey,

And then they watered with bliss,

That later, in place of the frontal,

She admitted on her knees

To committing atrocities!

Disgusting to me is the wine,

Disgusting to me is the food.

From the great riches good and fine

Intercede, intercessor – spade!

ГЕНИЮ

Крестили нас -- в одном чану,

Венчали нас -- одним венцом,

Томили нас -- в одном плену,

Клеймили нас -- одним клеймом.

Поставят нам -- единый дом.

Прикроют нас -- одним холмом.

To Genius

They baptized us – on single vat,

They wedded us - with single crown,

They tortured us – in single prison,

They branded us – with just one brand.

They'll put to us – a house left single.

They'll cover us – with just one hill.

* * * * *

Если душа родилась крылатой --

Что ей хоромы -- и что ей хаты!

Что Чингис -- Хан ей и что -- Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразрывно -- слитых:

Голод голодных -- и сытость сытых!

* * * * *

If a soul has been born winged thus -

What to her are mansions – and what are huts!

What is Genghis Khan and what is a horde!

I have two foes in the world,

Two twins, merged inextricably:

Satedness of sated - and hunger of hungry.

АЛЕ

Не знаю, где ты и где я.

Те ж песни и те же заботы.

Такие с тобою друзья!

Такие с тобою сироты!

И так хорошо нам вдвоем:

Бездомным, бессонным и сирым..

Две птицы: чуть встали -- поeм.

Две странницы: кормимся миром.

To Alla

I don't know where are you, where am I.

The same songs and the same worries.

What friends you have!

What orphans!

And for us it is so good:

Homeless, sleepless and alone...

We are birds: once risen – sing. Two

Wanderers: feeding on the world.

И бродим с тобой по церквам

Великим -- и малым, приходским.

И бродим с тобой по домам

Убогим -- и знатным, господским.

Когда -- то сказала: -- Купи! --

Сверкнув на кремлевские башни.

Кремль -- твой от рождения. -- Спи,

Мой первенец светлый и страшный.

And I wander with you past the churches

Great – and little, parochial.

And I wander with you past the homes

Wretched – and lordly, noble.

When – I asked: “Buy” -

Flashing at the towers of Kremlin.

Kremlin – yours since the birth. Sleep,

My light and fearsome firstborn.

И как под землею трава

Дружится с рудою железной,

Всe видят пресветлые два

Провала в небесную бездну.

Сивилла! -- Зачем моему

Ребенку -- такая судьбина?

Ведь русская доля -- ему...

И век ей: Россия, рябина...

And like on the ground the grass

Is friends with iron ore,

All see the days blessed

Under the skies hanging over.

Seville! What for for my kid

Is such a destiny!

Russian fate – to him...

Russia, rowan: for her century...

* * * * *

Безупречен и горд

В небо поднятый лоб.

Непонятен мне герб,

И не страшен мне гроб.

Меж вельмож и рабов,

Меж горбов и гербов,

Землю роющих лбов --

Я -- из рода дубов.

* * * * *

Perfect and proud

Is the raised forehead.

I don't fathom the coat of arms

And I don't fear the coffin.

Between slaves and nobles,

Between humps and coat of arms,

The land of burrowing foreheads -

I – from the oak genus.

* * * * *

Ты мне чужой и не чужой,

Родной и не родной,

Мой и не мой! Идя к тебе

Домой -- я "в гости" не скажу,

И не скажу "домой".

Любовь -- как огненная пещь:

А все ж и кольцо -- большая вещь,

А все ж и алтарь -- великий свет.

-- Бог -- не благословил!

* * * * *

You are a stranger and not a stranger,

Dear and not dear,

My and not my! Going home to you

I will not say “be guest of ours,”

And I will not say “at home.”

Love - like a fiery stove:

And all in ring – the large thing,

And all in the altar – the great light.

And it was not blessed by God!
* * * * *

Там, где мед -- там и жало.

Там, где смерть -- там и смелость.

Как встречалось -- не знала,

А уж так: встрелось -- спелось.

В поле дуб великий, --

Разом рухнул главою!

Так, без женского крика

И без бабьего вою --

Разлучаюсь с тобою:

Разлучаюсь с собою,

Разлучаюсь с судьбою.

* * * * *

Where there's honey – there is sting.

Where there's death – there is boldness.

How we met – I don't know this,

And thus: we meet – we sing.

A great oak in the field

Collapsed at once its head!

There, where there's no women's call

And no woman's howl -

I part with you:

I part with self,

I part with fate.

* * * * *

Кто дома не строил --

Земли недостоин.

Кто дома не строил --

Не будет землею:

Соломой -- золою...

-- Не строила дома.

* * * * *

Who did not build houses

Is not worthy of the earth.

Who did not build houses

Won't be the earth:

Straw – ashes...

I did not build houses.

* * * * *

Проще и проще

Пишется, дышится.

Зорче и зорче

Видится, слышится.

Меньше и меньше

Помнится, любится.

-- Значит уж скоро

Посох и рубище.

* * * * *

Simpler and simpler

To write and to breathe,

Sharper and sharper

To see and to hear.

Lesser and lesser

I remember, to love.

Means that there soon are

Rags and staff.

* * * * *

Co мной не надо говорить,

Вот губы: дайте пить.

Вот волосы мои: погладь.

Вот руки: можно целовать.

-- А лучше дайте спать.

* * * * *

With me you don't need to speak,

Here's lip: give me a drink.

Here my hair to caress:

Here's hand: you can kiss.

And better yet to sleep.

* * * * *

Что другим не нужно -- несите мне:

Все должно сгореть на моем огне!

Я и жизнь маню, я и смерть маню

В легкий дар моему огню.

Пламень любит легкие вещества:

Прошлогодний хворост -- венки -- слова.

Пламень пышет с подобной пищи!

Вы ж восстанете -- пепла чище!

Птица -- Феникс я, только в огне пою!

Поддержите высокую жизнь мою!

Высоко горю и горю до тла,

И да будет вам ночь светла.

Ледяной костер, огневой фонтан!

Высоко несу свой высокий стан,

Высоко несу свой высокий сан --

Собеседницы и Наследницы!

* * * * *

What others don't want – bring to me!

All must burn up in my fire!

And I beckon life, and I beckon death

In the light gift of my fire.

Fire is a lover of little things:

Last year's brushwood – wreaths – words.

Fire glows with similar eats!

Cleaner than ash - you will arise!

Bird – Phoenix am I, only singing in fire!

Support my high life!

I burn to ashes as I burn higher,

And won't be for you luminous night.

Icy bonfire, fountain of fire!

I carry high your tall figure,

I carry high your dignity high -

Interlocutors and lady heirs.

* * * * *

Под рокот гражданских бурь,

в лихую годину,

Даю тебе имя -- мир,

В наследье -- лазурь.

Отыйди, отыйди. Враг!

Храни, Триединый,

Наследницу вечных благ

Младенца Ирину!

* * * * *

Under roar of citizen storms,

In a hard time,

I give to you name – a world,

And azure legacy.

Get out, get out. Enemy!

Keep, triune,

The heiress of endless bliss

Of the babe Irina!

* * * * *

Колыбель, овеянная красным!

Колыбель, качаемая чернью!

Гром солдат -- вдоль храмов -- за вечерней.

А ребенок вырастет -- прекрасным.

С молоком кормилицы рязанской

Он всосал наследственные блага:

Триединство Господа -- и флага.

Русский гимн -- и русские пространства.

В нужный день, на Божьем солнце ясном,

Вспомнит долг дворянский и дочерний --

Колыбель, качаемая чернью,

Колыбель, овеянная красным!

* * * * *

Cradle, that is wound up in red!

Cradle, that is rocked by the rabble!

Soldiers' thunder - by the evening - past the temples..

And beautiful grows up the kid.

With the milk of Ryazan's wet nurse

He sucked in inheritance's goods:

Flag - and the tri-unity of God.

Russian anthem - and Russian space.

In the needed day, by clear sun of God,

He'll recall duty filial and noble -

Cradle, that is rocked by the rabble!

Cradle, that is wound up in red!

* * * * *

Офицер гуляет с саблей,

А студент гуляет с книжкой.

Служим каждому мальчишке:

Наше дело -- бабье, рабье.

Сад цветочками засажен --

Сапожищами зашибли.

Что увидели -- не скажем:

Наше дело -- бабье, рыбье.

* * * * *

Officer walks with a sword,

And, with a book walks a student.

Every boy we do serve:

Our lot is slave’s and woman's.

With flowers is planted the garden -

They hit with boots.

We won't tell you what we've seen:

Our lot is fish’s and broad’s.

ГЛАЗА

Привычные к степям -- глаза,

Привычные к слезам -- глаза,

Зеленые -- соленые --

Крестьянские глаза!

Была бы бабою простой --

Всегда б платили за постой --

Всe эти же -- веселые --

Зеленые глаза.

Была бы бабою простой --

От солнца б застилась рукой,

Качала бы -- молчала бы,

Потупивши глаза.

Шел мимо паренек с лотком...

Спят под монашеским платком

Смиренные -- степенные --

Крестьянские глаза.

Привычные к степям -- глаза,

Привычные к слезам -- глаза...

Что видели -- не выдадут

Крестьянские глаза!

Eyes

Used to the steppes are the eyes,

Used to the tears are the eyes,

Green – salty -

Are the peasant's eyes!

She would be a simple broad -

Always paid to stay -

Happy are all

The green eyes.

She would be a simple broad -

The arm from the sun she froze,

And I would swing – I would be quiet,

With downcast eyes.

Went past us the boy with the tray...

Sleep under the monk's clothes

Humble – sedate -

Peasant's eyes.

Used to the steppes are the eyes,

Used to the tears are the eyes,

What we saw – will not be given away

By the peasant's eyes!

* * * * *

А взойдешь -- на краешке стола --

Недоеденный ломоть, -- я ела,

И стакан неполный -- я пила,

.........., -- я глядела.

Ты присядь на красную скамью,

Пей и ешь -- и не суди сурово!

Я теперь уже не ем, не пью,

Я пою -- кормлю орла степного.

* * * * *

And you will rise – on the edge of table -

Half-eaten hunk – I ate,

And glass incomplete – I drank,

…...................... was my sight.

On the red bench you will sit,

Don’t judge severely – drink and eat.

And now I don't drink or eat,

I sing – the steppe eagle I feed.

1918 г.

(Отрывок из баллады)

...Корабль затонул -- без щеп,

Король затанцевал в Совете,

Зерна не выбивает цеп,

Ромео не пришел к Джульетте,

Клоун застрелился на рассвете,

Вождь слушает ворожею...

Year 1918

(Fragment from ballad)

Ship has sunken – without chips,

In the Congress danced the king,

The flail does not knock out the grain,

Romeo to Juliet has not come,

Clown shot himself at sunrise,

Chief to the sorcerer listens...

* * * * *

Два цветка ко мне на грудь

Положите мне для воздуху.

Пусть нарядной тронусь в путь,

Заработала я отдых свой.

В год. . . . .

Было у меня две дочери, --

Так что мучилась с мукой

И за всем вставала в очередь.

Подойдет и поглядит

Смерть -- усердная садовница.

Скажет -- "Бог вознаградит, --

Не бесплодная смоковница!"

* * * * *

Two flowers upon my chest

For the air upon me placed.

May get going the well-dressed,

Having earned in this my rest.

In year.....

Two daughters I had -

Thus I was tormented and suffered

And a line for all things I made.

So will come and so will stare

Zealous gardener is death.

Will say: “God will take care,

The fig tree is not fruitless!”

* * * * *

Ты дал нам мужества --

На сто жизней!

Пусть земли кружатся,

Мы -- недвижны.

И ребра -- стойкие

На мытарства:

Дабы на койке нам

Помнить -- Царство!

Свое подобье

Ты в небо поднял --

Великой верой

В свое подобье.

Так дай нам вздоху

И дай нам поту --

Дабы снести нам

Твои щедроты!

* * * * *

You gave us courage – for

Hundred lives!

Let earths turn,

We – are motionless.

And ribs – enduring

To the ordeals:

So that at birth for us

Kingdom – recall we will.

Your likeness

You have raised to the sky -

With great faith

In your sight.

So give a sigh to us

Give sweat to us -

So that your bounties

Would demolish us!

* * * * *

Поступью сановнически -- гордой

Прохожу сквозь строй простонародья.

На груди -- ценою в три угодья --

Господом пожалованный орден.

Нынче праздник слуг нелицемерных:

Целый дождь -- в подхваченные полы!

Это Царь с небесного престола

Орденами оделяет -- верных.

Руки прочь, народ! Моя -- добыча!

И сияет на груди суровой

Страстный знак Величья и Отличья,

Орден Льва и Солнца -- лист кленовый.

* * * * *

With the gait of the dignified – with pride

Through the ranks of common people I walk.

Upon my chest – at the cost of three lands -

Order bestowed by the Lord.

Now servants' holiday, not hypocritical ones:

Full rain - into the picked up floors!

This is the Tsar from heavenly throne

Endows with the orders most loyal.

Hands off, people! My prey this is!

And upon a severe chest shines

Passionate sign of greatness and excellence,

The maple leaf - Order of Lion and Sun.

* * * * *

Был мне подан с высоких небес

Меч серебряный -- воинский крест.

Был мне с неба пасхальный тропарь:

-- Иоанна! Восстань, Дева -- Царь!

И восстала -- миры побороть --

Посвященная в рыцари -- Плоть.

Подставляю открытую грудь.

Познаю серединную суть.

Обязуюсь гореть и тонуть.

* * * * *

Was given to me from the tall skies

Silver sword – warrior's cross.

From the sky came troparion of Easter:

John! Arise, Maiden – is Tsar!

And I rose – the worlds to overcome –

Flesh – dedicated to knight.

I substitute the open chest.

I know the middle path.

To burn and to drown I promise.

* * * * *

Отнимите жемчуг -- останутся слезы,

Отнимите злато -- останутся листья

Осеннего клена, отнимите пурпур --

Останется кровь.

* * * * *

Take away the pearl – remain the tears,

Take away the gold – remain the leaves

Of autumn maple, take the purple away -

The blood remains.

* * * * *

Над черною пучиной водною --

Последний звон.

Лавиною простонародною

Низринут трон.

Волочится кровавым волоком

Пурпур царей.

Греми, греми, последний колокол

Русских церквей!

Кропите, слезные жемчужинки,

Трон и алтарь.

Крепитесь, верные содружники:

Церковь и царь!

Цари земные низвергаются.

-- Царствия -- Будь!

От колокола содрогаются

Город и грудь.

* * * * *

Above the black water abyss -

The final song.

Like an avalanche of common people

Will see the throne.

Dragging with the blood dragging

The purple of Tsar.

The last bell of Russian church ringing!

Thunder, thunder!

Sprinkle, teary pearls,

On throat and altar!

Keep strong, eternal allies:

The church and tsar!

The tsars on earth are overthrown.

Kingdom – be blessed!

From bell shudder each moment

City and chest.

* * * * *

Молодой колоколенкой

Ты любуешься -- в воздухе.

Голосок у ней тоненький,

В ясном куполе -- звездочки.

Куполок твой золотенький,

Ясны звезды -- под лобиком.

Голосочек твой тоненький,

Ты сама колоколенка.

* * * * *

The young bell you admire –

In the air.

Thin is the voice of hers,

In ripe cupola – the stars.

Your dome of gold,

Clear are stars – under forehead.

Your little voice is thin,

A bell tower thyself art thee.

* * * * *

Любовь! Любовь! Куда ушла ты?

-- Оставила свой дом богатый,

Надела воинские латы.

-- Я стала Голосом и Гневом,

Я стала Орлеанской Девой.

* * * * *

Love! Love! Where have you gone?

Left her wealthy abode,

Dressed in warrior's armor.

I became Rage and Voice,

I became the maiden of Orleans.

* * * * *

Осень. Деревья в аллее -- как воины.

Каждое дерево пахнет по -- своему.

Войско Господне.

* * * * *

Autumn. Trees in alley – like warriors.

Each tree smells all the same.

Army of God.

* * * * *

Ты персияночка -- луна, а месяц -- турок,

Ты полоняночка, луна, а он -- наездник,

Ты нарумянена, луна, а он, поджарый,

Отроду желт, как Знание и Знать.

Друг! Буду Вам верна, доколе светят:

Персидская луна -- турецкий месяц.

* * * * *

You are a Persian, o moon, a Turk – a crescent,

You're midnight, moon, and he is – a horseman.

You are all rouged, O moon, and he, leaning low,

Yellow from pain, like Knowledge and To Know.

Friend! You would be loyal, while shine:

Turkish crescent – the Persian moon.

* * * * *

Утро. Надо чистить чаши,

Надо розы поливать.

Полдень. Смуглую маслину

Держат кончики перстов.

Колокол звонит. Четыре.

Голос. Ангельская весть.

Розы политы вторично.

Звон. Вечерняя заря.

Ночь. Чугунная решетка.

Битва голосов и крыл.

* * * * *

Morning. We must clean the bowls,

We must water roses.

Noon. With dark olives

They hold the ends of fingers.

Four times rings bell.

Voice. Message from angels.

Roses are watered again.

Ringing. Evening dawn.

Night. Pig iron lattices.

Battle of wings and voices.

* * * * *

А всему предпочла

Нежный воздух садовый.

В монастырском саду,

Где монашки и вдовы,

-- И монашка, и мать --

В добровольной опале,

Познаю благодать

Тишины и печали.

Благодать ремесла,

Прелесть твердой основы

-- Посему предпочла

Нежный воздух садовый.

В неизвестном году

Ляжет строго и прямо

В монастырском саду --

Многих рыцарей -- Дама,

Что казне короля

И глазам Казановы --

Что всему предпочла

Нежный воздух садовый!

* * * * *

I over all had preferred

Tender air of the garden.

In the monastery yard

Where are widows and nuns,

And the nun, and the mom -

In the willing disgrace,

The grace I fathom

Of the quiet and the sadness.

Grace of craft,

Beauty of basic founding

Thus she has preferred

Tender air of the garden.

In a year unfamiliar

She lies strictly and straight

In garden of monastery -

Lady of many knights -

Lady, that with Casanova’s eyes

And the king’s treasuries

Thus preferred she has

The tender air of the gardens!

* * * * *

Дочери катят серсо,

Матери катят -- сердца.

И по дороге столбом

Пыль от сердец и серсо.

* * * * *

Daughters are rolling the hoop,

Mothers are rolling – the hearts.

And along the way a pillar

Ash from hearts and from hoop.

* * * * *

He смущаю, не пою

Женскою отравою.

Руку верную даю --

Пишущую, правую.

Той, которою крещу

На ночь -- ненаглядную.

Той, которою пишу

То, что Богом задано.

Левая -- она дерзка,

Льстивая, лукавая.

Вот тебе моя рука --

Праведная, правая!

* * * * *

I don't embarrass, I don't sing

With the woman's poison.

The loyal arm I will give -

Right and writing.

That, with which I baptize

On night – the beloved one.

That, to whom I write

What by God is given.

Left – it is one daring,

Crafty, flattering.

Here is my arm to you -

Righteous one and true!

* * * * *

Героизму пристало стынуть.

Холод статен, как я сама.

Здравствуй, -- белая -- свет -- пустыня,

Героическая зима!

Белый всадник -- мой друг любимый,

Нынче жизнь моя -- лбом в снегу.

В первый раз воспеваю зиму

В восемнадцатом сем году.

* * * * *

Heroism has grown cold.

Cold is stately, just like I’m.

Welcome – white – light – the desert,

The heroic winter time!

The white rider – my friend beloved,

Now our life – into snow with forehead.

At first time winter I sing

In the year nineteen eighteen.

* * * * *

Бури-вьюги, вихри -- ветры вас взлелеяли,

А останетесь вы в песне -- белы -- лебеди!

Знамя, шитое крестами, в саван выцвело.

А и будет ваша память -- белы -- рыцари.

И никто из вас, сынки! -- не воротится.

А ведет ваши полки -- Богородица!

* * * * *

Storms-drizzles, whirlwind – have cherished you the winds,

And you'll remain in song – white – swans!

Banner, sowed with crosses, faded into the shroud.

And your memory will be – the white knights.

And none of you! - Don't return, sons!

And your troops are lead – by mother of God.

* * * * *

Я берег покидал туманный Альбиона...

Батюшков.

"Я берег покидал туманный Альбиона"...

Божественная высь! -- Божественная грусть!

Я вижу тусклых вод взволнованное лоно

И тусклый небосвод, знакомый наизусть.

И, прислоненного к вольнолюбивой мачте,

Укутанного в плащ -- прекрасного, как сон --

Я вижу юношу. -- О плачьте, девы, плачьте!

Плачь, мужественность! -- Плачь, туманный Альбион

Свершилось! -- Он один меж небом и водою!

Вот школа для тебя, о ненавистник школ!

И в роковую грудь, пронзенную звездою,

Царь роковых ветров врывается -- Эол.

А рокот тусклых вод слагается в балладу

О том, как он погиб, звездою заклеймен...

Плачь, Юность! -- Плачь, Любовь! -- Плачь, Мир! --

Рыдай, Эллада!

Плачь, крошка Ада! -- Плачь, туманный Альбион!

* * * * *

I recall the foggy shore of Albion

Batyushkov

“I recall the foggy shore of Albion”...

The divine height! The divine woe!

I see the dull waters' agitated bosom

And dim sky, known to me by rote.

And, leaning the freedom-loving mast against,

Wrapped in a cloak - like a dream, fine -

I see the youth. Oh weep, weep, maidens!

Cry, masculinity! Cry, foggy Albion

It happened! You're one with sky and water!

The school is for you, o hater of schools!

And into fateful chest, pierced with the stars,

The king of fateful winds rushes – Aeolus.

And patter of dim waters in a ballad composes

Of him, who is deceased, branded with stars at dawn...

Cry, Youth! Cry, Love! Cry, World! Cry, Hellas!

Cry, tiny Alya! Cry, foggy Albion!

* * * * *

Сладко вдвоем -- на одном коне,

В том же челне -- на одной волне,

Сладко вдвоем -- от одной краюшки

Слаще всего -- на одной подушке!

* * * * *

On a single horse, with us two, it is sweet -

On the same wave, on the same boat –

From one beauty it's sweet with us two –

Sweeter than all – on the same pillow!

* * * * *

Поступь легкая моя,

-- Чистой совести примета --

Поступь легкая моя,

Песня звонкая моя --

Бог меня одну поставил

Посреди большого света.

-- Ты не женщина, а птица,

Посему -- летай и пой.

* * * * *

My light gait,

Of clear conscience an omen -

My light gait,

Ringing song of mine -

God has left me here

In the middle of large world.

You aren't woman, but a bird,

Therefore – sing and soar.

* * * * *

На плече моем на правом

Примостился голубь-утро,

На плече моем на левом

Примостился филин-ночь.

Прохожу, как царь казанский.

И чего душе бояться --

Раз враги соединились,

Чтоб вдвоем меня хранить!

* * * * *

On my right shoulder

Perched the pigeon-morning,

On my left shoulder

Perched the night-owl,

I come, like Kazan’s tsar.

And what's there from soul to hear -

Since the enemies united

To keep me together!

* * * * *

Чтобы помнил не часочек, не годок --

Подарю тебе, дружочек, гребешок.

Чтобы помнили подружек мил -- дружки --

Есть на свете золотые гребешки.

Чтоб дружочку не пилось без меня --

Гребень, гребень мой, расческа моя!

Нет на свете той расчески чудней:

Струны -- зубья у расчески моей!

Чуть притронешься -- пойдет трескотня

Про меня одну, да все про меня.

Чтоб дружочку не спалось без меня --

Гребень, гребень мой, расческа моя!

Чтобы чудился в жару и в поту

От меня ему вершочек -- с версту,

Чтоб ко мне ему все версты -- с вершок,

Есть на свете золотой гребешок.

Чтоб дружочку не жилось без меня --

Семиструнная расческа моя!

* * * * *

That he recollects not hour, not a year -

I give you a comb, my friend dear.

That would be reminded my friends

That a golden comb is at hand.

So that my friend does not drink without me –

Comb, my comb, my toiletry!

That in world there's a hairbrush marvelous:

Strings – my hairbrush’s teeth!

Barely you will touch – chatter will be

One about me, all about me.

That my friend could not sleep minus

Comb, my comb, my hairbrush!

That would wonder in heat and sweat

He brings tips to me – from a verst,

That to him all the versts in the world,

There is in the world golden comb.

That the friend did not live without me in time -

Seven-stringed comb of mine!

* * * * *

Кружка, хлеба краюшка

Да малинка в лукошке,

Эх, -- да месяц в окошке,

Вот и вся нам пирушка!

А мальчишку -- погреться --

Подарите в придачу --

Я тогда и без хлебца

Никогда не заплачу!

* * * * *

Mug, hunk of bread

And raspberry basket,

Eh – in window crescent,

That is our feast!

And the boy – to heat -

Give in addition -

Then I without bread

Never will pay!

* * * * *

Развела тебе в стакане

Горстку жженых волос.

Чтоб не елось, чтоб не пелось,

Не пилось, не спалось.

Чтобы младость -- не в радость,

Чтобы сахар -- не в сладость,

Чтоб не ладил в тьме ночной

С молодой женой.

Как власы мои златые

Стали серой золой,

Так года твои младые

Станут белой зимой.

Чтоб ослеп-оглох,

Чтоб иссох, как мох,

Чтоб ушел, как вздох.

* * * * *

I have spread you from the cup

A handful of burnt hair.

What was sung of, what was there,

I could not drink or sleep.

That youth – not in merriness,

That sugar – not in sweetness,

That in darkness of the night

You won't get along with your young wife.

That my golden hair

Became ash gray,

Thus your young years

Will become white winter.

That will be deaf and blind,

That like moss will be withered

That, like sigh, will be gone.

* * * * *

Царь и Бог! Простите малым --

Слабым -- глупым -- грешным -- шалым,

В страшную воронку втянутым,

Обольщенным и обманутым, --

Царь и Бог! Жестокой казнию

Не казните Стеньку Разина!

Царь! Господь тебе отплатит!

С нас сиротских воплей -- хватит!

Хватит, хватит с нас покойников!

Царский Сын, -- прости Разбойнику!

В отчий дом -- дороги разные.

Пощадите Стеньку Разина!

Разин! Разин! Сказ твой сказан!

Красный зверь смирeн и связан.

Зубья страшные поломаны,

Но за жизнь его за темную,

Да за удаль несуразную --

Развяжите Стеньку Разина!

Родина! Исток и устье!

Радость! Снова пахнет Русью!

Просияйте, очи тусклые!

Веселися, сердце русское!

Царь и Бог! Для ради празднику --

Отпустите Стеньку Разина!

* * * * *

Czar and the Lord! Forgive the little -

The dumb – the mad – the sinful – the weak

Retracted in a fearful funnel

Deceiving and deceived, -

Czar and the Lord! With cruel execution

Do not punish Stenka Razin!

Czar! Will pay you back the Lord!

Will be orphan's cries enough!

Enough, enough of the defunct!

Forgive the outlaw – son of God!

Other roads in father’s house.

Forgive Stenka Razin!

Razin! Razin! Your tale is spoken!

The red beast is humbled and bound.

Teeth ancient and broken,

But for life in the darkness found,

For an awkward prowess -

Untie Stenka Razin!

Source and mouth! Homeland!

Joy! Of Russia it smells again!

The dim eyes, shine!

The Russian heart, be glad!

Czar and the Lord! For the holiday coming -

Release Stenka Razin.

* * * * *

-- Мир окончится потопом.

-- Мир окончится пожаром.

Так вода с огнем, так дочерь

С матерью схватились в полночь.

-- Дух Святой -- озерный голубь,

Белый голубочек с веткой.

-- Пламенный язык над <русым>

Теменем -- и огнь в гортани.

* * * * *

- World with end with flood

- World will end in fire.

Thus by the fireplace the daughter

And mother grabbed the midnight.

Holy Spirit – the pigeon on the lake,

White dove with a branch.

The flaming tongue over the light-haired

Darkness – and, in the throat, fire.

* * * * *

Песня поется, как милый любится:

Радостно! -- Всею грудью!

Что из того, что она забудется --

Богу пою, не людям!

Песня поется, как сердце бьется --

Жив, так поeшь...

* * * * *

Song is sang, how dear one loves:

Joyfully! With full chest!

That for her that she will be forgotten -

I sing God, not man.

Song is sung, like the heart is beating -

Alive, thus you are singing...

* * * * *

Дело Царского Сына --

Быть великим и добрым

. . . . . . .

Чтить голодные ребра,

Выть с последней солдаткой,

Пить с последним бродягой,

Спать. . . .

В сапогах и при шпаге.

А еще ему дело:

Встать в полночную пору,

Прочь с дороженьки белой

Ввысь на вышнюю гору...

Над пучиной согнуться,

Бросить что -- то в пучину...

-- Никогда не вернуться --

Дело Царского Сына!

* * * * *

The deed of the Tsar’s son -

To be great and kind

….

Honor the hungry ribs,

How to howl with the last soldier,

Drink with the lowest vagrant,

To sleep …..

In boots and with a sword.

And there is for him a deed:

A deed in midnight to rise, and

Away from the white road

To ride up the mountain...

On the abyss to bend,

Throw into abyss what there is...

Never to come back -

The case of the son of the king!

* * * * *

Благодарю, о Господь,

За Океан и за Сушу,

И за прелестную плоть,

И за бессмертную душу,

И за горячую кровь,

И за холодную воду.

-- Благодарю за любовь.

Благодарю за погоду.

* * * * *

I thank you, O Lord,

For Ocean and for dry land,

And for delightful flesh,

And for immortal soul.

And for the scalding blood,

And for the cold water.

- I thank you too for love,

I thank you for the weather.

* * * * *

Радость -- что сахар,

Нету -- и охаешь,

А завелся как --

Через часочек:

Сладко, да тошно!

Горе ты горе, -- соленое море!

Ты и накормишь,

Ты и напоишь,

Ты и закружишь,

Ты и отслужишь!

* * * * *

Joy – like sugar,

Not – and moan.

And I wound up -

Through the hours

Sweet but nauseous!

Woe you woe – sunny sea!

And you will feed,

And you will drink,

And you will whirl,

And you will serve!

* * * * *

Красный бант в волосах!

А мой друг дорогой --

Часовой на часах.

Он под ветром холодным,

Под холодной луной,

У палатки походной --

Что столб соляной.

Подкрадусь к нему тихо --

Зычно крикнет: -- "Пароль!"

-- Это я! -- Проходи -- ка,

Здесь спит мой Король!

-- Это я, мое сердце,

Это -- сердце твое!

-- Здесь для шуток не место,

Я возьму под ружье.

-- Не проспать бы обедни

Твоему Королю!

-- В третий раз -- и в последний:

Проходи, говорю!

Грянет выстрел. На вереск

Упаду -- хоть бы звук.

Поглядит он на Север,

Поглядит он на Юг,

На Восток и на Запад.

-- Не зевай на часах! --

Красный бант в волосах!

* * * * *

The red bow in the hair!

And my friend dear -

Is sentry by hour.

He under the cold wind,

Under the moon grown cold,

Marches before the tent -

Like a pillar of salt.

I will sneak up on him quietly –

Will shout “password!” loudly

And it’s me! Come in,

Here sleeps my king!

Here am I, my heart,

This – the heart of mine!

There is no place for joke here,

And I will pick up the gun.

Not to speak without mass

It is for the king!

Third time – and time last

Pass by, I speak!

Shot will break out. On heather

I will fall – at least the sound.

He will look to the North, and

He will look to the South,

To the East and the West.

Do not yawn by the hour!

The red bow in the hair!

* * * * *

Нет, с тобой, дружочек чудный,

Не делиться мне досугом.

Я сдружилась с новым другом,

С новым другом, с сыном блудным.

У тебя дворцы -- палаты,

У него леса -- пустыни,

У тебя войска -- солдаты,

У него -- пески морские.

Нынче в море с ним гуляем,

Завтра по лесу с волками.

Что ни ночь -- постель иная:

Нынче -- щебень, завтра -- камень.

И уж любит он, сударик,

Чтобы светло, как на Пасху:

Нынче месяц нам фонарик,

Завтра звезды нам лампадки.

Был он всадником завидным,

Милым гостем. Царским Сыном,

Да глаза мои увидел --

И войска свои покинул.

* * * * *

No, with you, a marvelous friend,

I don’t share leisure time.

I made friends with a new friend,

With new friend, with vagrant son.

You have palaces – the chambers,

Forests – and deserts – he has,

You have troops – soldiers,

He possesses the sea sands.

We're now walking with him, tomorrow

With the wolves in the forest.

What is not night – is another’s bed:

Now – rubble, tomorrow – stone.

And he loves, little sir,

That it be the light as in Easter:

Now the crescent is light for us,

Tomorrow the icon lamp of our stars.

He was an enviable rider,

Kindly guest, the son of Tsar,

And my eyes he did see -

And his troops abandoned he.

* * * * *

Новый Год. Ворох роз.

Старый лорд в богатой раме.

Ты мне ленточку принес?

Дэзи стала знатной дамой.

С длинных крыл -- натечет.

Мне не надо красной ленты.

Здесь не больно почет

Серафимам и студентам.

Что? Один не уйдешь,

Увези меня на Мальту.

Та же наглость и то ж

Несравненное контральто!

Новый Год! Новый Год!

Чек на Смитсона в букете!

-- Алчет у моих ворот

Зябкий серафим Россетти!

* * * * *

The New Year. Roses’ heap.

Ancient lord in frames wealthy.

Have you brought a ribbon to me?

Daisy became a noble lady.

From the straight wings – will flow,

Me and my red band.

Here there is honor

To seraphs and to students.

What? You won't go away,

Take me away to Malta.

Same cheekiness and the same

Incomparable contralto!

New year! New year!

Check for Smithson into a bouquet!

The blurry seraph of Rossetti

Waits at my gate!

* * * * *

Ты тогда дышал и бредил Кантом.

Я тогда ходила с красным бантом.

Бриллиантов не было и <франтов>

Ели мы горох и чечевицу.

Ты однажды с улицы певицу

-- Мокрую и звонкую, как птица --

В дом привел. Обедали втроем.

А потом -- ...... как боги --

Говорили о горячем гроге

И, дрожа, протягивали ноги

В черную каминную дыру.

Пили воду -- . . . . . попойка! --

Ты сказал: -- "Теперь, сестричка, спойте!"

И она запела нам о стойкой

Всаднице и юном короле.

Ты сказал: "Любовь и Дружба -- сестры",

И она надела мне свой пестрый

Мокрый бант -- и вспыхнул -- красный остров!

. . . . . . .

Целовались -- и играли в кости.

Мы с тобой уснули на помосте

Для углей, -- звонкоголосой гостье

Уступив единственный тюфяк.

* * * * *

Then you breathed and raved with Kant.

And I walked with ribbon of red,

No diamonds and dandies were then.

We ate lentils and peas.

You once a singer from the streets

Like a bird, ringing and wet -

I lead to the home. We had something to eat.

And then - . . . like gods -

Spoke of the hot grog

And, trembling, extended the legs

In the black hole fireplace.

We drank - . . . - binged!

You said: “Again, sister, sing!”

And she likewise did sing

Of the rider and the king.

You said: “love and friendship – are sisters,”

And my motley ribbon she has not dressed

Wet bow – and broke out – the red island!

. . .

We kissed – and we played in bones.

You and I went to sleep the stage upon

For the coals – like loud-voiced guest

Yielding with the sole mattress.

БАРАБАНЩИК

Барабанщик! Бедный мальчик!

Вправо-влево не гляди!

Проходи перед народом

С Божьим громом на груди.

Не наемник ты -- вся ноша

На груди, не на спине!

Первый в глотку смерти вброшен

На ногах -- как на коне!

Мать бежала спелой рожью,

Мать кричала в облака,

Воззывала: -- Матерь Божья,

Сберегите мне сынка!

Бедной матери в оконце

Вечно треплется платок.

-- Где ты, лагерное оолнце!

Алый лагерный цветок!

А зато -- какая воля --

В подмастерьях -- старший брат,

Средний в поле, третий в школе,

Я один -- уже солдат!

Выйдешь цел из перебранки --

Что за радость, за почет,

Как красотка -- маркитантка

Нам стаканчик поднесет!

Унтер ропщет: -- Эх, мальчонка!

Рано начал -- не к добру!

-- Рано начал -- рано кончил!

Кто же выпьет, коль умру?

А настигнет смерть -- волчица --

Весь я тут -- вся недолга!

Императору -- столицы,

Барабанщику -- снега.

А по мне -- хоть дно морское!

Пусть сам черт меня заест!

Коли Тот своей рукою.

Мне на грудь нацепит крест!

Drummer

Poor boy! Drummer!

Do not look from right to left!

Before the people you walk out,

With God's lightning on your chest.

You're not mercenary – the burden

Is on chest and not in spine!

The first in death's throat thrown in

On the legs – like on a stallion!

Mother shouted from the clouds,

Mother ran with ripe rye,

She called out: Mother of God,

Keep your son with watchful eye!

To poor mother in the window

Handkerchief always flutters.

Camp sun, where are you!

Scarlet camp flowers!

And for this – what will -

In apprenticeship – older brother,

Middle in field, third in school,

I alone am a soldier!

Will you come out all from squabbles -

All for joy, for honor thus,

As the beauty – the waitress -

Will bring to us a glass!

Unther murmurs: Eh, boy!

Started early – not for good!

Started early – finished early!

Who will drink, since I'll be dead?

And overtakes the death – a she-wolf -

And here I am – all brief!

Capital to the emperor,

And snow - to the drummer.

And of me – bottom of the ocean!

May devil himself find me alone!

If with your hands

I don't put cross upon my chest!

Молоко на губах не обсохло,

День и ночь в барабан колочу.

Мать от грохота было оглохла,

А отец потрепал по плечу.

Мать и плачет и стонет и тужит,

Но отцовское слово -- закон:

-- Пусть идет Императору служит, --

Барабанщиком, видно, рожден.

Брали сотнями царства, -- столицы

Мимоходом совали в карман.

Порешили судьбу Аустерлица

Двое: солнце -- и мой барабан.

Полегло же нас там, полегло же

За величье имперских знамен!

Веселись, барабанная кожа!

Барабанщиком, видно, рожден!

Загоняли мы немца в берлогу.

Всадник. Я -- барабанный салют.

Руки скрещены. В шляпе трирогой.

-- Возраст? -- Десять. -- Не меньше ли, плут?

-- Был один, -- тоже ростом не вышел.

Выше солнца теперь вознесен!

-- Ты потише, дружочек, потише!

Барабанщиком, видно, рожден!

Отступилась от нас Богоматерь,

Не пошла к московитским волкам.

Дальше -- хуже. В плену -- Император,

На отчаянье верным полкам.

И молчит собеседник мой лучший,

Сей рукою к стене пригвожден.

И никто не побьет в него ручкой:

Барабанщиком, видно, рожден!

Milk did not dry from the lips,

Day and night I beat the drum.

Dad patted upon the shoulder,

From the roar grew deaf the mom.

Mother cries and moans and grieves,

But the father's word is law:

May the emperor he serve.

As a drummer, you see, you've been born!

They took kingdoms in hundreds – capitals

They tore into pockets passing by.

They judged the fate of Austerlitz

Twice: the sun – and the drum of mine.

We lay down, yes, we lay down

For the greatness of banners of emperor!

Be joyful, skin of the drum!

You see, you've been born as a drummer!

Into his lair we drove the German.

Rider. I – am the drummer's fireworks.

Arms are crossed. In hat three-horned.

“Age?” “Ten.” “Not lesser, rogue?”

Was alone, not released without growth.

Be uplifted above the sun!

Be quiet, friend, be quiet!

As a drummer, you see, you've been born!

Mother of God has retreated,

Did not go to Muscovite wolves.

Further – worse. The emperor in prison,

To despair of loyal force.

And my best interlocutor is quiet,

Nailed with my arm to the wall.

And no one with arm on heaven will beat:

As a drummer, you see, you've been born!

* * * * *

Мать из хаты за водой,

А в окно -- дружочек:

Голубочек голубой,

Сизый голубочек.

Коли днем одной -- тоска,

Что же в темь такую?

И нежнее голубка

Я сама воркую.

С кем дружился в ноябре --

Не забудь в июле.

. . . . . .

Гули -- гули -- гули.

. . . . .

Возвратилась мать!

. . . . .

Ладно -- ворковать!

Чтобы совы страсть мою

Стоном не спугнули --

У окна стою -- пою:

Гули -- гули -- гули.

Подари -- ка золотой

Сыну на зубочек,

Голубочек голубой,

Сизый голубочек!

* * * * *

Mother from hut after water,

And a friend in window:

The blue dove is in there,

The blue dove.

Only, for the day, despair,

What in darkness blooming?

And than a dove more tender

I myself am cooing.

With whom to be friends in November -

We won't forget in July.

. . . . .

Ghouls, ghouls, ghouls.

. . . . .

Mother is returning!

. . . . .

It's OK – be cooing!

That my passion would not be

Scared by the owls -

By the window – I sing:

Ghouls! Ghouls! Ghouls.

Give me gift – like gold

Tooth for the son,

The blue dove,

The blue dove!

* * * * *

Соловьиное горло -- всему взамен! --

Получила от певчего бога -- я.

Соловьиное горло! -- ........

Рокочи, соловьиная страсть моя!

Сколько в горле струн -- все сорву до тла!

Соловьиное горло свое сберечь

На на тот на свет -- соловьем пришла!

* * * * *

Nightingale's throat – to all in return!

I got from singing god – I.

Nightingale's throat! . . . . .

Roar, the nightingale passion of mine!

How many strings in the neck – I’ll rip all to the ground -

Save your nightingale’s throat

And I come as nightingale in that world!

* * * * *

Я счастлива жить образцово и просто:

Как солнце -- как маятник -- как календарь.

Быть светской пустынницей стройного роста,

Премудрой -- как всякая Божия тварь.

Знать: Дух -- мой сподвижник, и Дух -- мой вожатый!

Входить без доклада, как луч и как взгляд.

Жить так, как пишу: образцово и сжато, --

Как Бог повелел и друзья не велят.

* * * * *

I am happy to live simply and exemplary:

Like the sun – like the pendulum – like calendar.

Be worldly hermit of body slender,

Wise – like all God's creatures are.

Know: Spirit – my associate, and spirit – my counselor!

To come in with no report, like a ray and like sight.

Exemplary and concise, as God wills

And friends aren't ordered – to live like I write.

* * * * *

Вот: слышится -- а слов не слышу,

Вот: близится -- и тьмится вдруг...

Но знаю, с поля -- или свыше --

Тот звук -- из сердца ли тот звук...

-- Вперед на огненные муки! --

В волнах овечьего руна

Я к небу воздеваю руки --

Как -- древле -- девушка одна...

* * * * *

Here: it is heard – and I don't hear the words,

Here: it is near – and suddenly dark it grows...

But I know that from fields or from above

That sound – is from the heart that sound...

Ahead into the fiery torment!

In waves of the sheep's rune

I take up my hands into heaven

Like – anciently – one

Girl...

КОМЕДЬЯНТ

-- Посвящение --

-- Комедьянту, игравшему Ангела, --

или Ангелу, игравшему Комедьянта --

не все равно ли, раз -- Вашей милостью --

я, вместо снежной повинности Москвы

19 года несла -- нежную.

Comedian

Dedication

To the comedian, playing Angel -

or Angela, playing the Comedian -

is it not all the same, once – by your grace -

I, together with snowy duties of Moscow

Carried for 19 years – tender.

Я помню ночь на склоне ноября.

Туман и дождь. При свете фонаря

Ваш нежный лик -- сомнительный и странный,

По -- диккенсовски -- тусклый и туманный,

Знобящий грудь, как зимние моря...

-- Ваш нежный лик при свете фонаря.

И ветер дул, и лестница вилась...

От Ваших губ не отрывая глаз,

Полусмеясь, свивая пальцы в узел,

Стояла я, как маленькая Муза,

Невинная -- как самый поздний час...

И ветер дул и лестница вилась.

А на меня из -- под усталых вежд

Струился сонм сомнительных надежд.

-- Затронув губы, взор змеился мимо... --

Так серафим, томимый и хранимый

Таинственною святостью одежд,

Прельщает Мир -- из -- под усталых вежд.

Сегодня снова диккенсова ночь.

И тоже дождь, и так же не помочь

Ни мне, ни Вам, -- и так же хлещут трубы,

И лестница летит... И те же губы...

И тот же шаг, уже спешащий прочь --

Туда -- куда -- то -- в диккенсову ночь.

Night I recall at tale end of November.

Fog and rain. Upon a lantern's light

Strange and full of doubt, your look tender,

For – Dickensian – dull and hazy to sight,

Feverish chest, like sea in the winter...

Your tender look before a lantern's light.

And the wind blew, and twisted staircase...

From your lips did not take the eye away,

Half-laughing, in a knot twisting the fingers,

I stood like a little Muse,

Innocent – like the hour latest...

And the wind blew, and staircase would twist.

And to me from – under the tired eyelids

The host of doubtful hopes flowed.

Touching the lips, breakfast sneaked past...

Thus the seraph, stored and languid,

With the mysterious sacredness of clothes,

Seduces world under the tired eyelids.

Today again is the Dickensian night.

And pours the rain, and assist I cannot

Not me, not you – and still splash the pipes,

And staircase flies... and the same lips...

And the same step hurrying aside -

There – where – then – into Dickensian night.

Мало ли запястий

Плелось, вилось?

Что тебе запястье

Мое -- далось?

Всe кругом да около --

Что кот с мышом!

Нет, -- очами, сокол мой,

Глядят -- не ртом!

Little of the wrists

We were dragging along?

What for you of wrists

Given – mine?

All around just about -

What is cat and mouse?

No, my falcon, with the eyes

They stare – not with mouth!

Не любовь, а лихорадка!

Легкий бой лукав и лжив.

Нынче тошно, завтра сладко,

Нынче помер, завтра жив.

Бой кипит. Смешно обоим:

Как умен -- и как умна!

Героиней и героем

Я равно обольщена.

Жезл пастуший -- или шпага?

Зритель, бой -- или гавот?

Шаг вперед -- назад три шага,

Шаг назад -- и три вперед.

Рот как мед, в очах доверье,

Но уже взлетает бровь.

Не любовь, а лицемерье,

Лицедейство -- не любовь!

И итогом этих (в скобках --

Несодеянных!) грехов --

Будет легонькая стопка

Восхитительных стихов.

It's not love, but fever! Light

Battle's sly and full of lies.

Now it's nauseous, next day sweet,

Now he's dead, next day alive.

Battle rages. Both are laughing:

How intelligent are they!

By both heroine and hero

I am charmed in every way.

Viewer, a battle - or a dance now?

This a sword - or cattle stick?

Step ahead - three steps back now,

Three steps forward - one step back.

Mouth like honey, in the eyes, trust,

But already raised, the brow.

It's hypocrisy, not love now,

It is acting, and not love!

And result of these (parentheses -

Uncommitted so far) sins -

Will be of astounding poems

A stack oh-so-very thin.

Концами шали

Вяжу печаль твою.

И вот -- без шали --

На площадях пою.

Снято проклятие!

Я госпожа тебе!

With ends of shawl

I knit your despair.

And here without shawl

I sing for the squares.

Withdraw the curse!

I am your mistress!

Дружить со мной нельзя, любить меня -- не можно!

Прекрасные глаза, глядите осторожно!

Баркасу должно плыть, а мельнице -- вертеться.

Тебе ль остановить кружащееся сердце?

Порукою тетрадь -- не выйдешь господином!

Пристало ли вздыхать над действом комедийным?

Любовный крест тяжел -- и мы его не тронем.

Вчерашний день прошел -- и мы его схороним.

You can't be friends with me, you can't be loving me!

O beautiful eyes, look carefully!

A longboat has to sail, and the mill has to turn.

Is it for you to stop a heart as it whirls?

The notebook by the hand - you won't be lord up high!

Is it not enough at comedy to sigh?

The cross of love is heavy - and we won't touch it.

Yesterday's day is gone - and we will keep it.

Волосы я -- или воздух целую?

Веки -- иль веянье ветра над ними?

Губы -- иль вздох под губами моими?

Не распознаю и не расколдую.

Знаю лишь: целой блаженной эпохой,

Царственным эпосом -- струнным и страшным --

Приостановится...

Это короткое облачко вздоха.

Друг! Всe пройдет на земле, -- аллилуйя!

Вы и любовь, -- и ничто не воскреснет.

Но сохранит моя темная песня --

Голос и волосы: струны и струи.

I am kissing the hair or the air?

Eyelids – or breeze over them of the wind?

Lips – or sigh over my lips?

I will not recognize nor conjure.

Knowing but this: with a blissful epoch,

Stringy and scary with the king's epic

It will pause...

Thus the cloud’s short sign did breathe.

Friend! All will come on the earth – halleluiah!

You and love – and no one will resurrect.

But will keep my dark song

Voice and hair: strings and jets.

Не успокоюсь, пока не увижу.

Не успокоюсь, пока не услышу.

Вашего взора пока не увижу,

Вашего слова пока не услышу.

Что -- то не сходится -- самая малость!

Кто мне в задаче исправит ошибку?

Солоно -- солоно сердцу досталась

Сладкая -- сладкая Ваша улыбка!

-- Баба! -- мне внуки на урне напишут.

И повторяю -- упрямо и слабо:

Не успокоюсь, пока не увижу,

Не успокоюсь, пока не услышу.

I will not calm down until I have seen,

I will not calm down until I can hear.

So far your look I won’t see,

So far your word I won’t hear.

What – it doesn't converge – is the muteness!

Who will my mistake correct?

Salty – salty the heart is gotten and

Your smile is sweet?

“Broad!” - my grandsons have on the urn written,

And I repeat – weak and stubborn:

I will not calm down until I have seen,

Until I can hear I won’t calm down.

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.

-- Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! --

Сказать еще? -- Златого утра краше!

Сказать еще? -- Один во всей вселенной!

Самой Любви младой военнопленный,

Рукой Челлини ваянная чаша.

Друг, разрешите мне на лад старинный

Сказать любовь, нежнейшую на свете.

Я Вас люблю. -- В камине воет ветер.

Облокотясь -- уставясь в жар каминный --

Я Вас люблю. Моя любовь невинна.

Я говорю, как маленькие дети.

Друг! Всe пройдет! Виски в ладонях сжаты,

Жизнь разожмет! -- Младой военнопленный,

Любовь отпустит вас, но -- вдохновенный --

Всем пророкочет голос мой крылатый --

О том, что жили на земле когда -- то

Вы -- столь забывчивый, сколь незабвенный!

You are forgetful and unforgettable.

Ah, you look like your smile!

To say more? More beautiful than morning of gold!

To say more? Once in universe all!

You are young prisoner of war,

Cellini’s hand sculpted bowl.

Friend, permit me with ancient harmony

To say love, most tender in the world.

I love you. There is wind in the fireplace.

Leaning – stare into the fireplace heat -

I love you. My love is innocent.

And I speak like a little kid.

Friend! All will pass! The temples clenched with palms,

Life will unclench! Young prisoner of war,

Love will let go of you, but – inspired -

My winged voice prophesies all -

Of that, which once lived in the world -

You are forgetful and unforgettable.

Короткий смешок,

Открывающий зубы,

И легкая наглость прищуренных глаз.

-- Люблю Вас! -- Люблю Ваши зубы и губы,

(Все это Вам сказано -- тысячу раз!)

Еще полюбить я успела -- постойте! --

Мне помнится: руки у Вас хороши!

В долгу не останусь, за всe -- успокойтесь --

Воздам неразменной деньгою души.

Посмейтесь! Пусть нынешней ночью приснятся

Мне впадины чуть -- улыбнувшихся щек.

Но даром -- не надо! Давайте меняться:

Червонец за грошик: смешок -- за стишок!

The quiet laugh

Opening the teeth

And light insolence of squinting eyes.

I love you! I love your lips and your teeth,

(All can be said – thousand times!)

I had time to love – wait, stand! -

I recall: good are your hands!

In debt won't remain I, and for – take it easy -

I’ll repay the soul with unchangeable money.

Laugh! May in in current night get the dreams

Of my hollowed way – smile of the cheeks.

But for free – no need! Exchange - let us so -

A coin for a penny: a laugh for a poem!

На смех и на зло:

Здравому смыслу,

Ясному солнцу,

Белому снегу --

Я полюбила:

Мутную полночь,

Льстивую флейту,

Праздные мысли.

Этому сердцу

Родина -- Спарта.

Помнишь лисeнка,

Сердце спартанца?

-- Легче лисeнка

Скрыть под одеждой,

Чем утаить вас,

Ревность и нежность!

No laughter or anger:

To common sense,

To clear sun, and

To the white snow -

I loved:

Muddy midnight,

Flattering fiddle,

Holiday thoughts.

To this heart

Homeland is Sparta.

Do you remember the fox,

The Spartan's heart?

Better to hide

The fox under clothes,

That conceal you,

Jealousy and tenderness!

Мне тебя уже не надо,

Милый -- и не оттого что

С первой почтой -- не писал.

И не оттого что эти

Строки, писанные с грустью,

Будешь разбирать -- смеясь.

(Писанные мной одною --

Одному тебе! -- впервые! --

Расколдуешь -- не один.)

И не оттого что кудри

До щеки коснутся -- мастер

Я сама читать вдвоем! --

И не оттого что вместе

-- Над неясностью заглавных!

Вы вздохнете, наклонясь.

И не оттого что дружно

Веки вдруг смежатся -- труден

Почерк, -- да к тому -- стихи!

Нет, дружочек! -- Это проще,

Это пуще, чем досада:

Мне тебя уже не надо --

Оттого что -- оттого что --

Мне тебя уже не надо!

I no longer need you,

Dear one – and not because

From first mail – you did not write.

And not because these lines,

Written with sorrow,

You will disassemble – laughing.

(Written by me alone -

To you alone – At first go! -

Will disenchant – not one ever.)

And not that your curls

Touched upon the cheeks – master

I myself can read together!

And not because together

Over the capitals unclear!

You won't breathe in, bending.

And not because in concert

Eyelids suddenly joined – hard

Is the - give to him – poems handwriting –

No, friend! It is more simple,

It is easier than annoyance:

I no longer need you -

For this reason – for this reason -

I no longer need you!

Розовый рот и бобровый ворот --

Вот лицедеи любовной ночи.

Третьим была -- Любовь.

Рот улыбался легко и нагло.

Ворот кичился бобровым мехом.

Молча ждала Любовь.

The pink mouth and the beaver collar -

Were the actors of amorous night.

Third was – Love.

Mouth smiled lightly and cheekily.

The collar boasted of beaver fur.

Silently waited Love.

Сядешь в кресла, полон лени.

Встану рядом на колени,

Без дальнейших повелений.

С сонных кресел свесишь руку.

Подыму ее без звука,

С перстеньком китайским -- руку.

Перстенек начищен мелом.

-- Счастлив ты? -- Мне нету дела!

Так любовь моя велела.

You sit in armchair, full of laziness.

I will stand nearby on my knees,

Without any further orders.

From sleepy armchairs you will hang the arm.

I will raise her without a sound,

With a Chinese ring – an arm.

The ring with the chalk polished.

You're happy? I don't care!

Thus my love wished.

Ваш нежный рот -- сплошное целованье...

-- И это всe, и я совсем как нищий.

Кто я теперь? -- Единая? -- Нет, тыща!

Завоеватель? -- Нет, завоеванье!

Любовь ли это -- или любованье,

Пера причуда -- иль первопричина,

Томленье ли по ангельскому чину --

Иль чуточку притворства -- по призванью.

-- Души печаль, очей очарованье,

Пера ли росчерк -- ах! -- не всe равно ли,

Как назовут сие уста -- доколе

Ваш нежный рот -- сплошное целованье!

Your mouth is perfect for kisses, so tender..

And this is it, I am totally like a beggar.

Who am I now? Alone? No, thousand!

A conqueror? No, a conquest!

If this be love - or if this be adoring,

A pen's caprice - or else an axiom,

If this be torment for the angels' home -

Or little bit of pretense - by the calling.

Sadness of soul, charming of eyes, or

The script of pen - is not it all the same,

How and until these lips will claim

Your mouth, perfect for kisses, so tender.

"Поцелуйте дочку!"

Вот и всe. -- Как скупо! --

Быть несчастной -- глупо.

Значит, ставим точку.

Был у Вас бы малый

Мальчик, сын единый --

Я бы Вам сказала:

"Поцелуйте сына!"

“Kiss the daughter!”

And it's all. How sparing!

To be unhappy – is stupid

That way, put a period.

Would you have had a little

Boy, a single one -

I would tell:

“Kiss the son!”

Это и много и мало.

Это и просто и темно.

Та, что была вероломной,

За вечер -- верная стала.

Белой монашкою скромной,

-- Парой опущенных глаз. --

Та, что была неуемной,

За вечер вдруг унялась.

It is a lot and little,

It is dark and it is simple.

One was most treacherous of all

Behind the evening – loyal wall.

To the humble white nun,

A lowered eyes’ pair.

You that were without tire,

Suddenly in the night calmed down.

Бренные губы и бренные руки

Слепо разрушили вечность мою.

С вечной Душою своею в разлуке --

Бренные губы и руки пою.

Рокот божественной вечности -- глуше.

Только порою, в предутренний час --

С темного неба -- таинственный глас:

-- Женщина! -- Вспомни бессмертную душу!

Mortal arms and mortal lips

Blindly destroyed my eternity.

With eternal soul in parting -

Mortal lips and arms I sing.

Roar of divine eternity – wilder.

Only at times, in morning hour -

Mysterious voice from the dark skies: recall,

Woman, the immortal soul!

Не поцеловали -- приложились.

Не проговорили -- продохнули.

Может быть -- Вы на земле не жили,

Может быть -- висел лишь плащ на стуле.

Может быть -- давно под камнем плоским

Успокоился Ваш нежный возраст.

Я себя почувствовала воском:

Маленькой покойницею в розах.

Руку на сердце кладу -- не бьется.

Так легко без счастья, без страданья!

-- Так прошло -- что у людей зовется --

На миру -- любовное свиданье.

We did not kiss – venerated.

We did not speak – we breathed.

Maybe you on did not leave on the earth, maybe -

Only a raincoat on the chair at ease.

Maybe – long ago under flat stone

At tender age you calmed down.

I felt myself with wax:

The little one deceased in roses.

Put the hand on the heart – it's not beating,

All without happiness or woe!

Thus it was – what is called from the people -

Loving rendezvous in the world.

Друзья мои! Родное триединство!

Роднее чем в родстве!

Друзья мои в советской -- якобинской --

Маратовой Москве!

С вас начинаю, пылкий Антокольский,

Любимец хладных Муз,

Запомнивший лишь то, что -- панны польской

Я именем зовусь.

И этого -- виновен холод братский,

И сеть иных помех! --

И этого не помнящий -- Завадский!

Памятнейший из всех!

И, наконец -- герой меж лицедеев --

От слова бытиe

Все имена забывший -- Алексеев!

Забывший и свое!

И, упражняясь в старческом искусстве

Скрывать себя, как черный бриллиант,

Я слушаю вас с нежностью и грустью,

Как древняя Сивилла -- и Жорж Занд.

My friends! The holy trinity!

Dearer than home!

My friends in Soviet – Jacobin -

Maratova’s Moscow!

Beginning with you, passionate Antakolsky,

Lover of Muse cold,

Remembering that panna Polsky

By the name I call.

And this – guilty is cold of brothers,

And a network of hindrances other!

And this Zavadsky that we don’t recall!

Most memorable of all.

And, in the end – hero among actors -

Being from the word

All in the name forgotten – Alexeyev!

Forgotten and his own!

And, exercising in a craft from long ago

To hide you, like a black diamond,

I listen to you with tenderness and woe,

Like ancient Seville – and George Zand.

В ушах два свиста: шелка и метели!

Бьется душа -- и дышит кровь.

Мы получили то, чего хотели:

Вы -- мой восторг -- до снеговой постели,

Я -- Вашу смертную любовь.

In ears two whistles: silks and blizzards!

Beats the soul – and breathes blood.

We received what we had wanted:

You – my delight – till the snowy bed,

I – your mortal love.

Шампанское вероломно,

А всe ж наливай и пей!

Без розовых без цепей

Наспишься в могиле темной!

Ты мне не жених, не муж,

Твоя голова в тумане...

А вечно одну и ту ж --

Пусть любит герой в романе!

Treacherous is champagne,

All pour and sing!

Without pink chains

In dark grave you'll sleep!

To me you're not groom, not husband

In fog is covered your head…

And I am eternally there -

Let love the novel’s hero!

Скучают после кутежа.

А я как веселюсь -- не чаешь!

Ты -- господин, я -- госпожа,

А главное -- как ты, такая ж!

Не обманись! Ты знаешь сам

По злому холодку в гортани,

Что я была твоим устам --

Лишь пеною с холмов Шампани!

Есть золотые кутежи.

И этот мой кутеж оправдан:

Шампанское любовной лжи --

Без патоки любовной правды!

Bored after the revelry.

And how do I have fun – don't see!

You are a mister, I – a mistress,

And the main – like you, like me!

Don’t be fooled! You yourself know

About evil cold in the throat,

That I was for your lips

But from Champagne Hills empty foam!

There are the golden revelries.

And this my revelry is justified:

Champagne of the lover's lie -

Without molasses of the truth of love!

Солнце -- одно, а шагает по всем городам.

Солнце -- мое. Я его никому не отдам.

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. -- Никому. --

Никогда!

Пусть погибают в бессменной ночи города!

В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу!

Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

В вечную ночь пропадет -- погонюсь по следам...

Солнце мое! Я тебя никому не отдам!

The sun steps for all cities and is one.

The sun is mine. I give it to none.

Not for hour, not for ray, not for glance – never, to nobody!

May die out in permanent night the cities!

I'll catch in my hands! That it dared not turn around!

That I'll burn your arms, and lips, and heart!

Falls into eternal night – I will follow the traces... My sun!

I will not give it away to anyone!

Да здравствует черный туз!

Да здравствует сей союз

Тщеславья и вероломства!

На темных мостах знакомства,

Вдоль всех фонарей -- любовь!

Я лживую кровь свою

Пою -- в вероломных жилах.

За всех вероломных милых

Грядущих своих -- я пью!

Да здравствует комедьянт!

Да здравствует красный бант

В моих волосах веселых!

Да здравствуют дети в школах,

Что вырастут -- пуще нас!

И, юности на краю,

Под тенью cухих смоковниц --

За всех роковых любовниц

Грядущих твоих -- я пью!

May be well the ace of spades!

May be well the whole unity

Of treachery and vanity!

On dark bridges of dates,

Love along all street lamps!

The lying blood of mine

I sing – in treacherous veins.

For all the treacherous dear

I drink toward their future.

Be well the comedian!

Be well the red bow

In my joyful hairdo!

Be well the school children,

That more than us will grow!

And, on the edge of youth,

Under the dried-up figs -

For all the fateful lovers

Your coming ones – I drink!

Сам Черт изъявил мне милость!

Пока я в полночный час

На красные губы льстилась --

Там красная кровь лилась.

Пока легион гигантов

Редел на донском песке,

Я с бандой комедиантов

Браталась в чумной Москве.

Хребет вероломства -- гибок.

О, сколько их шло на зов

...... моих улыбок

...... моих стихов.

Чтоб Совесть не жгла под шалью

Сам Черт мне вставал помочь.

Ни утра, ни дня -- сплошная

Шальная, чумная ночь.

И только порой, в тумане,

Клонясь, как речной тростник,

Над женщиной плакал -- Ангел

О том, что забыла -- Лик.

Devil himself has to me been kind!

While I am at midnight

Flattered to the lips, red -

Thus poured the red blood.

While the legion of giants

Thinned out on the Don's sand,

I with the gang of comedians

In the plagued Moscow fraternized.

The edge of treachery – lithe.

Oh, how many of them I called

…....... my smiles

…....... my poems.

That conscience don't burn under shawl

The devil himself gave no aid.

Not morning, not day – all the while

A crazy, plague-ridden night.

And only, in the fog, at times

Bowing like river cane,

The angel wept over the woman,

Of the fact that she forgot the face.

* * * * *

Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,

Вы надо мною, как большая тень,

Как древний дым полярных деревень.

Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.

Но мне не надо Ваших губ и глаз.

Всe началось -- и кончилось -- без Вас.

Я что -- то помню: звонкая дуга,

Огромный ворот, чистые снега,

Унизанные звездами рога...

И от рогов -- в полнебосвода -- тень...

И древний дым полярных деревень...

-- Я поняла: Вы северный олень.

* * * * *

I love you all my life and every day,

Above me you are like a giant shade,

Like ancient smoke of polar villages.

I love you every hour and all my life.

But I don't need your lips and your eyes.

Without you all was started and will cease.

And what – I recollect: the arc that rings,

Huge gate, snow clean,

Humiliated by horns studded with stars...

And from the horns – in sky – shade...

Like ancient smoke of polar villages.

I understand, the reindeer you are.

П. АНТОКОЛЬСКОМУ

Дарю тебе железное кольцо:

Бессонницу -- восторг -- и безнадежность.

Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,

Чтоб позабыл ты даже слово -- нежность.

Чтоб голову свою в шальных кудрях

Как пенный кубок возносил в пространство,

Чтоб обратило в угль -- и в пепл -- и в прах

Тебя -- сие железное убранство.

Когда ж к твоим пророческим кудрям

Сама Любовь приникнет красным углем,

Тогда молчи и прижимай к губам

Железное кольцо на пальце смуглом.

Вот талисман тебе от красных губ,

Вот первое звено в твоей кольчуге, --

Чтоб в буре дней стоял один -- как дуб,

Один -- как Бог в своем железном круге!

To P. Antokolsky

I give to you as gift my metal ring:

Insomnia – delight – and hopelessness.

That you won't look into the face of women,

That you'd forget the word – tenderness.

That from your head in crazy curls

Like foam cup exalted into cosmos,

That would draw to coal – to ash – and to dust

This iron decoration of yours.

When in your prophetic hair

Love herself in red ashes will creep,

Then be quiet and press to the lips

The metal ring upon the swarthy finger.

Here's talisman for you from ruddy lips,

Here's the first link in your mail -

That in the smoke of day like oak stood he,

One – like God in his circle of metal!

* * * * *

О нет, не узнает никто из вас

-- Не сможет и не захочет! --

Как страстная совесть в бессонный час

Мне жизнь молодую точит!

Как душит подушкой, как бьет в набат,

Как шепчет все то же слово...

-- В какой обратился треклятый ад

Мой глупый грешок грошовый!

* * * * *

Oh no, won’t recognize, not one of you -

He cannot and will not want to! -

Like passionate conscience in sleepless time

Will sharpen my young life!

How chokes with pillow, how sounds the alarm,

How he whispers the same word again...

What the damned hell has become -

Worthless is my stupid sin!

ПАМЯТИ А. А. СТАХОВИЧА

А Dieu -- mon ame,

Mon corps -- au Roy,

Моn coeur -- aux Dames,

L'honneur -- pour moi.1

* 1.

Господу -- мою душу,

Тело мое -- королю,

Сердце -- прекрасным дамам,

Честь -- себе самому (фр.).

In Memory Of A. A. Stahovich

To Lord - my soul,

My body – to king

Heart – to beautiful women,

Honor – to myself.

Не от запертых на семь замков пекарен

И не от заледенелых печек --

Барским шагом -- распрямляя плечи --

Ты сошел в могилу, русский барин!

Старый мир пылал. Судьба свершалась.

-- Дворянин, дорогу -- дровосеку!1

Чернь цвела... А вблизь тебя дышалось

Воздухом Осьмнадцатого Века.

И пока, с дворцов срывая крыши,

Чернь рвалась к добыче вожделенной --

Вы bon ton, maintien, tenue2 -- мальчишек

Обучали -- под разгром вселенной!

Вы не вышли к черни с хлебом -- солью,

И скрестились -- от дворянской скуки! --

В черном царстве трудовых мозолей --

Ваши восхитительные руки.

(NB! Даже труд может быть -- отвратителен:

даже -- чужой! если он

навязан и в славословие -- вменен.

МЦ -- тогда и всегда.)

1 NB! Если бы дровосеку! (примеч. М. Цветаевой)

2 Правила хорошего тона, осанка (фр.).

Not of bakeries locked up on seven locks

And not of icy stoves -

Straightening the shoulders – step of lords -

You, Russian nobleman, have gone to grave!

The old world blazed. Fate had happened.

Nobleman, to lumberjack – the way!

Blackness blossomed... and nearby you were breathing

The air of the nineteenth century.

And while, tearing the roofs off palaces,

To the desired prey tore the blackness -

You bon ton, maintien, tenue – boys

Taught – under the universe’s smashing!

You did not come to bread with darkness,

And from noble boredom crossed yourselves!

In the black kingdom is the labor's callus,

Your magnificent arms.

(NB! Even work can be disgusting:

even – alien! If he

imposed and in praise imputed.

MT: Then and always.)

Высокой горести моей --

Смиренные следы:

На синей варежке моей --

Две восковых слезы.

В продрогшей церковке -- мороз,

Пар от дыханья -- густ.

И с синим ладаном слилось

Дыханье наших уст.

Отметили ли Вы, дружок,

-- Смиреннее всего --

Среди других дымков -- дымок

Дыханья моего?

Безукоризненностью рук

Во всем родном краю

Прославленный -- простите, друг,

Что в варежках стою!

Of the high sorrows of mine -

Humble trace!

And on the blue mitten of mine -

Two tears of wax.

In the chilled church there is the frost,

Thick is the breath.

And breath of our lips had poured

With blue incense.

Noted are you, Humbler than all

My good friend,

Among other smokes – the smoke

Of my breath?

Impeccability of hands

All over native land

Famous one – forgive, friend,

That I in mittens stand!

Пустыней Девичьего Поля

Бреду за ныряющим гробом.

Сугробы -- ухабы -- сугробы.

Москва, -- Девятнадцатый год. --

В гробу -- несравненные руки,

Скрестившиеся самовольно,

И сердце -- высокою жизнью

Купившее право -- не жить.

Какая печальная свита!

Распутицу -- холод -- и голод

Последним почетным эскортом

Тебе отрядила Москва.

Кто помер? -- С дороги, товарищ!

Не вашего разума дело:

-- Исконный -- высокого рода --

Высокой души -- дворянин.

Пустыней Девичьего Поля

. . . . . .

Молюсь за блаженную встречу

В тепле Елисейских Полей!

At desert of the Maiden's Field

I wander behind a diving coffin.

Snow mounds – potholes - snowmounds.

Moscow – year nineteen nineteen.

In coffin – incomparable arms,

Have arbitrarily been crossed,

And a high life – in the heart,

Not to live is the bought right.

What a sad retinue it’s so!

Slushing – hunger – and cold

But with the honorable escort

You have been dispatched by Moscow.

Who died? From the roads, man!

It's not the deed of reason:

Primordial – high-born -

Of the tall soul of the noblemen.

With desert of the Maiden's Field

…......

I pray for a blessed meeting

In warmth of Elyssian Fields.

Елисейские Поля: ты да я.

И под нами -- огневая земля.

.......и лужи морские

-- И родная, роковая Россия,

Где покоится наш нищенский прах

На кладбищенских Девичьих Полях.

Вот и свиделись! -- А воздух каков! --

Есть же страны без мешков и штыков!

В мир, где "Равенство!" вопят даже дети,

Опоздавшие на дважды столетье, --

Там маячили -- дворянская спесь! --

Мы такими же тенями, как здесь.

Что Россия нам? -- черны купола!

Так, заложниками бросив тела,

Ненасытному червю -- черни черной,

Нежно встретились: Поэт и Придворный.

Два посмешища в державе снегов,

Боги -- в сонме королей и Богов!

Elyssian Fields: You and me.

And beneath us the fiery ground.

….... and the puddles of the sea

And dear, fateful Russia,

Where the ashes of the beggars rest,

On the cemetery of Maidens' Fields.

Here we met! And air is the same!

Are there lands without stakes or bags!

In world where even children scream “Equality!”

Late about twice in a century –

They had loomed – arrogance of nobility!

Like here we are covered with shades.

What is Russia to us? Black cupolas!

Thus, having thrown the bodies of hostages,

Insatiable worm – black mass,

Gently meet: Poet and Courtier,

In the realm of snow two ridicules,

Gods – in the host of kings and Gods!

ПОСЫЛКА К МАЛЕНЬКОЙ СИГАРЕРЕ

Не ждет, не ждет мой кучер нанятый,

Торопит ветер -- господин.

Я принесла тебе для памяти

Еще подарочек один.

Message to Little Sigoryera

Does not wait, does not wait coachman hired by you,

Hurries along the master-wind.

And I brought you as a memento

One more gift.

СТИХИ К СОНЕЧКЕ

Кто покинут -- пусть поет!

Сердце -- пои!

Нынче мой -- румяный рот,

Завтра -- твой.

Ах, у розы -- красоты

Все -- друзья!

Много нас -- таких, как ты

И как я.

Друг у друга вырывать

Розу -- цвет --

Можно розу разорвать:

Хуже нет!

Чем за розовый за рот

Воевать --

Лучше мальчика в черед

Целовать!

Сто подружек у дружка:

Все мы тут.

На, люби его -- пока

Не возьмут.

Poems to Sonya

Who has left - let him sing! Heart,

Sing away!

Now the ruddy mouth is mine,

Yours - next day.

Ah, but everyone is friend

Of rose-beauty.

There are many such like you

And like me.

Friend will tear from a friend

Flower rose -

Rose can be torn apart: there's

Nothing worse.

Rather than over the pink mouth

To fight -

Better to kiss the boy in his turn

Despite!

Friend has hundred girlfriends -

We're all here.

While he is not taken yet

Do love him.

Пел в лесочке птенчик,

Под окном -- шарманщик:

-- Обманщик, изменщик,

Изменщик, обманщик!

Подпевали хором

Черти из бочонка:

-- Всю тебя, девчонка,

За копейку продал!

А коровки в травке:

-- Завела аму -- уры!

В подворотне -- шавки:

-- Урры, урры, дура!

Вздумала топиться --

Бабка с бородою:

-- Ничего, девица!

Унесет водою!

Расчеши волосья,

Ясны очи вымой.

Один милый бросил,

А другой -- подымет!

In the forest a bird chirped,

Under window, organ grinder.

"You're a liar, traitor,

You're a traitor, liar."

Singing in the chorus

Devils from a barrel:

"All of you, my girl,

I for a cent have sold."

Cows in the grass:

"You are having amoo-ours!"

Sheepdogs in an alley:

"Fool, aurs, aurs."

Lady with a beard

Thought herself to drown:

"That is nothing, babe!

Water will bear you down!"

Comb your hair now,

Wash out your clear eyes.

One dear threw you down

And another will raise!

В мое окошко дождь стучится.

Скрипит рабочий над станком.

Была я уличной певицей,

А ты был княжеским сынком.

Я пела про судьбу -- злодейку,

И с раззолоченных перил

Ты мне не руль и не копейку, --

Ты мне улыбку подарил.

Но старый князь узнал затею:

Сорвал он с сына ордена

И повелел слуге -- лакею

Прогнать девчонку со двора.

И напилась же я в ту ночку!

Зато в блаженном мире -- том --

Была я -- княжескою дочкой,

А ты был уличным певцом!

The rain is knocking at my window.

The worker creaks at the machine.

I truly once was a street singer

And you were a nobleman's son.

I sang about the evil fortune,

And from the golden handrail

You gave not ruble and not kopeck -

You gave me as a gift a smile.

But the old knight the plan discovered:

He tore the medals from his son

And servant-lackey he did order

To chase the woman from the yard.

And I got drunk within that night, too!

But in the world that's happiest

I was the daughter of a nobleman

You were a singer on the street.

Заря малиновые полосы

Разбрасывает на снегу,

А я пою нежнейшим голосом

Любезной девушки судьбу.

О том, как редкостным растением

Цвела в светлейшей из теплиц:

В высокосветском заведении

Для благороднейших девиц.

Как белым личиком в передничек

Ныряла от словца "жених";

И как перед самим Наследником

На выпуске читала стих,

И как чужих сирот -- проказников

Водила в храм и на бульвар,

И как потом домой на праздники

Приехал первенец -- гусар.

Гусар! -- Еще не кончив с куклами,

-- Ах! -- в люльке мы гусара ждем!

О, дом вверх дном! Букварь -- вниз буквами!

Давайте дух переведем!

Посмотрим, как невинно -- розовый

Цветок сажает на фаянс.

Проверим три старинных козыря:

Пасьянс -- романс -- и контраданс.

Во всей девчонке -- ни кровиночки...

Вся, как косыночка, бела.

Махнула белою косыночкой,

Султаном помахал с седла.

И как потом к старухе чопорной

Свалилась под ноги, как сноп,

И как сам граф, ногами топая,

Ее с крыльца спустил в сугроб...

И как потом со свертком капельным

-- Отцу ненадобным дитeм! --

В царевом доме Воспитательном

Прощалася... И как -- потом --

Предавши розовое личико

Пустоголовым мотылькам,

Служило бедное девичество

Его Величества полкам...

И как художникам -- безбожникам

В долг одолжала красоту,

И как потом с вором -- острожником

Толк заводила на мосту...

И как рыбак на дальнем взмории

Нашел двух туфелек следы...

Вот вам старинная история,

А мне за песню -- две слезы.

Vainly the raspberry hair

Was with the snow thrown around,

And I sing with a voice most tender

The fate of the girl beloved.

Of that, how with the rare plant

Bloomed into faces brightest:

And in high society establishment

For the maidens noblest.

How with white face in the apron

She dived from the word “groom”;

And how before the same heir

Upon release she read the poem,

And how then alien orphans

She went to temple and boulevards,

And with which home on the holidays

Came the first born – a hussar.

Hussar! Still not having finished with the dolls,

Ah – in cradle hussar we wait!

O, house on house! Dictionary – letters all!

Let us the spirit translate!

Let's see who innocently – pink

Flower is fainted on the faience.

Three ancient trumps we will check:

Solitaire – romance – and contradance.

In all the girl – no cells of blood...

All white, like a hair braid.

I waved with the white scarf,

As a sultan at saddle waved.

And like later by the prim crone

Like sheaf, I fell the legs below

And the same count, as feet I stomp,

Lowered from porch into snow.

And how later with dripping bundle

To father’s unnecessary kids!

In kingdom hall of Educational

We part... and how – after this -

Having betrayed the pink face

To empty-headed moths,

The poor girlhood was serving

To His Majesty's berths...

And to the artists – the atheists

She leant out beauty in debt,

And how then with the thief -

Over the bridge made sense...

And like a fisherman in seaside far-off

Has found two traces of shoes...

This for us is an ancient story,

And for the song – tears, just two.

От лихой любовной думки

Как уеду по чугунке --

Распыхтится паровоз,

И под гул его угрюмый

Буду думать, буду думать,

Что сам Черт меня унес.

От твоих улыбок сладких,

И от рук твоих в перчатках,

И от лика твоего --

И от слов твоих шумящих,

И от ног твоих, спешащих

Мимо дома моего.

Ты прощай, злодей -- прельститель,

Вы, холмы мои, простите

Над.............................. Москвой, --

Что Москва! Черт с ней, с Москвою!

Черт с Москвою, черт со мною, --

И сам Свет -- Христос с собой!

Лейтесь, лейтесь, слезы, лейтесь,

Вейтесь, вейтесь, рельсы, вейтесь,

Ты гуди, чугун, гуди...

Может, горькую судьбину

Позабуду на чужбине

На другой какой груди.

From cheeky loving thought

I will drive on iron pot -

Will be loose the train,

And under his sullen humming

I'll be thinking, I'll be thinking

That I'm taken up by Satan.

Of your sweet lips,

And of your face

And of your lips in gloves,

And of your words sounding,

And your legs, hurrying

Past my house.

You farewell, evil doer,

Forgive my hills, seducer

Over … Moscow, -

What for is Moscow! Devil with it!

Devil with Moscow, devil with me -

And Light itself - Christ with you!

Pour, pour, tears, pour,

Twist, twist, rails, twist,

You hum, pig iron...

Maybe a bitter fate

In foreign land I will forget

On chest of another.

-- Ты расскажи нам про весну! --

Старухе внуки говорят.

Но, головою покачав,

Старуха отвечала так:

-- Грешна весна,

Страшна весна.

-- Так расскажи нам про Любовь!

Ей внук поет, что краше всех.

Но, очи устремив в огонь,

Старуха отвечала: -- Ох!

Грешна Любовь,

Страшна Любовь!

И долго -- долго на заре

Невинность пела во дворе:

-- Грешна любовь,

Страшна любовь...

You tell us about the spring!

The children say to a crone.

But, with head nodding,

Crone this way responds:

Sinful is spring,

Scary is spring.

You tell me this about love!

Their grandson sing, more beauteous than all.

But directing into fire the eyes

Oh! Responded the crone

Sinful Love,

Scary Love!

And long – long upon the dawn

Innocence in the yard sang:

Sinful is Love,

Scary is Love...

Маленькая сигарера!

Смех и танец всей Севильи!

Что тебе в том длинном, длинном

Чужестранце длинноногом?

Оттого, что ноги длинны, --

Не суди: приходит первым!

И у цапли ноги -- длинны:

Всe на том же на болоте!

Невидаль, что белорук он!

И у кошки ручки -- белы.

Оттого, что белы ручки, --

Не суди: ласкает лучше!

Невидаль -- что белокур он!

И у пены -- кудри белы,

И у дыма- кудри белы,

И у куры -- перья белы!

Берегись того, кто утром

Подымается без песен,

Берегись того, кто трезвым

-- Как капель -- ко сну отходит,

Кто от солнца и от женщин

Прячется в собор и в погреб,

Как ножа бежит -- загару,

Как чумы бежит -- улыбки.

Стыд и скромность, сигарера,

Украшенье для девицы,

Посрамленье для мужчины.

Кто приятелям не должен --

Тот навряд ли щедр к подругам.

Кто к жидам не знал дороги --

Сам жидом под старость станет.

Посему, малютка -- сердце,

Маленькая сигарера,

Ты иного приложенья

Поищи для красных губок.

Губки красные -- что розы:

Нынче пышут, завтра вянут,

Жалко их -- на привиденье,

И живой души -- на камень.

Little sigarer!

Seville’s laugh and dance!

What for you in long, long

Long-legged foreign land?

For this where the legs are long -

Do not judge: he came first!

And legs of a heron are long:

All in the same swamp!

Wonder that he is white-handed!

And white are the cat's paws.

And for this, that hands are white,

Do not judge! Better caress!

Wonder – why is he blonde!

And the blonde curls - at foam,

And the blonde curls - at home,

And the white down – in the hen!

Beware of the one who rises

In morning without songs,

Beware the one who soberly

Into sleep departs like drops,

Who of the women and the sun

Hides in cellar and in cathedral,

Like knife runs – to the dawn,

Like plague runs – to the smile.

Shame and shyness, cigarer,

Decorations for the girl,

Shame for the man.

Who does not owe to the buddies -

He's hardly generous to the ladies.

Who to the Jews did not take road -

Jews will become in age of old.

For this, little one – heart,

Little cigarer,

Look for other applications

For red lips of yours.

Lips are red – like a rose!

Now will puff, will wilt tomorrow,

It's a pity – for the ghost,

And a stone - of living soul.

Твои руки черны от загару,

Твои ногти светлее стекла...

-- Сигарера! Скрути мне сигару,

Чтобы дымом любовь изошла.

Скажут люди, идущие мимо:

-- Что с глазами -- то? Свет, что ль, не мил?

А я тихо отвечу: -- От дыму.

Я девчонку свою продымил!

Your arms are black from a tan,

Your fingertips lighter than glass...

Cigarer! Make me a cigar,

That love will with smoke come up.

People, passing by, will tell:

What with eyes – so? Light's not dear?

“From the smoke,” I quietly answer:

I smoked out my girl!

Не сердись, мой Ангел Божий,

Если правда выйдет ложью.

Встречный ветер не допрашивают,

Правды с соловья не спрашивают.

Don't be angry, my Angel Divine,

If the truth turns out to be a lie.

They don’t question the evening gale,

Truth won't question nightingales.

Ландыш, ландыш белоснежный,

Розан аленький!

Каждый говорил ей нежно:

"Моя маленькая!"

-- Ликом -- чистая иконка,

Пеньем -- пеночка... --

И качал ее тихонько

На коленочках.

Ходит вправо, ходит влево

Божий маятник.

И кончалось всe припевом:

"Моя маленькая!"

Божьи думы нерушимы,

Путь -- указанный.

Маленьким не быть большими,

Вольным -- связанными.

И предстал -- в кого не целят

Девки -- пальчиком:

Божий ангел встал с постели --

Вслед за мальчиком.

-- Будешь цвесть под райским древом,

Розан аленький! --

Так и кончилась с припевом:

"Моя маленькая!"

The white snow lily of the valley,

Scarlet roses in the sun!

He spoke to her tenderly:

“My little one!”

Face – a clear icon,

Foam – of the song a-piece...

And he rocked her quietly

On his knees.

Goes straight, goes to the left,

The divine pendulum.

And it ends with a refrain:

“My little one!”

Divine thoughts are ironclad,

Way – specified.

Little one cannot be big,

Free – bound.

And he appeared – at whom do not take aim

With finger girls:

Divine angel stood on the bed -

After the boy.

You will blossom in heaven tree,

Scarlet roses in sun!

Thus finishes with a choir:

“My little one!”

<11>

На коленях у всех посидела

И у всех на груди полежало.

Всe до страсти она обожала

И такими глазами глядела,

Что сам Бог в небесах.

<11>

I sat twice at your knees

And all at the chest down.

She adored till passion with all this

And looked them with such eyes,

As the God in heaven.

АЛЕ

В шитой серебром рубашечке,

-- Грудь как звездами унизана! --

Голова -- цветочной чашечкой

Из серебряного выреза.

Очи -- два пустынных озера,

Два Господних откровения --

На лице, туманно -- розовом

От Войны и Вдохновения.

Ангел -- ничего -- всe! -- знающий,

Плоть -- былинкою довольная,

Ты отца напоминаешь мне --

Тоже Ангела и Воина.

Может -- всe мое достоинство --

За руку с тобою странствовать.

-- Помолись о нашем Воинстве

Завтра утром, на Казанскую!

To Alla

In a silver-sewn shirt

With stars the chest is studded!

Head – with a flower vase

From a silver cut-out.

Eyes – two desert lakes,

Two divine revelations -

On the face, foggy – pink

From War and Inspiration.

Angel nothing – all things – knows!

Flesh – happy with the blade,

You remind me of my dad -

Also angels and warriors.

All of my dignity – maybe

Travel with you by at hand.

Of our war, we will pray

Tomorrow morning, on Kazan's!

* * * * *

Ты думаешь: очередной обман!

Одна к одной, как солдатье в казармах!

Что из того, что ни следа румян

На розовых устах высокопарных, --

Все та же смерть из розовых семян!

Ты думаешь: очередной обман!

И думаете Вы еще: зачем

В мое окно стучаться светлым перстнем?

Ты любишь самозванцев -- где мой Кремль?

Давным -- давно любовный ход мой крестный

Окончен. Дом мой темен, глух и нем.

И семь печатей спят на сердце сем.

И думаешь: сиротскую суму

Ты для того надела в год сиротский,

Чтоб разносить любовную чуму

По всем домам, чтоб утверждать господство

На каждом........ Черт в моем дому!

-- И отвечаю я: -- Быть по сему!

* * * * *

You think: it's another deceit!

One to one, as if soldiers in barracks!

Not that of the blush there are no traces

On pink half-flown lips,

Like death on seed of pink!

It’s another deceit, you think!

And what for, you all think,

You knock on my window with light ring?

You love usurpers – where is my Kremlin?

Long ago I had moved to the end

My cross. My house dark, deaf and dumb.

And seven seals sleep on the heart.

And you think: the orphan's bag

You wear in orphan's year,

To carry the lover's plague

On all houses, to assert the God as ruler,

On each one... Devil in my home!

So it be! - I respond.

БАБУШКА

Когда я буду бабушкой --

Годов через десяточек --

Причудницей, забавницей, --

Вихрь с головы до пяточек!

И внук -- кудряш -- Егорушка

Взревет: "Давай ружье!"

Я брошу лист и перышко --

Сокровище мое!

Мать всплачет: "Год три месяца,

А уж, гляди, как зол!"

А я скажу: "Пусть бесится!

Знать, в бабушку пошел!"

Егор, моя утробушка!

Егор, ребро от ребрышка!

Егорушка, Егорушка,

Егорий -- свет -- храбрец!

Когда я буду бабушкой --

Седой каргою с трубкою! --

И внучка, в полночь крадучись,

Шепнет, взметнувши юбками:

"Кого, скажите, бабушка,

Мне взять из семерых?" --

Я опрокину лавочку,

Я закружусь, как вихрь.

Мать: "Ни стыда, ни совести!

И в гроб пойдет пляша!"

А я -- то: "На здоровьице!

Знать, в бабушку пошла!"

Кто ходок в пляске рыночной --

Тот лих и на перинушке, --

Маринушка, Маринушка,

Марина -- синь -- моря!

"А целовалась, бабушка,

Голубушка, со сколькими?"

-- "Я дань платила песнями,

Я дань взымала кольцами.

Ни ночки даром проспанной:

Всe в райском во саду!"

-- "А как же, бабка, Господу

Предстанешь на суду?"

"Свистят скворцы в скворешнице,

Весна -- то -- глянь! -- бела...

Скажу: -- Родимый, -- грешница!

Счастливая была!

Вы ж, ребрышко от ребрышка,

Маринушка с Егорушкой,

Моей землицы горсточку

Возьмите в узелок".

Grandmother

When I will be a grandmother -

About in ten years -

A freak, a fun-lover,

Garland from heels to hair!

And grandson – curly – Yegor

Will howl: “give me a gun..”

I'll throw leaf and feather -

The treasure of mine!

The mother will weep: “A year and three months,

And look how mean!”

And I will say: “Let him rage!

Know he’ll take after grandmom!”

Yegor, my womb!

Yegor, rib from rib!

Yegorushka, Yegorushka,

Yegory – light – brave man!

When I will be a grandmother -

Grey-haired hag with pipe!

And, crawling to midnight, granddaughter,

Whispers, the skirts throwing up:

“Whom, tell me, grandmother,

I should take from the seven?”

The shop I will knock over,

Like vortex I am spinning.

Mother: “You have no conscience and no shame!

She will go to coffin dancing!”

And I – thus: “To your health!

Know, where you went after granny!”

Like walker in market dance -

That blanket and that likeness -

Marinushka, Marinushka,

Marina – blueness – seas!

“But, grandmother, did you kiss,

My dear one, so many with?”

“I paid with triumph of songs,

With triumph of the rings...

Not a night slept in vain:

All is in heavenly garden?”

“And how then, you broad,

You will appear in court?

“Whistle starlings in nest,

Spring – so – look! It is white...

I'll say: Sinner – dear!

You were happy, you hear!

And you, rib from rib,

Marinushka with Yegorushka,

You'll take into your hand

A handful of my ground.”

А как бабушке

Помирать, помирать, --

Стали голуби

Ворковать, ворковать.

"Что ты, старая,

Так лихуешься?"

А она в ответ:

"Что воркуете?"

-- "А воркуем мы

Про твою весну!"

-- "А лихуюсь я,

Что идти ко сну,

Что навек засну

Сном закованным --

Я, бессонная,

Я, фартовая!

Что луга мои яицкие не скошены,

Жемчуга мои бурмицкие не сношены,

Что леса мои волынские не срублены,

На Руси не все мальчишки перелюблены!"

А как бабушке

Отходить, отходить, --

Стали голуби

В окно крыльями бить.

"Что уж страшен так,

Бабка, голос твой?"

-- "Не хочу отдать

Девкам -- молодцев".

-- "Нагулялась ты, --

Пора знать и стыд!"

-- "Этой малостью

Разве будешь сыт?

And like a grandmother

To die, to die -

Doves began to

Coo away.

“Why, old one,

Are you cheering?”

And then she responds:

“Why are you cooing?”

“And we coo because

Of your spring!”

“And I am dashing, I

Can't go to sleep,

That I will sleep eternally

With chained dreams -

I am lucky,

I am without sleep.

That the meadows of mine are not mowed,

That my pearls are not worn down,

That my forests are not cut down,

That in Russia the boys are not over-loved!”

And how grandmother

Would move away,

Thus the doves

Are beating wings on window.

“Why are you so scary,

Grandmother, your voice?”

“I don't want to give away

Well-done: to girls.”

“You walked up,

To know and shame it’s time!”

“With this smallness

Are you satisfied?”

ТЕБЕ -- ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ

К тебе,имеющему быть рожденным

Столетие спустя, как отдышу,-

Из самых недр -- как на смерть осужденный,

Своей рукой пишу:

-- Друг! не ищи меня! Другая мода!

Меня не помнят даже старики.

-- Ртом не достать! -- Через летейски воды

Протягиваю две руки

Как два костра, глаза твои я вижу,

Пылающие мне в могилу -- в ад,-

Ту видящие, что рукой не движет,

Умершую сто лет назад.

Со мной в руке -- почти что горстка пыли --

Мои стихи! -- я вижу: на ветру

Ты ищешь дом, где родилась я -- или

В котором я умру.

На встречных женщин -- тех, живых, счастливых,

Горжусь, как смотришь, и ловлю слова:

-- Сборище самозванок! Всe мертвы вы!

Она одна жива!

Я ей служил служеньем добровольца!

Все тайны знал, весь склад ее перстней!

Грабительницы мертвых! Эти кольца

Украдены у ней!

О, сто моих колец! Мне тянет жилы,

Раскаиваюсь в первый раз,

Что столько я их вкривь и вкось дарила, --

Тебя не дождалась!

И грустно мне еще, что в этот вечер,

Сегодняшний -- так долго шла я вслед

Садящемуся солнцу, -- и навстречу

Тебе -- через сто лет.

Бьюсь об заклад, что бросишь ты проклятье

Моим друзьям во мглу могил:

-- Все восхваляли! Розового платья

Никто не подарил!

Кто бескорыстней был?! -- Нет, я корыстна!

Раз не убьешь, -- корысти нет скрывать,

Что я у всех выпрашивала письма,

Чтоб ночью целовать.

Сказать? -- Скажу! Небытие -- условность.

Ты мне сейчас -- страстнейший из гостей,

И ты окажешь перлу всех любовниц

Во имя той -- костей.

For You – In A Hundred Years

For you, that had been born

A hundred years ago, I catch my breath -

From bowls themselves – like to death condemned

I write with my hand:

Friend! Don't seek me! Other fashion!

I am not even remembered by old men,

Don't reach with mouth! Through the waters

I am stretching out my two hands.

Like two bonfires, I see your eyes,

Flaming me in a grave – into hellfire, -

You are seeing what can't move the hand,

For a hundred years it is dead.

With my hand – almost a handful of dust -

My poems! - I see: not on wind

You seek home, where I was born – or one

In which I will be deceased.

For oncoming women – ones happy and alive,

I'm proud, as you look, and I catch the word:

Gathering of usurpers! All you dead ones!

She is alive all alone!

With a voluntary service I served her!

I knew all secrets, the store of her ring!

Robbers of dead! These rings

Were stolen from her!

My hundred rings! I'm drawn to my veins,

In first time I repent,

That she gave left and right these gifts -

But did not end her wait!

And I’m sad, that in this evening,

For the first time I repent,

That I gave so many of them at random,

That for you I did not wait.

I bet that you will throw off the curse

Of my friends in the haze of graves!

All praised! No one would give

The pink dress!

How selfless you have been? No, I am selfish!

If you won't come, no selfishness to hide,

That I will ask everyone for the letter,

To kiss at night.

To say? I will say! Nonexistence – convention.

You are to me guest passionate the most,

And you will render pearl of all lovers

In the name of the bones.

* * * * *

А плакала я уже бабьей

Слезой -- солонейшей солью.

Как та -- на лужочке -- с граблей

Как эта -- с серпочком -- в поле.

От голосу -- слабже воска,

Как сахар в чаю моченный.

Стрелочкам своим поноску

Носила, как пес ученый.

-- "Ешь зернышко, я ж единой

Скорлупкой сыта с орешка!"

Никто не видал змеиной

В углах -- по краям -- усмешки.

Не знали мои герои,

Что сей голубок под схимой --

Как Царь -- за святой горою

Гордыни несосвятимой.

* * * * *

I wept with the broad's tears -

Salty salt in there.

Like you – on a meadow – with rake tilled -

Like this one – with sickle in the field.

Of voice – weaker than wax,

Like sugar in tea soaked.

Arrows of my knapsack

I carried, like a trained dog.

“Eat the grain, and with united shell

I am full of the nuts!”

No one the snake could tell

In corners – on the edges – of a laugh.

My heroes did not understand

That such is dove the scheme behind

Like Tsar – behind holy mountain

Of the unholy pride.

* * * * *

Два дерева хотят друг к другу.

Два дерева. Напротив дом мой.

Деревья старые. Дом старый.

Я молода, а то б, пожалуй,

Чужих деревьев не жалела.

То, что поменьше, тянет руки,

Как женщина, из жил последних

Вытянулось, -- смотреть жестоко,

Как тянется -- к тому, другому,

Что старше, стойче и -- кто знает?

Еще несчастнее, быть может.

Два дерева: в пылу заката

И под дождем -- еще под снегом --

Всегда, всегда: одно к другому,

Таков закон: одно к другому,

Закон один: одно к другому.

* * * * *

Two trees want one another.

Two trees. Across from them, my home.

The trees are old. The home is old.

I'm young, or otherwise, rather,

The other trees I did not spare.

That, which is slightly less, pulls the arms,

Like a woman, from final veins

Stretched out – to another,

Who's older, more steadfast – who knows?

Even more unfortunate, perhaps.

Two trees: In the ash of the sunset

And under rain – still under snow -

Always, always: One to another,

One to another: such is the law,

One law: One to another.

* * * * *

Консуэла! -- Утешенье!

Люди добрые, не сглазьте!

Наградил второю тенью

Бог меня -- и первым счастьем.

Видно с ангелом спала я,

Бога приняла в объятья.

Каждый час благословляю

Полночь твоего зачатья.

И ведет меня -- до сроку --

К Богу -- по дороге белой --

Первенец мой синеокий:

Утешенье! -- Консуэла!

Ну, а раньше -- стать другая!

Я была счастливой тварью!

Все мой дом оберегали, --

Каждый под подушкой шарил!

Награждали -- как случалось:

Кто -- улыбкой, кто -- полушкой.

А случалось -- оставалось

Даже сердце под подушкой!..

Времячко мое златое!

Сонм чудесных прегрешений!

Всех вас вымела метлою

Консуэла -- Утешенье.

А чердак мой чисто метен,

Сор подобран -- на жаровню.

Смерть хоть сим же часом встретим:

Ни сориночки любовной!

-- Вор! -- Напрасно ждешь! -- Не выйду!

Буду спать, как повелела

Мне -- от всей моей Обиды

Утешенье -- Консуэла!

* * * * *

Consuela! Consolation!

Kind people, do not jinx!

God has gifted me with double

Shade – and the first happiness.

Maybe I slept with an angel,

Took the God in my embrace.

In the midnight hour

Every hour I bless.

And leads me – until the deadline -

To God – on white road -

Is the infant blue-eyed:

Consolation – Consuela!

And before that – be another!

Blessed creature I had been!

All the house of mine protected -

Under the pillow fumbled each one!

They rewarded – so it happened:

One – with smile, one – a shelf, a half.

And so happened – there remained

Under the pillow two hearts!

My golden time!

Host of wonderful sins!

Swept all out with the broom

Consuela – Consolation.

And my attic is cleanly swept,

Litter picked up – on the brazier.

In this hour we’ll meet death:

Of love, there’s not a speck.

Thief! In vain wait! I won't go!

I will sleep, as had been ordered

To me – from all insult of mine

Consolation – Consuela.

АЛЕ

Ни кровинки в тебе здоровой. --

Ты похожа на циркового.

Вон над бездной встает, ликуя,

Рассылающий поцелуи.

Напряженной улыбкой хлещет

Эту сволочь, что рукоплещет.

Ни кровиночки в тонком теле, --

Все новиночек мы хотели.

Что, голубчик, дрожат поджилки?

Все. как надо: канат -- носилки.

Разлетается в ладан сизый

Материнская антреприза.

To Alya

Not a drop of blood in you is healthy -

You look like a circus lady.

He stood over the abyss,

Rejoicing, sending a kiss.

With a tense smile he whips

This scoundrel, that he claps.

No blood cells in a thin body,

All the newcomers we wanted.

Why, my dove, do the veins shatter?

All as needed: rope – stretcher.

Flies apart the blue incense

Of the motherly enterprise.

Упадешь -- перстом не двину.

Я люблю тебя как сына.

Всей мечтой своей довлея)

Не щадя и не жалея.

Я учу: губам полезно

Раскаленное железо,

Бархатных ковров полезней --

Гвозди -- молодым ступням.

А еще в ночи беззвездной

Под ногой -- полезны -- бездны!

Первенец мой крутолобый!

Вместо всей моей учебы --

Материнская утроба

Лучше -- для тебя была б.

You will fall – won't move the finger.

I love you like my own son dear.

And in my overwhelming dream

I am sparing and not sparing.

I learn: to lips be helpful

With iron incandescent,

Helpful with the velvet carpets

Nails – with the young steps.

And again in the starry night

Useful – abysses - under the feet!

My first-born cool-headed!

In place of the study of mine -

Mother's womb is better -

And for you was I.