Severyanin W
Walk [Прогулка]
Walk along Dubrovnik [Прогулка по Дубровнику]
Walks to Tiergarten [Прогулки в Tiergarten]
Watercolor (Runs, trembles on burning shore) [Акварель (Бежит, дрожит на жгучем побережье)]
We Were Together (Мы были вместе]
We chant so many women [Мы воспеваем столько женщин]
We meet under the mountain by the sea [Мы сходимся у моря под горой]
We will win! Not me personally here [Мы победим! Не я, вот, лично]
Weimarn [Веймарн]
What – Life [Что — жизнь]
What The Happiness [Что за счастье]
ЧТО ШЕПЧЕТ ПАРК
What I need to know [Что нужно знать]
What is a dream? [Что такое греза]
What is my business [Какое мне дело]
What it means to be a tsar [Что значит быть царем]
What not verst [Что ни верста]
WHAT THE BIRDS SAW
WHAT THE PARK WHISPERS
What will be ahead, what has been past [То будет впредь, то было встарь]
When [Когда ж]
When artist takes in debt [Когда берет художник в долг]
When at Nights… [Когда ночами]
When lake went to sleep [Когда озеро спать легло]
When Ship Will Come [Когда придет корабль]
When the drum thundered [When the drum thundered]
Wherefrom [Отчего]
While [Пока]
While train passes [Пока проходит поезд]
Whim of emerald riddle [Каприз изумрудной загадки]
White [Белый]
White fairy [Белая фея]
White Violet [Белая фиалка]
Who Are You [Кто же ты]
Who walks? [Кто идет?]
We will return [Мы вернемся]
We will win! Not me personally here [Мы победим! Не я, вот, лично]
When in sigh of wind sings porcelain (Manchurian sketch) [Где при вздохе ветерка поет фарфор (Манчжурский эскиз)
With what they live [Чем они живут]
When artist takes in debt [Когда берет художник в долг]
When the ogre gets prettier [Когда хорошеет урод]
Where with grace splash gondolas [Где грацией блещут гондолы]
White trance [Белый транс]
With cross of lilac [С крестом сирени]
Whose dreams [Чьи грезы]
With sunny way [Солнечным путем]
Why she loves contrasts [Отчего она любит контрасты]
Wineglass of forgiveness [Бокал прощенья]
Wisdom of idylls [Мудрость идиллии]
Without us [Без нас]
Why Not To Meet [Почему бы не встречаться…]
Wind [Ветер]
With poison by bonfire [С ядом у костра]
Woman in tilbury [Женщина в тюльбэри]
Words Of The Sun [Слова солнца]
Wraith [Призрак]
Прогулка
Блузку надела яркую, —
Зеленую, ядовитую, —
И, смеясь, взяла меня за руку,
Лететь желанье испытывая.
Мы долго бродили по городу —
Красочному старому,
Своей историей гордому, —
Самозабвенною парою.
«Взгляните, как смотрят прохожие:
Вероятно мы очень странные, » —
Сказала она, похожая
На лилию благоуханную.
И в глаза мои заглядывая,
Склонная к милым дурачествам,
Глазами ласкала, и радовала
Своим врожденным изяществом.
Задержались перед кафаною,
Зашли и присели к столику,
Заказали что-то пряное,
А смеха-то было сколько!
Терраса висела над речкою —
Над шустрою мелкой Милячкою.
Курила. Пускала колечки.
И пальцы в пепле испачканы.
Рассказывала мне о Генуе.
О дальнем гурзуфском промельке.
Восторженная, вдохновенная,
Мечтающая о своем томике.
«Но время уже адмиральское,
И — не будем ссориться с матерью…»
С покорностью встал вассальскою,
И вот — нам дорога скатертью…
Болтая о всякой всячине,
Несемся, спешим, торопимся.
И вдруг мы грозой захвачены
Такою, что вот утопимся!..
Влетели в подъезд. Гром. Молния.
Сквозняк — ведь окно распахнуто.
Притихла. Стоит безмолвная.
И здорово ж тарарахнуло!
Прикрыла глаза улыбчиво
И пальцами нежно хрустнула.
Вполголоса, переливчиво:
«Дотроньтесь, — и я почувствую».
Ну что же? И я дотронулся.
И нет в том беды, по-моему,
Что нам не осталось соуса,
Хотя он был дорогостоимый…
Walk
She put on a blouse bright, -
Green, poisonous, -
And, laughing, took me by hand,
The wish to fly experiencing.
We long walked through town –
Old and in color,
Of our history proud, -
As a selfless pair.
“Look how the passerby stare:
Probably we are very weird,” –
She said, similar
To fragrant lily.
And looking into my eyes,
Bending to dear foolishness,
Carressed with eyes, and gave joy
With her congenital grace.
We stayed late before tavern,
Came and sat at the table,
Something spicy ordered
And how much laughter was there!
Terrace hang over the river –
Over sharp little Mila.
Smoked. Let in the rings.
And in ash dirtied are fingers.
Told me about Genue.
About Gurzuf glimpse far-off.
Excited, inspired,
Dreaming of own tome.
“But it’s already admiral time,
And – I won’t quarrel with mom…”
He stood up with vassal’s meekness,
And here – road spreads out like tablecloth…
Chattering about all sorts of things,
We rush and we hurry.
And suddenly we’re captured by thunder
Such as that we would drown!..
Flew into entrance. Thunder. Lightning.
The window is open. A draft
Went quiet. Stood silent.
And it rattled well!
She smilingly the eyes closed
And tenderly crunched with fingers.
In half-voice, iridescent:
“Touch me and I will feel you.”
But what? And I touched.
And there’s no trouble in it, I think,
That now we have ketchup
And it was expensive.
Прогулка по Дубровнику
Т.И. Хлытчиевой
Шевролэ нас доставил в Дубравку на Пиле,
Где за столиком нас поджидал адмирал.
Мы у юной хорватки фиалок купили,
И у женского сердца букет отмирал…
Санто-Мариа влево, направо Лаврентий…
А Ядранского моря зеленая синь!
О каком еще можно мечтать монументе
В окружении тысячелетних святынь?
Мы бродили над морем в нагорном Градаце,
А потом на интимный спустились Страдун,
Где опять адмирал, с соблюденьем градаций,
Отголоски будил исторических струн.
Отдыхали на камне, горячем и мокром,
Под водою прозрачною видели дно.
И мечтали попасть на заманчивый Локрум
Да и с лодки кефаль половить заодно…
Под ногами песок соблазнительно хрупал
И советовал вкрадчиво жить налегке…
И куда б мы ни шли, виллы Цимдиня купол,
Цвета моря и неба, синел вдалеке.
Мы, казалось, в причудливом жили капризе,
В сновиденьи надуманном и непростом.
И так странно угадывать было Бриндизи
Там за морем, на юге, в просторе пустом…
Walk along Dubrovnik
To T.I. Hlytchieva
Chevrolet delivered us to Dubravka on Pyle,
Where at table admiral us did wait.
We from young Croatian bought the violet,
And at woman’s heart died the bouquet…
Left Santa-Maria, right Lavrentiy…
The Yadransky Sea’s green blueness!
On what monument it is allowed to dream
Surrounded by thousand-year-old shrines?
We walked over sea in mountaintop Gradace,
And later to lower to intimate Stradun,
Where again admiral, fulfilling gradations,
Woke the echoes of historic strings.
Rested on the stones, wet and hot,
Under transparent water is seen the bottom
And dreamt to fall under deceptive Lokrum
Catch mullet from a boat at the same time…
Seductively snorted sand under feet
And suavely advised to live in light…
And where did we go, cupola of Tsimdinya,
The flowers of sea and sky, far off went bluer.
We, seemed to me, lived in dream bizarre,
In a dream difficult and far-fetched.
And how strange it was to be Brindisi
There at the sea, in empty space, to south…
Прогулки в Tiergarten
Мы часто по Unter den Linden
Ходили в Tiergarten нагой,
И если б Рейхстаг не был вправо,
Его мы задели б ногой.
Не очень-то люб нам парламент
За то, что в нем партий очаг.
А мы беспартийные птицы
С природой в нептичьих очах…
Не нравится нам и Tiergarten
Он тощ, как немецкий обед…
Но больше всего не по вкусу
В том парке «Аллея Побед».
«Аллея Побед» — это значит,
Что «эти» напали на «тех»,
Что «те» побежденные пали,
А «эти» содеяли грех…
Мы в поисках вечных природы,
Хотя получили Ergarz
Ходили по Unter den Linden
В Tiergarten в кольце из палацц…
Walks to Tiergarten
We frequently on Unter den Linden
Walked in Tiergarten in the nude,
And if Reichstag right had not been,
We touched him with our feet.
Not too lovely to us is parliament
For this that in it is parties’ hearth.
And we non-partisan birds
With nature in non-avian eyes…
We did not like the Tiergarten
It’s thin, like a German dinner…
But most not to the taste
In that park “Alley of Victories.”
“Alley of Victories” – this means,
That on “those” invaded “these,”
That fell the conquered “those,”
And “these” committed a sin…
We in eternal searches of nature,
Although they have received Ertgatz
Walked on Under den Linden
In Tiergarten in ring from palazzo…
Акварель (Бежит, дрожит на жгучем побережье)
Бежит, дрожит на жгучем побережье
Волна, полна пленительных былин.
Везде песок, на нем следы медвежьи.
Центральный месяц — снова властелин.
И ни души. Весь мир — от солнца! — вымер.
Но все поет — и море, и песок.
Оно печет, небесный князь Владимир,
И облако седит его висок.
С зайчатами зажмурилась зайчиха,
И к чайке чиж спешит песочком вскачь.
В душе трезвон. На побережье тихо.
И слабый бодр, и истомлен силач.
Watercolor (Runs, trembles on burning shore)
Runs, trembles on burning shore
Wave, full of epics captivating.
Everywhere sand, in it trails of bears.
The central crescent – like a sovereign.
And no soul. The world – from sun – is deceased.
But sings all – both the sea and the land.
It bakes, Vladimir the sky prince,
And grays his temple the cloud.
With baby rabbits closed her eyes the she-rabbit,
And siskin to the seagull hurries along the sand.
In soul, ringing. On the shore, quiet.
And cheerful is the weak, and tired is strong man.
Мы были вместе
Мы были вместе до рожденья,
До появленья на земле.
Не оттого ль в таком волненьи
Тебя встречаю, обомлев?
Мне все, мне все в тебе знакомо.
В тебе есть то, чего ни в ком.
Что значит дом? Лишь там я дома,
Где дышишь ты, где мы вдвоем.
Я север брошу, юг приемлю,
Немыслимое восприму,
Твою любить готовый землю
Покорный зову твоему.
We Were Together
We were together before birth,
Before appearing on the earth.
Not for this in such concern
I meet you, having become dumbfounded?
To me all in you is familiar.
In you there is what in none there is.
What means home? I am home only
Where you breathe, where there’s two of us.
I’ll leave the north, I will accept the south
I will perceive the unthinkable,
To love your ready earth
Obedient to your call.
Мы воспеваем столько женщин
Мы воспеваем столько женщин!
Мы воспеваем…
Но лишь с одной поэт обвенчан
Священным маем.
И эта женщина — вне плоти,
Вне форм, вне красок.
Ей кончен гимн на верхней ноте,
Ей — мысль без масок.
И в ней проходят постепенно
Минут богини.
И эта дева совершенна,
Как луч святыни.
We chant so many women
We chant so many women!
We chant.
But only one poet wedded
In holy May.
And this woman – out of flesh,
Out of form, out of paints.
Ends her anthem on highest note,
To her – thought without masks.
And in it pass little by little
Goddesses of time.
And this maiden is complete,
Like ray of shrines.
Мы сходимся у моря под горой
Мы сходимся у моря под горой.
Там бродим по камням. Потом уходим,
Уходим опечаленно домой
И дома вспоминаем, как мы бродим.
И это — все. И больше — ничего.
Но в этом мы такой восторг находим!
Скажи мне, дорогая, — отчего?
We meet under the mountain by the sea
We meet under the mountain by the sea.
We wander on stones, Later we leave,
For home we leave sadly
And recollect home as we wander.
And this – all. And nothing more.
And in this we find such delight!
Tell me, my dear – what for?
Мы победим! Не я, вот, лично
Мы победим! Не я, вот, лично:
В стихах — великий; в битвах мал.
Но если надо, — что ж, отлично!
Шампанского! коня! кинжал!
Великий в строфах — зауряден
По паспорту своей страны.
От девушек и виноградин
Поля кровавые видны.
Живой всегда над жизнью властен,
И выбор есть, и есть исход…
Какую же из двух напастей
Мне выбрать, милый мой народ?
Вот если б я был поэтесса! —
На Красный Крест сменил я меч…
Повторны времена Дантеса,
И глупо гениев беречь!..
Но издавна дружащий с риском,
Здесь я останусь невредим,
Тем более, что в очень близком
Мы несомненно победим.
We will win! Not me personally here
We will win! Not me personally here:
In poems – great, small in war.
But if it’s needed – what, excellent!
Champagne! Dagger! Stallion!
Great in lines – ordinary
By passport of your land.
From grapes and maidens
Are seen the fields of blood.
Living one over life is a master,
There is the choice, and a result is there…
Which one from two misfortunes
For me to choose, my people dear?
If I had been a poet! –
I changed the sword for the red cross…
Repeated are times of Dante,
And dumbly to keep the geniuses!..
But from long ago a friend,
Here unharmed I will remain,
The more, that near in autumn
We are doubtlessly victorious.
Веймарн
Под Веймарном течет Азовка, —
Совсем куриный ручеек.
За нею вскоре остановка.
Там встретит кучер-старичок.
Моей душе, душе вселенской,
Знаком язык цветов и звезд.
Я еду к мызе Оболенской, —
Не больше трех шоссейных верст.
Вдали Большая Пустомержа.
Несется лошадь по росе.
Того и ждешь: вот выбьет стержень:
Ведь спицы слиты в колесе!
Проехан мост. Немного в горку,
И круто влево. Вот и двор.
Княгиня приоткрыла шторку.
И лай собак, и разговор.
Плывет туман от нижней Тормы,
Вуаля бледную звезду.
Зеленые в деревьях штормы,
И пахнут яблони в саду.
Weimarn
Under Weimarn Axovka pours, -
A stream entirely for hens.
A station is behind it soon.
There meets coachman-old man.
To my soul, soul universal,
Familiar is tongue of flowers and stars.
To Obolensky manor I travel, -
Not more than three highway versts.
Afar is the Big Empty-Headed.
Is rushing in the dew the horse.
For that you wait: beats out the rod:
Merged are the wheel’s spokes!
Passed by the bridge. A bit to mountain,
And sharp left. Here’s the yard.
The princess the curtain opened.
And conversation, and dogs’ barks.
Sails the fog from lower Torma,
The pale star – voila.
Green in the trees are storms,
And apple trees in garden smell.
Что — жизнь
Что — жизнь? грядущим упоенье
И ожиданье лучших дней.
А смерть — во всем разуверенье
И издевательство над ней.
И я — как жизнь: весь скорбь, весь близость
К тебе, готовый вновь расцвесть…
А ты — как смерть: вся зло и низость,
Вся — бессердечие и месть.
What – Life
What – life? Ecstasy to coming
And expectation of better days.
And death – to all reassurance
And mockery of it.
And I – like life: all sorrow, all closeness
To you, ready to bloom again…
And you – like death: all evil and lowliness
All – heartlessness and vengeance.
Что за счастье
Что за счастье — быть вечно вдвоем!
И ненужных не ждать визитеров,
И окружных не ткать разговоров, —
Что за счастье — быть вечно вдвоем!
Быть с чужою вдвоем нелегко,
Но с родною пьянительно сладко:
В юбке нравится каждая складка,
Пьется сельтерская, как «Клико»!..
И «сегодня» у нас — как «вчера»,
Но нам «завтра» не надо иного:
Все так весело, бодро, здорово!
Море, лес и ветров веера!
What The Happiness
What the happiness – to be eternally two!
And the unwanted visitors not to be awaiting,
And not to weave the surrounding conversations,
What the happiness – to be eternally two!
To be alone with another is not easy,
But with the dear is intoxicatingly sweet:
In the skirt is liked every crease, and
Sings the seltzer, like “Click!”
And “today” for us – like “yesterday,”
But for us “tomorrow” another I don’t need:
For us it is all happy, alert, healthy!
Sea, forest and fan of winds!
Что шепчет парк
О каждом новом свежем пне,
О ветви, сломанной бесцельно,
Тоскую я душой смертельно,
И так трагично-больно мне.
Редеет парк, редеет глушь.
Редеют еловые кущи…
Он был когда-то леса гуще,
И в зеркалах осенних луж
Он отражался исполином…
Но вот пришли на двух ногах
Животные — и по долинам
Топор разнес свой гулкий взмах.
Я слышу, как внимая гуду
Убийственного топора,
Парк шепчет: "Вскоре я не буду…
Но я ведь жил — была пора…"
Что нужно знать
Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить -
Россию нужно заслужить!
What I need to know
You have lost your Russia.
Did resist the elements
Good weather’s dusky evil?
No? Then be quiet: did lead
You fate not without purpose
In the unloving foreign land
To sense grieve and groan –
Russia we need to deserve!
Что такое греза
Что такое — греза? Что такое — греза?
Это мысль о розе. Но еще не роза…
Что такое — греза? Что такое — греза?
Это бархатисто-нежная мимоза…
Что такое — греза? Что такое — грезы?
Это серафима блещущие слезы!
What is a dream?
What is a dream? What is a dream?
It’s thought of a rose, but not a rose still.
What is a dream? What is a dream?
It is mimosa tender-velvety.
What is a dream? What are the dreams?
These are seraphs’ shining tears!
Какое мне дело
Какое мне дело, что зреют цветы?
Где вазы? ваз нет… не куплю ваз!
Какое мне дело! Когда созревали мечты,
«Простите, но я не люблю вас», —
Сказала мне ты.
Сказала… Горел, но теперь не горю,
На солнце смотрю уже — щурясь.
К чему эти розы? окрасить больную зарю?
Простите, но я не хочу роз, —
Тебе говорю.
What is my business
What is it my business that bloom flowers?
Where are vases? No vases… I won’t buy a vase!
What is it my business! When matured the dreams,
“Forgive, but I don’t love you,” –
You said to me.
Said… Burned, but now I don’t burn,
Squinting at the sun I looked.
For what are these roses? To paint your sick dawn?
Forgive, but roses I do not want, -
I say to you.
Что видели птицы
Чайка летела над пасмурным морем,
Чайка смотрела на хмурые волны:
Трупы качались на них, словно челны,
Трупы стремившихся к утру и зорям.
Коршун кричал над кровавой равниной,
Коршун смотрел на кровавые лужи;
Видел в крови замерзавших от стужи,
Трупы стремившихся к цели единой.
Каркая, горя вещунья — ворона
Села на куполе сельского храма.
Теплые трупы погибших без срама —
Памятник «доблестных» дел эскадрона.
Что значит быть царем
Когда бы быть царем великого народа,
Мне выпало в удел, вошел бы я в века:
На слом немедленно могучий флот распродал
И в семьи по домам все распустил войска.
Изобретателей удушливого газа
На людных площадях повесил без суда,
Партийность воспретил решительно и — разом
Казнь смертную отверг. И это навсегда.
Недосягаемо возвысил бы искусство,
Благоговейную любовь к нему внуша,
И в людях ожили бы попранные чувства —
Так называемые сердце и душа.
Отдав народу все — и деньги, и именья,
Всех граждан поровну насущным наделя,
Покинул бы престол, в порыве вдохновенья
Корону передав тебе, моя земля!
Восторженно клянусь, воистину уверен
В своей единственной и вещей правоте,
Что все края земли свои раскрыли б двери
Моей — несущей мир и рай земной — мечте.
Мне подражали бы все остальные страны,
Перековав на плуг орудья злой войны,
И переставшие вредить аэропланы
Благую весть с земли домчали б до луны.
Благословляемый свободным миром целым,
Я сердце ближнего почел бы алтарем.
Когда бы быть царем мне выпало уделом,
Я показал бы всем, что значит быть царем!
What it means to be a tsar
How to be the great people’s tsar,
It was my fate, I’d go into history:
Quickly for scrap he sold mighty fleet
And to families in homes the troops sent.
The inventors of choking gas
He hung on crowded squares without trial,
Decidedly forbade party affiliation and – once
Rejected execution. And this for all time.
He will raise the art out of reach,
Inspiring in him reverent love,
And in people will live trampled upon feelings –
Thus called soul and heart.
Giving to people all – money, and estates,
All citizens allotted daily living’s amounts,
Would leave the throne, in inspiration’s impulse
Will give you crown, my earth!
Triumphantly I swear, truly sure
In rightness only wise and one’s own,
That all the lands on earth opened the doors
Of my – carrying the world and dream of earthly heaven.
I will be imitated by rest’s lands,
Forging to plow the weapons of evil war,
And the ceasing to harm airplanes
Chased the good news to moon from earth.
Blessed by entire free world,
I honored the heart of the close one on the altar.
When to be tsar it was not my lot,
I showed them all, what it means to be a tsar!
Что ни верста
Что ни верста — все отдаленней
Виктория, любовь моя!
Что ни верста — я все влюбленней
И все неотвратимей я!
Что ни верста — мне все больнее,
И дышется уже с трудом.
Что ни верста — все больше с нею,
Все больше с нею я вдвоем.
Невыносимо, невозможно,
Немыслимо быть без нее.
Как бережно, как осторожно
Хранил бы счастье я свое!
Всю жизнь искать, — найти под старость
И вынужденно отложить…
Я чувствую слепую ярость:
Что значит жизнь без права жить?!.
What not verst
What not verst – is more distant
Victoria, my love!
What not verst – I am more in love
And more inevitable am I!
What not verst - I'm more ill,
And with work I breathe.
What not verst – with her still more,
Still more I am with her.
Impossible, unbearable,
Unthinkable to be without her.
How carefully, how cautiously
I’ll keep the happiness of mine!
To seek all life – and find in old age
And, forced, to set aside…
Blind rage I feel:
What is life without right to live?
What the birds saw
The seagull flew over cloudy ocean,
The seagull peered upon gloomy waves:
Corpses rocked on them like canoes,
Corpses aspiring to morning and dawns.
Over bloody plains the kite shouted,
Kite looked at the puddles of blood;
He saw in blood the frozen from cold,
Corpses aspiring to same goal.
Cawing, sorrow prophesying – the crow
On cupola of village temple sat.
Of ones dead without same, warm corpses –
Monument to “brave” squadron’s deeds.
What The Park Whispers
For each fresh stump new,
For branch, aimlessly broken,
With soul I sorrow deadly,
And it’s tragic-painful to me.
Thins out park, thins out wilderness.
Thin out fir tabernacles…
It was, than wood more dense,
And in mirrors of autumn puddles
He was reflected by the giant…
But came on two feet
Animals – and in valleys
The axe carried its resounding swing.
I listen, as I hear the buzzing
Of the axe murderous,
Park whispers: “I won’t be there soon…
But I have lived – such were the times.”
То будет впредь, то было встарь
…То будет впредь, то было встарь…
Он полюбил Мечту, рожденную мечтою,
И первую любовь, заворожен святою
Своей избранницей, принес ей на алтарь.
Но полюсом дышал ее далекий взор,
От веянья его увяли в сердце розы,
В глазах замерзли слезы…
И треснул форм Мечты безжизненный фарфор!
Фарфоровые грезы! —
What will be ahead, what has been past
What will be ahead, what has been formerly…
He loved the Dream, by the dream born,
And the first love, mesmerized by the holy
Chosen one, brought her to the altar.
But by the pole breathed her distant gaze,
From its fanning wilted in heart roses,
In the eyes have frozen tears…
And cracked the lifeless porcelain of Dream’s form!
Porcelain dreams! -
Когда ж
«Смысл жизни — в смерти», — говорит война,
Преступника героем называя.
«Ты лжешь!» — я возмущенно отвечаю,
И звонко рукоплещет мне весна.
Но что ж не рукоплещет мой народ,
Бараньим стадом на войну влекомый?
Когда ж мой голос, каждому знакомый,
До разуменья каждого дойдет?
When
“Meaning of life is in death” says the war,
Calling the criminal a hero.
“You lie” – I angrily retort,
Loudly the spring applauds me.
But why do not my people applaud,
Like sheep flock drawn to war?
When my voice, familiar to all,
Will reach understanding of all?
Когда берет художник в долг
Когда берет художник в долг
У человека развитого,
Тот выполняет лишь свой долг,
Художнику давая в долг,
Оберегая, чтобы толк
Не тронул музника святого,
Берущего в несчастье в долг
У человека развитого.
When artist takes in debt
When artist take in debt
From a developed man,
He only completes his job,
Giving the artist in debt,
Protecting, that the sense
Did not touch holy muaician,
Taking misery in debt
From a developed man.
Когда ночами
Когда ночами все тихо-тихо,
Хочу веселья, хочу огней,
Чтоб было шумно, чтоб было лихо,
Чтоб свет от люстры гнал сонм теней!
Дворец безмолвен, дворец пустынен,
Беззвучно шепчет мне ряд легенд…
Их смысл болезнен, сюжет их длинен,
Как змея черных ползучих лент…
А сердце плачет, а сердце страждет,
Вот-вот порвется, того и ждешь…
Вина, веселья, мелодий жаждет,
Но ночь замкнула, — где их найдешь?
Сверкните, мысли, рассмейтесь, грезы!
Пускайся, Муза, в экстазный пляс!
И что нам — призрак! и что — угрозы!
Искусство с нами, — и Бог за нас!..
When at Nights…
When at nights all is quiet,
I want merriment, I want flames,
That would be dashing, that would be quiet,
That chandelier light chase host of shades!
Palace is empty, palace is silent,
Quietly whispers to me the row of legends…
Their sense is sickly, long is their plot…
Like snakes of black crawling bands…
And the heart weeps, and suffers the heart,
Here-here will tear, - for him you wait…
Guilt, merriment, for music thirsts,
But night has closed – where will you find them?
Shine, thoughts! Dreams, fall laughing!
Let go, Muse, in dance of ecstasy!
And what for us – ghost! And what – threatened!
Art is with us – and for us is divinity!..
Когда озеро спать легло
Встала из-за стола,
Сказала: «Довольно пить»,
Руку всем подала, —
Преступную, может быть…
Женщина средних лет
Увела ее к себе,
На свою половину, где след
Мужчины терялся в избе…
Долго сидели мы,
Курили почти без слов,
За окнами — топи тьмы,
Покачивание стволов.
Когда же легли все спать,
Вышел я на крыльцо:
Хотелось еще, опять
Продумать ее лицо…
На часах фосфорился час.
Туман возникал с озер.
Внезапно у самых глаз
Бестрепетный вспыхнул взор.
И руки ее к моим,
И в жестоком нажиме грудь,
Чуть веющая нагим,
Податливая чуть-чуть…
Я помню, она меня —
В глаза — в уста — в чело,
Отталкивая, маня,
Спокойная, как стекло…
А озеро спать легло.
Я пил не вино, — уста,
Способные усыпить.
Бесстрастно, сквозь сон, устав,
Шепнула: «Довольно пить…»
When lake went to sleep
From the table stood,
“Enough drinking,” did tell,
To all gave a hand, -
Maybe criminal…
A woman of middle years
Lead her to herself,
On her half, where the trace
Of man was lost in hut…
For long did we sit,
Smoking almost without words,
In window – swamp of darkness,
Swinging of the trunks.
When we all went to bed,
Out on the porch I came:
I wanted, again,
To think of her face…
On clocks, phosphorized hour.
On lake the fog appeared.
Suddenly in the same eyes
Flared up the intrepid sight.
And her hands to mine,
And chest in pressure cruel,
Barely with nude blowing,
Barely-barely pliable…
I recall, she to me –
In eyes – in brow – in lips,
Pushing away, beckoning
Calm, like glass…
And the lake lightly slept.
I drank not wine – lips,
Able to put to sleep.
Dispassionately, through sleep, ordering,
Whispered: “Enough drinking…”
Когда придет корабль
Вы оделись вечером кисейно
И в саду стоите у бассейна,
Наблюдая, как лунеет мрамор
И проток дрожит на нем муаром.
Корабли оякорили бухты:
Привезли тропические фрукты,
Привезли узорчатые ткани,
Привезли мечты об океане.
А когда придет бразильский крейсер,
Лейтенант расскажет Вам про гейзер.
И сравнит… но это так интимно!..
Напевая нечто вроде гимна.
Он расскажет о лазори Ганга,
О проказах злых орангутанга,
О циничном африканском танце
И о вечном летуне — «Голландце».
Он покажет Вам альбом Камчатки,
Где еще культура не в зачатке,
Намекнет о нежной дружбе с гейшей,
Умолчав о близости дальнейшей…
За моря мечтой своей зареяв,
Распустив павлиньево свой веер,
Вы к нему прижметесь в теплой дрожи,
Полюбив его еще дороже…
When Ship Will Come
You dressed baggy for the evening
And stand in the garden by the pond,
Watching, as marble turns to moonlight,
And on its moire trembles duct.
Ships have anchored the bays:
Fruits from tropics they bring,
They bring colorful cloth,
They bring, of oceans, dreams.
And when will come the Brazilian cruiser
Lieutenant himself will talk about geyser.
And will compare… but not so intimately!..
Something like an anthem singing.
He will talk of azure of Ganges,
Of orangutang’s evil mischiefs,
Of the cynical African dance
And eternally flying – “Dutchman.”
Album of Kamchatka he will show you,
Where culture is not in the bud,
He’ll remind of tender friendship with geisha,
Of far distance having gone quiet…
Roaring your dream in the sea,
Having let out your peacock fan,
Pressing to him from warm shivering,
Still more dearly loving him…
Когда отгремел барабан
Мне взгрустнулось о всех, кому вовремя я не ответил,
На восторженность чью недоверчиво промолчал:
Может быть, среди них были искренние, и у этих,
Может быть, ясен ум и душа, может быть, горяча…
Незнакомцы моих положений и возрастов разных,
Завертело вас время в слепительное колесо!
Как узнать, чья нужда деловою была и чья — праздной?
Как ответить, когда ни имен уже, ни адресов?..
Раз писали они, значит, что-нибудь было им нужно:
Ободрить ли меня, ободренья ли ждали себе
Незнакомцы. О, друг! Я печален. Я очень сконфужен.
Почему не ответил тебе — не пойму, хоть убей!
Может быть, у тебя, у писавшего мне незнакомца,
При ответе моем протекла бы иначе судьба…
Может быть, я сумел бы глаза обратить твои к солнцу,
Если б чутче вчитался в письмо… Но — гремел барабан!
Да, гремел барабан пустозвонной столицы и грохот,
Раздробляя в груди милость к ближнему, все заглушал…
Вы, писавшие мне незнакомцы мои! Видят боги,
Отдохнул я в лесу, — и для вас вся раскрыта душа…
When the drum thundered
I sorrow of those, to whom I didn’t give timely response,
For whose enthusiasm incredulously went silent:
Maybe, among them was sincerity, and at these,
Maybe, clear is mind and soul, may be, hot…
Strangers of my provisions and different of age,
Into dazzling wheel I have been turned by time!
How to know, which need is business and which – holiday?
How to answer, when there’s no address, no name?..
They wrote, that means, something they did need:
To encourage me, encouragement awaited
Strangers. O friend! I am sad. I am very confused.
Why not to respond to you – though you kill I won’t understand!
Maybe with you, a stranger writing to me,
With an answer would otherwise leak the fate…
Maybe, I could to the sun turn your eyes,
Sensitively and thoroughly read the letter… But – thundered drum!
Yes, thundered drum of empty-mouthed capital and din,
Crushing in chest tenderness to near one, drowned out all…
You, my writing strangers! The gods see,
I rest in the forest – and open to you is the whole soul…
Отчего
Отчего снег бесследно пропал,
И ручьи отчего потекли?
Отчего соловей засвистал,
И цветы отчего зацвели?
Отчего лес оделся в листву,
И влечет меня зелень в него?
Отчего я дышу и живу
Так привольно?.. зачем! отчего?
Отчего так внезапно весь мир
Пробудился от долгого сна?
— «Отчего? — прошептал мне зефир, —
Оттого, что настала весна».
Wherefrom
Wherefrom snow has tracelessly gone missing,
And streams from it did pour?
Wherefrom nightingale whistled,
And wherefrom bloomed flowers?
Wherefrom forest was covered with leaves,
And my greenness into it lures?
Wherefrom do I live and breathe?
Thus free! Wherefrom! What for?
Wherefrom thus suddenly the world
Has awakened from a long sleep?
“Wherefrom? – whispered to me gale, -
From that has come the spring.”
Пока
Я верю в Бога потому,
Что никогда Его не видел.
А тот, кто видел, смерть тому:
Он жизнь свою возненавидел.
Мы знаем много — оттого
Мы больше ни во что не верим.
И верим в Бога своего,
Пока Его мы не измерим!..
While
I believe in God because
Him I never have sighted.
And that, who saw, to him is death:
His own life he had hated.
We know a lot – for that
We believe in nothing.
And we believe in our God,
While we don’t measure him!..
Пока проходит поезд
Я в поле. Вечер. Полотно.
Проходит поезд. Полный ход.
Чужая женщина в окно
Мне отдается и берет.
Ей, вероятно, двадцать три,
Зыбка в ее глазах фиоль.
В лучах оранжевой зари
Улыбку искривляет боль.
Я женщину крещу. Рукой
Она мне дарит поцелуй.
Проходит поезд. Сам не свой,
Навек теряя, я люблю.
While train passes
I’m in the field. Canvas. Evening.
The train comes. Full progress.
Another woman in window
Gives herself to me and takes.
She’s, probably, twenty-three years old,
Blurry is the violet of her eyes.
In rays of sunrise orange
Pain is bent by the smile.
I baptize the woman. With the hand
Kisses she to me gives.
Train comes. I’m not mine,
Losing forever, I love.
Каприз изумрудной загадки
Под обрывом у Орро, где округлая бухта,
Где когда-то на якорь моторная яхта
Ожидала гостей,
Под обрывом у замка есть купальная будка
На столбах четырех. И выдается площадка,
Как балкон, перед ней.
К ней ведут две аллеи: молодая, вдоль пляжа,
От реки прямо к морю, — и прямее, и ближе, —
А вторая с горы.
Эта многоуступна. Все скамейки из камня.
В парке места тенистее нет и укромней
В час полдневной жары.
Я спускаюсь с откоса и, куря сигаретку,
Крутизной подгоняем в полусгнившую будку
Прихожу, и, как дым
Сигаретки, все грезы и в грядущее вера
Под обрывом у замка, под обрывом у Орро,
Под обрывом крутым.
Прибережной аллеей эластично для слуха
Ты с надменной улыбкой приближаешься тихо
И встаешь предо мной.
Долго смотрим мы в море, все оветрены в будке,
Что зову я «Капризом изумрудной загадки»,
Ты — «Восточной страной».
А когда вдруг случайно наши встретятся очи
И зажгутся экстазом сумасшедшие речи, —
Где надменность твоя?
Ты лучисто рыдаешь и смеешься по-детски,
Загораешься страстью и ласкаешься братски,
Ничего не тая.
А потом мы уходим, — каждый разной дорогой,
Каждый с тайной тревогой, упоенные влагой, —
Мы уходим к себе,
И, опять сигаретку раскурив, я не верю
Ни бессмертью, ни славе, ни искусству, ни морю,
Ни любви, — ни тебе!..
Whim of emerald riddle
Under cliff of Orro, where there’s rounded bight,
Where sometime on anchor the motor yacht
Waited for passengers,
There is bathing booth under cliff by the palace
On four poles. And protrudes the plaza,
Like balcony, before her.
To her lead two alleys: young, along beach sand,
From river to sea – more near and more straight, -
And second from the mountains.
It’s multi-stage. All benches of stone.
In park there’s no place shadier or more secluded
In the noon hour of heat.
I descend from slope and, smoking a cigarette,
We chase with steepness the half-rotten booth
I come and, like cigarette
Smoke, and all dreams and in future faith
Under cliff at Orro, under cliff at the palace,
Under the stiff cliff.
The riverside valley is elastic for hearing
You with an arrogant smile quietly nearing
Before me stand.
We look at the sea, all in booth weathered,
That I call “whim of riddle of emerald,”
You – “land of east.”
And when suddenly our eyes meet
And insane speeches burn with ecstasy, -
Where is your arrogance?
You radiantly weep and laugh childishly,
You will burn with passion and caress brotherly,
Melting nothing.
And then we leave – each his own way,
Each with secret anxiety, intoxicated with dew
Into ourselves we pass,
And, again smoking a cigarette, I do not trust
In glory, sea, immortality, art,
Love – or you and yours!
Белый
В пути поэзии, — как бог, простой
И романтичный снова в очень близком,
Он высится не то что обелиском,
А рядовой коломенской верстой.
В заумной глубине своей пустой —
Он в сплине философии английском,
Дивящий якобы цветущим риском.
По существу, бесплодный сухостой…
Безумствующий умник ли он или
Глупец, что даже умничать не в силе —
Вопрос, где нерассеянная мгла.
Но куклу заводную в амбразуре
Не оживит ни золото лазури,
Ни переплеск пенснэйного стекла…
White
In way of poetry, - simple, like God
And romantic in very near,
He towers not by obelisk,
But by ordinary Kolumna kilometer.
In his abstruse empty depth –
In the spleen of English philosophy,
Dumfounding with bloomy risk.
Fruitless deadwood, essentially.
Insane smartass he or else
Fool, who even for playing smart has no strength –
Question, like undistracted haze.
But wind-up doll in embrasure
Will not revive the gold of azure,
Nor shimmer of pens nez glass…
Белая фея
По слезным лестницам, как белка, прыгая,
Крепясь при публике, во сне рыдая,
Мелькает белая, святая, тихая,
Такая скромная и молодая.
И в годы-сумерки, и в зори вешние,
И в жизни вечером — одна и та же:
Всегда безвестная, всегда нездешняя,
Покоя раненых она на страже.
В палатах буднично, — и удивительно ль,
Что фея белая больным желанна?
Кто поднимается, кто руку вытянул,
Смеются ласково и осиянно.
Полетом голубя бинты покажутся,
Шампанским вспенится лекарство в склянке,
И что-то доброе такое скажется,
Непроизвольное сестре-смуглянке…
Негромким отзвуком, неясным отблеском
Сестры и матери, жены, невесты
Провеет строгая героям доблестным,
А где расплачется — то свято место!
White fairy
On teary stairs, jumping, like squirrel,
Hardening in public, in sleep weeping,
Shimmers white, quiet, holy,
So shy and young.
And in years-dusk, and in the spring dawns,
And in life in evening – one and the same:
Always unwanted, always foreign,
She is on guard for wounded one’s rest.
In chambers weekday, - and is it not marvellous,
That white fairy is wanted by the ill?
Who rises, who pulled out the arm,
Laugh tenderly and radiantly.
Bandages will appear in pigeon’s flight,
Champagne will foam medicine in the vial,
And something kind will be told
Involuntarily to sister – dark skinned girl…
With quiet echo, with reflection unclear
Sisters and mothers, wives, brides
Will blow the strict to the brave heroes,
And where will burst into tears – holy is that place!
Белая фиалка
Когда вы едете к деревне
Из сквозь пропыленной Москвы,
Уподобаетесь царевне
Веков минувших тотчас Вы.
К фиалкам белым злая ревность,
Берете страстно их букет,
Оправдываете царевность
Отлеченных когда-то лет.
И, может быть, — кто смеет спорить? —
Способна, нежно-хороша,
Злой папоротник разузорить
Фиалки белая душа?
Ни шоколадных, ни лиловых, —
Лишь белые берете вы…
Не в поезде, не на почтовых, —
На крыльях надо из Москвы…
White Violet
When you ride in the village
Or through the Moscow of dust,
You will become like a queen
Of the centuries gone past.
There’s evil jealousy to white violets,
Take passionately their bouquet.
You justify the royalty
Of the years discharged.
And, maybe, - who to argue dares? –
Capable, good-tender,
Will desecrate the fern evil
The white violet’s soul?
Not chocolate, not purple, -
The white only you take…
Not on the train, not on the mail, -
We need to leave Moscow on wings…
Кто же ты
Гой ты, царство балагана!
Ты, сплошная карусель!
Злою волей хулигана
Кровь хлебаешь, как кисель…
Целый мир тебе дивится,
Все не может разгадать:
Ты — гулящая девица
Или Божья благодать?
Who Are You
You are goy, booth of kingdoms!
You, a carousel complete!
With ill will of a hooligan
Like yogurt you’re drinking blood.
The whole world marvels at you,
Still divine cannot:
You – the partying maiden
Or the grace of God?
Кто идет?
Кто идет? какой пикантный шаг!
Это ты ко мне идешь!
Ты отдашься мне на ландышах
И, как ландыш, расцветешь!
Будут ласки небывалые,
Будут лепеты без слов…
О, мечты мои удалые,
Сколько зреет вам цветов!
Ты — дитя простонародия,
Много звезд в моей судьбе…
Но тебе — моя мелодия
И любовь моя — тебе!
Who walks?
Who walks? Which step piquant!
This is that to me you come!
You won’t give yourself up to lilies of the valley
And, like lilies of the valley, bloom!
There will be unprecedented caresses,
There will be wordless babbling…
O, my remote dreams,
How many flowers for you ripen!
You – child of common people,
There are in my fate many stars…
But to you – my melody
And for you is my love!
Мы вернемся
Мы вернемся к месту нашей встречи,
Где возникли ласковые речи,
Где возникли чистые мечты,
Я, увидев нашей встречи место,
Вспомню дни, когда была невеста
Ты, моя возлюбленная, ты!
We will return
We will return to place of our meeting,
Where appeared the tender speeches,
Where appeared the clean dreams,
And, our meeting place having seen,
I’ll remember days when you were a bride,
My dear beloved!
Мы победим! Не я, вот, лично
Мы победим! Не я, вот, лично:
В стихах — великий; в битвах мал.
Но если надо, — что ж, отлично!
Шампанского! коня! кинжал!
Великий в строфах — зауряден
По паспорту своей страны.
От девушек и виноградин
Поля кровавые видны.
Живой всегда над жизнью властен,
И выбор есть, и есть исход…
Какую же из двух напастей
Мне выбрать, милый мой народ?
Вот если б я был поэтесса! —
На Красный Крест сменил я меч…
Повторны времена Дантеса,
И глупо гениев беречь!..
Но издавна дружащий с риском,
Здесь я останусь невредим,
Тем более, что в очень близком
Мы несомненно победим.
We will win! Not me personally here
We will win! Not me personally here:
In poems – great, small in war.
But if it’s needed – what, excellent!
Champagne! Dagger! Stallion!
Great in lines – ordinary
By passport of your land.
From grapes and maidens
Are seen the fields of blood.
Living one over life is a master,
There is the choice, and a result is there…
Which one from two misfortunes
For me to choose, my people dear?
If I had been a poet! –
I changed the sword for the red cross…
Repeated are times of Dante,
And dumbly to keep the geniuses!..
But from long ago a friend,
Here unharmed I will remain,
The more, that near in autumn
We are doubtlessly victorious.
Где при вздохе ветерка поет фарфор (Манчжурский эскиз)
Там, где нежно колокольчики звенят
И при вздохе ветерка поет фарфор,
Еду я, восторгом искренним объят,
Между бархатных полей и резких гор.
Еду полем. Там китайцы сеют рис;
Трудолюбьем дышат лица. Небеса
Ярко сини. Поезд с горки сходит вниз.
Провожают нас раскосые глаза.
Деревушка. Из сырца вокруг стена.
Там за ней фанзы приземисты, низки.
Жизнь скромна, тиха, убога, но ясна —
Без тумана русской будничной тоски.
Пасть раскрыл свою, на нас смотря, дракон,
Что из красной глины слеплен на фанзе.
Я смеюсь: мне грозный вид его смешон.
Село солнце, спит трава в сырой росе.
When in sigh of wind sings porcelain (Manchurian sketch)
There, where tenderly ring bells
And in sigh of wind sings porcelain,
I go, with sincere delight embraced,
Midst velvet fields and harsh mountains.
I run by field. There Chinese sow rice;
Faced breathe with hard work. The skies
Are brightly blue. Train from mountain descends.
We are conducted by slanted eyes.
Village. Around the raw wall.
After her fanzas squat, low.
Life’s clear though quiet, meagre, humble –
Without fog of Russian everyday sorrow.
Looking at us, opened his jaw the dragon,
That’s molded on red mud in fanz.
I laugh: laughable is his look fearsome.
Sun set, in wet dew sleeps the grass.
Чем они живут
Они живут политикой, раздорами и войнами,
Нарядами и картами, обжорством и питьем,
Интригами и сплетнями, заразными и гнойными,
Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем.
Поэтов и мыслителей, художников не ведают,
Боятся, презирают их и трутнями зовут.
Зато потомство делают, трудясь над ним, как следует,
И убежденно думают, что с пользою живут!..
With What They Live
They live with politics, strife and war,
With dresses and maps, gluttony and drinking,
With gossip and intrigue, infectious and purulent,
With cheekiness, spite, envy, perversion and whining.
Poets and thinkers, artists they know not,
They fear and despise them and call them drones.
But they make progeny, laboring over him, as should,
And think convincedly that they live with use!..
Когда хорошеет урод
Смехач, из цирка клоун рыжий,
Смешивший публику до слез,
Был безобразней всех в Париже,
И каждый жест его — курьез.
Но в частной жизни нет унылей
И безотрадней Смехача:
Он — циник, девственнее лилий,
Он — шут, мрачнее палача.
Снедаем скорбью, напоследок
Смехач решил пойти к врачу.
И тот лечить душевный недуг
Его направил… к Смехачу!..
В тот день в семье своей впервые
Урод был истинным шутом:
Как хохотали все родные,
Когда он, затянув жгутом
Свою напудренную шею
Повиснул на большом крюке
В дырявом красном сюртуке
И с криком: «Как я хорошею!..»
When the ogre gets prettier
Comedian, red-haired clown of the circus,
Making people laugh till tears,
Was uglier than all in Paris,
And each his gesture – curiosity.
But in private life there is none sadder
And more joyless than the comedian?
He – is a cynic, more virginal than lilies,
He – is a jester, darker than the executioner.
Consumed by grief, in the end
To go to the doctor the comedian did decide.
And to cure the soul’s ailment
He directed him… to the Comedian!
First on that day in his family
The ogre was the sincere jester:
How laughed all relatives,
When he, tightening with tourniquet
His powdered neck
He hung on the big hook
In the frock coat red and tattered
And with shout: “How I’m getting prettier!..)
Где грацией блещут гондолы
Где грацией блещут гондолы,
Лавируя гладью лагун;
Где знойно стрекочут мандолы;
Где каждый возлюбленный — лгун;
Где страсть беззаботна, как люди;
А люди свободны, как страсть;
Где гении столько прелюдий
Напели потомству; где пасть
Умеют победно и славно;
Где скрашена бедность огнем;
Где чувствуют смело, — недавно
Я думал о крае таком…
Where with grace splash gondolas
Where with grace splash gondolas,
Maneuvering with lagoons’ satin inch;
Where sultry chirp mandolas;
Where every lover is a cheat;
Where passion is carefree, like people;
And people, like passion, free;
Where geniuses so much foreplay
Sang to descendants; where to fall
They can victorious and glorious;
Where poverty is painted by flame;
Where they bravely feel – not long ago
I thought of such a land…
Белый транс
Ночью, вервэной ужаленной, —
Майскою, значит, и белой, —
Что-нибудь шалое делай,
Шалью моею ошаленный.
Грезь о луне, лишь намекнутой,
Но не светящей при свете
Ночи, невинной, как дети,
Грешной, как нож, в сердце воткнутый.
Устрицы, острые устрицы
Ешь, ошаблив, олимонив,
Грезы, как мозгные кони,
Пусть в голове заратустрятся.
Выплыви в блеклое, штильное
Море, замлевшее майно.
Спой, опьяневши ямайно,
Что-нибудь белое, стильное…
White trance
Night, stung with vervain, -
May, then, and quiet, -
You do naughty something,
Stunned with shawl of mine.
Dream of moon, barely hinted,
But not to the shining with light
Night, innocent, like children,
Sinful, like knife, pierced into heart.
Oysters, sharp oysters,
Eat, having erred,
Dreams, like cerebral horses,
Let be happy in head.
Swim into faded, calm
Sea, frozen in May.
Sing, drunken,
Something stylish, something white…
С крестом сирени
Цветы лилово-голубые,
Всего в четыре лепестка,
В чьих крестиках мои былые
Любовь, отвага и тоска!
Ах, так же вы благоухали
Тогда, давно, в далеком, там,
Зовя в непознанные дали
По опадающим цветам!
И, слушая благоуханья,
Вдыхая цветовую речь,
Я шел на брань завоеванья
С сиренью, заменившей меч…
А вы цвели и увядали…
По опадающим по вам
Я шел в лазоревые дали —
В цветы, в цветах и по цветам!
Со мною были молодые
Мечты и смелая тоска,
И вы, лилово-голубые
Кресты в четыре лепестка!
With cross of lilac
Purple-blue flowers,
In petals four,
In their crosses of mine past
Love, courage and sorrow!
Ah, thus you be fragrant
Far, long ago, in distance, there,
Calling in the unknown distance
The fallen flowers!
And, hearing the fragrant,
Inhaling the colorful word,
I went to scolding of the conquest
With lilac, having replaced the sword…
And you flowered and wilted…
By the falling to you
I went in the azure distance –
In blooms, to blooms and on blooms!
With me had been the young dreams
And the courageous angst,
And you, purple-blue crosses
And four petals!
Чьи грезы
Я пить люблю, пить много, вкусно,
Сливаясь пламенно с вином.
Но размышляю об одном
И не могу решить искусно.
Да, мудрено решить мне это
(И в этом вся моя вина!):
Поэт ли хочет грез вина,
Вино ли просит грез поэта?
Whose dreams
I like to dream, drinking much, tastily,
Merging flamingly in wine.
But of this I am pensive
And can’t skilfully decide.
Yes, tricky is my decision
(And in this my guilt!):
Poet does not want the wine’s dreams,
Does wine ask dreams from the poet?
Солнечным путем
Как ты придешь ко мне, когда седою
Мать покачивает скорбно головой?
Как ты придешь, когда твоей сестрою
Не одобряется поступок твой?
Как ты придешь ко мне? Что скажешь брату
На взор его участливый: «Куда?»
Я обречен на новую утрату:
Не отыскать желанного следа.
Мы не соседи, чтобы мимолетно
Встречаться нам и часто и легко.
Хотела бы… О, верю я охотно,
Но, близкая, живешь ты далеко!
Поля, леса и речки с ручейками
Разъединяют наши две судьбы.
О, женщинам с влекущими глазами,
До этих глаз ведь целый день ходьбы!
Ну я пойду, допустим: что мне стоит
Проделать ежедневный солнца путь,
Чтоб выслушать из уст твоих простое,
Улыбчивое: «Хочешь отдохнуть?»
Но ты оберегаема, и будет
Обидно истолкован мой приход
Во вред тебе. И чей-то взор осудит,
И скосится в усмешку чей-то рот.
Налгать — «уехать на три дня к подруге» —
И очутиться у озер в лесу,
Где будут дни насыщенно-упруги
И выявят предельную красу.
Но — как, когда с минуты на минуту
Проехать должен тот, кому родня
Тебя лелеет, всяческую смуту
От дней твоих заботливо гоня?
И вот, разъединенные лесами,
Тоскуем мы и все чего-то ждем.
О, женщина с влекущими глазами,
В чей дом приходят солнечным путем!
With sunny way
How you will come to me, when mother
Shakes sorrowfully with the gray head?
How you will come, when your sister
Does not approve of your deed?
How you will come to me? What will tell brother
On your successful sight: “Where?”
I’m doomed to new loss:
Not to seek the desired trace.
We are not neighbors that fleetingly
To meet you frequently and easily.
I wanted to… O, willingly I believe,
But, near one, far away you live!
Fields, woods and rivers with streams
Are parted by our two fates.
O, to women with alluring eyes,
Up to these eyes is whole walking day!
But I may go: what is it to me
To make the daily sun’s way,
To hear from your lips the simple,
Smiling: “Do you want to rest?”
But you are protected, and will be
Insultingly interpreted my entrance
To harm you. And will judge someone’s stare,
And slanted in a smile someone’s mouth.
To lie – “go for three days to the girlfriend” –
And by lake in the forest to appear,
Where days will be rich-elastic
And final beauty will reveal.
But – how, if from minute to minute
Must ride he, for whom your kin
Cherishes you, different troubles
Carefully chases from your days?
And here, disconnected by woods,
We sorrow and something we await.
O, woman with alluring eyes,
What house you enter with sunny way?
Отчего она любит контрасты
Говорят, что она возвращается пьяная утром
И, склонясь над кроватью ребенка, рыдает навзрыд,
Но лишь полночь пробьет, в сердце женщины, зыбком и утлом,
О раскаянье утреннем вдруг пробуждается стыд…
Говорят, что она добродетель считает ненужной,
Вышивая шелками тайком для ребенка жабо…
Говорят, что она над любовью глумится и дружбой,
В ежедневных молитвах своих славословя любовь!
Говорят, что порочностью очень ей нравится хвастать,
Осуждая в душе между тем этот самый разврат…
Говорят, оттого-то она так и любит контрасты,
Что известно ей все, что повсюду о ней говорят!..
Why she loves contrasts
They say, she returns drunk in the morning
And, bending over child’s bed, weeps,
Thus midnight will strike, in unsteady and fragile heart of a woman,
Of morning repentance suddenly shame awakes…
They say that she counts virtue unneeded,
Sowing with secret silk the frill of a child…
They say that she over love and friendship sneers,
With her daily prayers praising love!
They say, of depravity she does not wish to boast,
Judging that same perversion between them in the soul…
They say, for this reason she loves contrasts,
That is known to her all, that everywhere of her they tell!..
Бокал прощенья
Шампанским пенясь, вдохновенье
Вливалось встрофы — мой бокал.
За все грехи земли — прощенье
Из сердца я в него вливал.
Я передумал, — и в осколки
Бокал прощенья превращен:
Вам, люди-звери, люди-волки,
Достойно отдан мною он!..
Wineglass of forgiveness
Foaming with champagne, inspiration
Poured in lines – my glass.
Forgiveness for all earthly sins
I poured into it from heart.
I changed my mind – and to fragments
The glass of forgiveness is turned:
To you, beast-men, wolf-men,
Worthily by me it is returned!..
Мудрость идиллии
Над узкою тропкою клены
Алеют в узорчатой грезе
Корова, свинья и теленок
Прогулку свершают вдоль озера.
Коровой оборвана привязь,
Свиньею подрыта дверь хлева.
Теленок настроен игривей:
Он скачет, как рыба из невода…
Гуськом они шествуют дружно.
Мы в лодке навстречу им плыли.
Твои засверкали жемчужины
В губах, и зардели щек лилии…
И ты закричала: «Прелестно!
Ах, эта прогулка ведь чудо!»
С восторгом смотрела на лес,
Отбросила в сторону удочку…
Жемчужины рта вдруг поблекли,
Жемчужины глаз заблистали,
И ты проронила: «Намек
На то, что и здесь, и в Италии:
Чем люди различнее, дружба
Их крепче, как это ни странно…
О, если возможно, не рушь
Божественно-непостоянного…»
Wisdom of idylls
Over the narrow trail the maples
Grow scarlet in the patterned dream
The pig, the calf and the cow
Take a walk around the lake.
The cow has torn the tether,
Pig undermined the stable door.
The calf is in a playful mood:
He runs, like fish from the river…
In single file they march together.
We sailed to meet them on the boat.
Your pearls sparkled
In lips, and burned the lily’s cheeks…
And you shouted: “Lovely!
Ah, and marvel is this walk!”
With delight on the woods she peered,
Throwing aside the fishing rod…
The pearls of mouth suddenly fading,
Sparkled the pearls of the eyes,
And you uttered: “Hinting
That what is here and in Italy:
The more different people are, is stronger
Their friendship, and this is strange…
O, if you can, do not ruin
The one fickle-divine…”
Без нас
От гордого чувства, чуть странного,
Бывает так горько подчас:
Россия построена заново
Не нами, другими, без нас…
Уж ладно ли, худо ль построена,
Однако построена все ж.
Сильна ты без нашего воина,
Не наши ты песни поешь!
И вот мы остались без родины,
И вид наш и жалок, и пуст, —
Как будто бы белой смородины
Обглодан раскидистый куст.
Without Us
From proud but strange feeling
It is not bitter sometimes:
Russia has anew been built
With others, not us, without us.
It is OK, if built poorly,
However it had been built:
You are strong without our warrior,
And our songs you do sing.
And we without homeland have remained,
And our view is pitiful and empty,
As if gnawing is white blackcurrant
Bush that is spreading.
Чем они живут
Они живут политикой, раздорами и войнами,
Нарядами и картами, обжорством и питьем,
Интригами и сплетнями, заразными и гнойными,
Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем.
Поэтов и мыслителей, художников не ведают,
Боятся, презирают их и трутнями зовут.
Зато потомство делают, трудясь над ним, как следует,
И убежденно думают, что с пользою живут!..
Почему бы не встречаться…
Почему бы не встречаться
Нам с тобой по вечерам
У озер, у сонных речек,
По долинам, по борам?
Отчего бы нам не грезить
От заката до зари?
Это что-то вроде счастья,
Что ты там ни говори!
Why Not To Meet
Why not to meet
For me and you in the evenings
By lakes, by sleepy rivers,
By forests, by valleys?
Why not to dream
From sunset to sunrise?
It is something like happiness,
That you will not tell us!
Ветер
Ветер весел, ветер прыток,
Он бежит вдоль маргариток,
Покачнет бубенчик сбруи, —
Колыхнет речные струи.
Ветер, ветреный проказник,
Он справляет всюду праздник.
Кружит, вертит все, что хочет,
И разнузданно хохочет.
Ветер мил и добродушен
И к сужденьям равнодушен,
Но рассердишь — не пеняй:
И задаст же нагоняй!
Wind
Wind is happy, wind is fast,
Along the daisies it does chase,
Bell swings on the harness,
As it sways the river’s jets.
Wind, the flighty prankster,
Celebrates holiday everywhere,
Turns all that it can, circles,
And unnecessarily giggles.
Wind is dear and kind-hearted
And to judgments indifferent,
But will anger – do not blame:
And will scold all the same!
С ядом у костра
Мне в гроб не страшно, но обидно:
Любви взаимной сердце ждет.
Шаги? — не слышно! Плащ? — не видно.
Шептать бесстыже — как-то стыдно:
«Тот, настоящий, — он придет?»
Я замужем, вполне любима,
И чувство мужье — мой шатер.
А жизнь и тот проходят мимо…
«Постой: ты — мой!» Но — имя?!. имя?!.
Догнать! Призвать! И с ним — в костер!
With poison by bonfire
Of coffin I don’t fear, but am ashamed:
The heart for mutual love waits.
Steps? – Cannot hear! Cloak? - is unseen,
Shamelessly whisper, - such embarrassment:
“The one, real, - will he come?”
I am married, I am well loved,
And manly feeling – is my tent,
And life all still goes by…
“Stop: you are mine!” but the name?!.. the name?!..
Catch up! Summon! And into bonfire – with him!
Женщина в тюльбэри
Она приезжала ко мне в голубом тюльбэри,
Когда утопленное солнце сменялось луною.
Встречал ее конюх, приняв от нее: «убери».
Она поспешала скорей повидаться со мною
И быстро взбегала, заставив шептаться батист,
На темный балкон, проходила поспешно вдоль зала
И — в мой кабинет. Улыбалась, как тонкий артист…
А сердце любило, хотя о любви не сказало!
Стихала в дверях. Я перо оживлял за столом,
Рисуя мгновенье… Глаза наслаждались глазами…
Затем подходила, склоняясь высоким челом,
И целовал ее губы, сверкая слезами.
Мы с ней говорили не много: зачем нам слова,
Когда мы сольемся в молчаньи чудесней и краше?
Я пил эти губы… Она успевала едва
Наполнить их страстью и вновь подносила, как чаши…
Woman in tilbury
She came to me in tilbury blue,
When inflamed sun was followed by moon.
Horseman met her, accepting from her: “take it away.”
She hurried sooner to visit me
And she ran fast, making the batiste whisper,
Onto dark balcony, hurriedly passing the hall
And – in my office. Smiling, like refined actor…
And heart is loved, though of love it isn’t told!
In doors it’s quiet. I revived feather on the table,
Drawing the moment… The eyes enjoy the eyes…
For this she came, bending with brow tall,
And her lips, shining with tears, I kissed.
I didn’t speak long with her: what for are words,
When we will merge in beauty and in wonderful silence?
I drank these lips… She barely had time
To fill them with passion and again brought them, like cups…
Слова солнца
Много видел я стран и не хуже ее —
Вся земля мною нежно любима.
Но с Россией сравнить?.. С нею — сердце мое,
И она для меня несравнима!
Чья космична душа, тот плохой патриот:
Целый мир для меня одинаков…
Знаю я, чем могуч и чем слаб мой народ,
Знаю смысл незначительных знаков…
Осуждая войну, осуждая погром,
Над народностью каждой насилье,
Я Россию люблю — свой родительский дом —
Даже с грязью со всею и пылью…
Мне немыслима мысль, что над мертвою — тьма…
Верю, верю в ее воскресенье
Всею силой души, всем воскрыльем ума,
Всем огнем своего вдохновенья!
Знайте, верьте: он близок, наш праздничный день,
И не так он уже за горами —
Огласится простор нам родных деревень
Православными колоколами!
И раскается темный, но вещий народ
В прегрешеньях своих перед Богом.
Остановится прежде, чем в церковь войдет,
Нерешительно перед порогом…
И в восторге метнув в воздух луч, как копье
Золотое, слова всеблагие,
Скажет солнце с небес: «В воскресенье свое
Всех виновных прощает Россия!»
Words Of The Sun
I saw many countries and not worse than her –
All land is loved by me tenderly.
But to compare to Russia? My heart with her,
Or is she incomparable for me?
How cosmic is the soul, that bad patriot:
Identical for me is the whole world…
I know, in what I’m strong and in what my people are weak,
I know the meaning of meaningless laws…
Judging the war, judging the pogrom,
Above each people’s violence,
I love Russia – my parents’ home –
Even with all the dirt and all the dust…
Unthinkable to me is thought, that darkness – over the dead…
I do trust, I do believe in Sunday.
With all strength of the soul, with flight of thought,
With fire of the inspiration of mine!
Know, trust: today’s holiday it’s near,
And not so over the mountains –
Will be announced space on villages dear
With the Russian Orthodox bells!
And will repent the dark, but the wise nation
In its sins before the Lord.
Stop first, that into church will enter,
Undecidedly before the shore…
And in delight waving like spear in air the ray,
All-good words, of gold,
Sun says from skies: “In own Monday
Russia forgives the guilty all!”
Призрак
Ты каждый день приходишь, как гризетка,
В часовню грез моих приходишь ты;
Твоей рукой поправлена розетка,
Румянцем уст раскрашены мечты.
Дитя мое! Ты — враг ничтожных ролек.
А вдохновлять поэта — это честь.
Как я люблю тебя, мой белый кролик!
Как я ценю!.. Но чувств не перечесть.
Я одинок… Я мелочно осмеян…
Ты поняла, что ласка мне нужна —
Твой гордый взор так нежен, так лилеен,
Моя сестра, подруга и жена.
Да, верю я глазам твоим, влекущим
Меня к Звезде, как верю я в Звезду.