Severyanin V

Vang and Abianna [Ванг и Абианна]

Vanda (octaves) [Ванда (октавы)]

Veil [Вуалетка]

Veranda over the sea [Веранда над морем]

Vertinsky [Вертинский]

Violet trance [Фиолетовый транс]

Visit of Vaalyar [Визит Ваальяры]

To Vladimir Mayakovsky [Владимиру Маяковскому]

Vanity of hope [Тщета надежд]

Variation [Вариация]

Vengeance [Возмездие]

Vengeance [Месть]

Vervena [Вервэна]

Victor Hoffman [Виктор Гофман]

Village sleeps. Snowed-on roofs [Деревня спит. Оснеженные крыши]

Voice [Голосок]

Violet lake [Фиолетовое озерко]

Violet trance [Фиолетовый транс]

Vocal grave [Голосистая могилка]

Vow [Клятва]

Vow [Заклинание]

Vyacheslav Ivanov [Вячеслав Иванов]

Ванг и Абианна

Ванг и Абианна, жертвы сладострастья,
Нежились телами до потери сил.
Звякали призывно у нее запястья,
Новых излияний взор ее просил.

Было так безумно. Было так забвенно.
В кровь кусались губы. Рот вмещался в рот.
Трепетали груди и межножье пенно.
Поцелуй головки — и наоборот.

Было так дурманно. Было так желанно.
Была плоть, как гейзер, пенясь, как майтранк.
В муках сладострастья млела Абианна,
И в ее желаньях был утоплен Ванг.

Vang and Abianna

Vang and Abianna, victims of voluptuousness,

We luxuriated with bodies in loss of strength.

They tinkled invitingly at her wrists,

For new outpourings asked her glance.

Thus it was crazy. Thus it was oblivious.

Lips were bitten till blood. Mouth fit into mouth.

Trembled chest and interpeditral foam,

Kiss of the head – and in return.

It was foolish. It was wished.

The flesh was foaming like geiser, like maytrunk.

Abianna was thrilled with torments of voluptuousness,

And in her wishes Vang was drowned.

Ванда (октавы)

Посв. В.В. Уварову-Надину.

1.
Грустила ночь. При чахлом свете лампы
Мечтала Ванда, кутаясь в печаль;
Ей грезился дурман блестящей рампы,
Ей звуков захотелось, — и рояль
Ее дразнил прелюдией из «Цампы»
Она встает, отбрасывая шаль,
И медленно подходит к пианино
Будить его от грезящаго сплина.

2.
А ночь глядит в растворенную дверь,
Вся трепеща и прислонясь к веранде…
Как девушка взволнована теперь!
Как дышит ночь душисто в душу Ванды!
Мотив живит… И если б вечный зверь
Его услышал, если б зверской банде
Он прозвучал, — растроганное зло,
Хотя б на миг, любовью мысль зажгло.

3.
…О, чаровница-музыка, тебе
Крылю восторг, пылаю фимиамы!
О власти мысль внушаешь ты рабе,
Ребенка устремляешь к сердцу мамы,
Туманишь зло, зовешь любовь к себе
И браку душ поешь эпиталамы.
Тебе дано пороки побороть,
Гармония, души моей Господь…

Vanda (octaves)

Dedicated to V.V. Uvarov-Nadin

1.

The night was sad. Under dull light of lamp

Dreamed Vanda, wrapping herself with sadness;

She dreamed of dope of shining ramps,

She wanted sounds – and the piano

Teased her with prelude from “Tsampas”

Throwing away the shawl, she stands

And approaches the piano slowsly

To waken it from dreaming spleen.

2.

And night stares in the open door,

Trembling and bowing to veranda…

How worried now is the girl!

How breathes night fragrantly in soul of Vanda!

The motive lives… And if beast of evening

Heard him, and if in animal band

He sounded – touched evil,

If for a moment, with love the thought had burned.

3.

O, charmer-music, to you

I wing delight, I’m burning incense!

The thought of power to slave you impress,

You direct the child to mother’s heart,

You fog over evil, you call love to yourself

And sing epithalamus to marriage of souls.

It’s given to you to conquer vices,

Harmony, my soul’s Lord…

Вуалетка

Евгению Пуни

Вздыхала осень. Изнежена малина.
Клен разузорен. Ночами тьма бездонна.
…Она смеялась, темно как Мессалина,
И улыбалась, лазурно как Мадонна.

Ветреет вечер. Стрекочет майдолина.
В студеном флэре теченье монотонно.
Сапфирны грезы. Виденье Вандэлина.
И тембры парка рыдают баритонно.

Veil

To Eugene Puni

The autumn sighed. Raspberry is pampered.

Maple is ruined. Bottomless is darkness of night.

Darkly like Messalina she, laughing,

And azurely like Madonna smiled.

Windy is evening. Chirps maydolina.

In cold flare is current monotonous.

Dreams of Saphire. Vision of Vandelin.

Weep in baritone the timbres of the park.

Веранда над морем

Роланд

Полгода не видясь с тобою,
Полгода с Эльвиной живя,
Грушу и болею душою,
Отрады не ведаю я.
Любимая мною когда-то
И брошенная для другой!
Как грубо душа твоя смята!
Как шумно нарушен покой!
Оставил тебя для Эльвины,
Бессмертно ее полюбя.
Но в зелени нашей долины
Могу ль позабыть я тебя?
Тебя я сердечно жалею
И сам пред собою не лгу:
Тебя позабыть не умею,
Вернуться к тебе не могу.
И ныне, в безумстве страданий,
Теряясь смятенной душой,
К тебе прихожу для признаний,
Как некто не вовсе чужой…
Найдем же какой-нибудь выход
Из тягостного тупика.
Рассудим ужасное тихо:
Довольно мучений пока.

Милена

Полгода не видясь с тобою,
Полгода кроваво скорбя,
Работала я над собою,
Смирялась, любила тебя.
Когда-то тобою любима,
Оставленная для другой,
Как мать, как крыло серафима,
Я мысленно вечно с тобой.
Но в сердце нет злобы к Эльвине:
Ты любишь ее и любим.
Ко мне же приходишь ты ныне,
Как ходят к умершим своим.
Роланд! я приемлю спокойно
Назначенный свыше удел.
Да буду тебя я достойна,
Раз видеть меня захотел.
Ничем вас, друзья, не обижу:
Вы — милые гости мои.
Я знаю, я слышу, я вижу
Великую тайну любви!

Эльвина

Полгода живя с нелюбимым,
Полгода живя — не живя,
Завидую тающим дымам,
Туманам завидую я.
Рассеиться и испариться —
Лелеемая мной мечта.
Во мне он увидел царицу —
Тринадцатую у креста.
И только во имя чувства,
Во имя величья его
И связанного с ним искусства
Я не говорю ничего.
Но если б он мог вернуться,
Тоскующая, к тебе,
Сумела бы я очнуться
Наперекор судьбе.
Но, впрочем, не все равно ли
С кем тусклую жизнь прожить? —
Ведь в сердце черно от боли,
Ведь некого здесь любить!

Милена

Я плачу о радостных веснах,
С тобой проведенных вдвоем,
Я плачу о кленах и соснах,
О счастьи плачу своем,
Я плачу о бедном ребенке,
О нашем ребенке больном,
О забытой тобой иконке,
Мной данной тебе в былом.
Я плачу о мертвой маме,
О мертвой маме своей,
О твоей Прекрасной Даме —
Бессердечной Эльвине твоей.
Но плачу всего больнее
Не о ребенке, не о себе,
Я плачу, вся цепенея,
Исключительно о тебе.
Я плачу, что ты ее любишь,
Но ею ты не любим,
Я плачу, что ты погубишь
Свой гений сердцем своим.
Я плачу, что нет спасенья,
Возврата, исходов нет.
Я плачу, что ты — в смятеньи,
Я плачу, что ты — поэт!

Роланд

Я жить предлагаю всем вместе, —
О, если бы жить нам втроем!..
Милена не чувствует мести
К сопернице в сердце своем.
Эльвина же, чуждая вечно,
Не станет меня ревновать.

Эльвина

Ты слышишь?

Милена

Я слышу, конечно.

Эльвина

И что же?

Милена

Не смею понять.

Эльвина

Я тоже.

Милена

Ты тоже? Что значит
Твоя солидарность со мной?

Эльвина

Он плачет, Милена, он плачет.
Утешь его: мне он… чужой…

Роланд

Милена! Эльвина! Милена!
Эльвина! Что делать? Как быть?
Есть выход из вашего плена:
Обеих вас надо забыть.
Жить с чуждой Эльвиной — страданье,
Вернуться к Милене — кошмар.
Прощайте! пускаюсь в скитанья:
Мой путь — за ударом удар.

Veranda over the sea

Roland

Not seeing you for half a year,

Living with Elvina for six months,

I’m sick in the soul and sorrow,

I do not know happiness.

Sometime by me loved

And for another abandoned!

How your soul is crumpled rudely!

How peace is violated noisily!

He left her for Elvina,

Loving her immortally.

But in our valley’s greenness

Could I forget about thee?

I pity you in the heart

And to myself I don’t prevaricate:

You I cannot forget,

To return to you I cannot.

And now, in insanity of suffering,

Lost in a confused soul,

I come to you for confession,

When nobody is alien…

We will find exit

From painful dead end.

We will judge the awful quiet:

For now, enough torments.

Milena

For half a year you not seeing,

For half a year bloodily grieving,

On myself I worked,

And loving you I was humbled.

Loved by you sometime,

Left alone for another,

Like mother, like angel’s wings,

I’m eternally with you in thoughts.

But heart for Elvina has no spite:

You love her and are loved.

You come to me in present,

How to deceased ones they walked.

Roland! I calmly accept

The ordered from above fate.

Let me be worthy of thee,

Since you wanted to see me.

With nothing, friends, will I insult you:

You – are guests for me.

I hear, I see, I know

Love’s great mystery!

Elvina

Living half year with unloved one,

Living half year – not living,

I envy the melting smoke,

Fog I am envying.

My cherished dream –

To scatter and get lost.

In me he saw the queen –

Thirteenth at the cross.

And only in the name of feeling,

In his greatness’s name

And of the art tied to him

I have nothing to say.

And if we could return,

To you, in angst,

I would awaken

In defiance of fate.

But, is it not the same

With whom to live the dim life?

In heart it’s black from the pain,

Since there’s none here to love!

Milena

I cry of joyful springs,

Carried by the two of us,

I cry of maples and pines,

I cry of our happiness,

I cry of the poor child,

Of our sick child,

Of icon that you forgot,

Given by me to you in the past.

I cry of the dead mom,

About my mother deceased,

About your Beautiful Dame –

Your Elvina heartless.

But I cry with greater pain

Not of the child, not of me,

I cry, all in chains,

About you exclusively.

I cry that you love her

But by her are not loved,

I cry that you’ll murder

Your genius with your heart.

I cry that there’s no salvation,

Of returns, outcomes there’s none.

I cry that you’re in confusion,

I cry that a poet you are!

Roland

I offered to live together –

O, if for us three to be alive!

Milena does not feel vengeance

To rival in her heart.

Elvina, alien eternally,

Will not envy me.

Elvina

Do you hear?

Milena

Of course, I hear.

Elvina

And of what?

Milena

I don’t dare to understand.

Elvina

Me too.

Milena

You too? What means

Your solidarity with me?

Elvina

He cries, he cries, Milena,

Console him: to me he’s alien…

Roland

Milena! Elvina! Milena!

Elvina! What to do? How to be?

There’s exit from your prison:

We must forget the both of ye.

To live with each Elvina – suffering,

Nightmare - to return to Milena.

Farewell! I go into wandering;

Hit after hit is my way!
Вертинский

Душистый дух бездушной духоты
Гнилой, фокстротной, пошлой, кокаинной.
Изобретя особый жанр кретинный,
Он смех низвел на степень смехоты.

От смеха надрывают животы
И слезы льют, смотря, как этот длинный
Делец и плут, певец любви перинной,
Жестикулирует из пустоты.

Все в мимике его красноречиво:
В ней глубина бездонного обрыва,
Куда летит Земля на всех парах.

Не знаю, как разнузданной Европе,
Рехнувшейся от крови и утопий,
Но этот клоун мне внушает страх.

Vertinsky

The fragrant air of soulless stuffiness

Of rotten, foxtrot, past, cocaine.

Acquiring especial genre of cretins,

He brought down laughter on degree of funniness.

From laughter they are tearing the stomachs

And tears pour, looking, where

This gaunt dealer and thief, feathered love’s singer

Gesticulates from emptiness.

All is eloquent in his mimic:

In it is blueness of bottomless cliff,

Where flies the Earth on all pairs.

I don’t know, how to unbridled Europe

Crazy from blood and utopias,

But this clown in me inspires fear.
Фиолетовый транс

О, Лилия ликеров, – о, Creme de Violette!

Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...

Я приказал немедля подать кабриолет

И сел на сером клене в атласный интервал.

Затянут в черный бархат, шоффэр – и мой клеврет

Коснулся рукоятки, и вздрогнувший мотор,

Как жеребец заржавший, пошел на весь простор,

А ветер восхищенный сорвал с меня берэт.

Я приказал дать «полный». Я нагло приказал

Околдовать природу и перепутать путь!

Я выбросил шоффэра, когда он отказал, –

Взревел! и сквозь природу – вовсю и как-нибудь!

Встречалась ли деревня, – ни голосов, ни изб!

Врезался в чернолесье, – ни дерева, ни пня!

Когда б мотор взорвался, я руки перегрыз б!..

Я опьянел грозово, все на пути пьяня!..

И вдруг – безумным жестом остолблен кленоход:

Я лилию заметил у ската в водопад.

Я перед ней склонился, от радости горбат,

Благодаря: за встречу, за благостный исход...

Я упоен. Я вещий. Я тихий. Я грезэр.

И разве виноват я, что лилии колет

Так редко можно встретить, что путь без лилий сер?..

О, яд мечты фиалок, – о, Creme de Violette...

Violet trance

O, Lily of liqueurs – o, Creme de Violette!

I drank dreams of violets violet vial…

I at once ordered the convertible

And sat on grey maple in satin interval.

Pulled with black velvet, chauffeur – and my henchman

Touched handles, and startled motor,

Went into space, like neighing stallion,

And delighted wind my beret from me tore.

I ordered to give “full.” I ordered cheekily

To mix up the way to bewitch nature!

I ask the chauffeur, when he refused, -

Roar! And through nature – somehow and somewhere!

Did village meet – no voices, no huts!

Crashed into dark forest – no tree, no stump!

When engine blew I chewed through the hands!..

I got drunk, on the way all got drunk!

And suddenly – dumbfounded maple walker with gesture insane:

I noticed lily in the waterfalls.

I bow before it, of joy humpbacked,

Thanks: for the meeting, for happy end.

I’m intoxicated. I am wise. I am quiet. A dreamer I am.

And am I guilty that pricks of lilies

So rarely can be met, that way without lilies is gray?..

O, poison of dreams of violets – o, Creme de Violette…

Визит Ваальяры

Автомобиль Ваальяры около виллы Эльгрины
Фыркая, остановился. Выбежала Гарриэт:
«Милая! Вы ль не кстати? — я получила кларет
Вашей возлюбленной марки, да и паштет куриный,
Нашего повара гордость, входит сегодня в обед…»
Но усмехнулась актриса, строя сарказмную мину,
Тонко прищурила очи, их направляя в лорнет,
И процедила сквозь зубы: «Вкусный, конечно, обед,
Но Ваша светлость, простите, из редикюля я выну
Крошечную безделушку», — и заблестел пистолет!
Расхохоталась бравурно маленькая принцесса, —
На призывающий хохот вышла пантера, но «пиль!»
Сказано не было вовсе… Взяв из вазетки кальвиль,
Четко сказала хозяйка: «Мне — дать обедать, Агнесса,
А госпоже Ваальяре — собственный автомобиль».

Visit of Vaalyar

Automobile of Vaalyar near the villa of Elgren

Snorting, stops. Ran out Harriette:

“Dear! You are no good? – I received a claret

Of your beloved mark, and chicken pate,

Pride of our chef, comes for dinner today…”

But the actress grinned, making a sarcastic face,

Finely squinting the eyes, sending them to lorgnette,

And strained through the teeth: “Tasty is dinner, of course,

But Your Grace, forgive, from reticule I’ll take out

The tiny trinket,” – and pistol shined!

Bravely the little princess laughed, -

Panther went out met with laughter but “take!” was

Not told… Taking flowers from vases,

Clearly stated mistress: “Me – give me dinner, Agnes,

And own automobile to Vaalyar mistress.

Владимиру Маяковскому

Мой друг, Владимир Маяковский,
В былые годы озорник,
Дразнить толпу любил чертовски,
Показывая ей язык.
Ходил в широкой желтой кофте,
То надевал вишневый фрак.
Казалось, звал: «Окатострофьте,
Мещане, свой промозглый мрак!»
В громоздкообразные строки, —
То в полсажени, то в вершок, —
Он щедро вкладывал упреки
Тому, кто звал стихи «стишок»…
Его раскатный, трибунальный,
Толпу клонящий долу бас
Гремел по всей отчизне сальной,
Где поп, жандарм и свинопас.
В те годы черного режима
Мы подняли в искусстве смерч.
Володя! Помнишь горы Крыма
И скукой скорченную Керчь?
О вспомни, вспомни, колобродя
Воспоминаний дальних мгу,
В Гурзуф и Ялту, мой Володя,
Поездку в снежную пургу.
В авто от берегов Салгира
С закусками и коньяком
И этот кошелек банкира,
Вдруг ставший нашим кошельком!
Ты помнишь нашу Валентину,
Что чуть не стала лишь моей?!
Благодаря тебе, я вынул
Из сердца «девушку из фей»…
И, наконец, ты помнишь Сонку,
Почти мою, совсем твою,
Такую шалую девчонку,
Такую нежную змею?..
О, если ты, Владимир, помнишь
Все эти беглые штрихи,
Ты мне побольше, поогромней
Швырни ответные стихи!

To Vladimir Mayakovsky

My friend, Vladimir Mayakovsky,

A hellion in years past,

Loved to tease the crowd demonically,

Showing to her his tongue.

He walked in wide yellow jacket,

He put on the cherry tail-coat.

It seemed, he called: “Make catastrophic,

Burghers, your chilly dark!”

In the bulky lines, -

For an inch, for half a fathom, -

He generously puts reproaches

To him who called the poems “rhymes”…

His rolling, tribunal,

Bending down the bass the crowd

He thundered on lard homeland all,

Where’s priest, gendarme and swineherd.

In those years of black regime

Tornado in the arts we caused.

Volodya! Do you remember Crimea

And crouched with the boredom Kerch?

O remember, remember, roaming

I try the distant memories,

In Gursuf and Yalta, my Volodya

The travel in the snow and wind.

In auto from the shores of Salgir

With cognac and snacks

I found the wallet of the banker,

Our wallet it suddenly became!

Do you remember Valentina,

Who almost became mine?!

Thanking you, I took out

“Girl from fairies” from the heart…

And, in the end, you remember Sonya,

Almost mine, completely yours,

Such a tender serpent,

Such a naughty girl!..

O if, Vladimir, you remember

All these cursory strokes,

You to me more, you to me bigger

Throw the return poems!

Тщета надежд

Искать Любовь в безлюбьи — верить в чудо.
Но я поэт: я верю в чудеса!
Что ж, тем больней… Я ухожу отсюда,
Где по кусочкам сердце разбросал.

И еле жив, давя в себе рыданья,
Удостоверившись — в который раз? —
В тщете надежд, я ставлю впредь заданье:
Не пополнять Любви иконостас.

И умудрен последнею попыткой —
Повыискать надземное в земном,
Я ухожу, терзаем жгучей пыткой,
В убогий свой, в заброшенный свой дом.

Vanity of hope

To seek love in lovelessness – to believe in wonder.

But I believe in marvels, I’m a poet!

Well, it’s sick to them… I leave here,

Where in pieces I’ve thrown my heart.

And barely alive, suppressing in self weeping,

After making sure – in what time? –

In vanity of hope, I put the task before you:

Do not replenish the iconostasis of Love.

And having with last attempt grown wise –

The aboveground on ground to find,

I leave, tortured by burning torment,

In my wretched, abandoned home, return!

Вариация

Весна — и гул, и блеск, и аромат…
Зачем мороз снежинки посыпает?
Наряд весны нежданной стужей смят,
А сад еще весной благоухает!..

Но солнце вновь дробит лучистый звон
И лед в лучах певучих растопляет —
Опять весна взошла на пышный трон,
И снова сад весной благоухает!

Variation

Spring – and shining, and aroma, and humming…

Why sprinkles the frost with snowflakes?

Crumpled by cold is attire of unexpected spring,

And garden with the spring is fragrant.

But sun crushes the radiant ringing

And ice in singing rays melts –

Again spring ascended the sumptuous throne,

And garden again with spring smells!

Возмездие

Был дух крылат,
Бескрыло тело.
Земных палат
Не захотело.
Приобрело
У птицы крылья,
Превозмогло
Свое бессилье.
Все побороть!
Не тут-то было:
Крылата плоть,
Душа бескрыла.

Vengeance

Spirit was winged,

Wingless body.

The earthly chambers

Were not wanted.

Acquired

The bird the wings,

Overcame

Her powerlessness.

To overcome all!

Not here had it been:

Flesh winged,

Wingless soul.

Месть

Я пришла к дверям твоим…
Валерий Брюсов

Она в мои стучалась двери,
Но я дверей не отворял.
Она ждала в упорной вере, —
Бесстрастно я не доверял.

И слыша стуки, мысля злобно,
Я ликовал, как вечный зверь.
Она звала, любви подобна,
Она ко мне врывалась в дверь.

— Впусти меня, — она кричала, —
Я жизнь несу тебе: впусти!
Ей только эхо отвечало, —
Я не хотел себя спасти.

Я не хотел вернуть потери,
Как в шторм не хочет челн ветрил…
Она мне жизнь бросала в двери,
А я ей смерть не отворил!

Vengeance

I came to your doors…

Valery Bryusov

Upon my door she knocked,

But I did not open the doors.

In stubborn faith she did await, -

Dispassionately I did not trust.

And hearing knocks, with thinking spiteful,

Like evening beast I rejoiced.

Like love, she did call,

She to me broke through the door.

“Let me in,” - she shouted, -

“I carry to you life: let!”

To her only echo responded, -

To save you I did not want.

I did not want losses to return,

Like in storm doesn’t want the canoe sails…

She threw me life at the door,

And I for her didn’t open death!

Вервэна

Как пахнет морем от Вервэны
И устрицами, и луной!
Все клеточки твои, все вены
Кипят Вервэновой волной.

Целую ли твои я веки,
Смотрюсь ли в зеркала очей,
Я вижу сон чаруйный некий,
В котором море все свежей.

Неистолимою прохладой
Туда, где крапчатый лосось.
Где чайка взреяла Элладой,
Влекусь я в моревую сквозь.

Но только подойду я к морю,
Чтоб тронуть шлюпки бичеву,
Со сном чаруйным впламь заспорю,
К тебе у моря воззову!

Повеет от волны Вервэной,
Твоею блузкой и косой.
И, смутным зовам неизменный,
Я возвращусь к тебе с тоской.

Vervena

How the sea smells of Vervena

And of moon, and oysters!

All your cells, all your veins

Boil with Vervena wave.

Whether I kiss you on the eyelids,

Looking into the eyes’ mirror,

I look into some enchanting dream,

In which the sea is fresher.

With inexhaustible cold

There, where mottled salmon there is.

There, where matured the Hellas’s seagull,

I drag across the seas.

But only to sea I come,

To touch lifeboats with a whip,

In flames I’ll argue with charming dreams,

To you I will call by the sea!

From wave will blow Vervena,

With your blouse and your braid.

And, to vague calls unchangeable,

I will return to you with angst.

Виктор Гофман

Памяти его

Его несладкая слащавость,
Девическая бирюза
И безобидная лукавость
Не «против» говорят, а «за».

Капризничающий ребенок,
Ребенок взрослый и больной,
Самолюбив и чутко-тонок
Души надорванной струной.

К самопожертвованью склонный,
Ревнивый робко, без хлопот,
В Мечту испуганно-влюбленный, —
Чего ему недостает?

Недостает огня и силы,
Но именно-то оттого
Так трогательно сердцу милы
Стихи изящные его.

Victor Hoffman

In his memory

His not sweet sweetness,

Girl’s turquoise

And harmless slyness

They say “for” not “against.”

The misbehaving kid,

The kid grown up and sick,

Loves himself and us sensitive

With the soul’s torn string.

Bent on self-sacrifice,

Shyly jealous, without hassle,

In Dream affrightedly in love, -

What to him is missing?

There’s not enough fire and strength,

But precisely because of this

Thus touching dear to the heart

Are his exquisite poems.

Деревня спит. Оснеженные крыши

Деревня спит. Оснеженные крыши —
Развёрнутые флаги перемирья.
Всё тихо так, что быть не может тише.

В сухих кустах рисуется сатирья
Угрозья головы. Блестят полозья
Вверх перевёрнутых саней. В надмирье

Летит душа. Исполнен ум безгрезья.

Village sleeps. Snowed-on roofs

Village sleeps. Snowed-on roofs –

Deployed are flags of the truce.

All was quiet, as could not be more quiet.

In dry bushes is drawn

The satire of threats of head. Skids shine

Of turned-over sleds. In superworld

Flies the soul. Thought of dreamlessness is performed.

Голосок

Голосок, как колокольчик,
Зазвонил любви слова,
И от гула у поэта
Закружилась голова.

Все могло бы быть так мило,
Но разбито пустячком:
Голосок, твой колокольчик,
Вяло двигал язычком.

Но и вышло очень скучно…
Голосок, ты — дурачок:
Тем приятней колокольчик,
Чем резвее язычок…

Voice

Like a bell, the voice

Words of love rang,

And from buzz

Went dizzy the poet’s head.

All could be so dear,

But by a trifle broken:

Voice, bell of yours,

Sluggishly moved the tongue.

But it became very boring…

Voice, you are a fool:

The sharper the tongue,

The nicer the bell…

Фиолетовое озерко

Далеко, далеко, далеко
Есть сиреневое озерко,
Где на суше и даже в воде —
Ах, везде! ах, везде! ах, везде! —
Льют цветы благодатную лень,
И названье цветам тем — Сирень.
В фиолетовом том озерке —
Вдалеке! вдалеке! вдалеке! —
Много нимф, нереид, и сирен,
И русалок, поющих рефрен
Про сиренево-белую кровь,
И названье тем песням — Любовь.
В той дали, в той дали, в той дали, —
Где вы быть никогда не могли, —
На сиреневом том озерке, —
От земли и небес вдалеке, —
Проживает бесполая та —
Ах, не истинная ли Мечта? —
Кто для страсти бесстрастна, как лед…
И полет, мой полет, мой полет —
К неизведанному уголку,
К фиолетовому озерку,
В ту страну, где сирени сплелись,
И названье стране той — Фелисс!

Violet lake

Far away, far away, far away

Is the lilac lake,

Where on land or on water –

Ah, everywhere! Ah, everywhere! Ah, everywhere! –

Flowers pour purple laziness,

And lilac is the name for your flowers.

In that violet lake –

From afar! From afar! From afar! –

Many nymphs, and sirens, and nereids,

And mermaids, singing refrain

About lilac-white blood,

And love is the name of their songs.

In that distance, in that distance, in that distance, -

Where to be you could be never, -

On that lilac lake, -

From land to sky from afar, -

Lives the asexual she –

Ah, not is it the true Dream? –

Who’s dispassionate to passion, like ice…

And flight, my flight, my flight –

To the violet little lake,

To the corner unknown,

In that country, where intertwined is lilac,

And Feliss is the name of the land!

Фиолетовый транс

О, Лилия ликеров, – о, Creme de Violette!

Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...

Я приказал немедля подать кабриолет

И сел на сером клене в атласный интервал.

Затянут в черный бархат, шоффэр – и мой клеврет

Коснулся рукоятки, и вздрогнувший мотор,

Как жеребец заржавший, пошел на весь простор,

А ветер восхищенный сорвал с меня берэт.

Я приказал дать «полный». Я нагло приказал

Околдовать природу и перепутать путь!

Я выбросил шоффэра, когда он отказал, –

Взревел! и сквозь природу – вовсю и как-нибудь!

Встречалась ли деревня, – ни голосов, ни изб!

Врезался в чернолесье, – ни дерева, ни пня!

Когда б мотор взорвался, я руки перегрыз б!..

Я опьянел грозово, все на пути пьяня!..

И вдруг – безумным жестом остолблен кленоход:

Я лилию заметил у ската в водопад.

Я перед ней склонился, от радости горбат,

Благодаря: за встречу, за благостный исход...

Я упоен. Я вещий. Я тихий. Я грезэр.

И разве виноват я, что лилии колет

Так редко можно встретить, что путь без лилий сер?..

О, яд мечты фиалок, – о, Creme de Violette...

Violet trance

O, Lily of liqueurs – o, Creme de Violette!

I drank dreams of violets violet vial…

I at once ordered the convertible

And sat on grey maple in satin interval.

Pulled with black velvet, chauffeur – and my henchman

Touched handles, and startled motor,

Went into space, like neighing stallion,

And delighted wind my beret from me tore.

I ordered to give “full.” I ordered cheekily

To bewitch nature and mix up the way!

I ask the chauffeur, when he refused, -

Roar! And through nature – somewhere and somehow!

Did village meet – no voices, no huts!

Crashed into dark forest – no tree, no stump!

When engine blew I chewed through the hands!..

I got drunk, all got drunk on the way!

And suddenly – maple walker dumbfounded with gesture insane:

I noticed lily in the waterfalls.

I bow before it, of humpbacked happiness,

Thanks: for the meeting, for happy end.

I’m intoxicated. I am wise. I am quiet. A dreamer I am.

And am I guilty that pricks of lilies

So rarely can be met, that way without lilies is gray?..

O, poison of dreams of violets – o, Creme de Violette…

Голосистая могилка

О.Л.С.

В маленькой комнатке она живет.
Это продолжается который год.
Так что привыкла почти уже
К своей могилке в восьмом этаже.
В миллионном городе совсем одна:
Душа хоть чья-нибудь так нужна!
Ну, вот, завела много певчих птиц, —
Былых ослепительней небылиц, —
Серых, желтых и синих всех
Из далеких стран, из чудесных тех,
Тех людей не бросает судьба в дома,
В которых сойти нипочем с ума…

Vocal grave

O.P.S.

She lives in a little room.

Thus continues another year.

Thus she is already almost used

To her grave on the eighth floor.

In city of million she is alone:

The soul is thus somehow needed!

Well, so, she grew many singing birds, -

Of blinding former fables, -

All gray, blue and yellow

From far-off lands, the wonderful ones,

These people in homes fate does not throw,

In which to lose for no reason your mind…

Клятва

Памяти сестры Зои

Клянусь тебе, Сестра, здесь, на твоей могиле,
(Как жутко прозвучал мой голос в тишине!)
Да, я клянусь тебе, что я достигнуть в силе
Того, что ты всю жизнь душой желала мне!

Борьбы я не боюсь, хотя я слаб; но тело,
Я знаю, ни при чем, когда силен мой дух.
Я тотчас в бой вступлю отчаянно и смело:
С щитом иль на щите — одно из двух!

Vow

In memory of sister Zoe

I vow to you, Sister, here, on grave of yours,

(How terribly pronounced in silence my voice!)

Yes, I vow to you, that I in strength would reach

That, which for whole life you wish for me!

I don’t fear fighting, though I’m weak: but, I know,

When my spirit is strong body is irrelevant.

I go into battle despairingly and bravely anew:

One out of two - the shield to shield!

Заклинание

Татиане Краснопольской

На клумбе у меня фиалка
Все больше — больше с каждым днем.
Не опали ее огнем,
Пчела, летучая жужжалка.
Тебе ее да будет жалко,
Как мне тебя: мы все уснем.

Vow

To Tatiana Krasnopolskaya

On flower bed I have a violet

Still more – more with every day.

Don’t enflame her with a fire,

The bee, flying buzzer.

You for her will have pity,

As I for you: we’ll be sleeping.

Вячеслав Иванов

По кормчим звёздам плыл суровый бриг

На поиски угаснувшей Эллады.

Во тьму вперял безжизненные взгляды

Сидевший у руля немой старик.

Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,

Ни стрекотанье ветреной цикады,

Ничто не принесло ему услады:

В своей мечте он навсегда поник.

В безумье тщетном обрести былое

Умершее, в живущем видя злое,

Препятствовавшее венчать венцом

Ему объявшие его химеры,

Бросая морю перлы в дар без меры,

Плыл рулевой, рождённый мертвецом.

Vyacheslav Ivanov

By guiding stars severe vessel sailed

To find the dimmed Hellas.

In darkness peered lifeless stares

A dumb old man sitting at the wheel.

No choirs of storms, no seagulls’ poor scream,

No chirping of cicadas in wind,

Nothing brought delights to him:

He always droops in his dream.

In futile madness to gain the past

Deceased, in living seeing the corrupt,

Preventing the crowning with garland

To him his announced chimeras,

Throwing pearl to sea in gift without measure,

Sails the helmsman, born dead.