Страница, которой нет в дневнике Тристана фон Крейнхилла
На рассвете пятого дня Сергей все еще был со мной. Он быстро привыкал к своему новому обличью, и хотя жесты его во многом оставались человеческими и выглядели нелепо, он более не испытывал страха при мысли о случившемся с ним - и потому снова начинал испытывать интерес к происходящему вокруг него. Я больше не был нужен ему так, как был нужен в ночь нашей встречи, однако он все еще старался держаться подле меня, когда это было только возможно. Я был благодарен ему за это - и сам не понимал, почему.
Тем временем мои спутники начали просыпаться. Как и вчера, Георгий Николаевич поднялся первым, и я пожелал ему доброго утра. Он ответил на мое приветствие и принялся разбирать тяжелое и громоздкое оружие, взятое им у разбойников, убитых им этой ночью. Широко распахнув дверь покосившегося сарая, он перенес его туда и разложил на своем плаще, после чего принялся разъединять и перебирать его отдельные части. Он выглядел довольным, и я подумал, что еще не видел его таким. Это было неудивительно, ведь я увидел этого человека впервые лишь два дня назад и еще ничего не знал ни о нем, ни о его привычках и непривычках; удивительным было другое, ибо госпожа герцогиня еще никогда не ошибалась в своих суждениях - и доверяла ему всецело, отдав свою жизнь и жизнь своих людей в его руки без сомнений и без колебаний.
От размышлений меня оторвал Сергей, который вытянулся и поднял уши торчком. Когда я проследил за его взглядом, я не увидел ничего. Он смотрел на сарай, и только когда он оглянулся через плечо и посмотрел на меня вопросительно, почему-то спрашивая моего разрешения, я понял, что ему хочется внимательнее рассмотреть добытые Георгием Николаевичем трофеи. Когда я поднялся на ноги, Сергей побежал впереди меня.
Следующий час я провел, наблюдая за тем, как работает Георгий Николаевич, но еще больше за тем, как Сергей проявляет любопытство. Я не понимал его интереса к этим дурно пахнущим кускам железа необычной формы, однако запах, вызывающий отвращение у меня, ничуть не мешал ему или даже был приятен. Сперва он просто смотрел на них, не подходя близко, затем подошел, но вместо того, чтобы обнюхать их, начал присматриваться; поначалу Георгий Николаевич терпел его присутствие, но затем, когда любопытство Сергея взяло верх над учтивостью и он принялся лезть Георгию Николаевичу под руку, тот начал отпихивать его морду в сторону, не отрываясь при этом от дела. Зрелище это было и смешным, и трогательным одновременно.
Некоторое время спустя к нам подошел Слава, а затем и магистр, который принялся задавать вопросы об устройстве этого оружия и о том, где и когда его должно использовать. Георгий Николаевич сказал, что было бы неплохо научить всех нас обращаться с ним теперь, когда появилась такая возможность. Славу это предложение, кажется, удивило, магистра оно обрадовало, Сергея же... Мне не нужно было смотреть на него, чтобы понять, как он расстроен. Не желая огорчать его еще сильнее, я подал ему знак следовать за мной и пошел в дом, оставив магистра и Георгия Николаевича обсуждать принципы действия и устройство доставшихся нам орудий ратного труда.
Под умелыми руками Татьяны Васильевны и ее дочери ветхая лачуга преобразилась, став светлее и чище. Она даже показалась мне просторнее, несмотря на то, что в крошечной комнате уже сидели три человека, и разговор, который они вели, заставил меня пожалеть о том, что я и Сергей ушли из сарая.
Ее светлость в который уже раз пыталась успокоить Татьяну Васильевну.
- Я даю вам слово, что очень скоро мы расскажем вам все. Скоро, но еще не сейчас. Прошу вас, наберитесь терпения. Вы уже перенесли так много, что оставшаяся малость ничтожна по сравнению со всем, что вам довелось пережить за последние десять дней.
- Если с ним действительно все в порядке, почему вы не хотите рассказать мне, где он сейчас?
Все верно. Что еще могла подумать эта женщина, сын которой бесследно исчез, а на его место пришли странные чужаки, которые принялись распоряжаться ее жизнью и жизнью ее дочери, даже из вежливости не спросив у нее на то согласия? Мы обманывали ее, и мне было неприятно участвовать в этом обмане. Набрав в грудь воздуха, я подался вперед.
- Татьяна Васильевна?
Две женщины и девушка повернулись ко мне. Лицо ее светлости выражало вежливый интерес; Татьяна Васильевна выглядела удивленной и расстроенной.
- Причина... По которой мы не говорим вам всей правды, заключается в том, что мы желаем уберечь вас от ненужных волнений. С вашим сыном действительно все в порядке, однако мы вынуждены просить вас поверить нам на слово. Тем не менее, мы расскажем вам все, если вы настаиваете на том, чтобы знать эту правду.
Я осекся и посмотрел на ее светлость, опасаясь увидеть гнев или недовольство моей дерзостью, но ее взгляд оставался все так же внимателен и спокоен. Татьяна Васильевна не смотрела мне в глаза.
- Лучше скажите. Иначе... Я сама... Такого придумаю...
Она была права. Беспокойство и безысходность окружали ее, как духота в июльский день. С каждым часом ее волнение все росло, и вместе с ним росло волнение и беспокойство Сергея. И, конечно, чувство вины. С тех пор, как она появилась здесь, он старался не попадаться ей на глаза, и я не знал, сколько времени еще пройдет прежде, чем кто-то из них не выдержит этой гнетущей тяжести - или что случится тогда.
- Хорошо. Тогда я хочу, чтобы вы знали: правда покажется вам невероятной. Помните о том... что все хорошо. Вернее, лучше, чем могло бы быть...
Татьяна Васильевна смотрела на меня непонимающе, и я понял, что опять начинаю заговариваться. Я открыл дверь, и Сергей неуверенно ступил внутрь. Вид у него был жалкий. Я надеялся, что его мать догадается, что она поймет... Но она смотрела на меня все так же непонимающе, и я был вынужден пояснить.
- Перед вами ваш сын.
Сперва ничего не произошло. Потом она побледнела, как если бы я ударил ее, и хотела что-то сказать - но тут Сергей рванулся вперед, и я отчетливо понял, как я ошибся - понял за мгновение до того, как бьющая его дрожь превратилась в судороги. Он пытался стать человеком, но тщетно.
Отстраненно я наблюдал за тем, как выпрямляется и снова горбится его спина, как сползает шерсть с того, что должно было стать рукой, но останавливается и снова покрывает дергающиеся лапы, как волчья морда превращается в человеческое лицо и снова вытягивается, податливая, как глина.
Это продолжалось долго. Непристойно долго.
В мертвой тишине отчетливо был слышен мокрый хруст меняющих форму хрящей. Наконец его хрип сложился в подобие слова, простого, знакомого каждому и оттого лишь более ужасного.
Татьяна Васильевна лишилась чувств.
С хриплым рычанием Сергей раздался в плечах, поднялся на задние лапы, задевая головой прогнивший потолок - но бешено колотящееся сердце наконец отказало ему, и он со стоном рухнул на пол рядом со своей матерью. Я опустился на пол рядом с ним и положил руку ему на грудь, ощущая жар, исходящий от его огромного тела, даже сейчас вздрагивающего, как если бы он хотел подняться, как если бы он...
Мои спутники позаботились о Татьяне Васильевне. Никто из них не сказал мне ни слова.