Ее светлость леди Роксана, герцогиня фон Сонненхайм
Разговоры
Суббота, утро. Хибара
Магистр и Слава еще спали. Звуки, доносившиеся из-за стены, свидетельствовали о том, что Татьяна Васильевна и леди Женька хлопочут по хозяйству в тесной кухоньке. Наскоро совершив утренний туалет, я покинула дом. Предстоящий разговор страшил, однако был необходим; я же, сколько помню себя, предпочитала трудные или неприятные дела завершать по возможности скоро, ибо бездеятельное ожидание тяготило меня как ничто иное, и прошедшая ночь была еще одним тому подтверждением.
...слышала почти с начала и до самого конца, но ничем не показала, что знаю об их намерениях, и ни один из них не сказал мне об этом ни слова. Сэр Тристан отправился спать, со двора еще сколько-то времени доносился негромкий перестук железа, потом стих и он. Я делала вид, что сплю, порой и впрямь погружаясь в неглубокий сон, но тут же просыпаясь вновь. Через несколько часов сэр Тристан поднялся и, разбудив Славу, покинул вместе с ним дом; почти немедля на улице глухо зарокотали разбуженные кони, и судя по звукам, повозка выкатилась со двора. Прислушавшись, я разобрала, что Слава негромко говорит с кем-то на крыльце, однако собеседник его ничего не отвечал, что, впрочем, ничуть Славу не обескураживало. Нетрудно было догадаться, с кем он грустно беседует, сидя на скосившихся подгнивших ступенях. Я вернулась туда, где была устроена моя постель, однако теперь сон и вовсе не шел ко мне, время же точно обволокло и тянулось патокой, из которой невозможно было высвободиться, чтоб хотя бы вздохнуть свободно, и смятенная тревога становилась все сильней. Мучительная тоска неизвестности и тщетного ожидания вестей, выпавшая на долю Татьяны Васильевны, навалилась теперь и на меня, и я не могла не изумляться тому, как мужественно она переносила ее. Спустя немалое время, убедившись наконец, что заснуть мне не удастся, я поднялась и, накинув на себя одежду, отправилась на кухню, где приготовила себе холодного чаю и продолжила ждать, водя кончиками пальцев по помятому краю жестяной кружки. Время словно застыло; казалось, будто капля воды, сорвавшись с изогнутой железной трубки над рукомойником, летит вниз целую вечность. Наконец, уже глубокой ночью, донесшийся издалека хриплый рокот приблизился и стих во дворе. Сдержав первый порыв, я осталась в доме, лишь поднялась с неудобного и неустойчивого табурета. Судя по лицам, меня не ждали увидеть бодрствующей. Сэр Тристан на вид был цел и невредим, у Георгия же Николаевича плечо, рука и бок были в крови, и он был чрезвычайно бледен, однако в то же время очень доволен. Сэр Тристан и Слава усадили его, помогли стянуть одежду - и я изумилась числу необычайно грубых шрамов, испещрявших его тело, ибо отнюдь не так выглядят раны, заживленные исцеляющими молитвами, пережить же такое их множество без помощи служителей богов вряд ли кому удавалось. Однако не об этом следовало теперь размышлять и тревожиться; едва взглянув на свежие ранения среди потеков подсыхающей крови, я отправилась прервать сон...
Георгий Николаевич приветствовал меня, поднявшись с плотного земляного пола, на котором он перебирал и раскладывал множество причудливых предметов из железа, подстелив под них плащ. Заботы и усилия магистра, а также спокойный отдых в оставшиеся до рассвета часы явно пошли ему на пользу. Услышав, что я хочу говорить с ним, он вышел и встал у входа в сараюшку, по обыкновению глядя прямо и не пытаясь полуотвернуться, обратив ко мне лицо неповрежденной стороной, как то нередко свойственно людям, носящим шрамы или увечья.
- Георгий Николаевич... в перечне городских преступлений была история, что случилась недели две назад, на дороге, когда «расстреляли машину». Скажите, вы имеете отношение к этой истории?
Вопрос мой удивил его; я же не менее удивлялась тому, что уже начав говорить, спросила вовсе не о том, о чем намеревалась поначалу - и, пожалуй, вовсе не то, о чем нужно было сказать.
- Нет, - помедлив, ответил он довольно спокойно. - А почему вы спросили?
- Потому что хотела знать об этом, - и лишь теперь я совершенно овладела собой. - Однако всерьез меня занимает иное. Я пришла просить совета.
Он, казалось, удивился еще более:
- Да? Я слушаю.
- Я прошу вас дать мне совет опытного человека. Если в следующий раз, когда вы с сэром Тристаном отправитесь на вылазку, вы оба не вернетесь, и ни один из нас не будет знать, что с вами сталось, и с кого требовать ответа за случившееся - как мне тогда поступать, чтобы спасти не только себя, но и тех пятерых человек, отнюдь не воинов, что находятся под моей защитой, и впредь смогут рассчитывать лишь на нее?
Некоторое время он молчал, возможно, перекладывая мои слова в более понятные ему краткие фразы.
- Я просил одного друга позаботиться о вас, если со мной что-нибудь случится, - наконец ответил он, однако я уверилась, что он понял, о чем я говорила ему, а значит, уходил от ответа намеренно.
- Тем не менее я предпочла бы знать о ваших отлучках, а не догадываться о них, - я с досадой услышала, что голос мой прозвучал несколько резче, чем я намеревалась.
Ответом мне была перекошенная гримаса, заменявшая ему улыбку, и едва заметное пожатие плеч:
- Хорошо.
- И еще одно.
Лицо его, ставшее уже спокойным, не изменило выражения, но я не сомневалась, что внутренне он вновь подобрался, словно готовый к прыжку конь.
- Да?
- Я прошу вас впредь не ставить меня перед выбором между... моими чувствами и моей честью. Сейчас эта ноша мне не по плечу.
Он озадаченно смотрел на меня:
- Я не понимаю...
- Вчера вечером, приняв от Конунга слово повиноваться мне не рассуждая и не расспрашивая, я вместе с тем приняла на себя долг суверена по отношению к нему и его людям до исполнения каждым из нас своих обязательств. Он свое слово выполнил. Я - нет. - Он хотел не то сказать что-то, не то спросить, но я продолжила: - Измени вам вчера хоть немного глаз или рука, и этот мальчик с артефактом прорвался бы к людям, которые против него оказались бы безоружны. И тогда я вряд ли сумела бы сделать хоть что-то для спасения своих людей - кроме как убить его.
Он задумался, но ненадолго.
- Тогда, может, вы объясните мне, в каких случаях у вас появляются права и обязательства суверена? И в чем они заключаются?
Объяснить то, что с детства известно каждому, и что является сутью людской жизни, нелегко. Он вернулся к своим предметам из железа не менее, чем через час, и все же я не была уверена, что он понял мои объяснения полностью и до конца. Я же вновь попыталась поговорить с Конунгом, потом с Вольдемаром - и в обоих случаях вновь потерпела неудачу. Оставив бесплодные попытки, я направилась в дом, где нас ждал завтрак, приготовленный Татьяной Васильевной и ее дочерью.