Страница, которой нет в дневнике Тристана фон Крейнхилла
Мы возвращались домой. Стиснутые на заднем сидении принадлежащей Георгию Николаевичу повозки, мы возвращались домой. Я прислушивался к глухой боли, наполняющей тело, и размышлял о том, как мало времени нам понадобилось для того, чтобы начать думать о полуразвалившейся лачуге посреди грязной оставленной деревни как о своем доме.
Как и все остальное в этом мире, такая мысль пугала меня страхом новым и непохожим на испуг или трусость. Он уходил, когда я гнал его от себя, но всегда возвращался - с железным грохотом, раздающимся за стенами нашего пристанища, с видом твердой как камень и неспособной рождать земли, с криками зловонных повозок, раздающимися неожиданно и заставляющими меня снова и снова прилагать усилие воли, чтобы не оскалиться и тем самым не выдать себя. Он возвращался с запахами, многочисленными и отвратительными. Каждый из них казался хуже предыдущего до тех пор, пока все они не слились воедино, и мне становилось все труднее отличать их друг от друга, как все труднее становилось писать в дневнике по просьбе ее светлости. Я не хотел, чтобы это случилось со мной.
Человек, сидящий впереди меня и управляющий повозкой, пытался убить Сергея, но не довел дело до конца. Я видел его, а он видел меня, и мы знали, что каждый из нас готов и хочет убить другого и что силы наши почти равны - но пока договор между ее светлостью и Андреем оставался в силе, его можно было не опасаться. Исходящий от него запах аконита жег глаза и вызывал тошноту, ощущаясь даже в жарком удушье внутренностей этого железного короба.
Господин магистр сидел напротив меня, погрузившись в раздумья. Вряд ли такому дородному человеку, как он, было удобно путешествовать подобным образом, но он не жаловался и ни словом не выдавал, как тяжело ему дается происходящее. Его облик говорил об этом за него: румянец на его щеках уступил место бледности, движения сделались неловкими растерянными, а лицо сильно обрюзгло. Казалось, за эти четыре дня он постарел на десять лет - однако ум его пока не утратил своей ясности, и он продолжал заставать меня врасплох неожиданными вопросами, на которые я не мог ответить, и любезными жестами, истолковать которые я мог только одним образом. Мне следовало избегать этого человека.
Слава втиснулся на сидение между мной и магистром. Сейчас, когда он еще не оправился от последствий еще одной смертельной раны, полученной им всего час назад, он казался усталым и растерянным. От едва не развалившего его надвое удара мечом не осталось и следа, однако разум его все еще не мог забыть о том, что пришлось вынести телу. Из все нас лишь он один не мог совладать со своим страхом и потому продолжал совершать безрассудные поступки, но он прилагал все силы, и не его вина в том, что этих сил оказалось недостаточно. Он был еще одним человеком, который отчаянно нуждался в помощи - и хотя его проклятие не было таким очевидным, как беда его лучшего друга, оно убивало его так же верно. Госпожа герцогиня спрашивала с него строго. Слишком строго, но когда я попытался указать ей на это, она твердо и уверенно заверила меня в моей неправоте, и только много времени спустя я сумел отыскать достойный ответ. Теперь я мог только укорять себя за свой неповоротливый язык - и поступать так, как считаю правильным. Я не мог не заметить, что мои мысли обращаются к Славе каждый раз, когда я думаю о судьбе Сергея и его сестры.
Сама госпожа герцогиня сидела на переднем сиденье повозки и наблюдала за стенами и деревьями, стремительно проносящимися мимо нас. Лицо ее было таким же красивым и строгим, как всегда, а слова и решения оставались взвешенными и правильными - но я чувствовал, как где-то там, в глубине ее души, как сом на дне мельничного пруда, лениво ворочаются страх и нетерпение. Огромный, поросший ракушками сом без одного глаза и с обломанными усами, лежащий в тине возле запруды - старый, как сам мельник, а может, как сама мельница - так чья же это запруда, и кто на самом деле владеет ею, хитрый сом или глупый мельник?..
Голос крестной матери звучал у меня в памяти так же ясно, как если бы сама она была сейчас со мной. Я закрыл глаза - и видел ее и смеющегося Руслана, отложившего книги и предложившего отправиться наутро к мельничному колесу, чтобы выловить старого хитреца, пока отец с матерью пойдут...
...Блеск солнечных лучей, пляшущих на воде под огромными ивами, в которых гуляет весенний ветер...
...Меня разбудил поток холодного воздуха, ударивший в лицо. Наше путешествие подошло к концу. Мы были - дома.