Ее светлость леди Роксана, герцогиня фон Сонненхайм
Обрывки воспоминаний
Среда, сразу после полуночи. Подвал одного из домов
Сережа привел нас к одной из дверей. Прижав уши, он весь дрожал от возбуждения и готовности броситься вперед, и я понимала его чувства, но не могла одобрить то, к чему они могли привести. Сэр Тристан, как и прежде, совершенно взял на себя заботы о Сереже, и мне не приходилось беспокоиться о том, что в неподходящий миг тот совершит что-либо опрометчивое. Георгий Николаевич шепотом и жестами указал, кому где надлежит встать, и заняв предназначенное мне место, я вытащила из ножен меч, не желая путаться потом в неудобной перевязи. Увидев это, Георгий Николаевич едва слышно присвистнул и, как мне показалось, с некоторым сомнением спросил меня, впрямь ли я настроена настолько решительно. Я заверила его в своей решимости, а также в том, что если теперь он считает нужным удалиться, он может беспрепятственно сделать это, однако он лишь пожал плечами и, встав сбоку от двери, вдавил в стену вделанный в нее похожий на мелкую монету кругляш. Ему пришлось сделать это несколько раз, и держать довольно долго, прежде чем мне удалось различить шаги за дверью.
...негромкий щелчок, и тут же - резкое движение руки сэра Тристана, дверь распахивается, разрывается крепившаяся к ней плоская цепочка, кто-то, державший дверь с той стороны, не успев отпустить ее, оказывается в проеме, низкий рык Сережи, грубая кожа чужой куртки в руке, человек летит под ноги сэру Тристану и магистру, а Георгий Николаевич коротко дергает что-то у него из-за пояса и тут же спускается по ступеням, и Слава торопится проскользнуть следом, в короткий коридор с неожиданно светлыми стенами...
Коридор почти сразу расходился надвое. Георгий Николаевич уже скрывался за дверью в правом его конце, Слава же, держа в руке тот самый хлопатель, из которого он был убит два дня назад, повинуясь моему жесту, встал у одной из двух дверей в левом конце коридора. Я шепотом велела ему следить за этой дверью и не дать никому уйти через нее, сама же, подняв меч, приготовилась ворваться в другую - но не успела: оттуда выглянул человек, и сразу бросился назад с криком «Андрей! У нас проблемы!». Мельком успев подумать, что нам, похоже, довелось-таки отыскать жилище того летописца, что приходил к сережиной сестре и спустил своих людей на Славу и сэра Тристана в университетском парке, я кинулась следом за этим человеком.
...постель и занавесь на стене, несколько человек, женский визг, навстречу летит железный прут, левая рука немеет, «Андрей!» - снова кричит бежавший от меня, один делает шаг вперед и коротко отвечает ему, голос не тот, это не летописец, жаль; меч плашмя падает на его голову, но его там уже нет, легкие и хищные движения, боль в плече, а тот, с прутом, тоже уже рядом, удар грома над самым ухом, и он с воплем оседает, хватаясь за раздробленное колено, Георгий Николаевич проносится мимо и исчезает за занавесью, в глазах Андрея насмешка и злость, резкий и быстрый взмах - и страшный удар затылком о стену, в глазах красно-серый туман, во рту крошка зубов, встать, скорее, он бьет ногой, хруст ребер и острая боль в боку, а за стеной снова удар грома, и еще раз...
Подняться удалось не сразу.
...уже у дверей, на пути сэр Тристан и Сережа, он вскидывает руку, и они бросаются в разные стороны, рукоять словно сама ложится в ладонь, плотный ковер глушит шаг, ударом ноги распахнуть дверь, поворот - Андрей здесь, пытается вырваться из железной хватки сэра Тристана, злого веселья уже не осталось в его лице, широкий взмах меча...
Время остановилось.
Неподвижный, застывший - глаза в глаза. Бледно-желтые - в темно-серые. Лицо залито кровью. Безголовое тело - на серый ковер мешком. И над телом - друг против друга. Глаза в глаза.
Время снова набрало ход.
Сэр Тристан медленно поднял руку, и я поняла, что сейчас и он рухнет мне под ноги, напрасно пытаясь зажать ладонью горло, рассеченное моим клинком. Но он лишь отер с лица залившую его кровь и глубоко вдохнул. Из дальних комнат донесся рык Сережи, низкий рык зверя, с каким он бросается на добычу - и сэр Тристан мигом сорвался с места и исчез за дверью. Его стремительные движения убедили меня в том, что он невредим, и я позволила себе перевести дыхание.
...все это время он вел себя столь мужественно и рассудительно, что я позволила себе забыться и принимать его за человека более опытного, чем он был на самом деле; юность же порывиста и полна сомнений. Попытайся он отшатнуться или отстраниться, твердость моей руки сослужила бы мне скверную службу, и у моих ног сейчас лежало бы не одно тело, а два, а вернувшись в Сонненхайм, я не смогла бы смотреть в лицо сэру Фердинанду. Я твердо знала, что он не сделает ни того, ни другого, ибо верит мне и себе. Я была убеждена в этом. А он?..
До меня донеслись голоса и, перешагнув через тело Андрея, я выбежала в коридор, где увидела Славу в дверях той, другой комнаты, возле которой ему и велено было находиться. Согнувшись едва не пополам, он пытался отереть слезы, струившиеся из-под покрасневших и распухших век, словно ему сыпанули в глаза горстью едкого перца, и я увидела спину девицы, бегом свернувшей к ступеням, ведущим к выходу отсюда, видимо, лишь сейчас сумевшей прорваться мимо Славы. Понимая, что не успею воспрепятствовать ее уходу, я все же бросилась следом, надеясь догнать ее на улице; за поворотом же на лестницу моим глазам предстало приятное зрелище: девица в растерянности замерла на нижней ступени, на верхней же магистр приветствовал ее словами «Добрый вечер, юная леди», сопроводив обращение (по моему мнению, чрезмерно изысканное) вежливым полупоклоном, одну руку прижимая к груди, другою же поворачивая ручку замка. Оправившись от растерянности, девица бросилась далее по коридору в правые комнаты, я последовала за ней и обнаружила ее с прижатой к лицу гнутой «трубкой» (более напоминающей ручку, какие крепят на сундук для переноски). Назначение этой «трубки» было мне известно по виденному мною в доме Славы подобному же устройству, и дабы пресечь попытки сообщить кому бы то ни было о происходящем, я разбила рукоятью меча коробку, к которой от трубки тянулась скрученная веревка, после чего выпроводила девицу в коридор, под надзор несколько оправившегося Славы и магистра; сама же направилась в еще не виденную мною комнату.
Комната оказалась пыточной камерой, и в ней находилась леди Женька, бледная и едва не теряющая сознание, однако, к счастью, невредимая, здесь же были сэр Тристан, Сережа и Георгий Николаевич; а в углу столпились люди, в числе которых был и тот, с раздробленным коленом. С ужасом и неверием в происходящее они смотрели на лежавшее неподалеку тело с пробитым лбом, и я взглянула на Георгия Николаевича, не сумев до конца скрыть свое удивление, ибо не ожидала подобных решительных действий от человека этого мира, тем более, не знавшего почти ничего о тех, на чьей стороне он сражался. Присоединив девицу к остальным, я убедилась, что Слава почти совершенно пришел в себя, остальные же мои спутники вышли из боя невредимыми, во всяком случае, они заверили меня в этом. Предложив Славе и сэру Тристану с Сережей перенести леди Женьку в ту комнату, где была кровать, дабы она насколько возможно могла прийти в себя, я стерла с меча кровь и начала допрос пленников. Мои подозрения, что обезглавленный мною Андрей был здесь главарем и мог бы дать нам наиболее ценные сведения, полностью подтвердились, однако же душою я нисколько не сожалела о совершенном; узнав же о предназначении этого заведения, лишь утвердилась в том, что поступила верно - ибо такой человек не заслуживает жизни, однако ни мне, ни кому-либо из моих спутников не пришлось лицом к лицу встретиться с необходимостью возложить на себя бесчестную обязанность палача.