Солигалич

Бабья сторонка

Однажды в пасхальную ночь 1334 года галицкому князю Федору Семеновичу и игумену Афанасию явилось знамение. Увидели они на северо-западной стороне “свет велик сияющ аки заря” и услышали “глас с небеси”. Князь снарядил экспедицию в поисках чудесного места и однажды, на таежном берегу реки Костромы путешественники увидели чудесную лань. На месте этом князь повелел воздвигнуть церковь Воскресения основать монастырь. Невдалеке от чудесного места обнаружены были соляные источники.

Соляные варницы мог построить любой предприимчивый человек, и очень скоро вокруг монастыря вырос богатый посад. Так начинался город который вначале именовался просто Соли, потом - Соли Галицкие; ныне он - Солигалич.

Россия расширялась, открывались новые соляные месторождения, введена была государственная монополия на соль, отчего галицкие соли в конкурентной борьбе проиграли. Местные колодцы и варницы были закрыты и переданы во владение купцу Кокореву, который в 1832 году предпринял бурение скважины. На глубине в 101 сажень была обнаружена минеральная вода в большом количестве, целебные свойства которой были подтверждены специально присланным из столицы молодым ученым Александром Бородиным, будущим великим композитором. Вскоре в Солигаличе было основано водолечебное заведение, которое существует и сейчас под названием “Санаторий имени Бородина”. Галицкие соли получили вторую жизнь.

И одновременно город и уезд существовали в другой ипостаси: из-за особенностей занятий населения местность эта получила название “бабьей сторонки”…

Татьяна

Татьяну Валентиновну Солдовскую можно назвать счастливым человеком. Одиннадцать лет Солигаличский краеведческий музей имени Невельского (мореплавателя, уроженца города), директором которого она является, был закрыт и теперь он наконец возродился в новом помещении, доме купца Завьялова. Прежнее помещение, собор Рождества Пресвятой богородицы, передано церкви.

Татьяна Валентиновна сама удивляется, как все в истории повторяется. Солигалич всегда был маленьким городком, население которого не превышало 4 тысяч. В уезде, в деревнях жило гораздо больше народу и мужики занимались отхожим промыслом. “Отходы” начались еще во времена Ивана IV, и в XIX веке одновременно вне родного дома находились до 15 тысяч солигаличан (точнее, жителей уезда). Занимались в основном строительством; солигаличские каменщики, печники, плотники - ценились, их умение и труд использовались при строительстве Архангельска, белокаменной Москвы, Петербурга. Многие мастера не возвращались домой годами и основные тяготы по ведению домашнего хозяйства, да по и управлению жизнью в деревнях (в городе все-таки правил воевода) ложились на плечи женщин.

Оттого Солигаличский уезд издавна прозывался “бабьей стороной”. Местные женщины не знали одного из бичей России - домашних побоев, они решали все финансовые вопросы, распоряжались судьбами детей.

И вот сейчас “бабья сторонка” возвращается. Дело в том, что значительная часть местных мужчин уезжают на заработки в Москву и Петербург - на строительство. Говоря современным языком, они - гастробайтеры:

- ...И никто сейчас не оценивает масштабов нынешнего отходничества. Я думаю, сейчас около трети солигаличан ездят в столицы. Многие из них не бросают основной работы, они на стройках подрабатывают, поэтому вообще общее число “отходников” сосчитать сложно. Я знаю точно, что многие из моих знакомых в данный момент там... и, что важно, не только молодые, но и старые поехали зарабатывать. А некоторые целыми семьями в отход уходят. Так-то...

- Но в чем причина?

- А здесь у нас с работой плохо. Известковый комбинат, самое большое наше предприятие, трудно назвать градообразующим: на нем всего-то 200 человек трудится. Для мужчин самое выгодное занятие - это лес, но нужно иметь большие связи, чтобы этот лес реализовывать. А женщине у нас вообще найти работу нереально…

Галина

Должность Галины Ивановны Князевой по самому определению проблемная. Она - председатель районного Комитета природных ресурсов и охране окружающей среды. А, с недавнего времени ведомому ей комитету, опередив административную реформу наверху, присоединили еще и функцию защиты труда. “Теперь мы защищаем все, что можно” - так шутит Галина. Но разговор наш был не о труде, а об экологии.

Солигаличский район - край не только “бабий”, но и лесной. Много раз я слышал мнение людей о том, что лесорубы от леса живого места не оставляют, и, естественно, меня прежде всего меня интересовало, соответствуют ли слухи действительности:

- Расчетная лесосека у нас вырубается примерно на 40% по лиственным породам, и на 70% - по хвое. Но самая беда в том, что лес вырубается вдоль дорог, у населенных пунктов, а в глубине лес перестойный. С недавних пор леса у нас стали еще и отдаваться в аренду. Несколько фирм арендовали большие участки леса, и по условиям договора они должны не только заготавливать лес, но и проводить лесовосстановительные предприятия. Но...

- Что, не выполняют условий?

- Выполняют, но скверно. И с рубкой у них плохо, и с лесовосстановлением. А в наши права не входит полноценная проверка тех лесов, которые взяты в аренду. Этим занимается государственный лесхоз. Мы недавно участвовали в проверке арендаторов и нашли грубые нарушения при разработке делянок (они уничтожают подросты и не соблюдают “волока” и “пасеки”).

- Наказали?

- Да. Но не мы. То ли три, то ли пять тысяч их руководитель должен заплатить штраф. Понимаете же, что это - капля по сравнению с их доходами... Вот я сейчас поднимала вопрос в Управлении природных ресурсов: имеем ли мы право проверять лес? Там сказали: “Контроль - внутриведомственный...” И что получится, если все происходит в “междусобойчике”?..

Кроме леса, у Галины, конечно же, много других проблем. Самая трудная проблема - утилизация отходов, и прежде всего отходов древесины:

- Стружка, опилки, горбыль, - все это вывозится на городскую свалку и догнивает из-за отсутствия вторичной переработки. Мы выходили на предпринимателей, предлагали использовать опилки для отопления, но это в наших условиях не будет окупаться, так как для рентабельности нужно 12 тонн опилок в сутки, а мы вышли только на 7 тонн. И еще для этого надо закупать специальные котлы. Но кое-какие подвижки у нас есть: частные предприниматели начали заниматься углежжением (получают древесный уголь).

Другая городская проблема - канализация. Строятся новые частные дома, закапывают бочки, - и из них все в почву просачивается. Мы еще счастливы, что в прошлом году смогли-таки пустить городской коллектор, очистные сооружения. Для этого мы толкались во все двери, пытались войти в программы - областные или федеральные. Вот, смогли войти в программу “Отходы”, и теперь будут строить новую свалку, а то от старой появилась угроза подпитки грунтовых вод...

Людмила

Центром города в Солигаличе, как и в столице нашей Родины, считается Красная площадь, от которой веером, так же, как и в Москве расходятся уютные улочки. Рядом с площадью находится и санаторий, который тоже во многих смыслах - центр городской жизни.

Людмила Викторовна Разумова, главный врач санатория имени Бородина, интересна с нескольких сторон. Например, со вторым и третьим ее ребенком в декретном отпуске сидел муж Людмилы, работник суда. Санаторий для Людмилы - дело жизни и оставить его она не может; они пыталась сама уйти в декрет, но пришлось срочно возвращаться, так как ее заместитель умудрился оставить санаторий без тепла.

Летом отдыхающих в санатории много, но зимой здесь затишье; сегодня из 106 коек заполнены только 11. Жизнестойкость санатория сильно подорвала отмена выдачи закупки путевок системой социального страхования. Практически санаторий (даже несмотря на то, что номинально он является собственностью профсоюзов) выброшен в “свободное плавание”.

Людмила с удовольствием показывает выписки из дореволюционных журналов, в которых описываются всякие чудеса исцеления от солигаличских вод. Например: “Дворянин Л.А., 28 лет, на 20-м году начал жаловаться на боли в пояснице, головокружение, тяжесть в затылке и частые запоры. Пользовавший его врач прописал А. Противу-геморроидальные средства и поставил 10 пиявок к пояснице. Освободившись от несносных припадков, А. стал веселее духом, но, укрепившись силами, предался неблагоразумно веселой жизни. Не щадя никаких издержек для физической любви, А. вскоре почувствовал всю неосторожность ветреной жизни. К припадкам прежней болезни присоединились слабость и дрожание нижних конечностей и непроизвольное извержение семени, совершенно ослабившее его. По совету своего врача А. Прибегнул к минеральным водам... через 15дней геморроидальные шишки скрылись, А. почувствовал себя свежее, бодрее, аппетит и сон сделались хорошими. По прошествии 20-денвного употребления душа не было ни одной поллюции, хотя показывались частые возбуждения к совокуплению...”

Конек здешних вод - возможность к излечению от женского бесплодия; для этого в санатории разработаны специальные процедуры. Рожают после прохождения курса даже те, от кого отказалась профессура. Артрит, радикулит, гинекология, нервные болезни - со всем этим здесь научились прекрасно справляться. В чем же причина того, что жизнь санатория затруднена?

- Прежде всего в отдаленности; от ближайшей станции до нас 100 километров. К тому же профсоюзы сейчас бедные и мы с 89 года находимся на полном хозрасчете. Практически на “трясет” каждые четыре года. Только мы начинаем вставать на ноги, заполняются наши койки - тут очередная коллизия в стране: то смена власти, то дефолт, сейчас вот соцстрах отказался путевки покупать. И медстрах со следующего года тоже не будет закупать путевок; оптовых покупателей у нас не остается вообще. Сейчас и в городе положение тяжелое. Очень тяжелое. Леспромхоз разорен: скупили его москвичи и сказали, что все будет хорошо, а потом все распродали - и исчезли. А инвесторам этот город неинтересен... уже все, что можно было с него “подоить” - уже “подоили”. Мы даже в санатории своем возвращаемся в XIX век - переходим на дровяное отопление. Дешевле... И еще скажу, что город-то наш в сущности никогда еще по-настоящему не процветал. Что тут воображать? Тупик - он и есть тупик (Солигалич действительно находится на краю цивилизации). А вообще главная наша проблема здесь - это нехватка мозгов.

- Куда же они делись?

• • Изжили себя. Уезжают учиться - и не возвращаются. Сейчас те, кто пооборотистей, лесом занимаются... несколько лет пройдет - и все, заниматься будет нечем. Ни одна страна в мире за счет сырья еще не вылезла. Мы - как придурки какие... недавно и финны к нам приехали, тоже лес валят. Мы и для санатория пытались найти инвестора, но, из-за того, что у нас профсоюзная собственность, серьезных желающих вложить деньги не было. Хотя у нас и есть серьезные бизнес-проекты лечебницы, жилых корпусов, но... может, мозги у нас инертны. Мне говорят: “Ты разливай воду в бутылки, продавай”. А я не могу, потому что минеральная вода через два часа после розлива теряет свои целебные свойства. И меня друзья не понимают. Они такой “бизнес” считают нормой... а мне это дико. Я думаю про сегодняшнее время так. Татаро-монгольское иго мы двести лет терпели - и выжили. Ну, леса не будет - будем клюкву сажать. Клюквы не будет - бруснику посадим. Бруснику переведем - рыбу будем разводить. Все равно жить будем! Может, и доживем до такого времени, когда придет мозговитая фигура. Вчера вечером с работы пришла расстроенная, дочка старшая подходит, говорит: “Мам, успокойся. Я на менеджера выучусь - буду твои путевки продавать. Тогда будет все хорошо...” И мне почему-то действительно стало хорошо…

Совегане

Совега состоит из нескольких деревень, раскинувшихся по живописным холмам. До райцентра по прямой сорок километров, но дорога сюда появилась относительно недавно — в 1982 году. Строилась она тяжело: прорывали болото до твердого грунта и засыпали песком. До того расстояние это преодолевалось при помощи... самолетов. “Кукурузники” исправно бороздили небо над болотами и в день самолет мог делать по три, а то и пять “ходок” туда и обратно. Билет же стоил “рупь”. Сейчас эти времена вспоминаются с легкой ностальгией, особенно, тот момент, что на Масленицу для совеган устраивалось бесплатное катание по небесам с показом родного угла “с птичьего полета”. Эх, времена...

До авиационной эпохи перемещения осуществлялись по рекам. Речка Совега, давшая название этому кусту деревень, соединившись с Водопойницей, втекает в речку Вою. Воя вливается в Ихалицу, которая впадает в Сухону, переходящую в Северную Двину, впадающую в Белое море. Нынешние старики рассказывают, что сами они в молодости именно этим путем осуществляли связь с внешним миром. Сегодня на Совеге проживает 428 человек, жилых дворов в 12 деревнях насчитывается 176. Кстати, местные жители носят всего пять фамилий: Серогодские, Завьяловы, Морозовы, Дудины и Поповы.

Два момента здесь особенно примечательны. Первое: на Совеге нет замков. “Накладку” (палку) на двери поставят — и все видят, что хозяев нет дома. Второе: здесь принято друг друга именовать по имени-отчеству. Без шуток. Испытав прелести подобного уважительного обращения я задумался ненароком: а вдруг прав один из наших “отцов нации”, утверждающий, что нет Отечества у того, у кого нет отчества? Так и мы поступим: поименуем героев по имени-отчеству. Интересен каждый из совеган, но мы познакомимся только с несколькими из них; надеюсь и вам эти люди покажутся занимательными.

Серафима Ивановна

По правде говоря, внешней красотой совегане не отличаются. Зато им есть резон гордиться легендой о своем происхождении. К тому же, это не легенда вовсе, а быль: поселение в болотах основали беглые бандиты из группировки “полевого командира” 17 века Стеньки Разина. При разгоне мятежников основатели Совеги спрятались в болотах и начали потихоньку окультуривать их, превратившись в оседлых крестьян. Отсюда и маленькое количество фамилий, и большое число легенд.

Серафима Ивановна Морозова их собрала и попыталась “отсеять зерна от плевел”. Была на Совеге церковь — Христорождественская — там много документов хранилось, но ее сломали, а бумаги растерялись. Так что, только устные предания сохранились. Жили здесь бедно, но — свободолюбиво. Рабства не знали, то есть, крепостного права. Выращивали пшеницу, по 50 центнеров с гектара. Один агроном в начале века, побывав здесь, заметил, что лучшее возделывание земли встречал только в Пруссии. Сейчас урожайность — дай бог 5 центнеров, как везде, к сожалению. 38 ветряных мельниц держали. Две из них сейчас в музее, в Костроме.

В этом году исполняется двадцать лет музею который Серафима Ивановна создала при школе. В просторной комнате собрано все, что может хоть что-то сообщить про жизнь Совеги и совеган. На каждой вещи — крупная табличка с именем дарителя. Может быть, и без системы все разложено, но, без сомнения, с любовью.

Еще одна черта, которую я подметил в Серафима Ивановне, присуща одновременно всем здешним обитателям. Я имею в виду равнодушие к религии. Нет, они не атеисты, праздники православные чтят, но особенно не сетуют на то, что красивейший храм нарушили, а еще одну часовню увезли вместе с мельницами в Кострому. Так и говорят: “Пускай люди любуются — нам не жалко!”

Николай Анатольевич

Он — местный, совеганский поэт. Вообще-то Николай Анатольевич Завьялов всю жизнь валил лес, но это так, только по обязанности трудовой. Душа его вечно пребывала в стихах.

— Дак, хожу себе по лесу — вот и выскакивают себе стишата. Они сердцем пишутся-от. Надо дак ходить, наблюдать, отдыхать...

И свои рукописные тетрадки стихов он подписывает приблизительно так: “Стихи-стишата из нового ушата...” Таковых накопилось пять. Николай Анатольевич дома не сочиняет. Дома работы много (на Совеге держат помногу скотины). Сочиняется только на природе. Вот, к примеру, пребывает поэт в ночном, и вдруг будто бы ниоткуда возникает: “...таинств космических дочь, полная снов и идей, тихая теплая ночь лунных пасет лошадей...” Один раз “на ногах” насочинялась целая поэма про историю Совеги, про лихих казаков Разина, про нелегкое их привыкание к земле. Кончается поэма словами: “Жизнь продолжалась. В глубине России среди обширных северных болот, обретший волю, наливался силой непокоренный труженик — народ.”

Кстати, про народ. Не один раз я слышал такое мнение (не в Совеге), что, мол, место это — “шестнадцатая республика”. Своеобразное государство в государстве, живущее по своим законам. Даже завидуют совеганам, что те вдалеке от всего этого развитого идиотизма. А зря. Сами совегане иного мнения. Поэт Завьялов выразил это мнение в стихах: “Россия-Русь и Совега едины в благих стремленьях в вере и в мечте...” Это удивительно, но нигде, как Совеге я не чувствовал себя... гражданином России. Может быть, дело в том, что на расстоянии легче любить? Как бы то ни было, с каждым из четверых парней, которых Совега посылает в армию в нынешнем году (поговорил с каждым!) даже в мыслях не имеет, чтобы отказаться от воинского долга.

Много в стихах мыслей нерадостных. Пускай Николай Анатольевич поэт, по сути, не настоящий, дилетант, но на беды сегодняшней деревни он реагирует с настоящей, неподдельной болью. Особенно мне понравились такие стихи:

“Отскрипели полы половицами,

Ранних почек нарушен устой,

Домовые с печальными лицами

Покидают уют обжитой.

...В потаенном мешке этиленовом

Инородной брехни не боясь,

В подсознаньи, в програмнике геновом

Дремлет вера, как мышь затаясь...”

Не знаю, может, и не грамотно маленько, но — точно сказано.

Марья Евгеньевна

Теперь добавлю ложку дегтя. А то вы подумаете, что я рисую некий потерянный рай земной. Перед нами предстает другая пожилая женщина, Марья Евгеньевна Морозова. Сидит она одна в своей избе и вышивает полотенца (когда от ухода за скотиной освободится). Любит она эти полотенца вышивать. А дети все уехали. В большой мир. Тяжело, конечно, 75-летней женщине одной.

— Не жалко, что дети с Совеги уехали?

— Я дак все в колхозе. Всю жисть. А воспитала семерых. Дак вот, молюся — что уехали! Ростила их — и говорила: не хочу, чтоб оставались! Нельзя мучится на колхозе, пусть на народе живут на царствии небесном...

— Ну, прям так уж и царствие небесное...

— Вот там у вас жистя хорошая, а у нас — что-от?

— И не приезжают, дети-то?

— Сережка только один приезжает, за картошкой; я тогда от-вопрос перед ним поставила: не быть тебе дома — и все! Хорошие были у меня робята. Умные, подчинялися... Грубо, одним словом воспитывала. Тока, дома мало были...

— А если б, Марья Евгеньевна, довелось бы вам второй раз родиться, родились бы здесь?

— Не стала бы в этом худом углу жить. А тут что дак? На шарашку, на пьяную глядеть?

И многие из вас с этой пожилой женщиной согласятся. Особенно, насчет “пьяной шарашки”. Эх, и крепко у нас в деревнях “закладывают за воротник”...

Но разве, в городах — меньше?

Светлана Владиславовна и Владимир Юрьевич

Эта молодая семья типична, за исключением того, что оба — не выпивают. Хотя, их мужеству впору позавидовать. В том смысле, что при нынешнем колхозном запустении трудно не запить. Светлана Владиславовна Морозова, вообще-то, учительницей работает. Но начальную школу в их деревне Токарево закрыли, приходится теперь за пять километров на центральную усадьбу ходить на работу. Жалко, конечно, что закрыли: еще бабушка ее, Александра Александровна в ней учительствовала, а по ее примеру и Светлана Владиславовна с детства только преподавателем и мечтала стать. Так что теперь восьми детишкам школьного возраста из Токарево тоже суждено топать эти пять километров. Да и свои детишки Морозовых — Роман и Виктория — к школьному возрасту приблизились.

Владимиру Юрьевичу еще труднее, чем жене. Его услуги, как механизатора колхозу не очень-то нужны. Работы нет. Выручает умение охотника и рыболова, да собственное хозяйство: бык, корова, свинья, восемь овец и куры. Сынишка, между прочим, все равно мечтает, как и папа, трактористом стать (как, в общем-то, и все деревенские пацаны). А вот дочка — продавщицей. Потому что магазин теперь — единственный островок цивилизации в Токареве.

Ольга Александровна

Есть такая пляска: “совеганкой” называется. Местная, так сказать, достопримечательность. Характеризуется она не столько движениями, сколько особенным наигрышем на гармонике-хромке. Но гармонистов становится все меньше и меньше. Теперь даже на Масленицу, когда решили провести конкурс по “совеганке”, только один претендент на приз (бутылка, естественно) и нашелся.

Конкурс на лучшую лошадиную упряжь получился веселее: как-никак восемь претендентов нашлось, постаравшихся украсить своих лошадок. А что касается доставания приза со столба (догадайтесь с одного раза: какого), то здесь мужики проявили заметную смекалку и коллективную сообразительность. Не будучи способными подняться по скользкой морозной древесине, они выстроили настоящую цирковую пирамиду из пяти (!) человек — и достали-таки ею, родную.

Заканчивалось все, как водится, застольем. Пока взрослые пировали, в уголке, незаметно совсем, маленькая девочка — Оля Завьялова (простите — Ольга Александровна), тихонько перебирала кнопочки на гармошке. Отвлекшись от развеселого шума, я прислушался. А ведь как ладно, красиво получалась у нее мелодия! Тихо, только...

А за окном, почти заметенном сугробом (зима еще и не думала уступать дорогу весне) уже сгустились сумерки. Молодой месяц слегка проглядывал сквозь золотящиеся облака. Девчонка, поглядывая в окно, старательно подбирала мелодию “совеганки”. “Неужели, — мелькнула у меня в голове, — все это когда-то уйдет и цивилизация окончательно и бесповоротно всосется в Совегу, как и во все остальное, что попадается ей на пути?”

Я встряхнул голову и отшвырнул дурные мысли подале. Эх, улетайте прочь бесы всякие, что там будет — время покажет! Просто — веселится будем:

“...Подавайте нам гулянку,

Мы назад не повернем,

Отчубучим совеганку,

Дробанем — дак дробанем!”

Зашугомские толшмяки

- ...Думаю, стоит ли сейчас в лес-то ехать? Сашка вон пьяный, Серега тоже с перепою. Мы там наработаем, дак...

Идем с Геной в гараж. Назвать этот полуразвалившийся сарай “гаражом” можно только если сильно напрячь воображение. Вид трелевочного трактора, который он сейчас должен завести, как, впрочем, и окрестный пейзаж, обильно сдобренный остатками колхозной техники, оптимизма не внушает. Первым делом Гена запускает палку в топливный бак и грязно ругается:

- Вот, ..... стырили. Двадцать литров слили, ..... ну, совести у народу не осталось. Что ж, будем на заправку тащиться. Пара пьяных погоды не делает, надо ехать на делянку.

Зимой бригада механизаторов работает в лесу. Качество леса, который дозволяют рубить, оставляет желать, однако для колхоза это великое подспорье. Геннадий работал механиком, потом переругался с председателем и ушел в простые механизаторы. Председатель и еще бы давил на Гену, но специалистов (да к тому же и непьющих) нет совсем, и ему приходится скрипеть зубами вхолостую.

Трелевочный трактор завелся с трех оборотов и Гена укатил на заправку. Возвращаются мужики из лесу с темнотой. Я направился к их дому, в самом центре села; по пути, у остановки, которая одновременно является “кабинетом” для утренних летучек, меня внимательно проводили глазами мрачные (но бритые) мужики. Так началась мое знакомство с семьей Полетаевых.

Рейсовый автобус из Солигалича последовательно заходит в два разных конца этого “медвежьего угла”, в села Зашугомье и Куземино, а потому в одночасье можно оценить контраст между двумя хозяйствами. Первый колхоз, “Свобода”, - место, где вполне можно снимать кино типа “Мамай прошел”. Второй, “Большевик” - может похвастаться аккуратно дожидающейся весны техникой и образцовой фермой. “Свобода” - худшее хозяйство района, “Большевик” - лучшее.

Причину столь разного положения как хозяйств, так и самих деревень, мне объяснили историческими предпосылками. В Куземино издревле жили простые крестьяне, народ сплоченный и простой. В свое время, когда колхозы разваливались, там не позволили растащить технику, сгруппировались и теперь совершили скачек вперед. А в Зашугомье проживали выходцы с Севера, из Тотьмы, именно потому их прозвали “толшмяками”. Здесь больше торговали, чем трудились на земле, народ был оборотистый - настолько, что про них сложилась поговорка: “там, где толшмяк прошел - там еврею делать нечего”. После революции в Зашугомье создали коммуну, которая за два года себя проела. Колхоз “Свобода” тоже проели, причем, особенно усердствовали председатели, каждый из который урывал себе от “Свободы” особо лакомый кусочек. И вот приехали: в поле весной выйти не на чем, и скоро колхоз начнет проходить процедуру банкротства.

Одна только отрада: в Зашугомье стоит потрясающей красоты церковь Троицы, чем-то похожая на таинственный “Летучий голландец”, затерявшийся в океане. Она горела, целую неделю ее не могли потушить (до ее высот не дотягивались струи брандспойтов), но стати своей не потеряла.

Наталью и Геннадия Полетаевых в селе называю “предпринимателями”, причем, звучит это с некоторым оттенком пренебрежения. Наверное забыли, что в старые времена таковых в Зашугомье было много. На самом деле все отличие Полетаевых от остальных толшмяков состоит в том, что Наталья всего лишь оформила частное предпринимательство - а занимаются Полетаевы тем же, чем и все: личным подворьем. Ну, разве только у них на дворе чуть больше скотины, чем у других. Две коровы и три-четыре теленка на хозяйство здесь - норма, только остальные стараются это не афишировать. У Полетаевых три коровы и десять телят, овцы и птица; официально Наталья именуется “частным предпринимателем по производству сельскохозяйственной продукции”. Она не занимается скупкой или спекуляцией; просто они с мужем выращивают скотину и продают свои мясо, молоко, сметану и прочие молочные продукты. Народ (точнее, ту его часть, которая не желает работать и промышляет воровством солярки из колхозной техники) раздражает то, что Наталья платит налоги - мелочь, даже по местным масштабам, но логика тунеядца проста: “раз платит - значит, что-то не так...”

Из колхоза Наталья ушла в 2000-м. Была она лаборантом на ферме, зарплата мизерная, 200 рублей, и, когда ей предложили перейти в заведующие, она написала заявление об уходе. Дело в том, что заведующая практически весь день проводит на ферме, а к тому времени у Полетаевых уже был большое хозяйство.

- ...Предпринимательство - это чтобы стаж не потерять. Моя подруга тоже его оформила, но потом отошла от этого дела, потому что, кроме социального налога, НДС (это с реализации платится) надо еще и по 150 рублей в месяц платить просто так. Для нее эти деньги оказались непомерными. Мы с Геной двор новый построили, у нас два инкубатора. Я хотя бы на том, что цыплят выращиваю, уже доход стабильный имею. Самое трудное сейчас - это продать то, что вырастил. К нам в село приезжают за мясом какие-то нерусские, мы их “цыганами” называем, но сейчас они предлагают цену за телятину в 33 рубля. А я меньше 50 не продаю; у меня свои клиенты в городе, частники, которые уверены в качестве нашей продукции, да и санаторий, школы, - тоже наше мясо с удовольствием берут. Но тоже проблема: как осень - так все хотят продать в организации. В очередь за три месяца записываемся.

Геннадий пока из колхоза уходить не собирается, и вот, почему. Своим колхоз продет зерно чуть подешевле, да и телят здесь можно взять по льготной цене. Причем продается все это не за деньги, а в счет задолженности по зарплате. А долги колхоза перед работниками уже зашкалили всякие пределы приличия. С дровами вообще получается натуральный “рэкет”: кто не в колхозе - тот дров не получает вообще.

На весь район таких “предпринимателей сельхозпроизводства” всего семеро, причем, по словам Натальи, шестеро из них давненько производят не больше, чем могут проесть сами. Дело прежде всего в том, что заниматься сельским хозяйством в этом неласковом краю не выгодно в принципе. Получается только у тех, кто отдает хозяйству все свое время и все силы. У того же колхоза “Большевик”, к примеру. Продали Полетаевы пять телят - и купили наконец подержанную “восьмерку”; теперь они могут без проблем возить свои продукты в город, расстояние до которого немаленькое - 22 километра. Продали еще телят - дали старшей дочери образование (а нынче оно недешево). Но соседи (с которыми у них в общем-то были неплохие отношения) смотрят уже на них как-то по-другому. Себя Наталья из другого ряда селян не выделяет, ведь другие тоже помногу скотины держат, но в деревне всегда так: у тебя две коровы - нормально, три - ты уже как бы выскочка. А беда деревни сейчас, по мнению Натальи, только в одном:

- Сейчас многие в вино ударились. Молодые парни у нас пьют повально (и брат мой тоже пьет до кошмариков). А, раз пьют, значит им ничего не жалко - ни техники не берегут, ничего... Может, это от безысходности. И вопрос: на что пьют? А я так скажу, что солярку воруют. Больше нечего в колхозе украсть. Я говорю им: “С чего вам колхоз будет денег давать?” И вот, что удивительно: ленивых у нас единицы, даже те, кто пьет, все равно держат скотину. И у брата две коровы и четыре теленка. Не знаю... может, дело в том, что председатели у нас были такие. Один был, чечен, он технику продал, а деньги в карман положил; после него был закодированный пьяница, но он как-то быстро раскодировался. После того местного избрали. Тоже хорошего, когда трезвый. Теперь вот этого... фамилия его Загребин сама за себя говорит...

...Может, действительно какое-то ярмо висит на Зашугомье. Местная школа, которая расположилась аккурат рядом с прекрасной церковью, своим видом светлых чувств не пробуждает. Построили ее в 1935 году, через год она сгорела и ее опять построили на том же месте, и с тех пор ремонта она не знала. Недавно здесь состоялось знаменательное событие: в школе появился компьютер. Подарил его какой-то депутат, но что обидно: года три назад министр образования вроде бы докладывал президенту, что компьютеризация сельских школ завершена. И только недавно в Зашугомье приехал компьютер - и то не от государства, а от частного лица. Естественно, перед выборами. Или это хитрый PR-ход, еще более подчеркивающий лицемерие властей? Но на самом деле детям и учителям все равно - они по любому несказанно рады тому, что цивилизация наконец пришла и сюда.

Председатель Загребин, когда я захотел задать ему вопросы, сначала попытался скрыться, но, когда я его зажал в угол (буквально) он, внимательно проверив мои документы, согласился изложить свое мнение.

Мнение заключалось в том, что Наталья Полетаева предала колхоз, потому что она отказывалась подменять доярок, когда он просил. В обиде он и на Геннадия, за то, что ушел с ответственной работы механика. А скотина их, между тем гуляет на колхозных полях. В общем, председатель Загребин наговорил много нехорошего про Полетаевых и в заключение сказал, что “они не предприниматели, а бездельники”. А так же посетовал: “Не знаю уж... как бы до пенсии дотянуть...”

Тоже, между прочим, точка зрения. Председателя надо понять: каждое 26 число он должен обязательно заплатить за электроэнергию, а то энергетики отключат от света ферму. Техника (та, что еще на ходу), по всем законам физики уже дважды как должна оказаться в металлоломе. А что можно купить, если годовой доход от молока чуть выше полутора миллионов? В общем, наверху сейчас решается вопрос о банкротстве колхоза “Свобода”.

Подменять доярок председатель просил Наталью потому что те регулярно уходят в запой. Уволить пьяниц он не может, так как очереди в колхоз давненько нет. В общем, тупик - и не только в географическом смысле.

Прошлой осенью Наталья не пошла по призыву председателя на зерноток, потому что настало время клюквы - а это живые деньги. Осень она с дочерьми провела на болоте. Вообще без дела Наталья никогда не сидит: если нет занятий по хозяйству, она прядет и вяжет. А недавно у Натальи родилась новая мечта. Они выращивают ранние помидоры и огурцы, но подводят “возвратные” июньские заморозки. Так вот, Полетаевы задумали построить отапливаемую теплицу, чтобы помидоры и огурцы стали еще более ранними и не вымерзали. В конце концов, что бы ни говорили на селе, они зарабатывают своим трудом.

А вот старшая дочь выучилась на бухгалтера и вернулась из города в тоске. После большой и шумной Костромы ей в деревне скучно. Тем более что и с женихами здесь проблемы: те, кто помоложе - уже выпивают. Устроилась в колхозную контору, за мизер, а помогать в семейном подворье ей неинтересно. И младшая дочь, еще школьница, поглядывает на старшую сестру с видимым пониманием...

Счастливый хутор плотника Корюхина

Когда ему исполнилось семьдесят, он, оставив дом в родном селе, вышел в поле - и начал строить свой новый мир. Когда построил, то пригласил в него женщину, с которой они знались еще с детства, но пути их на долгие десятилетия разошлись. Пригласил жить. Навсегда.

- ...Понимаете, я хочу сказать по части сельской жизни. В теперешнее время все привыкли только ныть, а по мне лучше, чем сейчас, не может и быть. Сейчас свобода. Раньше мне Райфо не давало на “шабашку” сходить - надо тебя обязательно обчистить налогами, обложить, - за то, что ты просто хочешь работать. Как было при советах: или не работай - или плати. Будь они неладны, эти коммунисты... отучили мужика работать. А сейчас просят, заставляют, а никто уж работать-то и не хочет. Ходил я как-то к главе района, приглашал: “Приезжай, посмотри, что я за два года здесь сделал, на тех четырех гектарах, что на пай своей матери взял”. Не приехал...

...Представьте себе сам жизненный заворот 72-летнего Сергея Васильевича Корюхина: уже правнуки у него есть, однако он оставляет дом в родном селе Гнездниково, обоснуется хутором в поле, на берегу речки Подокши. Один, без всякой помощи строит дом, двор, заводит много скотины. А потом еще и приводит к себе женщину, свою ровесницу.

Наверное, каждому человеку в жизни дано совершить свою долю ошибок. Даже поговорка такая есть: “Не учите, дайте мне самому совершить свои ошибки!” Жаль только, далеко не всегда понимаешь: то, чем ты сейчас, в данную минуту увлечен - ошибка или звездный час твоей жизни? Осознать ошибку могут многие. И только единицы способны набраться мужества, чтобы ее исправить.

Отец Сережки Корюхина, Василий Иванович был первым председателем колхоза в Гнездникове. Председательство особых льгот не давало, многодетная семья Корюхиных жила бедно, тем не менее, отец вполне мог позволить своим детям в военные годы учиться вместо того, чтобы отправлять, как всех, на сельхозработы. Но ему были стыдно перед людьми, а потому дети председателя трудились наравне со всеми.

Пахали, сеяли, жали Галя они с Сережкой вместе, с десятилетнего возраста. И образование у них одно и тоже - по 4 класса плюс “коридор в большую жизнь”. Плотником Корюхин стал потому что здесь, в глуши, кроме леса и скудной земли ничего нет, и все мужики в деревнях шли по плотничной или лесорубной части. Они дружили, вместе испытали много тягот и маленьких радостей, но, когда пришел возраст, в котором дружба должна либо перерасти во что-то большее, либо пропасть, свою роль сыграла разница в положении. Галина Павловна Смирнова (ее Сергей Васильевич называет второй, настоящей женой) хорошо помнит эту дистанцию:

- Он был жених завидный: гармошка, сапоги хромовые! А я что? Папа у нас умер, босиком ходили, ноги постоянно разбиты в кровь. Сестры выходили замуж, им хотя бы по перине и подушке мама давала, а мне - ничего...

Когда Сережку забирали в армию, в боевую часть не взяли, потому что нашли у него “надсаду” от тяжелых полевых работ, но попал он на службу непростую: строил секретные подземные города в которых должно было коваться ядерное богатство страны. Служил он, кстати, вместе с будущим Галиным мужем, который приходился ему двоюродным братом. Здесь же, в армии его настигла страсть:

- Строили мы на Урале секретный город Златоуст-36 (теперь он называется Трехгорный), и была у нас возможность бегать в самоволки. Дружок у меня был, похвалился он раз, что на станции Катав-Ивановск красивую девку он окрутил. Может, у них ничего и не было, но парень я был отчаянный и увел я от него эту девчонку, Нину... на сорок пять лет. И дружок у меня оказался счастливый, а я... еще когда дослуживал, из-за нее 260 суток ареста “нахватал”! И больше никуда: из-под ареста выхожу - и сразу бегу к жене. Красивая она была - это точно... Делали мы ребят потихоньку, а потом началось все не так. Каждый захотел верховодить...

Что совсем плохо они жили - сказать нельзя. Все-таки двух дочерей и сына произвели на свет Божий. Теща - прачка в больнице, тесть погиб под Харьковом, в общем, едва-едва “зацепились” там, на Урале за комнатку в 9 метров, там и творили детей. Вернуться на родину, в Костромские леса смысла не было, потому как там была та же нищета, только - вдвойне.

Они жили на Урале, потом переезжали в Гнездниково, потом опять на Урал, и в итоге получилось, что по 20 лет провела семья Корюхиных там и тут, и только после ухода не пенсию они окончательно осели в родном селе Сергея Васильевича. Дети же остались жить на Урале.

Судьба Галины Павловны была с одной стороны такой же, но с другой стороны - труднее. Они с мужем Николаем тоже родили троих, но случилось так, что муж скончался, оставив Галину с маленькими детьми:

- Так тяжело было с малыми-то, что я, бывало, молила себе смерти, даже веревку припасла, хотела задавиться. Но с Николаем мы хорошо жили, ладно, ох, как жаль, что клапан у него сердечный закрылся (так врачи сказали). Ну, да ладно, всего натерпелась-то...

Последние годы жизни на Урале Сергей Васильевич был фермером:

- Я сейчас там сына, Борьку, оставил на фермерство. Были у меня там три коровы, восемнадцать свиней, сто куриц, трактор, все прицепы. А Борис, как говорят, уже все это разбазарил... ничего у него не получается. Все, говорят, плохо, курицы даже ни одной не оставил. А я с ним вообще стараюсь не знаться - лодырь! А здесь, в Гнездникове, когда переехали, говорю первой жене: “Давай теленочка возьмем...” Она согласилась. А через две недели я говорю (вижу, что с одним теленком, как с детьми, труднее, нежели с тремя): “Давай, еще возьмем...” А она: “Я к ним не подойду!” Но я взял еще двух телят. И получилось, что один - наш, а два - моих. Нет, с Галей по-другому. С ней я живу шесть месяцев, как с той - шестьдесят лет! И не хотел жить уже, а теперь - хочется!

В общем, однажды, после 70-летнего своего юбилея, Сергей Васильевич вышел из дома (как он понял, навсегда), оставив его первой своей супруге в полное пользование. Вначале он думал построить себе “келейку” в одно окно на огороде, но потом понял, что если уж и начинать - так по-крупному:

- Этот мой дом - десятый по счету, который я построил. Я такой политики держусь, что не хочу за счет государства получать жилплощадь. Это не в нашем характере; да и по-христиански, какой же ты мужик, если не можешь построить дом? Теперь такая энергия у меня, что просто не могу не строиться; одиннадцатый дом буду строить, рядом - для гостей. Приедут Галины внуки - будут у нас отдыхать. Я здесь вначале “разрубился”, убрал еложник - и получился прекрасный выгон. Говорили: “Корюхин с ума сошел! У мужика ничего не выйдет...” Но - вышло. Я двор построил, завел корову, телят (всего-то у меня сейчас пять голов). А Галя переехала ко мне поздней осенью, когда я урожай вырастил.

- Он даже мне не дает доить! Все сам, сам... Пятого ноября он пришел ко мне и говорит: “Поди, погляди, какой дом...” Помолчал - и еще добавляет: “Давай совместим наши жизни”. Я чай поставила, я знаю, что он любит чай, он говорит: “Я пришел не за чаем. Я заболею вот, и не знаю, что со скотиной будет...” Он один все строил, никто из родни помочь ему не пришел. Он им только сказал: “Если дым из трубы не увидите - значит, я помер”; а жена его даже и не знает, где он строится. Я пришла к нему - у него и света нет. Сережа ведь сам столбы поставил, а электрики с него, чтобы свет провести, 18 тысяч потребовали. И все Сережа не успокаивается... Мы ведь почти день в день родились, я 11-го мая, он -12-го... может, и жизнь наша такая была: все маемся. А сейчас он мне все твердит: “Ты мне Богом дана...”

- Ну, та-то со мной вообще не спорила. А эта - крестьянка. Иду доить, она напоминает: “Надо хлебушка дать”. Гале не все равно, она - умница. И жить стало охота! Мы теперь ночами лежим, долго не можем заснуть, и все вспоминаем, как было. В войну, в разлуке... Ведь стыдно сказать: у нас с той женой семнадцать лет ничего не было, я уж думал, что не мужик уже, но с Галей... можем и два раза за ночь! Конечно, Галя мне нравилась и тогда, когда еще в армию не ушел, но хотел я лучшего. Красивее выбрал. Может, Господь меня наказал на сорок пять лет, а теперь простил? Будто второе дыхание открылось!

Недавно Сергей Васильевич купил у односельчанина еще один участок, 8 гектар (колхозный пай). Про цену, которую заплатил, по-крестьянски говорит уклончиво:

- ...А тут кто как договорится. Потому и приходится идти на хитрости, что вся эта бюрократия настолько очумела! А землей никто не хочет заниматься. Вот, наш колхоз развалился, все на паи разделили - и никто на земле работать-то не хочет. Пенсионер почему не хочет? Потому что он получает пенсию; если маленькую - ругает правительство. В магазин иду - мне противно слушать, как они там власть перемалывают. Я ведь всех знаю с малолетства, они и работать-то не хотели, а теперь жалуются, что пенсия маловата. А те, у кого большая пенсия, считают, что и работать-то теперь не надо.

А теперь скажем о тех молодых тунеядцах, которых кормит народ. Это ж какие ряхи приходят на биржу труда! Я так считаю, что безработных в России не может быть вообще, ведь у нас поля зарастают. И вот они каждый месяц, 18 числа, приходят на биржу и подачку получают. Я главе района предлагал: поймать их там 18 числа, посадить в автобус - и ко мне на хутор привезти. Чтоб посмотрели, что здесь 72-летний старик построил.

Есть свое мнение у Корюхина и насчет способов поднять русскую деревню:

- Нужно в первую очередь помочь деревню развалить. Я почему так говорю: начиналось все давно, с 30-тысячников; коренные председатели почему-то не понравились правительству. Отец мой был не член партии (он не верил в коммунизм) и его колхоз гремел. В войну, когда в других колхозах с голоду пухли, на одну “палочку” везде по 200 грамм давали (не хлеба, а “костеры”!), а у нас - по 2 килограмма зерна, два мешка я по осени получал! Сволочи они, загубили генофонд деревни и осталась шелупень... А потому надо развалить - и пусть каждый заберет свои паи. Кто как умеет, так пусть и крутится на земле. У нас некоторые уже ждут, что сюда придут китайцы или вьетнамцы, кому они продадут. Пусть думают, а сильный возьмет пай - и будет работать.

- А восемь гектар для чего взяли?

- Буду увеличивать поголовье. И жену и не случайно взял другую, более совестливую. И Галя мне духовно помогает. Потом у нее сын; он спрашивает: “Зачем тебе пай покупать?” Я говорю: “Поможешь покосить - я тебе теленочка выращу...”

- Помог?

- Пока нет. Так мы только сошлись... А вообще в деревне большинство сейчас живут, как им Ленин сказал: “у нас не должно быть богатых”. Я только начал “духариться”, а люди говорят: “Вот, подыхать скоро, а он землю взял, скотину держит”. А Серега подыхать не собирается. Я хочу жить - на как пиявка, кровь чужую сосать... Главное, сейчас есть свобода, воля. Что еще надо?

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Костромская область.