Рыцари русской твердыни

Это теперь Порхов тих и незаметен, в свое время его оборонное значение было бесценно. Город основал в 1239 году юный новгородский князь Александр Ярославович, позже за победу над шведами получивший прозвище “Невский”. Цель была проста: установить твердыню на границе Новгородского государства.

Порхов выдержал множество осад и его защитники выказали небывалое мужество, даже несмотря на то, что крепость была деревянной и вовсе не грозной на вид. В 1387 году новгородцы на вече приняли решение построить в Порхове каменную крепость. Новое оборонное сооружение, построенное за один сезон воеводой Иваном Федоровичем, не раз оправдало вложенные Новгородской республикой средства и успешно защищало Шелонскую пятину (земли вдоль реки Шелонь, на которой, собственно, Порхов и стоит) и всю Северо-западную Русь. Летописи донесли до нас множество историй осад, но особенно ярка следующая, относящаяся к 1428 году. Дело в том, что литовское войско, ведомое князем Витовтом, при осаде Порхова впервые применило артиллерию.

История была такова. Германский пушечный мастер по имени Николай специально для осады Порхова изготовил гигантскую по тем временам пушку. У нее было собственное имя - “Галка”, а сдвинуть с места устрашающее орудие могли не менее сорока лошадей. Самодовольный (и, по свидетельству современников, излишне хвастливый) мастер Николай самолично зажег запал, и титаническое ядро, снеся с крепостной стены несколько зубцов, задела алтарь Никольской церкви - и перелетела на другую сторону крепости. В церкви, в которой в этот момент служили Литургию, случился переполох, но никто из русских не пострадал, зато ядро влетело в самую гущу литовского войска, нанеся ему значительный урон. Еще более трагичные события случились вокруг пушки. “Галка” сразу же после своего первого выстрела попросту взорвалась и убила множество литовских начальников, в том числе и хвастливого мастера Николая.

Литовцы отступили, правда, порховичи заплатили им откупные в 11 тысяч рублей серебром. С тех пор было еще много осад, но крепость сдалась только однажды, в 1611 году. В России была смута, государство не имело сил, чтобы защитить свои окраины - этим удачно воспользовались шведы. Нашелся предатель, князь Мещерский, который смалодушничал и открыл врагу ворота. Тем самым они в какой-то степени отомстили основателю Порхова Александру Невскому. Через пару лет русские крепость себе вернули.

Много войн было и после этого, но важно другое: крепость, пройдя через всевозможные перипетии, сохранилась почти в первозданном состоянии. Даже годы II Мировой войны, когда немцы, оставляя Порхов, буквально сравняли его с землей, многострадальную крепость они тронуть не посмели. Если бы мы имели цель рассказать об истории Порхова, можно было бы привести немало великих и трагических ее страниц, но нам прежде всего интересен сегодняшний день, точнее, чаяния и надежды порховчан - наших современников.

Рим в свое время спасли гуси, Порхов - свиньи. Еще десять лет назад в городе было очень непростое положение с экономикой, предприятия готовы были остановиться, и администрация всеми силами взялась за сохранение среди дикого капиталистического океана, царящего в России-матушке, “островка социализма”. Этим островком стал совхоз “Шелонский”, занимающийся разведением свиней и производством колбасы. Власти не позволили бандитским либо иным способом приватизировать предприятия, оставили его в муниципальной собственности, со статусом унитарного предприятия, и теперь в совхозе производится треть (!) мяса всей Псковской области и замечательная колбаса. Количество работающих (480) и свиней (24 000) позволяет назвать свинокомплекс с колбасным цехом градообразующим предприятием. Другие предприятия - известковый и сыродельный заводы - по числу работающих отстают от совхоза значительно.

В годы, когда было особенно тяжело, директор Порховского музея Лидия Васильева призадумалась: как помочь землякам выбраться из позорной нищеты и греха уныния? Пили тогда, в середине 90-х, много, мизерные зарплаты - даже бюджетникам - задерживали на полгода и еще больше, в общем, намечался социальный взрыв. Сами-то музейщики - люди немного не от мира сего и, как представители истинной интеллигенции, знали простую истину о том, что не все в этом мире измеряется количеством банковских кредитных билетов. Долгое время музей находится в той самой Никольской церкви, которую повредило ядро из “Галки”, а, когда священникам дали карт-бланш, церковное здание музейщики им отдали и стали строить под музей новое помещение, тоже на территории крепости. Работали исключительно из добрых побуждений, бескорыстно, но жизнь в городе от этого лучше не становилась.

И тогда Лидии Тимофеевне пришла идея. Слоняющихся несчастных и растерянных людей много, они не только портят облик Порхова, но и ухудшают криминогенную обстановку. А что, если... их сможет занять музей? Выход музейщики нашли вот, в чем: развить в Порхове какое-нибудь рукомесло.

Началось все с того, что отец Лидии Тимофеевны в деревеньке Заклинье нашел мастера-берестянщика Ивана Григорьевича Кузьмина, или попросту дядю Ваню. Мастер имел возраст весьма преклонный, зато умел плести из бересты все, что угодно - от чехлов под оселок до туесов и лаптей. Дядю Ваню в свое время, еще при советской власти, так запугали возможными карами за незаконное предпринимательства, что он, как ада, боялся райфинотдела (даже несмотря на то, что таковой уже не существовал). Очень непросто было уговорить мастера, чтобы он начал делиться секретами своего ремесла, но настал день, когда он “оттаял” и вконец поверил в добрые намерения Лидии Тимофеевны. Она вспоминает:

- Это был 96-й год и толпы людей (я не сочиняю!) ходили голодные. Есть у нас в городе Релейный завод, на нем в лучшие времена работали две тысячи человек, а теперь едва ли двести наберется. А здесь получается до гениальности просто: берешь бересту, ивовый прут, траву - все это само, буквально под ногами растет - лишь бы подлиннее, чтобы плести сподручнее было. Мы сказали: “Вы делайте - мы продадим!” Главное было - всколыхнуть, показать, что и на этом можно жить...

Продавать изделия промыслов решили в музее и в выставочном зале. Все-таки крепость притягивает множество туристов из разных концов нашей страны, к тому же под городом находится курорт Хилово с лечебными водами; в общем, сувениры и бытовые предметы из бересты или травы есть, кому покупать. Первой народной мастерицей, постигшей секреты плетения, стала Татьяна Ивановна Васильева. Она уже была на пенсии, когда втянулась в новое для нее дело, но взялась за него с абсолютно юношеской страстью. Собственно, именно она “вытянула” у дяди Вани его секреты. Потом появился Геннадий Михайлович Кедрин, который не только плел из прута корзины, но и умел класть печи. Позже подоспели более молодые кадры: Ирина Константинова, Наталья Мартынова, Анатолий Андреев, Виктор Власов. У всех у них были свои непростые жизненные истории, например, Наталья Михайловна Мартынова когда-то зоотехником, жила в одном из сел района, а, когда там все стало рушиться, перебралась в город и стала просто-напросто спиваться. Выкарабкаться из этой бездны помогло ремесло, в которое втянули ее старшие мастера. Теперь, представьте себе, плетут из травы и прута все четверо детей Натальи Михайловны и семья Мартыновых живет вполне достойно.

Сначала при музее существовал просто “кружок”, а 98-м году в Порхове открылся Дом ремесел. Под него администрация отдала полуразрушенное здание, в котором раньше находилась милиция. За перестройку бывших следственных помещений и камер предварительного заключения мастера взялись дружно и опять-таки движение это было основано на чистом энтузиазме. Очень скоро кроме мастеров по плетению в Доме ремесел появились столяр, ткачиха, кузнец.

И началось полноценное обучение мастерству. Всего рукомеслам выучились 400 порховчан. Спрашивается: зачем? Ведь не все же работают в стенах Дома ремесел... А дело в том, что в последние годы в Порхове появились две артели профессиональных “плетунов”. Это малые предприятия, в которых трудятся несколько десятков мастеров. Заказы на изделия из лозы или травы приходят из больших городов, включая Петербург. В одной из этих артелей, которая называется “Терем”, трудится Наталья Мартынова. В ней плетут не только “малые формы”, но даже и мебель.

Может быть, и не стоило бы рассказывать о порховских ремеслах, тем более что Домов ремесел в России сейчас наплодилось достаточно, но мне до сих пор не дает покоя факт, свидетелем которого я стал. Можно сказать, это проявления какого-то, что ли, благородного духа. Или попросту - доброты человеческой. В общем, дело в том, что порховские мастера взялись помогать самым несчастным из людей, живущих на этом свете.

У Порхова есть еще одна ипостась. В городе и пригородах существует целых три специальных детских учреждения. Первое - интернат для детей с нарушениями речи. Второе - интернат для детей с задержкой психического развития. Третье - психоневрологический интернат. Находится он за городом, в местечке под названием Бельское Устье.

Бывшая помещичья усадьба Бельское Устье и находящаяся по соседству бывшая усадьба Холомки - места удивительные, ведь они в свое время питали (как в духовном, так и в материальном смысле) множество российских гениев. История Бельско-устьинской коммуны художников почти невероятна. Последний владелец Холомков князь Андрей Гагарин после революции, чтобы усадьбу не разграбили, каким-то чудом получил от самого Ленина охранную грамоту. Но в 1920-м году князь умер. Его жена Марья Гагарина, урожденная Оболенская, связалась с Максимом Горьким и знакомыми из петроградского бомонда (она тоже боялась, что все погибнет), и здесь создали коммуну художников и писателей, своеобразный Дворец творчества; здесь жили и творили Добужинский, Радлов, Шагал, Ходасевич, Мандельштам, Зощенко, Замятин и многие другие. По сути Бельское Устье стало филиалом творческого Петрограда. Позже оказалось, что большинство из обитателей творческой коммуны, составивших славу стране, оказались неугодными советским властям, к тому же эти власти припомнили Гагариным, что их сыновья воевали в Белой армии. В общем, “маленький Петроград” разгромили, устроили здесь трудовую коммуну, а, когда весь барский скот сожрали а сам усадьбенный дом по глупости сожгли, создали сначала колхоз, потом детский дом, потом дом престарелых, ну, а после - интернат для детей, имеющих проблемы с психикой. В этом виде он существует и поныне.

Большинство из здешних детей - не только тяжело больные люди, но к тому же они брошены своими родителями. Когда наши мастера оказались здесь впервые, они были в шоке: в интернате обстановка была более чем убогой, кругом была вонища, как в психушке, но, что самое главное, единственным времяпровождением детей было... сидение в углу. Ну, представьте себе: сидит ребенок у стены, глаза его устремлены в одну точку, и он монотонно раскачивается... Ну, разве нормальным его назовешь? А наши герои решили обучить таких детей мастерству плетения! Лидия Тимофеевна так объясняет решение:

- Если взять интернат для детей с нарушениями речи (она как раз напротив нашего выставочного зала), то там у детей много кружков, они постоянно чем-то заняты. А здесь мы увидели, что дети совершенно брошены. Их кормили, клали спать - и все. А какое у них будущее? Только психинтернат для взрослых! В первый раз мы пробились сюда с боем, прочитали лекцию, устроили выставку (для воспитателей). И деточки стали пытаться что-то делать своими руками. Появился спонсор, московский предприниматель, который оплачивает бензин для наших поездок, инструменты. Постепенно, когда некоторые из них научились по-настоящему плести (конечно, не все, а кто способен обучаться), а мы через наш музей стали продавать их произведения, деньги же давать детям, даже взрослые поняли, что это еще не потерянные для общества люди. Сейчас мы уже отобрали девятерых детей, которые после выпуска из интерната будут устроены у опекунов. В Бельском Устье для них будет куплен дом, у них будет свое хозяйство, огород и скотный двор. Так же мы организуем артель, где молодые люди смогут полноценно трудиться, усовершенствовать свое мастерство - или по бересте, или по корзинкам...

Теперь изменился сам интернат. Здесь уютно, все буквально сияет после ремонта. Дети заняты чем-то и с нетерпением ждут каждой среды, когда к ним на целый день приезжают Мастера. Собственно, до сих пор к этим детям больше никто не приезжает.

Дела помог поправить директор интерната Геннадий Филькин. Он смог устроить ремонт, обеспечил чистоту и порядок, но... одновременно поставил препон ворам и тем, кто использовал рабский труд детей-инвалидов в личных хозяйствах. Но Геннадий Михайлович честно признался, что долго он в директорах не пробудет: вышестоящие органы недовольные сотрудники забросали доносами и теперь ему случается принимать по три комиссии на дню. Кому-то видимо, выгодно было держать детишек в положении бессловесных животных... Жаль, но пока ремеслам дети инвалиды обучаются и планов никто не отменял.

Зачем все это нужно порховским мастерам? До просто они хотят, чтобы в мире стало хотя бы одним счастливым человеком больше! Ну, не рыцари ли? Был город Порхов твердыней ратной, теперь он превращается в твердыню духа. Может, высокопарно звучит, но, я уверен, верно. Пообщавшись с этими людьми я, человек, если честно, настроенный пессимистично, понял, что надежда у России еще есть.

Наследство строптивого графа

...Как-то даже издевательски звучит история о том, как во время Второй Мировой лошадей из конного завода №18 эвакуировали в Кировскую область. Постановление тогдашнего советского правительства было простым: любым способом сохранить русскую рысистую породу. Люди и лошади шли по Великой Русской равнине один год и две недели. Животные погибали, люди от болезней и лишений умирали, но несмотря ни на что 17 лошадей в Волышово после оккупации вернулись. Маточное стадо было сохранено. И теперь в родословных нынешних лошадей записаны предки в 8-м и даже 9-м коленах. А это, между прочим, еще дореволюционные времена, то есть эпоха такого непонятного для нас графа Строганова...

Графские чудачества

Все здесь связано с тайной. Дело в том, что последний владелец усадьбы Волышово, граф Сергей Александрович Строганов, не был в своем любимом детище 30 лет, вплоть до своей кончины. Дворец во время непонятного отсутствия графа пустовал, но каждый день все его пятьдесят комнат прибирались, в них сохранялось тепло и уют. Все усадьбенные службы работали, причем, в имении было три управляющих: конной частью руководил англичанин Пейдж, парковой и агрономической - немец Мозерт, строительной и хозяйственной - украинец Пеший. Для каждого из них был выстроен флигель - в стиле их национального духа. Тем не менее в экономическом плане усадьба была убыточной и ее содержание стоило графу немалых денег. Средств у представителя богатейшего русского дворянского рода хватало (доходы приносили уральские заводы), а потому, живя в своей Ницце, Сергей Строганов особо не волновался за положение своего владения. Он был уверен в том, что, приехав в Волышово в любой день, он сразу окунется в привычный для себя уют. Но приезжать он не хотел.

Когда в 1923 году из Франции пришло известие о смерти барина, волышовские бабы, говорят, плакали навзрыд, ползали вокруг дворца на коленях и целовали камни. Странно, ведь большинство из них графа отродясь не видывали, тем более что в самой усадьбе с 1919 года действовал Сельскохозяйственный институт, учрежденный большевиками.

Существует официальная версия, объясняющая поведение графа. С первой своей супругой, Евгенией (урожденной Васильчиковой), они прожили около года и она умерла от чахотки. Якобы после смерти любимой супруги Строганов не хотел бередить воспоминания. Но Евгения была похоронена в другом месте, в имении Выбити, что в Новгородской губернии. Тем более что у графа была в Ницце вторая жена, тоже, говорят, любимая. Детей от обеих жен у графа не было (возможно, бездетность графа - своеобразная плата за темные делишки его предков, поморских купцов Строгановых, бывшими некогда богаче самого царя). А потому не было и прямых наследников. Есть непрямые наследники, и о них мы расскажем чуть позже, пока же приходится констатировать: одна из великолепнейших русских усадеб переживает не просто трудные времена, а настоящий крах.

Лошадь с коровой бодается...

...Маточное отделение в местечке Дорогини, что в одном километре от Волышова, издали похоже на неприступную крепость. Здесь, в этих таинственных стенах, возведенных по прихоти Строгановых, живут кони и люди. И тем, и другим приходится туго.

В год смерти любимого, но непонятного графа на базе конной части имения был создан конный завод, получивший в советском реестре название “Псковский конезавод №18”. Сельхозинститут быстро закрылся после того как студенты и преподаватели сожрали всю барскую скотину и перепортили огороды, а конная часть лихо пошла вверх. Последние годы советской власти вообще были для конезавода “золотым веком”.

В Дорогинях, в отделении жеребцов-производителей, до сих пор живет конь по кличке Бродяга-Я. Никто уже не помнит, сколько ему лет, да этого и не требуется, потому что Бродяга-Я в течение 11 лет был в звании “непобедимого бойца Киевского ипподрома”, и уже в преклонном возрасте бегал наравне с двухлетками. Такие бойцы удостаиваются особенной почести: умереть от старости и быть похороненным на Горке, в пантеоне для великих лошадей. Здесь, на Горке лежат другие жеребцы, составившие славу Волышову: Альтин и Отелло.

Раньше за право испытывать у себя рысаков из Волышова боролись все ипподромы страны, в данный же момент проходят испытания только 6 лошадей здешней селекции - и всего на одном, Тверском ипподроме. Общее поголовье лошадей не превышает 160-ти. Плохо и с продажами: за прошлый год конезавод продал всего 12 племенных лошадей. Плюс еще 20 были проданы на мясо. И это несмотря на то, что цена на племенного рысака не поднимается выше 30 000 рублей. Считай, благородный конь стоит немногим больше обычной коровы. И, надо сказать, Волышовский 18-й завод еще не на последнем месте среди российских конезаводов! Есть и такие, кто живет гораздо хуже.

Еще в 1963 году, когда советское правительство направило в Волышово специально закупленных в Голландии коров особой молочной породы. Начальство руководствовалось тем, что здесь имеется замечательная кормовая база, основы которой были заложены еще графским управляющим - немцем. И теперь эти коровы дают в год не меньше 5900 литров молока, тем самым обеспечивая благосостояние конезаводу. Правда, недавно конезавод стыдливо снял с себя ярлык “Конного завода №18”, и теперь хозяйство скромно именуется СПК “Псковский”. Директор предприятия Виктор Иванов откровенно признается, что лошади для них - хобби. Коровы - истинная работа, предмет обожание и в чем-то религия. За счет коров хозяйство смогло построить новые фермы, закупить технику и вообще эти животные позволяют с оптимизмом глядеть в будущее.

Контора СПК расположена на территории усадьбы, в одном из бывших флигелей управляющих. Ни этот флигель, ни все остальные здания усадьбы не ремонтируются. По сути люди живут и работают среди графских развалин. В лучшие времена конезавод старался подкрашивать фасады и следить за парком. Теперь времена настали такие, что из-за аварийности старых графских конюшен лошадей переселили в другие конюшни. Тоже, между прочим, вновь отстроенные. В неофициальной беседе директор обронил очень, на мой взгляд, важную фразу: “А зачем нам средства вкладывать, если мы здесь на птичьих правах? Даже не арендаторы, а так, недоразумение...” А еще Виктор Егорович вспомнил, как сюда приезжали некие люди, представившиеся потомками Строгановых. Даже карту здешних земель XIX века откуда-то привозили. Им даже вроде бы и предлагали взять усадьбу в аренду. А наследники сказали “Только в собственность...” И гордо уехали на крутых иномарках.

А кто же хозяин в реальности? Большую часть ХХ века им было ГОСУДАРСТВО. У нас в стране получается так: государственное - значит ничье.

Поиски “крыши”

Строгановскому дворцу сначала везло. Даже фашисты при отступлении его не повредили, а ведь в барском доме располагался штаб немецкой 16-й армии. После войны во дворце располагалась сельская школа, но где-то перед самой перестройкой случился обыкновенный русский казус. Задумал в соседнем селе Логовино строить новую школу, с бассейном. Ну, и для разминки построили маленькую временную школу в самом Волышове. Естественно (хотя и звучит это горько), получилось как всегда: стройку учебного гиганта заморозили, волышовкие детишки до сих пор ютятся во времянке, ну, а графский дворец разваливается и растаскивается.

Хорошо еще, нашлись энтузиасты пожелавшие хоть что-то сделать для сохранения архитектурного шедевра. Директор музея из районного центра, города Порхова, Лидия Васильева упросила милицию взять бронзовых грифонов, полтора столетия украшавших парадный вход в графский дворец, под свою опеку. Теперь они украшают вход в районное УВД. Некоторые вещи хранятся в самом музее: дворцовая мебель, чугунные перила, предметы помещичьего быта. Но главное, чего добивалась Лидия Тимофеевна - ставку смотрителя в усадьбе. Даже в сталинские времена в Волышове был садовник, которые не только следил за сохранностью уникального дендропарка, но и не давал шальным людишкам разворовывать все, что плохо лежит.

На месте, в самом Волышове, долгие годы боролась за правду и сохранение красоты простая учительница математики Волышовской школы Антонина Ивановна Антонова. Уже будучи на пенсии, Антонина Ивановна вела при школе краеведческий кружок, в котором дети по крохам собирали факты из истории усадьбы. Взрослые в Волышове заняты коровами - это их способ выжить (что тоже надо уважать). У Антонины Ивановны была надежда на то, что в детей будет заронена искра любви к прекрасному и к истории. Но дети всякий раз вырастали - и... в общем, коровы - это заработок, а усадьба какого-то там графа - место, где можно чем-то поживиться. Попить на графских развалинах пива - шик особенный. Именно поэтому почти все стены в дворцовых комнатах расписаны молодежным “граффити”.

Дошло до того, что Лидия Тимофеевна с детьми написала письмо к Путину с просьбой хотя бы помочь покрыть крышей усадьбенную церковь Всемилостивого Спаса. Ответ - молчание.

В городе Нью-Йорке, между прочим, существует Строгановский фонд, которым управляют отпрыски рода Строгановых. Однажды, уже на памяти Александра, эти господа предлагали дирекции конного завода составить смету на ремонт усадьбенных построек. Но Дирекция ничего не сделала, так как и за смету нужно платить деньги.

Приезжал в Волышово один из “наследников”, американский мультимиллионер Пол Родзянко. Он приходится Строганову каким-то родственником, но сильно не дружит с французской ветвью наследников русских графов, лидером которой является некая Элен Людинсгаузен, дочь Ксении Щербатовой-Строгановой, внучатой племянницы Сергея Строганова. Так вот, поводили, поводили этого Пола по усадьбе, а потом он тихонько попросил одного из местных чиновников отойти в сторонку и стал задавать вопросы про форму собственности, в которой находится усадьба, про адекватность руководства конезавода и областных чиновников. Уехал он недовольным. Бывала здесь в свое время и Элен, тоже человек не бедный, но результат, как и в первом случае, вышел такой же. На сегодняшний день графские отпрыски не отстегнули от своих щедрот ни-ши-ша.

Восхождение на Дно

- ...Не положено. Это режимный объект. А что вы мне свое удостоверение суете, паспорт давайте.

Капитан смотрел на меня как истинный городовой. Рядом сидел прапорщик и поддакивал. Меня только что затащили в милицейскую дежурку и, как положено в наших доблестных органах, “парили”. Мое преступление заключалось в том, что я фотографировал на станции. Название станция имела специфическое: “Дно”.

Итак, я заснимал засиженное голубями название, красующееся не великолепном здании, похожим чем-то на Спасскую башню Кремля, и меня повязали. Раньше, в течение многих лет, я много раз фотографировал на российских станциях и полустанках типичные бытовые сценки, когда местные обитатели пытаются впарить проезжим молодцам и молодицам нехитрый свой товар (дабы иметь средства хоть как-то протянуть до следующего поезда), но факт, что станция - стратегический объект, для меня стал ощутимым впервые. Работники органов были, впрочем, настроены благодушно, тем более что я давно овладел истиной - не вступать в дискуссии с вооруженными людьми - и вскоре меня выпустили на волю со строгим наказанием “не нарушать”. Внутри станции бойко шла мелкая торговля; мельком я приметил прикрепленный к стене крупно напечатанный приказ о запрете мелкой торговли на станциях, и дальше я проследовал с мыслю, что, может быть доблестная полиция наведет порядок и в этой области, а то какое-то получается избранное соблюдение закона. Я вознесся по надземному переходу под небеса, вдохнул воздух свободы (слава Богу, что редко приходится его вздыхать, так как арестовывают не так часто, как могли бы), и замер. Подо мною во всей своей красе лежало Дно.

Уже не станция, а город с одноименным названием.

Первое, что я узнал, на Дне - это то, что “Дно” не склоняется. Я приехал не “на Дно”, в “в Дно”. И уеду (я надеялся, что уеду, так как меня на станции могли задержать и вторично - просто потому что “слишком часто здесь кручусь”) из Дно. Опустившись на грешную землю, я увидел... нет, не грязь и запустение, а чистые и ухоженные улицы и улыбающихся людей. Может быть, они улыбались сегодняшнему солнечному дню...

...Редактор районной газеты “Дновец” Сергей Егоров - истинный патриот родного Дновского края и его знаток. Он мне показал редкий раритет - старинную фотографию, на которой были изображены двое мужчин. Оказалось, это - дновцы, в значительной степени повлиявшие на историю Российской империи. Они остановили в 17-м году царский поезд.

Звали их Алексеем Суворовым и Дмитрием Петровым. Более прославился первый, так как он был машинистом и непосредственным исполнителем подвига. Поезд с императором Николаем (известным в народе по кличке “Кровавый”) рвался к Петрограду. Алексей Суворов отогнал на путь прохождения высочайшего поезда вагоны-“вертушки” (их использовали в качестве балласта) и тем самым преградил царю путь. После некоторых препирательств царский поезд повернул к станции Псков, где вскоре Николай подписал отречение от престола. Если бы не Петров, никто неизвестно, как бы повернулась история.

Через год после подвига Петрова дновцы совершили еще один подвиг: остановили “Дикую дивизию”, ведомую генералом Корниловым, которая была составлена из воинственных кавказских горцев. Правда, на сей раз им помогла Красная гвардия.

Здешняя присказка: “Кому-то в голову пришло назвать местечко это: “Дно” Происхождение “Дна”, как всегда, сокрыто туманом. Существует множество версий, самая экзотическая из которых говорит о том, что здесь когда-то было дно моря. Любая часть земной суши хотя бы однажды побывала морским дном - настолько изменчива наша планета, не случайно ее нарекли женским именем. Дно - среднего рода, и, как уже говорилось, несклоняемое. Точнее, не дозволяющее себя склонять (склонение звучит здесь как оскорбление). Более реальная версия такова. Еще в древности, в Новгородских писцовых книгах упоминались селения Дно Большее и Донце Меньшее. Названы они были так скорее всего потому что находились в болотистой местности. В 1550 году эти деревни опустели из-за свирепствующей в те годы эпидемии чумы, и на долгие годы места здешние остались безжизненными. Но к концу XIX века Дно значилось как большое село. В 1897 году через Дно прошла железная дорога, само поселение стало крупной узловой станцией, обеспечивающей движение в четырех направлениях (на Питер, на Москву, на Одессу и на Ригу), и “железный конь” (то бишь паровоз и пришедший ему на смену тепловоз) на долгие годы стал истинным божеством города Дно. Паровоз стоит и на станции - как памятник. Рискуя свободой, я его исподтишка сфотографировал и теперь готов покаяться в страшном преступлении.

Пускай железная дорога здесь до сих пор не электрифицирована, зато в той или иной степени с железной дорогой связана чуть не половина 10-тысячного населения города Дно. В одном только локомотивном депо трудится больше тысячи человек (надеюсь, данные эти - не государственная тайна). Еще к тому же в городе работают абразивный завод и завод, на котором штампуют сковородки и чайники. В общем, люди заняты, можно сказать, обеспечены, и оттого спокойны.

Я встречал здесь и бичей, и бомжей - примерно в том же количестве, что и в любом другом месте (за исключением московских вокзалов, где их - пруд пруди), но есть в этом маленьком городке такие заведения, как компьютерный салон и фотоцентр, трактир, ресторан, а так же многочисленные культурные учреждения. Город выглядит обновленным еще и потому, что во время II Мировой войны он был почти три года под оккупацией, служил опорным пунктом немецкой армии и в итоге был полностью разрушен по ударами нашей авиации. Кстати, редактор газеты “Дновец” гордится тем, что во времена фашистского ига газета ни на один день не прекращала выпуск - печаталась она в подполье.

В русской литературе Дно отмечалось нечасто, разве только в стихотворении Самуила Маршака “Дама сдавала багаж...” Там есть строки:

“Хватились на станции Дно -

Потеряно место одно:

Корзина, картина, картонка...

Товарищи, где собачонка?!”

На самом деле Дно - станция мирная, воровства здесь мало, а живут этим недобрым промыслом исключительно заезжие гастролеры. Вообще дновцы не всегда жили так сносно, как сейчас. Были времена, когда на железной дороге платили крохи, и тогда выручало... болото. Не случайно ведь Дно окружено болотиной, а в болоте растет клюква. Так вот дновцы собирали эту клюкву, садились в поезд “Ленинград-Одесса” и ехали к Черному морю торговать дарами своего Дна - прямо на одесском Привозе. Теперь, из-за границ и дюже злых таможенников этот промысел умер.

Об этом мне рассказал другой дновец, Игорь Николаевич Фадеев. Вообще-то они с супругой Людмилой Петровной - учителя (правда теперь они на пенсии), но прославился Игорь Николаевич прежде всего как поэт, воспевший родное Дно. У него есть такие строчки:

И нам родное Донышко милее во сто крат,

Оно как ясно солнышко в осенний листопад.

Пройду по светлым улицам, увижу не в кино,

Как земляки любуются прекрасным нашим Дно!

Игорь Николаевич всю свою жизнь преподавал русский язык и литературу и одновременно выступал в газете “Дновец” в качестве “рабоче-крестьянского корреспондента”. И лишь недавно он понял, что на самом деле он писал не статьи, а очерки о жизни. Стихи он сочинял чуть не с детства, но по-настоящему у него “пошло” когда одна из его дочерей, Ольга, вышла в люди. Однажды Ольга Фадеева уехала покорять Северную столицу и у нее получилось. Теперь она - знаменитая на всю страну исполнительница романсов. Поет Ольга и романсы на стихи отца; только Игорь Николаевич подписывается по своими стихами псевдонимом: “Игорь Донщиков”. Вторая дочь Фадеевых живет здесь, в Дно, и именно ее муж держит в городке компьютерный салон. Признается, кстати, что дела в компьютерном дновском бизнесе идут не так и хорошо, как хотелось бы.

Вообще, по мнению Игоря Николаевича, положение, при котором жизнь города зависит от железной дороги, незавидно. Станет дорога плохо жить - город запросто пойдет на дно (экономическое). Заработал вроде бы абразивный завод, а на днях несколько его знакомых с него уволились, говорят, абразивные круги перестали пользоваться спросом. Хотя в Дно сейчас не работает лишь тот, кто не хочет, положение у города шаткое.

Больше всего пищи дает станция. По сути станция - перекресток миров, ведь здесь протекают потоки из Азии в Европу, с Севера ни Юг. И человеческие судьбы тоже пересекаются. У Игоря Николаевича есть много своеобразных рассказов-наблюдений, основанных на реальных встречах.

Есть, например, такое наблюдение, о встрече с беспризорным мальчиком, на какое-то время задержавшимся в Дно. Он жил в палатке из картонных коробок и Игорь Николаевич набрел на него случайно:

“-...Из Москвы я, дядечка, слыхал про такой город? А здеся потому что дал зарок земной шар пешком пройти.

- Да ты, парень, Васко де Гама!

- Не обзывайся, никакой я не Васька, Егором меня кличут.

- Учишься ли где?

- А то как же! Все московские подвалы прошел. Образование высшее, с телебашню... Вот вырасту - в солдаты пойду. В десант.

- Это еще зачем?

- Солдата все боятся. Он молодого и старого отлупит. Он стрелять умеет...

- Не возьмут тебя в армию. Дистрофик ты.

- Это мы еще поглядим, кто кого в сортире утопит!

Я смотрел на Егора. Его личико с рыжими конопушками не было ни злым, ни добрым. Оно было равнодушным, но затаенно улыбалось каким-то своим мыслям...”

...А напоследок я зашел в дновский Дом творчества юных, где репетировали детишки из хореографического ансамбля, руководимого Татьяной Пулит. Детишки старались, пыхтели, но видно было, что получают они от танца истинное наслаждение.

И я понял, что Дно - это еще далеко не бездна.

Солнце над Ясно

- ...Понимаете... у нас дети из тех семей, которые большей частью пьют. Поэтому и надо за ними следить; если ребеночек в школу не пришел - значит, что-то случилось. Вот, даже кочегары: если их не будешь “сторожить” - они совсем распустятся. И с ребятами, ясное дело, такая же картина...

Елена Владимировна Иванова, директор Ясенской основной школы, приходит на работу первая. Смотрит, натоплено ли, чисто ли. Встречает всех детей, которых, впрочем, сейчас немного - пятнадцать. Школа малокомплектная и двух классов в ней нет вообще. А посему над школой постоянно висит “дамоклов меч” сокращения.

До районного центра 18 километров, расстояние, можно сказать критическое. Если детям ездить учиться в городскую школу - то им придется в городе снимать квартиру. На рейсовом автобусе не на катаешься, так как он ходят в Ясно дважды... нет не в день и даже не в неделю. Дважды в месяц!

В Ясно каждый - даже самый опустившийся пьяница - знает: школу закроют - деревне конец. Ведь в сущности здесь ничего не осталось. Разве только клуб, но его вид не внушает оптимизма, а потому все культурные мероприятия проводятся в школе. Школа смотрится как маленькая жемчужина, здесь все сияет чистотой, здесь уютно и тепло. За теплом, кроме Елены Владимировны, слит ее муж Юрий, с недавних пор работающий здесь кочегаром. Долгое время он трудился в здешнем колхозе “Память Ильича” шофером. Ушел по причине того, что колхоз дошел до ручки. Елена Владимировна довольна вдвойне: во-первых “своему” доверяет (другие кочегары вовсе не заботятся о том, чтобы было тепло), а во-вторых она надеется, что супруг наконец избавится от пагубной привычки, столь широко охватившей Ясно.

- Да... А молодежь - в большинстве неблагополучные семьи, где один или сразу двое родителей выпивают. И выпивают изрядно. С некоторыми родителями, ясное дело, приходится воевать, добиваемся, чтобы дети школу посещали. И кое-чего мы до бились : на родительские собрания почти все приходят. И еще мы можем гордиться, что наши дети - отзывчивые, добрые, трудолюбивые. И у нас учительский коллектив хороший; ведутся все предметы...

С колхозом вышла такая петрушка. С момента смены ориентации страны с социалистической на рыночную, здесь промелькнула дюжина председателей. И ни одного настоящего хозяина - кто бы думал не только о том, как набить свою мошну - не нашлось. И дошли теперь до того, что на 30 оставшихся колхозников осталось все-то 51 корова. Думаете, все жители Ясно пали духом? Ничего подобного!

- ...У нас люди скотиной живут. Держат по две, три, и даже по шесть коров. А одна семья, Ивановых (здесь половина - Ивановы), целых десять коров держат! Наша учительница математики, Елена Викторовна Кучерова, трех коров держит. У нас в семье одна корова: можно бы и побольше, ведь они живые деньги дают, да много времени школа отнимает. Мы всей деревней доплачиваем колхозу - и он наше молоко в город на сырзавод отвозит. Тем и живем...

Елена Владимировна родом из другой деревни - Шмойлово, того же, Порховского района. Сюда она распределилась после института, так как в Ясно нужен был учитель физики. Вышла замуж на местного парня, молодой семье сразу дали квартиру, так как колхоз был небедный, на фермах его содержалось больше тысячи коров. Никто и предположить не мог, что все так обернется. Кстати, и в родной деревне Елены Владимировны примерно такое же положение, хотя Шмойлово, в отличие от Ясно, стоит не в глуши, на трассе.

В прошлом году в школе открылся музей истории родного края. Материалы пришлось собирать по крупицам, так как местные жители в свое время даже разломали местную святыню - древнюю Никольскую церковь. Здесь вообще почему-то не принято было хранить предания или хотя бы передавать детям хоть какие-то исторические детали. Елена Владимировна показала мне на кладбище гигантский каменный крест, единственное, что осталось от Ясенского погоста, известного еще с XIII века. Крест повален на землю и, чтобы его увидеть, пришлось разгребать снег. Рядом с погостом некогда стояла крепость Кошкин городок, построенная древними славянами, дабы защищать подступы к Новгородской республике. Теперь от этой крепости остался лишь голый холм и название. Кроме названия старожилы ничего сообщить об этой крепости не могли.

Есть в музее раздел, посвященный старому директору школы Михаилу Михайловичу Михайлову, ветерану войны, который 20 лет возглавлял школу и поддерживал в ней идеальный порядок. С него-то и берет пример Елена Владимировна.

Название деревни местные жители связывают с высоченным ясенем, который якобы когда-то рос в самом центре Ясно, но вряд ли этот ясень существовал еще в XIII веке, поэтому с происхождением столь радостного имени не ясно еще ничего. Рядом находится еще одна деревенька, которая называется Быстро. Но с Быстро как раз все ясно: от нее к городу Порхову шла хорошая дорога, мощеная камнем, по которой в свое время конные экипажи летали стрелой. Дорога эта дожила до наших дней и до сих пор остается единственной артерией, связывающей Ясно и Быстро с большим миром. Здесь всегда был тупик, или, как принято здесь говорить, “аппендикс”.

В Ясенской волости сейчас живет 325 человек, и, по подсчетам Елены Николаевны, ближайшие несколько лет число учеников ниже числа “15” не опустится. Пускай в прошлом году в волости умерло 12 человек, но и родилось 4 ребенка, а значит, на Ясно ставить крест рановато. Да многие пьют, но некоторые из них собрали волю в кулак - и бросили; люди приноровились жить натуральным хозяйством, крестьянским трудом. А такой труд все-таки дисциплинирует. Жизнь неважная - но все-таки это жизнь. Плохо, конечно, что учителя (а их в Ясенской школе - 7 человек) идут из школы к своей скотине, к хозяйству. Но они знают, что так живет большая часть одноэтажной России - и ни на что не сетуют.

Елене Владимировне не один раз предлагали пойти на повышение - переехать в более перспективное место, где и учеников побольше, и с экономикой постабильнее. Всякий раз она отказывалась:

- Мне жалко школу. Чтобы здесь все привести в порядок, сколько нужно было и физических, и нервных затрат... Я уеду - а кто сюда приедет? Ясное дело, никого не заманишь... И еще: я уйду - и некому буде информатику вести. Есть еще одна сторона... Я и сама хотела уехать по семейным обстоятельствам. Пьянки эти бесконечные надоели. Но не решилась. Все надеюсь, что лучше станет. Мы живем, пока есть школа...

Дочь Елены Николаевны, Аня, учится в 9 классе. Так получилось, что почти все годы учебы она была в классе единственным учеником. После выпуска из родной школы получать среднее образование она будет в Порхове. Жить ей придется на квартире. Недавно Аня заявила маме: “Та же, как ты, стану учительницей - и приеду к тебе в школу работать!” Приятно такое слушать родителям, тем более дочь знает, что значит быть директором бедной малокомплектной сельской школы. Только бы после того, как вдохнет воздуха большого города (если поступит в Университет), не передумала...

Елена Владимировна подсчитала: образование одного ученика в городской школе обходится в два разе дешевле, чем в сельской. Важным чиновникам эта диспропорция явно не нравится и они рано или поздно пойдут на российскую деревню в очередную атаку. Над Ясно сгущаются тучи. Ясно готовится к оборонительным действиям...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Псковская область.