Апельсиновый город

Простой русский город Раненбург... Да, да: столь “подходящее” для Среднерусской равнины имя город получил еще три столетия назад, и только в середине прошлого века его переименовали в Чаплыгин, в честь ученого-аэродинамика С.А. Чаплыгина, местного уроженца. Историческое имя теперь носит только железнодорожная станция, но жители этого маленького городка до сих пор называют себя раненбуржцами. Для меня этот город, в котором я уже бывал, оставался загадкой: центр отдаленного района, со слабой экономикой, совершенно неразвитым туризмом, вдруг, год от года становится все прекрасней и чище. Из развалин возрождаются храмы, появляются фонтаны, скверы, укрепляются осыпающиеся берега рек Становая и Ягодная Рясы. И лишь теперь я понял, в чем здесь дело. Точнее, в ком: в людях, раненбуржцах...

Для русского простонародного языка “Ораниенбург” - практически непроизносимое слово, поэтому в обыденной речи его называли Амбур или Рамбур. Официально же утвердилось название Раненбург. Апельсинов здесь выращивать не научились, зато достигли прогресса в кое-чем другом. Например, здешняя земля рождает много... патриотов родного края. Казалось бы, разве “сваришь из этого кашу”? Оказывается, сваришь - да еще наваристую...

Строитель

Вначале был урок... постижения храма. Юрий Александрович Завьялкин, бригадир, подвел меня под главный купол Никольского собора и заставил поднять правую руку так, чтобы ладонь была развернута кверху. Завьялкин и сам показал, как это делается. Главное - точно определить середину. Потом нужно слегка водить ладонью до того момента, пока ты не почувствуешь... прохладу:

- Так, так... чувствуешь? Вот, теперь, если еще постоишь, ты ощутишь, будто через тебя “протекают токи”. Но это не сейчас: такое надо в одиночестве постигать, в сосредоточении. Предки-то наши не дураками были! Они тысячелетиями из множества архитектурных форм отбирали такие, чтоб энергия собиралась. Еще со времен пирамид. И место выбирали не “абы где”...

В Чаплыгине трудится семейная бригада реставраторов. Правда, на самом деле состоит она из двух семей. Помимо бригадира, на реставрации трудятся его жена, Любовь Дмитриевна, их сын Александр, дочь Оксана, зять Алексей Бронников. Вторая семья, Кузнецовых, состоит из старшего, Константина Александровича, и его сыновей Вячеслава и Александра. Всего - восемь человек.

Главенство Завьялкина относительно. Значительная часть “браздов” все-таки в руках у его супруги, которую все запросто зовут “тетей Любой”. Любовь Дмитриевна довольно долго противилась общению с прессой, аргументируя примерно так: “А чего тут про нас писать-то? Про разных коммерсантов пиши, у них деньги большие...”

В работе бригады есть две отличительные особенности. Первая: непревзойденное качество. Вторая: способность воссоздать былой облик памятника без чертежей и проектов. По старым фотографиям и “по наитию”. Иначе из тех жалких развалин, в которые превратили храмы десятилетия забвения, вообще трудно что-то “вылепить”. У Юрия Александровича есть целая коллекция фотографий 5, 10 и 20-летней давности, на которых руины, руины, руины... И другие фото, по которым можно проследить, как руины эти, подобно птице Феникс, постепенно обретают прекрасные формы. Храм Николая чудотворца у них четвертый. Работы на нем, в самом разгаре, но другое творение, Троицкий собор, может явить себя в полной своей красе. Троицкий Собор - архитектурная доминанта города. Имея высоту 54 метра по куполу и 74 по колокольне, он буквально парит над Раненбургом-Чаплыгиным, и видно его за много километров. Двухэтажный, с пятью главами, он будто устремлен ввысь и все, что творится под этим великолепием (рядом расположился городской рынок), кажется таким ничтожным...

Первым их “детищем” довелось стать другому храму - Вознесенской церкви. Именно детищем: Юрий Александрович каждый храм ими восстановленный, называет своим ребенком: “Да, это дети наши... Люблю я храмы, вот отними у меня это - душа опустеет...” Вознесенскую церковь начали в 82-м, еще в те времена, когда о православном возрождении даже и не подозревали. Тогдашним коммунистическим властям захотелось разместить здесь краеведческий музей (он и поныне находится здесь). Когда они приступили к последнему этапу, покраске, впервые их посетило... чудо. Над храмов вдруг возник светящийся ореол и стоял в течение получаса (тетя Люба называет это явление: “ареон”). С того момента они поняли, работа по церкви - занятие мистическое. Особенно понимаешь свою шаткость в этом мире, когда лезешь по лесам на верхотуру. Леса ходят ходуном, доски прогибаются, ну, думаешь, наверное этих-то людей Господь хранить должен! Завьялкин будто читает мою мысль:

- Ты думаешь, я не бился? Сколько раз! И с лесов срывался на хрен... сто раз. Череп весь разбит, на левом боку уже пятнадцать лет не сплю, ну, ты представь, если мы всю жизнь с этим связаны... Но все равно, если и расшибался - то не так и сильно. Говорят, что, кто на храмах от души работает, тот не расшибется. Бог ведет...

- Специализация в вашей бригаде есть?

- У нас “все по всем”! Каждый может быть и каменщиком, и плотником, и штукатуром, и жестянщиком. Только, купола у нас Славка и Сашка мой делают, а остальное - все вместе.

- У старых мастеров есть такие секреты, которые вы еще не разгадали?

- Я что-то таких не знаю. Делали они, конечно, на совесть, но кирпич иногда у них был - “сырец” - незакаленный. Вот, и рассыпается сейчас. Мы старых мастеров часто вспоминаем, свечки за них ставим. На храме только так можно работать... Я считаю, как ты, к примеру, в журнале своем пишешь, так и там, наверху, про нас все пишется. В старину говорили: под Богом ходим...

Ну, Бог, конечно, Богом, однако в городе реализуется весьма необычная идея. Вообще-то об устроении храмов должны заботиться священники, здесь же за дело взялась районная администрация. Власти не только содержат бригаду (реставраторы “сидят” на окладе, пусть и небольшом, но одинаковым для всех), но и находит средства на строительные материалы, стоящие сегодня слишком недешево. Других городов с такой политикой я пока не знаю. Город свой Завьялкин любит, но говорит про него с оттенком горечи:

- У на город не особенно “сипанистый” - Так он на свой манер произносит слово “симпатичный”, кстати, чтобы вы не подумали, что я идеальный образ с человека рисую, добавлю, что Юрий Александрович частенько в разговоре вставляет приговорку: “на хрен...”. В выражениях мастер частенько не стесняется. - Средний у нас русский городок, и, как везде, у нас хватает и хороших, и плохих людей. Если правду сказать, сто лет назад у нас было красивее. Были крепость, монастырь. И еще помню, стояли мельницы ветряные, я сам на них молоть возил. От монастыря почти ничего не осталось. Да, и народ у нас такой... неаккуратный. Только фонтан сделали - руку русалке на хрен оторвали. Эх, если б все понимали красоту-то!..

Фабрикант

Юрий Алексеевич Теляков, пожалуй, главный оригинал в городе. И не только: он директор самого большого городского предприятия, Крахмального завода. Казалось бы, предприятию, завязанному на агропром, уже по сути положено только лишь бороться за выживание, однако интересы Телякова простерлись гораздо шире. Хотя, кое-что можно увидеть и на самом заводе. Например, плакат “Мы придем к победе капиталистического труда”, на котором изображены профили самых уважаемых работников. Или доска капиталистического соревнования. И, естественно, галерея портретов победителей оного. Наглядной агитацией а так же паровозом украшена слобода Лучки, поселок при заводе, где, кстати, директор и родился. В городе за счет завода сделаны более серьезные вещи, например, великолепные кованые ворота в Школе Радости.

Вообще, Школа Радости - история отдельная. В стране долго кричали о том, что детишек надо грамотно готовить к школе, чтобы они шли туда с удовольствием. В сущности, это школа для шестилеток, причем, учатся там все дети города, совершенно бесплатно - включая трехразовое питание. Нигде в России такого нет, в маленьком Чаплыгине - есть. Одна только беда: если раньше всех детей сюда взять не могли, то теперь в классах полно свободных мест - всего на сегодняшний день в городе и ближних селах набралось 118 шестилетних детишек. Рождаемость, как это ни горько, падает, а смертность растет. Как, собственно, и во всей державе...

У директора Крахзавода составлена книга размером в энциклопедический том, и там собраны сведения, что на месте города русские люди жили еще 900 лет назад. Или о том, что Чаплыгин много раз менял свое название, например, во время 1-й Мировой из патриотических соображений его назвали Боголюбовым. Прошлой осень произошло неприятное для завода событие: значительно упала рыночная цена на крахмал. Значит, жить заводчане (завод - открытое акционерное общество, и ни у кого нет контрольного пакета, а посему предприятие находится в коллективной собственности) заводчане вынуждены существовать на грани выживания.

Про “наглядную агитацию” Юрий Алексеевич рассказать не любит: “Все это сделано ради юмора, чтобы каким-то образом влить на настроение людей, пусть они ценят свой дом, круг своих друзей, семью... ведь это и есть Родина...”

Гораздо с большим жаром директор говорит про то, чем он, собственно, всю жизнь и занимается. Телякову по-настоящему обидно, что до революции Россия являлась мировым лидером в производстве крахмала, а теперь весь годовой выпуск страны сравним с объемом выпуска одного западного предприятия:

- Наша отрасль на Западе очень прибыльна. В одной только Америке выпускается 50 миллионов тонн крахмала, а у нас (на всю страну!) чуть больше 200 тысяч. Смеялись когда-то над Хрущевым, что он якобы хотел кукурузу насадить. А он просто съездил в Штаты и там узнал что такое кукурузный крахмал. Ведь до сих пор бюджет одного нормального западного крахмального консорциума сопоставим с всем бюджетом России! Ну, и, сами понимаете, Запад Хрущеву этого не дал...

У Телякова, кроме издания книги, много планов. Но, поскольку он не из тех людей, которые любят хвалиться как сделанным, так и задуманным, все это осталось за кадром. Несмотря на то, что у Раненбурга и Петербурга (по официальной версии) общий год рождения и общий родитель, разница между финансовыми возможностями обоих примерно такая же, как, например, между Бельгией (крахмальной твердыней Европы) и какой-нибудь Сьерра-Леоне.

Чудозвоны

…Как много в этом удивительном звуке: "Зво-н-н-н-н…" Прям как буддистское "Ом-м-м-м..." На одном дыхании, задумчиво и уносяще в нирвану. Что? Нирвана, говорите, есть пустота? В какой-то степени это так... И почему мы падки на всю эту восточную хрень? Ах, наши православные батюшки не всегда нравятся - в особенности, животами широкими ха… простите, ликами? А вы видели статую Будды, ушедшего в нирвану? В частности, его мамон...

Есть такая станция Раненбург. Переводится, говорят, как "апельсиновый город". Согласно официальной легенде, в Петровские времена завязла в местной грязи повозка с апельсинами, перевернулась - и заморские фрукты стали достоянием аборигенов. Когда дружбан детства Петра Алексеевича Сашка Меньшиков задумал здесь строить личное имение (точнее, свой маленький каганат), лучше выдумать не мог как обозвать личные владения на немецкий лад. Ежели есть град Петербург, значит, уместно основать Александрбу... Стоп! В империи вертикаль власти, никто не смеет считать себя равным национальному лидеру! Да: пусть будет "апельсиновый город". И политкорректно и во вкусе вождя, то есть, не по-нашему. На европейскую дорогу – марш!

На Руси немало сказаний о грязи, ставшей причиной того или иного значимого события. Есть, к примеру, городок Грязовец, который якобы так назван был потому что здесь императрица Екатерина Великая в луже утонула. Я не верю в подобные сказки. Если почитать отчеты иноземцев о путешествиях по России, случившиеся в разные эпохи, встретишь лишь похвальбу дорог да комплименты профессионалам дороги – ямщикам да станционным смотрителям. Главное – чтобы у тебя имелась т.н. «подорожная», бумага, действовавшая наподобие современных голубых мигалок и крякалок. Злобный педик и ненавистник всего русского Астольф де Кюстин - и тот отмечал отменное качество почтовых трактов. Цари, мне думается, по другим не ездили...

Но, собственно, легенды создает народ, а супротив народа не попрешь уже хотя бы потому что он прав не по факту, а по сути. Есть на Руси две беды – принимайте их, они родные. Дороги делают дураки? Ой, как раз очень умные люди, ведь таки-и-и-ие состояния себе сколачивают! Если не прищучат и не посодют… Дураки-то, пожалуй, украшают наш мир, а некоторым мы поклоняемся, почитая за блаженных Бога ради. А кто главный герой русских сказок и вечный победитель? Нет, не Бабка-Ёжка (хотя и она тоже), а все же Ванька. Или Емеля. А вот дороги… они-то как раз устрашают облик России. Но сейчас, не тогда, при царизме…

При советах городок Раненбург переименовали в Чаплыгин, в честь прогрессивного ученого. Приятно, что не в Троцкий или какой-нибудь Ежов. А вот у станции историческое имя не отняли, посчитав его, видимо, политкорректным. Замечу, что ныне дороги в Чаплыгинском районе вполне сносны. А город – он вообще прекрасен, даже в чем-то гламурен.

В "Звон" меня отвез сам глава Чаплыгинского района, мужик добрый и деловитый. Именно глава сделал Чаплыгинский район гламурным. Глава в дороге ругался всякими словами и вообще о звончанах отзывался как-то грубо. И о корреспондентах глава тоже говорил нелестно, называя их «журналюгами, бл…» Впрочем, получалось у главы это незлобиво и как-то даже ласково. Перед поездкой хватанули грамм по триста – и настроение стало душевное. Остановились в пути, добавили еще по сто… Может, и про «Звон» глава лишнего напел?

«Звон» - это сельскохозяйственное товарищество, недавно построенный поселок. Начиналось все с этим «Звоном» как красивая библейская история, а заканчивается пошлым и чисто русским скандалом. Вы только вдумайтесь: русские люди из ближнего зарубежья, городская интеллигенция, задумали переселиться в российскую глубинку, так сказать, припасть к историческим корням, и начать возделывать землю предков. И переселились, и возделывали. Однако хотели как лучше, а вышло...

В Чаплыгине я узнал, что товарищество “Звон” уже развалилось, люди брошены, а его председательша сбежала в Москву. На месте выяснилось, что сведения были, мягко говоря, преувеличены. Не в целом, а в некоторых аспектах. Но правдой оказалось главное: землю “Звон” возделывать действительно перестал. Этой весной поля не познали семени, зато их по полной программе поимел бурьян.

Переселенцы построили свой поселок в чистом поле, невдалеке от села Крутое. Коттеджи самого разного “покроя” - от скромных домиков до вполне приличных трехэтажных особнячков, явно не затерявшимся бы в какой-нибудь рублевской Жуковке. Впрочем, последних насчитывается всего два. Один из них выделялся ярко-синей новенькой крышей и следовало предположить, что именно в нем проживает председательша. Оказалось, это не так - председатель живет в другом доме, под зеленой крышей, правда, тоже трехэтажном. Оглянувшись вокруг, я приметил, что многие из домов брошены на разных стадиях строительства.

Глава района, еще пару раз смачно выразившись «трехэтажным» матом по поводу трехэтажных хором, уехал. Председательшу по имени Капитолина Степановна я нашел на огороде, она вместе с мужем и внучкой сажала морковку. Откровенно говоря, я не знал, как она встретит журналиста и был готов ко всему. Тем не менее, Капитолина Степановна, женщина по-русски крупная, нескладная и статная (как те каменные бабы, что ставили половцы в степях), изобразила добродушие, отвела в дом и даже напоила чаем. Вообще председательша, производила приятное впечатление и вполне была расположена к общению. Правда, между делом обронила, что как-то судилась с одним журналом, который назвал ее то ли “салтычихой” то ли “царицей”. История, которую она поведала, в общем-то, драматична.

Началось все, когда в России приняли Закон о гражданстве. Супруги Шкуренко - интеллигенты, жили они в большом городе Ташкенте, и в общем-то не скажешь, что работа и жизнь их не удовлетворяли, к тому же Капитолина Степановна преподавала в ПТУ и была не на последних ролях. Тем не менее Капитолина Степановна никогда не забывала, что она - потомок кубанских казаков. Началось все с российских газет, в которых начали публиковать письма тех жителей Среднеазиатских республик, которые хотели бы вернуться на историческую Родину. Она сама написала в газету - и вскоре оттуда прислали несколько адресов русских ташкентцев, которые желали бы переселиться в Россию, только не знали, как это сделать в реальности.

И Капитолина Степановна стала собирать анкеты таких семей. Встречала она их везде, где можно, даже на русском кладбище Ташкента, и вскоре число анкет превысило 4 тысячи. Назначили встречу в своем доме (у них был частный дом) и никак не ожидали, что сразу соберутся аж 300 человек. Председательша и теперь вспоминает те дни со слезами, потому что она глядела в глаза этих людей и с радостью думала: “Господи, и они ведь хотят в Россию, значит мы с моим Гришей не одни такие!”

Капитолина Степановна - человек деятельный, и вскоре первая группа переселенцев определилась на жительство в бывшей колхозной столовой в селе Крутое. Вообще слово “переселенец” (как вариант – «беженец») воспринималось ими негативно - лично они считали, что возвращаются на Родину. Эту группу, состоявшую Капитолины Степановны и 33 мужчин, представителей от каждой семьи, можно было назвать “десантом”. Местность под селом Крутое, открытую все ветрам, не сговорясь назвали “долиной смерти”.

Адрес «Крутое Чаплыгинского района» возник случайно. В областном центре родилась программа по переселенцам, и Чаплыгинский район им предложили как “лучший из пустых”. Их провезли по нескольким местам, после чего Капитолина Степановна сказала: “Ребята, да, что мы будем смотреть, видите же, что везде одинаково...” Был заключен договор с администрацией области, согласно которому через 4 года здесь возникнет поселок из 36 домов, но вскоре к власти пришел новый губернатор и политика поменялась. Тем не менее, строительство потихоньку развернулось, в то время как семьи из Средней Азии стали переезжать и селится в вагончиках-времянках.

Товарищество назвали символично - “Звон” - и улицы будущего поселка тут же получили название “Казачьей” (так как среди репатриантов было много выходцев из казачьих семей) и “Надежды”. А следующей весной новоиспеченные крестьяне уже засевали земли (естественно, землю им дали не самую лучшую - но и фермерам обычно достается примерно то же) элитным ячменем.

Случилось так, что почти все переселенцы имели высшее образование, среди них было даже несколько ученых с именем, но это были сугубо городские люди. Профессиональным агрономом, да и то бывшим сотрудником сельхозинститута, являлся только один человек, который, впрочем, вскоре уехал. Ячмень на выделенном поле вырос редким, а вот пырей - очень даже густым:

- ...Но у нас не было иного выхода. И мы хотели быть полезными. Мы понимали, что Россия без нас обойдется, и что она “тужиться” для нас не будет. Главное, чтобы у наших людей была работа...

Тем не менее, на земле все же осваивались и дошли до урожайности пшеницы в 40 центнеров с гектара. В самый лучший год в “Звоне” работали 44 человека, имелось 4 трактора и 2 комбайна. В прошлом году оставалось 15 человек. В этом - 7. Для того, чтобы расплатиться с долгами, продали последний комбайн. Капитолина Степановна в этом году решила не сеять вообще.

Естественен вопрос: что случилось? Практика тех же колхозов показывает, что, если у председателя о-о-о-чень большой дом, значит, колхоз близится к закату. У Шкуренко не самый большой дом. Но самый большой, с синей крышей, принадлежит... племяннику Капитолины Степановны. Председательша про него сказала: “Ленька тоже пахал, как оглашенный. Ох, если б вы знали, как мы работали... вам не понять…” Теперь племянник не пашет, он - частный предприниматель. Есть другой вариант ответа: “Звону” помешали. Кто? Предположим, конкуренты (прошлой осенью вдруг - ни с того ни с его - сгорело 10 гектар «звонской» пшеницы). Если учесть, что пустующих полей в районе немало, конкуренция маловероятна. Глава района про председательшу, когда еще только ехали, говорил:

- В ней был в хорошем смысле “русский шовинизм”. И идей много. Главная из них - жить отдельно. В первый год дали мы им семена сахарной свеклы, и они сказали: “Мы будем сеять сами, по своей технологии”. А сами все из города, и, естественно, у них ничего не получилось. И мы решили не встревать. Они как-то замкнулись, оттуда не поступало никакой информации, так что мы толком сейчас не знаем, что у них происходит...

Третий вариант ответа на вопрос “Кто виноват?” кроится в социальном происхождении репатриантов. Все-таки они - люди городские, Ташкент - это целый мегаполис, и люди просто не смогли по-настоящему адаптироваться к работе на земле. За истиной надо было бы обратиться к какому-нибудь уважаемому человеку. Например, живет в поселке бывший физик-ядерщик, профессор и академик. Но он на контакт не пошел - обосновал это тем что его однажды серьезно обидел какой-то газетчик, написав что-то типа: “профессор закопался в землю”.

Через дом от председательши живет другая хорошая семья, Кузькиных. Вот они как раз от общения не ушли. Приехали они сюда из города Фергана, и прежде всего к этому поступку их толкнуло желание обеспечить будущее своим четырем сыновьям. Десять лет назад русским детям там приходилось очень трудно, часто возникали конфликты с детьми узбекской национальности и вообще перспектив для русских там не виделось. Сергей, бывший строитель, в “Звоне” работал механизатором, и именно он работал на недавно проданном комбайне “Дон”. Нина трудилась в швейном цеху: для женщин товарищество организовало небольшое швейное производство, шили постельное белье, халаты, одеяла. Шьет и сейчас, только - на дому. А вот Сергей вынужден теперь, после развала, устроиться в соседнее село, в кузню. Здесь, в округе, вообще развился целый кузнечный промысел.

В вагончике прожили они много лет и лишь только недавно въехали в построенный наконец дом. На деньги, заработанные в “Звоне”, они не то что построиться - прокормиться бы не смогли. Строились на кредит и на ссуду, которую получали в миграционной службе. Помогли так же деньги, которые один из сыновей получил за войну в Чечне (что поделаешь, может, этих денег лучше и не было бы, но тогда они пришлись кстати...). В поселке были и очень счастливые годы: это когда покупали технику, проводили воду, газ, клали асфальт на улицах. Несмотря ни на что, Жидковы ни разу не пожалели о том, что переехали сюда.

- Нам здесь за детей спокойно... - (это с Чечней-то!?) - Ходят они на танцы, в школу, и мы знаем, что с ними ничего не случиться. Там, в Узбекистане, было бы все по-другому...

А недавно они перевезли сюда из Ферганы родителей Нины. Бабушке, Нине Сергеевне, тоже здесь нравится, плохо ей только в одном: здесь нет столько рыбы, как в Гурьеве. А вот про нынешнее положение бабушка сказала просто, без обиняков:

- С чего рыба гниет? Надо было воровать поменьше...

Дети причину распада “Звона” описывают более витиевато (ведь они еще члены товарищества):

- Это вообще-то такой... трудный вопрос, страсть! Было много техники, модуль построили. Да вы, наверное, сами все поняли...

Понял я на самом деле не слишком много. Всего в поселке сейчас живет 57 семей. Прошло через него гораздо большее число людей. Председательша, кстати, не скрывает, что с самого начала хотела как можно больше русских “вытащить” из Средней Азии:

- Моя вина была, знаете, в чем... я, конечно же, я тоже человек... и люди стали забирать свои паи. Я им сказала: “Раз вы в стороне, значит, община вам строить ничего не будет”. Те, кто хоть немного разбирался в сельском хозяйстве - они потихонечку рассосались. И я не мешала им. Потому что понимала, что больше никто не понесет крест, который несла я. Ведь дело еще вот, в чем: Русских в Ташкенте, кто хочет уехать в Россию, еще много. А некуда. Ну, не получилось у нас такого центра, который задумывался... А я все равно очень счастлива, что в России...

Кстати, со слов Капитолины Степановны в Липецкой области имеется 12 сельских поселений репатриантов. И все они примерно в таком же положении, как “Звон”. Если это так, то, может быть, виновата система?

А все же интересно: какой дурак определил, что специалисты науки, техники и промышленного производства должны проявить себя на ниве сельского хозяйства? Вот, запусти пресноводную рыбу в море - что выйдет? Те же Супруги Кузькины, которые сейчас на своем подворье выращивают поросят, только в Крутом впервые увидели живых свиней!

...А все же 57 семей, вернувшихся на историческую Родину и живущих в своих домах - это уже результат.

Улица Казачья со стороны выглядит вполне респектабельной. Улица Надежды (она не асфальтированная) - похуже, зато там есть две кузницы, в которых целый день идет работа. Один из кузнецов, представивший Эльдаром, сказал мне, что их улица уже давно ушла из “Звона”, а потому он не боится ничего сказать. А вот на Казачьей Капитолину Степановну боятся, и никто мне ничего не скажет. Так вот, правда улицы Надежды состоит в следующем: “никому не верь кроме себя самого, и надейся только на себя”. Мало? А для жизни некоторым этого правила вполне хватает...

А у нас-то, размах!

…Нашел я Юрия Ивановича мастерской. Несколько метров, разделяющих дом с сараем, который, как выяснилось, мастерской и называется, буквально заполнены были… домашней птицей. Переступая через них и пытаясь прикинуть, сколько здесь видов птиц, я сбился со счета: по двору вальяжно расхаживали утки, индюки, куры, индоутки, индюки...

Мастер, вопреки моим ожиданиям, делал не очередную птицу (раньше я уже видел его шикарных орлов), а сооружал какую-то деревянную конструкцию. Как объяснил он, это будет комплект мебели. Для дочери. Вскоре переместились к нему в дом; Погонин показал все резные вещи, которые у него есть (еще не успел раздать), а потом я услышал его основательный рассказ:

- …Да вот, недавно было: привожу я одного в белой горячке, ну, врач спрашивает, как обычно, какие жалобы, что беспокоит. Тот: «Я абсолютно здоровый человек.» Врач подает белый лист бумаги: «Объясните, что здесь нарисовано?» - «А вы что, слепые? Вот Ленин, а вот Сталин…» Но смешное у нас бывает редко. Я работаю фельдшером на скорой. А бригада у нас состоит из водителя и фельдшера, все. И всего в районе у нас два поста. Приходится одному решать все вопросы, от белой горячки до рожениц. Но с роженицами меня пока Бог миловал, все были довезены благополучно. У нас аварии часто бывают (трасса проходит через район), вот с ними порой приходится «попахать». Еще население пьет все больше и больше, это и на аварийности отражается и бытовых травм больше. В общем, вызовов все больше - а зарплата такая же. Только, когда в мастерскую приходишь – душой отдыхаешь…

- По идее, Юрий Иванович: голова есть, руки есть, ведь можно же бросить на фиг эту работу, тяжелую, и, по сути, неблагодарную, - пойти рубить дома, мебель резать…

- Кто ж его знает? И привычка, и друзья там все. Коллектив. Хотя, иногда и надоедает все… Дерево – это моя вторая жизнь. Первое, все-таки, медицина. В медицине сердце, а в дереве душа моя. Сколько я себя помню, или рисовал, или резал. А дерево с рисунком взаимосвязано. Начинал, конечно, с мелочи. Плотничал понемножку, и первое, что сделал – «вертушку», дверь закрывать. А дед у меня очень здорово коней из дерева вырезал. Доску брал – топориком, ножовкой, стамеской поколдует – и коники, как живые получаются. Я недавно таких же, как и у деда попытался сделать. На воротах. Говорят, получилось. Тут цыгане проезжали – аж хруст позвонков слышен был – так им лошади понравились. Шеи воротили! Им уж очень понравилось движение лошадей. Они ж кавалеристы врожденные.

Когда меленьким был, то, что дед делал, было для меня верхом совершенства. Я сам пытался так же делать, кухонным ножом старался «сообразить». Где-то в пятом классе отец мне топорик купил, и, когда я к нему сам топорище выточил для меня это праздник был! Дед увидел, что я сделал, повертел, повертел: «Толк будет!»

Сюжетов у меня много. Одних только орлов я штук двести сделал, но это не самое любимое. Орлы – это жизнь требует: люди просят, и повторяться приходится. Чтобы на хлеб заработать. Я не спекулянт, недорого беру, но знаете ведь, какая зарплата сейчас у медиков…

Больше всего люблю сказочные сюжеты и исторические персонажи. Зверей люблю: я ж деревенский житель. Баба Яга, Змей Горыныч – это ж наши персонажи, русские. В Горыныче том, что у меня под потолком висит, есть даже что-то мистическое. Тут ко мне корреспондент пришел: и так снимать пытается, и эдак, - а вспышка-то не срабатывает! Так он и не снял его. А может, с аппаратурой что связано?

Есть еще кое-что в задумке, но никак не осуществлю. Ермака хочу вырезать. И Александра Невского. В общем, по истории России. И Пушкина с ними. И вот, именно ансамбль такой: воины и Пушкин, как величайший из наших поэтов (мало он, к сожалению, пожил).

Люблю монументальные вещи. По честному сказать, мне мелочевка, игрушки там всякие, не нравятся. Что-то несерьезное. Мы же живем в России! Это величина, это страна-то какая, елки! В этом российское что-то, а не какое-то там азиатско-китайское… У них там нецке идут, а у нас-то размах! Хоть я и живу тут, в Кривополянье, но это же часть России…

Но слишком время быстротечно. Вот, надо киёт для церквы закончить, это иконостас такой в миниатюре. Поп, конечно, мне заплатил, но чисто символично. Страшно обмануть человека в цене. Еще образ у меня перед глазами все стоит: Ивана Грозного. Хочу понять ту эпоху, ведь он сначала все правильно начинал, земли собирал, с татарами сражался. А потом вдруг возникли опричники, застенки, черт-те что... Почему? Может, закон такой у власти есть, что сначала приходишь метлой, а потом вилы в руки берешь? В общем, философия у меня все лезет из головы. Хочу Ивана Грозного как-то изваять, чтобы эту сущность отразить, да все... эх, времени, времени в обрез...

- Ну, а почему бы не бросить медицину?

- Ни в коем случае. Жизнь не измеряется одним мерилом. Бывает ведь и духовная сторона! Наше поколение - оно как фанатики, ведь мы понимаем, что молодые на такую зарплату в «скорую» не пойдут, ну, а кто кроме нас? Это ведь для нас своего рода религия...

Геннадий Михеев

Фото автора.

Липецкая область.