Embedded Files
Сияние над Нугрью
Немцы, когда оккупировали Болхов, настолько были поражены красотой малоизвестного городка, что даже издали альбом о болховских церквях. Много бед фашисты наделали на нашей святой земле, но не решились они тронуть ни одного здешнего храма. Тронули другие. Наши... У кого-то руки зачесались, вот взяли - и порушили при советской власти больше половины болховских храмов. Их было несчетно; одних только Никольских церквей целых шесть. Для различия из называли: “Никола пахотный”, “Никола угодник”, “Никола гончарный”, “Никола торговый”, “Никола святитель”, “Никола слободской”. Всего умудрились снести девятнадцать храмов. Но оставшиеся вполне позволяют назвать Болхов “черноземным Суздалем”, ибо храмы все еще остаются городскими доминантами.
“Строительная лихорадка” охватила Болхов лет пять назад. Восстанавливаться стали не только сохранившиеся храмы, но и два монастыря: Троицкий Оптин и Богородично-Всехсвятский. Помогла обычная для нашего современного феодализма история: местный уроженец Владимир Владимирович Соболев (видно карта сейчас пошла на “Владимиров в квадрате”...) возглавляет серьезную организацию “Орелстрой”. Отсюда и строительство. Любой верующий человек скажет, что ничего случайного в мире не бывает, и если город породил такого доброго барина как Соболев, значит судьба такая. Но ведь и Абрамович, и Чубайс тоже где-то родились! А много они возродили храмов? Или хотя бы синагог... А то ведь только на ваучеры, на яхты да на “Челси” горазды! И кстати гостиница в Болхове новая и приличная появилась: для православных паломников. Некий предприниматель из Питера деньги вложил, перестроив бывший пищекомбинат. Готовили здесь хлеб насущный, теперь вот духовную пищу предлагают... Прогресс!
О. Александр Кузнецов, Болховский благочинный, восторгов моих не разделяет. Потому что на службах в возрождающихся храмах бывает слишком мало людей. Приходов много, а прихожан что-то не очень. Россия отошла от веры давненько, еще до революции. Тогдашние мыслители уже отмечали значительное падение духовности. Да и по священству “красное колесо” прошлось очень даже внушительно. В Болхове начала прошлого века было больше пятисот лиц духовного звания. Практически никто из них не избежал репрессий, а большинство было расстреляно. Звучит позорно, но единственный приход в Болхове открыт был немцами, в годы оккупации...
Многое менялось в городе, были провалы, сейчас - взлет... Незыблемым, как ни странно оставалось одно: кранты на колокольне Спасо-Преображенского собора. Они шли всегда. И в оккупацию, и когда храмы взрывали, и когда “чернобыльское облако” пролило над Болховым свои слезы... Кстати о Чернобыле. Долгие годы государство болховчан нагло обманывало: радиоактивный фон в городе превышает норму, а “гробовые” не платили. Так вот нашлись инициативные люди, которые возглавила работница мебельной фабрики Александры Жучковой, которая дошла до международных судов и добилась правды: каждому болховчанину государство выплатило по 16 тысяч рублей! Ну, не чудо ли? А еще говорят, что у нас население пассивное...
Колокольня в свое время была пристроена к Спасо-Преображенскому собору. Храм этот имел необыкновенную историю. В 1666 году на месте нынешнего собора Иван Иванович Ржевский (предок Пушкина и, возможно, легендарного поручика Ржевского) построил церковь. Купеческий город разрастался и к ХIХ веку кафедральный собор не смог вместить в себя всех прихожан. Купцы порешили строить новый храм, для чего в столицу отправили соответствующую просьбу. Бюрократическая машина работала по-русски небыстро и ответа купцы ждали долго. Чтобы не тратить времени, решили начать строить собор... над старым. Возводили стены с тем соображением, что, если придет отрицательный вердикт, их можно было бы разобрать. Когда ответ из Синода пришел (он был положительным), над старой церковью новый собор уже был возведен. Старину разобрали и к 1851 году новенький Спасо-Преображенский собор, могущий вместить одновременно четыре с половиной тысячи прихожан, предстал пред городом во всей своей красе.
По странному провидению всегда находились люди, которые следили за курантами и заводили их. Обязанность (а не должность, ибо не за деньги люди старались) смотрителя курантов передается из поколения в поколение. “Смотритель” в Болхове - как жрец. Болховчане всерьез думают, что когда куранты остановятся, мир перестанет существовать. А вот дата установки курантов ныне утеряна. Известно только, что подарил их городу губернский доктор Петр Михайлович Соломко. Да, были времена, когда обыкновенные врачи могли на вполне легальный заработок делать такие безвозмездные подарки... Считается, что купцы Болховские после постройки собора совершили одну непоправимую глупость: когда разрабатывался план строительства железной дороги из Москвы в Крым, они воспрепятствовали проложению ее через Болхов; боялись, что в таком случае товары российских конкурентов вытеснят их мануфактуры. Вскоре Болхов зачах, и жизнь в нем пришла в упадок. Когда-то Болхов славился производством кож, которые вырабатывались по государственным заказам. Сапоги из кожи, выделанной болховскими мастерами, носила императорская гвардия. Но в середине позапрошлого века качество товара заметно снизилось и заказов не стало. Объяснение можно найти в документах того времени. Вот отрывок из обращения Болховской Городской Управы губернатору: “Отсутствие рельсового пути ближайшим образом отражается в отрицательном смысле на нашем исконном самобытном производстве - кожевенном, оно представляется как бы в младенческом состоянии, а между тем было время, когда эта отрасль промышленности стояла на высоком уровне. Но прошли времена, изменились многие условия, явились новые конкуренты, это именно города, соединенные в разных направлениях целой сетью железных дорог, и вот наше кожевенное производство затихло, уступив место другим, более сильным конкурентам, вкушающим плоды железнодорожного блага. Кожевенные товары поступают в южные города на ярмарки, и сбыт их очень неудовлетворителен. Про какие бы то ни было заказы на кожевенное производство нет и помину, кому из торговцев или комиссионеров придет желание тащиться до Болхова на лошадях...” Процветало в Болхове еще коноплеводство, производство пеньки, табака, спичек, масла, лаков, спирта. Но - дороги... Эта русская беда не давала развернуться в полной мере.
Местные “олгархи”, заводчики и купцы Клягины, Бобковы, Шестаковы и Петуховы пытались спасти положение, как раз попытавшись подвести к Болхову железнодорожную ветку. Они писали в вышестоящие органы: “Весною и осенью грунтовые дороги представляются в самом ужасном виде, делаются почти непроезжими. Каждому болховскому обывателю, вероятно, приходилось не раз испытывать всю прелесть поездки в Орел или Мценск, да и не только в сказанное время, а даже и зимой, и отчасти летом. Грязь по колесную спицу или снежные саженные ухабы и развалы - вот картина Орловско-Болховского почтового тракта, давно знакомая нашим обывателям, которым неоднократно приходилось на лошадях 54-верстное расстояние проехать в 12-14 часов, рискуя на каждом шагу получить неприятные путевые сюрпризы...” Но не получилось. Их поезд ушел...
Дважды в Болхове осуществлялись попытки открыть школу, но кончалось скверно. Ученики разбегались; имущество "разломано, похищено и находится в опустошении", а здание - "приют для ночных бродяг" (из донесения церковным властям). Саша Черный про тот Болхов столетие назад написал:
"25 церквей пестрят со всех сторон.
Лиловые и желтые и белые в полоску.
Дева у окна скребет перстом прическу.
В небе караван тоскующих ворон.
Воняет клеем, пылью и кожей.
Стемнело. День умер. Куда бы пойти?"
Еще допетровских времен прилипло к болховчанам обидное прозвище: "своемеры-дулепы". Не очень внятно, но характерно. В насмешку над их простотой еще и присказку придумали: "Болховчане кузовом солнышко поймали". Байки сочиняли. Дескать, ехали как-то отец с сыном на дальнюю ярмарку, а при ночлеге на постоялом дворе сани поставили оглоблями в ту сторону, куда ехать, а так как шутники те сани развернули, так и распрягали ввечеру следующего дня в своем дворе. Съездили!
В сущности Болхов за прошедший век не поменялся. Разве только церквей поубавилось, да в городском музее поместили целую картину-лубок по мотивам язвительного сочинения поэта-сатирика. Когда-то обвинение в “провинциальности” считалось оскорбительным. Ныне за обаянием старины многие (в том числе и я, грешный) даже гоняются. Уездный город Болхов смог это обаяние сохранить. Теперь это - несравненный капитал.
Дети красавицы-Язвы
То место, которое смогло передать волшебную “Жар-птицу” народной культуры молодым, имеет вид печальный. Ну, каноническая русская глухомань! В село Алешня даже дороги нет... А уж о телефоне, медпункте или хотя бы торговой точке даже и воспоминаний не осталось. Мобильная связь здесь не берет, а на телефонные провода связисты поскупились. Да и к чему, собственно, провода селу, число обитателей которого составляет десять душ?
Да... село. Потому что в Алешне когда-то была церковь, а дома располагались в нескольких порядках. Подломила жизнь война. Немцы “похозяйничали” так, что половина села сгорела, а с фронта не вернулось большинство мужиков. В сущности обыденный случай, но здесь горе породило необычайное явление. А именно - алешинские вдовы свершили творческий взлет. Дело вот, в чем. Бабы остались без мужей, молодухи - без женихов. И сталась у женщин одна отдушина: песня. Пели они всегда и везде. На работу колхозную идут - поют, праздники песней отмечают, даже когда хоронят - поют... Кроме советских праздников все старинное почитали. Обрядов в Алешне много было. На Рождество колядовали, Христа славили; на Масленицу с горок с песнями катались; на Сороки пекли “жаворонки” и тоже с обрядовыми песнями; На Троицу “березку завивали”, хороводы водили; а на Петров день водой друг дружку обливали да окна соседские в шутку глиной замазывали.
А коли свадеб немного было, восстановили родной алешинский свадебный обряд: разыгрывали его на представлениях. Здешние, алешинские певуньи почитались, их в мир вывозили - показывать красоту русских обрядов и песен. А особенно великолепен был праздничный наряд алешинской женщины. Он и в самом деле уникален: похож на наряд какой-нибудь “шемаханской царицы” из волшебной сказки. Один только головной убор, украшенный бусинками и бисером чего стоит! Состоит этот убор из множества фрагментов, каждый из которых имеет соответствующее название: кичка, пушка, поднарядник, позатылень, ленты, подлобник, кокошник... Добрый час пройдет, пока женщину украсят этим чудом русской культуры. Не меньше двух помощниц надо, чтобы водрузить на голову женщины сей убор. А название он носит: “лобазня”. Как видно и с лабазами это было связано, в которых Бог знает чего складировали, и со лбом, который буквально трещит от тяжести.
Конечно “лобазню” далеко не всегда носили. Предназначался он для невесты, причем у каждой женщины, которая готовилась к замужеству, свадебный убор заранее был готов заранее. Женщина носила его по праздником и после свадьбы - до тех пор пока не рожала первого ребенка. После она пошивала себе новый, более скромный убор, который называется “махры”. В этих “махрах” алешинские “песельницы” и выступали. А “лобазни” зранили как самую дорогую реликвию. До самой Москвы дошли и там отмечены были! Самыми заводилами среди них были: Домна Иосифовна Челядинова, Евдокия Федоровна Мельникова, Анна Семеновна Митрофанова и Федора Антоновна Клякина. Судьбы у всех были одинаковы. У Домны муж погиб на войне и она в одиночку подняла троих детишек. Евдокия единственного ребенка в войну похоронила, и муж ее тоже с фронта не вернулся. И Федора сына без погибшего мужа воспитывала. Просто удивительно, откуда у этих женщин столько веселых песен и частушек бралось!
Нет уже этих замечательных женщин, в иных эмпиреях они витают. Из этого удивительного ансамбля только двое теперь живы. Первая, Пелагея Власьевна Егорочкина, недавно девятый десяток разменяла. Она была главным организатором, всех на дальние поездки “раскачивала”. У всех ведь скотина, хозяйство, оставить стремно. Но теперь она больная совсем, еле ходит – но все собираются они вместе по вечерам. “Посиделки” устраивают. “Они” - это трое всего. Пелагея, супруг ее Михаил Иванович, да соседка Мария Григорьевна Привалова. Маша “молодая” совсем, ей и семидесяти еще нет. Она к “песельницам” еще ребенком припала, уж больно она любит музыку. Но вот тетя Поля (Пелагея Власьевна) еще при живом муже, а Маша, хотя и в дочери годится тете Поле, - вдова…
Пять лет назад ее супруг сгорел. Вместе с домом. Обычное дело – пьяное… Заселилась Маша в соседний, ибо пустующих изб в Алешне достаточно. Кто еще сюда поселится без дороги-то? Маша – алешинская спасительница и “МЧС”. У нее конь есть, Чижиком зовут. Единственное не все село транспортное средство. В дождь ли, в мороз, в слякоть – запрягает Маша Чижика в сани или в телегу – и через целинное поле на большак. По нему, к деревеньке Бабенка, раз в неделю прибывает автолавка. На все село Маша затоваривается, все заказы исполняет. Да и хозяин автолавки – человек порядочный, привозит то что попросят. Еще Чижик все огороды в Алешне опахивает, картошку окучивает. Почитай, все село на одной лошадиной силе существует. А ведь еще Маша находит силы корову держать! Конечно и дети есть, они из города тоже привозят продукты. Но что-то все реже и реже они в отчий край наведываются.
Все вместе, под руководством Михаила Ивановича починили недавно в Алешне колодец. Михаил Иванович, хотя он и без одной ноги, еще крепко держит в руках инструмент. Вообще алешинцы гордятся тем фактом, что их село не только песенным было, но и самым веселым. Всё они – даже колхозную работу – радостно делали. Потому что в светлое будущее верили. Впрочем и теперь, когда их всего-то трое (остальные семеро как-то в сторонке держатся), соберутся вместе, и (по словам Маши) “хватанут по сто грамм - и...”
…В Алешню меня водила директор Гнездиловской средней школы Ирина Алексеевна Лисенкова. Пусть дорога никакая, считай что просто “направление”, к тому же размыто дождями это “направление” до умопомрачения. Впрочем, если бы погода была поласковей, возможно Алешня показалась бы самой прекрасной на свете весью. Зато как приятно было войти в натопленный дом Егорочкиных! Ирина Алексеевна предусмотрительно запаслась шоколадками. Ну, а здешние аборигены выставили бутыль с крепчайшим самогоном и открыли банку помидор. Приняли только по одной, ибо захмелеть не хотелось. Посидели, поговорили о том о сем (кстати света в селе в момент нашего гостевания не было), полюбовались рукоделиями хозяек, а напоследок хозяин раздумчиво произнес:
- ...А может Алешня еще и поживет. Но для этого надо хозяина. Молодого русского мужика, который и трудиться умеет, и людей понимает. Некем теперя брать трудности... Хорошо, детишки гнездиловские дело наших баб подхватили. Может из них вырастет такой мужик-то...
Выяснилось, что стариков из Алешни приглашают на все гнездиловские мероприятия. А праздники в Гнездилове - отменные. Чисто народные, коренные. Дело в том, что в Гнездиловской школе абсолютно все дети (которых сейчас 76 человек) знают алешинские песни и прекрасно танцуют русские народные танцы. Школа в последние года стала истинным центром традиционной культуры.
Гнездилово – соседнее с Алешней село. Хотя здесь церковь тоже не устояла, Гнездилову повезло. Здесь есть асфальт и вообще Гнездилово - центральная усадьба бывшего колхоза. С традициями здесь похуже, чем в Алешне. Хотя и здешние старики многое помнят. Гнездиловские дети черпают из кладезя народной культуры весьма жадно и с удовольствием. Школа в Гнездилове - это скромное одноэтажное здание. Зато школа эта гордится самым большим числом учащихся среди сельских школ района. Если идти в другую сторону от Алешни, попадешь в село Чекряк; там школьное здание двухэтажное, но учеников в Чекряке всего-то 15... И совершенно непонятно, откуда у гнездиловцев воля рожать детей! Колхоз, который бодро именовался “Рассветом”, - в развале; есть в селе только одно довольно сильное фермерское хозяйство Виктора Кочергина, но в нем работают единицы. Мужики гнездиловские - те, конечно, кто имеет желание трудиться - в Москве, на заработках. Местный “промысел” - установка пластиковых стеклопакетов в домах зажиточных москвичей. Впрочем из общения с директором Гнездиловской школы удалось выделить зерна истины.
Взять хотя бы самого директора. Ирина Алексеевна - многодетная мать. У нее семеро детей, причем поднимала она их в одиночку. Дражайший супруг подружился с “зеленым змием”, да так накрепко, что не выдержали все члены семьи. Теперь он отдельно живет, продолжает свое “тлетворную деятельность”... Ирина Алексеевна смогла всех детей поднять, они и сами не подвели: двое старших уже закончили ВУЗы и усторились в городе. Трое - студенты (по традиции, как и мама, большинство поступили на “физмат”). Двое младших детей - Алексей и Сережа - школьники. Последний - инвалид и ему приходится уделять много внимания. И даже удивительно: откуда у Ирины Алексеевны силы на школьную работу находятся!
Направление деятельности школы уникально: здесь реализуется программа “Русский дом”. Ее разработали сами учителя, и кстати под “русским” кредо лежит глубокая основа. Дело в том что Гнездилово в своем роде уникальное село. Орловская область отличается тем, что здесь селится много выходцев с Кавказа или Средней Азии. Большинство из переселенцев - не русской национальности. Как-то я побывал в селе Гостомль, на родине писателя Лескова - и был шокирован. В сельской школе я почти не увидел славянских лиц! Гостомль - Кромский район. В Болховском районе, к которому относится Гнездилово, ситуация такая же. Причем число русских неуклонно убывает. Взять село Чекряк: там чеченцы проживают. Так вот, в Гнездилове живет только один нерусский человек: армянин Самвел Аракелян. Прочем живет он давно и все его почитают за “своего”. Откуда сей феномен - непонятно.
Хотя возможно ответ надо искать в истории. Гнездилово - древнейшее село в здешних краях. Первое упоминание о нем датировано 1505 годом: согласно летописи великий князь Иван III передал Гнездилово своему сыну Юрию. На самом деле селу гораздо больше пятисот лет. Само название произошло от “гнезда разбойников”. Здесь, на реке со странным названием Язва обитали лихие люди, промысел которых состоял в ограблении торговых караванов, двигающихся на пути “из варяг в греки”. Алешня свое название получила скорее всего по имени одного из разбойников, которого возможно звали Алешкой. Конечно былой промысел теперь забыт (теперь промысел, как уже говорилось, - пластиковые окна), но факт, что люди веками существовали в замкнутом мирке, не допуская в него экспансии чуждых культур. Есть сведения, что здесь вплоть до XVI века исповедовали язычество и допускали духовное руководство со стороны кудесников-жрецов.
Река Язва с той поры сильно обмелела. Но не обмелела река народного духа! Здесь снова надо обратиться к личности директора Гнездиловской школы. Сама Ирина Алексеевна родом из другой деревни, Сурьянино. Но здесь она директорствует в 81-го года, а потому, считай, уже своя. “Национальное”, или как еще здесь говорят, “фольклорное” направление появилось не сразу. Все началось, как ни странно... с приезжих. Была лет пятнадцать назад в Орловской области такая программа: “100”. Власти определили сотню самых отдаленных, “глубинных” сел, которые были готовы принять русских людей из Средней Азии и Кавказа. Для них и жилье строилось, и рабочие места в колхозах предполагались. Никто не думал тогда еще, что колхозная система посыплется...
Первым профессиональным специалистом по фольклору стала приезжая из Казахстана Елена Александровна Галишникова. Она - хореограф и в Казахстане она преподавала в эстрадной студии. Здесь она стала преподавать народный танец. Через пару лет Ирина Алексеевна добилась того, что бы хореография, а вдобавок и хоровое пение стали полноценными предметами, входящими в сетку расписания. Теперь-то ребята гнездиловские считают, что так и должно быть. Но пришлось директору идею “фольклорного” воспитания проталкивать сквозь нехилые бюрократические препоны. Так, в процессе борьбы и споров, была написана воспитательная программа “Русский дом”. У Елены Александровны сейчас проблема: ребенок болеет. Но эстафетную палочку перехватила ее воспитанница и выпускница Гнездиловской школы Ольга Бабенко. Она кстати из семьи беженцев из Чечни.
...Конечно с одной стороны Гнездилово похоже на какой-то этнографический “русский заповедник”. Но в чем парадокс: гнездиловские дети прекрасно успевают по всем предметам; каждый год отсюда выходят медалисты. И процент поступления в ВУЗы здесь очень высокий, причем молодежь поступает на бюджетные места. Уже четверть века директор ведет альбом: “Дороги, которые мы выбираем”. И за все эти годы только один выпускник пошел по “кривой дорожке”. Остальные как-то нашли себя в большом мире. Может быть та гармония бытия, которую здесь обрели, преображается в общую гармонию жизни?
Пусть расцветает конопля!
...На расцвете они, будто сказочные богатыри, выходят в поле. Их ждет залежавшаяся в ожидании треста. И они дружно пойдут пинать ее ногами... Так коноплю собирали веками; можно сказать, не только ручная, а ножная работа. Зато великолепная русская пенька прославит их на весь мир... обязательно прославит!
...Вместе с ними так же - ногами и руками - орудует Николай Николаевич Ларичев, директор Болховского пенькозавода. Он - наравне со всеми, и вместе их ровно тридцать три. “Богатырями” коноплеводов назовешь с натяжкой - тем более что среди них много представительниц слабой половины человечества - однако труд действительно тяжелый, на нем даже Илья Муромец возможно загнулся бы...
Пенькозавод и социальную функцию успевает исполнять. Выходят из местного детского дома юноши и девушки - их государство бросает, оставляя без жилья и работы. Ларичев за последние два года взял на завод четверых девушек. Для них в административном корпусе оборудовали вполне уютные комнатки. Девушки ведут хозяйство (в детдоме-то их не удосужились научить самообслуживанию!), возделывают личные огородике. А самоотверженно трудятся на конопляной ниве.
И не надо смеяться над словом “конопля”! В былые времена Россия славилась конопляной пенькой на всю планету. Взять городок Болхов. В ведомости за 1868 год в нем числилось 16 пенькозаводов и столько же паклетрепальных заведений. Вместе они выпускали продукции больше чем на полтора миллиона рублей, сумму, соизмеримую с годовым бюджетом целой губернии. Болховского купца Мерцалова особо отметили на Промышленной выставке в Москве: ему вручили золотую медаль для ношения на Владимирской ленте. А царский указ гласил: “пеньковому фабриканту Алексею Мерцалову за обширное в Болхове производство пеньки для заграничной отпускной торговли...” Все поля в округе пестрели благоухающей коноплей...
Или взять советское время. В Болховском районе было шесть героев социалистического труда. Двое - животноводы. Четверо - коноплеводы. Был такой совхоз - “Имени Ильича” - так он специализировался на конопле. Посевы конопли в районе занимали больше двух тысяч гектар. Теперь коноплю колхозы на растят. Могли бы вообще-то, да не осталось в древне специалистов: померли, спились или на заработки в города подались. А потому пенькозавод вынужден арендовать земли у сельских администраций и работники завода почитай с весны до осени в полях пропадают. Сама же переработка начинается только ближе к зиме.
Теперь в Болхове один пенькозавод. А на весь район плантации конопли занимают меньше трехсот гектар. Мелочь - но существенная. Дело в том, что коноплеводство в стране практически похерено, и Болховский пенькозавод выглядит на фоне общего упадка прямо-таки счастливчиком. Впрочем за всяким “везением” стоит кропотливый труд. И без самоотверженных людей здесь явно не обошлось. В период уборки урожая в поле трудятся все работники завода. А период этот о-о-о-чень даже затяжной - на всю осень, до снега. Потому-то директор и пинает коноплю со всеми вместе, да связывает в снопы... Надо успеть.
Еще относительно недавно в Орловской области насчитывалось аж 14 пенькозаводов и все они являлись филиалами унитарного предприятия “Орелпенькопром”. Это объединение уникально уже только потому что его “совковая” структура продержалась аж пятнадцать лет после конца “совка”. И все вот, почему: спрос на конопляную пеньку (другой пеньки, собственно, не бывает) не утихал никогда. Существуют в стране фабрики по производству канатов и веревок. Китайцы за те годы, что у нас разваливалось коноплеводство, попытались завалить Россию джутом. Оказалось, канаты из нее в семь раз менее прочные. Научный факт! А синтетика конопли не заменит: морская вода любой лавсан с легкостью разъест. Конопля будто создана для моря. И не только канаты, но и простые веревки из нее прочны и не знают износа. Даже для стальных канатов сердечники делаются из пеньки; она пропитывается специальной смазкой, не дающей железу окисляться в суровых условиях.
Местную, болховскую пеньку с удовольствием покупают фабрики крученых изделий в городах Дзержинске и Горбатове, что в Нижегородской области. И цена приличная - до 33 тысяч за тонну. Жаль, но возможно Болховский пенькозавод ждет крах. Дело в том что “Орелпенькопром” признан банкротом, пенькозаводы брошены на самовыживание и сейчас более-менее на плаву только половина из 14-ти. В соседнем с Болховским районе Знаменском, по старанию и чаяниям известного коммуниста господина Зюганова (он тамошний уроженец) в Ворошиловский пенькозавод вбухали два с половиной миллиона. И очень скоро после “благодати” завод закрылся. Теперь на его месте развалины. Болховский завод жив, хотя в него не вложено было ни шиша. И вот теперь завод стоит на краю пропасти. Это вдвойне обидно, ведь во Вторую Мировую войну пенькозавод в Болхове сожгли фашисты, и первое, что возродили в многострадальном прифронтовом городе после Победы был именно пенькозавод. Власть понимала стратегическую значимость коноплеводства. В наше, далеко н самое худшее для страны время (ибо цены на нефть и газ заоблачные) мы наблюдаем абсолютно “кидалово” со стороны власти по отношению к коноплеводству. Почему - расскажу в конце, а пока о коноплеводах и об их “атамане”.
Николай Николаевич отрасль знает досконально. В частности в соседних с Орловской областях дела гораздо хуже. В Курской, Брянской областях - по одному пенькозаводу. В Краснодарском крае два завода; пять заводов в Мордовии (там даже поселок такой есть: Красный коноплевод). Потихонечку поднимается коноплеводство в Чувашии, но там вообще политика в отношении сельского хозяйства мудрая. Есть НИИ, занимающееся выведением новых сортов конопли, в Пензе. Называется он “Институтом лубяных культур”. Правда живут ученые-коноплеводы плоховато, как и вся наша наука. Вот, собственно и вся отрасль... Китайцы регулярно наведаются, вынюхивают секреты выращивания и переработки конопли. Но что-то у них не ладится, возможно русская земля - истинный “конопляный оазис”...
Кстати о “сомнительном” призвании замечательного растения. Культурная конопля, которая выращивается на пеньку, содержит приблизительно 0,001 % наркотического вещества, которое содержится в дикой конопле. В данный момент на полях под Болховым культивируется сорт “ЮСО-6”, вполне пригодный для Средней Полосы. Но здесь есть один существенный момент. Конопля ведет себя так же как и человечество: в третьем поколении она начинает вырождаться. Выражается это в том, что растение без “свежей крови” накапливает наркотические вещества, ветвится и теряет свои пластические свойства. По сути конопля дичает. Едва коноплевод замечает, что от одного корня пошло несколько побегов, это знак: нужно обновлять семенной материал. И едет Ларичев, либо его главный инженер Василий Иванович Демин в Пензу, за новыми семенами.
Демин в коноплеводстве уже третий десяток лет. Он, считай, главный дока по конопле и “правая рука” директора. Ларичев поменьше “варится” в конопляном мире, с 90-го года. Правда коноплей он с детства занимался. В деревне Багряново, где он родился, коноплю на личных огородах выращивали. По пятьдесят соток засевали! Это было выгодно. Сами сеяли, жали, высушивали. Потом конопляное семя колотили в ступах вручную, выбивали конопляное масло. Его покупало государство, и по очень выгодной цене. Сейчас завод с удовольствием бы тоже занимался маслом. Ведь оно на лекарства идет, даже некоторые вида рака излечивает. Но для того, чтобы выгода получилась, нужно гектар 400 засевать только на семенную коноплю. А техники не хватает...
Ларичев по образованию учитель математики. Поработал он в сельской школе, свою профессию он любил, но выдвинули его по комсомольской линии. Был он первым секретарем райкома, потом председателем колхоза. А на пенькозавод он попал из-за скандала. Колхоз “Знамя труда”, в котором Николай Николаевич верховодил, славился свиноводством. Свиньями народ и на личных подворьях занимался. И в воскресенье, считай, вся деревня Козюлькино (центральная усадьба) разъезжалась по окрестным базарам, свининой да поросятами торговать. И Ларичев этому не препятствовал - даже объявил воскресенье официальным выходным. Зато в остальные дни люди работали - исключительно. Это не понравилось районной власти: “Как так, Николай Николаевич...все в воскресенье трудятся, а твои бездельничают?!” В общем кончилось тем, что Ларичев оставил пост председателя, не желая воевать со своими людьми.
На пенькозавод Ларичева “бросили” в трудный год. Вообще это предприятие считалось преуспевающим (как же - пенька-то на экспорт шла!), однако в этом году (аккурат последнем году советской власти) конопля осталась зимовать в поле. Чтобы обеспечить завод сырьем, пришлось тресту на Украине закупать. А весной перестоявшую коноплю (наследство предыдущего директора) сбивали палками. С тех пор легкого года не было. Завод постоянно балансировал на грани выживания. Выручали разве что крутильные фабрики, которые одалживали денег на уборку урожая. Только они в нашем бардачном царстве-государстве заинтересованы в поддержке отрасли... Хорошо еще, завод успел по дешевке купить сельскохозяйственную технику в разваливавшихся колхозах! Если бы не трактора и не комбайн, сейчас бы точно на бок легли...
Коноплеводство - отрасль непростая. Потому что в ней необычайно много ручного труда. Коноплю скашивают жатками в конце августа, после чего она должна под дождями и ветрами отлежаться чуть больше месяца. Зеленый стебель за это время обращается в состояние, в котором волокно легко отделяется от сердцевины. После тресту собирают в снопы - и на завод. Оборудование на заводе, мягко говоря, не новое (например линия длинного и короткого волокна - 1967-го года), но вполне исправное. На линиях волокно разделяется по сортам (всего их семь), а костра (стебель) по костропроводу уходит в кочегарку. В это главное достоинство производства пеньки: ему не нужно бешеных энергоресурсов, часть конопляного стебля - материал для топки печей. А еще из костры когда-то производили неплохой строительный материал: “костроплиту”. Всего завод выращивает за сезон около 700 тонн тресты. Из нее производится приблизительно 170 тонн пеньковолокна. Из длинного волокна, с номерами 1,0 - 1,5, делают канаты. Из короткого волокна - шпагаты и веревки.
Выгодна конопля и в поле. Схема севооборота конопли проста: она на одном поле сеется через год. В промежутках лучше всего сажать картошку. Удивительно, но в корне конопли содержатся ферменты, которые убивают колорадского жука. Но завод картошку не сажает, и по простой причине: нет техники для ее уборки. Зато сеют пшеницу и ячмень, благо имеется на заводе свой зерновой комбайн. Зерно не для продажи, а для собственных нужд. Жизнь научила выкручиваться - и весьма необычным способом. На территории завода имеется свинарник, зерно предназначено аккурат для кормежки хрюшек. Коноплеводы всегда теперь при мясе и вполне этим довольны. Помогает и еще одно свойство конопли: она “вытягивает” из земли соли тяжелых металлов, оздоравливает почву. Для здешнего края это немаловажно, ведь здесь когда-то пролило свои слезы “чернобыльское” облако... Еще - тоже для выживания - на заводе всегда имеется “стратегический запас” пеньки, несколько десятков тонн. Это для того, чтобы при полном безденежье продать волокно и выплатить сотрудникам зарплату. Пока “запас” еще удается сохранять...
Обитель святого разбойника
Вокруг Троицкого собора сплошь раскопки. Тайн скрывает монастырь много, а правды не знает никто из живущих. Сейчас матушка Евфалия (Мастепанова) живет в баньке. Почти все монастырские постройки были разрушены; остался только сестринский корпус, но он нуждается в значительном ремонте. В тесной келейке матушки стоит гроб. В нем человеческие мощи. Предположительно это останки святого, преподобного Макария Алтайского, их обнаружили в склепе у алтаря Воскресения Христова. Впрочем эксперты еще не ответили однозначно, Макарий ли это.
“Советская мифология” по словам матушки породила много легенд, повествующих и о несметных сокровищах, и о подземных ходах, в которых чуть ли не библиотека Ивана Грозного запрятана. Впрочем в слободе Монастырской старожилы рассказывают, что в первые годы советской власти монахи действительно святыни (иконы и утварь) заворачивали в полотнища и бросали на дно пруда. Они надеялись скоро вернуться. С тех пор в пруду вырос многометровый слой тины, и никто пока не решается туда вторгнуться.
Пруд образован родничком, возле которого случилось чудо, изменившее судьбу города Болхова. Позже родничок заключили в колодец, а возле него поставлена была часовня. Жаль, но ХХ век сильно повредил первоначальный ландшафт... Дело в том, что аккурат над святым колодцем построили коровник, и навоз выливался на святое место. Так продолжалось десятилетиями.
Монастырь возродился в 2001 году. Тогда уже Оптин монастырь считался утраченным полностью. Из трех великолепных соборов оставался один, да и тот представлял из себя развалины. До революции монастырь был мужским, теперь он - женский. Правда матушек здесь пока всего пятеро. И откуда берутся силы у этих хрупких созданий?... Тем не менее уже выросли две башни, Троицкий собор сияет золочеными куполами, а на крестах - царские венцы. Так было и в эпоху расцвета монастыря. Троицкий собор - копия Успенского собора, что в Московском Кремле. Потому что строился в “царском” стиле, чаяниями семьи Милославских. Мария Милославская, дочь болховского боярина Ильи Милославского, вышла замуж за царя Алексея Тишайшего, стала царицей. Илья, который при малолетстве царя фактически правил государством, строил собор как вероятную царскую усыпальницу. Но не заладилось: Мария умерла при родах, царь женился на Наталье Нарышкиной и род Милославских попал в опалу. Зато в Оптине монастыре, под Болховым, остался великолепный архитектурный шедевр.
Многие из читателей наверняка путаются: есть ведь знаменитая Оптина пустынь... как она связана с Оптиным монастырем? Сохранилось предание о разбойнике по имени Опта. Он был грозой Брынских лесов и, по преданию, не знал пощады над теми, кто попадался в его руки. Послушав проповеди монаха Киево-Печерской лавры Кукши, разбойник раскаялся - и на свои, нажитые явно неправедным путем богатства построил Троицкий монастырь. Опта и сам постригся здесь в монахи. Недавний душегубец стал отцом истинного монашества; но подробности благодатного обращения Опты навсегда сокрыты под мраком веков. Ровным счетом ничего не известно о монашеской стезе бывшего разбойника. Кроме разве того, что по неизвестной причине Опта отсюда, с реки Нугрь, ушел на реку Жиздру и там основал Оптину пустынь. Оптина пустынь только в XIX веке стала знаменита, когда там старцы почитаемые появились. А до того известен был всем только Оптин монастырь.
Все виной одно чудесное событие, случившееся вероятно около шестисот лет назад. Впрочем дата его достоверно неизвестна. Сохранилось монастырское предание о том, как видели монахи Саму Богородицу, как прошлась она у монастырской ограды, благословляя Свою обитель... А чуть позже с восточной стороны увидели они странный неземной свет. Вышли монахи за ограду, спустились в овражек, и видят: на ветвях сосны икона. А под ней родничок бьется.
Определили, что найдена икона тихвинской Божией Матери. Эта икона на столетия стала защитницей города Болхова. Родничок заключили в колодец и назвали его Тихвинским. Одно время монастырь даже носил название Тихвинского. А в Монастырской слободе устраивалась трехдневная замечательная ярмарка, привлекавшая множество народа, и получался незабываемый молитвенный большой и яркий праздник с крестным ходом и молебном, и народным гуляньем для жителей града Болхова и всех его весей.
Веками настоятелем в монастыре был игумен. В 1705 году Петр Великий, посетивши с царевичем Алексием Болхов, повелел “ради многанародного жительства города и для церковной церемонии и благолепия во время водоосвящения и в крестных хождениях в мужской и девичь монастырь четверекратно, быть в монастыре архимандриту”.
Преподобный Макарий, прославившийся тем, что просвещал и обращал в христианство жителей горного Алтая, скончался пред этим чудесным Образом. Макарий говорил: “Зачем Иерусалим и Афон? Сорок раз и сорок ден походи на Монастырскую гору к Божьей матери, и как все Святые земли прошел...”
А в ХХ веке все было жестоко разорено. Даже могильные памятники - а похоронены на монастырском кладбище были члены знаменитых русских фамилий: Шеншины, Горчаковы, Хотетовские, Милославские - и те разграбили. Часть памятников разбросали, а часть заложили в фундаменты болховских домов. Сейчас оставшиеся памятники собраны возле монастырских ворот. Стоят они как немые свидетели потускнения русского сознания...Монастырь и во Вторую Мировую войну пострадал: семь раз он переходил из рук в руки, ибо монастырская горка - стратегическая высота, с которой город Болхов виден как на ладони. Единственное, что не пострадало - чудотворная Тихвинская икона. Она сейчас хранится в Болхове, в Рождественской церкви. Некоторые полагают, что это не оригинал, и древний список. Тем не менее ежегодно с иконой устраивается крестный ход из города к Святому колодцу.
Матушка Евфалия рассказала, как местный старожил Алексей Глебович показывал место Святого Тихвинского колодца. Коровник, который над оврагом стоит, аккурат из кирпичей порушенных храмов построен. И так ферма устроена была, что фекалии в овраг, к родничку стекали. Да и колодец не пожалели, засыпали. Матушка копнула тогда лопатой - зловоние навозное чуть не с ног сбивает. Выкопала ямку сантиметров в шестьдесят, и лопата уткнулась в старый сруб. “Вот он, колодец-то...” произнес старик. Возможно, если бы его не было в живых, источник и не нашли бы. Но “постарались”, шибко “постарались” предыдущие поколения. Даже теперь, когда все более-менее расчищено, к колодцу через трясину надо идти.
Приезжал на родник почитаемый старец Оптиной пустыни (он духовный отец матушки Евфалии) отец Илий. Посмотрел, благословил вновь построенный колодец. А вскоре после его отъезда ферму закрыли. Впрочем, когда матушка Евфалия была в отлучке, колхозники умудрились совершить последнюю пакость: над оврагом заложили силосную яму. Был уже ведь XXI век, как говорят, век нашего духовного возрождения. Однако пригнали солдат, со спецтехникой - и начали копать землю. Снова дрянь потекла к роднику... Сестры тогда сказали себе: “Это грехи наши пахнут...” И с новым рвением взялись за работу по благоустройству.
Пробовали очистить пруд. Воду спустили, и оказалось, что ее уровень всего-то метр. Дальше - многометровый слой вонючего ила. Что в нем - одному Богу известно. Так же неизвестно, что сокрыто в недрах Монастырской горы. Раскопки продолжаются...
Пророчество батюшки Егора
...О. Александр Кузнецов, священник, окормляющий святой колодец и село Спас-Чекряк (он благочинный Болховского округа), пребывал в явном смущении. Дело в том, что на месте, где когда-то стоял храм, построенный святым, теперь “красуется” непонятная деревянная уродина, которую некоторые именуют “церковью”. Хотя строение внешне похоже на дачный домик. Дело в том что здесь, с Спас-Чекряке обосновался некий человек, вроде бы имеющий сан дьякона. Народ его называет “батюшкой” (он даже службы проводит), правда люди удивляются тому, что “церковь” строят... бомжи. Настоящие, “канонические” бомжи, которых “батюшка” подбирает в Первопрестольной, у Трех вокзалов.
Вроде бы нормальное явление, бомжи здесь как бы приют находят. Но проблема в том, что “батюшка” все это делает без благословения от епархии. Да и к тому же: какие строители из бомжей? Вот уродина и получилась. Да, смута налицо: отдельный - пусть и хороший - человек проявляет самодурство и творит что хочет без всякого контроля. Впрочем о. Александр вполне философски оценивает ситуацию: “Чем, собственно, Церковь отличается от государства? Мы живем в одном Мире. Грешном...” Впрочем Церковь должна быть спокойна, ибо еще в 2000-м мощи Георгия Коссова обретены; они подняты из могилы, которая находилась в алтаре порушенного храма и перенесены в город Болхов, в Спасо-Преображенской собор. Канонизирован о. Георгий как “священноисповедник” - за праведность и прозорливость.
Благочиние особое внимание оказывает святому источнику, благословенному когда-то самим батюшкой Георгием. Недавно здесь, возле колодца, оборудовали купальню. Очередь за благоустройством территории. Находятся благотворители, которые помогают деньгами. Один предприниматель из Петербурга аж 50 тысяч пожертвовал на купальню. О. Александр - местный, болховский, а потому ему доверяют.
Но есть все-таки загадка: о. Георгия Коссова, или, как его в народе называли, “батюшку Егора” бесконечно уважали. Но после его кончины с легкостью разобрали на кирпичи и храм, и школы, и приюты сиротские, и даже батюшкин скромный домик. В общем все что он построил. Впрочем и здесь о. Александр загадки не видит: “Взять Троицкий храм в Болхове, где я настоятель. Сын того настоятеля, который до революции был, Михаил Преображенский, стал соратником Льва Троцкого. Памятник Иуде ставил. Да, на отдельных личностях почил Дух Божий...” О. Георгий это предвидел. На второй день после Октябрьского переворота приехал к нему епископ Серафим Остроумов, будущий новомученик. Они уединились и долго беседовали. Уезжал владыка со слезами на глазах...
...А началось все это в 1884 году. Молодой перепуганный священник ждал среди сотен страждущих аудиенции у почитаемого старца Оптиной пустыни о. Амвросия. Он пребывал в отчаянии. О. Георгия только что назначили на самый бедный приход в епархии; в селе Спас-Чекряк было только 14 дворов, жили здесь сплошь бедняки, кормиться семье батюшки было не с чего. Местность мрачноватая; по преданию здесь, не месте старенькой деревянной церквушки, было когда-то языческое капище. А народ рассказывал, что первая христианская церковь в Чекряке неожиданно ушла под землю... Георгий приехал в Оптину за благословением поменять приход. Когда наконец старец появился, взгляд его выхватил из толпы именно Георгия. Тот был одет по-светски, тем не менее о. Амвросий обратился к молодому человеку так: “Ты, иерей, что там такое задумал? Приход бросать?! Храм, вишь, у него стар, заваливаться стал. А ты строй новый, да большой, каменный, да теплый, да полы в нем чтоб были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой, да дурь-то из головы выкинь! Помни: храм-то строй, как я тебе сказываю. Ступай, иерей. Бог тебя благословит!”
Делать нечего, против благословения не пойдешь. Это в наше время плюют на иерархию, сами себя попами назначают куда захотят. В те времена Бога боялись. Но служение шло плохо. Доходило до того, что семья голодала, а уж бесы искушали - исключительно. Снова подался о. Георгий в Оптину. Старец снова, ничего на расспрашивая, сказал: “Ну, чего испугался, иерей? Он один, а вас двое...” - “Как же это, батюшка?..” - “Христос Бог да ты. А враг-то, он один. Ступай домой и ничего вперед не бойся. Да, храм-то каменный, да чтоб теплый, не забудь строить!” И почувствовал молодой священник: будто гора с плеч у него свалилась. Свое служение он продолжил с радостью и вовсе не думал о невзгодах.
Перенесенные искушения развили в нем смирение, страх Божий укрепил его подвижничество. Благодать просветила его разум. По благодати Божьей. Георгий исцелял людей. К нему привозили и бесноватых. Они ужасно мучились, одержимые как бы лишались разума, приходили в исступление, неистовствовали, кричали, вопили, иногда повергались к ногам священника. Он молился, окроплял их святой водой, и темные силы оставляли больных. Случаи исцелений были многочисленны и каждодневны. Одним из гостей батюшки, получившим его благословение, кстати был будущий старец, архимандрит Иоанн Крестьянкин.
Батюшка Егор снял в селе избу, в которой обучал 50 мальчиков из окрестных деревень. Но стремление его было направлено к тому, чтобы строить для детишек достойные здания.
Где слава, там и деньги. А они нужны были на стройку. Хозяйственную деятельность батюшка Егор начал с того, что устроил кирпичный заводик, давший рабочие места для прихожан. В 1896 году, в день празднования иконы Казанской Божией Матери, состоялось в Спас-Чекряке освящение второклассной школы, которой не было даже в уезде. Позже приходе о. Георгия было построено еще несколько школ: Сиголаевская (дер. Сиголаево), Шпилевская (дер. Шпилево) и Меркуловская (дер. Меркулово), в которых о. Георгий был попечителем и законоучителем.
У отца Георгия часто спрашивали, где он берет деньги на те постройки, которые появились в Спас-Чекряке, есть ли на содержание их какие-нибудь фонды?
- Решительно никаких, - отвечал о. Георгий, - кроме шестидесяти десятин земли, подаренной И.И. Преображенским... Ну, так вот с этой жертвы и начались все мои постройки, все остальное я собираю вот теми копеечками, которые кладут мне за молебен и за мои советы. Пока я жив, и Бог не оставляет меня...
Свое мнение у батюшки было и о богатстве:
- Деньги опутывают и порабощают людей и делают из них своих жалких и послушных рабов. Они соблазняют и требуют жертвы от них, но благополучия в жизни не дают. А зла от них много. Не порабощайте ими свою душу. Бог каждому дает, сколько нужно. А если денег не хватает, обратите внимание на свою жизнь. Правильно ли вы живете?..
Следующим этапом стало устройство приюта для сирот. Батюшка Егор давно мечтал, чтобы при храме воспитывались обделенные судьбой дети. Он был убежден:
- Мое мнение, что все приюты и воспитательные дома следовало бы непременно устраивать в деревнях; здесь воздух чище, простору больше, содержание дешевле, словом, те же самые средства на приют принесли бы большую пользу детям, а устройство таковых обогатило бы села и деревни, давая хороший заработок соседним крестьянам - кому работой, кому доставкой провизии, не говоря уже о нравственном влиянии на них. Когда я был сельским учителем, мне всегда приходила мысль, что 30-40 лет назад, когда впервые начали обучать крестьян грамоте и не ввели всеобщего обучения, тогда следовало начать обучение с девочек, а не с мальчиков. Выйдя замуж, они сами стали бы учить грамоте своих детей, особенно мальчиков. И дети, побыв два-три года в школе, встретили бы дома грамотную мать появились бы и книжки в избе, и они не забывали бы так скоро то, чему учили их в школе, - скорей бы поняли пользу школ; тогда крестьяне сами бы содействовали открытию школ, и быть может, теперь вся Россия была бы уже грамотная...
В 1903 году был освящен трехэтажный кирпичный дом, предназначенный для девичьего приюта. Число воспитанниц доходило до 130 человек. Девочки называли батюшку Егора “папашей”. О. Георгий думал и о будущем воспитанниц. Когда девочке исполнялось 14 лет, батюшка заказывал кованый сундук и все годы до выхода из приюта “набивал его добром” - будущим приданым. “Вот какой рай устроил Батюшка сиротам крестьянским! Нигде этого нет!” - говорили в народе. К мудрому пастырю пришли верные сподвижники - педагоги и воспитатели. Так, паломницей в Спас-Чекряк приехала княжна Ольга Оболенская и осталась воспитательницей приюта, потом заведующей. В приюте работали супруга о. Георгия матушка Александра и его старшая дочь Елена.
Храм строили не торопясь, ибо социальные учреждения батюшка считал важнее. Его главный престол во имя Преображения Господня был освящен в 1905 году.
Сам батюшка любил бывать возле освященного им же родничка, невдалеке от села. Там по его благословению устроили колодец, и батюшка давал прихожанам и паломникам Святую воду, взятую из колодца. При этом не уставал повторять: “Не от меня водичка. От Господа...”
История Чекрякского прихода - удивительный пример того, как молитвой и подвижничеством можно превратить Богом забытый угол в цветущий сад. Но растерять все можно во много раз быстрее - при помощи страха и молчаливого согласия.
Задолго до революции о. Георгий провидел беды, которые ждали Россию: “Мы живем пока тихо, но это ненадолго. Все зальется кровью, и трупов будет, как поленьев, будут и голод, и болезни, о которых мы сейчас и не думаем. Ну что ж... Его святая воля. Пройдет немного еще времени - и еще больше будет трупов, целые горы и великая скорбь...” В первый раз батюшку Егора арестовали в 1918-м. В уездной тюрьме не знали, что делать со всеми почитаемым стариком, ведь он на свои средства сиротский дом содержал, школы... Да и не было такого человека, который бы хоть одно плохое слово о батюшке сказал. Считай, со всего уезда за советом к батюшке ехали: жениться ли, замуж выходить, уезжать ли на заработки... никого батюшка советом не обделял. И не ошибался, такова была сила его прозорливости. Побоялись народного гнева, выпустили...
Через четыре года батюшку снова “взяли”. Пытались вменить ему “укрывательство церковных ценностей”. На сей раз отправили в губернскую тюрьму; там старика заставляли исполнять самые грязные работы, стараясь унизить его. Батюшка Егор все исполнял со смирением, а другие заключенные, наслышанные ранее об удивительном подвижнике, всячески оберегали его от произвола тюремщиков. И снова батюшку выпустили - теперь уже умирать. Богоборцы знали, что он болен раком.
Умер батюшка 26 августа 1928 года. Перед его кончиной произошло странное: святой колодец в Спас-Чекряке обвалился и неподалеку от него забил новый родник. Батюшке принесли из него воды. Он помолился над нею, попросил вылить воду обратно в родник, который, как он заповедовал, станет священным колодцем, будет теперь исцелять верующих.
Последние слова батюшки были: “Вода... кругом вода...”
И Преображенскую церковь, и другие строения, возведенные чаяниями батюшки Егора, разобрали на кирпичи еще до войны. И благословение покинуло эти места. Село как-то быстро обезлюдело, да и вообще на здешний край напало безотрадное отчаяние. Могильный холмик, дабы стереть из памяти народной воспоминания о добром священнике, не один раз сравнивали с землей, а вот родничку повезло чуть более. К нему люди шли тайно, и набирали святую воду. Люди были убеждены в том, что это та самая вода, которую освятил батюшка Егор.
...В народе говорят, когда открывали мощи батюшки (раскапывали могилку), он “не давался”. Четыре дня экскаватор тщетно ковырял землю, пытаясь докопаться до останков. Миф связан вот, с чем: люди заметили, что среди священников, принимавших участие в эксгумации, слишком много, мягко говоря, слишком уж полных... О. Александр, к слову, вовсе не толстый.
Геннадий Михеев.
Фото автора.
Орловская область.
Page updated
Google Sites
Report abuse