Королева Бранденбургских ворот

...Ее улыбчивое лицо почти не изменилось с тех пор как она бойко отвечала английскому премьеру Черчиллю: “Меня не обидишь!..” Мария Филипповна Лиманская продолжает заряжать односельчан жизненной энергией и оптимизмом. Как иначе может себя вести “регулировщик Победы”?

В селе Звонаревка ветераны стараются не унывать. Часто собираются вместе, обсуждают насущные проблемы, и под руководством главы сельской ветеранской организации Артура Павловича Литневского оздоравливаются по методике профессора Норбекова. Приходит на занятия и Мария Филипповна Лиманская - даже несмотря на то что “разменяла” девятый десяток. Больше не за здоровьем, а для общения. Потому что не может Маша без людей, без сердечной беседы. А ровесницы не представляют свою жизнь без нее, ибо Маша всегда умела заряжать доброй энергией и сеять радость. Светлый она человек, отзывчивый.

Звонаревка - не родное село Марии Филипповны. Сюда, к дочери Нине Григорьевне Тормозовой в 94-м году она переехала из родного села Старая Полтавка после того как скончался супруг, старый фронтовик. У дочери селиться не стала - обузой не хочет казаться - купила себе домик. Он хоть и малюсенький, зато прочный, еще немцами построенный. Ведь Звонаревка - село, основанное поволжскими немцами, когда-то оно называлось Шталь. Только немцев в войну выселили в Сибирь, а в зажиточное село навезли беженцев. Впрочем последние не подвели: они трудолюбивы, а здешний колхоз считается одним из самых сильных в области. Есть у Марии Филипповны и еще одна дочь, Раиса, она в Саратове живет. Она тоже к себе звала, но деревня ей милее, да и привыкла она что-то всегда делать: город приучает к лени, а лень, как известно, - ближайшая дорога к могиле.

Ровесницы к ней всегда относились по-свойски: “Маша, Маруся, Манечка...” А она так скромно себя ведет, что до последнего момента и не знали односельчане, что их “Манечка” - знаменитость. В Звонаревку корреспонденты приезжают - и не в правление колхоза или в школу идут, а к Лиманской, в ее приземистый домишко. Иные бы позавидовали (что ж делать - в России так принято...), но Мария Филипповна - такой человек, который не вызывает нехороших чувств. Она рождена чтобы примирять...

Родилась Маша Лиманская в Сталинградской области, в Старой Полтавке. Войну встретила, уже в колхозе работая, но в 42-м в село приехал представитель военкомата, собрал девушек и сообщил: “Парней повыбивало, нужна, девки, ваша помощь... Ах, не знал я, что пацанок придется уговаривать!.. Ну, что красавицы: кто в добровольцы?” В добровольцы записались все. Маше было 18 лет.

Недолгая подготовка в поселке Капустин Яр - и отряд новобранцев женского полу пешим маршем, по расхлябистой дороге отправили на Запад. Все они были комсомолками, верили в близкую Победу, а войну представляли по кадрам из фильма “Чапаев”. Где, значит, Анка лупит по врагу из пулемета, а они падают, падают...

Их подразделение называлось: “ВАД-15”. Почти что: “В Ад...” Хотя эта аббревиатура расшифровывается как “военно-автомобильная дорога”, очень скоро они поняли зловещее совпадение. Вроде бы служба военного регулировщика дорожного движения проста: поднял красный флажок - стой; желтый - разрешено двигаться. Однако стоять приходилось на стратегически важных участках, которые фашисты стремились изничтожить всеми возможными средствами. Их, юных девушек, поставили у моста через Дон в районе города Батайск. Водители вначале удивлялись виду девиц, ведь в начале войны движением регулировали мужики. Но скоро привыкли и весьма радовались улыбчивым лицам, будто бы освещавшим суровые дороги войны.

Первым для Маши тяжелым испытанием было двухстороннее воспаление легких. Еще на марше, под дождями подхватила. Молодой организм справился с напастью, и она очень скоро заняла свой пост. Дождей и прочих ненастных явлений впереди ждало много, но очень скоро Маша постигла великое преимущество ненастья: вражеская авиация в дождь не летает и можно перевести дух.

Во время налетов они не уходили с поста по двум причинам. Первая: командир запрещал. Вторая одновременно горька и смешна: девушки боялись вовсе не смерти, а... уродства. И Маша, и ее подруги не рисковали убегать под опору моста потому как очень на хотели, чтобы их придавило. Боязно было лишиться руки или ноги; а если уж и доведется погибнуть - то лишь бы без мучений. Об этом девчонки-комсомолки просили Боженьку всякий раз перед тем как заступить на пост. Мост немцы все-таки “завалили”, переправа осуществлялась по понтонам, и проблема исчерпалась сама собою: прятаться стало просто некуда.

В иные дни бомбили по шесть раз в день. Хоть часы сверяй - через каждые четыре часа. Помнит Мария Филипповна одну роковую ночь. Кругом взрывы, огонь, крик, все бегут в укрытия, а Маша стоит. Нельзя сказать, что Маша не боялась. Очень страшно было - аж душа в пятки уходила. Но пост-то нельзя оставить, иначе за дезертирство сочтут. Тут грузовик едет прямо на разбомблённый мост. Шофёр обезумел, в лобовое стекло видны его округленные глаза. Она изо всех сил сигналит фонариком — стой, мол, нельзя сюда! Бросилась наперерез… и очнулась уже на земле. Грузовик задел её бампером.

Два месяца в госпитале с гипсом пролежала - и снова к себе в “ВАД-15”. После Сталинградской битвы они попали в Крым. В Симферополе снова пришлось разминуться со смертью: едва выскочили девчонки из грузовика, как бомба напрямую попала в кузов - разворотила весь! Вообще страшный был период, дороги были буквально усыпаны трупами немцев, наших, беженцев... А убирать-то было некому, ибо развивалось стремительное наступление.

Потом были Белоруссия, Польша, Берлин... В Белоруссии Машу свалила Малярия; лежала в полевом госпитале, и умерших от этой коварной тропической болезни выносили одного за другим - не было лекарств. Уже когда Маша была в забытьи, приснился сон, будто она падает из окна, а ее подхватывает какой-то незнакомый танкист. Подруги тут же заявили: ну все, теперь ты должна выздороветь: танкист - это к добру. “Мы уже три трупа от лихорадки вынесли сегодня, — сказал седой, усталый доктор девочкам, привезшим полуживую Машу в госпиталь, — и эта не жилица. Лекарств у нас нет, лечить нечем. Далеко не уходите, попрощаетесь по-человечески...” Этот разговор услышала полевая медсестра, лежавшая на соседней кровати. Она рассказала девочкам, что у нее в полевой сумке есть одна ампула необходимого препарата...

...Так получилось, что на гражданке Маша Лиманская совсем немного поработала библиотекарем, ну, а большую часть трудовой жизни трудилась санитаркой в хирургическом отделении.

- В больнице, где я работала, лежала учительница, — вспоминает Мария Филипповна. — Она выписывала журнал. Как-то говорит мне: “Манечка, да тут твою фотографию напечатали”. Действительно, я с флажками на посту у Бранденбургских ворот. Но знаменитой я себя никогда не чувствовала. В Москву на парад меня не приглашали, в политику не звали. Правда, местная власть недавно телефон провела. Могу внучке и правнукам в позвонить. Разве я не счастлива?..” В проведении связи вообще-то помогла вовсе не власть, а сердобольные журналисты из районной газеты “Воложка”. Известно ведь, что все в нашей стране надо вырывать с кровью...

Про такие фотографии говорят - “облетела весь мир”. Вначале ее публиковали в “победных” газетах, затем на обложках журналов и книг об истории войны. В снимке девушки-регулировщицы, лихо управляющей движением военного транспорта весной 45-го года у Бранденбургских ворот Берлина. Мир тогда увидел не просто профессиональную удачу военного корреспондента Евгения Халдея, а документальное свидетельство победы над фашизмом. В 82-м Халдей прислал ей эту фотографию и другие свои снимки, сделанные в Берлине и Потсдаме, в том числе и фото со Сталиным, Трумэном и Машиным знакомым Черчиллем.

Вообще в те счастливые дни их, девчонок у Бранденбургских ворот, фотографировали много. Всеобщая эйфория, ощущение неимоверного счастья, весны... И никакого Халдея она вовсе не запомнила.

Запомнилось другое. После взятия Рейхстага девушек перевели на этот почётный пост в самом центре города. Почему именно их, ясно из их группового снимка: ну, прям модели, видно, что выбирали не уродин! Однажды возле Маши остановился грузовик-полуторка. “Сестрёнка, победа!” — радостно выкрикнул водитель, и к её ногам упали пачка папирос и какой-то свёрток. “Зачем, я ведь не курю?” — растерялась девушка. “Извини, сестричка, другого подарка нет”, — донеслось из отъезжавшей машины. Маша развернула свёрток и ахнула — под обёрткой оказались красивые женские туфельки. Жаль, в подвале, где жили девчата-регулировщицы, случился пожар, сгорели все вещи, письма из дома, фотографии и те самые туфельки.

Ну, а самое знаменательное событие победных дней - встреча с Черчиллем. Девчонки знали, что мимо них будет проезжать кортеж английского премьера. Когда проехали мимо мотоциклисты, черная легковушка остановилась. Из нее вышли несколько человек, в том числе толстый человек, которого Маша видела на газетных карикатурах. Черчилль, как и положено, сжимал в зубах сигару. Через переводчика премьер поинтересовался у регулировщицы, не обижают ли девушек английские солдаты?

- Пусть только попробуют обидеть, наши солдаты нас защитят, - ответила Маша.

Черчилль выслушал перевод, как-то задумчиво улыбнулся и уехал.

Потом часть перевели в Потсдам - регулировать движение во время международной конференции стран-победительниц. На постах стояли вместе с союзниками которые показались Маше недотепами: сразу вешали оружие на ветки, а сами растягивались на матрасах, которые загодя приносили из полуразрушенных домов, накрывались одеялами и откровенно дрыхли. Те, кому не спалось, подходили: “Герл, чейндж: давай винтовками меняться!” У русских дисциплина была, Маша даже не отвечала на такие непристойные предложения. Да и вообще война бойцов Машиного подразделения была целомудренной.

Когда в августе 45-го прощались со своим командиром, капитаном Антоном Гудзеватым, тот у них прощения просил: “Не обижайтесь, девчонки, что гулять вам не давал, личной жизни не позволял...” А они зла-то не держали. Ведь благодаря заботам товарища капитана они все дожили до Победы. Да, ранения имели многие, но все - с руками, ногами, лица не изуродованы... Только одна из них, интеллигентная Сашенька с ума сошла. Остальные, деревенские девчонки, страшные картины войны как-то пережили. Или благодаря инстинкту сохранения не пропустили сквозь свои сердца?

И расстались Маша Лиманская, Валя Беспалова, Аня Кравченко, Шура Гладкова, как выяснилось, навсегда. Переписывались они много лет. Но так и не встретились. В последние два десятилетия фронтовые подруги одна за другой переставали отвечать. Последняя, с кем Мария Филипповна переписывалась, - Валя Беспалова, жившая в Волгограде. Но и от нее уже пять лет писем нет...

...После войны у Маши было неудачное замужество. Мужчин, ясное дело, осталось немного и с молодым лейтенантом она сошлась без любви. Едва родила двух дочерей, семейная жизнь не заладилась настолько, что пришлось расстаться. Детей поднимала сама, и, надо сказать, дочери выросли вполне достойными людьми. Лишь когда девочки подросли, Маша встретила, наконец, того, с кем в любви и согласии прожила 23 года. Виктор Иванович сам был фронтовиком, танкистом, между прочим. До последних, можно сказать, дней, уже оставив работу, муж помогал ей - колол дрова, приносил воду... Так, много лет спустя сбылся сон, приснившийся в госпитале во время войны.

Теперь, спустя десятилетия, Мария Филипповна убеждена, что не она, наверное, тогда добровольцем пошла на фронт, а какая-то другая девушка. Это было ужасно. Особенно в память врезалась такая картина: под Брестом женщине, разведчице, наш танк, неудачно сманеврировав, перерезал ноги. Она кричит своему провожатому: “Ваня, родненький! Добей меня!..” Конечно же, не добил, выстрелами остановил полуторку, погрузил раненую кузов и машина укатила в госпиталь. Кто знает, как закончилась эта драма... Как и десятки других драм фронтовых дорог, свидетелям которых Марии Лиманской довелось стать. Однако факт: русские своих не бросали. В отличие от немцев, кстати. Еще одна картина стоит перед глазами: всплывающие их выходов Берлинского метро трупы детей, женщин и стариков. Гитлер приказал затопить собственный народ... Сколько в наших головах с тех пор поменялось... Глядя по телевизору на картины взятия Грозного замой 95-го, Мария Филипповна рыдала...

Одна внучка Марии Филипповны теперь живет в Германии. Она вышла замуж за местного, коренного поволжского немца, и они переехали в страну, которую когда-то победила Мария Лиманская. Да еще волею судьбы символом той Победы стала! Недавно внучка присылала фотографию: она с тремя детьми (правнуками Марии Филипповны) у только что отреставрированных Бранденбургских ворот. Приглашала в гости. Очень Марии Филипповне хотелось посетить места юности, но тогда, после операции, более ноги. Не поехала. Зато послала дочь. Та привезла сувенир: Бранденбургские ворота, сделанные из... шоколада. Вместе с подругами их съели в день Победы.

Наверное, избушка Марии Филипповны по сравнению с домами, в которых живут побежденные немцы, выглядит убого. Да и пенсия, которую она получает в ранге участника войны, невелика. Откровенно сказать, ефрейтор Лиманская получает пенсию, приблизительно в десять раз меньшую, нежели ветераны СС. Впрочем, четверо внуков и семь правнуков - тоже своего рода богатство. И разве прожитая достойно жизнь - не капитал?

Германия в степях России

Город Маркс украшают три памятника основателю оригинального учения о капитале и прибавочной стоимости. Есть так же стелы на въезде в этот премилый городок, которые так же изображают некогда знаменитый профиль. Я провел маленький социологический опрос у одного марксова изваяния; естественно, спрашивал только у детей: “Кто это?” (взрослых помиловал потому что “три профиля классиков” у них в мозжечке сидят). Половина респондентов честно призналась, что не знает. Вторая половина разделилась так: три четверти из них уверенно сказали, что это Ленин. А четверть утверждала, что передо мной... дедушка Мороз.

Вообще история города Маркса поучительна. Его основали натуральные немцы, приехавшие из Германии и Австрии, а изначально он именовался Екетериненштадт, по-немецки - Katarinenstadt. Вербовщиком немцев был приближенный царицы граф Ребиндер и наемные “зазывалы” Де Боссе, Ля Роше и выходец из Голландии барон Борегардт де Кано. Последний стал основоположником будущего города-колонии Екатериненштадта. Барона де Кано в городе не почитают; есть сведения, что он на заселении Поволжья немцами сколотил себе порядочный капитал. В общем, жулик был еще тот. Впрочем сей факт не помешал переименованию города во время I Мировой в Баронск. Имя “Баронск” просуществовало недолго, при советской власти город получил имя известного германского еврея, чьи памятники ныне так распространены в городе.

В чем была суть “кидалова”: зазывалы сулили райские кущи, но на самом деле немцев поселили в саратовском Заволжье, доселе необитаемом. Зимой здесь земля вымерзала, летом хилые речки пересыхали от жарких степных ветров. И, что самое главное, здесь хозяйничали банды диких кочевников, которых называли “киргиз-кайсаками”. Однажды несколько семей, решивших убежать на родину и заночевавших на и на одном волжских из островов были вырезаны разбойниками. И по сей день этот остров называют “островом смерти”. В 1774 году в Екатериненштадт нагрянула дружина Пугачева. Вывезли хлеб из амбаров, соль, оружие, угнали два табуна лошадей.

Тем не менее главным украшением старого Екатериненштадта было позолоченное изваяние Екатерины. Немцы по любому были ей благодарны. Потому что Екатерина подарила главное: свободу действий. Своим трудом и упорством колонисты все-таки обжили неприютный край. В Екатеринштадте были построены три кирхи - лютеранская, католическая, реформатская. Имелось великое множество торговых лавок, где торговали колонисты и русские. Путешественник Лебедской так описывал колонию поволжских немцев в середине XIX века: "Жители отменно отличаются против прочих в выращивании пшеницы и табаку... При некоторых домах сады с яблоневыми, грушевыми, сливовыми, вишневыми деревьями. Женщины сверх полевой работы прядут лен, посконь, шерсть, ткут холсты и сукна". Появились в городе свои “олигархи”: табачный - Штифф, хлебный - Сабельфельд, машиностроительный - Шеффер.

В общем, зажиточно существовали. Но советскую власть приняли лояльно, потому как в крови немцев - законопослушность. Во времена страшного поволжского голода 21-го здесь, правда, было восстание против красных, отбиравших последний хлеб. Но руководили им русские: Вакулин и Серов. Советская власть в лице Ленина сделала поволжским немцам великий подарок: здесь была создана Республика немцев Поволжья. При царе выходцы из германии де-юре пребывали на собачьих правах.

Золотой век “русской Германии” был недолог. 26 августа 1941 года вышел правительственный указ о депортации немцев в Сибирь и Казахстан. Надо бы заметить, что депортация поволжских немцев - не порождение одной войны. Первый указ о переселении немцев в Сибирь 13 декабря 1915 был подписан еще царем Николаем II. Но царский указ не выполнили, а войска НКВД осуществили уникальную “боевую” операцию всего-то за 24 часа. Город опустел, школы и учреждения закрылись, в селах скот был брошен на произвол судьбы, на полях остались неубранные хлеба. И кто заселил уютный город и богатые деревни? Если сказать одним словом: “совки” - беженцы из оккупированных областей СССР. Они пришли в богатый край, оставалось только поддерживать веками отлаженный хозяйственный механизм.

...В Марксе мне посчастливилось познакомиться с удивительным человеком, Идой Робертовной Шеффер. Она - внучка знаменитого некогда фабриканта Ёхана Карла Шеффера, основавшенго завод, который теперь называется "Волгодизельаппарат". Ида Робертовна сейчас живет в Москве. Но недавно она купила в Марксе часть дома, который когда-то принадлежал ее предкам. Все чаще он приезжает в милый сердцу Маркс и подолгу живет в местах своей юности.

В год депортации она была совсем юной девушкой, но помнит тогдашний Маркс как прекрасный и культурный город. Конечно, есть затаенная обида в том, что пришлось покупать то, что по правам реституции должно принадлежать тебе. Однако Ида Робертовна мыслит трезво: в нашей стране никто толком прав не имеет. Тем более что в домах, принадлежавших Шефферам, да вообще во всех довоенных домах города живут люди, которые ни в чем не виноваты... Ее дочь живет за кордоном, на Кипре. Зовет к себе. Однако внучка фабриканта Шеффера до странности привязана к Родине. Которая так ее предала...

...В 41-м их выслали в Новосибирскую область, в далекую деревню. Отца отправили в концлагерь, а мама до смерти говорила: “Кроме стола и кровати ничего у нас в жизни не будет...” Выехать из Сибири дозволили лишь в 53-м году. Ида Робертовна гордится своим мужем, морским офицером, русским. Он был отважен и взял ее в жены несмотря на то, что дочь репрессированного немца лишала его возможности служебной карьеры. Он тоже гордился тем, что его жена - немка. Те из нынешних Марксовцев, кто не знает Иду Робертовну, с восторгом ей рассказывают: “А вы знаете, что здесь когда-то жили немцы!..” И многим очень стыдно за то, что произошло пятнадцать лет назад.

О том, что случилось в Марксе в начале 90-х, рассказал сотрудник Марксовского музея Александр Кисанов. Очень долго власти боялись, что вернувшиеся на свою родину немцы породят беспорядки. И не зря боялись: беспорядки действительно были. Немцы, в отличие от других народов, подвергшихся депортации, вели себя мирно. В Сибири и Средней Азии они создали общество “Heimat” (“Родина”), которое как раз занялось проблемой возвращения немцев в Поволжье. Родилась даже идея восстановления Поволжской республики немцев. И тут - началось! В Марксе и селах люди стали собираться на многотысячные митинги. С лозунгами: “Оккупанты - вон!”, “Фашист не пройдет!” и т.д. “Совки” перепугались не на шутку. Они были убеждены том, что немцы их прогонят...

Ограничились не политической, а “национально-культурной” автономией. И ее центром стал Российско-Немецкий дом, основанный в Марксе. Председателем его правления является русский человек, Валерий Анатольевич Исаев. Его часто спрашивают: “Какое отношение вы имеете к немцам?” Он отшучивается: “Штирлица помните?..”

Несмотря на препоны, в середине 90-х население Марксовского района на 20% составляли вернувшиеся немцы. Это может показаться странным, но далеко не все рвались в Германию; как ни крути, почти 200 лет в Поволжье - достаточный срок, чтобы истинной Родиной считать именно Россию. Очень многие, покрутившись в Европе, вернулись в Маркс. Там вполне можно существовать на социальные пособия, даже не работая. Но ведь - стыдно... К тому же “поволжский немец” в Германии - синоним “пьяницы” и “тунеядца”. Сейчас процент немцев в Марксовском районе снизился до 7, причем большинство немцев перемешались с русскими и другими народами, населившими благодатный край. На германские деньги был даже построен поселок “Степное”. Только жизнь там плохая - потому что работы нет.

Александр Кирсанов - яркий пример смешения кровей. Отец его - русский, из донских казаков. Мама, Элеонора Александровна Гердт, чистая немка. И кстати, когда кирху вернули общине (там в советское находился клуб), мама там была первым пастором Лютеранской церкви после ее разгрома в 31-м году. Александр уважает своих немецких предков. Но себя считает потомственным казаком. Зарплата российского музейного работника нищенская, а Германия приняла бы его, талантливого историка, с удовольствием. Однако Родина милее. Даже такая, мягко говоря, такая подлая.

...Марксовский район дал стране всего одного героя Советского Союза, Владимира Венцова. На самом деле он - коренной поволжский немец Вольдемар Венцель. Для того, чтобы попасть на фронт, он подделал документы. Погиб русско-немецкий герой Венцель на Днепре в 43-м, геройски отбивая со своим пулеметным взводом атаки фашистов. Правду о происхождении героя открыли через несколько десятков лет после той страшной войны. Но сколько еще правды сокрыто во тьме нашей истории...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Саратовская область.