Калужские тупики

НЕзвонкое село

При советской власти Волое с легкой руки одного из журналистов поучило прозвище: “Звонкое село”. Потому что Волое буквально “звенело” от множества голосов детишек, шумно резвящихся на улицах. Трудно поверить, но в селе жили двадцать семь (!!!) матерей-героинь. Прошло каких-то двадцать лет…

…Увидеть в Волом человека - событие. Позже меня убедили в том, что летом здесь шумно и “звонко”, ибо дети из многодетных семей привозят в Волое отдыхать своих детей. Естественно, сначала хотелось бы побывать в Воловской школе, чтобы посмотреть: сколько детей в Волом сейчас. В 88-м в школе учились 234 ребенка и корреспонденты сетовали на то, что в 70-е годы их число превышало 700. Один из корреспондентов сообщал, что «жизнь в селе налаживается: только-только к Волому наконец подвели асфальтовую дорогу, многие молодые семьи стали оставаться на родине, строить жилье, рожать, и в начале 90-х ожидается стабилизация демографической ситуации». Поскольку прогноз оказался ошибочным, не рискну делать выводов и я. Не хотелось бы, чтобы через 20 лет измывались над моими писаниями... Впрочем оставим прошлое и будущее, давайте ворвемся в сегодняшний день!

На сегодня число учеников Воловской школы - 26. Детского сада не существует, в его помещении два коммерческих магазина: “Березка” и “Своячок”. В школе, среди учителей только и разговоров что про... войну. Учителя воюют за сохранение своей школы, ибо над учреждением уже несколько лет висит “топор закрытия”, и чиновничью руку, держащую колющий инструмент, удается сдерживать с трудом. Самая многодетная мать села, имеющая детей дошкольного возраста, - учитель русского языка и литературы Александра Федоровна Дроздова. У нее трое. Младшая, 8-летняя Маша сидит на уроке мамы, среди старших учеников, ибо ребенка на время работы (Машины уроки кончились) пристроить некуда. Муж и старшие сыновья Александры Федоровны, как и большинство трудоспособных мужиков, - в Москве на заработках. По-местному это называется “отъезжим полем”. А потому Волое не “звонкое” село, а, по выражению учителя, “женский батальон”.

У родителей Александры Федоровны было 9 детей, у родителей мужа - 11. Оба они - коренные, а потому учитель русского-литературы прекрасно знает, почему рожали и ее, и ее братьев-сестер. Все дело... в вере. Об этом не принято было говорить, но рожали в Волом потому что аборты считались страшным грехом. Волое - старообрядческое село, здесь очень сильные религиозные традиции. Все дети воспитывались в строгости, их приучали Бога бояться. Александра Федоровна вспоминает как по молодости попала по распределению работать в село Желтоухи. Там она была просто шокирована разгульным образом жизни аборигенов и свободой местных нравов. Только год она это терпела - и попросилась домой.

И вот, что интересно. При советской власти в селе Волое не было церкви; ее сломали еще в 30-х. Собирались тайно, в избах-молельнях. Так же тайно венчались и крестили своих детей. Теперь положение с верой изменилось. На народные пожертвования и силами селян один из магазинов перестроили, и теперь там полноценный храм “Николушки святого”, относящийся к Рогожскому согласию староверов. Так вот, в чем парадокс. Не было церкви - в народе жила вера. Веру гнать перестали, церковь построили, и даже священника прислали - женщины в Волом стали делать аборты. Значит, церковь и вера - категории разные? Власть высочайше дозволила верить и открыто молиться - а вера из людей испарилась!? Да уж, лучше помолчать, а то ведь обвинят в каком-нибудь экстремизме...

Героини репортажа 20-леней давности по счастью живы и здоровы. Тогда их звали запросто: Галя Трудовая, Анна Антошина, Матрена Золотова, ведь они были совсем не старыми - от 40 до 50 лет. Мы их посетили вместе с нынешней главой Воловского поселения Валентиной Григорьевной Семкиной. По пути глава рассказала о нынешнем “социально-экономическом положении”. В селе живет около 600 человек. Точнее, прописано, ибо почти половина “на отъезжем поле”. Местный колхоз “Имени Ленина” дошел до ручки, в нем осталось несколько десятков коров и дюжина рабочих. Недавно в колхоз пришел инвестор, местный уроженец, тоже дитя многодетной семьи, Иван Филимонов. Он “раскрутился” в Калуге, стал там каким-то (никто не знает точно, каким) начальником, и вот - купил родной колхоз. Местные сначала пытались сдать свои паи в аренду, но “землячок” настоял на продаже. Такса простая: тысяча рублей за гектар. Половина поддалась на посулы и продали свои четыре гектара. Половина не сдалась и осталась при своих. Как бы то ни было, колхоз обошелся капиталисту родного “пошива” дешевле комнаты в московской коммуналке. Пока новоявленный инвестор не сделал ничего, чтобы хотя бы приподнять упавшее хозяйство. Как продавшиеся, так и сохранившие свои паи напряжено ждут, что будет. Может “землячек” что-то нехорошее задумал? Например, продаст колхоз каким-нибудь извергам, которые сделают Волое крепостным селом... Сейчас можно ожидать всего Только не хорошего...

Из 13 детей Галины Акимовны Трудовой двое умерли во младенчестве. Остальные, слава Богу, здоровы. В райцентре говорят, что “дети матерей-героинь на джипах теперь в Волое приезжают”. Да, некоторые приезжают и на джипах. Но особо крутых все же нет. Галине Акимовне оной ведь пришлось детей поднимать, откуда у детей “стартовые капиталы”? Муж, Иван Иваныч, “трезвый был - совестливый, а, как запьеть - хоть святых выноси...” Он трактористом был: “завербует” его народ дрова привести, сено, огород вспахать - магарыч дают. Скончался муж молодым (кода журналисты 20 лет назад у Трудовых гостили, он еще жив был), и даже легче как-то Гале Трудовой стало. Забот поменьше. Она рожала (исправно, раз в полтора года) - и работала. Два месяца в декрете сидела - и снова в колхоз. Поскольку много баб “пузатыми ходили”, легкой работы никто им не давал.

Сетует Галина Акимовна на судьбу своих детей:

- Видишь ли, мой хороший... Не скажу что детки мои плохие, но не везеть им. В женитьбе, в жизни... Вот младший мой сынок Алеша. Он на подводной лодке служит, на Севере живет. А молодка его “забраковала”, загуляла. И Алеша с маленьким ребенком один остался. И сказать правду - из деток моих все бедные. Два зятя только машины хорошие имеют, а у сынов моих - ни у кого машин нет. Может, оттого и не рожают, всего - то у меня десять внуков. Хотя... у нас-то с Ваней мошны не было, а детей родили сколь Господь дал. Но мы ведь по вере рожали, знали, что аборт - грех. Я и не понимаю точно, что за вера наша. Вера - и все, “столообрядческой” ее называют. Мы в среду, в пятницу скоромное не едим, постимся, грехов не творим. Детей рожали - не раздумывали, что будет. Просто жили, работали “поопрящь”, не покладая рук, и все тут...

...Сейчас пенсия у Галины Трудовой - 2170 рублей. Плюс 200 рублей на проезд, та самая “монетизация льгот”, которая вышла очередным обманом. Дрова - и те приходится за свои деньги покупать. Природного газа в Волом не предвидится... Великая ценность - многочисленные медали и знак “Мать-героиня”. Цыгане приходили, выпрашивали, но Трудовая не отдала, а запрятала в еще более укромное местечко. Дети-то разъехались, только сама себя защитишь.

Пенсия Анны Григорьевны Антошиной чуть побольше: 3118 рублей. Сами судите, каково ей на такие деньги жить. От скотины пришлось отказаться потому что инсульт с ней случился. Это расплата - ведь и нее муж совсем молодой был, когда погиб, а на руках у нее оставалось двенадцать детишек, самому младшему из которых был всего-то годик. А тут еще сына похоронила, Алешку. Дети в городах обретаются, все равно родная земля их принимает. Хотя бы таким способом...

А внуков а Анны Григорьевны “можно сказать что и нету” - всего-то 11. Вот дочка Таня погостить приехала из Кирова; так у нее один всего. А как больше заведешь: живет в общежитии, муж ушел, работа на заводе тяжелая... Таня мне рассказала, как им хорошо с мамой было. Они несмотря то что без отца росли, не бедствовали: три коровы были у Антошиных, пять телят, несколько свиноматок. Поскольку Анна Григорьевна на хлебозаводе работала, покосы семье в колхозе на давали. Косить всей семьей ходили за много километров. И в детский сад детей не отдавала: не на что было, а “неколхозникам” (даже несмотря на то что покойный муж именно в колхозе работал) льгот на детсад не положено.

Как бы то ни было, слез в семье не было. Вместе дружно работали, и все-все на столе было свое. И помнят дети родной дом - до боли. “Поскребыш” Рома сейчас в Москве, в милиции служит. Иногда звонит матери: “Мам, я сейчас на дежурстве, так привиделась мне третья штакетинка справа на заборе. Трещинка там. Я ведь, мам, каждую штакетинку помню!” А приедет домой на побывку, и утром к матери в постель: “Мам, давай, я тебе ноги погрею, как ты мне в детстве грела!” Представьте картину: громадный мужик (у Антошиных все - крупные) греет старухе-матери ноги. Роман и рад бы в Волое вернуться, да где здесь работу найдешь?

...Матрена Золотова в отъезде, гостит у одного из детей. Зато дома отец семейства, Михаил Егорович. Он в трудах: плетет “кузово” из лыка. Это приработок, чтобы печаль пенсии скрасить (пенсия супругов - 2520+2915). Заказов по счастью хватает, ибо таких мастеров как Золотов, единицы. Золотовы побогаче внуками: их 11 детей родили 20 внуков. По мнению Михаила Егоровича это - ничто, меньше дух на семью. Тем не менее внуки - это уже богатство. Как оживает старый дом летом, когда они приезжают!

После многодетных матерей мы посетили многодетного отца. Григорию Яковлевичу Аверьянову исполнилось 85 лет; он отец главы поселения, и Валентина Семкина (глава) попросила меня, чтобы я сходит к старику: он один живет, а в юбилей его и поздравить в сущности некому. У него было 12 детей, четверо умерли в детстве. Жена скончалась два года назад, и старику одиноко. Я не пожалел, что побывал у этого человека, которого вполне можно назвать подлинным богатырем земли русской.

Григорий Яковлевич с войны пришел капитаном, увешанным орденами. Завидный жених! Поскольку большинство мужиков не вернулись, искушений много было, да и женщин “свободных” немало. Хотя Аверьянов и коммунистом был, божьим заповедям следовал. В его семье появилось двенадцать детей, и ни разу он жене не изменял. Как это соизмеряется с коммунизмом? Да просто! Если в райкоме узнают, что председатель колхоза ребенка крестил, не сносить председателю головы. А потому крестил Аверьянов своих детей тайно. А иконы на полках в Красному углу, чтобы начальники не заметили, книгами заставлял.

Двадцать семь лет Григорий Яковлевич был председателем колхоза “Имени Ленина”, и все крутилось, все работало. А теперь из 2100 гектар засевает колхоз только 30. На остальных полях березняк растет с кулак. Ну, разве не горе? Хотя горе случалось и покруче. Отца Григория Яковлевича, Якова Зиновьевича, в 37-м году забрали и расстреляли. За веру. Отец в старообрядческой общине певчим был, и ему “пришили” религиозную пропаганду против советской власти. Всего тогда забрали тридцать одного мужика. Живыми вернулось двое. Отец аккурат перед арестом успел построить просторную хату. Трое из четверых сыновей Якова погибли на войне, вернулся лишь Григорий. В отцовой Григорий Яковлевич воспитал все своих детей. Не знал фронтовик, что свой юбилей одному отмечать придется...

...Крупный районный чиновник ответственно заявил, что школы в Волом не будет. Если все детишки помещаются в один автобус, зачем тратить тонны угля на отопление громадного здания? Оптимизация, понимаешь... Тем более что в соседнем селе Фоминичи школа еще лучше, и там тоже мало ребятишек. Волое ждет значительный удар судьбы. Но, может, воловцы сами виноваты в том, что не верили в свою родину и, покинув его, оставили на поругание чиновникам?

Но с другой стороны: другие деревни (их тысячи!), где школы под угрозой закрытия, тоже виноваты? На самом деле в Волом рождаемость есть. Семеро детей родились в Волом в ушедшем году. Родители своих малышей здесь, в Волом прописали. А в школу через семь лет пойдет ноль, ибо родители детей будут учить по месту работы и жительства (Москва и Подмосковье). Нет, что-то здесь не так. Не может же вся России быть виноватой!

Желание слышать

Здесь, в Кировском специнтернате “первого типа” детям, которые волею судьбы совершенно лишены слуха, помогают адаптироваться в мире. И ведь у этих детей не только со слухом и речью проблемы: зачастую покалечены их судьбы...

Из соображений этики вынужден изменить фамилии детей, о которых пишу. Это реальные истории, и неосторожно брошенное слово может негативно повлиять на будущее и ребенка, и людей, которые имеют отношение к его судьбе.

В Кировским коррекционном интернате для глухих детей далеко не все дети - сироты. Большинство из детей имеют вполне благополучную судьбу, за исключением разве того, что они лишены слуха. Помогают ребенку научиться жить с этим дефектом квалифицированные сурдопедагоги. Директор интерната Галина Валентиновна Калиничева добилась того что при интернате дети получают полноценные профессии: столяр и резчик по дереву, оператор швейного оборудования и мастер художественной вышивки, парикмахер, автослесарь. Дети выходят из интерната, будучи уверенными в своем будущем, ибо они владеют ремеслом. Слух педагоги вернуть ребенку неспособны, однако они помогают ему “вписаться” в мир, который на самом деле весьма жесток.

Если говорить о глухих сиротах, то в условиях интерната они живут во вполне домашних условиях. Несколько комнат в “казенном” заведении оборудованы как полноценные “квартиры”. Там есть гостиная, кухня, спальня. Воспитателей дети называют “мамами”, обучаются полностью обслуживать себя, решать мелкие бытовые проблемы.

Это конечно полноценно не заменяет подлинного дома. Наметилась недавно новая тенденция: сотрудники интерната стали брать детей в свои дома, в свои семьи, получая статус приемной семьи. К примеру Лариса Николаевна Зубарева, хотя имеет трех своих, кровных детей, взяла двух приемных детишек, причем очень тяжелых - не только тотально глухих, но и с задержкой психического развития. Директор, Галина Валентиновна, взяла трех. Ее родные дети уже выросли, разъехались, дом опустел - и захотелось, чтобы в нем снова были слышны детские голоса... Ведь глухие дети вовсе не тихие: они зачастую ведут себя шумно. И профессионалы из интерната большинство тотально глухих детей даже обучают говорить! Но не все дети имеют возможность получить маму. Хотя случается, что настоящие мамы почти рядом, они живы и здоровы...

Кириллу Степанову уже исполнилось 17 лет. Он красивый, стройный мальчик. Умный и рассудительный. Скоро ему оставлять интернат, но никто его ждать не будет. Придется самому везде пробиваться, хотя...

От Кирилла мама отказалась в роддоме. Я видел этот “отказ”: стандартный бланк, заполненный уверенным, ровным почерком. Мальчик родился недоношенным (27-недельным), крошечным - меньше килограмма. Но ему повезло: врачи его спасли, выходили. Правда из-за того что он появился на свет Божий аккурат в момент, когда у плода формируются слуховые органы, он глухой. В интернате работает социальный педагог Галина Алексеевна Морозова. Поскольку личные дела детей ведет она, ей удалось выяснить некоторые обстоятельства: у мамы Кирилла не сложились отношения с отцом ребенка, и ей захотелось избавиться от всего, что было связано с неудачным “романом”.

Когда малыша привезли в Киров из Боровского Дома ребенка, он вызывал у педагогов сильное беспокойство. Буквально в каждой женщине он видел свою маму - и бросался ко всем. Это была какая-то маниакальная потребность в маме. Мальчик мог несколько часов сидеть на корточках в коридоре - и безудержно нечленораздельно кричать. Или жестикулировать (“говорить” на языке пальцев): “Где моя мама, где моя мама!?.” Он даже произносить выучился это слово: мама”. Собственно, других слов он и не говорил. В конце концов мальчик привязался к повару, тете Тане, и “мамой” стал звать ее, и вроде бы на том успокоился. Правда, когда в пятницу вечером детей забирали на выходные родители, Кирилл очень сильно переживал, надолго “уходил в себя”, ни с кем не общался. Тем не менее из мальчика растили мужчину, умеющего управлять своими эмоциями достойно переносить перипетии судьбы.

Но был еще один момент. Проблема “отказных” детей в том, что они получают статус “социального сироты”, а это не дает преимуществ, которые даны “сироте”, ребенку, не имеющему родителей физически. “Отказник” лишен льгот, у него мало степеней социальной защиты. Факт сиротства нужно устанавливать в судебном порядке, причем - при непосредственном участии кровной матери. И Галина Алексеевна отправилась искать маму Кирилла.

Она нашлась в военном городке под Калугой. Оказалось, это весьма благополучная семья. Живут в благоустроенной, увешанной коврами квартире трое: дедушка Кирилла, бабушка и мама. Дедушка - бывший офицер, бабушка очень интеллигентная, культурная женщина. Мама работает медсестрой и, что потрясло Галину Алексеевну, она одна и детей (кроме Кирилла) у нее нет. Она была замужем, развелась и теперь вот - коротает одиночество со стариками... Едва женщины увидели неизвестного человека на пороге квартиры, они насторожились. Одна из них произнесла: “Вы насчет малыша. Значит, его никто так и не взял...” Уединившись с мамой Кирилла, поговорили откровенно.

Бабушка в курсе всего, что произошло; собственно, кроме мамы - только она и в курсе, но бабушка старалась не встревать в разговор. Мама (назовем ее Ларисой) тогда, в роддоме смалодушничала. Из-за разрыва с любимым человеком, красавцем-офицером, она решила всем сказать, что ребенок родился мертвым. Теперь через свою ложь переступить Лариса не считала возможным, ссылаясь на то что у деда мальчика больное сердце и он не вынесет “новости”. Тем более что все родные (кроме бабушки) и друзья знают, что ребенок умер. Галина Алексеевна рассказала о том что мальчик буквально бредит мамой и простит ее за все. Два часа она пыталась Ларису убедить: показывала фотографии мальчика, открытки, нарисованные им и с написанными Кириллом словами: “Мама, я люблю тебя!” В результата Лариса сказала: “Не надо. Он мертв, мертв...” - “Мы можем устроить так, будто вы взяли приемного ребенка. Никто не узнает...” - “Я не могу. Он умер...” - “Неужели вас не тронуло, что живет, страдает и чувствует вас на расстоянии ваш сын, ваша кровинушка!”. В глазах у Ларисы, в самых краешках, блеснули слезинки. Но она была тверда: “Зачем его спасали врачи? Прощайте...” Выходя, Галина Алексеевна увидела испуганные глаза бабушки. Бабушка шептала: “Ах, Лариска, Лариска...”

После этой встречи на педсовете принято было решение... солгать мальчику. Воспитатели заметили, что мальчик несмотря ни на что проявляет беспокойство, пытается хоть что-то узнать о том, где его родная мама. Педагоги просто беспокоились за психическое здоровье ребенка. И Кириллу сказали, что его мамы нет в живых. Кириллу было тогда 12 лет, и он стойко перенес плохую новость. Ему объяснили: “Крепись, парень! В жизни бывает много всего и ты должен уметь перенести все...” Кирилл переносил. Видно было, что страдал, переживал, но он делился с воспитателями своими горестями, не уходил в себя. И это уже было хорошо. И мало кто догадывался, что может существовать некая мистическая связь: ребенок “шестым чувством” понимал, что мама есть, она жива. Однако психику ребенка спасали обманом...

Через несколько месяцев Галина Алексеевна снова поехала в военный городок. Лариса от общения ушла, зато удалось “подобрать ключик” к бабушке. Та обещала, что приедет в Киров - просто взглянуть на внука. Педагог дала слово, что Кириллу не будет сказано, что приехала родная бабушка. Но она не приехала, хорошо еще, позвонила: “Не могу. Лариска не велит...”

Прошло еще три года и настало время суда. В Калуге слушалось дело о лишении Ларисы С. Родительских прав. Мать по закону должна присутствовать на заседании, или написать заявление, что согласна на судебные слушания без ее присутствия. Лариса согласилась на второй вариант. Галина Алексеевна договорилась о встрече в вестибюле суда. Он хотела еще раз поговорить с матерью, попытаться переубедить. По телефону Лариса просила только об одном: чтобы повестки не высылали. Встреча состоялась. Лариса сразу пошла в атаку: “Ничего слушать от вас не буду. Вы не понимаете... Все кончено” - “Но все же подумайте. На заседании будет ваш сын. Вы его увидите, он такой замечательный парень, красавец! Придите...” - “Может быть...” Выходя, на сей раз Лариса плакала. Даже рыдала - горько и безотрадно.

К тому времени Кириллу, как человеку почти взрослому, уже имеющему паспорт, сказали правду: его мама жива. Он буквально воспарял, носился по интернату как на крыльях и друзьям говорил: “Я знал, знал!..” Кирилла тщательно перед судом (он тоже должен присутствовать) проинструктировали: “Возможно, будет твоя мама. Старайся быть хорошим, веди себя как должно. И на маму не держи зла. Она добрая, только заблудилась в жизни...”

Кирилл старался. Но мама не пришла. Не появляется она и по сей день.

Ближайший друг Кирилла - Костя Пригожин. Он тоже глухой, круглый сирота и его история диаметрально противоположна. Его родная мама отдала свою жизнь, чтобы спасти сына. Они вдвоем катались поздней осенью в лодке, мальчик (ему тогда было 4 года) случайно выпал, и мама бросилась за ним в ледяную воду. Костю она вытащила, но у нее было слабое сердце, и оно буквально разорвалось...

Две судьбы, но в итоге два мальчика оказались под одной крышей, в “казенном доме”... И делят сиротскую долю с детьми, родители которых и алкоголики, и наркоманы... И бездомные гражданки других государств, пытавшиеся найти счастье в России, но в результате родившие, и бросившие детей-инвалидов. Факт ведь, что глухота детей зачастую - следствие неправильного образа жизни мам в месяцы беременности. Есть здесь “подкидыши” - дети, которых буквально принесли ночью в картонных коробках к подъезду интерната.

Взять Веронику Прохорову. Ее мама замерзла по пьяному делу, бабушку изрубили на куски, а родной дед хотел Веронику утопить, и девочку чудом спасли. Когда девочку привезли, она была подлинным “Маугли”: ей было 12 лет, но она ничего не понимала, ни говорила ни слова, а сама была одета в вонючие лохмотья. Есть подозрения, что сожители матери с ней плохо обходились. Девочку пришлось даже отправлять лечиться к психиатру.

Теперь Вероника - тихий ангел, скромная и улыбчивая девочка. Воспитатели и сурдопедагоги буквально сотворили чудо, вернув к нормальной жизни человечка, из которого его родные делали подлинного урода! Но когда же прекратится этот тлетворный поток, творящий подранков?

На два дома

По идее, руководство детского дома должно быть заинтересовано том, чтобы в учреждении были дети. Глупо стремиться остаться без работы! Семья Сухоруковых, один из членов которой - директор детского дома, а другой - его заместитель, взяла восьмерых приемных детей. Для чего?

...Теперь они достраивают свой дом, на окраине городка Киров. Поскольку эта окраина вдалеке от станции Фаянсовая (другой окраины Кирова), приемных детей из ближайшей к детскому дому школы перевели в другую школу, поближе к своему дому. Все детишки участвуют в строительстве и знают: они создают свое гнездо и родители их не оставят никогда.

Супруги Сухоруковы пришли работать в Кировский детский дом в 2001-м. Это было следствием грандиозного скандала, всколыхнувшего город. Николай Александрович тогда работал в милиции. Он был следователем, причем не самым плохим; у него даже прозвище было: “Пинкертон”, и поручали ему расследовать самые запутанные дела. Аккурат в 2001-м по городу и Кировскому району пронеслась цепочка дерзких краж. Грабители врывались в магазины, брали очень мало, зато много продуктов просто разбрасывали по полу и растаптывали.

Майор Сухоруков смог вычислить “группировку”, и даже нашел главарей. Ими оказались... воспитанники детского дома. Сухоруков вообще часто сталкивался с подростковой преступностью, а потому психологию взрослеющих детей знал неплохо. Он понял, что “семейные” дети из трудных семей вряд ли будут бессмысленно резвиться - они грабят потому что хотят есть. А эти горе-грабители, похоже, просто бесились от безделья. Выяснил Николай Александрович и причину произошедшего: дети практически были предоставлены сами себе, ночами вылезали через окна первого этажа - и “впитывали блатную романтику ночи”. Троих юношей, “костяк” преступной группы, судили. Они сейчас отбывают наказание.

Естественно, руководство Детского дома убрали. И возглавить это печальное учреждение поручили жене Николая Александровича, Марине Александровне. Она, посовещавшись с мужем, настояла: “Невозможно иметь “сиротское отделение” при обычной городской школе. Им нужен свой дом...” Аккурат железнодорожники освободили здание ведомственного детского сада на станции Фаянсовая, его-то под детдом и передали. Марина Александровна и сама раньше заведовала детским садиком (не железнодорожным, а городским), и первые месяцы работы в детдоме для нее стали подлинным шоком. Работать пришлось с буквально одичавшими детьми, имеющими весьма приблизительные понятия о дисциплине. То скотское положение, в которое поставили детей в старом детдоме, озлобило их донельзя, отсюда и стремление к “криминальной романтике”.

В итоге Николай Александрович, оставив работу следователя, пошел в помощники к жене. Он стал заместителем директора детского дома по социальной работе. Тем более что запущенное здание 1937 года постройки необходимо было буквально отстраивать заново. Без помощи мужчины это сделать невозможно. Первые недели работы Марина Александровна плакала. Детей все еще тянуло на улицу. Ночами Сухоруковы пропадали в рейдах по городским окраинам, по окрестным лесам; они искали детей - зачастую пьяных, обкуренных... Дети не верили в то, что в детском доме может быть хорошо. Но главный “мусор”, которым буквально забили детские души, было потребительское отношение к жизни: “Вы, начальники, нам должны, вы нам обязаны...”

Эту установку удалось изменить. Сухоруковы поняли главное: можно вбивать в детей любые, даже самые святые понятия. Но, если перед глазами у них нет реального образца хорошей семьи, все это будет как звенящий кимвал. У Сухоруковых двое сыновей, оба взрослые. Олег работает в Кировском интернате для глухих детей учителем труда. Валентин - офицер, служит в Саратовской области. Он, кстати, женат на воспитаннице Кировского детдома Ульяне Кеслер. У Сухоруковых уже двое внуков, и все вроде бы хорошо. А в их доме пусто, ибо сыновья живут отдельно.

О результатах работа детского дома последних лет скажу коротко: если раньше его воспитанники попадали на скамью подсудимых, теперь они поступают в солидные учебные заведения. Сейчас два “детдомовских” мальчика учатся в военных училищах, пять девочек - в университете, три - в техникумах. Что изменилось за семь лет: дети почувствовали, что они могут в жизни чего-то достичь. Даже в нашей стране... Я не случайно об этом говорю: четверо детей за последние годы были усыновлены американцами, двое - итальянскими семьями. Да, за кордоном, возможно, у детей перспектив больше. Но ведь есть шансы выбиться в люди и у нас! Естественно, помогают устраиваться детям Сухоруковы. И это хорошо, когда сироте помогают!

Приемными родителями желают стать разные люди. Приехала недавно из отдаленной деревни 65-летняя бабушка. Заявила, что хочет взять ребеночка, скрасить свое одиночество. Николай Александрович стал профессионально разбираться. И выяснил, что старушка таким необычным способом хочет материально помочь... дочери, которая одна ребенка воспитывает. Детское пособие у нас известно, какое! Кстати ребенок сам не пошел на контакт с той бабушкой. Будто чуял... Через два года после этого случая мальчика, кстати, забрали в приемную семью итальянцы. Теперь он - гражданин иностранного государства. Родители часто оттуда пишут, рассказывают о достижениях своего чада. Из писем ясно, что все там счастливы.

Вообще Сухоруковы сразу примечают, для чего потенциальные приемные родители хотят ребеночка взять. Это видно уже по тому, насколько глубоко они интересуются деталями прошлого ребенка, его внутренним миром. Человек, который хочет воспитывать ребенка всем сердцем, желает узнать о нем все. К тому же стремились и Сухоруковы, когда сами решились взять приемных детей. У них сейчас восемь приемных детишек. Пятерых взяла семья врача-педиатра детдома Людмилы Васильевны Работаевой. Она сама, кстати, многодетная мать; е нее трое кровных детей. Одного приемного ребенка воспитывает социальный педагог Алла Нефедова. Все приемные дети взяты из родного Кировского детдома.

Несмотря на то что у Сухорукрвых опыта работы с сиротами достаточно, когда они решились взять приемных детей, открылось много “подводных камней”. Николай Александрович вспоминает:

- Вначале мы взяли двоих. Мы вроде бы все о них знали, но оказалось, что “за кадром” осталось много неизвестного. В детдоме все эти тонкости незаметны. Это касается элементарных проблем быта, самообслуживания... В своем доме дети проявляются с неожиданных сторон. Группы в детдоме тоже собираются по принципу “семьи”, но все же это не настоящая семья. Детдом создает “тепличные” условия, в которых ребенок знает, что в любом случае его накормят и обслужат. Наши, приемные дети - сами в магазин ходят, сами стирают, в огороде работают, строить наш дом помогают. О том, что продукты резко подорожали, мы впервые услышали от наших детей...

Сейчас в семье Сухоруковых воспитываются Юля Бормотова и Юля Сергеева, Маша Гаврютина, Кристина Крыжина, Настя и Саша Харитоновы, Олег Кузнецов и Илья Губанов. Возраст детей - от 8 до 15 лет. У всех тяжелые судьбы, пережили они поболе некоторых взрослых. Вообще важно четко знать, от кого дети родились, из какой социальной среды вышли. Наследственность - тяжелый крест, и надо знать, в какой ситуации ребенка поджидают опасности, искушения. А потому - как в детдоме, так и в приемной семье - ребенок нуждается в контроле и еще раз в контроле. Марина Александровна пришла к такому выводу после того как несколько раз пожалела ребенка тогда, когда этого не следовало делать:

- ...Вот, берут ребенка, и у родителей установка: нельзя наказать приемного, нужно его жалеть. А этого ни в коем случае делать нельзя. Вообще, приемный ребенок - это твой ребенок. И относиться нужно к нему как к кровному. То есть без поблажек. Вот, почему мы приемных детей взяли. У нас старшая девочка Юля Бормотова; ее сестра Оля вышла из детдома и поступила в педуниверситет. Юля без старшей сестры впала в глубокую депрессию, и мы не знали, как ее из этого состояния вывести. Она и про приемную семью говорила: “Если и пойду - то только к вам!..” С ней мы взяли Машу: она к нам с Николаем буквально льнула. Потом у нас появилась Кристина. Удивительная, ранимая и нежная девочка. В детдоме она всего год пробыла, а до этого со своей родной тетей по электричкам побиралась, на городской свалке жила. Мы с Николаем думали: “Можем ли мы что-то изменить в этом ребенке?” И за пять месяцев в нашей семье Кристина раскрылась. Стала с нами общаться как обыкновенный ребенок...

Казалось бы, в конце концов всех детей можно пристроить в приемные семьи и детский дом прикрыть. По жизни все не так. Есть такое понятие: “выявление”. Много родителей ведут асоциальный образ жизни, недолжным образом воспитывают своих детей. Но общество до поры до времени на это закрывает глаза, пока не случаются трагедии. Например родители или другие родственники совершают преступления и попадают в тюрьму. У многих воспитанников Кировского детдома папы, мамы, или братья в данный момент отбывают наказание. “Выявление” - момент, когда ребенок из кровной семьи попадает в детдом. Происходит выявление в момент, когда ребенку 10, 12, а то и 15 лет. Это сформировавшийся человек, со своими привычками и склонностями, которые зачастую порочны. А приемным родителям нужны маленькие дети, “tabula rasa”. К тому же не каждый ребенок хочет идти в приемную семью: если он рос в условиях детдомовского общежития, его непросто стать “домашним”. Или: ребенок воспитывается в неблагополучной семье и предоставлен сам себе. Для него не существует запретов и обязательств, и принять строгие нормы поведения для него очень непросто.

Сейчас в детдоме воспитывается мальчик Андрей И. Он уже воспитывался в Калуге в приемной семье. Приемная мама - профессор, декан факультета в ВУЗе. Но не смог Андрюша там прижиться, сбегал из дома. За ним числится пять угонов машин, другие преступления... Ну, не смог подросток совладать с собой, теперь вот в детдоме. А его родная сестра - в той же приемной семье, и все у нее нормально! Мы поговорили с Андреем. Он понимает, что неправедно вел себя, но ему именно в детском доме хорошо. Мальчик понимает, что для его характера жесткая дисциплина - лучшее средство. И принимает такое положение вещей.

Все непросто. Многие дети верят в своих кровных родителей и надеются, что они исправятся и жизнь в родной семье наладится. Тем более что приоритетное направление детского дома - стремление вернуть ребенка в кровную семью. Такое в практике Сухоруковых случалось дважды (мамы бросили пить и восстановились в родительских правах). Маловато, но это уже достижение.

...У Кристины Крыжиной недавно умерла родная мама. Марина и Николай мучительно размышляли, как ей это сказать. В конце концов решили: пусть девочка правду узнает. Она имеет право на правду. Реакция девочки была неожиданной. Николай Александрович один на один сказал: “Кристина, дочка... Знаешь, твоей мамки нет больше...” Кристина резко повернулась и спокойно ответила: “Достукалась...” Позже девочкам она сказала: “У меня есть настоящая мамка. Во-мамка, супер!” Это она про Марину Александровну.

“Мамой” и “папой” Сухоруковых зовут все приемные дети. И все они говорят: “У меня есть мамка и папка, и они меня не бросят и всегда за меня заступятся, знайте!” Суть проста. Супруги Сухоруковы всегда ведут себя так, чтобы не было потом стыдно. И дети вместе с родителями строят свой дом. Этот принцип и детского дома касается. Дети видят образец хорошей семьи, и знают, что сами могут создать такую же. Все зависит от тебя самого, от того, с какой установкой ты придешь в Большой мир. И в детдоме праздники проводятся так же, как и в семейном доме: вместе, за одним столом.

Супруги Сухоруковы создали свою, своеобразную систему. Для них в принципе нет разницы между детьми, судьбы которых доверены им. Они просто хотят, чтобы дети по возможности были счастливы и не чувствовали себя ущемленными. Приятно, что дети поступают в высшие учебные заведения. Тем не менее Николай Александрович ни в коей мере не умаляет достижений свой семьи:

- Вообще выводы делать рано. Посмотрим, какими наши дети станут. А там решите - казнить нас или помиловать...

Геннадий Михеев.

Фото автора.

Калужская область.