Земля Веряжская

Так же как детдомовский ребенок все отдаст для того, чтобы увидеть кровную свою мать, так и представитель любой нации желает познать свои корни. На этом тщании легко построить любые спекуляции, ибо из глубокой древности доходит немного подлинных документов, все больше инсинуации да сказки. Мы, русские, из подлинных документов имеем лишь список XVII века “Повести временных лет”, наверняка неоднократно редактировавшийся. Остается надеяться, монахи-переписчики были порядочными людьми и всего лишь тупо копировали закорючки с истлевших оригиналов, не влезая в стиль, а уж тем более в фактологию. Сомнительная надежда - ведь за тот же XX век наши учебники истории переписывались минимум дважды, в угоду правящей элите.

Итак, имеем вот, что: “В год 6370 от сотв мира изгнали варяг за море, не дали им дани, и начали сами собою владеть. И не было среди них правды, и встал род на род... И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”. И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь...”

Ну, дальше передается известная история про Рюрика, Трувора и Синеуса. Красиво, но неправдоподобно. Предположим наша сборная по футболу дерьмово играет, деньги олигархов на клубы сыплются обильно, а порядка в стане сборной как не было, так и нет. Попробовали одного доморощенного тренера, другого - и в итоге зазвали “варяга” Гуса Хиддинка. Да, в спорте все работает, а вот - в политике... Когда-нибудь вы слышали, чтобы парламент какой-то страны приглашал в президенты иностранца?

Еще натяжка. Летописец Нестор, автор “Повести временных лет”, знает шведов, норманнов, прочие национальности. А тут вдруг откуда-то берется русь, которая целым народом переселяется в окрестности озера Ильмень! Летописец еще ведь сообщает: “Новгородцы же те люди от варяжского рода, а прежде были славяне...” Как это так: были славяне - стали варягами? В хронографах XVI века записана сказка “О истории еже начала русския земли и создания Новгорода”, в которой повествуется о потомках скифа Афета - Словене и Русе - которые вместе со своими племенами пошли искать себе “нового отечества”. Словен поселился на Волхове, Рус поместился у соляного колодца и основал город Русу. Но это не более чем легенда. Факт, что по Волхову, Ильменю и Ловати проходил знаменитый путь “из варяг в греки”. Что везли по этому пути? Соль.

Как называлось озеро Ильмень тысячелетие назад? Многие исследователи утверждают, что оно было “Русским морем”. Великий Новгород аккурат на северном берегу Ильменя, на южном побережье... Туда-то вероятно варяги изгонялись; оттуда же и призывались на княжение. Вообще южное Приильменье - земля особая. Пространство вдоль берега озера между реками Шелонь и Ловать - своеобразный маленький рай. Несмотря на то, что здесь все же Север, плодовые деревья никогда здесь не вымерзают. Почва, удобренная речным и озерным илом, приносят сносные урожаи. В озере полно рыбы - даже в наше время, когда ее добыча почти не регулируется. Ну, а самое главное - соль.

О проихождении слова “варяг” спорят, большинство склоняется к тому, что “варяг” - это латинское “varangys” - “телохранитель, воин наемной стражи”. Но вот что интересно: есть славянский вариант этого слова: “буряг”. А в южном Приильменье существует село Буреги. Рядом - деревня Веряжа, до недавнего времени дававшее название сельскому совету, центром которого было село Коростынь (теперь это - “Коростынское сельское поселение”). Еще рядом есть деревенька Ручьи, она раньше называлась... Русье. Когда-то в этой деревне была солеварня. Вообще географических названий, связанных с таинственными русами, здесь немало: кроме Старой Руссы на карте южного Приильменья можно найти и Новую Руссу, и Русско. Да и река Порусья (как будто “текущая по Руси”) чего стоит! И вот река Шелонь раньше Солонью именовалась.

Так вот: “варяги” по одной из трактовок - люди, варившие соль. Соляных варниц в южном Приильменье имелось множество; природа Приильменья такова, что под озером, на глубине несколько сотен метров спрятано целом море с уникальным составом воды. Соль для средневековья - нефть наших дней. Владельцы солеварен - “олигархи” того времени. Кто владел солью - владел миром.

...С историком Иваном Ивановичем Люсовым мы беседуем в Успенской церкви села Коростынь. Себя правда Люсов именует “всего лишь человеком Божьим”, но в деле изучения истории Приильменья он действительно сделал немало. Под куполом церкви слышен вой, меняющий тональность. Эти завывания, говорят, не утихают никогда, разве что после литургии - и то ненадолго. Звучит эта чертовщина жутко и как-то торжественно; здесь хочется верить в Бога, пож “воющим” куполом отчетливо понимаешь, как мы, люди, в сущности малы и смешны по сравнению со Вселенной...

Иван Иванович рассказывает историю храма. Строился он про проекту великого итальянца Гаетано Киавери, а курировала стройку императрица Екатерина I. Она была темной крестьянкой, взятой в плен во время Северной войны. Однако Екатерина чувствовала особую энергетику этих мест. Впрочем ее окружали старцы, которые в этой не то латышке, не то шведке пробудили некие чувства. Не случайно именно Марта Скавронская (подлинное имя Екатерины) утвердила орден в честь Александра Невского, князя Великого Новгорода.

Итальянцы для Коростыни - особая судьба. В двух километрах от Коростынской церкви, на берегу озера, лежит камень, на котором в русскую землю... приплыл святой человек, Антоний Римлянин. Представьте: молился человек на берегах Адриатики, под Римом - и вдруг камень, на котором он стоял, оторвался - и его понесло по Средиземному морю, по Атлантике, Северному морю, Балтике... и в итоге принесло сюда...

Иван Иванович - бывший военный летчик, он летал на фронтовых истребителях. После, когда ушел в отставку, создал собственную авиационную фирму. Но, поняв тщетность идеи богатства, все бросил и ныне увлечен тремя деяниями: он ходит в крестные ходы (однажды даже всю Россию вдоль границ обошел), ставит поклонные кресты, а так же пишет исторические работы.

Кресты благословил ставить великий старец, живший в Михаило-Клопском монастыре на острове Зилот, что на Чудском озере, отец Николай Гурьянов. Духовные чада батюшки, присутствовавшие при его кончине, рассказали, что последним его словом было: “Успели...” Отец Николая преставился 24 августа 2003 года. Именно в этот день - в Коростыни - Иван Иванович и местный священник отец Николай Епишев поставили крест.

Иван Иванович называет южное Приильменье “солью земли”. Кстати именно здесь, в Коростыни он познакомился со знаменитым историком Иваном Николаевичем Ведениным, уроженцем Старой Руссы, доказывавшим, что именно здесь находится колыбель руской земли. К сожалению Веденин два года назад умер, но ведь живут его научные труды!

Известно, что лидеры Третьего Рейха были склонны к мистике и частенько следовали всяким оккультным теориям. Операция немцев по захвату южного Приильменья носила название: “Выстрел в сердце”. В сердце! Сюда были брошены отборнейшие войска СС; и немцы, и русские несли ужасные потери. Не получилось - эсэсовцы завязли в наших болотах, а от злости изничтожили при отступлении Новгород и Старую Руссу. И это им не удалось в полной мере: оба города возродились из пепла.

В своей “крестной” деятельности Иван Иванович сталкивался со всяким. Когда ставили крест в районе Демянского котла (там 60 лет солдаты в лесах лежат незахороненные, неотпетые), старухи рассказывали, что бородатые мужики с оружием во сне приходят - и возопят: “Мать, нам надоело в окопах лежать... Погрей нас!” Ко всем приходят, только редко кто отваживается признаться. Тот крест был двенадцатым по счету. Тринадцатый крест был прислан... из Испании. Он находился в военном Музее Испании в качестве “боевого” трофея, а снят он был “цивилизованными” европейцами с купола Святой Софии в Великом Новгороде. Испанцы сказали, что не могли больше терпеть, замучил их крест. Только не признались, чем он их замучил...

Известна практика переноса названий с земель южных славян на Север. Русские Переславль, Галич, Новгород имеют своих двойников в нынешней Украине. Есть двойник и у Коростыни. Некоторые историки утверждают, что Коростень южнославянский был столицей древлян, предводителями которых являлся полумифический князь Мал. Согласно летописям Мал выступал соперником династии Рюриковичей, и, поскольку в борьбе проиграл, летописцы уничижительно именовали его “Малком”. Трудно предположить, что на берегах Ильменя жили политические противники, однако надо учесть, что в те времена солеварницами в южном Приильменье владели и русы, и литовцы, и поляки, и даже норманны. Всяк хотел урвать кусок от жирного пирога! Кстати еще в XIX веке князь П. Путятин произвел под Коростынью раскопки и обнаружил здесь языческие могильники, “жальники”.

Коростынь - единственное селение в Приильменье, где трасса почти вплотную подходит к обрывистому берегу озера. Можно сказать, здесь мы имеем идеальный транспортный узел, где с корабля удобно пересесть на сухопутный транспорт; тем более что берег здесь не заболочен. Не случайно во времена “военных поселений”, в 1820-м году, здесь был построен (по проекту архитектора Стасова) императорский Путевой дворец, по счастью доживший до наших дней. Жаль, но сейчас этот архитектурный памятник заброшен, даже несмотря на то, что он официально “охраняется государством”.

Зато в блестящем состоянии немецкое кладбище; он в Коростыни расположено, рядом с церковью. Здесь хоронили эсэсовцев, державших оборону в южном Приильменье. Аккуратные “кельсткие” кресты, подстриженная трава, каменная ограда - все говорит о любви немцев к своим предкам. Кстати “кельтский” крест - еще и намек на другую теорию происхождения “варягов”. Якобы Рюрик с братьями пришли из Восточной Пруссии, их призвали недоумки-славяне, язычники, “неспособные” к собственной государственности. А между тем Великий Новгород того времени был больше Берлина, Лондона и Парижа вместе взятых. Годовой оборот Новгородской республики сравним был со всем оборотом Западной Европы. Эсэсовское кладбище в Коростыни в шутку называют “плацдармом НАТО”. Но до надругательства над могилами не допускаются.

В Коростынском храме висит список иконы Старорусской Божьей матери, одна из крупнейших выносных икон мира. Старорусская Богородица много лет мироточит: сгустевшее ее миро истекает из левого Ее ока и из простертой длани. Богородица плачет. О чем?

Отец Николай Епишев, окормляющий церковь в Коростыни, тоже уважает труды профессора Веденина. Но смотрит на вопрос об истоках Руси чисто практически. В районе Ильменя на поверхность выходит “девонский пласт”, здесь читается вся история Земли, от сотворения Мира. Климат здесь уникальный, мягкий. Здешняя соль ценилась по всей Европе, а это ведь был стратегический товар. В общем “лакомый” кусочек земли (да еще с энергетической подпиткой из недр), за который стоит схватиться. Потрясает такой факт истории: именно к Корыстыни в 1471 году был заключен мирный договор Москвы с Новгородом, давший толчок к созданию великого и единого русского государства. Знаковое в общем место.

То, что Коростынь колыбель Российской империи - научный факт. Что Приильменье - колыбель русской нации - всего лишь смелая гипотеза. Больше тысячелетия прошло, население южного Приильменья сильно изменилось, к тому же политика Москвы времен покорения Великого Новгорода заключалась в частности в ротации населения: вывоза в другие регионы Московии новгородских людей и заселении Новгородчины москвичами.

Тем не менее мужики в Коростыни сплошь высокие и статные. Любого возьми - без грима в роли Рюрика снимай в историческом кинофильме! Жаль, земля Веряжская сильно обеднела в последние годы. В то же деревне Веряжа живет не больше 170 человек, из них только пять молодых семей. Уже и “варяга” призвали: купил здешний колхоз деловой мужик со стороны. Сами-то, совместными усилиями, довели свое хозяйство до банкротства... Фамилия его - Иванов, а по национальности он чуваш. В частной беседе с новым хозяином, г-ном Ивановым, я услышал вот, что: “Земля здешняя богата, урожаи можно получать отменные, есть где скотину пасти. Порядка только в ней нет...” Как говорил библейский мудрец Екклесиаст, все в этом мире уже было...

Корабль святого Антония

Вот уже девять столетий на берегу Ильмень-озера лежит громадный камень. Люди поклоняются ему, приносят ему подношения. Но мало кто верит, что камень этот приплыл на Русь своим ходом... из далекой Италии.

Ильмень “дышит”, уровень озера может колебаться в течение года на семь метров. А потому Антониев камень то погружен в пучину, то оказывается на берегу. Камень белого цвета, таких здесь, на берегу, больше не сыскать. Вообще южное побережье Ильменя изобилует камнями, ведь здесь задерживались куски скал, принесенные 20 000 лет назад ледником из Скандинавии. Но камни, как правило, гранитных пород - темны, а потому Антониев Камень действительно смотрится таинственным посланцем. Тем более что именно на этом участке берега, возле деревни с древним названием Мстонь кроме Антониева других камней нет.

В годовщину удивительного события от камня к Успенской церкви, что в селе Коростынь, устраиваются крестные ходы. Не всегда удается пробраться к камню - ведь он может оказаться под водой либо в топи - но традиция неизменна. Местные жители утверждают, что люди ходят к камню вот уже девятьсот (!) лет.

Событие, случившееся здесь 900 лет назад, невероятно и человеческой логике недоступно. Был 1106-й год от Рождества Христова. Рыбаки из Мстони тянули невод; обычное занятие для озерных жителей. Вдруг на горизонте возникла яркая точка, которая стала стремительно увеличиваться. Вскоре обрисовались контуры объекта: это был... белый камень, который бесшумно несся по водной глади. На камне стоял человек, одетый в черный подрясник. “Что за странное видение...” - подумали рыбаки. Посчитав, что пред ними результат чародейства либо мираж, она продолжили дело. В те времена было много непонятного, а потому люди привыкли не удивляться. Главное - это были не варяги, приплывшие в очередной раз грабить деревню, а всего лишь чернец. Его бояться не след.

Камень остановился у самого берега. Человек в черном заговорил - гневно, страстно и как-то скоро. Слов было не разобрать потому что чернец говорил не по-русски. Рыбаки перестали тянуть невод и виновато, раскрыв рты, глядели на странника. Они поняли, что это не видение. Очень скоро раздался страшный треск: камень разломился надвое. На одной части чернец умчался к горизонту. Вторая часть осталась у берега. Мужики бросили бечевы и пали на колени...

Лишь через несколько лет жители Мстони узнали, что видели Антония Римлянина. Белый камень приобрел значение святыни.

Антоний Римлянин - не мифическая фигура; это реальный человек, существование которого на земле зафиксировано в документах ( в частности в купчей на землю в пригороде Великого Новгорода). Еще в Новгороде есть монастырь, основанный этим человеком, который так и называется: Антониев. До советских времен почитались мощи святого, они были обретены в 1597 году и хранились в соборе Рождества Пресвятой Богородицы, строителем которого он и являлся. Из документов известно, что собор был заложен в 1117 году, окончен в 1119-м, а в 1125-м был расписан.

Про Антония довольно много известно. Он родился в Риме в 1067 году и был крещен под именем Андрей. Он был из богатой семьи и перед ним были раскрыты все двери. Но Антоний, будучи еще восемнадцатилетним юношей, отказался от мирской суеты, презрел богатства и ушел к старцам, приверженцам греческой (православной) церкви, скрывавшимся в скалах и расселинах на берегах Тирренского моря. В те времена католическая церковь преследовала приверженцев истинного православия. Изучив внимательно писание греческого языка, Антоний прочитал со вниманием священные книги. В результате Антоний проникся мыслью о ничтожестве земных благ; он сложил богатства, доставшиеся от отца - драгоценные сосуды, злато и серебро - в бочку, и пустил ее по морю на волю Божию. Самого же себя обрек на отшельническое, пустынное житье.

Двадцать лет прожил Антоний в скалах, в уединении. Папские служаки регулярно отыскивали православных отшельников и пытали их, принуждая к переходу в католическую ересь. Пустынники прятались в самых труднодоступных местах; нашел себе приют на скале у моря и Антоний. Он стоял на уступе скалы и день и ночь, углубясь в молитву, вкушая пищу только раз в неделю. В таком состоянии пробыл он один год и два месяца.

И однажды, 5 сентября 1106 года, встал сильный ветер, всколыхнулись морские волны - уступ скалы, на котором стоял подвижник, оторвался и понесся по мору с неизреченную быстротой. Камень пролетел Гибралтар и понесся по Атлантическому океану на Север. Молитвенник был углублен в себя и будто ничего не замечал. Камень пролетел Северное море, Балтику, вошел в устье реки Невы, через Ладогу - в Волхов, а дальше - в Ильмень-озеро.

Здесь-то и состоялась встреча Антония с рыбаками, у деревни Мстонь. Что говорил им отшельник? Оказывается, было воскресенье и Антоний корил рыбаков за то, что грешат, работают в святой день. Похожая встреча состоялась и о села Волховского. Вообще Антоний (по последующим рассказам) сперва подумал, что камень его принес по реке Тибр в Рим. Хорошо, в Великом Новгороде нашелся купец-грек, который все объяснил. Антоний и не знал в сущности и о такой стране как Русь, и о новгородских славянах. Он был не просто удивлен - потрясен. Он вернулся на свой камень (точнее на оставшуюся половину) и вновь погрузился в молитвенное молчание.

Донесли новгородскому епископу Никите. Владыка призвал Антония. Итальянец долго не хотел отвечать на вопросы, не раскрывал своей тайны. Наконец - после долгих расспросов - заговорил, причем на чисто русском языке; Божьим промыслом он чудодейственно постиг незнакомое наречие. Вначале он называл себя “простым грешником”, но после сознался во всем. Святитель от изумления вначале не мог вымолвить и слова, а после бросился к ногам странника. И Антоний пал на землю перед Никитою; оба лежали друг перед другом на земле и в умилении плакали.

Владыка благословил строить на месте, куда пристала вторая половина камня, монастырь. Антоний не имел средств и с трудом строилась под селом Волховским скромная деревянная церковь Рождества Пресвятой Богородицы. Но через год случилось еще одно чудо. Рыбаки близ Волховского удили рыбу, но неудачно - ничего не шло в их сети. Пришел монах Антоний Римлянин (так его прозвали) и сказал рыбакам: “Дети! Вот вам гривна серебра: закиньте сеть, а что найдете - то в дом Пресвятой Богородицы...” Рыбаки послушались, закинули сеть - и вытянули множество рыбы да деревянную бочку, окованную железными обручами. “Благословляю вам, изрек Антоний, - всю рыбу, а дому Пресвятой Богородицы - бочку”. Но рыболовы - не будь дураками - хотели взять бочку, и преподобный отправился с ними к судье. Разрешило трудный спор то, что Антоний перечислил все ценности, что лежали в бочке еще до того как ее разбили. Это и нетрудно было ему сделать, ведь двадцать два года назад Антоний сам укладывал в бочку содержимое. Рыбаки поймали то самое богатство, которое Антоний унаследовал о своего отца.

На фамильные драгоценности Антоний начал строительство каменного собора. Никто кроме владыки Никиты не знал о происхождении Антония. Шестнадцать лет он был игуменом основанного им же монастыря и свою тайну раскрыл лишь перед самой своей кончиной - иноку Андрею, составившему позже житие святого.

Мощи св. Антония Римлянина были изъяты большевиками в 1927 году, якобы для исследования. С того мрачного года следы мощей теряются. Ныне камень у деревни Мстонь является - хоть и немым - но самым правдивым свидетелем о пребывании на Земле удивительного человека.

Отроки менюшские

Когда городской человек пишет о деревне, получается полная фигня. Я называю это «зоопарком». Почему? А потому что городская фифочка или пижон с мобилой наизготовку приезжает в деревню, чтобы подивиться и приколоться. Типа как в зоопарк или кунсткамеру. Большинство журналистов (даже не подавляющее, а удручающее большинство) «варятся» в котле мегаполиса, считая именно свою жизнь настоящей, полной. В то время как жители деревень, как впрочем и обитатели небольших городков и даже крупных поселков, думают иначе. Из глубинки хорошо заметна искусственность, надуманность городской жизни. Если кто хочет оспорить сей тезис - обращайтесь к «Царь-рыбе» Виктора Петровича Астафьева. Да и вообще к мировой литературе.

Но не надо забывать выражение, кажется, Кропоткина: «идиотизм сельской жизни», придуманный им еще в позапрошлом веке. Деревенское существование вполне по плечу дебилу, но, с другой стороны, дебил и в городе не пропадет. Но ему в городе будет сложнее – и знаете, почему? В большом селении человек зачастую оказывается наедине с самим собой. В деревни всякий дурачок на учете и он жалеем. Люди деревенские знают простую истину: один блаженный деревню спасает. А город вообще не спасет никто. А в сущности вся прелесть спора о преимуществах двух видов существования заключается в том, что в них нет места компромиссу.

Как бы то ни было, возникает конфликт между видением «отсюда» и взглядом «оттуда». Практически каждая публикация в нашей «Настоящей жизни», посвященная провинции, вызывает крайне негативные отклики. Я недавно понял, почему. Именно потому, что у нас наблюдается взгляд «посетителя зоопарка». Сверху вниз. Это очень обидно для людей, некоторые проглатывают, а некоторые возмущаются и даже брызжут слюной. Я что заметил: приезжаешь куда-нибудь в Урюпинск или в Нерехту и слышишь: «Вот, были у нас тут коллеги из такого-то издания, мы их обхаживали, а они о нас гадость написали...» Приходится оправдываться, хотя ты лично в этой гадости не виноват. Точнее, пока не виноват, потому что неизвестно, что твой пишущий напишет, кого оскорбит...

Так вот о деревне. Познакомился с жизнью деревни я довольно поздно. Время, которое выпало на мою тогдашнюю молодость (я и сейчас считаю себя молодым, только «молодость» моя ныне стала более, что ли, зрелая) было сложным и непонятным. Я работал в одном НИИ, которое более точно называлось ВНИИКИ (что, по идее, должно было в нужной степени засекретить смысл деятельности учреждения, который, кажется, не до конца был ясен самим сотрудникам).

Как самый малоценный член научного сообщества, все летние месяцы я проводил в подшефном совхозе имени XXII съезда, который вольно раскинул свои сельскохозяйственные орудия по скудным полям близ города Волоколамска. Жили мы, т.н. «шефы» в стареньком купеческом домике в деревне Княжево, и в нашем маргинальном сообществе имелись историк, поэт, бизнесмен, книгоиздатель и я, фотожурналист. Все это ждало нас в будущем, а пока мы были всего лишь «мясом» для помощи передовому сельскому хозяйству. С утра мы занимались сельскохозяйственными работами, по мере интеллигентских сил помогая аборигенам, которые и в то относительно благополучное для советской деревни время уделяли релаксирующему действию спиртного гораздо больше времени, чем аграрному труду.

Обычно нас ставили на самые тупые работы, типа картошку гнилую из гуртов выбирать. А тут призвали на месяц и говорят: «Ребята, по четыре тонны накосите и можете гулять!» Ну, кто знал тогда, что четыре тонны - это четыре огро-о-омных стога...

Взялись лихо. Когда половина кос были удачно поломаны, ясно стало, что этими инструментами надо уметь владеть. В первую очередь необходимо постоянно прижимать «пятку» косы к земле, чтобы трава срезалась ровнехонько под корень. Это не так просто делать - надо стараться двигаться по специфической траектории, иначе коса будет постоянно вгрызаться в землю. К тому же руки уставали настолько, что через час пошевелить конечностями безболезненно было затруднительно.

В общем, первые четыре утра стали одними из самых черных в моей биографии. К вечеру мы представляли собой безрадостное зрелище - полутрупы, к тому же места живого на открытых частях туловищ от укусов всяких насекомых не было. Ох, и любят они потные мужицкие тела... А потные бабские – любят втройне! На пятый день я совершил первое значительное открытие: оказывается, косу двигать надо не руками, а всем туловищем сразу. Тогда и руки не устают, и она сама ровно идет. Замечу, что прекрасно «работает» талия (глядя сейчас на свой животик, с завистью вспоминаю те дни: кажется, тогда я сократил его сантиметров на двадцать). В первый раз я обедал, поднимал руку с ложкой, - и у меня ничего не болело.

Следующая проблема началась с дождями. С болью мы вглядывались в небо, когда очередная туча начинала заволакивать небо. Нужно было бежать скидывать сено в копны, а, если учесть, что нам выделили далеко не самые лучшие лужайки в дальних уголках леса, бегать приходилось помногу. Но и с этим справились - свозили сено на поляну возле нашей избушки и сушили там. Несколько девчат, что были с нами, выучились лихо его «гортать». Стога росли.

Утренняя роса... Все спит еще. По долам стелется маслянистый туман, ты ныряешь в его прохладу - и облачка стыдливо разбегаются, обнажая тяжелую зелень, усыпанную жемчугом. Один раз коса моя наткнулась... на малюсеньких розовых существ, сбившихся в кучку. Глаз у них не было и они жалобно так пищали... я понял, что это крысиное гнездо и рука моя не решилась тронуть крысят - так и оставил нетронутым их островок. Коса ходит уже на «автопилоте», голова же занята разнообразными мыслями. В частности, уже и о женщинах есть силы задуматься. Замечаешь, что одна из них подолгу задерживает свой взор на твоих спорых движениях, а оглянешься - стыдливо отводит глаза... Чувствуется, что Она слегка взволнована. Платье очерчивает упругое тело, упрямые волосы выбиваются из-под косынки...

Дневные гуляния, ночные купания - делу это уже не мешает, а, может.. и помогает даже? И приходит второе открытие. Оказывается, сено - не просто корм для скотины. Это еще и корм для нашего воображения. Что может быть сладостнее пьянящего запаха только что срезанных трав и цветов? Кажется, надо быть великим святым, что бы устоять перед позывами, казалось бы, банального - кучей умирающих растений... Да что я говорю! Ведь все знают, что нет в деревне ничего романтичнее банального сеновала - и в русском языке, однако, слово «сеновал» стало почти синонимом слову «любовь»...

По четыре тонны «на нос» мы, конечно, не сдали. Где-то по две получилось. За тонну нам тогда заплатили по шестнадцать «ре», которые мы удачно в тот же вечер пропили и проели. Тогда, конечно, меня занимали другие мысли. В частности, не понимал я, какого хрена я - городской житель - должен помогать этой дребаной деревне? Лишь сейчас я начинаю догадываться, что были это одни из лучших дней моей жизни...

Очень скоро сенокосная жизнь стала для меня кайфом. А ближе к вечеру я пробегал обычные для себя пять километров (тогда я занимался спортом), крутил легкие «амуры», читал книги, собирал грибы. А, когда наступала ночь, с девушкой по имени Тина мы ходили купаться в Рузском водохранилище. И не подумайте: никакой «клубнички»! Она была замужем (правда, я бел неженат) и я ни в коей мере не претендовал ни на что такое. Просто мы любили плавать под звездами. Романтики, наверное. Плюс одной ей было страшно ходить эти два километра от купеческого домика до воды в полной темноте (ночи стояли безлунные).

Дорогу мы знали настолько, что могли вполне уверенно передвигаться в темноте. Мы плавали около получаса, переодевались рядышком (все равно было темно) и шли назад. Так продолжалось около двух недель.

Однажды, когда мы с Тиной вышли из водохранилища, вдруг замерли. Привычной тишины будто не бывало: все вокруг было буквально наполнено монотонным, ни на что не похожим гудением. Вы будете смеяться, но первая реакция была такая: инопланетяне! Может быть, вы забыли, но тогда, на исходе советской власти, всякая уфологическая чертовщина была в моде.

- Нас сейчас заберут! - патетически воскликнула Тина. Жутковато (скажу откровенно) было и мне, ведь темнота, как известно, усугубляет панические настроения. Тем не менее, я сделал несколько шагов по берегу - и вдруг нога моя уткнулась во что-то острое и... движущееся! Я взвизгнул от боли и пытался побежать, но опять укололся. Два прыжка в сторону - и снова боль! Я сел... но тут же подскочил, наверное, метра на два в высоту. И гудение вокруг стало походить на начинающееся безумие. Но тут...

Вдруг, совершенно неожиданно, взошла Луна. Контраст с темнотой был настолько высок, что стало видно почти как днем. Картина, которая предстала передо мной, была такова: по колено в воде закрыв лицо руками стоит Тина. А берег, да и луг, спускающийся к берегу, был буквально усеян... ежами. Их было десятки, сотни, хотя, может быть человеческое восприятие склонно приумножать. И звук, который нас испугал поначалу, просто-напросто состоял из частого дыхания ежиков. Мы, как были, мокрые пошли через странное ежиное собрание. Большинство из ежей сгруппировались парами и не сразу мы поняли, что они занимаются любовью! Причем, ни одна из особей на нас совершенно не обращала внимания...

Почему я вспомнил именно этот случай? Точно не знаю сам. Возможно потому, что наша жизнь во многом состоит из упущенных возможностей. Или потому, что за 15 лет я разучился плавать под звездами. Или потому что когда-то у нас было много всего, даже ежей...

Нет. Дело не в этом. Тогда я был «мясом» для сельского хозяйства. Теперь же я фотожурналист, и, возможно (по крайней мере я надеюсь) кому-то моя работа приносит пользу. А друзья мои из «мяса» превратились в историка, поэта, бизнесмена и книгоиздателя. Поэт, правда, спился.

…Менюша - древня парадоксальная. Она находится в относительной близости от Великого Новгорода (туда ходит даже не междугородный автобус, а пригородный), но это - просто каноническая глубинка. Мало того, что несколько лет назад здесь ликвидирован колхоз и люди брошены на самопрокорм; в город на заработки нет возможно ехать, ибо дорога слишком дорога… да к тому же пригородный автобус» едет в одну сторону два часа. Раздали людям их паи и сказали: «Каждый спасается в одиночку. Дерзайте...» Те, кто был колхозным начальством, поимели технику, рядовым достался хрен с маслом. Чем люди живут?

Лесом живут. Производят самовольную вырубку, а так же собирают грибы и клюкву. «Клюквенный» мотив здесь превалирует. Собирают ее и осенью, и весной (промороженная - она даже лучше) и делают из нее все, вплоть до самогона, который здесь творят очень качественный, с двойным перегоном. Для нас даже его однажды подожгли, чтобы продемонстрировать его крепость. Горел красноватый клюквенный самогон весело, даже пришлось задуть, так как мы побоялись, что огонь перекинется на занавески.

Перед началом рассказа об удивительном озере и о странном чуде я все-таки хотел бы поделиться двумя своими «менюшскими» наблюдениями. Первое - скверное. В деревню поместили районный детский дом. Из-за того, что жизнь в деревне, мягко говоря, «не очень», рожать здесь почти перестали, и местная школа оказалась ненужной. Но осталось школьное здание, вполне приличное, и в него решили переместить сирот. Начальство довольно, преподаватели довольны, потому что у них осталась работа, а вот детей как-то забыли спросить, желают ли они жить в медвежьем углу. Воздух, тишина и все прочее - это для старичков наверное хорошо, а вот детишкам надо другое. Вот и слоняются они целыми днями вдоль и поперек деревни, не зная, чем заняться. Некоторые начинают подумывать о «воле», представление о коей здесь, среди болот, стало несколько фантастическим и слишком ярким. Вот будет весело, когда повзрослевшие сироты вырвутся наконец на «волю»!

Наблюдение второе еще скверней. Деревню «держит» один мужичок, мой тезка Гена. «Держит» - это значит, что он обладает здесь немалой властью. Гена - прожженный зек, мелкий бандюга, имеющий три или четыре ходки на зону, и все за пакостные какие-то делишки типа воровства. Так вот, власть егойная заключается в том, что он умеет пользоваться... спичками. Он не терпит, когда на него косо смотрят, а всякие замечания по поводу своего поведения и образа жизни (Гена не выходит из «клюквенного» запоя) он рассматривает как сигнал к действию. Ночью дом человека, который смел возражать Гене, неожиданно загорается. За последний год число таких домов составило четыре. Все знают, чья это работа, но в милицию никто не заявляет, думают, что Гена прознает о том, кто именно заявил – и последует очередное умелое применение спичек. Вообще такой маразматический факт прежде всего говорит о слабости власти и о недоверии к ней со стороны граждан, но тема эта много раз обсасывается по телевизору, а потому сейчас не будем ее развивать. В такой ситуации наверное остается только один метод: грохнуть на фиг этого подонка. Но кто решиться? Кстати, в общемировом смысле такая коллизия называется «террором». В мире до сих пор не знают, как бороться с этой напастью, а что там - маленькая Менюша?

Ну, поворчали, а теперь вперед, к святыне!

Если бы я, дурак, знал, что путь будет таким тяжелым! Проселок до деревни Старое Веретье, дальше, за околицей, оборачивается едва заметной среди буйных трав тропинкой. Тропинка ныряет в кусты, переходит в канаву, потом пригорок, а за ним... Нет, не могу вспоминать без содрогания... Может быть, местным и легко топать несколько километров по сплошному болоту, но мне это топание через трясину, когда под ногами только: «хлюп, хлюп, хлюп...», показалось просто адским испытанием. Плюс ко всему - вчерашняя доза клюквенного самогону... Меня поддерживало только то, что рядом со мной тот же путь проделывали пожилые люди, которым, наверное, было гораздо тяжелее, чем мне. К тому же они знали, на что идут, а я еще нет.

Глава администрации Менюши, чудесная русская женщина Марья Гусева одолжила сапоги, достающие до колен, которые уже на первых болотных метрах нахлебались воды. Нет, по колено проваливался я не так часто — были и относительно «сухие» места, там ноги погружались лишь по щиколотку, но перед каждым шагом приходилось вытягивать ногу из трясины, и вскоре сердце мое стучало, как машина для забивания свай, чувствовалось, как по спине прохладными потоками стекает пот. Странным казалось то, что на болоте нет ни одного комара, да и змеи тоже не встретились ни разу.

Озеро, как обычно и бывает в такие поэтические моменты, открылось внезапно. Конечно, перед тем как сюда приехать, я представлял себе убийственную пошлость Светлояра, обилие туристов и выпивки, но здесь все вышло наоборот. Сквозь кусты оно выглядело каким-то серым, угрюмым. Но когда заросли расступились, водная гладь приобрела бирюзовый оттенок. Оно оказалось небольшим, не больше километра в диаметре. Ветра над ним совершенно не было, и ни одна волна не колебала его гладь. Тишина... Потом, уже в середине дня, я понял, что мне несказанно повезло в том, что я успел подойти к озеру вместе с первой группой паломников. Иначе я никогда не узнал бы, что такое благодать. Мне показалось, что то, что испытал я на берегу Менюшского озера (да и мои попутчики тоже стояли затаив дыхание...), очень напоминало это мистическое состояние... Мы разделись, кинули одежду на кочки (туда хоть одежду можно бросить) и подошли к самой его границе. После ледяной топи, буквально обжигавшей ноги, вода в самом озере неожиданно обволокла теплом. Первыми прыгнули мои спутники. И мне показалось на мгновение, что ЕМУ нанесена страшная, болезненная рана. И легкий вздох из-под моих ног, пронесшись над зеркалом озера, улетел к горизонту. Через мгновение прыгнул и я...

По-настоящему волшебным Святое озеро считается только один день в году. Каждый, сумевший пройти к нему, просто обязан в нем искупаться — таков многовековой обычай. Ну вот, подумали, наверное, вы, опять язычество. Да и неправда все это, наверное... Но штука в том, что праздник озера — православная традиция, и она давно уже освящена Отцами церкви.

В 7000 году от сотворения мира (в 1492 году от Р.Х.) здесь произошел загадочный инцидент. К сожалению, письменных источников о случившемся не сохранилось, и сведения, сохраняемые в устных сказаниях, несколько противоречивы, однако общую картину из них можно сложить. Два мальчика, пятилетний Ванюша и трехлетний Яшка, сыновья крестьян Исидора и Варвары, играли на окраине деревни. И старший из братьев случайно убил младшего. Альтернативное предание настаивает, что накануне Исидор зарезал барана и повез его продавать. Ванюша играючи представил, что Яшка будто бы баран — и полоснул братика ножом. Удар был смертельным. Ваня со страху спрятался в печку, да еще затолкал туда трупик братца, и тут как назло пришла мать и затопила ее. Мальчик, боясь расправы, голоса не подал, и тела детишек сгорели до косточек.

Есть и третье предание: младший из братьев случайно утонул в речке Менюше, а старший, испугавшись, что его обвинят, залез в печь. Некоторые «знатоки-сказители» считают, что в печку залезли, играя, оба. Как бы то ни было, на следующий день, 25 июля по старому стилю, тела двух мальчиков, чистые и будто бы не тронутые огнем и тленом, всплыли в озере, которое называлось Каменным. Одни говорят, мальчики были в гробиках, другие — без. Их случайно (правда, жизнь показывает, что ничего случайного не бывает) обнаружили охотники; они принесли тела мальчиков родителям и те похоронили их. Место их первоначального захоронения (деревня, где они жили, называется Верхний Прихон) до сих пор почитается и там имеется колодец с чудотворной водой.

Спустя недолгое время через описываемые места проходил из Пскова в Новгород монах, имя которого не сохранилось. Он прилег отдохнуть на опушке леса и ему был голос свыше: «Не ходи дальше, останься здесь, найди могилку отроков Иоанна и Иакова, перенеси к озеру и часовню поставь». Монах так и поступил, только пещеру для отроков он выкопал в нескольких верстах от озера, так как сплошная заболоченность вокруг него не позволяла что-либо там построить. Монах возвел над могилкой часовню, вокруг которой вскоре вырос монастырь, просуществовавший лет эдак 400 и упраздненный лишь в 1764 году «за отсутствием доходов». Но сельский приход в деревне Менюша остался, и в 1841 году завершено было строительство Троицкого храма, для этой местности - колоссального сооружения. Точно неизвестно, когда озеро стало называться Святым (или Менюшским – у него два имени), но есть множество свидетельств, что еще триста и даже пятьсот лет назад в Иванов день в нему стекалось огромное число паломников.

Советский период нашей истории отмечен довольно редким проявлением жизнестойкости народного православия. Первое, что попытались сделать большевики, — вскрыть могилку. Как только плиту удалось подцепить и она сдвинулась с места, пещера стала стремительно наполняться водой, и «исследователям» пришлось срочно драпать наверх. Вода тут же ушла, и с тех пор никто уже не пытался нарушить покой отроков.

Иоанн и Иаков канонизированы Православной церковью, так что упоминание о них вы можете найти в жизнеописаниях русских святых. В большинстве менюшских домов иконы с изображением отроков висят на самом почетном месте. Пуков конечно пытался поиметь такую икону, но здесь ему «не выгорело». Он только зло скрипел зубами и надеялся у какого-то местного пьянчужки выцыганить другую «доску». Глупец! Он не знал, что те, кто пьет, давно все святое пропили, а те, кто пока держится, не пустит к святому ни жуликов, ни пьяниц (ежели те попытаются, например, икону украсть).

Глава Менюши сводила меня к старенькой бабушке, Антонине Ивановне Андриановой, 1913 года рождения, которая рассказала, что тут творилось во времена, когда она «была помоложе и пошустрее»:

— ...Времена нынче худые, колхоз наш развалился, живем только клюквой. Сама я всю жизнь проработала и дояркой, и овчаркой, и курятницей — куда торнут. А все одно на озеро ходили всегда. Раньше и крестный ход был на озеро, а дорога туда была получше. Я ходила пока вот ноги ходили. Народу было!.. По двенадцать подвод у каждого двора стояло, и родственников, и знакомых, и чужих приносило. Обязательно к Иванову дню пироги пекли, с рыбой, да у нас и сейчас все пекут. На озере две купальни было — мужская и женская — и купались обязательно голые. И оставляли часть одежды с больного места. Очень много одежды всегда плавало. Рассказывали, девочка одна слепая исцелилась. Пока подъезжала от Старого Веретья к Менюше, сначала солнце увидела, потом спину лошади, а в церкви уже — все! Давали завет: если поможет — то еще приезжали. А когда была борьба с религией — не пускали нас. Солярку в озеро выливали! Или сидит милиция: «Куда идете?» А толпа большая: «Посмотреть». — «Вернитесь, граждане!» Кто постарше, в разговоры не вступают, в деревне-то власть — это власть, а кто помоложе: «Вы что, запрещаете нам ходить?» А что они сделают? Смех: агитбригады у Веретья сажали с гитарами — отговаривать... Троицкий храм был красивейшим на всю округу. Такой был красивый, цветущий, весь в золоте. Купол — голубой, и по нему — цветы золотые...

Купол давно обрушился. Теперь в храме над прихожанами сияет голубое небо, а если погода портится, с высоты на пол перед алтарем сыплет дождь. На крыше дети-сироты собирают… землянику. За десятилетия забвения там вырос целый лесок, который лишь недавно выкорчевали. До несчастья на куполе селилось семейство аистов — птицы теперь переселились на водонапорную башню. И еще, что особенно удивительно, на посетителей Троицкого храма сверху одно время капал... мед! Оказывается, в шпиле колокольни жили пчелы. Но и они вынуждены были ретироваться: шпиль снесло ураганом...

В пещерке, точнее, подвальном помещении под храмом, где упокоились менюшские отроки, пока все цело. Местные жители, как могут, ухаживают за святыней, но их сил хватает лишь на пещерку, храм отдан на съедение времени. В день, когда мы приехали в деревню, в церкви и пещерке прибирались детдомовцы (ох, они, сироты, - прямо-таки как какая-то каинова печать для деревни - они везде...). Для реставрации нужны средства, а где их взять в местности, где колхоз ликвидирован, люди брошены на «единоличный прокорм»? Всего в Менюше, Старом и Горном Веретье, принадлежащих одному сельсовету, проживает около 400 человек и абсолютное большинство из них — пенсионеры. За год здесь регистрируется 15 смертей, 1-2 рождения и с 84-го года не было ни одной свадьбы. Они надеются, что кто-то сможет помочь сохранению их святыни - Троицкого храма - но, наверное, сейчас у каждого человека ворох других забот и кому есть дело до каких-то, пусть и святых, мальчиков?

...Накупавшись вдоволь, я двинулся назад уже в одиночку, будто не чувствуя усталости. Ноги, хоть и утопали все так же в трясине, несли как какое-то автономное транспортное средство, будто кто-то перетаскивал из за меня. Хоть я совершенно не спешил, все равно дошел до суши за тридцать пять минут, а ведь туда, к озеру я тащился около часа. Наверное, думал я, в том, что путь нелегок, есть смысл, может быть, заложенный свыше. Своеобразное испытание. От Старого Веретья я повернул налево: проселок был настолько прям, что линия дороги упиралась аккурат в Троицкий храм в Менюше, хоть и расстояние между деревнями - целых четыре километра.

В этот день я еще раз ходил к волшебному озеру, уже после праздничной службы. Службы была красивая и дождь сверху в храме не лил потому что была замечательная солнечная погода. Народу у озера было, в отличие от раннего утра, множество. Люди купались, срывали прекрасные лилии (они обладают удивительным свойством: в воде они закрыты, но в человеческой руке раскрываются буквально на глазах), набирали в бутылки воду, которая считается целебной. Подумалось: неужели все это наяву, все как-то походит на сон...

Единственное, что немного портило картину - это большое количество брошенной одежды. По обычаю, паломники и сейчас оставляют ту часть одежды, которая покрывает больные места. Все-таки трусы и лифчики в болоте - это уже не одежда, а мусор.

…Ну, а когда я вторично вернулся с озера, то пошел по адресочку, который мне указала добрая Марья. В одном из домов в деревне Горное Веретье должны жить... отроки Иван и Яков. Хозяев дома не оказалось, скорее всего, они пошли на озеро, и я пошел за околицу, в луг, и целый час там провалялся в траве, отдохнул и, кстати, высушил одежду и даже внутренности сапог.

Первое, что я увидел в стареньком, но крепком доме - это была колыбель. В любом уважающем себя музее можно увидеть этот «предмет старого крестьянского быта», но колыбель как предмет «нового быта», да еще и с ребенком внутри, я увидел впервые. Хозяева, Николай и Татьяна Мануриковы, - простые работяги от сохи, крестьяне, и они не любят всяческих «подарков» городской цивилизации. Ну, чего хорошего в коляске? Они давно ее забросили на чердак уже после того, как у них родился второй ребенок. Всего у них теперь трое детей и старшие из них, Иван и Таисия, по очереди, а то и вместе «зыбают», то есть, качают в колыбели своего братика Яшку.

Николай помнит себя, когда он сам качался в этой же самой колыбели. Да и мама его, Валентина Ивановна, тоже была ее «жительницей». А всего колыбели этой ни много, ни мало - восемьдесят лет. Недавно Николай подбил слегка отломавшийся угол - и теперь зыбка, как новенькая, колышется себе на очепе (длинной деревянной жерди), бесшумно и мягко. Мануриковы абсолютно убежденно заявили, что дети в старинном этом устройстве спят гораздо лучше и вырастают они более спокойными, степенными, что ли. Эту же самую степенность я приметил во всей этой простой крестьянской (и непьющей!) семье.

...А Ванюшу с Яшкой родители назвали в честь святых менюшских отроков. Двухлетнего «Иакова» прибегают «зыбить» соседние девчонки, им тоже интересно.

На вопрос - как жизнь? - Яшка из своей любимой колыбельки весело крикнул: «Холосо!»

А вечером бабушка поет мальчику старинные колыбельные песни, такую, к примеру:

...Баю-баю, надо спать,

Вот придут тебя качать:

Поди конь, успокой,

Приди щука, убаюкай,

Приди сом, дай мне сон,

Приди, несушка дай подушку.

Все придут тебя качать,

Будет Яша засыпать...

- ...Холосо-о-о-о!

Геннадий Михеев

Фото автора

Новгородская область