Дом 58
Гаврюшкин "Мари Вальяно и другие"
УЛИЦА НИКОЛАЕВСКАЯ, 52. КВАРТАЛ 87 (ФРУНЗЕ, 58)
Наличие в Таганроге большого количества разноплеменных народностей потребовало открытия в городе разных по вере культовых сооружений. Католики, первоначально проживавшие в Таганроге, не имели своей церкви, в то время как количество верующих увеличивалось с каждым днем. По ходатайству энергичного и прогрессивного градоначальника Б.Б. Кампенгаузена император Александр Первый дал разрешение на постройку в городе римско-католической церкви, причем расходы на ее возведение должна была взять на себя казна.
По разработанному архитектором Россинским проекту здание церкви начал строить купец Иван Тамбала, окончил сотник Николаев. В 1812 году в храме начались богослужения. На фронтоне здания по латыни вывели надписи «Ex fuis donis tibi offerimus» («Твоя от твоих тебе приносяще о всех и за вся!»). На момент окончания строительства в городе проживало более трехсот людей католической веры. В 1923 году церковь закрыли, а помещение сдали в аренду некоему К.С. Мамержанову и С.Г. Шатыкину под ватную мастерскую. В предвоенные годы здание перестроили и переоборудовали под детскую библиотеку имени Максима Горького, которую еще до войны посещал и автор этих строк.
Католическая улица. Фотография 19 века
Католическая церковь. 19 век
2010 г.
УЛИЦА НИКОЛАЕВСКАЯ, 54а. КВАРТАЛ 87 (ФРУНЗЕ, 58)
Одноэтажный, на три окна дом. Время постройки позднее. Принадлежал Василию Евграфовичу Платонову. о жизни которого рассказано при описании домовладения по Николаевской улице, 57.
Игорь Пащенко "Были-небыли Таганрога"
КАТОЛИЧЕСКИЙ КОСТЕЛ
Одним из самых сильных впечатлений от Таганрога с момента его основания для людей приезжих были его почти вселенская разноязыкость и многоконфессиональность, что делало город одним из уникальным мест Российской империи.
Православные храмы и монастыри русской и греческой церквей, синагога, мусульманский молитвенный дом, лютеранская кирха, армянская церковь, католический костел – и это все в небольшом по нынешним меркам провинциальном городке. Но и в этом многообразии, и, даже можно сказать, архитектурной и исторической насыщенности, судьба дома, где ныне размещается Центральная городская детская библиотека имени Горького, выглядит впечатляюще.
А началась наша история в 1806 году, когда градоначальник Таганрога барон Кампенгаузен, о котором уже упоминалось ранее, обратился к министру внутренних дел графу В. Кочубею с прошением «о исходатайствовании монаршего соизволения на выстроение в Таганроге от казны Католической Церкви…».
Уже весной 1807 года, после личного одобрения Александром I и выделения денег из государственной казны, в городе торжественно освящается место для закладки католического храма на улице 3-й Продольной (потом Католическая, Николаевская, Троцкого, Фрунзе).
В 1811 году католический приход Пресвятой Троицы был построен сотником Николаевым по проекту архитектора Россинского. Первым ксендзом становится Серафим Гольфельд, член ордена кармелитов босых, присланный из Литовской провинции. Богослужение начинается в следующем году, когда была завершена внутренняя отделка храма (общая площадь 330 м2). Под фронтоном над центральным входом в храм располагалась латинская надпись «Ех tuis bonis tibi offerimus» («От щедрот Твоих приносим Тебе»). Главное помещение делилось колоннами на три нефа и вмещало 250-300 человек. По обе стороны от главного алтаря с запрестольным образом Пресвятой Троицы располагались часовни Успения Пресвятой Богородицы (с иконой Ченстоховской Божией Матери) и св. Антония Падуанского. В 1848 г. из Италии прибывает новая церковная утварь, а также мраморный алтарь, а в 1886 году к храму пристраивается небольшая колокольня на двух кирпичных столбах. Тут же, рядом с храмом, с годами добавляются дом священника, дом органиста, двухэтажное католическое церковно-приходское училище, сохранившиеся как жилые дома до сих пор.
Паства в 300 человек за сто с лишним лет существования костела пребывает почти неизменной. Среди прихожан семьи дворянина Глинского и купца второй гильдии Данцигера, музыканта Гаэтано Молла и учителя французского языка мужской гимназии Монтанружа.
В начале 20-го века таганрогский костел обзаводится специально собранным в Венгрии органом. Но в 1925 году приход разделяет судьбу почти всех церквей – его помещение национализируют и открывают в нем ватную мастерскую. Только в 1938 году начинается другая история прекрасного здания – его отдают под городскую детскую библиотеку, существующую и по сию пору.
ЗАБЫТЫЙ АНГЕЛ
Старик поправил еще пару книг, едва касаясь, провел рукой по их видавшим виды корешкам и, удовлетворенно хмыкнув, вразвалочку отправился далее в свой ежевечерний обход.
О, сколько же бесконечных лет он бродит и бродит среди высоких, забитых под завязку книгами полок, что порой кажется – убери потолок библиотеки, книги давно устремились бы в небесный простор… Старик вздохнул. Ему-то в небеса как раз путь заказан. «Только не начинай, – сказал он себе тут же. – Опять станешь причитать да жаловаться на судьбинушку да горе-злосчастье. Я-то тебя, нытик, хорошо знаю. Тебе дай только повод поплакаться. Смотри у меня…». Но тут он вдруг остановился – ну-ка, ну-ка – и, нагнувшись, осторожно потащил за краешек книгу из стопки на второй полке снизу. Стопка качнулась, но устояла.
В руках же старика остался фолиант в несколько обтрепанной обложке из толстого, когда-то зеленого, картона. «Владимир Маяковский. Стихи детям. 1930 год» – не без труда прочитал старик и недоуменно повертел книгу в руках. Откуда здесь этакая древность? Ее же давно в утиль списать должны.
И тут же испугался: зачем в утиль? И слово-то какое недоброе придумали, утиное, тянущее болотом – утиль. Давние, обкатанные временем, словно камни бурливой речной водой, книги старик любил беззаветно и старался всеми своими скромными силами отводить от них неминуемое списание по ветхости или старости. Ну как можно объяснить неумолимым утилизаторам, что когда он касается желтых ломких страниц старых книг, душа его трепещет и воспаряет, благодарно наполняется до краев смыслом прожитых книгой долгих лет среди людей. Многих, таких разных людей, навсегда становящихся частичкой тебя. Библиотечные запасы на стеллажах и полках, будто острова в океане, были его вотчиной, его миром, а он – их рачительным незримым хозяином…
Он покрепче сжал книгу под мышкой и, аккуратно ступая по узкой лестнице, спустился в зал выдачи книг. Находку следует перепрятать и немедленно. Для этого у него найдется парочка проверенных тайников.
Старик повеселел. Он представил, как вскорости покойным вечерком сядет за любимый стол в центре большого зала, обязательно зажжет главную люстру – гулять, так гулять! – и всласть полистает затертые рыхлые страницы сегодняшней находки. Чихнет пару раз от книжной пыли – не без того, разгладит заломленные уголки, подклеит расползшийся корешок. А еще будет такая радость, если за окнами долго-надолго забубнит дождик да станут позвякивать неугомонные трамваи…
Будет, будет что вспоминать в старости! Тут он уже захохотал в голос.
Хорошо у него про старость получилось, нашелся красный молодец. Давай, ковыляй, не задерживай, червь книжный!
Старик задумчиво повторил слова своей любимой молитвы: «Душа Христа, освяти меня. Тело Христа, спаси меня. Кровь Христова, опьяни меня. Вода Христова, омой меня. Страсти Христовы, укрепите меня».
Вон этот беспокойный смысл – старик с усмешкой оглянулся на стайки пацанят и девчонок, что толпились у книжных полок библиотеки и, беспрестанно щебеча, выбирали книги. Пришли, не забыли, его ангелочки, его светлые души. Старик встал и вслушался. Тихие растерянные звуки органа, как первые капли дождя, зашелестели по люстре, столикам и стеллажам с книгами. Они все набирали и набирали силу, пока не хлынули, смывая часы, дни и годы черной немоты.
Раскинув руки, старик разом взмыл вверх. Читальный зал, а потом и люстра, и растаявший потолок остались внизу. Лишь на площадке, где когда-то размещался крест костела, старик застыл. Морщинистое лицо и растрепанная белая борода его потекли воском под лучами солнца. И вот уже светлоликий ангел откинул назад длинные струящиеся волосы и со смехом сорвал остатки стариковского костюма. Орган звучал уже во всю забытую мощь. Ангел запрокинул лицо и зашептал – Спасибо тебе, Господи! Спасибо за этот благостный долг! Его громадные белые крылья распахнулись и, затрепетав на ветру, укрыли спасительной тенью и библиотеку, и близлежащие дома, и всех страждущих слова человеческого и божьего.
Крылья ангела Анаеля, Духа познания, одного из воинства Христова…
Ближайший тайник был в еле приметном переходе от зала выдачи в отдел комплектования. В нем уже хранились толстенный Пушкин юбилейного, выпущенного к столетию поэта издания; приключения веселых Самоделкиных, зачитанные до дыр; полугодовая подписка журнала «Мурзилка» за девятьсот шестьдесят забытый год и рассыпающийся томик русских народных сказок. Пошарив рукой среди схороненных богатств – не завелись ли пройдохи мыши? – старик устроил Маяковского на почетное верхнее место: «Ну, теперь ты дома, знакомься с собратьями».
Он тщательно прикрыл тайник, осенив его крестом. Призадумавшись, застыл на пороге главного зала и залюбовался. Огромная ветвистая люстра величественно плыла в вышине. Хотя нет, какая же это люстра? О, скорее цепкий якорь, который небесный летучий корабль спустил на самое дно, распугивая сонных обитателей земли.
Корабль застыл в немыслимой вышине и, видно, мается в ожидании попутного ветра. Стены библиотеки вдруг померкли перед взором старика, и стали видны уходящие во все стороны облака. Они простирались в бесконечность – то нежно розовые от восходящего солнца, то темные, набухшие весенним дождем, то в отсветах далеких гроз. Облака безмолвно клубились, готовые расступиться перед высоким носом небесного корабля и вновь сомкнуться за его кормой. Старик щелкнул пальцами, и якорь запылал сотнями искорок, рассыпавшихся по бронзовым ветвям и веточкам.
«На эти-то огоньки и ловятся сухопутные души», – подумалось старику. Ему бы сейчас ловко подняться на палубу небесного корабля, привычно встать на мостике, широко расставив ноги в крепких просоленных ботфортах и, приложив к глазу сияющую в рассветном солнце подзорную трубу, глянуть по курсу и зычно скомандовать: – А ну, лоботрясы, морского ежа вам в глотку, трави якорь, поднимай паруса! Полный вперед! Старик гордо тряхнул длинными выбеленными за пару веков волосами и молодцевато отсалютовал невидимой шпагой.
Только так – полный вперед! Эх-хе-хе-хе… Да уж…
И тут люстра в нахлынувшей ночной темноте превратилась в причудливый цветок, что вырос под сводами таинственной пещеры. Лишь однажды в году, в самое неурочное время, когда силы света и тьмы сходятся в одной точке, в высоком недоступном месте он раскрывает свои огненные бутоны, ослепляя невольных свидетелей пылающей силой огня. И надо, минуя все препятствия и опасности, пробраться в эту пещеру, не жалея живота своего, сразиться с чудищами и подземной нечистью, что охраняют каждый выступ пещеры, каждый изгиб и отыскать цветок.
И в очаровании от его величия не сорвать, даже не потревожить, а лишь завороженно стоять и воздавать Богу хвалу за чудеса земные и небесные… Старику хотелось, и с этим желанием было трудно совладать, отойти подальше, в самый угол зала, разбежаться, подпрыгнуть и, ухватившись покрепче, прокатиться маятником на люстре, раскачиваясь, что было мочи. Чтобы мелькали ее огни, по стенам бежали наперегонки ошалевшие тени, а он бы заливисто хохотал!
И вот уже люстра – не люстра, а ажурный колокол в звоннице. И он, словно живой язык, отбивает в нем удары – бом, бом, бом…
Старик вздрогнул: входная дверь хлопнула, и послышались шаги. Уж и ночь миновала? Он деловито оглядел помещение. Книг не перекладывал, газетные подшивки не листал, через стулья не прыгал. Все вроде на месте. Потушив быстро люстру, сел за столик у окна, на свое привычное в утренние часы место, и откинулся на стуле. Книжный дом стал заполняться людьми. То там, то здесь слышались голоса, звяканье чайных кружек – жизнь просачивалась в каждый закоулок библиотеки.
Чем-то с утра расстроенная Леночка звонила по телефону и настойчиво просила прийти десятые классы из соседней школы на ну очень важное мероприятие. Строгая Лана деловито включала компьютеры на радость детворе. Елена Ивановна, главный хранитель библиотеки, по-хозяйски быстрым шагом обходила залы и кабинеты. Вся верная книжная гвардия, сама того не ведая, вновь вставала на библиотечную вахту под знамена старика.
Он перекрестился и стал тихо молиться о начале нового трудового дня:
«Благодарение творю тебе, Господь, святой Отец, Всесильный вечный Бог!»
Старик выглянул в окно, в моросящее апрельское утро, и, устроившись поудобнее, потянул бесчисленные разноцветные картинки из прошлого, только и ждущие его призыва.
Больше всего он любил вспоминать, как в 1812 году к началу богослужения в таганрогском костеле Святой Троицы буквально накануне Великой европейской войны везли его из Италии на зафрахтованном корабле вместе с другими статуями и картинами. Его высокую белую фигуру из каррарского мрамора, тщательно обмотав копрой, уложили в деревянный ящик и надежно закрепили в трюме. Три недели их носило по волнам разных морей, всю душу вымотали, пока в зеленой азовской дали не возник городок на мысу – Таганрог. Старик смущенно улыбнулся. Первая и единственная его любовь. Хотя, казалось бы, чего особого он видывал здесь, в провинциальной глуши, за двести лет?
Старик упрямо прищурился: видел! Скорбел о смерти царя Александра, чьим заступничеством и возник этот храм в Таганроге. Гневался осаде чужеземцев, что еще вчера были братьями по вере, чьи чугунные ядра глухо тыкались в каменные бока домов, отдаваясь острой болью в его душе. Радовался все новым и новым разноязыким прихожанам – прусско-, сардинско-, неаполитанско-, саксонско-подданным… И был счастлив новому кафедральному органу, который специально смастерили на берегах Дуная в Будапеште для его храма.
Так текла его земная жизнь в костеле Таганрога – ангела, одного из воинства Христова. Он стоял недалеко от алтаря – с приподнятыми крылами, в длинной белой хламиде, подпоясанный золотым поясом. Одной рукой он осенял крестом прихожан, в другой был меч. И был ангел благодарен Господу за свою судьбу. Только это осталось в прошлом. С очередной Великой войной всех против всех вначале истаяла паства его храма, оголив его тоскующую душу. Потом погрузился во тьму и хаос и город, и сам храм. Ангела под улюлюканье сбросили в яму, где он лежит и поныне, укрытый тремя метрами земли и строительного мусора, с отбитым крылом и выломанным мечом.
Старику было стыдно, что даже он впал тогда в страшный грех – грех уныния, опустил руки от безнадежной печали и гнетущей тоски, позволил себе усомниться в промысле Божьем. Долгих десять лет он не жил, не бодрствовал, не спал – его словно и не существовало. Пока однажды вместе с книгами и их юными читателями новый светлый смысл не озарил его дом и его остановившуюся жизнь.
