Дом 89
Выявленные объекты культурного наследия г.Таганрога Пр-з № 124 от 31.12.02 г.
"Гаврюшкин О. П. Вдоль по Питерской"
УЛИЦА ПЕТРОВСКАЯ, 65. КВАРТАЛ 87 (ЛЕНИНА, 89).
Одноэтажный с полуподвалами особняк построен в первой трети XIX века.
Его хозяин Дмитрий Лазаревич Ласкараки, потомственный почетный гражданин, относился к старинной купеческой фамилии. Еще в 1807 году его дядька Манойло Ласкараки состоял первым штатным садовником в городовом саду, получая за свое усердие 20 рублей в месяц. До этого уход за садом осуществлял один из служащих карантинной службы. Ласкараки владели землей, и когда акционерное Общество «Сельский хозяин» искало место для постройки своей уникальной для Таганрога паровой мельницы, землю для нее они приобрели у Ласкараки и Вальяно.
Улица Ленина, 89. 1997 год
Дмитрий Лазаревич являлся одним из первых учредителей открытого в 1866 году благотворительного Общества, а в числе шести членов попечительного совета только что открытой женской гимназии в 1861 году находился и Д.Л. Ласкараки. Он также являлся вице-консулом Испанским и Пармским, входил в состав таганрогского отделения коммерческого совета, являлся членом попечительного совета о тюрьмах, избирался членом городской думы, входил в состав Высочайше утвержденной комиссии по устройству таганрогского порта. Его жена также участвовала в общественной жизни, являлась членом женского отделения комитета о тюрьмах.
Дмитрий Лазаревич Ласкараки любил театр, часто посещал его и энергично хлопотал об открытии в городе казенного театра. Был он человек популярный, веселый и очень добрый, хотя имел слабость врать. Делал он это безобидно, ради шутки. Об этом рассказывает Павел Петрович Филевский.
Улица Петровская, 65
«Однажды в одном обществе, тотчас по уходе Ласкараки, один из молодых Алфераки сказал хозяину: «Откройте, пожалуйста, оконную форточку, надо очистить атмосферу от ласкаракинской брехни». Об этом кто-то передал Дмитрию Лазаревичу. С тех пор в его присутствии ни в коем случае нельзя было открывать форточку. Он принимал это за свой счет и однажды в доме Травло, когда тот направился открывать форточку, потому, что было накурено, Ласкараки рассердился и обиженно заметил:
— Если ты откроешь форточку, я уйду домой, «Масто», вы все полюбили так свежий воздух, тогда поезжайте на Хиос или Корфу.
На этом же вечере одни из шутников зачитал стихотворение, которое всем понравилось, и долго хлопали в ладоши его автору.
«Хоцуть усе греки
Дать великий торзество,
Стоб вино лилось, как реки
На Оттона рождество
Хоцуть это Алфераки
И Антон Авьерино
И Димитрий Ласкараки
И Варваци-Комнино.
Вы послусайте снацала,
Это просто чудеса —
Стол была накрыт у зала
А по стенам образа
Прямо в белой фустанелла
Король греческий Оттон
На стене эта, сто знаес
Вся выходит на балкон
А налево, это знаес
Без слезу нельзя смотреть,
Это, это... понимаяс
Греки хоцуть умирать!»
Дмитрий Лазаревич Ласкараки скончался 10 июня 1874 года в возрасте 70 лет от старости». Отпевали в Греческой церкви 13 июня при участии священника Дмитрия Курти. Его брат Манойло (Эммануил) Ласкараки был женат на дочери купца Екатерине Самсоновне Рази. На следующий год в семье родился сын (имя разобрать не удалось), через 25 лет — сын Василий.
После смерти Дмитрия Лазаревича дом перешел во владение его дочери, а по кончине ее в 1888 году детям и мужу Д.Д. Алексопуло, который через два года после смерти жены обвенчался в Успенском соборе с Екатериной Захаровной Хандриной, бывшей моложе супруга на 15 лет. От второй жены родилось двое детей: Валериан (1892) и Наталья (1893). Валериан в 1915 году женился на Ольге Михайловне Анастасьевой. Наталья в 1913 году вышла замуж за Николая Анастасьевича Красса.
Родился Д. Д. Алексопуло в 1853 году и считался городским старожилом. Дата смерти неизвестна, во всяком случае прожил не менее 70 лет, так как до Советской власти дожил. Относился к купеческому сословию, в 1909 году наказным атаманом утвержден купеческим старостой. В 1902 году совместно с А.3. Хандриным открыл на Купеческой бирже механическую паркетно-столярную фабрику. Состоял гласным думы и дважды заступал место (исполнял обязанности) городского головы. Как городской голова в 1916 году за своей подписью обратился в местной газете к жителям города:
«Граждане! 24 июня спокойная жизнь нашего города была омрачена печальными событиями. Толпы женщин и подростков, вооружившись камнями, громили магазины в разных частях города, а некоторые из них и разграбили. Имейте в виду, что разгром товаров не создадут, а истребят последние...»
Со своей семьей проживал на улице Чехова, 54 (ныне 74), дом же по Петровской, 65 в 1910 годах продал потомственному почетному гражданину архитектору Василию Воронкину, который разместил здесь страховое Общество «Саламандра» и возглавлял его.
В 1865 году здесь помещался коммерческий суд, затем Общество врачей для лечения болезней как «внутренних, женских, детских, хирургических, горловых, глазных, ушных, мочеполовых и зубных». Прием вели опытные врачи с 9 утра до 2-х часов дня. Бедных лечили бесплатно.
После того как Общество врачей перешло в другое помещение, здание под частное училище 1-го разряда (курс мужской гимназии) снял статский советник Афанасий Андреевич Грановский. С первого же дня прошение подали 25 человек.
Училище имело четыре основных класса с платой по 120 рублей в год. В первый класс принимали мальчиков в возрасте от 10 до 12 лет. Законоучителем пригласили отца Емельяна Грановского, преподавателями: надворного советника Василия Алексеевича Рухлина, Анну Петровну Иващенко, Любовь Николаевну Псалти, Ивана Ивановича Иванова, Владимира Васильевича Комнино-Варваци, Владимира Семеновича Михайловского и Михаила Федоровича Петропавловского.
Для учеников утвердили форму черного цвета с белыми пуговицами и фуражку с красным околышем.
По окончании Великой Отечественной войны в здании разместился детский садик, затем Дом учителя.
Энциклопедия Таганрога: Работников просвещения дом (Петровская, 89). Старинный одноэтажный с полуподвалом особняк построен в начале XIX в. В списке памятников истории и архитектуры значится как здание Коммерческого суда. Домовладение принадлежало: с 1807 — садовнику городского сада Манойло Ласкараки; в 1873— 1880 — почетному гражданину Дмитрию Ласкараки; в 1890- 1906 - наследникам Е. Алексопуло; в 1915 - почетному гражданину В.И. Воронкину. По карте 1863 в домовладении размещался «Коммерческий суд в частном доме». В 1912 - частное училище 1 - го разряда А. Грановского (курс мужских гимназий — четыре основных класса) с годовой платой 120 руб. После Вел. Отеч. войны некоторое время размещался Дом пионеров, потом Дом работников просвещения, сейчас - Молодежный центр.
Энциклопедия Таганрога: «НЛО» - «Новое литературное общество« возникло в Таганроге в мае 1991 г. Работает в Доме работников просвещения. Задачи видит в творческой взаимопомощи при публикациях. Проводит встречи, творческие вечера, передачи по городскому ТВ и радио. Выпущено более двадцати авторских сборников, 35 авторов представлены в антологии современной донской поэзии «Голоса сердец». Создатели и руководители «НЛО» - сестры Т.Н. Морозова и К.Н. Исхакова.
Игорь Пащенко "Были-небыли Таганрога":
ДОМ ЛАСКАРАКИ
Одноэтажный, с обширными полуподвалами, особняк был построен в первой трети XIX века купцом Дмитрием Лазаревичем Ласкараки (1804-1874), человеком одинаково деятельным как на поприще коммерческом, так и неутомимом в благотворительности и помощи нуждающимся.
С его именем связано создание в Таганроге женской гимназии в 1861 году, где он входил в попечительский совет. Был он и среди учредителей городского благотворительного общества, в членах коего были И.Д. Альфераки, М.Н. Варваци, К. Бенардаки, М. Серебряков, П.Ф. Перушкин, А. Реми, А. Лакиер, И.П. Скараманга, Н.А. Лицын, К. Орем, С. Синоди-Попов и др.
Состоял Ласкараки в попечителях совета о тюрьмах, выбирался в городскую думу, состоял в комиссии по устройству порта. А еще был вице-консулом Испанским и Пармским. Но более всего любил театр, к постройке нового помещения которого имел самое непосредственное отношение – он был в числе группы акционеров, которые на свои деньги и возвели в 1866 году великолепное здание нашего таганрогского театра.
А впервые желание обустроить в Таганроге театр появилось еще в 1808 году у второго градоначальника Б.Б. Кампенгаузена, инициатора многих славных начинаний в городе. Но император Александр I, вследствие военных действий со Швецией и Турцией, отклонил его прошение до лучших времен. Только в 1823 году в здании местной гимназии труппа под управлением грека Петриди дала первый спектакль на греческом языке, а потом в доме купца Караяни (Петровская, 55) и на русском. В доме Караяни театр и обосновался. С 1828 года ему стали ежегодно выдавать из казны города субсидию в размере 4000 руб. В следующем году городом для театра у помещицы Корнеевой был куплен за 15000 р. ассигнациями оркестр в 13 музыкантов с инструментами и нотами.
В караяновском доме на Петровской театр просуществовал до 1866 года, пока не было организовано для постройки собственного театрального здания акционерное общество в составе самых известных и именитых людей Таганрога: Д. Алфераки, Л. Фурсова, И. Скараманги, М. Варваци, К. Бенардаки, П. Перушкина, А. Реми, И. Джурича, В. Кудрина, К. Работина, А. Христодулиди, М. Серебрякова, С. Синоди-Попова, Д. Ласкараки и других.
Что же касается дома на Петровской, то после кончины Д.Л. Ласкараки его семья владела им вплоть до 1910 года, пока он не был продан. В 1865 году недолго размещался коммерческий суд, затем – Общество врачей. В 1910 году дом купил почетный гражданин Таганрога архитектор Василий Воронкин, который разместил здесь отделение всероссийского страхового общества «Саламандра».
В 1912-1924 году дам заняло частное училище 1-го разряда (курс мужской гимназии), которым руководил статский советник Афанасий Андреевич Грановский, бывший преподаватель Петровского Полтавского кадетского корпуса в г. Полтаве.
В начале 20-х часть дома занимало управление коммунального хозяйства, а в 1927-1933 – детская библиотека.
После войны – Дом работников просвещения (Дом учителя), при котором 1960-1980-х годах работал известный в городе Народный театр драмы, которым руководил Борис Осипович. Потик, а затем Владимир Дмитриевич Рогульченко.
Играло в нем много замечательных актеров – А.Б. Спасский, В. Ветров, С. Маховский, А.Кулешов, В. Ходыкин, Т. Магри и др.
Теперь в этом доме находится Молодежный центр. Не угасает театральная традиция этого дома и поныне – в его стенах работает театр «Содружество актеров Дона (САД)».
ул.Петровская, 89. Вид со двора
ВЕНОК МЕЛЬПОМЕНЫ
За высохшей балкой разом потянулась пустошь, залитая степным молочаем, метелками овсюга да побуревшей от зноя дикой коноплей. Дмитрий привстал в стременах и, сняв картуз, огляделся. Высокое августовское солнце стекало к земле почти осязаемым белым жаром, запекая воздух в густой кисель, настоянный на чабреце и горькой полыни. Справа, вдалеке, за редкими ивами, мелькали темные полоски моря. Сонным хором стрекотали сверчки да кузнечики. Вот она, божья благодать во всей своей красе…
Поджарый курцхаар Рогдай рыскнул пару раз по кругу от копыт коня Дмитрия и вдруг, на большой дуге, застыл над зарослью чингиски. Еще миг – и квохчущая куропатка рванула оттуда резко вверх и тут же понеслась над землей, суматошно хлопая крыльями.
– Не горячись, Рогдайчик, не рви стойку, голубчик, – зашептал Дмитрий и вскинул двуствольное ружье, предмет своей особой охотничьей гордости.
Тут сорвался и весь выводок. Серые тельца замелькали в траве, уносясь в самые заросли. Рогдай ринулся следом, поднимая курчат на крыло.
– Гони, гони! – Дмитрий уже в голос гикнул псу.
С трескучим шумом и свистом стая поднялась в воздух и дружно помчалась прочь. Дмитрий выстрелил и тут же еще, из второго ствола, затем быстро подхватил из седельной сумки дробовик и послал вдогонку новую порцию дроби. Куропатки горохом рассыпались над степью. Дмитрий соскочил с седла и повел пофыркивающего коня в поводу. Трех куропаток он подобрал сам, еще двоих приволок Рогдай. Приторочив связку битой птицы к седлу, Дмитрий свистнул повеселевшему псу и зашагал в сторону моря по вновь затихшей степи. Но не доходя до берега, он неожиданно услышал девичьи взвизги и рассыпчатый смех. Это еще кто?
Дмитрий остановился и стреножил коня. Потрепав по холке прильнувшего к ноге Рогдая, легким шагом спустился по песчаному откосу к поросшему камышом берегу и осторожно выглянул сквозь сухие стебли.
На мелководье, шагах в десяти от него, кружилась стайка простоволосых девушек в длинных платьях с широкими рукавами. Они, что-то крича, плескались водой и смеялись. Дмитрий вслушался. Он не понимал до конца их речь, но был в ней какой-то неуловимо знакомый, словно забытый, напев из детства…
Вдруг одна из девушек сняла с себя большой зеленый венок и, весело вскрикнув «Аглаофона!», бросила его высоко вверх.
Ее подруга, стоящая лицом к Дмитрию, подпрыгнула и, ловко поймав венок, возложила его себе на голову. Затем шагнула в центр круга, подняла руки к солнцу и запела высоким вибрирующим голосом. Остальные же пошли хороводом, негромко вторя ей.
Никогда Дмитрий не слышал такого пения. Вроде и не пение вовсе, а чистая незамутненная молитва, где слова растворяются в мелодии, тают, сливаются в один божественный звук, вливаясь в душу, наполняя ее светом и восторгом.
Он так и сидел бы в засаде и слушал, и слушал девичий хор под тихий переплеск азовских волн…
Закончив петь, девушка сняла венок и, смеясь, подбросила его. Только сделала она это уж слишком сильно, и он, описав дугу, шлепнулся на песок у самой кромки воды.
Дмитрий завороженно глядел на сочный, омытый морем, венок из крупных листьев, на хохочущую девушку, бегущую к берегу…
Но тут из камышей стремительно выскочил Рогдай и в одно мгновение, выхватив венок из-под самых девичьих рук, умчался прочь.
– Рогдай! – ринулся следом очнувшийся Дмитрий.
Девушки, увидав ломящегося камышом Дмитрия, взвизгнули и с криками «Аглаофона! Аглаофона!», ринулись в море, подальше от берега.
– Калимэра! ((греч.) – добрый день.) – бросила девушка Дмитрию и помчалась за псом, почти не касаясь песка.
– Калимэра… – Дмитрий растерянно застыл, но тут же наскоро сбросил с себя охотничий кафтан и, держа картуз в руках, рванул за ней.
«Надо было и сапоги снять», – лишь мелькнуло у него в голове.
Они бежали, осыпая заросшие склоны брызгами песка и воды. Где-то впереди восторженно лаял Рогдай. Девушка летела, не оглядываясь, легко выбрасывая из-под платья смуглые крепкие ноги. Дмитрий часто дышал, в висках его стучало. За очередным изгибом берега они настигли Рогдая. Пес, победно лая, стоял у полу-занесенного песком ствола дерева. Растрепанный венок лежал у его лап.
– Фу! Рогдай! Фу! – выкрикнул Дмитрий.
Девушка остановилась в паре шагов от собаки, примирительно протянув к ней руки.
– Ты певунья из… из табора? – спросил Дмитрий, отдышавшись. – Говорят, что видели ваших по дороге на Мариуполь.
– Только не говори, Деметриос, что эллины Меотиды больше не роняют слез, слыша напевы Пелопоннеса, – она уже безбоязненно трепала Рогдая за ухом. – Не признал язык родины? Совсем одичали румеи (одна из двух этнолингвистических групп приазовских греков. В отличие от урумов — носителей тюркских диалектов — румеи говорят на диалектах новогреческого языка, восходящих к языку Византии и плохо понятных жителям современной Греции.) в Таганроге, – и девушка засмеялась так искренне, так открыто, что Дмитрий смутился.
– Спой, пожалуйста, еще. Греческий у тебя уж больно диковинно звучит, словно голос из прошлого… Кто ты? И откуда знаешь мое имя?
– Столько вопросов! – девушка озорно брызнула на Дмитрия зелеными глазами. – Хотя чему удивляться, коль встречаешь грека.
Дмитрий поднял венок и протянул незнакомке.
– А то поехали в Таганрог, тебя большой успех ждет! Твой голос достоин большего, чем пенье на берегу!
– Аглаофона! Аглаофона! – донеслись тревожные крики со тороны моря.
– Мне пора, Деметриос, сестры зовут. А с берега я взойду только на сцену.
Дмитрий хотел возразить, что театр уже есть в городе, но тут же и осекся – амбарную пристройку купца Караяни для представления труппы драматических актеров вряд ли можно считать достойным храмом Мельпомены.
– Клянусь, я выстрою тебе театр! – не сводя с нее глаз, сказал он.
Аглаофона же улыбнулась и шагнула в воду. Возложив венок на голову, она разбежалась и вдруг истаяла в поднявшемся облаке брызг…
Дмитрий в изнеможении сел на песок и закрыл глаза. Почему-то в памяти всплыли гомеровские строки:
Прежде всего, ты увидишь сирен; неизбежною чарой
Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных.
Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближаясь, их сладкий
Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетних
В доме своем никогда не утешить желанным возвратом:
Пением сладким сирены его очаруют…
Очнулся он только, когда горячая щетка языка Рогдая настойчиво прошлась по его щеке. У его ног на песке лежали выпавшие из венка два широких темно-зеленых плотных листка. Дмитрий повертел их в руке: так это же плющ, а он гадал, что за листья такие! Что ж, пусть будет память о тебе, Аглаофона…
Сунув листья за пазуху и позвав Рогдая, Дмитрий побрел к пасущемуся коню.
В городе Дмитрий свернул не домой, а отправился прямиком в кофейню «Траттория», что счастливо была устроена напротив дома Караяни ((ныне Петровская, 55) – во дворе этого дома долгие годы в арендованном амбаре размещался первый таганрогский театр), и где свободное время проводил театральный и морской вольный люд.
Дмитрий заказал бутылку красного сантуринского вина, закусок и огляделся. В углу кофейни гуляла компания моряков, судя по разговору, с греческой шхуны. За соседним столиком парочка «служителей муз» уговаривали кувшин пива.
Таинственная певунья не выходила из головы Дмитрия. Он все еще слышал ее устремленный к небу голос, видел смеющуюся зелень ее глаз…
Осушив стакан, Дмитрий собрался с духом и подсел к морякам.
– Калимэра! – ставя кувшин на стол, сказал он. – Наблюдаю в вас людей опытных и много повидавших, и потому прошу совета. Не встречались ли вам в ваших странствиях девушки, играющие в воде венком из плюща, и поющие дивные песни? И есть ли способ отыскать их?
Моряки недоуменно переглянулись.
– Обнаженные и с распущенными волосами? – вмешался в разговор один из актеров. – Уж не о сиренах ли сладкоголосых Гомера ты ведешь речь?
Дмитрий вздохнул и поведал о случившемся, выложив в доказательство на стол два так и не увядших за жаркий августовский день листка плюща.
Моряки долго цокали, насмешливо перемигивались, просили добавить выпивки, но о девах подобных слышали только в старых песнях и преданиях.
Актер же повертел в руках листья, буркнул: «Фарс какой-то!», и вернулся к своему товарищу и пиву.
Полетели своей чередой годы. Пришло время, и Дмитрий Лазаревич привел хозяйку в свой новый основательный дом, выстроенный на Петровской, напротив городского сада. Успешные торговые дела затянули его в свою нескончаемую круговерть. И торговый дом «Ласкараки и К» укрепился в городе наравне с другими коммерческими предприятиями греческих купцов – Рази, Алфераки, Родоканаки, Петрококино, Канари, Микрулаки, Скараманга. Но только с того самого памятного августовского дня, после истории о девушке в венке, сирене Аглаофоне, что не раз была страстно повторена Дмитрием Лазаревичем в кругу друзей и знакомых, укрепилось в городе мнение о нем как о человеке излишне мечтательном, любящем пофантазировать и приукрасить обыденность.
Дмитрий Лазаревич даже несколько поднаторел в умении драматически изобразить и свое томительное сидение в камышах, и стремительный бег по берегу за Рогдаем с венком в пасти, и волшебное исчезновение сирены в волнах Азовского моря. А как последний и самый весомый аргумент он эффектным движением доставал из специально приобретенной шкатулки два по-прежнему свежих темно-зеленых листка плюща из венка Аглаофоны.
Его слушали, переглядывались, пряча усмешки, иногда даже давали советы, как сподручнее изловить чудесную деву, впрочем, великодушно оставляя ему право слыть еще одним таганрогским чудаком.
Сам же Дмитрий Лазаревич, оставаясь наедине в кабинете перед открытой шкатулкой, с годами все чаще и чаще вспоминал о словах Аглаофоны о выходе на сцену и о своем обещании построить достойный ее театр. И с каждым разом он лишь горше вздыхал над недостижимыми клятвами юности…
И поэтому стоит ли удивляться, что когда появилась выстраданная городом возможность построить настоящий театр в Таганроге, Дмитрий Лазаревич тут же объявился среди первых акционеров, вложивших посильный капитал в его возведение.
И вот 25 ноября 1866 года ожидалось первое представление в новом театре. В программе были заявлены фрагменты итальянских опер, весьма популярных среди благодарной таганрогской публики. Дмитрий Лазаревич загодя выкупил ложу для семьи и жил оставшиеся дни в неясном ожидании сего судьбоносного события.
Почти перед самым выездом в театр он прошел в кабинет и аккуратно завернул листья в платок, вложив его во внутренний карман фрака. Почему-то ему показалось, что нынче они понадобятся, как никогда.
В большом фойе театра, оставив супругу в охающей и ахающей компании купеческих жен и дочерей рассматривать внутреннее убранство театра, созданное на манер итальянской оперы «Ла Скала», Дмитрий Лазаревич, настойчиво влекомый подзабытым охотничьим предчувствием, отправился пройтись на галерку, заглянуть в ложи, в буфет, постоять у сцены. Его часто приветственно окликали, почтительно здоровались, пытались увлечь беседой, но он лишь рассеянно кивал и шел далее. Только вдруг в полукруглом коридоре второго этажа ему почудилось что-то: взгляд ли брошенный мимолетно, долетевшее ли слово на странном наречии, тихий смешок… Сердце его сжалось в предчувствии.
Третий звонок вернул его немного к обыденности, и он поспешил в ложу. На сцене все пошло чередом – пелись арии из опер, изображались пристойные страсти и все вполне сносно в меру сил и талантов. Когда же на сцене очередным номером оказалась девушка в простом домотканом платье с венком из плюща на голове и запела чудесным всепроникающим голосом, он уже почти был готов к этому.
Аглаофона! Это была она! Нисколько не изменившаяся, не потерявшая и частицы своей красоты и молодости.
Зал, увлеченный напористой силой и кристальной красотой ее голоса, замер, потеряв счет времени. Никогда далее таганрогская сцена не внимала такому божественному пению.
Дмитрий же Лазаревич был счастливо уверен, что пение это предназначалась лишь ему одному и никому более. Ведь пелось, – и он понимал теперь все до последнего слова – о том самом августовском дне, когда сирена Аглаофона, дочь музы Мельпомены и речного божества Ахелоя, расшалившись, потеряла венок, подарок своей божественной матери.
Пелось о растерянности и тревоге, охватившей своенравную сирену, что осталась без чудодейственного дара.
Пелось о прекрасном молодом охотнике Деметриосе, вернувшем хозяйке венок музы трагедии.
Дмитрий Лазаревич, разом помолодев, сжимал в кармане платок с листьями таинственного венка и слушал, не отрываясь ни на миг. Ведь эти два когда-то оброненных листка плюща с венка Мельпомены прошли с ним по жизни и подарили ему тайную любовь и надежду на встречу, подарили ему его судьбу…