Embedded Files
Объекты культурного наследия федерального значения Указ Президента РФ № 176
Это комплекс, пожалуй, самых старых каменных зданий в Таганроге, состоящий из солдатской казармы, офицерского дома, порохового погреба, кухни и колодца. Это памятник зодчества 18 века.Казарма времен Александра I («Солдатские казармы») (Полуротный, 16). 07.12.1803 г. в Таганрог был переведен батальон гарнизона из крепости св. Дмитрия Ростовского (Ростов н/Д). Для образования здесь Таганрогского гарнизонного двухбатальонного полка началось строительство новых казарм. 12.11.1806 г. в бывшей крепости от подрядчика Николаева были приняты семь казарм с кухнями, лазарет, дом для коменданта и дома для офицеров штаба (12 штаб-офицерских связей). Всего в бывшей крепости были сданы постройки для войск на сумму 261.577 рублей. На чертеже «Планы, фасады и прорези каменным строениям, выстроенным в таганрогской крепости на один гарнизонный двухбатальонный полк», составленном инженер-капитаном Росинским 16.03.1804 г., показана существующая каменная солдатская казарма (их выстроено десять). Чертеж ее фасада соответствует существующему ныне зданию, только вместо двух окон, пробитых на выступе посредине, была входная дверь со ступенями. Все 16 окон взяты в массивные решетки, на потолках выступают толстые балки. Во дворе сохранился старинный колодец. Каждая из ячеек военных строений была обнесена забором из ракушечника до двух метров высоты. Цоколь казармы невысокий, выполнен из ракушечника, как и основание подпорной стенки, и забор со стороны Полуротного переулка. Стены толщиной до 70 см оштукатурены. Все окна имели восьмичастные оконные переплеты. Так же прост в архитектурном отношении и дом для офицеров, кирпичные стены которого до 60 см толщиной. Здание кухни интересно как единственное сохранившееся хозяйственное сооружение Таганрогской крепости. Ее стены полностью выполнены из ракушечника. Первоначально строение имело односкатную крышу. При казарме был деревянный цейхгауз - стены в столбах, забранных досками, крыша лубяная. Из окон казармы открывался вид на валы 1-го бастиона крепости, расположенные примерно в 200 м от казармы - между переулками Гарибальди и Некрасовским (пер. 3-й Крепостной). За Полуротным переулком пролегал глубокий ров, в склонах которого во второй половине XIX века бродяги выкапывали себе жилища. Нынешний переулок Полуротный ранее назывался переулком Арестантской полуроты. С 1915 и в 1920-е в казарме и в доме по Крепостному переулку, 23 размещалась колония малолетних преступников. В 1923 строения ячейки были национализированы, а в 1937 переданы домоуправлению №7 под жилые помещения. Сейчас здания казармы переданы Таганрогскому историко-архитектурному музею-заповеднику и казакам, где после реставрации предполагается создать музей «Казармы Троицкой крепости». В состав единственного сохранившегося типового блока крепостной застройки самого начала XIX века после реставрации должны войти солдатская казарма, офицерский дом, кухня, пороховой погреб и колодец.
Илл. 26 Казарма. Фасад, план. ГНИМА.
Более подробно об устройстве крепости можно прочесть на странице ТАГАНРОГ В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА. ГЕНЕРАЛЬНЫЕ ПЛАНЫ
Игорь Пащенко "Были-небыли Таганрога"
ВОЙСКОВАЯ ЯЧЕЙКА ТРОИЦКОЙ КРЕПОСТИ
Эти неказистые основательные здания из известняка на пересечении 1-го Крепостного и Полуротного переулков в Таганроге знают многие горожане. Правда, не все догадываются, что дома эти – одни из самых старых зданий города и, безусловно, старейшие на Юге России фортификационные сооружения – Войсковая ячейка Троицкой крепости. Иногда их не совсем верно именуют «Петровские казармы». И хотя они действительно построены в стиле эпохи Петра I, но возведены в начале XIX века согласно поручению первому градоначальнику Таганрога А.А. Дашкову восстановить Таганрогскую крепость.
Гарнизон предполагался в два батальона, переведенные из крепости Святого Дмитрия (нынешний Ростов-на-Дону).
Инженер-капитан Росинский предложил 16 марта 1804 года чертеж «Планы, фасады и прорезы каменные, выстроенные в Таганрогской крепости на один гарнизонный и двухбатальонный полк».
По этому проекту предполагалось возвести десять комплексов – войсковых ячеек, включающих в себя солдатскую казарму, дом для офицеров, кухню, нужное место и колодец. Располагались они по периметру участка 51,3х68,4 метров, огороженного забором из ракушечника высотой около двух метров с одним общим входом. Закончены ячейки будут уже при втором градоначальнике Таганрога –
уроженце Лифляндии бароне Балтазаре Балтазаровиче Кампенгаузене, личности весьма примечательной, сыгравшей значительную роль в истории Таганрога и всей Российской империи.
Б.Б. Кампенгаузен
Камергер Императорского двора, сенатор, член Государственного совета, государственный казначей и контролер, управляющий Министерством внутренних дел, директор Третьего (медицинского) департамента Министерства внутренних дел, автор книги «Основание российского государственного права» – вот его неполный послужной список после окончания нескольких европейских университетов. По словам историка Таганрога П.П. Филевского «…никто из таганрогских администраторов столько не сделал для города, как он; это был образец энергии и понимания нужд края, где действовать он был призван…»
Будучи в Таганроге всего лишь четыре года – с 1805-го по 1809-й – он успевает благоустроить город и укрепить его положение как крупнейшего порта империи, а также превратит город в значительный административный центр юга России. Именно по представлению Кампенгаузена император Александр I включает в Таганрогское градоначальство Ростов, Нахичевань и Мариуполь, в июне 1808 года таганрогский градоначальник напрямую подчиняется центральным правительственным учреждениям, минуя бюрократию Новороссийского края.
За время пребывания Кампенгаузена градоначальником в городе открываются гимназия (1806), первый коммерческий суд (1808), строительный комитет (1806), а также закладывается сад и утверждается первый план застройки Таганрога. Кампенгаузен добивается сохранения льгот, пожалованных грекам Приазовья Екатериной II. При нем же значительно расширяются полномочия и штаты таганрогской таможни и полиции. Поистине, трудно переоценить заслуги для города Таганрога этого государственного мужа!
В Таганроге в его честь были названы два переулка – Большой (ныне Комсомольский) и Малый (Спартаковский) Кампегаузенские. Сейчас же молодые таганрожцы о нем и не слышали…
Но вернемся к войсковым ячейкам. В 1805-1808 годах подрядчик сотник Николаев строит первые пять ячеек (одна из которых как раз и сохранилась почти в целости), а еще лазарет, дом для коменданта и дома для штаб-офицеров.
Но к этому времени, после начала бурного освоения Крыма, надобность в усилении Таганрога как военной крепости отпадает, и дальнейшее строительство укреплений останавливается. Со временем ячейки пускаются на продажу – под склады, мастерские и жилье. В казарме, что сохранилась в переулке Полуротном, поочередно квартируют двухбатальонный гарнизонный полк, Люблинский пехотный полк, Черноморский полк, 3-я артиллерийская бригада. А начиная с 30-х годов XIX века, в ней долгое время размещаются арестанты, которые используются на работах по благоустройству Таганрога. Сохраняется тюремное назначение казармы и после Октябрьской революции – она принимает колонию малолетних преступников. Только годы спустя в них оборудуют жилые квартиры. В 90-е годы XX века обитателей квартир расселяют, так как в казарме предполагалось создание Таганрогского военного или Военно-морского музея. Но дело по различным причинам застопорилось, и здание казармы нынче используют различные коммерческие предприятия.
Не стала ротмистра и слушать Полина. Лицом почернела. Глазами так позументы на его камзоле и выжгла бы. Отступил ротмистр. Не горевал бы он вовсе по Полине, да только видеть всякий раз чужую любовь ему стало горестно. Как тут стерпишь, если Семен и Полина в радости воркуют и через стены в три кирпича, и сквозь караул строгий? Ни сраму, ни страха перед людьми за свое счастье.
Начал ротмистр Семена на работы особливо трудные определять, гнуть к земле его чубатую голову. И греку Диамантиди посулил помощь в протекции по торговле перед комендантом, если тот Полину, что заневестилась счастливо, от работы в своем доме отставит, содержания лишит. Так велика была его обида. Не офицером бывалым, что с турком без дрожи в боях встречался, а почерневшим ревнивцем он каждое утро в муках просыпался. Пока не надоумил его денщик отворотным зельем душу свою успокоить, забыть недостойную дочку мичмана.
В Богудонии – рыбацком поселении на окраине Таганрога, что на склонах старой гавани турецкой, в те годы жила – цыганка не цыганка, а ведунья с глазом черным, на порчу скорым – бабка Махора. К ее порогу и спровадил по путаным богудонским улочкам-прощелинам денщик ошалевшего от любви-ревности ротмистра. Положил перед дремлющей Махорой монету золота заморского гость незваный. Взяла старуха подношение, не спеша завернула в тряпицу. После глянула на истомившееся лицо ротмистра и сказала:
– Дам я тебе настой трав выгонки столетней, в заморских землях собранных. Только знай: испробуешь сам – навеки все и всех позабудешь, остынет твое сердце от огня любовного. Девицу желанную угостишь – потеряет в этом мире она суженого. А того опоишь – никогда не видать ему своей зазнобы. Тебе решать, ротмистр. Тебе и ношу эту нести.
Принял он от бабки склянку, не глядя сунул за отворот кафтана да, не разбирая дороги, побрел в казарму думать-гадать слова ведуньи. Но только нет прямых дорог в Богудонии, не каждому суждено выбраться из ее проулочков да закоулочков. Сгинул было ротмистр, но тут и денщик с помощью не замешкал, не дал пропасть, вывел к миру Божьему. Знать бы ему, что его господин сотворит вскоре…
Наступил праздник святой – Рождество Иоанна Предтечи. Арестантам дали послабление – на молитву в храм Троицкий сводили и к столу вкусностей разных подготовили, что люди добрые на радость заблудшим пожертвовали. А к кому родные да близкие дорогу не забыли – дозволено было вместе побыть. Пришла и Полина, не сломленная коварством греческим и злобой ротмистра. Сели они с Семеном, глаз друг от друга не отрывают, о новой встрече взахлеб мечтают. Подошел к ним ротмистр. Поставил на стол три чарки с вином неразбавленным, у проверенных контрабандистов купленным.
– Выпей, не гнушайся, Семен, да и ты, Полина. В честь праздника святого и примиримся разом.
Сказал и сам в чарку усы обмакнул. Выпили и арестант с невестой на свою погибель. Долго потом люди молвой делились, да только правды не сказывали. Затерялась правда-то с тех пор в годах длинных. Как впал в беспамятство безумное ротмистр, так что и род его навек сгинул, и фамилию вспомнить не могут, как арестант и мичманова дочка разом в суматохе истаяли, словно и не было их вовсе на свете Божьем.
С тех пор раз в году, когда православные чтут Иоанна Предтечу, а люди старых поверий – Ивана Купалу, слышен в ночи, уже под утро, стук деревянных башмаков по камням мостовой Крепостного переулка, что тянется вдоль солдатской казармы, и легкий шепот то ли листвы каштанов, то ли волны морской.
А люди зоркие, что и в тумане не заплутают, видят два силуэта, рядом бредущие, а словно и не вместе. К каждому встречному в этот неурочный час они тянут призрачные руки и вопрошают с мольбой:
– Вы не видели мою любимую?
– Где мой суженый?
Но разве кто подскажет им, посоветует, если сами они навечно друг дружку отыскать не вольны?
Так и мыкаться им, коварством ротмистра погубленным, пока кто из людей не вспомнит фамилию его окаянную да вслух не произнесет…
Таким вот не до конца злодейству отданным в таганрогской арестантской полуроте и был Семен, сын казака из Малороссии. Высок, горяч, да языкаст не по чину. Повздорил с барчуком гневливым в степях донецких, коня у него свел в полночь с конюшни шутейно вроде, а натворил парень делов непростительных. Его бы высечь да за чуб смоляной оттаскать, но нет же – лоб арестантский обрили. В трудах свои дни отмеренные считать да Богу молиться. Только судьба ему такая вышла или Бог мольбы услышал – приветила Семена девица из дома греческого купца Диамантиди, что с зерном корабли по всему свету отправлял и даже на остров Корфу.
Ведут арестантов на работы мимо окон диамантидовых – она молока глечик или хлеба краюху свежую, рушником обернутую, и сунет парню. И не то чтобы красива была девица, не барской ведь иль купеческой породы, но чиста лицом и светла душою. Радостно стало вдруг Семену в неволе томиться. Кивнет ей при встрече с благодарностью за хлеб Семен, зардеется девица, на конвойных солдат бросит колкий взгляд – не прогонят ли? – да только сама бегом обратно в дом. Пуще солдат ведь хозяйский гнев за нерадивость. Так не раз и не два заминки при конвоировании случались, пока не приметил ротмистр, что солдатами охранения командовал, ту девицу настырную. Приметил глазом не командирским, а мужским, бобыльством давним изъеденным. Быстро выведал, какого она роду-племени: и что Полиной нарекли, и что дочь отставного мичмана со шлюпа «Оглушительный», и что уже полгода как в прислугах при наследницах-любимицах богатого грека. Выведал и долго тянуть не стал, не таковской выучки был. При шпаге, в кафтане сукна дорогого к мичману и нагрянул. Дочь забрать в свой дом, породниться, если все по-людски сложится. Не вечно же ему арестантов по таганрогским улицам понукать. Старый мичман перечить гостю не стал, хлебом-солью порадовал под чарку черкасского вина, но Полине самой на выбор судьбу отдал. Да только кто в девичьем сердце правду сыщет, если там одна любовь глупая живет?
АРЕСТАНТ И МИЧМАНОВА ДОЧКА
Случилась эта история вскоре после безвременной таинственной кончины в Таганроге царя нашего батюшки, императора Александра Благословенного. Аккурат при братце его, Николае Павловиче, все и вышло. Градоначальник тогдашний барон Франк выхлопотал для укрепления морской набережной и прочих хозяйственных нужд города у генерал-губернатора Новороссийского края позволение на постой в Таганроге арестантской команды, числом не более сотни. Выхлопотал да и выхлопотал. Дело-то нужное. Кто ведал, как оно-то обернется? Разместили их в старых солдатских войсковых казармах, что врастали в землю почитай со времен Екатерины Великой в черте Троицкой крепости.
Как раз полурота арестантская и вышла. Все чин-чинарем устроили согласно регламенту: охрану назначили с господами офицерами и фельдфебелями-держимордами, деньги из таможенного сбора портового на содержание арестантское выделили, на работы нужные горемык определили. Водить подневольных сперва на Банный спуск стали, что с западной стороны мыса Таганьего: брусчатку там мостить, канавы отводные рыть да кусты-деревья высаживать. И так сноровисто дело пошло, словно не за страх арестанты укладывали в землю итальянские да греческие булыжники из корабельных балластов, а на совесть, не до конца загубленную.
Так что Таганрог тогда славным да крепким портом стал в империи почитаться не без их усилий. Ходили к работам подконвойные строем, для порядка командами по десять человек. Идут, деревянными башмаками на босу ногу по брусчатке колотят, словно полуночной колотушкой душу вынимают из самых закоулочков. У начальства сердце радуется-заливается, а простой человек и слезой в глазу блеснет. А надо сказать, не все промеж арестантов убивцы да душегубы с ворами были. Попадались и судьбой в лихолетье искрошенные – кто господам своим чего поперек в сердцах сотворил, кто в турецкую славную кампанию под руку отцам-командирам подвернулся своей ленью да бестолковостью. Не злодеи вроде, а так – горемыки неприкаяные. Им-то горше всего было в серый арестантский армяк кутаться да глаза от добрых людей отводить.
Page updated
Google Sites
Report abuse