Дом 17

Объекты культурного наследия регионального значения Реш-е № 301 от 18.11.92 г.

проект Дмитрия Зиньковского "...Таганрога я не миную" www.borsolino.ru

Игорь Пащенко "Были-небыли Таганрога"

Хозяин особняка – третий таганрогский градоначальник генерал-майор Пётр Афанасьевич Папков (1772-1853) личность ярчайшая, даже по тем неординарным временам.

Происходил он из дворян Екатеринославской губернии. Начальное образование получил, как водилось тогда, дома, и в 1784 году, в возрасте 12 лет, был записан вахмистром в Таганрогский драгунский полк. Но настоящая служба его началась в Астраханском, а затем продолжилась в Тифлисском драгунском полке.

Прошел он Русско-турецкую войну 1787-1792, участвовал во взятии крепости Анапы. Затем следом попал на Русско-польскую компанию 1792-1794 годы, где был в сражении при Мациовицах, штурмовал под началом Суворова Прагу, предместье Варшавы.

С апреля 1796 году Папков – в Персидском походе и отличается при осаде и занятии Дербента, а также в других сражениях, дослуживаясь до капитанского звания.

3 августа 1800 года из рук императора Павла I он получает орденом Св. Иоанна Иерусалимского, а осенью того же года становится полковником.

По воспоминаниям русского композитора и музыкального критика барона Б.А. Фитингофа-Шеля, внука Пётра Афанасьевича, в начале 1800-х годов он служит несколько лет в артиллерийском управлении под началом А.А. Аракчеева, а в 1806 г. возглавляет 14-ю артиллерийскую бригаду в чине бригадного командира. С нею он и принимает участие в войне с Наполеоном, славно сражаясь при Гутштадте, Гейльсберге и Фридланде, за что получает прусский орден «Pour le Mérite». В декабре 1807 г. увольняется от службы в отставку с награждением генерал-майорским чином.

С 1808 по 1810 год Пётр Афанасьевич вновь на государевой службе. В этот раз это пост санкт-петербургского обер-полицмейстера, где он также отличается и при увольнении награждается орденом Георгия III степени.

31 января 1810 года Папков принимает пост Таганрогского, Ростовского, Нахичеванского и Мариупольского градоначальника, главного попечителя купеческого судоходства по Азовскому морю и начальника Таганрогского таможенного округа, навсегда войдя в историю Приазовья.

Вскоре после его вступления в должность на побережье Черного моря обрушивается чума. Опасаясь ее скорого появления в Таганроге и других подвластных ему городах, Пётр Афанасьевич воспрещает заход всех судов в Азовское море через Керченский пролив, не испросив даже на то дозволения высших властей. Что, впрочем, было свойственно Пётру Афанасьевичу, помятуя его драгунское прошлое. И результаты впечатляют – от Приазовья было отведена страшная чума 1812 года, натворившая немало бед в других южнорусских регионах империи. Но это решение имеет и другие последствия – из-за затянувшегося карантина Таганрог начинает терять свое значение как торгового города, уступая первенство Одессе, вечной своей конкурентке. Одесское купечество и чиновничество активно продвигает идею о навечном затворении Таганрога в берегах лишь Азовского моря, перекрыв проход в Керчи, оставляя себе роль посредников при торговле хлебом.

Такая политика приводит к тому, что к 1815 году европейские цены на хлеб безудержно растут, а Одесса и Феодосия не справляются с нахлынувшими иностранными судами, из-за чего многие уходят пустыми.

А.Г. Реми

И снова Пётр Афанасьевич проявляет себя как истинный патриот города. Оставив пустые многомесячные хлопоты о разрешении свободного плавания по Азовскому морю, он самовольно распоряжается открыть Керченский пролив. И через год, благодаря хлынувшим в порт за хлебом судам, Таганрог заметно оживает.

Тут-то воодушевленный градоначальник и берется за обустройство вверенного ему города и реконструкцию Таганрогской гавани.

Правда, в делах ему часто вредит его всегдашняя грубость с подчиненными, что вскоре плодит ему массу влиятельных врагов и недоброжелателей, особенно в среде греческого магистрата и купечества, неохотно расстающегося с давними торговыми преференциями.

Все это, а также нарушения по финансовой части, впрочем вполне обычными, для того времени, и послужило поводом для создания сенатской ревизии градоначальства, которая выявлояет упущения и недостатки, за что Пётр Афанасьевич Папков и покидает пост. Карьера его закатилась, в этот раз уже навсегда.

В отставке он селится в своем имении – селе Красный Кут Славяносербского уезда Екатеринославской губернии, купленном еще в 1812 году у П. И. Штерича (1250 душ крепостных крестьян, 7 тыс. десятин земли), с головой уйдя в разведение тонкорунных овец и ангорских коз. Да так, что становится членом Главного Московского общества улучшения овцеводства. Из-под его пера выходит ряд научных статей по проблемам овцеводства в «Журнале овцеводства»: «О стаде тонкошерстных овец» (1833), «Об ангорских козах» (1833) и «О продаже ангорских коз» (1839).

Кстати, не чужд был Пётр Афанасьевич и промышленного производства – благодаря его стараниям в имении было налажено изготовление сукна на построенной им фабрике.

Дом его после отъезда из Таганрога, становится доходным. С 1847 по 1856 год в нем квартирует будущая мать А.П. Чехова, Евгения Яковлевна Морозова. Ей не было еще 12 лет, когда умирает ее отец, Яков Герасимович Морозов, «комиссионер по суконной части» отставного градоначальника, и она вместе с матерью и сестрой переезжает из Шуи в Таганрог, где им и помогает устроиться Пётр Афанасьевич.

Проживал в этом доме одно время, в 1854-55 гг., после свадьбы с Евгенией Яковлевной и отец писателя, Павел Егорович Чехов.

Может и потому еще, кроме архитектурного сходства, написанный Антоном Павловичем рассказ «Дом с мезонином», связывают с домом градоначальника.

В 1853 году, когда хозяин дома уходит в мир иной, тот по наследству достается племяннице Пётра Афанасьевича баронессе Фитингоф, а уже ею продается помещику Миусского округа Области Войска Донского генерал-майору Александру Гавриловичу Реми (1809-1871), личности столь же незаурядной, что и градоначальник, и оставившей заметный след в жизни Таганрога и Дона. Кстати, женат Александр Гаврилович был на правнучке легендарного атамана Матвея Платова.

Семья Реми была из французских гугенотов, бежавших в XVI веке в Швейцарию от преследования во Франции. Отец Александра Гавриловича, Жан-Габриэль (1760-1822) начал карьеру военным инженером в Голландии, но в 1787 году переходит на службу в Российскую армию, где крестится и под именем Гаврила Павлович, участвует в войнах с Турцией, отличаясь в боях под Тульчей, Исакчей и при взятии Бендер и Измаила. При штурме последнего, получив ранение в руку и контузию, жалуется Суворовым золотым знаком, уменьшающим тремя годами срок для заслуги ордена св. Георгия. С 1792 г. находится при Черноморском флоте, где участвует, как военный инженер, в строительстве Севастополя и крепости Кинбурн.

Реми-старший заканчивает службу в чине генерал-майора и за 25 лет беспорочной службы награждается Георгиевским крестом. В 1820–1821 г., доживая век в Киеве, он состоит «братом 3-й степени» в местной ложи «Соединенных славян», одной из организаций «Южного общества».

По его военным стопам пошли и три сына. Они все участвуют в бесконечных русско-турецких войнах, в подавлении польского и венгерского восстаний, становятся кавалерами многих российских и зарубежных орденов, закончив службу в чине не ниже генерал-майора, став, как их отец, кавалерами Святого Георгия IV класса:

Реми, Гавриил Павлович; генерал-майор; № 2082; 26 ноября 1809.

Реми, Фридрих Гаврилович; поручик; № 4653; 25 декабря 1831.

Реми, Людвиг Гаврилович; капитан; № 7682; 1 января 1847.

Реми, Александр Гаврилович; полковник; № 7774; 26 ноября 1847.

Наш же герой, Александр Гаврилович, начинает военную карьеру в 1826 г., а в 1839 г. получает чин ротмистра в лейб-гвардии Гусарском полку, где служит тогда и Михаил Юрьевич Лермонтов. Они сближаются, часто встречаются в салоне Карамзиных, где оба принимают участие в любительских спектаклях. Лермонтов даже дарит Александру Реми свой портсигар (хранящийся ныне в Государственном Лермонтовском музее-заповеднике «Тарханы»). Кстати, там же в «Тарханах», в комнате Михаила Юрьевича стоят на столе несколько портретов офицеров лейб-гвардии Гусарского полка из той серии акварелей, что когда-то они сами заказали художнику А. И. Клюндеру. Есть там портрет и Александра Гавриловича Реми.

М.Ю. Лермонтов

В апреле 1840 года, с повышение до подполковника, Александр Реми откомандируется в Новочеркасск к начальнику штаба Войска Донского Михаилу Григорьевичу Хомутову, своему бывшему начальнику по Гусарскому полку, куда и отбывает с попутчиком Михаилом Лермонтовым, едущим в свою ссылку на Кавказ.

По дороге они заезжают в гости к своему сослуживцу по полку А. Л. Потапову, в его имение Семидубравное, что в 50 километрах от Воронежа. По воспоминаниям Потапова, именно тут Лермонтов перекладывает на музыку свою «Казачью колыбельную песню», что стала со временем народной.

Там же в имении случилось и забавное происшествие, описанное в 1877 году в воронежской «Донской газете»: у Потапова в то же время гостил его двоюродный дядя, генерал-лейтенант Алексей Николаевич Потапов, командир 3-го резервного кавалерийского корпуса, слывший грозой офицеров, и Реми с хозяином Семидубравного справедливо опасались его встречи с острым на язык опальным поэтом. Однако за обедом грозный вояка настроен был миролюбиво, не задирался и Михаил Юрьевич. А когда Реми с Потаповым-младшим, ненадолго покинув гостей, вернулись, то обнаружили их в парке играющими в чехарду, да так, что Лермонтов как раз сидел на шее генерала!

Узнав впоследствии об опасениях Реми и племянника, генерал-лейтенант рассмеялся: «На службе никого не щажу – всех поем, а в частной жизни я – человек, как и все».

После Семидубравного Лермонтов и Реми гостят три дня в Новочеркасске у Хомутова, и поэт отправляется далее, месту службы на Кавказе.

Сам же Александр Гаврилович исправно несет много лет службу при штабе Войска Донского, пока не выходит в отставку в 1868 году в чине генерал-майора. Селится он окончательно в Таганроге, с которым его давно уже связывают многочисленные дружеские и деловые отношения. К этому времени он образцовый помещик обширных земельных владений в Миусском округе (деревни Синявка, Степановка и Ремовка), владелец нескольких домов в Таганроге. Не чужд Реми и благотворительности – на его попечении состоит Благотворительное общество Таганрога и Распорядительный комитет по постройке театра в городе.

В 1869 году он принимает участие в работе статистического комитета в ранге помощника председателя. Через два года жизнь его прерывается в железнодорожной катастрофе под Новочеркасском.

Похоронен Александр Гаврилович Реми около церкви Рождества Богородицы, близ Новочеркасска, при архиерейском доме.

Что же касается дома на Мало-Греческой, то в 1915 году он безвозмездно передается семьей Реми под санаторий для раненых на полях Первой мировой войны.

В 1918 году в нем размещается Союз увечных воинов, а в уже советское же время его превращают в обычную «коммуналку». Сейчас это обычный жилой дом.

ДВА ГУСАРА

Только когда раздался свисток кондуктора, тут же внахлест подхваченный визгом паровика, и состав, дернувшись, потянулся вдоль таганрогского перрона, Александр Гаврилович успокоился. А ведь с самого утра, словно заноза ныла в сердце, все что-то неладное чудилось. И подготовленные бумаги, что запросило войсковое начальство в донской столице, были не раз проверены - перепроверены в кожаной папке, и вещи, собранные в дорогу, просмотрены, частью забракованы, частью вновь тщательно уложены в саквояж, а так и осталось ощущение какой-то потери. Причем потери давней, что вспомнилась вдруг и некстати. Александр Гаврилович даже поездку хотел отменить, но домашние подняли старика на смех, а драгоценнейшая супруга Мария Дмитриевна вдобавок такой выговор сделала, чего за ней отродясь не водилось. И только теперь, когда Александр Гаврилович смотрел в окно на уползающий город, на душе наконец-то угомонилось. Будь оно что будет. Он расстегнул верхнюю пуговицу мундира, достал из кармана небольшой темно-зеленый томик «Стихотворения М. Лермонтова» издания Кувшинника памятного 1840 года. Затрепанная обложка давненько ждала ремонта, но руки как-то не доходили, все недосуг. Стыдно, ей-богу, стыдно. «Вернусь и непременно устрою новый переплет», – загадал Александр Гаврилович, раскрывая книгу наугад.

Тучки небесные, вечные странники!

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужною

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

С милого севера в сторону южную.

Негромко прочитал он, почти не заглядывая в текст, и слегка откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобнее…

Донская степь, осоловев от солнца, недавних дождей и вольного ветра, натянула на себя толстенную, дурманящую буйными травяными ароматами зеленую шкуру и отмахивалась бодылками ковыля от назойливых путников, словно от мух. В двух колясках, тащившихся по еле видимой дороге в сторону Новочеркасска, сидели господа офицеры. В одном из них Александр Гаврилович с удивлением узнал себя молодого. Постой, постой-ка, когда же это было? Уже тридцать лет назад? Он в чине подполковника добирался тогда к новому назначению на Дон к своему бывшему командиру по лейб-гвардейскому гусарскому полку, а ныне начальнику штаба Войска Донского милейшему Михаилу Григорьевичу Хомутову. И к нему в попутчики напросился славный приятель по тому же полку поручик Лермонтов. Колючий, невозможный Мишель. Вот он во второй коляске. Ох, чего же стоило ему уломать Александра Гавриловича со своей репутацией игрока и бретера! В ход пошли и мольбы, и укоры, и даже презент – серебряный портсигар Лермонтова с летящей по полю гончей Александр Гаврилович хранит и поныне. Правда, маисовые пахитоски, что наполняли портсигар, были ими выкурены, чередуясь с трубкой, еще не доезжая Новочеркасска. Да Бог с ними, с пахитосками…

– Ведь ты обязательно станешь вести себя дурно, Мишель.

– Отчего же, До-Ре-Ми? – Лермонтов залился таким непорочным смехом, что подполковник Александр Реми только развел руками – обижаться на давнюю дразнилку и вновь доводить дело чуть ли не до дуэли? Право, пустое.

– Мишель, ну что за ребячество!

Они ехали из Москвы вместе уже который день. Частенько Лермонтов перебирался в четырехместную коляску Реми, и тогда откупоривалась дежурная бутылка красного вина, и вперемешку с тостами слагались новые строки, дурными голосами орались все песни, что только могли прийти на ум двум гусарам. Благо, в их обществе дам не наблюдалось. Возницы их на барские проделки вздыхали, иногда широко крестились на особо залихватские припевы. Особенно с непривычки маялся молодой кучер Ванька из тархановских крестьян Лермонтова.

– Послушай, До-Ре-Ми, – спросил Мишель как-то, когда они, оставив коляски, взошли на очередной курган.

– Давно хотел полюбопытствовать, ты швейцарских кровей? Или, как говаривали в полку, из голландцев? Фамилия больно чудная.

– Я – русский офицер, – Алекс Реми развернул к Лермонтову тонкое большелобое лицо с ухоженными черными гусарскими усиками, но, не заметив в друге всегдашней усмешки, продолжил:

– А род мой французских гугенотов действительно из Швейцарии, куда предки бежали давным-давно от преследований католиков. Если тебя это интересует, то проживали они в кантоне Во на берегах Женевского озера. Живописные места, доложу я тебе. Побывать бы там! А в конце прошлого века отец мой, Жан-Габриэль, перешел из Голландии военным инженером на службу к императрице Екатерине Великой. Был отмечен за Измаил самим Суворовым.

Мишель наполнил бокалы и, протяжно свистнув в степную даль, поднял тост:

– За наших великих предков – Лермонта и Реми!

Александр Гаврилович вздрогнул и приоткрыл глаза. Напротив него нога на ногу сидел господин в клетчатой сюртучной паре. Покачивая ботинком желтой кожи, он, не торопясь, протирал пестрым шелковым платком стекло монокля. Рядом с ним на диванчике почему-то стоял внушительный саквояж, словно распираемый изнутри. Разве место тут багажу? Бог знает, что с этим первым классом творится, никакого порядку нету.

– Простите великодушно, задремал, – Александр Гаврилович сконфуженно улыбнулся.

Незнакомец поднял монокль, глянул в него на просвет, удовлетворенно хмыкнул и произнес слегка в нос:

– Вижу, господином Лермонтовым увлекаетесь, ваше превосходительство. Помню-с, как же: белеет парус где-то одинокий…Романтика-с для курсисток.

Единственно стоящее накропал сей господин поэт, так это про немытую Россию, страну, соответственно, господ и рабов, да и то побоялся свое имя поставить. Лягнул исподтишка и в кусты-с.

Александр Гаврилович выпрямил спину и застегнул мундир.

– Простите, с кем имею честь?

– Петр Степанович, путешествую по коммерческой надобности, – попутчик насмешливо сверкнул моноклем на Александра Гавриловича. – И ведь как хорошо про чушку Россию прописал, патриотам косорылым ткнул так ткнул, шотландский барончик.

– Подобной мерзости Мишель… Михаил Юрьевич не писал, не в его правилах. Не видывал я таких строк ни при жизни Мишеля, ни после гибели его. Думается, от пересмешников нынешних да зубоскалов разбежались эти стишата. Сами и сочинили. Так что увольте от домыслов ваших.

– Ах, ах, люблю отчизну я, но странною любовью! Нет, господин генерал…

– Генерал-майор, – машинально поправил Александр Гаврилович.

– Неважно, скоро все будет совсем неважно. Писал, не писал ваш поэтик. Нынче-с не место чистоплюям дворянчикам. Дуэли, балы, стишки в альбомы, за веру, царя и отечество – все прах. Ушел их поезд, – и довольный удачным сравнением Петр Степанович мелко затрясся от смеха.

– Вы нигилист? – зачем-то шепотом, спросил Александр Гаврилович.

– Что вы, я и нигилизм отрицаю. Детская возня. Просвещенный человек, гражданин мира. И, заметьте, в трудах и заботах мир сей воздвигаю.

– Коммерческой надобностью?

– И ею тоже, ваше превосходительство, не без этого. Тут все средства хороши, чего уж там.

Разговор иссяк. «Гражданин мира», насвистывая, демонстративно отгородился газетными листами «The Manchester Guardian» и углубился в чтение. За окнами замелькали строения, поезд стал сбавлять ход, и Александр Гаврилович поднялся пройтись в станционный буфет. Но по возвращении попутчика он не обнаружил, хотя его багаж продолжал вызывающе стоять. Лежала рядом и брошенная газета. Петр Степанович не появился, и когда станция осталась далеко позади.

– Голубчик, – наконец обратился Александр Гаврилович к кондуктору.

– Сдается мне, что господин коммерсант в клетчатой паре, что соседствовал со мной, отстал от поезда. Потрудитесь телеграфировать на следующей станции.

Он вновь устроился у окна, положив ладонь на нераскрытый томик Лермонтова. Настроение почему-то было испорчено. Нет, не мог Мишель писать такие злые никчемные слова о России. Не мог!

– Ваше превосходительство, позвольте, я от греха подальше багаж приберу? – кондуктор взялся за ручки и попробовал поднять саквояж клетчатого господина…

Александр Гаврилович удивленно огляделся. Поезд стоял среди степи, все двери и окна его были распахнуты, и ветер продувал пустые вагоны насквозь. Напротив, утопая колесами в ходящем волнами ковыле, стояла коляска, с которой невысокий офицер в распахнутой шинели с отогнутым воротником, размахивая фуражкой, весело кричал:

– Алекс! До-Ре-Ми! Друг мой! Ну что же ты медлишь?

Мишель (а это был, конечно же, он, его дорогой Мишель) распахнул объятия: – A moi la vie, a’ moi la vie, a’ moi la liberte! (Да здравствует жизнь, да здравствует жизнь, да здравствует свобода! (франц)) Пой, Алекс, если не забыл, пой во все свое гусарское горло! И скорее же сюда, в коляску, нас ждет дорога!

Генерал-майор в отставке Александр Гаврилович Реми погиб в железнодорожной катастрофе, которая случилась в 1871 году невдалеке от Новочеркасска, где и был похоронен около церкви Рождества Богородицы при архиерейском доме. Что послужило причиной трагедии – рукотворный ли взрыв или многочисленные нарушения подрядчиком Самуилом Соломоновичем Поляковым при строительстве железной дороги, – полицией достоверно не установлено.

Гаврюшкин О.П. "По старой Греческой"

УЛИЦА МАЛО-БИРЖЕВАЯ, 5. КВАРТАЛ, 162 (ШМИДТА, 17)

Фамилий Реми в нашем городе связана с именем поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Александр Гаврилович Реми, офицер лейб-гвардии гусарского полка, в апреле 1840 года отправился из Петербурга на юг к своему новому месту службы. Его сопровождал находившийся у него в подчинении молодой офицер Михаил Юрьевич Лермонтов, сосланный на Кавказ. Их связывали не только уставные воинские отношения, по и личная дружба. Имеются свидетельства, что в пути молодые люди заехали погостить у родственников Реми, проживавших в Таганроге. Если даже этот случай и не найдет подтверждения, для нас уже важен сам факт проживания предков Реми в нашем городе в 1830-х годах.

Александр Гаврилович дослужился до чина генерал-майора, но еще ранее переехал в Таганрог на постоянное местожительство. По имеющимся у автора свидетельствам у него и его супруги Марии родилось трое сыновей и дочь: Николай, Александр, Владимир и Александра. У Владимира и его супруги Ольги Васильевны в 1903 году родился сын Дмитрий, в 1897 году дочь Александра.

Александр Александрович работал врачом, скончался уже при Советской власти и по этому поводу газета «Таганрогская правда» 25 апреля поместила скромный некролог: «Сотрудники и администрация Центральной амбулатории с глубокой скорбью извещают о смерти дорогого товарища и сотрудника врача Реми Александра Александровича, последовавшей 27 апреля 1932 года в 5 часов вечера. Вынос тела из дома Санпросвета в 3 часа дня».

Реми Александр Гаврилович

Своим мягким и доброжелательным характером Александр Александрович завоевал симпатии сослуживцев, пациентов и всех кто его знал. Совершенно по иному Советская власть отнеслись к его брату Николаю Александровичу. В фондах городского архива сохранилось решение горисполкома за 1926 год.

«Лишить гражданина Реми избирательных прав как бывшего крупного помещика, имевшего 1500 десятин земли и наемных рабочих в количестве от 2-х до 80-ти человек. Был почетным мировым судьей и предводителем дворянства».

Лишение избирательных прав, с точки зрения защиты прав гражданина любого государства, мера чрезвычайно суровая и совершенно неоправданная, это не только ограничение права человека участвовать в выборах представительной власти и быть самому избранным, но и ограничение в выборе работы, получения всевозможных пособий и прочее.

Н.А. Реми в жизни города в годы предшествующие Октябрьской революции играл определенную роль, хотя многие ставили ему в вину заносчивость, бескомпромиссность в решении каких-либо вопросов, а также консерватизм, хотя последнее можно поставить и под вопросом. Деятельность его отличалась многообразием и разносторонностью. Был ли он педагогом, как это утверждают некоторые?

Когда в 1866 году поручик К.Г. Бенардаки предложил основать в городе благотворительное общество для оказания помощи всем нуждающимся, Александр Гаврилович Реми был в числе первых его жертвователей, благодаря попечительнице юродского благотворительного совета С.Л. Лукиной, при содействии С.А. Гаршиной (супруги брата писателя В.М. Гаршина). Н.А. Реми удалось организовать в Таганроге летний детский сад с опытной фебеличкой(?), что дало возможность детям бедных родителей проводить время в разумных развлечениях.

Н.А. Реми также являлся председателем Общества пострадавших на японской войне и основателем в городе третьего по счету Общества взаимного кредита и, внеся первый взнос в размере 100 тысяч рублей, сразу привлек приток новых членов. В 1889 году в числе 19 жителей города его избрали почетным мировым судьей. Он организовал и Общество педагогов, о задачах которого в своих «Записках» рассказал Павел Петрович Филевский.

Реми Николай Александрович

«Основная цель его благотворительная - взаимопомощь, но был параграф, коим допускается иметь собрания для развлечений и обмена мыслей, но развлечения допускались скромные. Поэтому устраивались чайные вечера; учителя и учительницы по очереди устраивали по воскресеньям вечерний чай, к которому приготовлялась закуска, какое-либо кушанье.

На собрании болтали, пели, играли, танцевали и даже играли в карты, но только в винт и преферанс. Каждое собрание обходилось приходившему 25 копеек и не более 40 копеек. Водка допускалась не более бутылки и оплачивалась играющими в карты. Председателем был избран Реми, он входил в Общество как председатель училищного совета, я был избран казначеем».

Тут же Павел Петрович высказывает свое личное мнение об этом незаурядном человеке. «Николай Александрович был человек с огромным материальным достатком, но выходящее из ряда вон упрямство губило все его начинания, он хотел создавать, хотел, чтобы ему сочувствовали, ему помогали, но своего суждения не имели и признавали бы только его авторитет и тут он губил свое же дело».

И вот еще одно, совсем короткое суждение П.П. Филевского о Н.А. Реми «Н.А. Реми, жаждавший деятельности, но слишком уверенный в себе, не доверявший никому и крайне упорный в своем мнении». Павел Петрович рассказывает один случай, когда упорство Николая Александровича проявилось в полной мере. Дается в свободном изложении. Как к председателю училищного совета Общества педагогов к Реми обратилась учительница Белоусова и выпросила у него ссуду в 30 рублей, не состоя, однако членом Общества. Будучи казначеем Павел Петрович заявил, что это противоречит уставу и деньги выдать отказался. Недовольный Реми обратился к Совету, упорно настаивая и требуя одобрения своего поступка. В угоду начальства, и боясь гнева председателя, Совет нарушил устав и постановил, ссуду выдать, что Павел Петрович сделать отказался и добровольно снял с себя обязанности казначея.

В 1904 году Николай Александрович изобрел известные всем нам игры в лото, домино, шашки, шахматы и карты, но, специально для слепых людей. Изобретение имело ряд неизвестных ранее необычных решений и отличалось большим остроумием. Не исключено, что новшество было зарегистрировано в Комитете (департаменте) по делам изобретений.

В заключение небольшая картинка из деятельности Николая Александровича Реми опубликованная в газете «Приазовский край» 24 февраля 1913 года.

«Н.А. Реми - всегда и всюду и как там к нему не относятся, он везде гнет свою линию. Он и в Обществе педагогов, он и в Национальном банке, он и в думе, он и в соборном комитете по украшению храма и т.д. При ремонте стенной живописи в куполе церкви были нарисованы херувимы с трубами - обычные изображения в храмах. Новая живопись в соборе была сделана настолько художественно, что члены комитета были от нее в восторге. Но вот появился г. Реми, председатель комитета, взглянул и нахмурился. Особенно ему не понравились херувимы: - А почему они такие кудрявые? А почему у них такие пухлые щеки? А почему такие длинные трубы?

Одним словом у г. Реми в национальном мозгу швейцарского происхождения появились по отношению к херувимам самые недоуменные вопросы. И как не убеждали его члены комитета, он был неумолим и добился того, что по его рецепту причесали херувимов и произвели над ними самую антихудожественную операцию».

В районе Саур-Могилы, в нескольких километрах от села Степановки, семейству Реми принадлежали богатые плодородные земли и дача на Петрушиной косе.

Первым владельцем дома по Мало-Биржевой улице под номером пять был генерал-майор Петр Афанасьевич Панков (1772-1853). С 1810-го по 1822 год он исполнял должность градоначальника Таганрога. Уже после него в 1828 году в доме надстроили мезонин с треугольным фронтоном и портиком с шестью гладкими колоннами. Окна второго этажа и мезонина имеют сандрики, венчающий карниз украшен сухариками.

Улица Мало-Биржевая, дом 5

После Папкова дом по наследству перешел к его племяннице баронессе Фитингоф и уже от нее к помещику Миусского округа Области Войска Донского генерал-майору Александру Гавриловичу Реми. С 1890-х годов домовладение принадлежало его супруге Марии, с начала 20 века се дочери Екатерине, а ее браг, Николай Александрович, обладателем дома стал перед самой Октябрьской революцией. С 1918 года и до 1925 он числился как инвалид груда. В 40-х, 50-х годах 19 века на правах квартирантов в доме проживала семья купца Морозова, дочь которого Евгения вышла замуж за отца Антона Павловича Чехова.

В 1900-х годах наследники Реми стали сдавать свое домовладение в аренду городским и государственным учреждениям. Первоначально здесь разместилось управление воинского начальства, затем с 1910 года Окружной комитет по квартирному довольствию войск, Окружная типография, управление Окружного начальника Таганрогского округа. В 1914 году здание предоставили Всероссийскому обществу здравниц, открывшему в доме санаторий для выздоравливающих раненых в Первой мировой войне, в 1918 году разместился Союз увечных воинов, передавших его для устройства в саду детской площадки Общества «Друг детей». Последние годы дом использовали под жилые помещения.

Энциклопедия Таганрога: Реми дом (Шмидта, 17). Внесен в реестр памятников истории и архитектуры Таганрога. Двухэтажный дом с мезонином построен в 1810 в стиле русского провинциального классицизма ПЛ. Папковым - градоначальником Таганрога. Фасад украшен большим портиком с шестью дорическими колоннами, соединенными балясинами, образующими площадку-балкон второго этажа, опирающимися на выступ первого этажа. Колонны второго этажа поддерживают балкон мезонина, огражденный ажурной металлической балюстрадой. Этажи разделены межэтажным карнизом. Над прямоугольными окнами сандрики, подоконные карнизы на кронштейнах. Окна первого этажа меньше по размеру и без сандриков. Венчающий, верхний карниз здания украшен зубчиками. В верхней части мезонина - треугольный фронтон. При доме был прекрасный сад, где любил гулять Александр I во время своего пребывания в Таганроге. В 1828 к дому был надстроен мезонин. В доме был большой двухсветный зал. Домовладение принадлежало: генерал-майору ПЛ. Папкову (1810), барону Фитгофу (1830), генерал-майору А. Реми (1873-1880) и его наследникам. В этом доме с 1844 по 1856 жила А.П. Морозова с дочерьми Феодосией и Евгенией Яковлевной, будущей матерью А.П. Чехова. В 1854 Евгения Яковлевна вышла замуж за Павла Егоровича Чехова, с которым она жила здесь до 1856. С 1900 по 1914 дом занимало Управление окружного начальника Таганрогского округа. В 1914 домовладение перешло Всероссийскому обществу здравниц. Во время первой мировой войны здесь был открыт санаторий для раненых. В 1918 передали таганрогскому окружному союзу увеченных воинов, а в 1920 здесь была вторая детская площадка. Сейчас это жилой дом.