Embedded Files
Гаврюшкин О.П. "По старой Греческой"
СУДЬБА ГЕНЕРАЛА РЕННЕНКАМПФА
Заслугам и личным качествам П. К. Ренненкампфа,
генералу царской армии, участнику трех войн,
неоднократно давалась оценка современниками,
друзьями и сослуживцами. Высказываемые при этом
мнения зачастую были совершенно противоречивы, что
уже должно говорить о его незаурядной и неординарной
личности. Однако, не это главное в предлагаемом
читателю очерке, хотя здесь и уделяется достаточно
внимания боевому пути генерала. Основной лейтмотив -
интересы, связывающие П. К. Ренненкампфа с
Таганрогом и мученическая смерть, принятая им в этом
городе.
БОЕВОЙ ПУТЬ
«Я не был знаком с Ренненкампфом, но он оказался таким, каким я его представлял — обрусевшим немцем, блондином богатырского сложения, с громадными усищами и подусниками. Холодный, стальной взгляд, как и вся его внешность, придавали ему вид сильного, волевого человека. Говорил он без всякого акцента.
Среди дряхлеющих стариков и изнеженных сибаритов, составлявших большинство высшего командного состава, Ренненкампф, несомненно, выделялся своим здоровьем, бодрым видом. Раздеваясь ежедневно по утрам догола, при любой боевой обстановке, он обливался ведрами холодной воды».
Такую характеристику внешности генерала Ренненкампфа дал в своей книге «Пятьдесят лет в строю» Алексей Алексеевич Игнатьев, с которым он познакомился в госпитале, где они после ранения лежали в одной палате. Род Игнатьевых идет от древних черниговских бояр, перешедших на службу московским царям в 1340 году. Алексей Алексеевич - последний атташе царского правительства в скандинавских странах и Франции. После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти, и это налагает свой отпечаток при высказывании им своего мнения в отношении генерала Ренненкампфа. А.А. Игнатьеву удалось сохранить 225 миллионов рублей золотом принадлежащих России, положив эту сумму на свое имя во французский банк. В течение десяти лет, начиная с 1913 года, занимая должность генерал-лейтенанта, служил в Советской армии.
Удивительная внешняя схожесть П.К. Ренненкампфа с императором Александром II давала достаточного повода многочисленным разговорам утверждать при дворе, что генерал являлся его внебрачным сыном.
Император Александр II
В российском гербовнике указывается, что некие Ренненкампфы, дворянский род которых, происходил из Оснабрюкского епископства, восходит к началу семнадцатого века. Иоахим Ренненкапф, умерший в 1658 году, являлся профессором законоведения в рижской гимназии, затем городским ротсгером в этом же городе. Карл-Фридрих, умерший в 1846 году, занимал должность помощника начальника императорской военной академии, а его сын Константин Карлович (1826-1897) статс-секретарем, сенатором.
Павел-Георг Карлович Эдлер Ренненкампф, выходец из дворянской семьи родился в 1854 году, и еще с детства мечтал стать кавалерийским офицером, но за провинность, когда он в «сердцах» запустил в голову школьного учителя чернильницу, отец определил сына в Гельсингфорское пехотное училище. По окончании его вышел в один из полков, затем, выдержав конкурсные экзамены, поступил в Николаевскую академию Генерального штаба и окончил ее по второму разряду. В академии считался одним из лучших ее слушателей. Прослужив в пятом уланском литовском полку, несколько лет занимал разные должности в Варшавском военном округе.
Через двадцать пять лет, будучи начальником штаба у Ренненкампфа, А.И. Деникин, вспоминая говорил ему.
«Помнишь, Павел Карлович, пятый уланский полк? Видел тебя, лихо скакавшим на учении. Особенно меня восхищало и пугало, когда ты, молодым корнетом, сидя на подоконнике, и спустив ноги за окно с бокалом вина в руке, бурно приветствовал кого-либо из знакомых. Ведь третий этаж! А?».
В 1895 году П.К. Ренненкампф принял командование над одним из знаменитейших военных подразделений русской конницы - Ахтырским гусарским полком. Получить по протекции командование этим старейшим полком было невозможно, это надо было только заслужить. Благодаря неукротимой энергии и отчаянной храбрости, имея покровителей в высших кругах, быстро продвигался по службе.
Широкую известность в военных кругах Ренненкампф приобрел во время Китайского похода 1900 года, за который получил два Ордена Святого Георгия третьей и четвертой степени - высшие военные награды. По словам А.И.Деникина: «военные вообще относились скептически к «героям» Китайской войны, считая ее не настоящей, но кавалерийский рейд Ренненкампфа по своей лихости и отваге заслужил всеобщее признание».
Русско-японская война 1904-1905 годов начатая Японией за господство в Северо-Восточном Китае и Корее, для России окончилась неудачно. В одном Сибирском экспрессе, следующем на театр военных действии, оказались А.И. Деникин и П.К. Ренненкампф, назначенный начальником Забайкальской казачьей дивизии. По прибытии на место А.И. Деникин занял место тяжело раненого начальника штаба Восточного отряда, служившего у генерала Ренненкампфа. Близко соприкасаясь с генералом, Деникин отмечал, что «генерал Ренненкампф был прирожденным солдатом. Лично храбрый, не боявшийся ответственности, хорошо разбиравшийся в боевой обстановке, не поддававшийся переменчивым настроениям от тревожных донесений во время боя, умевший приказывать, всегда устремленный вперед, и зря не отступавший».
Среди низших чинов считался «рубахой-парнем» и в присутствии подчиненных мог присесть у солдатского стола, и грубо отругать младшего офицера. Железная закалка организма позволяла ему при двадцатиградусном морозе появляться перед дивизией босиком и в расстегнутом нараспашку мундире. Склонный к фатализму пренебрегал опасностью, и, испытывая судьбу, гарцевал на поле перед войском противника, и в одной из таких демонстраций своей удали, был ранен.
Под влиянием народных волнений в октябре 1905 года за подписью Николая Второго издается Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Поняв это как - «Вся власть народу», и не имея четкой политической программы, стихийно возникающие комитеты породили хаос и сумятицу, начали захватывать власть на местах. Особенно большие беспорядки возникли вдоль Сибирской магистрали, где возвращающиеся домой демобилизованные солдаты перестали подчиняться командирам. На железнодорожных станциях начались разрушения и погромы и если Советы Рабочих Депутатов выдвинули свой единственный лозунг - «Долой», то солдаты требовали другого - «Домой». В этой тревожной обстановке главой правительства С.Ю.Витте были организованы отряды для восстановления порядка: под командованием генерал-майора Меллер-Закомельского и генерала Ренненкампфа, двигающихся по магистрали навстречу друг другу, от Москвы и от Харбина. Первый из них выбрал метод «кнута», второй - «пряника». Приблизившись к Чите Ренненкампф, потребовал сдачи города и путем переговоров добился этого, сменив высшую администрацию, отобрал у населения оружие и арестовал зачинщиков мятежа.
Меллер-Закомельский в донесении государю о результатах экспедиции писал: «Ренненкапфские генералы сделали крупную ошибку, вступив в переговоры с революционерами, уговорив их сдаться... Бескровное покорение взбунтовавшихся городов не производят никакого впечатления...».
Сам Меллер-Закомельский со своим отрядом в три недели проехал от Москвы до Читы, повсюду производя жестокую расправу. Впоследствии С.Ю. Витте в своих записках, изданных, в СССР, указывал, что «арестованные генералом Ренненкампфом мятежники скоро будут доставляться в суд не в арестантских вагонах, а в спальных международного сообщения».
Однако, именно Ренненкампфа общественность обвинила в «злодеяниях совершенных против революции и народа». Вероятно, этому способствовал приказ, подписанный Ренненкампфом, опубликованный в газетах того времени, в том числе и 8 марта 1906 года в газете «Таганрогский вестник».
«Извещаю, что в случае покушения с политической целью на жизнь меня сопровождавших (чинов жандармской полиции и служащих на железной дороге), через час после покушения все арестованные, находящиеся при эшелонах и содержащиеся в тюрьме, как зачинщики, будут расстреляны».
Началась первая мировая война, и после одной военной операции, когда немцы взяли верх, Ренненкампфа посчитали виновником и обвинили, чуть ли не в измене. В своей книге «Путь русского офицера» А.И. Деникин дает следующую оценку происходящим событиям, которые в кратком изложении выглядят так.
Генерал немецкой армий Притвиц один корпус развернул заслоном против генерала Самсонова, двумя другими в районе Гумбиненна ударил на Ренненкампфа. Немцы потерпели сокрушительное поражение и понеся большие потери в беспорядке отступали. Притвиц был смещен, и на смену ему немецкое командование назначило Гинденбурга, усилив фронт новыми военными формированиями. По непонятному и преступному недомыслию русских штабов радиограммы о передвижении войск передавались открытым текстом.
Обнаружив отступление немцев, Ренненкампф стал медленно продвигаться вперед, однако недооценил результаты плохой разведки Южною направления, и придерживался полученной от командующего фронтом Я.Г. Жилинского, шел на Запад, чтобы отбросить немцев к морю. Вместо движения на Север русская армия генерала Самсонова уклонялась все ближе к Западу, растянув свои войска на 210 километров. Воспользовавшись этим, Гинденбург всеми силами ударил на Самсонова и жестоко разбил его. Запутавшись в немецком окружении и считая для себя плен неприемлемым, генерал Самсонов застрелился. Расстояние между армиями Ренненкампфа и Самсонова на тот момент составляло 95 километров. В своем докладе Верховному Главнокомандующему Я.Г. Жилинский, не сумевший контролировать действия своих армий, всю вину свалил на Ренненкампфа.
Совсем по другому оценивает участие П.К. Ренненкампфа в операции А.А. Игнатьев в своей книге «50 лет в строю». «На войне ему (Ренненкампфу - О.Г.) ни разу не приходилось бывать в больших сражениях, так как заслужив со времен подавления боксерского восстания репутацию смелого кавалерийского начальника, он неизменно охранял только фланги и отступал, равняясь по остальным армиям... После первых блестящих успехов Ренненкампф был остановлен подвезенными на этот фронт германскими подразделениями. В то же время на Варшаву с Юга в Восточную Пруссию двигалась армия Самсонова. Почуяв опасность, германское командование перебросило против Самсонова все наличные силы, окружило его и разбила под Танненбергом. Между тем Ренненкампф продолжал стоять на месте, как бы выжидая поражения своего соседа. Одни говорили, что он подкуплен, другие объясняли его бездействие личной антипатией к Самсонову, но для меня остановка Ренненкампфа, объясняется скорее опытом той боевой школы, которую он прошел в Маньчжурии, там каждый начальник ждал и бездействовал, пока не разобьют соседа, с тем, чтобы в этом найти оправдание для отступления под предлогом выравнивания фронта. Выравнивать линии при подавлении революции таким генералам не было нужды».
Видно со своим знатным дворянским происхождением А.А. Игнатьев не совсем уютно чувствовал себя в Советском Союзе, если в каждом, даже положительном качестве генерала старался найти изъян и всему «красному» старался придать «черный оттенок».
СЕРГЕЙ ЗВАНЦЕВ ОБВИНЯЕТ
Многим таганрожцам известно имя своего земляка, писателя Сергея Званцева. Привлекательность его рассказов неоспорима, тем более, что в них он вводит реально живших когда-то людей. Благодаря мастерству пера автора персонажи оживают и заставляют верить в реальность происходящих событий. Однако, неточности в изложении, а иногда и преднамеренно искаженный контекст исторической действительности, значительно снижают ценность произведений Сергея Званцева.
Можно поставить в смешное положение обывателя-любителя «чудесного таганрогского пива», но вводя в свой рассказ «Конец генерала Ренненкампфа» исторически действующее лицо – кощунственно выставлять его этаким обер-палачом народов, предателем, приехавшим в Таганрог для свержения Советской власти. Миссия генерала Ренненкампфа в Таганроге была совершенно иная. Ведь какое мнение можно вынести о личности генерала по прочтению рассказа Сергея Званцева «Конец генерала Ренненкампфа»?
«Ренненкампф, расправившись с рабочими на Китайско-Восточной, Забайкальской и Сибирской железных дорогах, занял особо почетное место даже среди обер-палачей». Далее. «Блестяще подготовленное наступление на Восточную Пруссию армии генерала Самсонова сорвалось именно из-за Ренненкампфа. Противостоящей германской армии командовал его родной брат (? - О.Г.) и когда по диспозиции вслед за армией Самсонова должно начаться наступление его правого соседа - армии Ренненкампфа, каратель даже не пытался сдвинуться с места. Он предоставил генерала Самсонова и его солдат своей судьбе, охраняя своего родного брата».
Не мог не знать уважаемый писатель, что обвинения в измене не были доказаны, а абсурдность их была установлена особой правительственной комиссией и целиком подтверждена в двадцатых годах, как при Советской власти, так и зарубежными историками. Но легенда «об измене немца живет и поныне» (Газета «Советский патриот» № 42, октябрь 1991 года). Генерал из старинного рода, принимаемый при дворе, в рассказе, вдруг, стягивает с себя сапоги и бесцеремонно начинает раздеваться в присутствии престарелой дамы. Или. «Генерал просветлел лицом, когда увидел графинчик водки, две бутылки лафита, икру и балык. - Я бежал из Ростова, пояснил он. - Из ЧК ломились в соседнюю дверь, а я удрал с черного хода». Слово то, какое «удрал» в лексиконе заслуженного престарелого генерала.
Здесь уместно ввести еще одно действующее лицо - Николая Ивановича Катенева. Уроженец нашего города, родился в 1898 году 27 ноября, и как он сам выразился, «в благородной семье фараонов». (В Таганроге слово «фараон» до революции применялось не к жандармам, как это было принятое России, а к хулиганам Касперовки - пригорода Таганрога.). Эмигрировал за границу в двадцатых годах и до конца дней своих (умер в 1979 году) оставался истинным таганрожцем, влюбленным в свой город и его жителей. На склоне лет занимался литературной деятельностью и вел оживленную переписку с сотрудниками краеведческого музея и сестрой, оставшейся в Таганроге. Его стараниями музей пополнился редчайшими документами мировой известности, пересылаемые им из Парижа. Основное место жительства - Париж, где дружил с сыновьями бывшегоградоначальника Таганрога, друга А. П. Чехова - Павла Федоровича Иорданова, с семьей генерала Ренненкампфа и многими известными в Таганроге фамилиями эмигрировавшими за границу.
Павел Карлович Ренненкампф
Николай Иванович Катенев
Когда в семидесятых годах вышла книга рассказов Сергея Званцева и зная, что в ней речь идет о старом Таганроге, Н.И. Катенев попросил работников местного музея выслать ему один экземпляр после чего от него пришло гневное письмо на двадцати страницах. Приведем наиболее «мягкое» выражение, высказанное Катеневым в своем послании.
«Вы, понимаете, конечно, интерес к книге С. Званцева, когда я ее получил несколько недель тому назад: ведь пишет мой земляк, признанный писатель, значит, будет что-то новое, интересное, незнакомое для меня... и, о, Боги! Что же я нашел в этих «мемуарах»?
Автор произвольно меняет места действия, искажает «типажи», скрывает существенные факты или не знает о них и весьма покровительственно относится ко всему и вся».
В своем письме Н. И. Катенев особо осуждает автора рассказа «Конец генерала Ренненкампфа», о его отношению к генералу и упоминанию мифической Луизы Ивановны Вейдель: «И пусть будет стыдно Званцеву за то, что после смерти генерала его имя он связал с даже не существующей публичной девкой. Этого покойный не заслужил».
Хорошо зная семью генерала Ренненкампфа и проживая в Париже, где после революции собрался весь цвет русской интеллигенции, Н. И. Катенев высказывает свое суждение о боевых заслугах генерала.
«О том, что генерал Ренненкампф был выдающимся военачальником, не может быть двух мнений: он приобрел себе имя и мировую известность в военных кругах во время Китайского похода 1900 года, за который получил высокую награду - ордена св. Георгия Победоносца 4-й и 3-й степени и Георгиевское оружие, украшенное бриллиантами. Во время русско-японской войны 1904-1905 годов, на темном фоне маньчжурских неудач нашей армии, среди нескольких старших начальников, голос армии называл и имя генерала Ренненкампфа, сначала начальника Забайкальской казачьей дивизий, а затем командующего отдельным Восточным отрядом.
В 1914 году, в самом начале первой мировой войны, командуя Первой армией генерал Ренненкампф, нанес немцам в бою у Гумбиненна тяжкое поражение, совершенно деморализовавшего командование германской армий. Но как всякий выдающийся человек, генерал имел, конечно, врагов и завистников. После поражения армии Самсонова под Сольдау командующий Северо-Западным фронтом генерал Жилинский, не сумевший координировать действия подчиненных ему армий и выпустивший из рук управление ими, пытался свалить всю вину за происшедшую катастрофу на генерала Ренненкампфа. Маневр этот ему, не удался и генерал Второй армией был смещен и заменен на посту Главнокомандующего фронта генералом Рузским».
В своем рассказе Сергей Званцев утверждает, что «противодействующей германской армией командовал его (Ренненкампфа - О.Г.) родной брат». По этому поводу Н.И. Катенев и здесь дает пояснение: «Действительно, у генерала Ренненкампфа был единственный брат, Георгий Карлович, имевший отношение к военному делу, как военный инженер-химик. Старший брат - Яков, имел торфяной завод. Четвертый брат умер молодым. Третий брат по слабости здоровья на военную службу не пошел.
Георгий Карлович у немцев не служил, а был заведующим пороховым заводом в Заварце, где-то в Западной Руси. Заварцы были заняты немцами, германское командование приказало Георгию Карловичу сдать весь большой запас готового пороха. Он попросил время на размышление и, воспользовавшись этой отсрочкой, затопил все пороховые погреба. За эту «услугу» немцы отправили Георгия Карловича со всей его семьей из Заварцы в плен, пешком. Там, в Кенигсберге, уже после окончания войны, Георгий Карлович и умер».
Близко знакомый с Татьяной Павловной, дочерью Ренненкампфа, Н.И. Катенев пишет (письмо написано в семидесятых годах): «Татьяна Павловна Ренненкампф проживает по сей день в Париже и успешно судится со всеми, кто клевещет в печати на память ее отца...
Она всю жизнь собирала все документы, касающиеся ее отца, среди которых есть редчайшие вещи, как например, письмо немецкого генерала Гинденбурга вдове, о том, что генерал Ренненкампф не был повинен в гибели армии Самсонова, много редких фотографий и так далее... Собирала она ее в продолжении более чем пятидесяти лет и на основании этой документации судилась со многими издательствами и газетами, печатавшими клевету на ее отца, причем учиняла не денежный, а моральный иск и всегда выигрывала процесс».
В ТАГАНРОГЕ
Павел Карлович Ренненкампф женился на таганроженке Вере Николаевне, дочери штабс-капитана Николая Леонутова. Для нее это был второй брак, ее дочь Ольгу, от первого брака с Георгием Красса, Ренненкампф удочерил. Ольга училась в седьмом классе Мариинской женской гимназии, где преподавал известный таганрогский историк Павел Петрович Филевский. В своих «Записках» Филевский так рассказывает о своей ученице.
«Это была необыкновенная девушка, как по своей изящной красоте, так и по развитию и благовоспитанности. Ее постигла ужасная судьба. В нее влюбился офицер Вишневецкий до самозабвения, но особого сочувствия не встретил, хотя в семье к нему относились внимательно, в пределах приличия.
Чувствуя, что это не то, что ему надо, тем более, что мать умышленно говорила о необходимости учиться, Вишневецкий однажды явился на квартиру Веры Николаевны и выстрелил в упор в вышедшую в гостиную Олю, убив ее наповал. Его судили и приговорили к ссылке».
Следует добавить, что второй выстрел офицер произвел в себя, но ...последовала осечка. По метрической записи, сделанной в Греческой церкви, сделана следующая запись. «Красса Ольга Георгиевна, греческая подданная, 17 лет, убита 15 (17) ноября 1918 года».
Случилось это трагическое событие, когда генерала Ренненкампфа уже не было в живых, а немецкие войска покинули оккупированный ими Таганрог. В городе снова водворилось градоначальство и расположилась ставка Главнокомандующего белогвардейскими войсками на Юге России генерала Деникина.
Вся Греческая улица была отведена для штаба главнокомандующего. На этой улице жили многие офицеры Всевеликого Войска Донского и Добровольческой армии. Генералу Деникину отвели дом Ф.К. Звороно, тот самый, где в период немецкого присутствия, проживал командир оккупационного корпуса германских войск генерал фон Кнерцер. Деникин часто прогуливался по улице и по словам П.П. Филевского это «был плотный, богатырского сложения человек лет пятидесяти. Шел спокойно и довольно скоро. Посещал Константино-Еленинскую церковь».
Жена Ренненкампфа проживала в бывшем доме обер-офицера Пашутина по Греческой улице, недалеко от больницы Красного Креста (ныне Греческая, 88)
Главнокомандующий «Вооруженными силами Юга России»
Антон Иванович Деникин
«В деникинском штабе к ней относились с уважением, - пишет П.П. Филевский, - и она зачастую ходатайствовала за осуждаемых политических преступников, так называемых «первых большевиков», и ее заступничество всегда достигало цели, чем не всегда была довольна контрразведка».
Сестра ее, Мария Николаевна, с 1900 года была замужем за военным прокурором Николаем Дмитриевичем Аракиным. У них была большая семья, а сам Николай Дмитриевич, очень скромный генерал, по возрасту был старше жены на четырнадцать лет, отличался большой религиозностью и постоянно с детьми бывал в церкви. Жили они на Греческой улице в нижнем этаже дома Ольги Юлиановны Паласовой. Екатерина Федоровна, их мать, вышедшая в свое время за штабс-капитана Леонутова, рано овдовела. До 1806 года служила классной дамой в таганрогской Мариинской гимназии, а после открытия 4-х классногоженского училища заняла пост начальницы этого заведения. Летом 1909 года поехала в отпуск, к своей дочери в город Вильно, где проживала чета Ренненкампфов. В ночь на 1 августа Екатерина Федоровна скоропостижно скончалась от кровоизлияния в мозг.
«После поражения армии Самсонова и первой понесенной неудачи благодаря отчасти своим ошибкам, а еще более чужим, он (Ренненкампф - О.Г.) пал духом. Угнетало его и то обстоятельство, что хорошо распространился слух, будто Ренненкампф предал Самсонова», - писал А.И.Деникин. Последующие, незначительные операции Ренненкампф провел нерешительно и в начале 1915 года в возрасте 60 лет его отстранили от командования армией и уволили в отставку.
Во время мировой войны царское правительство стало с недоверием относиться к проживающим на ее территории немцам и предложило покинуть ее пределы. Стали искать связь и между немецкой фамилией Ренненкампфа и поражением русских войск, в Восточной Пруссии. Сам Павел Карлович, несмотря на свое немецкое происхождение, считал себя русским офицером и всегда гордился этим
Владелец пивоваренного завода Герман Августович Базенер, немец, варивший в Таганроге прекрасное пиво с прошлого века, вынужден был оставить город и переселиться в Персию. Известная в городе немецкая фамилия Орем, многочисленное семейство которых породнилось с такими семьями как Алфераки, Скараманга, Грековы, Ожигины и проживающие в городе с начала девятнадцатого века, стали подвергаться нападкам и унижению. И это несмотря на то, что один из них, Фердинанд Карлович, сорок лет являлся членом окружного суда, юбилей которого торжественно отпраздновали в 1903 году, а брандмейстер города Ауэрбах из патриотических чувств подал заявление «Впредь прошу именовать меня начальником пожарной команды, так как слово «брандмейстер» немецкого происхождения». По этой же причине город Петербург в 1915 году переименовали в Петроград.
После демобилизации П.К. Ренненкампф поселился в Петрограде. «Со своей оригинальной наружностью и большими густыми усами и нависшими бровями, в забайкальской казачьей форме, которую он носил, - писал А.И. Деникин, - он был хорошо знаком публике по сотням портретов в газетах и журналах еще со времен Японской войны. Его легко узнавали, и не раз на улицах и публичных местах он подвергался оскорблениям. Можно себе представить переживания старого солдата в формуляре, которого записаны три войны».
Временное правительство арестовало Ренненкампфа и заключило в Петропавловскую крепость, где он сидел в Трубецком бастионе. Далее рассказывает Н.И. Катенев.
«Здоровье его сильно пошатнулось, и приехавшей из Таганрога его жене удалось перевести больного мужа в больницу, откуда она увезла его в штатском костюме в Таганрог по железной дороге. Поездка прошла благополучно, так как больной старик, лежавший на верхней полке вагона ни у каких контроллеров никаких подозрений не вызывал. Но со своим Георгиевским оружием, украшенным бриллиантами, генерал расставаться не пожелал и благополучно привез его в Таганрог». В Таганроге Ренненкампф появился под фамилией мещанина Ф. Смоковникова и впоследствии поселился с семьей в бывшем доме обер-офицера Пашутина.
СМЕРТЬ ГЕНЕРАЛА
19 января 1918 года власть в Таганроге перешла в руки большевиков, а 28 января в город вошли регулярные части Красной Армии. Об этом периоде жизни рассказывает П.И. Филевский.
«Сейчас же вступили в управление городом их власти и появились на улицах приказы. Трудно было разобраться, кто какую власть представляет. По видимому главную роль играл Верховский, резиденция которого была в доме Адабашева, что рядом с водолечебницей. Главным секретарем у него была какая-то Нюся, так по крайней мере подписывала она ордера. Были еще приказы некоего Чайкина, требовавшего уплаты контрибуции. Затем появился матрос, его штаб находился на Николаевской улице».
Ренненкампф перешел на нелегальное положение и под фамилией греческого подданного Мансудаки стал жить в небольшом доме по Коммерческому переулку, 1, на квартире одного грека, рабочего Лангусена, снимавшего ее у домовладельца Федора Андреевича Глумова. Через полтора месяца, однако, Ренненкампфа выследили и в ночь, на 3 марта арестовали...
Находился он в распоряжении Верховского, причем отношение властей к нему было снисходительным. Каждый день, терзаемая тяжелыми предчувствиями, Вера Николаевна с дочерью с замиранием сердца подходили к зданию Коммерческого собрания, где содержался ее муж и другие арестованные. Чувство неопределенности и мучительного ожидания не покидали бедную женщину все эти дни.
Большевистские власти в лице Верховского настойчиво предлагали Ренненкампфу принять командование отрядами, сражавшимися с белыми, но он упорно и решительно отказался. В одном из допросов Павел Карлович заявил.
- Я стар, мне мало осталось жить, ради спасения своем жизни я изменником не стану, и против своих не пойду. Дайте мне хорошо вооруженную армию, и я пойду против немцев, но у вас армии нет; вести эту армию значило бы вести людей на убой, я этой ответственности на себя не возьму.
Прошел месяц. В город приехал командующий советскими войсками на Юге России Антонов, которому, как власть имущему, задали вопрос.
- Как поступить с генералом Ренненкампфом, он отказывается служить новой власти.
Последовал грозный ответ, в котором проскальзывали удивленные и вопросительные нотки.
- А, что, он еще до сих пор жив?
Ответ прозвучал достаточно красноречиво, и судьба генерала была решена. Кроме того, заметно активизировалось наступление немецких частей, и большевики готовились оставить Таганрог. Ходили разговоры, что для подпольной работы некоторые из них останутся в городе, а Ренненкампф, знающий многих из них в лицо, мог быть крайне опасен.
В конце марта комендант станции Таганрог, бывший рабочий Русско-Балтийского завода, с матросом Евдокимовым забрали Ренненкампфа из штаба и в сопровождении двух неизвестных на машине вывезли за город. В темную ночь с 31 марта на 1 апреля 1918 года приговор таганрогского военно-революционного трибунала в отношении бывшего генерал-лейтенанта царской армии России, участника трех войн, кавалера орденов святого Георгия Победоносца, Павла Карловича Ренненкампфа привели в исполнение.
Газеты того времени сообщили, что генерала расстреляли за злодеяния совершенные им против революции и народа. Что скрывалось под этой, явно расплывчатой формулировкой, если ему вынесли смертный приговор? Никаких активных действий в Таганроге Ренненкампф против существующей власти не предпринимал, выяснилось лишь, что с небольшим отрядом он предпринял попытку прорваться к генералу Корнилову, но этого сделать ему не удалось.
Вспомнили революционные события 1905 года? Или за отказ служить красным? Власти скрывали убийство генерала и еще накануне ни сам Ренненкампф ни его вдова не знали об ожидавшей его участи. На следующее утро после казни Вере Николаевне в штабе, за подписью военного комиссара Ивана Родионова и печатью, выдали удостоверение о том, что ее муж по распоряжению Главковерха Антонова-Овсеенко отправлен в Москву в распоряжение Совета Народных Комиссаров. На термине Советской власти последняя фраза обозначала - «на тот свет», о чем впоследствии сознался Родионов.
Место совершения казни указывали по-разному. По материалам «Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России», за подписью генерал-лейтенанта А.И. Деникина, хранящегося в архивах Гуверского института при Стенфордском университете в Калифорнии (США), место казни указывается «у железнодорожного полотна, ветки в двух верстах от Балтийского завода в полуверсте от Еврейского кладбища».
В своих «Записках» Павел Петрович Филевский указывает, что Ренненкампфа расстреляли в тот же день после приговора, и показывает место расстрела между кладбищем и Балтийским заводом, не указав, однако, при этом, какое именно кладбище - Христианское или Еврейское.
Как пишет Н.И. Катенев - после казни прошло некоторое время, и супруга Ренненкампфа получила записку, в которой неизвестный доброжелатель указывал место казни возле железной дороги, где-то, между городом и станцией Марцево. О нем будет говорить сломанная ветка дерева, воткнутая в землю. Действительно, указание оказалось верным.
18 мая 1918 года после оставления большевиками Таганрога, при посредстве членов полиции в присутствии лиц прокурорского надзора, было произведено разрытие могил мученически погибших жертв большевистского террора, причем в яме (могиле) на вышеуказанном месте убийства генерала было обнаружено два трупа в одном нижнем белье с огнестрельными ранениями в голову. В одном из трупов Вера Николаевна Ренненкампф безошибочно опознала и тело своего покойного мужа. Покойника перенесли в город и после отпевания в церкви Всех святых похоронили на Христианском кладбище. Местный некрополь пополнился еще одной безымянной могилой.
Интересуясь последними минутами жизни своего мужа, Вера Николаевна впоследствии опрашивала многих, которые были свидетелями казни: случайных прохожих, оказавшихся на месте расстрела, рабочих, возвращавшихся со смены, жителей окрестных домов, погребальшиков и людей принимавших участие в приведении приговора в исполнение. Многие из них высказывались, что генерал последние минуты перед расстрелом держал себя бесстрашно, даже дерзко.
Поговаривали так же, что перед смертью он подвергался истязаниям. Генерал Деникин умер в 1974 году, и ему не удалось закончить свою книгу «Путь русского офицера», однако, в главе «1914 год на фронтах войны», читаем: «Революция застала генерала Ренненкампфа в Таганроге, где разнузданная толпа распропагандированных солдат-дезертиров, бросивших фронт, продавших армию и Родину убила его, подвергнув предварительно жестоким истязаниям». Со своим штабом А.И. Деникин приехал в Таганрог через полгода после казни Ренненкампфа, знал его хорошо ивместе участвовал ранее в военных операциях, и уж как не ему было знать подробности казни и поведения генерала Ренненкампфа в последние минуты жизни.
После гибели мужа Вера Николаевна некоторое время находилась в Таганроге. У нее были ценные вещи японской работы, богатая коллекция портретов и оружия, которую собирал Павел Карлович. Семья жила тем, что продавала некоторые из этих предметов. В 1920 году семья генерала Ренненкампфа навсегда покинула родной Таганрог. Путь в Париж, где они обосновались и провели остаток жизни, пролегал через Крым, оттуда в Грецию и, наконец, во Францию.
Незадолго до отъезда, в конце 1919 года, Вера Николаевна дважды сдавала в местный чеховский музей дары, пожертвовав городу двадцать пять портретов в рамах, пять шашек, тридцать сабель, одна из них украшенная бриллиантами, и уложенная в футляр, две миниатюрные пушки, а также набор фотографий.
В своем письме из Парижа в семидесятых годах Н.И. Катенев пишет. «За рубежом, в особенности теперь, это представляло бы огромную денежную ценность, но деньги никогда не интересовали ее (Веру Николаевну - О.Г.), и она решила оставить эту коллекцию на русской земле, в назидание русскому народу, и в память о том, как строилась Россия и как защищали ее от всякого врага и супостата ее борцы, которых вели на смертный бой за Родину многие славные военачальники, одним из которых был Ренненкампф, ее муж...
Боевая деятельность Ренненкампфа еще будет в свое время правдиво описана военными историками, и правду об этом блестящем полководце можно скрыть только на время, но не навсегда».
Энциклопедия Таганрога: (1854 - 1918, Таганрог) - генерал от кавалерии. Выходец из дворянской семьи. Успешно окончил Гельсингфорское пехотное училище и Академию генерального штаба. Был одним из лучших учеников генерала М. Драгомирова. Участник трех войн: Китайского похода (1900), за который был удостоен ордена св. Георгия Победоносца 3-й и 4-й ст. и георгиевского оружия, инкрустированного бриллиантами; русско-японской войны (1904-1905) и первой мировой войны (1914). Поражение, постигшее в Восточной Пруссии 2-ю русскую армию, имело для Р. крайне драматические последствия. Его обвиняли в измене, в «нерасторопности» во время переброски своих войск на помощь Самсонову. Абсурдность этих обывательских умонастроений была доказана особой комиссией еще в ходе войны. Однако в отставку Р. отправили. Он поселился в Петербурге. В период Февральской революции арестован и помещен в Петропавловскую крепость. Ему ставили в вину и усмирение забайкальского мятежа (1905), и утверждение смертных приговоров в Вильно, во время пребывания на посте генерал-губернатора, и злоупотребление служебным положением. В связи с ухудшением состояния здоровья, за несколько дней до Октябрьского переворота, отпущен на поруки. Бежал на Дон, на родину жены - в Таганрог. В городе оказался в тот момент, когда красные интенсивно набирали силу, а белые теряли ее. Р. был арестован по подозрению, опознан и в ночь на 31.03.1918 расстрелян в 2-х верстах от Балтийского завода и полверсте от еврейского кладбища. 18.05.1918 Союзом офицеров место расстрела удалось обнаружить. В одном из трупов жена Р. опознала своего мужа. Место его захоронения неизвестно.
Он приобрел имя и широкую известность в военных кругах во время Китайского похода (1900), за который получил два Георгиевских креста. Военные вообще относились скептически к «героям» Китайской войны, считая ее «не настоящей». Но кавалерийский рейд Ренненкампфа, по своей лихости и отваге, заслужил всеобщее признание.
Начался он в конце июля 1900, после занятия Айгуна (вблизи Благовещенска). Ренненкампф с небольшим отрядом из трех родов оружия разбил китайцев на сильной позиции по хребту Малого Хингана и, обогнав свою пехоту, с 4½ сотнями казаков и батареей, сделав за три недели 400 км, с непрерывными стычками, захватил внезапным налетом крупный маньчжурский город Цицикар. Отсюда высшее командование предполагало произвести систематическое наступление на Гирин, собрав крупные силы в 3 полка пехоты, 6 полков конницы и 64 орудия, под начальством известного генерала Каульбарса… Но, не дожидаясь сбора отряда, ген. Ренненкампф, взяв с собою 10 сотен казаков и батарею, 24 августа двинулся вперед по долине Сунгари; 29-го захватил Бодунэ, где застигнутые врасплох сдались ему без боя 1500 боксеров; 8 сентября захватил Каун-Чжен-цзы, оставив тут 5 сотен и батарею для обеспечения своего тыла, с остальными 5-ю сотнями, проделав за сутки 130 км, влетел в Гирин. Этот бесподобный по быстроте и внезапности налёт произвёл на китайцев, преувеличивавших до крайности силы Ренненкампфа, такое впечатление, что Гирин — второй по количеству населения и по значению город Маньчжурии — сдался, и большой гарнизон его сложил оружие. Горсть казаков Ренненкампфа, затерянная среди массы китайцев, в течение нескольких дней, пока не подошли подкрепления, была в преоригинальном положении
http://www.stoletie.ru/voyna_1914/nemeckaja_familija_kak_glavnaja_vina_835.htm
Командующий Первой армией Северо-Западного фронта генерал-адъютант и генерал от кавалерии П.К. Ренненкампф еще при императоре Николае II был объявлен общественным мнением главным виновником поражения Второй армии генерала от кавалерии А.В. Самсонова в битве под Танненбергом в Восточной Пруссии в августе 1914 г., а затем неудачного исхода Лодзинской операции, что и стало поводом для его отставки.
Суровые обвинения в адрес Ренненкампфа, выдвигавшиеся в 1914– 1915 гг., слово в слово повторили сначала «либеральные» следователи, отряженные Временным правительством для расследования его упущений и «преступлений», а затем советские «специалисты» по истории Первой мировой. Возможно, это была месть за подавление антиправительственных беспорядков в Забайкалье в 1906 году, когда воинская экспедиция П.К. Ренненкампфа усмиряла революционную стихию, выполняя волю верховной власти? Но и неоспоримо, что Павлу Карловичу, начиная с осени 1914 года, непрестанно напоминали и про его немецкую фамилию, усматривая в этом не зависящем от воли генерала обстоятельстве главную причину его «подозрительного» поведения (в других редакциях – прямого предательства) в архисложных перипетиях Восточно-Прусской и Лодзинской операций…
Эстляндский род Ренненкампфов верой и правдой служил России с XVI века – еще даже до присоединения теперешней Эстонии к России Петром I.
Со времени побед над шведами в Северной войне 1700 – 1721 гг. эта фамилия то и дело мелькает в наградных списках русских офицеров. Недаром на серебряных трубах Кегсгольмского полка, дарованных императрицей Елизаветой Петровной за взятие Берлина, выбито: «1760 года 28 сентября, в знак взятия Берлина, под предводительством Его Превосходительства генерал-поручика и кавалера Петра Ивановича Панина, в бытность (командиром полка. – А.П.) полковника Ренненкампфа".
Кегсгольмцы под командованием «немецкого» полковника Ренненкампфа за 150 с лишним лет до Великой войны 1914–1918 гг. отважно дрались с хвалеными войсками прусского короля Фридриха II и побеждали их, что и увековечила памятная надпись на полковом знаке отличия…
Во все времена до 1914 года, пока с началом вооруженного столкновения с Германией Россию не обуяли мелкотравчатые бесы повальной германофобии и шпиономании (злонамеренно подогревавшиеся либеральными кругами с целью «раскачать лодку» государственного управления в империи), сходство фамилии с немецкой никак не служило причиной для обвинений в государственной измене или чем-либо подобном.
Достаточно напомнить, что «немецкие» фамилии имели такие заслуженные деятели предшествующих времен, как создатель Отдельного корпуса жандармов генерал от кавалерии А.Х. Бенкендорф или герой Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов 1813–1814 гг. генерал-фельдмаршал П.Х. Витгенштейн.
И в XX столетии только необразованные люди или деятели, преследующие какие-то собственные цели, могли безосновательно бросать оскорбительные обвинения в адрес заслуженного генерала за его «немецкую» фамилию.
Тем более такому генералу, который к началу Великой войны (а ему тогда уже перевалило за шестьдесят!) заслужил репутацию достойного продолжателя лучших традиций Русской армии – традиций суворовской школы.
В послужном списке Павла Карловича фон Ренненкампфа, родившегося 29 апреля 1854 г. в замке Панкуль близ Ревеля в семье российского дворянина Карла Густава Ренненкампфа (1813—1871) и закончившего в 1873 году Гельсингфорсское пехотное юнкерское училище, значились служба, как говорится, с младых ногтей в Литовском уланском полку, блестящая учеба в Николаевской (Генерального штаба) военной академии (выпустился из нее в 1881 году по первому разряду), четыре года командования Ахтырским драгунским полком (с 1895 по 1899 г., причем этот полк при нем стал одним из лучших полков русской кавалерии, вернув былую славу)… Кстати, ранее, в 1870-е годы, в том же полку служил корнетом и будущий «напарник» Ренненкампфа по Восточно-Прусской операции генерал А.В. Самсонов.
В борьбе с налетевшим ураганом на маньчжурскую ветку КВЖД и Дальний Восток Боксерским восстанием в Китае (1900–1901) П.К. Ренненкампф, будучи начальником штаба войск Забайкальской области, заявляет о себе как смелый и энергичный военный руководитель.
В той трудной кампании многочисленные силы беспощадных ко всем иностранцам китайских ихэтуаней угрожали даже русскому Благовещенску. Приамурский генерал-губернатор Н.И. Гродеков назначил Ренненкампфа командиром довольно немногочисленного отряда, выступившего в поход в июле 1900 г. Вихрем налетев на китайцев, накапливавшихся у Айгуна, Павел Карлович рассеивает их и тотчас устремляется на Цицикар. Он берет этот город одним броском и последовательно атакует вражеские скопища, в десять раз превосходящие его отряд, сначала у Гирина, затем у Телина. В этих боях Ренненкампф, очень сильно уступая противнику в численности, сумел разгромить три китайские армии, за что Гродеков вручает ему, сняв со своей груди, орден Св. Георгия 4-й ст., полученный еще от покойного Скобелева... Кстати, император Николай II нашел эту престижную награду все равно недостаточной для такого выдающегося военачальника, каким себя зарекомендовал генерал-майор Ренненкампф, и пожаловал его еще и более высоким орденом св. Георгия 3-й ст.
«С первого своего появления на полях сражений, - пишет историк С.П. Андуленко в эмигрантском журнале «Возрождение» уже в 1970 году в статье, опровергающей ложное мнение о Ренненкампфе как о бездарном генерале и изменнике, - он входит в историю как смелый, предприимчивый и счастливый начальник…»
В Русско-японской войне 1904 – 1905 гг. Павел Карлович командует 2-й Забайкальской казачьей дивизией. Под его началом забайкальские казаки проявляют чудеса храбрости.
Личная отвага уже немолодого генерала и умелое командование дивизией влекут в его полки цвет кавалерийских офицеров, среди которых осваивал науку побеждать и небезызвестный «черный барон» П.Н. Врангель.
В одном из боев с самураями под Ляояном Ренненкампф получает тяжелое ранение в ногу. Но, попав на госпитальную койку, он добивается от врачей, чтобы его не отправляли на излечение в европейскую Россию. Вскоре, даже не оправившись от ран, он возвращается в строй и во главе VII-го Сибирского армейского корпуса участвует в Мукденском сражении в феврале 1905 года. Это, прежде всего, замечательная стойкость его полков позволила остановить под Мукденом наступление армии маршала Кавамуры. Не случайно Кавамура и другой японский маршал, Ойама, отзываются о Ренненкампфе (за Мукден произведенном в генерал-лейтенанты) с большим почтением, как об очень достойном противнике…
Кстати, к мукденскому периоду относится и конфликт Ренненкампфа с будущим генералом А.В. Самсоновым, возникший на личной почве. Некоторые авторы сочли это столкновение на мукденском вокзале ключевым мотивом, «объясняющим» причину, в силу которой спустя почти десять лет командовавший в Восточно-Прусской операции 1914 года Первой (Неманской) армией Северо-Западного фронта Ренненкампф не пришел на выручку Самсонову, командовавшему 2-й (Наревской) армией, попавшей в немецкие «клещи».
Сразу заметим, что попытка списать несогласованность действий двух командармов только на их напряженные отношения – слишком примитивное объяснение причин поражения Второй армии в сражении при Мазурских озерах.
«Генерал с молодости отличался кипучей энергией, сильным, независимым характером и большой требовательностью по службе, -- пишет о Ренненкампфе в уже упомянутой публикации в журнале «Возрождение» историк Андуленко. – Резкий, настойчивый, не скупившийся на едкие отзывы, он нажил себе немало врагов. Не так среди своих подчиненных, многие из которых его не только любили, но временами и прямо боготворили, а среди начальников и соседей...».
Это подтверждает другой автор, Юрий Галич: «Либеральные круги его не переносили, считая надежным стражем режима. Сверстники завидовали успехам и легким китайским лаврам. Высшее начальство не любило за самостоятельность, резкость, строптивость, широкую популярность в войсках».
Пожалуй, роковую роль в судьбе Ренненкампфа сыграли трагические события Первой русской революции. В начале 1906 года, будучи командиром VII Сибирского армейского корпуса, генерал-лейтенант Ренненкампф взял на себя командование военным поездом, который, начав движение из Харбина, восстановил сообщение Маньчжурской армии с Западной Сибирью, нарушенное разбушевавшимся революционным движением в Восточной Сибири. (В советской историографии эту вакханалию антигосударственных беспорядков, начатых захватом боевиками оружия с военных складов, громко именовали «Читинской республикой»). Разгромив силы мятежников в полосе Маньчжурской железной дороги, Ренненкампф вступил в Читу и предал военно-полевому суду самых оголтелых. Четверых приговорили к повешению, замененному расстрелом, остальным смертную казнь заменили каторгой. Фамилии вожаков мятежа и сегодня носят семь улиц Читы, у подножия Титовской сопки им установлен памятник. Имя же боевого генерала, восстанавливавшего законную власть и порядок, до сих пор предано поруганию…
На фоне нерешительности и растерянности, охватившей под напором новой смуты чуть ли не всю империю, сибирский комкор проявляет непреклонную волю и деятельную верность государю, которому присягал.
«В короткий срок он усмиряет и приводит в порядок обширные области, - отмечает С. Андуленко. – Естественно, он становится врагом всей «революционной общественности». Впоследствии, затаившие злобу т.н. либеральные круги постараются избавиться от опасного для них генерала...».
30 октября 1906 г. совершает свое покушение эсеровский террорист Н. В. Коршун. Он выследил и подкараулил Ренненкампфа, когда тот шагал по улице вместе с адъютантом штабс-капитаном Бергом и ординарцем поручиком Гайзлером, и бросил им под ноги «разрывной снаряд». К счастью, террористические «алхимики» не рассчитали мощность бомбы, она оказалась недостаточной, чтобы убить; генерал, адъютант и ординарец были лишь оглушены взрывом…
С 1907 по 1913 год командуя III армейским корпусом на западных рубежах России, Ренненкампф энергично и рационально готовит его к войне. Корпус под его руководством становится образцовым.
И вопреки утвердившемуся в советское время взгляду на Николая II как на горе-государя, фатально не разбиравшегося в людях и все время назначавшего на руководящие посты «не тех» деятелей, император по достоинству оценил всю совокупность заслуг П.К. Ренненкампфа и незадолго до начала войны назначил командующим войсками Виленского военного округа с присвоением звания генерал-адъютанта (ранее, в 1910 году, он получил чин генерала от кавалерии).
Именно Ренненкампф оказался тем единственным генералом Русской армии, который сумел одержать над хорошо подготовленными и превосходившими по многим показателям германскими войсками единственную за всю войну безусловную победу.
Она и дала повод говорить о том, что через три месяца таких боев падет Берлин…
Это было знаменитое Гумбиннен-Гольдапское сражение 7 (20) августа 1914 г., на третий день после вступления 1-й армии Северо-Западного фронта под командованием Ренненкампфа в Восточную Пруссию. Описывать весь ход сражения мы не будем – рассказано о нем достаточно. Но здесь необходимо подчеркнуть ряд важных обстоятельств. Во-первых, войска 1-й армии вступили в сражение практически с ходу, будучи основательно измотаны шестидневным, с короткими дневками, пешим маршем. Между тем противник передвигался по своей территории самым комфортным образом, широко используя густую сеть железных дорог.
Во-вторых, завершить мобилизацию части Ренненкампфа по объективным причинам могли только на 36-й день, а выступили в поход уже на 12-й, вошли на территорию врага на 15-й день, имея против себя полностью отмобилизованные и численно превосходившие войска 8-й германской армии под командованием испытанного генерала М. фон Притвица. Наступление неукомплектованными и неподготовленными войсками было результатом известных договоренностей с Францией, опасавшейся вступления кайзеровских полчищ в Париж и настоятельно умолявшей русскую Ставку оттянуть с западного фронта на восточный как можно больше вражеских корпусов. Сразу заметим: исход Гумбиннен-Гольдапского сражения и вступление в Восточную Пруссию 2-й армии Самсонова как раз и заставили германский генштаб перебросить на русский фронт в общей сложности до 6 корпусов, включая резервы, предназначавшиеся для овладения Парижем.
В-третьих, русские войска шли по вражеской территории, когда для наших воинов отовсюду исходила угроза, и о любом передвижении российских полков в штабы германских войск сообщали телефонные звонки с любой мызы, любого фольварка… Добавим к этому оперативные доклады пилотов кайзеровских аэропланов и перехватывавшиеся незакодированные радиограммы из русских штабов, и станет понятно, что буквально каждый шаг войск как Второй, так и Первой армии по этой земле был для немцев как на ладони. В то время как в русских пехотных дивизиях почти не оказалось кавалерии, необходимой, чтобы провести тактическую разведку на своем пути…
В-четвертых, немцы имели на гумбинненском и гольдапском направлениях существенное превосходство как в живой силе (в общей сложности 8 германских дивизий против 6 русских), так и в артиллерии, особенно тяжелой. Они яростно обстреливали и атаковали наши боевые порядки, и только виртуозный огонь батарей, меткая стрельба пехоты и отличное ее умение применяться к местности (прежде всего в частях III армейского корпуса, которым много лет командовал Ренненкампф) позволили войскам 1-й армии взять верх над 8-й германской.
Подчеркнем, что немцы, испытав на себе губительную силу русского огня, пошли на преступление против человечности: наступая, они гнали впереди себя пленных русских.
Очевидец этого злодеяния «просвещенных» тевтонов А.А. Успенский писал: «В бою под Гумбинненом храбрые немцы опозорили себя нечеловечески зверским преступлением: во время одной из атак они поставили в первые ряды своих атакующих горсть несчастных русских пленных, безоружных, и заставили их идти впереди себя... пока они не были все расстреляны!»…
Похожими злодеяниями был отмечен весь боевой путь по российской территории кайзеровских войск, воспитанных в духе уверенности в «превосходстве германской нации» и презрения к общечеловеческой морали. Фактически они явились прямыми предшественниками гитлеровских варваров из вермахта и СС. Разрушенный из тяжелых орудий польский город Калиш, пострадавшая от такого же огня христианская святыня – Ченстоховский монастырь, изувеченные или жестоко голодавшие в немецком плену русские воины – все это было. И все это сильно подогревало в российском обществе неприязнь ко всему, что так или иначе было связано с Германией и представителями немецкого народа, независимо от того, были они подданными кайзера или императора Николая II. Не случайно в Москве и Петрограде уже в первые месяцы войны в результате стихийных волнений жителей были разгромлены и закрылись практически все магазины, владельцами которых были этнические немцы… Массовый антинемецкий психоз оказался той губительной средой, что породила едва ли не всеобщую подозрительность к военачальникам, имевшим «швабские» фамилии…
Следует иметь в виду, что за стремительно разворачивавшимися боевыми действиями в Восточной Пруссии с замиранием сердца следила вся Европа. В этом первом крупном сражении на карту была поставлена боевая репутация как самого Павла Карловича Ренненкампфа, так и всей русской армии, вступившей в тяжелейшую войну. О том, как оценивались результаты гумбиннен-гольдапской битвы хотя бы нашими союзниками, можно судить по тому, что премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль уже в ходе следующей мировой войны в переписке с И.В. Сталиным, желая сделать ему приятное, вспоминал о «блестящей победе русских войск под Гумбинненом».
И эта победа, несомненно, явилась результатом как воли и выдержки командующего армией Ренненкампфа, так и геройства и выучки воспитанных и обученных им войск…
Но как же генерал, которому сначала рукоплескала не только вся Россия – вся Антанта, в одночасье превратился в отверженного, в главного виновника тяжелого поражения 2-й армии, плена или гибели 110 тысяч ее воинов и самоубийства генерала Самсонова?
Главные упреки, которые адресовались (и по-прежнему адресуется) П.К. Ренненкампфу по итогам Гумбиненна – почему он не организовал немедленное преследование отходивших войск 8-й армии фон Притвица и не развил успех, имея в своем распоряжении состоявший из элитной гвардейской кавалерии корпус генерала Хана Нахичеванского, позволив противнику беспрепятственно отойти и оправиться от поражения. Почему повел дальнейшее наступление на Кенигсберг, а не на соединение со 2-й армией Самсонова. Что касается корпуса Хана – он был основательно потрепан в Каушенском сражении 6 (19) августа, когда спешенные по приказу Нахичеванского кавалеристы шли в лобовые атаки на германские батареи. Кроме того, весь корпус Хана находился на левом фланге 1-й армии, и быстро перебросить его на правый фланг, чтобы направить вдогонку за отступающими германскими дивизиями, было невозможно… Конечно, Ренненкампф мог приказать идти вслед за отходящим неприятелем и тем войскам, которые находились в непосредственном соприкосновении с ним. Но, во-первых, из-за отсутствия каких бы то ни было средств разведки произведенный врагом отход был обнаружен с опозданием фактически на сутки, а во-вторых, физические силы и нервы выдержавших тяжелейшее сражение воинов оказались сильно истощены и командующий счел необходимым позволить им столь желанный отдых (продлившийся, по одним данным, около полутора, по другим – около двух суток).
Кенигсберг же виделся руководившему всей Восточно-Прусской операцией главкому Северо-Западного фронта Жилинскому и поддерживавшей его тогда Ставке как главная, стратегическая цель наступления Ренненкампфа, и вариант поворота войск 1-й армии на соединение со 2-й армией тогда даже не рассматривался. Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич и сотрудники его штаба были настолько уверены, что за Гумбинненом почему-то должен последовать полный уход германской 8-й армии из Восточной Пруссии за Вислу, что было даже начато спешное формирование в районе Гродно и Августова новой, 10-й армии, предназначавшейся непосредственно для взятия Берлина…
Таким образом, высшее командование само неверно оценивало обстановку, и упрямо заставляло Ренненкампфа следовать ранее намеченным маршрутом, повторяя типичную ошибку не нюхавших пороха, но привыкших рисовать на картах впечатляющие стрелы штабистов.
Кстати, подмеченную еще Львом Толстым в первом томе «Войны и мира», в описании подготовки несчастного для нас Аустерлицкого сражения 1805 года. Помните, как иноземный генерал – автор далекого от реалий плана битвы – на совещании накануне монотонно твердит его пункты: «первая колонна выступает, вторая колонна выступает…»
Ренненкампф, вопреки посыпавшимся вскоре (после разгрома 2-й армии) упрекам, отнюдь не проявлял злостного равнодушия к судьбе Самсонова и его войск. 12 (25) августа он предписывает телеграммой генералу Гурко: «Войдите в связь со 2-й армией, правый фланг которой 12-го ожидается в Зенсебурге». Это было единственное упоминание о попытке своевременной организации связи с Самсоновым, и исходило оно от Ренненкампфа.
От командующего же фронтом Жилинского, как установила Особая правительственная комиссия, образованная государем для выяснения причин катастрофы у Мазурских озер, Павел Карлович вплоть до окружения корпусов 2-й армии вообще не получил ни одного известия о том, где находятся войска Самсонова, в каком они состоянии и не следует ли им придти на помощь. И не случайно та же комиссия, самым придирчивым образом исследовавшая всю деятельность Ренненкампфа в этой операции, имея в виду возможное возложение на него ответственности за обрушившиеся на Северо-Западный фронт беды, не нашла за ним абсолютно никакой вины, и генерал был оставлен на своем посту. Между тем как злосчастный Яков Жилинский (кстати, в свою бытность начальником Генерального штаба и заключивший с французами кабальное соглашение о сроках начала наступления русских войск на Германию), оказался, наконец, смещен…
После того, как разгромленная 2-я армия Самсонова покатилась назад в российские пределы, Гинденбург с Людендорфом вновь обрушили всю мощь своей 8-й армии, усиленной подкреплениями с Западного фронта и опять сильно превосходившей войска Ренненкампфа, на его 1-ю армию. К чести русского генерала, он не позволил этим видным представителям прусской школы «рассчитаться» с ним, как это получилось у них с Самсоновым, и в полном порядке, нанося врагу чувствительные ответные удары (хотя и понеся тоже большие потери), отвел свои полки на исходные рубежи.
Тем не менее, бесчисленные недоброжелатели генерала сделали все, чтобы наперебой его очернить. Тогда и родилась легенда о «бездействии» Ренненкампфа, якобы сводившего счеты с Самсоновым за происшествие на мукденском вокзале в 1905 году, и еще более позорные объяснения.
«Общественное мнение», формировавшееся в стране под дудку вынашивавшего далеко идущие планы антинационального либерального сообщества, рьяно искало «изменника». «Немецкая» фамилия Ренненкампф показалась самой подходящей…
Обретавшийся в Ставке контр-адмирал А.Д. Бубнов, уже тогда вовлеченный в заговор либеральной оппозиции против государя, писал в мемуарах: «Бездействие генерала Ренненкампфа общественное мнение назвало преступным и усмотрело в нем даже признаки измены, ибо, главным образом, благодаря этому бездействию, немцам удалось нанести столь тяжелое поражение армии Самсонова. Доля вины, падавшая на генерала Жилинского, не освобождала, однако, генерала Ренненкампфа от ответственности за непроявление инициативы, пассивность, неумение оценить обстановку и недостаточное стремление к установлению оперативной связи с Самсоновым».
Возможно, личной инициативы в Восточно-Прусской операции Ренненкампф, действительно, проявил недостаточно, не усмотрев в прекращении германских атак признак ослабления и отхода врага и не организовав, хотя бы и любой ценой, преследование отступающих. Об этом, кстати, говорится и в статье о Гумбинненском сражении в изданном уже в 1994 году во 2-м томе авторитетной в Вооруженных силах Военной энциклопедии. Однако давайте не забывать, что как в последующие, уже советские годы, так и в закатный период Российской империи инициатива военачальников не очень-то и приветствовалась, главной доблестью воина считалось безусловное и точное выполнение приказа старшего начальника…
Как бы то ни было, но государь ни наградил, ни пожурил своего генерал-адъютанта. Но его величайшая оплошность заключалась в том, что он все же сместил Ренненкампфа с поста командарма и 6 октября 1915 г. уволил его из армии (правда, с правом ношения мундира и заслуженным пенсионом) после закончившейся по сути с ничейным исходом Лодзинской операции 1914 года. Император поверил на слово своему дяде, Верховному главнокомандующему Николаю Николаевичу в том, что отряд немецкого генерала Шеффера прорвался из подготовленного Ставкой и командованием фронта «мешка» исключительно по вине командующего 1-й армией Ренненкампфа. На самом деле Павел Карлович не располагал достаточными силами и не имел, увы, опять-таки необходимой информации, чтобы предотвратить этот прорыв. Подлинным виновником того, что разработанный Ставкой план окружения и уничтожения в Лодзинской операции нескольких германских корпусов не удался, даже советский историк Корольков называет не Ренненкампфа, а его прямого начальника – командующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии Н.В. Рузского. Да и число вырвавшихся из окружения немцев было сравнительно мало: если к началу активных боевых действий ударная группа Шеффера (3 пехотных и 2 кавалерийских дивизии) насчитывала 40 тыс. бойцов, то к своим вышло лишь около 6 тыс…
История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Но если бы Ренненкампф занял пост командующего фронтом или хотя бы остался командармом, можно с большой долей уверенности утверждать, что у государя нашелся хотя бы один видный военачальник, который оказал бы ему поддержку в роковую для него минуту.
Он точно не пошел бы на поводу у кругов либеральной оппозиции в феврале – марте 1917 года...
Павел Карлович после увольнения из армии, несмотря на уже преклонные годы, очень тяготился вынужденным бездействием, на которое его обрекли по злой воле недоброжелателей. А были его враги весьма могущественны. Из изданной в СССР в 20-е годы историческим журналом «Красный Архив» переписки военного министра В. А. Сухомлинова с начальником штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевичем следует, что министр всё время убеждал Янушкевича в необходимости отстранить Ренненкампфа. В конце концов, Янушкевич и Сухомлинов, договорившись между собой и опираясь на мнение комфронта Рузского, и сочинили разгромный доклад, представленный Главковерхом великим князем императору: «Определенно выяснившееся отсутствие управления 1-й армией, тяжело отразившееся на общем течении Лодзинской операции, вынуждает заменить ген. Ренненкампфа генералом Литвиновым, избранным генералом Рузским».
Тщетно просил Павел Карлович указать ему хотя бы причины его увольнения, столь же безрезультатно просился на фронт, хотя бы даже командиром эскадрона. Все его обращения остались без ответа…
После Февральской революции 1917 г. Ренненкампф был арестован и помещен в Петропавловскую крепость. Дело его вела учрежденная Временным правительством Чрезвычайная следственная комиссия. Однако грянула вскоре и Октябрьская революция, после которой Павла Карловича вместе с несколькими другими генералами освободили и позволили покинуть Петроград.
Ренненкампф, не мешкая, уехал в Таганрог.
О последних месяцах жизни и обстоятельствах трагической гибели Павла Карловича мы с большой степенью достоверности знаем из «Акта расследования об убийстве большевиками генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа».
Он составлен 11 мая 1919 г. в Екатеринодаре и подписан председателем Особой комиссии Вооруженных сил Юга России мировым судьей Г. Мейнгардом. Как говорится в этом документе, П.К. Ренненкампф проживал в начале 1918 г. в Таганроге «на покое вдали от военной и политической деятельности». 20 января того же года после вступления в город красногвардейских войск он счел необходимым перейти на нелегальное положение. Скрываясь под фамилией греческого подданного Мансудаки и с паспортом на его имя, генерал поселился в доме другого грека, рабочего Лангусена, по адресу Коммерческий пер.,1. Однако чекисты выследили Ренненкампфа. З марта он был арестован и заключен при штабе таганрогского комиссара Родионова, как подтверждал сам ВРК, «по предписанию из Петрограда».
«Во время содержания генерала Ренненкампфа под стражей большевики три раза предлагали ему принять командование их армией, -- говорится в акте, -- однако он всегда категорически отказывался от этого предложения…»
В конце марта 1918 г. в Таганрог прибыл главнокомандующий советскими войсками Юга России В.А. Антонов-Овсеенко. В беседе с ним комиссар Родионов спросил, что же ему делать с заключенным Ренненкампфом. Прославленный советскими «историками» главком выразил удивление, почему царский генерал еще жив, и приказал немедленно расстрелять его, что и было исполнено уже 1 апреля. Комендант станции Таганрог Евдокимов (бывший рабочий судостроительного завода, затем матрос) с двумя подручными отвез Павла Карловича на автомобиле за город и там тот принял мученическую смерть…
Большевистские власти, как могли, скрывали это злодейское убийство. Вдове Вере Николаевне 1 апреля, в день убийства мужа, даже выдали удостоверение за подписью комиссара Родионова и с печатью ВРК, что муж ее «по распоряжению главковерха Антонова отправлен в Москву в ведение Совета народных комиссаров»…
18 мая 1918 г., после того, как в Таганрог вступили белогвардейские войска, союз офицеров при посредстве чинов полиции, в присутствии лиц прокурорского надзора, произвели разрытие могил мученически погибших жертв революционного террора. В яме на месте убийства генерала «были обнаружены и вырыты два трупа в одном только нижнем белье, с огнестрельными ранами в голову. В одном из этих трупов В.Н. Ренненкампф безошибочно опознала труп покойного своего мужа, генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа…»
Прах его был перезахоронен на старом кладбище Таганрога.
А в краеведческом музее этого южного города и поныне хранится коллекция раритетов китайского искусства, собранная Ренненкампфом в период пребывания на Дальнем Востоке.
«Для одних он самый способный из русских генералов 1914 г., победитель германцев и спаситель Парижа, для других он бездарен, чуть-чуть не предатель…- пишет Андуленко. - Хотя генерал Головин в свое время и разобрал подробно все обвинения, которые были брошены Ренненкампфу и в существенном, казалось бы, окончательно его обелил, но надо думать, что труды его остались неизвестными. Травля генерала Ренненкампфа продолжается...»
Хочется верить, что в ближайшем будущем, в частности, с выходом в свет шеститомного фундаментального труда о Великой войне 1914–1918 гг., работа над которым уже начата коллективом авторов, место и роль П.К. Ренненкампфа будут окончательно прояснены, истина восторжествует. И, возможно, гумбинненский победитель займет подобающее место в пантеоне русских полководцев, пусть не без огрехов и просчетов, но все-таки ведших свои войска дорогами чести и славы.
Вероятно, ничто так сильно не впечатляет, как встречи, которым предшествует долгое время ожидания. Имя Ренненкампфа интересовало меня еще в университетские годы. Однако образ его продолжал оставаться загадкой в силу ряда существующих идеологических причин. ...Генерал русской армии, известный по китайским, русско-японской, первой мировой войнам, расстрелянный в Таганроге в 1918 году, и оставшееся домовое строение с тремя окнами, вросшими в землю, в котором он скрывался и был арестован, - великое трагическое и стихийное объединялись, упираясь в неразрешенность. А в краеведческом музее сохранилось издание дореволюционных лет, где публиковалась этикетка оберточной бумаги с надписью: «Кто лучше: казак Крючков или Ренненкампф? - Шоколад». Огромна была популярность генерала, если имя перешло даже на шоколадные обертки. Потом обнаружились его семейные, а, может быть, и родовые, - корни в г. Новочеркасске. Странное бывает сплетение человеческих судеб. Еще в молодости Ренненкампф похоронил в казачьей столице Дона 28- летнюю жену, которая оставила ему двух малолетних девочек, последняя жена - Вера Николаевна Леонутова, таганроженка, похоронила его в своем городе после того, как обезображенный труп генерала был опознан в одном из рвов Еврейского кладбища. Спустя 80 лет состоялось мое знакомство с одним из родственников генерала - Кириллом Иоанновичем. Вначале разговор шел по телефону, и в ответ на французскую речь на парижском проводе густой баритон ответил: «Можете говорить по-русски». Общность языка всегда сближает, сокращает пространство и время. Особенно, если это касается истории России или судеб отдельных ее личностей. В результате еще до встречи с Кириллом Иоанновичем из его писем мне хорошо было известно о нем многое. Его дед (по ренненкампфовской родовой ветви) еще в 1916 году был откомандирован в английское консульство представителем торгпредства по военному снабжению. Там, в Англии, он и встретил известие о революции в России. Позже представитель дипломатического корпуса Литвинов уговаривал его вернуться на родину; тот не только отказался, но и сделал решительный «жест» в сторону новоявленного дипломата. Каким-то чудом его жена с двумя дочерьми, одна из них - будущая мать Кирилла Иоанновича, прорвется через границу, обосновавшись в итоге в Париже. Утверждать себя в жизни, лишившись национальной почвы, им придется с невероятным трудом. В детстве он помнил свою мать более всего по воскресным дням за обеденным столом. Возвращаясь поздно, она еще брала с собой какую-то работу на дом. ...И вот мы на званом обеде в Париже у Ренненкампфов. Внутри двухэтажного коттеджа все говорит об исконно национальном: в углу уютной гостиной несколько икон, есть старинные, светится лампада, на столе куличи, творожная пасха, «Смирновская» водка... По стенам - картины русских художников. Как напоминание о вечной России, Алексей дарит свою картину с зимним пейзажем южного края, отсылающим капризным непостоянством к изящным строкам поэта И. Анненского: «Эта резанность линий. Этот грузный полет. Этот нищенский, синий и заплаканный лед». У гостеприимных хозяев - чистейший русский язык. Завязывается тот непринужденный разговор, когда можно касаться всего и обо всем. Кирилл Иоаннович -инженер, читающий и, несомненно, глубоко мыслящий. У него на все своя позиция: с уважением относится к А. Солженицыну и весьма негативно к писателюэкзистенциалисту П. Сартру, с почтением к русской классике и критически к современному модернизму. До недавнего времени он следил за российскими событиями по НТВ, теперь отказался: неинтересно и необъективно - больше можно узнать по Интернету. Особенно он не приемлет бесконечные разговоры народных избранников, неподтверждаемые делом. У него даже на этот счет есть любимая притча о растерявшейся старушке, у которой после долгого прослушивания всех выступающих спросили: «Так за кого же ты, бабушка?» На что та чистосердечно ответила: «Уж и не знаю, родимые, больно хорошо все говорят». Нельзя не заметить, что принципиальность оценок Кирилла Иоанновича не мешает какой-то особой, чуткой расположенности к людям. Это ощущение тотчас уже в самой манере вести разговор не торопясь, избегая категоричности, что нередко настораживает, невольно сковывает собеседника. Глубоко верующий, он и сам порою ведет службу в близком ему приходе «Воскресение Христово», что возвышается горящим куполом в парижском предместье - Медоне. В прекрасно изданном буклете, запечатлевшем один из моментов богослужения, среди служителей храма видны фигуры, облаченные в ризы, Кирилла Иоанновича и его сына Александра. Он много и многих знает из мира первой русской эмиграции. До сих пор с чувством внутренней гордости вспоминает, как чинил в юности радиоприемник сестре великого Шаляпина, как состоялось его знакомство с поэтом Николаем Туроверовым и его дочерью Наташей - «человеком необыкновенной души». Память живо сохранила и бесконечную траурную процессию, идущую за шаляпинским гробом... Едва ли мне приходилось встречать личность, которая бы так основательно изучала и чтила генеалогическое древо своего разветвленного рода, как К.И. Ренненкампф. Его семейный архив постоянно пополняется новыми материалами, к тому же он один из активных членов созданного в последние годы на территории Германии ренненкампфовского общества, которое собирается каждые два года. Одним словом, данный портрет можно запечатлеть такими неординарными штрихами: русский дворянин, но и европейский аристократ. Александра Павловна как бы дополняет образ своего супруга. В ней есть нечто от тургеневских женщин, идущих среди липовых аллей в лучах лунного света. Она изящна и по-русски поэтична. Какое-то время работала в ЮНЕСКО. «Но нет, - предупреждает она мой полузаданный вопрос, - мы не общались с русскими. Ведь у них брали подписку о строжайшем неконтакте с нами: слову «эмигрант» был предписан беспощадный аналог -«враг народа и России». Вот уже четыре часа длите: наша беседа, но многое еще остается «за кадром». Кирилл Иоаннович рассказывает о посещении России, о встречах и о том, что более всего его волнует. Из числа интересующих меня вопросов «под занавес» задаю два. Один из них скорее гипотеза, но - ножевая: «Вы хотели бы жить в России?» Лицо Кирилла Иоанновича мгновенно напрягается, как будто затронуто что-то сокровенное, личное. «Теперь - нет», - отвечает он, и в этом «теперь» ощущается слишком долго затянувшееся ожидание. Я делаю попытку уточнить: «А вообще?» «Вообще - да», - оживляется собеседник, и тут же дополняет: «Только в России - той». «А верите ли вы в ее возрождение?» — спрашиваю, не выдержав. И неожиданно, как внезапное озарение, слышу: «Верю. Но только этого я уже не увижу». Эта вера у наших соотечественников, живущих за рубежом, удивительно стойка. Недавно я перечитывала беседу с Верой Константиновной Романовой, одной из представительниц императорской фамилии, живущей в Нью-Йорке («Родина», 1990, № 1). Ей задали аналогичный вопрос о возрождении России, на который она ответила: «Верю, что Россия сама себя спасет. Очень все сложно и трудно. Но все равно спасет, такова наша история». А присутствующий тут же Олег Родзянко, потомок того самого Родзянко, который свидетельствовал отречение государя, заметил: «Все только и мечтают, чтобы Россия распалась, и все от нее отошли. Никто не хочет сильной могучей страны, потому что это конкуренция...». И я подумала: но кто же и что спасет ее в этом мире распадающихся истинных ценностей? На этот вопрос ответил еще в 20-е годы весьма любопытно талантливый философ И. Ильин: «Россия может быть сильна и свободна только тогда, когда духовно и государственно на высоте ее ведущий слой (духовенство, офицерство, чиновничество, интеллигенция). Крушение ведущего слоя означает всегда крушение здоровой государственности и распад страны». И далее не могу не процитировать: «Россия будет творить свою культуру и цвести только тогда, если в русских людях сложится сильный, духовный и дисциплинированный характер. Бесхарактерная Россия будет подкуплена, обманута, разложена и завоевана другими народами. Русскому человеку необходимы - закон, мера и форма». Подобные утверждения воспринимаются как аксиома. А пока и нация, и культура пребывают в глубоком обмороке. И сколь долго будет длиться это состояние, пожалуй, никто со всей ответственностью предсказать не может. Но то, что верой возрождения заражены наши соотечественники, люди, не утратившие связи со страной своих предков, весьма характерно. Ведь не случайно вот эти поэтические строки стали афоризмом: «Большое видится на расстояньи». На прощание мы снимаемся на память. Высокая, все еще стройная фигура Кирилла Иоанновича особенно выделяется среди нас. Было уже поздно, и вокруг особняка на роскошных елках и березах разливались десятками голосов неумолкаемые птичьи трели. «Вы слышите, как у нас поют птицы?» - говорит как-то по-особому задушевно Александра Павловна, и в ее голосе чувствуется исконное вслушивание в природный мир русского человека. По ночным улицам Парижа, залитым неоновыми лучами, Кирилл Иоаннович уверенно ведет автомобиль. Город он знает великолепно: в нем вырос и в нем прошла вся его жизнь. «Вот здесь, - прерывает он по ходу наш разговор и показывает куда-то в сторону, - я проходил военную подготовку. А вот здесь живет мой старинный товарищ. Скоро пятьдесят лет как мы неразлучны». Внезапно дорогу нам перерезает черный лоснящийся джип. Наш «Рено», взвизгнув на тормозах, резко останавливается. За рулем молодая женщина. Кирилл Иоаннович делает решительный жест в ее сторону: «Вот дуреха! Ну куда же ты?!» - возмущается по-русски, точно забыв, что виновница едва ли знакома с нашим богатейшим на острые выражения языком. И в этой внезапно прорвавшейся сдержанности, в легкой, почти бытовой просторечности вдруг начинает проступать потаенное, исконно национальное. Впрочем, о нем он никогда не забывает, подчеркивая с какой-то особой пристрастностью: «Мы - русские»... (Фрагмент очерка «Донская эмиграция. По следам парижских встреч», опубликованного в журнале «Дон», 2003. №11-12)
С глубокой думой и смятением возвращался Павел Карлович к себе домой. По дороге ему встретился тот же мальчишка - «газетчик», мелькали те же притихшие особняки владельцев. Дойдя до дома Аракиных, он бросил мимолетный печальный взгляд, преодолевая соблазн войти под его крышу. Но прошел, не остановившись, чтобы не дать ни единого козыря тем, кто мог бы за ним идти по следу. У дома все было спокойно, он закрыл калитку и, пройдя по двору, подошел к обрыву. круто спускавшемуся к морю. Ничто не вызывало беспокойства. Снег лежал нетронутой осевшей целиной. Обнаженные кустарники, низкие деревья, прошлогодний сухой бурьян - все просвечивалось как на ладони. Кругом ни звука, ни движенья, как будто жизнь вымерла. Павел Карлович вздохнул, еще раз оглядел пространство, перемежающееся с соседним двором, и повернул ко входу. Хозяин дома встретил его радостно-озабоченно. - Куда же вы делись! Я уж начал беспокоиться; хозяйка жалуется, что обед уж давно остыл, а его все нет. Ну да слава богу... Сейчас все будет готово, - он беспорядочно суетился и странно было видеть его маленькую тучную фигуру в таком ускоренном и резком движении. Павел Карлович от обеда отказался; попросил чашечку черного кофе и удалился к себе. Не заставляя ждать, хозяин принес кофе, и Павел Карлович, добавив в него немного черного измельченного перца, - привычка, вынесенная еще из юнкерского училища, - поспешно выпил. Потом положил перед собой чистый лист бумаги, достал из бокового кармана самопишущий карандаш и стал, не прерываясь, писать. Закончив, он вложил написанное в маленький изящный конверт и, тщательно заклеив, сделал надпись: «Леонутовой-Ренненкампф Вере Николаевне». Несколько мгновений Павел Карлович сидел безучастно, но, придя в себя, позвал хозяина и убедительно попросил передать этот конверт Вере Николаевне в случае его гибели. Растерявшийся, тот взял конверт и положил его за божницу, сказав при этом: «Так надежней. Он все видит. Все знает и не даст в обиду». Выполнив последний долг, Павел Карлович как будто почувствовал некоторое облегчение. Он прилег на низкую деревянную кровать и неожиданно для себя задремал. Когда открыл глаза, ему показалось, что прошла вечность, но стрелки часов показывали 7 часов вечера, - время едва ли благоприятное для тайного визита офицера. «Офицер... Офицер», - поймал себя на слове Павел Карлович. Он почти ничего о нем не знал: ротмистр из киевского военного гарнизона Павловский, волею случая оставшийся в красном Таганроге. Остальные и вовсе ему были незнакомы, - остатки рассеянного юнкерского училища. Им овладело вдруг страстное желание бросить все и бежать, бежать, куда угодно, только бы не сидеть в томительном ожидании неизвестно каких еще «щедрот» от жизни. Но он был солдат и всегда умел волею разума подавить в себе нахлынувшие чувства. Резко поднялся, сделал несколько шагов по комнате, -их оказалось всего четыре. «Не разгонишься, настоящая клетка», - подумал, иронически усмехаясь, про себя. На память пришли звуки далекого вальса: «...На сопках Манчжурии воины спят, и русских не слышно слез... Тихо вокруг...». - Так тихо, что даже жутко, - проговорил он уже вслух. И как будто бы в ответ на состояние Павла Карловича в дверь раздался легкий осторожный стук. И сейчас же в комнату почти вбежал Павловский. - Беда! - взволнованно проговорил он. - Штабс-капитан арестован. - Я знаю, - спокойно сказал Павел Карлович. – Но как это могло случиться? - Похоже, что случайно. Недалеко от вашего дома. Ночью, второго дня, задержан патрулем по подозрению. - Но видно что-то «совдеповцев» в нем заинтересовало. - И помолчав, произнес: «Немедленно нужно уходить, пока нас не перестреляли как куропаток». - Со двора дома донесся какой-то едва ощутимый шум. Павел Карлович вопросительно посмотрел на Павловского. - Не беспокойтесь, - ответил он ему. - Это двое наших людей. Они пойдут с нами. Медлить опасно. Пора. Павел Карлович оделся и стал прощаться с хозяевами, напомнив еще раз о переданном письме. Он взял небольшой дорожный саквояж и, достав из кармана перчатки, спешно натянул их. От входной двери их разделяли два небольших шага. Павловский повернулся и протянул руку к двери. В зтот момент она с треском распахнулась и несколько вооруженных людей в бушлатах и серых шинелях ворвались шумно и неистово. -Предъявите документы! - держа наготове пистолет, скомандовал резким фальцетом один из них, высокий, с глубоким шрамом на лице. Павел Карлович, глядя в водянистые глаза неизвестного ему человека, протянул паспорт. -Мансудаки... - прочитал по слогам «высокий со шрамом». — Греческий подданный. Разберемся, что за подданные. Документы Павловского, вероятно, менее понравились проверяющим. -Мещанин третьей гильдии... Да от тебя офицерской рожей так и прет! - пришел в негодование маленький человек, увешенный оружием. Он полоснул режущим взглядом по арестованным и холодно приказал: «А ну пошли!» Под покровом ночи их повели вверх по Коммерческому переулку, мимо роскошных особняков, которые еще несколько часов назад миновал Павел Карлович. Встречались редкие прохожие и провожали их любопытными взглядами, кто-то бросил вслед им ненавидяще и злобно: «Допрыгались, голубчики. ЧК шутить не любит!» Их привели на Николаевскую улицу в особняк купца Адбашева, где теперь расположился один из штабов новой власти. Проходя по длинному переходу, Павел Карлович заметил идущего рядом с ним красноармейца, как-то странно заглядывающего в его лицо. Когда подошли к двери кабинета и навстречу вышел человек в кожаной куртке, красноармеец забежал вперед и, самодовольно улыбаясь, выпалил: «Вот и встретились, ваше высокоблагородие!» ...Начались допросы. Нет, они не походили на обычное традиционное расследование. Расследовать было нечего. Скрывать свое имя и упираться не имело смысла: Павла Карловича опознали, - слишком заметной он был фигурой в солдатской и офицерской среде. Разговор шел «на равных»: где один слыл бесправным, на стороне другого - ничем не ограниченная слепая сила, но «один» был весьма нужен «другому»; тот, «один», обладал глубокими знаниями, тактикой и стратегией, искусством вести бой и выигрывать сражения, у другого ничего этого не было, а только апломб победителя, в цепких руках которого сдавлена жизнь «одного». Павел Карлович сразу узнал в человеке в кожаной куртке того, кто сидел в черном автомобиле и кого так беспощадно заклеймил прохожий: «Шпана... Сукин сын». С минуту они молчали, и Павел Карлович успел рассмотреть своего обвинителя: коренастый, с широкими плечами, светлые глаза с красноватыми прожилками, тонкие растрепанные губы... Чем-то этот портрет напомнил ему из далекого детства сапожникабуяна в родительском имении. -Ну, так зачем пожаловал в наш город, ваше благородие? - спросил из-под низкого лба Радионов. - Не имел честь находиться с вами в родстве! Поэтому прошу обращаться ко мне на «вы», - отпарировал Павел Карлович. - Ох какие мы гордые! Ну что ж, если вам угодно...- Радионов скривил губы то ли в усмешке, то ли от зубной боли, которая вдруг дала о себе знать. - Так что же за цель вашего приезда? - Цели - никакой. Быть в стороне от всех сражений, поражений и вообще от войны. Я в отставке с 15-го года. - А офицеры в вашем доме, они для чего? Для разговоров? И с саквояжиком собрались, - это куда же? К Корнилову под знамена? - К Корнилову - далеко. Если бы в этом у меня была необходимость, я бы пробился гораздо раньше, когда Корнилов еще был в Ростове. - Тогда куда же? - Радионов сузил в усмешке глаза, и в этот мо мент он был похож на степного волка, загнавшего в угол свою добычу. - Хотел уйти из города в какое-нибудь тихое место. - Шли бы в тихое место, а попали бы в буйное: к Корнилову или еще кому-нибудь из своих. - У меня «своих» нет. - Ах да! - с издевкой произнес Радионов, - вы же со своими в крупной ссоре, отставили вас за измену. - Да как вы смеете! - голос Павла Карловича прозвучал жестко и холодно, подобно металлу. - Я – боевой генерал с 90-х годов прошлого века. Прошел китайскую, японскую войну! Одержал победу под Гумбенненом... - А в разгроме 2-й армии кто виноват? - Ну знаете! Это недомыслие обвинять меня в поражении самсоновской армии. Не я был Главнокомандующим Юго-Западного фронта и не я давал распоряжения, моя 1-я армия вышла из окружения. Не у нас было убито 10 генералов и 70 000 человек взято в плен. Мы спасли все наши знамена: Гергиевские, 110-го Камского полка, 119-го Коломенского полка, 233-го Одоевского полка! Что вы можете знать?! Это вопрос расследования. И не вам говорить о нем! - Павел Карлович чувствовал, как с каждым словом негодование растет в нем с удвоенной силой, еще одно мгновение и оно обрушится страшно и беспощадно на ненавистного ему человека. Но он сделал невероятное усилие над собой и остановился, завершив: «А за измену в отставку не посылают, а стреляют». - Так-то оно так, - пробарабанил Радионов двумя пальцами по столу. Да ведь вашу армию потрепал Гинденбург. - А разве ее не трепали у генерала Литвинова, которому передали мою армию? Это война. В ней всегда есть поражения и победы. И побеждает тот, кто лучше подготовлен и оснащен. И кому, конечно, везет больше. - Вот мы и победили вас. - Победили? Нас? Россию? - Вы это бросьте! Россия - это мы! А вы - господа! Буржуи... - Это почему же я «буржуй»? Что у меня - заводы, фабрики? Да и «буржуи» что, сидят на печи и плюют в потолок, и Россия для них пустой звук? А как же вы собираетесь строить новое общество без генералов - «буржуев»? Кто же у вас будет армией командовать? Ефрейторы? - Вот вы нам и поможете. За преступления против народа нужно платить сполна. - Это какие же «преступления», извольте уточнить? И в чем вы представляете мою помощь вам? - А кто подавлял восстание в Забайкалье? Кто усмирял справедливый гнев «боксеров» в Китае? Вы, господин Ренненкампф! Вот теперь, если хотите сохранить свою жизнь, должны искупить свою вину против трудового народа честным и добросовестным служением ему. - Во-первых, вам я ничего не должен! Во-вторых, вы что -- призываете меня идти против своих же? - Вот вы и попались, господин генерал, на «своих». Все-таки «свои» у вас есть. - Вы меня не ловите на слове! - возмутился Павел Карлович. - Речь идет о долге, чести, совести, которым присягает каждый воин. И присягает он государству, которому и служит. Не усмирил бы я, усмирил кто-нибудь другой. Не нашлось бы других, вы бы разгулялись еще тогда же, в 1905 году... - Но это же народ! И идти против него - преступление! - стукнув кулаком по столу так, что зазвенели стаканы, Родионов повысил голос почти до крика. - А вы на меня не кричите! Я не из пугливых, - спокойно резонировал Павел Карлович - и, сделав значительную паузу, спросил: «Вот вы говорите «народ». А что такое «народ»? Тот, кто беден или стоит у станка и работает на полях? Да знаете ли вы кто такие Меньшиковы, Демидовы и им подобные? Откуда они пришли? Крестьяне да голь перекатная! И значит, если он достиг своим трудом да умом «степеней известных», уже и не народ, а некое подобие душегуба-буржуя? Хорошо действует у вас принцип «не высовывайся». Между прочим, третья часть генералитета нынешнего - выходцы из низов. Вероятно, небезызвестный вам генерал Деникин - сын крепостного. А Рябушинские, Третьяковы, Морозовы, Мамонтовы, эти меценаты российской истории? Знайте ли вы, какие великие дела они творят, оставляя безвозмездно потомкам свои сокровища? Двери к ним открыты для всех - и для народа, о котором так щедро вы заботитесь. Что же касается обвинения в мой адрес, то государство всегда держалось на принятых законах, и преступивший этот закон карается этим самым законом. Разве Суворов не усмирял Пугачева, или Скобелев восстание в Туркестане? Или они у вас зачислены в ранг кумиров нации?.. - Вот что, - перебил Павла Карловича молчавший и едва ли понимавший до конца услышанное Родионов, - до сих пор вы все делали для себя: и государство, и сокровища, и долг, и честь, а теперь все для себя создавать будем мы: и свое государство, и культуру, и законы... Впрочем, само государство, может быть, скоро нам и не понадобится. Мы создадим единое всемирное пространство рабочих и крестьян. Мировая революция сметет всех, кто поднимет меч на ее самые справедливые идеи! - Революции уже были во Франции. И чем они кончились - известно хорошо. Отсечением голов ее свершивших. И выходит, что свершили они ее себе на погибель. - Ваши речи контрреволюционные! – вознегодовал Радионов. - И слушать мне их, красному командиру, не гоже. Выход у вас только один: идти к нам на службу! - Против своих я не пойду! Против немцев, - дайте мне армию и я поведу ее. Но армии у вас нет. Есть только толпа, жарко раскаленная анархией. И вести ее против регулярный войск - это безумие. Такой ответственности я на себя не возьму. - Не горячитесь! Подумайте хорошенько и еще раз взвесьте. Мы вам даем право на жизнь. - Вы - мне? Так щедро даруете право на жизнь? - кустистые брови Павла Карловича удивленно поползли вверх, он отрешенно улыбнулся. - Я никогда не цеплялся за жизнь, а тем более ценой чести и совести. Вы обращаетесь не по адресу. Я - адресат иных категорий. Не ваших. - Ну о совести - вы это бросьте. Ваша «совесть» вывезла немало из Восточной Пруссии награбленных ценностей. В особых составах, в ущерб военным перевозкам. Что, не так? - Что вы знаете о войне? Ровно ничего? только, пожалуй, то, что война это гибель, смерть, нечеловеческая усталость! Но этим она не исчерпывается. Испокон веков, когда победители врывались на территорию побежденных, начиналось присвоение и вывоз ценностей. То, что попало ко мне, - это ничтожная малость, не подлежащая резкому осуждению. Если бы вы читали протоколы следственной комиссии, которая этим занималась, начиная с марта 17-го года, то и там такого резкого обвинения по этому вопросу не было. А там указано: из вывезенных ценностей - «часть присвоена себе». Куда девалась основная часть - это пусть выясняет комиссия, если угодно. Что же касается моей вины с точки зрения новой власти... - Да! Вина, - не удержался и перебил Павла Карловича Радионов, - вина против мирового пролетариата! Что? Не так! - Вероятно, не так. Вот вы говорите, что создадите свои законы, свою культуру, свое государство... А я вывозил культуру, как вы изволите называть, «буржуев». Вот и выходит, что я невольно еще и помогаю вам, поубавив в мировом масштабе количество «буржуазной культуры». - Павел Карлович многозначительно улыбнулся. - Да на хрена нам нужна эта культура, если она вывозилась в ущерб военным перевозкам! - закипел Радионов, и его взгляд полоснул по лицу Павла Карловича, подобно лезвию бритвы. - Неправда! Ни один раненый не остался на территории фронта, ни одно орудие, которое подлежало ремонту... Нагружались «культурой» только пустующие вагоны. А что же вы понимаете под «военными перевозками»? - Ну довольно! Наслушался я - во как! – Радионов нервно провел рукой по горлу. - Да только я чего-то не понимаю... Это как же, честь да совесть, а в Вильно, слыхал я, губернатор Ренненкампф подписал около 200 смертных приговоров. Это что же, все наших товарищей шлепали? - при последних словах Радионов почти лег на крышку стола, понизив голос до вкрадчивого шепота. - Ну не двести! Цифра, конечно, завышена. Я подписывал приговоры убийцам, отъявленным рецедивистам, для которых человеческая жизнь все равно, что жужжание назойливой мухи... Я был на страже закона государства, вверенного мне. И если бы потребовалось для создания нормальной жизни в губернии подписать больше этих приговоров, я бы это сделал. По каждому делу велось следствие, тяжкая вина каждого была доказана, - Павел Карлович вдруг остановился и после недолгого молчания вдруг неожиданно спросил: «Скажите, а как бы вы поступили, если бы кто-то убил близкого вам человека?» - Убил бы! - выпалил Радионов. - Вот видите, и я это делал. Только передо мной были не лично близкие мне люди, а люди вверенной мне губернии. К моменту моего прибытия в Вильно обстановка там господствовала криминальная. - Послушать вас, так прямо кру гом чистые. Да только почему-то вас звали в народе «палачом» и «вешателем». - Великого реформатора Столыпина в ваших кругах тоже звали «вешателем». И доживи он до наших дней, его-то вы не по щадили. .. в числе бы первых шлеп нули, как «вешателя» и «душителя». - У нас все во власти справедливого революционного суда... И никто нам не указ! Так-то, - процедил сквозь зубы Радионов. - Ваш суд известен уже широко: пуля да штык. За что вы растерзали в Петербурге Шингарева и Кокошкина, ночью в Мариинской больнице, - людей прико ванных к постели? За что?! - Я их не уничтожал! - почти закричал с ненавистью Радионов. - Конечно, не вы. Вас в Петербурге не было. Сделали это «краса и гордость русской революции» - русские матросы!.. - Молчать! - в бешенстве негодовал Радионов. Вы лучше подумайте над нашим предложением! Мы вам даем пока время. - Он окинул взглядом победителя высокую фигуру непокорного генерала и резко крикнул: «Часовой! Увести!» *** Прошло еще несколько дней. Судьба Павла Карловича оставалась без изменения: Вера Николаевна приходила к нему, Радионов изредка вызывал на допросы, вероятно, надеясь еще на что-то. Неожиданно приехал Главковерх Южного фронта Антонов-Овсеенко. После триумфальной встречи с революционно настроенной частью города он прибыл в штаб Радионова. Разговор шел о положении на фронте, о состоянии города, о расстрелах и анархических разгулах - и как внезапное известие, торжествующее и радостное, для верного ленинца, прозвучало сообщение военного комиссара. - Мы арестовали Ренненкампфа. Скрывался у нас в городе. Не знаю, что с ним делать. Несговорчивый оказался. Служить нам не хочет. - Не знаете что делать? Революция должна быть беспощадна к врагам. Удивляюсь, что он еще не расстрелян! - Антонов сделал резкую паузу, посмотрел прямо в глаза Радионову и завершил: «Расстрелять и немедленно!» ...Стояла глубокая ночь 31 марта. Весенний ветер гайдамачил над городом. Свирепея и безумствуя, он гнал от моря к востоку черно-бурые тучи, швырял по глянцево-блестящим мостовым ворохи прошлогодних сухих листьев. Старая колдунья луна таинственно скрывала свой нетускнеющий лик где-то за бегущими облаками, изредка освещая опустевшие улицы. Павлу Карловичу не спалось. Он встал и подошел к окну, и тотчас ему открылся непроницаемый мрак. Но через несколько мгновений лунный свет неожиданно пробился сквозь черную пелену пространства и обнажил справа - особняк Гордона, впереди -причудливый вид внутренней стороны дворца Алфераки. Однако не это привлекло Павла Карловича, а сверкнувшая вдруг из-за туч одинокая острая звезда. Возникшая рядом с луной, она соперничала с ней, то затмевая ее, а то и вовсе торжествуя единственной и неповторимой во всем огромном космическом мире. Зрелище было завораживающее. Еще одно мгновение - и звезда исчезла, и сколько ни вглядывался в пространство Павел Карлович, никак уже не мог увидеть свою одинокую спутницу. Он уже хотел лечь, как за дверью раздались частые шаги, и она резко распахнулась. - Одевайтесь! - скомандовал один из вошедших. - Вас затребовал Центр. Вещи оставьте. Их доставят без вас. Они вышли во двор, освещенный тусклым фонарем. У входа стоял черный автомобиль, в котором их ожидал комендант станции Евдокимов. Поехали по Николаевской улице, но, не доезжая до вокзала, неожиданно почему-то свернули влево. - Куда вы меня везете? - спросил Павел Карлович, подозревая неладное. Ему не ответили, и только автомобиль яростно рванул на глубокой ухабине. Через несколько минут остановились у пустынного заброшенного места. -Выходите! - приказал Евдокимов. Сквозь тьму Павел Карлович заметил несколько стоящих силуэтов; один из них выделялся белеющим пятном на фоне чернеющей ночи. Он присмотрелся и узнал в нем своего собрата по несчастью, которого уже успели раздеть. Сомнения не оставалось: его привезли к этой зловещей окраине на смерть. - Что это значит? - спросил Павел Карлович, стараясь не выдать своего волнения. - Это значит, что Центр отменяется. И по постановлению Таганрогского революционного трибунала кровавый генерал Ренненкампф подлежит ликвидации, как враг народа и революции! - ответил презрительно-жестко Евдокимов. Пьяно раскачиваясь, он подошел вплотную к Павлу Карловичу. - Ну что, царская падаль, не страшно? - спросил почти шепотом. - Должно быть страшно тебе, потому и нализался! Но смерть моя вам не поможет! - резко и спокойно ответил Ренненкампф. Ему приказали раздеться и рыть себе могилу. Он бросил к ногам «серых шинелей» верхнюю одежду, но от земляных работ наотрез отказался, сказав, что это «забота палачей», и он «сам себе не палач». Тогда его стали беспощадно избивать. И когда обессиленный он упал на землю, Евдокимов трижды выстрелил ему в затылок.
Page updated
Google Sites
Report abuse