Украинские археография и источниковедение

Украинские археография и источниковедение на подъеме

Луцька замкова книга 1560-1561 рр.

(Пiдгутовали до видання В.М. Мойсiэнко, В.В. Полiщук. Луцьк, 2013)

Для изучения земель Украины в особенности до 1569 г., когда Русь, Волынь, Подолье входили в состав Великого княжества Литовского (далее-ВкЛ), значение книг представителей великокняжеской администрации – маршалков, старост, воевод, наместников и державцев не уступает, по мнению одного из публикаторов луцкой замковой книги – В.В. Полищука [1], по значению материалам Литовской метрики. Издание же, осуществленное им вместе с лингвистом В.М. Моисеенко, знаменует новый более высокий этап развития украинской археографии, которая за последнюю четверть ХХ столетия и в первые годы нового века сделала огромные успехи и с точки зрения числа публикаций, и с точки зрения качества их научной подготовки. Особенно тщательно обработан материал первой сохранившейся луцкой замковой книги. Ее судьба в ХХ в. была так же трагична, как и судьба самого волынского города в этом столетии. Вывезенная в Германию в 1943 г., эта книга чудом избежала участи половины актовых книг, хранившихся в Киеве, то есть уничтожения. После окончания Второй мировой войны книга была возвращена на родину, но не в Волынь, а в Киев. Еще в 1843 г. по распоряжению киевского генерал-губернатора Д.Г. Бибикова ее переместили в Киевскую археографическую комиссию, созданную благодаря усилиям В.Ф. Домбровского. Это учреждение, в котором был сконцентрирован основной корпус актовых и делопроизводственных материалов по истории Украины [2], просуществовало до 1921 г., когда его материалы были переданы в Киевский центральный архив древних актов.

Однако введение в научный оборот материалов, касавшихся истории Украины, как в XIX, так и в ХХ в. происходило крайне медленно [3]. Отдельные тома многотомной серии «Архив Юго-Западной России, издаваемый временной комиссией для разбора древних актов, учрежденной при Киевском, Подольском и Волынском генерал -губернаторе», были посвящены темам, долженствовавшим доказать принадлежность Волыни не только к древнерусским землям, но - самое главное – к Российской империи, основывавшейся на идеологии православия. Поэтому неслучайно первый том серии, подготовленный Н.Д. Иванишевым и увидевший свет в 1859 г., включал «Акты, относящиеся к православной церкви Юго-Западной России» (1481-1596 гг.). С той же целью продолжалась публикация отдельных актов и позднее. Выдернутые из контекста времени и места эти разрозненные документы можно было собирать в виде пазла «Россия, империя, православие» [4]. Справедливости ради следует отметить, что часть подобных книг входила в состав Литовской метрики и их судьба оказалась тесно связанной с публикацией материалов метрики (см. подробнее: Полiщук В.В. С.13-14), в течение целого столетия остававшейся недоступной иссследователям.

Та же публикаторская тенденция в несколько модифицированном виде сохранялась и в СССР. Смена подхода к задаче археографии произошла, пожалуй, в конце 60-х годов ХХ в, как один из косвенных результатов кратковременной «хрущевской оттепели». «Актова книга Житомирського мiського уряду кiнця ст. (1582-1588)", изданная в 1970 г. в той же серии, что и рецензируемый луцкий том «(Пам'ятки укра iнсько мови. Серiя актових документiв i грамот»), может быть названа первой ласточкой несостоявшейся в украинском источниковедении советского времени весны. В 1972 г. в Украине была развернута компания против «национализма», сломавшая и прогрессивные тенденции в науке, и судьбы многих ученых. Только в 1991 г. в этой же серии появилась «Книга Киевского подкоморского суда (1584-1644 гг.)», подготовленная коллективом ученых, во главе которого стояли Г.В. Боряк,Т.Ю. Гирич, Л.З. Гисцова, В.В. Нимчук, Н.Н. Яковенко. Возобновилась и публикация житомирских книг XVI-XVII вв..

Однако рецензируемый том качественно отличается ото всех предшествующих. В.В. Полищук, давно и с разных точек зрения изучавший эту книгу [5], сформулировал широкие задачи анализа ее материалов - выявление смыслов, которые памятник содержит на разных уровнях передачи информации – институциональном, социальном, правовом, текстологическом, языковом, письменном и канцелярском [6]. Его предисловие к замковой книге и построено в соответствии с этой программой. В.В. Полищук точно определяет сферы земского (великокняжеского), патримониального (князей, панов, бояр-шляхты) и магдебургского (городского) права [7]. Замковую книгу он рассматривает как результат деятельности представителей великокняжеской власти в Луцке и его повете - не столько старосты, которым в то время был кн. Богуш Федорович Корецкий, практически не появлявшегося в Луцке, сколько подстаросты Бориса Ивановича Совы (282 документа) , которого в его отсутствие заменял писарь В.В. Дешковский (54, из них два совместно с подстаростой) и даже воротный Войтех Красовский (в апреле 1560 г. он представлял замковую власть 9 раз) [8]. Интенсивность их работ практически не зависела от времени года (месячное числа записей колебалось от 40 – в августе 1560 г. до 14 – в марте (С.54), в среднем составляя 25 – в месяц [9].Все они действовали согласно статуту 1529 г. [10], а также региональным великокняжеским привилеям (сохранились привилеи Александра 1501 г., Сигизмунда Старого 1506 г. и Сигизмунда Августа 1547 г.). Виленский вальный сейм 1551 г. обязал вносить в книги нотариальные акты и установил твердую таксу за запись в книгу жалоб, заявлений, требований вызова свидетелей грабежа, нарушения границ и прочих уголовных преступлений в размере 2 грошей, а за одновременные запись в книгу и выдачу копий этих документов, приобретавших значение оригинала, – 12 грошей. Название замковых книг [11] присвоено тем книгам, которые велись от 1529 до 1564 - 1566 г., когда из полномочий старост были исключены дела, подлежавшие отныне земским (шляхетским) судам, суд старост трансформировался в гродский суд, место «вижа»-свидетеля и «детского» занял соответствовавший современному XXI столетия следователю – официальный «возный».

Издатель выходит далеко за хронологические рамки публикуемого памятника и обращается к далеким предшественникам такого типа источников. Их корни он – уже традиционно - связывает с кодификацией права в Чешско-моравском регионе XIII в., в Польше – в XIV в. (1386 г.), а в руских [12] землях Короны Польской (в Галицкой земле и Западном Подолье) – соответственно в 1434 и 1462 годах. При Казимире «книги судовые и данина» еще не различались (1480-1489). В начале XVI в. появились книги и на остальных руских землях ВкЛ, о чем можно судить по упоминаниям «выписей из книг» того или иного воеводы, старосты (в Волыни - Луцка, Владимира, Кременца) и т.д. Первая книга в Луцке велась при старосте кн. Ф.М. Чарторыйском (1522-1540), а первая выпись из нее относится к 1520 г. (С. 15-16). Четыре выписи из публикуемой книги издателям удалось найти в ЦГИА Литвы и две – в ЦГИАК Украины, они заверены печатью подстаросты и писаря, который одну выпись удостоверил и своей подписью ( С. 55-57)

В книге 1560-1561 гг., содержащей 383 документа, преобладают заявления (40), жалобы-заявления (76), жалобы-заявления со свидетельством «вижа» (120), такие же свидетельства без заявлений пострадавшей стороны (49), касающиеся разного вида соседских шляхетских распрь [13], значительно меньше судовых листов – «выроков, «декретов», добровольных соглашений - «угод» и др. (41) [14]. К сожалению, В.В. Полищук не поставил вопроса о причинах подобной диспропорции (С. 31), хотя факт такого же соотношения он еще в 2002 г. отметил для комплекса луцких книг 1561-1566 гг. (С.31)[15].

Большое внимание В.В. Полищук уделяет формуляру судебного приговора, в котором выделяет три больших раздела: вступление (дата, интитуляция - имя лица, принимающего жалобу, инскрипция – присутствие стороны, декларация - имя жалобщика, condemnatio – оглашение жалобы ее заявителем), претекст (изложение судебных прений) и эсхатокол (петиция – просьба заявителя внести жалобу в книгу, диспозиция – распоряжение представителя власти о такой записи и, наконец, актификация – само действие внесения записи). Такую же формальную детализацию В.В. Полищук предпринимает и относительно того раздела записи, который касается деятельности «вижа». Здесь исследователь выделяет особый раздел: процедурный протокол, в котором содержится просьба заявителя об участии вижа (петиция), объясняется причина этой просьбы (causa), указывается его выбор урядом (delegation)? социальное положение (servitio) и имя (inscriptio). Сюда же В.В. Полищук относит и характеристику деятельности вижа: на месте преступления (effectum), явку в уряд (presentatio) и его «отчет» (declaratio) (С.38-42). Если подобная детализация в отдельных случаях и кажется излишней, то сам подход исследователя к трактовки записей в замковой книге весьма плодотворен, ибо дает более ясное представление об уровне правосознания на Волыни в середине XVI столетия – весьма, на наш взгляд, высоком.

Записи луцкой замковой книги лишены заголовков, которые заменены датами их внесения в книгу, а в XVII-XVIII вв. ревизорами Волынского воеводства Речи Посполитой, по мнению В.В. Полищука, дополнены номерами документов и листов (61)[16]. Издатели и в данном случае поступили также не вполне традиционно. Они вынесли в конец книги все составительские заголовки, точно указав, к какому типу или разновидности относится тот или иной документ [17]. Разумеется, это несколько затрудняет пользование книгой, зато обеспечивает целостность ее восприятия. Вероятно, подобный принцип целесообразно было бы применять и при издании книг Литовской метрики, публикаторы которой придерживаются разных правил. Литовские коллеги, которым принадлежит честь введения в научный оборот огромного количества книг, вообще отказались от принципа составления собственных заголовков. Российские же издатели 6-ой книги записей Литовской метрики – М.Е. Бычкова и О.И. Хоруженко, в четвертый раз крайне небрежно опубликовавшие ее [18], предварили каждый документ по российской традиции [19] составительским заголовком.

Возвращаясь к Луцкой замковой книге, следует с радостью отметить и помещение фотокопий ряда документов, позволяющих представить почерки писцов, которые могут служить пособием для занятий палеографией, поздние пометы, и великолепный справочный аппарат, включающий списки ранее опубликованных документов, христианских праздников с указанием их даты, слов, написанных под титлами и уже упоминавшихся биографий подстаросты, писаря и воротного.

К сожалению, рецензентка в силу ограниченности познаний не в состоянии оценить лингвистическое предисловие В.М. Моисеенко, который назвал язык книги южно-украинским вариантом официальной «руськой» мовы ВКЛ середины XVI в. Впрочем, в тексте своей обширной статьи автор, на наш взгляд, несколько точнее определяет этот язык, как простонародный, хотя и ставит вопрос о возможности называть текст более общим термином – руськоязычным. Дилетанту может показаться уместным характеризовать его сочетанием: «простонародный вариант руського языка», на базе которого сложился украинский. Определение же «руський» четко отличает его от «руского» (протобелоруского) [20] и русского (будущего великорусского).

Наиболее доступным для историка разделом является посвященная лексике часть лингвистического введения. Однако и здесь русскоязычного читателя начинают мучить вопросы: например, что такое «господа» и как строение или его часть. Излишняя «зацикленность» на лингвистических материалах ограничивает возможности истолкования терминов. Ограничимся одним примером. Видимо, «стель» - это крыша из досок, уложенных подобно черепице внахлест. Зато В.М. Моисеенко ясно и отчетливо показал проникновение в быт богатых волынян импортных тканей и мод (чепец моравский, сукня ческая, жупан влоский бурнатный, сукна лунские, люнские (лондонские), аксамит, кошули коленские (кельнские), турецкий атлас, кафтан, ковер, колпак [21]. В связи с традиционной торговлей с Валахией не удивительно упоминание «коня валаха», «жеребцов валашаных». Стандартны для середины XVI в. пряности – шафран, имбирь, перец, гвоздика, сушеные оливы, импортное вино – малмазея и мушкатель-мускатель.

Некоторые термины В.М. Моисеенко, кажется, ошибочно возводит к старопольскому. Есть некоторые основания предполагать, что термин «комяга», встречающийся и в текстах Литовской метрики конца XV-начала XVI вв., был общим восточнославянским. В связи с распространением магдебургского права на территории ВКЛ в язык вошло много немецких терминов, тщательно перечисленных В.М Моисеенко (С.131-132). Пожалуй их в книге не меньше, чем латинизмов (С. 132-133), несмотря на уже заметное распространение католицизма и существование в Луцке костела.

Повторю еще раз. Не будучи в состоянии всесторонне оценить лингвистическое предисловие В.М. Моисеенко, считаю тем не менее, что подобное содружество археографа-источниковеда и лингвиста чрезвычайно плодотворно. Перспективен способ воспроизведения текста (без излишних вставок в скобках, как это делалось в СССР, и иногда повторяется в России при передаче выносных), что с, одной стороны упрощает работу издателей, и, с другой, сокращает объем публикации).

Исследователям удалось дать всестороннюю характеристику памятника, воссоздать историю его создания, проанализировать его язык[22] и сделать максимально доступным для будущих исследователей его текст – в том числе и благодаря на редкость исчерпывающим указателям (традиционным – именному и географическому) и несколько необычному «Указателю слов и словоформ», сменившему обычный для исторических трудов и публикаций предметный, хотя к первому и третьему имеются некоторые вопросы и пожелания. В первом отсутствуют имена авторов работ и исторических деятелей, упоминаемых во вступительных статьях и приложениях, что было бы нелишним при довольно сложной структуре тома. В третьем хотелось бы видеть пояснения некоторых средневековых терминов, специфических (?) для Волыни, таких, как «господа», заимствованных, как «брунатный», «тузины», «тлумок», а также ссылки на предисловие В.М. Моисеенко, где идет речь об этих словах. Необходимы были бы размышления о терминах «подданный», «служебник», «слуга» и т.п.

Настоящее издание открывает огромные возможности для изучения экономики Луцкого повета, уже активно втянутого в европейскую торговлю лесом и лесными изделиями (ванчосом и клепкой), но по-прежнему сельскохозяйственного по преимуществу, а также социального строя, что впрочем уже было предметом анализа А.В. Атаманенко, и внутренних взаимоотношений в шляхетской среде (при чтении книги возникает в памяти пословица о панах, которые дерутся, и становятся объяснительными те бесконечные распри, в которые ввергся кн. А.М. Курбский после бегства из России).

Хотелось бы подчеркнуть и значение публикации для изучения вопроса об этнорелигиозном составе населения повета. Вполне укоренными на этой территории можно считать католиков, охотно сотрудничавших с представителями местной еврейской общины [23], хотя отношения «разноверцев» далеко не всегда оставались безоблачными. Отправившись за пивом к «аптекарке» «подданный его королевское милости Янушь Левонович …з братьею», неожиданно подвергся нападению каплана Луцкого замкового костела Петра (№ 215, С.344).

Прочные позиции в городе занимали и армяне, жившие на Армянской улице, где действовала и армянская церковь св. Стефана [24]. Ее владения в с. Цепорове граничили с землями Л.Г. Привередовской, Анастасии Вечериной и ее сыновей С.П. и Ф.П. Баевских, Ю.Б. и И.Б. Лидуховских, коллективных хозяев с. Баева, которые неоднократно наносили ущерб армянским подданным. Армянскому священнику пришлось обратиться к великокняжеским комиссарам, которыми и были установлены границы владений, и армянский священник Вартик получил граничный лист с подписями и печатями 5 комиссаров. Однако соседи отказались удостоверять документ. Дело в конце концов 14 февраля 1560 г. рассматривал владыка луцкий и острожский Марк Жоравницкий. Он первоначально поддержал «отказчиков», которые не хотели удостоверять документ без участия своих «сябров» Л.В. Дрывинской, А.Я. Былицкой и М.С. Лидуховской, но после нового обращения Вартика , доказавшего, что эти лица не имеют собственности в Луцком повете и не проживают в нем, обязал владельцев с. Баева удостоверить граничный лист (№ 82 С.226-227; № 100. С. 243-245).

Злоключения жителей армянского с. Цепорова на этом однако не закончились. 4 апреля 1560 г. «подданный» Вартика" «Федец Половинка… з жоною, з детми и з пасынками влостивыми, з быдлом и со всею маетностью своею з ыменя церковного Цепоровского втек». Священник обратился к подстаросте, которого в это время заменял воротный Войтех Красинский, отправивший вижа Ивана Василевича. 12 апреля тот рассказал о результатах своей, тивона Цепоровского Яцка Грицевича, сторонних людей (бояр троцкого воеводы Маска и владыки – Яцка Дубровы) поездки в Баево. Хотя они нашли беглеца, принятого Василием Гулевичем, который в это время сеял овес, по звону колокола «на кгвалт» собрались подданные последнего с криками «Бий, забий». Они под руководством баевского урядника напали на вижа и членов его сопровождения, гнали их до имения троцкого воеводы – Полоной. В результате виж был ранен и ограблен, как и цепоровский тивон, который потерял и коня с седлом, стоившим 10 коп грошей (№ 130. С.274-274). Все это подтвердил в тот же день баевский урядник Василия Гулевича, добавив лишь, что «делегация» армянского соседа вломилась в некоторые дома (двери в сени двух домов действительно оказались сломаны) и принялась выгонять скот «людской», то есть самих сельчан (четырех волов, трех коров и пять «двулетков»). Это, видимо, и спровоцировало кгвалт. Коня с седлом Баевский урядник продемонстрировал, и седок же, «с коня спадчи, утек до гаю» (№ 131. С.274-275).

Последнее свидетельство относительно общения армян с их боевитыми соседями сохранила запись, сделанная по просьбе Вартика 28 апреля. Он хотел подать заручный лист «под 600 копами грошей писаный» (видимо самим подстаростой Б.И. Совой), «о небезпеченство здоровя своего и подданных своих» панам В.Ф. Гулевичу, М.и В. Привередовским, Ю. и И. Лидуховскими. 27 апреля подстароста отправил вижа – своего служебника Ивана Левковича Лидуховского. Тот показал заручный лист, В.Ф. Гулевичу, который потребовал себе копию, заявив, что он хочет иметь такой же от владельца Цепорова, добавив при этом: «я кгрунту своего буду боронити, подъданых поповых цепоровских буду бити, имати на своем кгрунте. А кгды ся и поп потрафит на моем кгрунте, тогды и его кажу обвесит» [25]. Не застав Привередовских дома, виж оставил им копию, такую же копию листа самого старосты он отдал пану И.Б. Лидуховскому (№ 143.С.284). В связи с граничными распрями становится понятной пословица, еще в школе вызывавшая недоумение рецензентки: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Явный недостаток земли, годной для сельского хозяйства, спустя полстолетия привел к активному участию шляхты в походах на Российское царство и способствовал не только активному оседанию в нем «литвинов», как в России именовали всех выезжих из Речи Посполитой, но и успешному освоению ими восточных земель царства, как об этом свидетельствуют арзамасские акты начала XVII в., изданные С.Б. Веселовским в 1915 г.

Рецензируемое издание для историков России того же XVI столетия открывает и другие возможности, прежде всего благодаря изобилию терминов, восходящих к общему корню. Они позволяют понять значение этих терминов и в России. Нельзя пройти мимо и краткого упоминания о пребывании в Луцке В.И. Позднякова на обратном пути с Синая. Несмотря на то, что архидьякон Геннадий и купец В.И. Поздняков совершали путешествие уже во время Ливонской войны, они получили королевский лист на право безмытного провоза даров на Синай. Лишь на обратном пути в феврале 1560 г. луцкий войт Иван Яцкович Борзобогатый потребовал уплаты мыта (№ 91.С.235-236), впрочем, счел нужным проконсультироваться со своим родственником «цельником» - тогдашним главой Волынской таможни Иваном Олехновичем Борзобогатым, занимавшим этот пост по крайней мере с января 1560 г.

Позволим себе повторить главное: чрезвычайно полезен и поучителен опыт содружества лингвиста и источниковеда-археографа. Конечно, для такого сотрудничества нужна одержимость и увлеченность, элементарная любовь к своему делу. Поэтому можно искренне поздравить издателей с успехом и пожелать скорейшего издания следующих томов.

[1] То же мнение высказывал и один из выдающихся украинских историков советского времени, но не вполне оцененный ни при жизни, ни теперь Н.П. Ковальский//Ковальский Н.П. Источниковедение истории Украины XVI-первой половины XVII в. Днепропетровск, 1979. Ч. 4. С. 79). О нем см.: Плохiй С. Интернет.

[2] Журба О.I. Киiвська археографiчна комiсiя 1843-1921. Нарис iсторi i дяiльностi. К., 1993.

[3] Однако общую их характеристику давали и в конце XIХ в. (О.И. Левицкий) и ученые ХХ в. (О.В. Андрияшев, Я.Р. Дашкевич и Н.П. Ковальский – в 1929, 1964 и 1979 гг.)

[4] Отсутствие нарративных источников по истории входивших в состав Короны Польской и Австро-Венгрии земель Западной Украины и Белоруссии, написанных кириллическим шрифтом, В. Антонович в 1879 г. также объяснял религиозным стремлением уничтожить самобытную культуру (Антонович В. Лекцii з джерелознавства/Пiдг. до друку М.П. Ковальський. Острог, Нью-Йорк, 2003. С.10).

[5] Полiщук В.В.. Свiдки у русько-литовському правi до судово-адмiнiстративно реформи 1564-1566 рр. //Молода нацiя. Альманах. К., 2000. № 1. С.123-163; Он же. Врядове вижiвстов в структурi публiчно-правових процедур (на матерiалi луцьких замкових книг 1558-1567 рр.)//Соцiум. Альманах соцiальноii iсторiii.. К., 2002. № 1; Он же. Луцький замковый уряд в адмiнiстративнiй системi Великого князiвства Литовського до реформ 1564-1566 рр. //УIЖ.2003. № 2; Он же. Между процедурой и формуляром: источниковедческий анализ судебных записей замковых книг перед реформой 1564-1566 гг. (на примере луцких замковых книг 1558-1566 гг.) //Lietuvos Didzisios Kunigaikstystes istorijos Saltiniai/ Faktas. Kontekstas.Interpretaija/Vilnius. IIL Lejdykla, 2007. L. 374-376.

[6] Луцька замкова книга 1560-1561 рр./Пiдгутовали до видання В.М. Мойсiэнко, В.В. Полiщук. Луцьк, 2013. С. 9. Далее сноски на это издание даются в тексте.

[7] Наряду с ними сосуществовали этнорелигиозные общины татар, армян, евреев, имевшие собственную юрисдикцию, памятники которой практически не сохранились.

[8]Сведения о времени их активности сведены в таблице на с. 54. В сентябре и декабре 1561 г. подстароста сотрудничал с поветовым судьей Г.В. Бокеем. См. №№292, 293, 372). В приложении В.В. Полищук подробно излагает генеалогию и биографии всех трех урядников (24-29, 577-583).

[9] Отчетливо видна зависимость обращений к суду от времени года: мартовская распутица препятствовала поездкам в город, время же сбора урожая в августе провоцировало наезды на чужие земли с целью воспользоваться плодами чужого труда. Такую же зависимость можно предполагать и в деятельности урядников: почти все апрельские документы оформлял воротный, все июльские и часть августовских – писарь. Впрочем, не исключены и иные причины «небытности» подстаросты на служебном месте.

[10] Это обозначалось выражением «ведле обычаю права посполитого и Статуту земского» (С.13). Эта формулировка отражает представление о переходном периоде к писаному праву.

[11] Самоназвания книги имели разные варианты – «книга уряду», «книга уряду замка Луцкого», «книги замковые», изредка «книги судовые» и т.д.

[12] Термин в форме «руский» включает земли современной Белоруси и Украины, в форме «руськие» - только Украины, в форме «русские» - земли современной России. Стоит особо отметить точность В.В. Полищука в использовании этно-географической терминологии по отношению к средневековью.

[13] «Вижи» удостоверяли факты телесных повреждений (в 1561 г. - 48), нанесения имущественного ущерба (24), и того, и другого сразу (24), проводили опрос относительно телесных повреждений и нанесения ущерба (33), вручали судовые листы и повестки (58), а также вводили во владение землей (проводили увязание). Их свидетельство согласно первого статута 1529 г. не подлежало никакому оспориванию.

[14] В их классификации В.В. Полищук несколько уточнил предложенную В.Б. Атаманенко схему (С.30-32).

[15] Полiщук В.В. 2002. С. 84.

[16] Судя по приведенным фотокопиям, номера и листов, и документов сделаны если не одной рукой (в чем В.В. Полищук не уверен. С.47), то уж наверняка в одно время.

[17] При этом они ориентировались на более чем столетней давности опыта описания актовых книг Киевского архива И.М. Каманина (С.43).

[18] Dubonis A.

[19] Эта традиция сложилась в связи с преобладавшим в имперской России и СССР типом издания не книг целиком, а отдельных актов. «Мода» публикации документальных и актовых комплексов в виде отдельных книг докатилась сюда только в конце ХХ- начале XXI вв. Медленная модернизация исторической науки в СССР последнего «брежневского» периода его существования сопровождалась неожиданными конфликтами, в том числе и на почве составления заголовков. Один из таких конфликтов, оказавшийся роковым для публикации средневековых актов, произошел в 1974 г. В это время проходил последний этап подготовки к изданию «Актов Русского государства», происходивших из архива Троицкого монастыря, их скопировал еще в конце 20-х годов С.Б. Веселовский. Тексты документов были заново сверены де-визу и снабжены заголовками. Однако вошедший в состав редколлегии в конце 1974 г. А.А. Зимин обнаружил, что, по его словам, «комментарии безнадежно отстали от состояния науки. Сказал об этом С.М. Каштанову, и тот (когда «Акты» уже были в издательстве) проделал титаническую работу над ними (и по унификации текстов археографических легенд, и заголовков, и по определению водяных знаков. Дописал комментарий за ряд авторов). Все это вызвало бурю негодования со стороны И.А. Булыгина [специалиста по монастырским крестьянам XVIII в., члена партии и участника Отечественной войны 1941-1945 гг.-А.Х], который [ранее-АХ] возглавлял фактически актовую группу. Как же, без его ведома! И все это вместо благодарности. В крайнем раздражении находился и Л.В. Черепнин – ведь промедли еще немного Сережа (С.М. Каштанов- АХ), и «Акты» выкинули бы из плана издания». [С любезного разрешения вдовы автора, ныне покойной В.Г. Зиминой цитируется по рукописи 2-ой редакции 1976 г. «Храма науки» А.А. Зимина, хранящейся в личном архиве рецензентки]. Робкий С.М. Каштанов в дальнейшем устранился от работы над этим изданием, и следующие три тома, в целом готовые к печати, странным образом исчезли при разгоне сектора истории феодализма Института российской истории в начале 2001 г.

[20] М.Н. Тихомиров предлагал называть официальный славянский язык ВКЛ «руской мовой». Однако к середине XVI в. уже ясно заметны особенности будущих языков украинского и белоруского.

[21] Турецкие слова могли проникать в речь луцких жителей не только при посредничестве польского языка, но и при посредничестве армян, имевших в Луцке общину с собственной церковью.

[22] Несколько терминов книги впервые введены в оборот В.М. Моисеенко.

[23] Так, "столечная церковь луцкая Немецкая", как можно понять, подчинявшаяся луцким владыкам, владела церковным имением, которое «держал» служебник К.К. Острожского Василий Пархомович (№ 208. С. 339). А луцкий католический монастырь панны Марии продал Иуде и Мардохаю половину става Новоставсского в своем монастырском имении, а потом его приор, кн. Северин сетовал на гибель рыбы из-за бесхозяйственности новых владельцев, спустивших воду (№ 195. С 326).

[24] Ее священник («поп») Вартик владел «сеножатями» в повете (№ 224. С.352-354).

[25] Эта участь угрожала и православным священникам. Так, Юхно Лидуховский 20 апреля 1560 г. избил баевского попа Есифа (№ 292. С.418). Дело о насилии и грабежах наследников в Баеве рассматривалось не только старостой, но и поветовым судьей.