«Меня спас советский ГУЛАГ»

Это были первые слова Вальтера (Вальтера Иосифовича) Ляйча, известного европейского историка, академика Австрийской академии наук (27.03.1926-22 02.2010), услышанные мною при первой нашей очной встрече в Мюнстере в 1998 г.: “Меня спас советский ГУЛАГ”. Это утверждение меня поразило, как и за несколько лет до этого чистейший русский язык при первом телефонном разговоре. Только спустя три года - на праздновании 75-летия Вальтера Иосифовича в Венском университете загадка этих слов перестала существовать для меня.

Книгу Антонии Ляйч я получила от ее сына, известного австрийского историка Вальтера (Вальтера Иосифовича) Ляйча в 2001 г., на следующий год после ее публикации в Гамбурге издательством Ингрид Кемпфер и через десять лет после смерти автора воспоминаний[1].

Если ничего больше того, что рассказала сама Антония Ляйч о себе, я добавить не могу, кроме одной мелкой детали (о трогательной любви Вальтера Ляйча к матери свидетельствует тщательное сохранение им ее немудрящего наследия, в том числе знаменитого кельнского одеколона – единственной формы «косметики», которую она признавала), то и сын и издательница, супруга не менее известного немецкого историка Франка Кемпфера, достойны особого рассказа.

Мое знакомство с Вальтером Ляйчем состоялось на почве наших общих - интереса, уважения, а может быть и симпатии к знаменитому австрийскому дипломату словенского происхождения Сигизмунду Герберштейну. Вальтер Ляйч обратился к творчеству своего великого «соплеменника» уже в 60-ые годы, когда руководил отделом славистики в Венском университете. Он и группа его учеников, в том числе Андреас Морич, очень рано ушедший из жиэни, и Кристина Аррауэр, в сотрудничестве с Франком Кемпфером, тогда преподававшим в ???, задумали подготовить академическое издание «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна. Каждый из руководителей проекта исследовал разные аспекты этого сочинения.

Деловое сотрудничество В. Ляйча и Фр. Кемпфера не ограничивалось исследованием «Записок о Московии», но простиралось и на другие сферы. И появление воспоминаний Антонии Ляйч в издательстве Ингрид Кемпфер – отнюдь не случайность, Поэтому есть основание обратить внимание на всех соучастников этой публикации. Начнем с Вальтера Ляйча и его матери.

Удивительная (на взгляд наших молодых современников) судьба Антонии Ляйч в высшей степени характерна для ХХ столетия[2]. Дочь эстонского столяра из тогдашнего Дерпта/Тарту, увлеченного русской литературой, прежде всего творчеством Л.Н. Толстого, и матери, ориентированной на немецкую культуру, но до самой старости считавшей только по-русски, во время Первой мировой войны была отправлена на Урал подальше от театра военных действий к старшей сестре, вышедшей замуж за русского доктора. Выбор безопасной обители оказался малоудачным. Там эстонскую беженку застигла Гражданская война. В ее вихре оказались и австрийские военнопленные, за одного из которых Антония вышла замуж. С ним же она уехала в Австрию, где выяснилось, что Иосиф Ляйч был евреем и не просто австрийским, а польским, по имущественной табели о рангах считавшейся ниже чешских. Однако еврейская община не одобрила брака на гойке. В результате новое семейство оказалось в некоторой изоляции. Ближайшие родственники ее мужа - свекровь и брат мужа не приняли нищую нееврейку. Но в уныние новое семейство не впало. Накануне Второй мировой войны в дом пришло благосостояние. Аншлюс Австрии в 1938 г. все переменил. Семейство Ляйч срочно покинуло Вену ради Эстонии, но – увы - уже с гитлеровскими паспортами. Здесь, уже в Эстонской советской республике, после нападения Гитлера на СССР граждане гитлеровской Германии подверглись экстрадиции и 4 года провели в лагерях Сибири и Казахстана, где от воспаления легких скончался отец. В 1947 г. в Австрию вернулись мать и сын, уже двадцатиоднолетний. У Вальтера Ляйча, владевшего тогда только тремя языками – немецким, эстонским и русским, обнаружились фантастические лингвистические способности, он собирался было на филологический факультет, но в 1949 г. поступил на исторический факультет Венского университета. В университете Вальтер Ляйч, овладев еще четырьмя языками (английским, французским, итальянским, польским), стал учеником замечательного немецкого историка Гюнтера Штекля, унаследовав от него широту интересов, филигранную точность источниковедческого анализа, зоркость взгляда, доброжелательность к коллегам.

Пережитое в Советском Союзе военное время сформировало стойкий интерес к прошлому России и ее ближайшего славянского соседа – Польше. Выходец из школы Штекля занялся историей России и в соответствии с установками своего учителя – источниками по ее истории[3]. Лучшей темы, нежели “Записки о Московии” Сигизмунда Герберштейна, он выбрать не мог. В “Записках” было все: пересмотр античных географических сведений о Восточной Европе, богатейший материал по культуре и быту Руси, в герберштейновское время именовавшейся Великим княжеством Владимирским, Московским и всея Руси, австрийское происхождение автора, благожелательно нейтральное отношение к объекту описания дипломата, стране, казавшейся островом стабильности и истинного христианства в Европе, сотрясаемой реформационными движениями

Материал по первой из этих тем привлек особое внимание современников, прежде всего гуманистов, в переписке Ульриха Гуттена этот вопрос неоднократно обсуждался. Его же Вальтер Ляйч поставил на своем семинаре в Венском университете, правда несколько шире – не только применительно в античной географии, но и применительно к общему развитию гуманистической науки. В результате возникла серия статей его и Кристины Аррауэр, в которых она рассмотрела вопрос о месте Герберштейна в современной ему науке и взаимоотношениях с гуманистами[4]. Сам Ляйч еще в 1956 г. в послесловии очередному изданию “Записок” подчеркнул гуманистическую направленность труда австрийского и имперского дипломата[5].

В 70-ые годы прошлого столетия сложилась немецко-австрийская группа во главе с В.Ляйчем и Фр. Кемпфером по подготовке аутентичного научного переиздания “Записок о Московии”, этого замечательного памятника европейской исторической мысли.

На пишущей машинке с указанием диакритических знаков (внесенных от руки) были воспроизведены латинское и немецкое 1563 г. (в переводе Панталеоне) издания. В это же время В. Ляйч дал блистательный анализ итальянского перевода «Записок» 1550 г., который поистине может считаться образцом подобных исследований [6]. Одновременно исследовались отдельные термины “Записок” и различные аспекты этого сочинения. Так, географические данные Герберштейна анализировал А. Морич[7]. Сведения о поездке Герберштейна к Сулейману Великолепному в 1543 г. и его связи с польскими политическими деятелями привлекли внимание самого В. Ляйча[8]. Однако его больше интересовали источниковедческие вопросы, связанные с подготовкой нового издания. Множество переизданий XVI в., часть которых состоялась при жизни Герберштейна и при его непосредственном участии, создавало трудности для исследователей. В особенности остро стоял вопрос о выборе немецкого текста, который должен был лечь в основу (спор шел о том, какое из немецких изданий достойно конкурировать с латинскими, несомненно принадлежавшими перу самого Герберштейна: сделанный ли при его участии перевод 1557 г. или перевод Г.Панталеона 1563 г.)

К 500-летию со дня рождения автора Записок в одном из замков, принадлежавших роду Герберштейна, в Штубенберге была организована огромная выставка, для каталога которой В. Ляйч написал историко-биографический очерк о Сигизмунде Герберштейне, подчеркнув при этом, что его сочинение оказалось на уровне гуманистической науки его времени. [9]Вслед за выставкой был издан том специальных исследований “Записок”. В нем В.Ляйчу принадлежала статья об английских переводах Записок[10]

В 1998 г. в Мюнстере состоялась конференция, организованная профессором Франком Кемпфером, об ту пору профессором мюнстерского университета, посвященная 450-летию первого издания “Записок о Московии” Сигизмунда Герберштейна. Праздновать действительно было что: “Энциклопедия средневековой Руси” – это неисчерпаемый источник сведений о быте, материальной и духовной культуре Великого княжества Владимирского, Московского и всея Руси и населявших его народов, их соседях, дипломатических сношениях и войнах на фоне широкой картины международных отношений в последнюю четверть ХХ века стала объектом многих публикаций и исследований. Конференция подвела итог Герберштейниане ХХ столетия и наметила пути издания, вновь поставив вопрос о выборе немецкого текста.

*

КУРСИВ –Мой черновик. Если интерес к Запискам о Московии Ляйч унаследовал от своего учителя, то его занятия другими аспектами истории России становятся понятными в свете его биографии, факты которой беспристрастно изложила его мать в устных беседах с сыном. Россию он знал не по наслышке. Его юность в Центральной Азии познакомила с разнообразием природных условий, уровней экономического и социального развития, привила толерантность к культуре разных народов (в чем тоже несколько повинно этническое происхождение австрийского исследователя)

В обобщающей работе «Россия 1689-1861 гг». в соответствии с климатом и почвами автор разделил всю страну на 16 регионов, указав, что направление их хозяйственного развития, степень освоения и населенности весьма существенно различались. Так, плотность населения в степном и лесостепном регионах возросла с 1719 от 0,5 и 13, 3 человека до 7,4 и 18,4 человека на 1 кв. км. Социальная же структура таких серьезных изменений не претерпела Доля крестьянства за этот же срок уменьшилась на 7,4 %, горожан – выросла на 1,2 %, а привилегированного сословия (дворянства, духовенства, чиновников и военных) = почти в два раза, достигнув 7, 1% – и все это на фоне почти шестикратного увеличения общей численности населения – с 10,5 млн до 59,2 млн человек. В. Ляйч четко определил роль Петра, стимулировавшего развитие экономики, но не изменившего социальный строй общества. Его государственные преобразования далеко не всегда оказывались удачными. Так, в борьбе с коррупцией он потерпел неудачу. Однако после его смерти курс на реформы - модернизацию и индустриализацию страны был свернут (С.757). К сожалению, этот вывод выдающегося австрийского ученого остался незамеченным отечественными историками, хотя он подтверждает правоту М.А. Рахматуллина в споре с А.Б.Каменским относительно развития России в XVIII в.Для сегодняшней России актуально ознакомление с точкой зрения В.Ляйча о противоречивых позициях министров финансов –модернизатора Гурьева (1810-1823) и консерватора Канкрина (1823-1844), выступавшего против строительства железных дорог.

Отягчение производительного населения подворным налогом с 1678 г. и подушным с 1721 г. налогами, увеличивавшимися в ходе бесконечных войн (из 212 лет, исследуемых автором, 101 год пришелся на войну), стесняли развитие производительных сил,

Автор убедительно показал это, изучив падение урожаев в течение XIX в. даже на Украине и в Новороссии оно было двукратным, скотоводство, слабо развитое, не обеспечивало достаточного количества органических удобрений, техника оставалась на уровне средневековья, Расчистка лесов под пашню производилась и с целью обеспечения хозяйств дровами, единственным источником энергии в хозяйстве, как в домашнем, так и в производстве поташа и при добыче соли, а также преобладавшем во всей стране строительным материалом. Охота долго оставалась источником пищи

Правительство, начиная с Екатерины Второй, толкали к внешним заимствованиям, которые шли на покрытие военных расходов и содержание двора, в начале XIX в. 1 % оставался на образование. В.Ляйч связывает введение бумажных денег при Екатерине с чудовищной задолженностью государства, несколько уменьшившейся в 20-40-ые годы XIX в., но вновь стремительно возросшей в результате Крымской войны.

Особое внимание Ляйч уделил вопросам образования, хотя более или менее достоверные данные по этой теме начинаются с 1897 г., когда уже от 20 до 27 % населения, а в Москве – даже 40 % умело читать и писать ( С. 760). Тем не менее высшие учебные заведения появились уже при Петре, прежде всего военного профиля – военных инженеров и артиллеристов, кадетская школа, затем последовали горные, транспортных инженеров, в 30-ые годы XIX в. преобразованные из гражданских в военные. Роль их в развитии страны оказалась весьма незначительной С.761)

Подавляющее население страны занималось сельским хозяйством, в частных владениях участвуя в барщине на землях собственника или находясь на оброке. При некоторой разнице положения их возможности передвижения, устройства личной жизни определялись волей хозяина земли. Даже право добровольно поступить рекрутом в армию было отнято в 1741 г.

Положение государственных крестьян (до 1724 г. – «черных»), в ряды которых при Петре были зачислены «однодворцы, а позднее попадали безземельные дворяне, дети чиновников и солдат, расстриги, половники и т.д., было несколько легче. Они находились на оброке, а в результате реформы П.Д. Киселева несколько улучшилось управление ими. Введенные Петром рекрутские наборы (по 7 двадцати-тридцатилетних человек от 1000 человек в мирное время и по 10 в военное) касались и государственных и частновладельческих крестьян. И хотя срок службы сокращался – от пожизненной первоначально, к 25 летней с 1793 г., к 20-летней с 1834 и 12 летней с 1855 г., эта повинность тяжелым бременем ложилась на крестьян[11]

Вальтер Ляйч по праву принадлежит к грандам исторической науки ХХ столетия - полиглот, человек необычайно широких интересов, которому подвластна была история многих родных для него, правда в разной степени, стран (Австрии, Польши, России, Эстонии), фантастически владевший мировой исторической литературой, скрупулезно точной методикой исторического и лингвистического исследования, вырастивший немало достойных учеников. Для всех работ В.Ляйча характерна точность методики, абсолютная объективность изложения, выгодно отличающая его от американских, более поверхностных и по преимуществу компилятивных. Знание истории России не по рукописям или книгам, а изнутри, из глубин ее повседневной жизни, с неприглядной изнанки советского строя придает работам В. Ляйча основательность и фундаментальность. Он, как и мать, далек от политизированных верхоглядов, порой читателю даже не хватает строгих политических оценок, от которых последовательно на протяжении всей эпопеи создания биографического очерка уклонялась его мать, будь то в рассказе о пережитом на первой родине, в России/СССР или на второй.

Публикация на русском языке воспоминаний Антонии Ляйч не просто дань уваажения к человеку, показавшему сыну и близким «пример, как соединить дисциплину с добротой, волей к жизни и жизненными радостями”[12]. Это дань памяти безвинным жертвам советского строя и Второй мировой войны, в том числе и народам Прибалтики, в частности эстонскому, потерявшему в годы советского “аншлюса” и последующей войны почти половину своего населения. Для составительницы это и дань памяти человеку, воспитанному ею, за доброжелательную помощь в работе над “Записками о Московии” Сигизмунда Герберштейна. В связи с этим хотелось бы поблагодарить ученицу Вальтера Ляйча – проф. Марию Вакоуниг, уговорившую профессора дать согласие на издание материнских воспоминаний на русском языке.

См. Продолжение

[1] Историю создания «биографических очерков» В. Ляйч изложил сам в послесловии к материнскому тексту. Составительница настоящей публикации уже имела возможность выразить сожаление по поводу суховатого литературного стиля, более характерного для научных работ В. Ляйча, чем для женского рассказа. При переводе воспоминаний на русский язык обратило на себя внимание частое использование слова «маршировать», использованное в самом разном контексте – и применительно к горнолыжному походу в окрестностях Вены, и при описании передвижения военнопленных в Сибирь с восточного фронта Первой мировой войны, и к советским солдатам в Тарту, строившим в 1940 г. под городом какие-то военные сооружения.. Кому принадлежит приверженность к этому военизированному слову – матери или сыну, до ознакомления с эстонским собственноручно написанным Антонией Ляйч текстом, сказать невозможно.

Стоит отметить еще одну особенность текста, касающуюся уже не столько публикуемого сочинения, сколько проблемы глобализации и нивелирования различных понятий и явлений мировой культуры. Словосочетание «качество жизни» появилось в русском языке лишь в ХХI в., тогда как в Австрии оно употреблялось уже в 80-ые годы ХX в., а может быть и раньше. С запозданием, как хорошо известно, проникали в СССР и различные популярные музыкальные произведения. Песню «О голубка моя» в СССР стали распевать лет на 50-60 позднее, чем в Австрии.

[2] Некоторой аналогией можно назвать судьбу М. Бочкаревой. (Бочкарева М. Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. М., 2001)

[3] К сожалению, творчество Г. Штекля было мало известно в СССР и осталось таковым и в постсоветской России В связи с данной темой следует укзать работу Г.Штекля по историографии «Записок».

[4] Harrauer Chr.

[5] Leitsch W. 1956

[6] Leitsch W.

[7] Moritsch A.

[8] Leitsch W.

[9] Leitsch W.

[10] Leitsch W.

[11] Новые данные на эту тему, увиденные Н.В. Козловой с позиций семей рекрутированных – их жен и вдов, матерей и детей-сирот при живых и погибших отцах, подтверждают выводы ее предшественников, в том числе и В. Ляйча, хотя его исследование в российской исторической науке мало известно. Отечественнвые историки до сих пор черпают сведения по экономике России XVIII в. из монографии П.И. Лященко История народного хозяйства СССР 1956 г См. Гросул В.Я У истоков россйской общественности// Славянство, растворенное в крови. В честь 80летия В.К.яВолкова (1930-2005). М., 2010. С.105

[12] См. ниже. С. 00.