Урал.
Военные годы на Урале
Продовольственное положение в течение войны все ухудшалось, так что стало все труднее прокармливать всех шестерых членов семейства. Матери пришла в голову идея улучшить положение семьи, отослав обеих дочерей к ее сестре на Урал. Ее сестра еще в юности уехала в Петербург и работала там в качестве немецкой гувернантки в богатых семьях. В конце концов с одной из таких семей она уехала в местечко Надеждинск (Надеждинский завод)[1] на Урале. Надеждинск состоял из одного железоплавильного завода и поселений, жители которых жили работой при домнах. Как всегда, в таких городишках была группа ведущего персонала и специалистов. Там моя тетя познакомилась с поселковым врачом и вышла за него замуж.
В начале школьных каникул 1917 года я уехала из Дерпта вместе с моей сестрой. Мне было 17 лет, сестре – 15. Во время политических беспорядков мы должны бьли сначала доехать до Петрограда, смогли посмотреть чудесный город и жили у друзей моих родителей, которые посадили нас в переполненный поезд, который довез нас до Перми. Там мы должны были снова пересесть и, наконец, после 15 дневного путешествия прибыли в Надеждинск. Моя сестра была совершенно самостоятельной особой, так что мне во время путешествия не пришлось играть роль няни. В одной из этих поездок в нашем купэ оказался молодой священник, который тотчас предложил сестре выйти за него замуж. Очевидно, его совершенно не смущало, что мы были евангелического исповедения[2].
Железная дорога до Надеждинска была собственно заводская, здесь редко перевозили попутных пассажиров. Поселок официально назывался Надеждинский завод и лежал на севере заводского и горного района Урала. Конечная станция была расположена вблизи завода, но не поселка. Когда мы прибыли в Надеждинск, то должны были нанять кучера. Он вез нас ночью. Мы обе очень боялись, что он привезет нас вовсе не к дому, а неизвестно куда. А мы совершенно не знали местности, да к тому же была тьма – тьмущая. И мы даже не знали, на каком расстоянии от станции жил дядя. А небо было усыпано мириадами звезд. Такого количества звезд я вообще раньше не видала. Мы почувствовали облегчение, когда, наконец, прибыли к дядиному дому. Кучер должен был долго стучать в дверь, пока в доме кто-то проснулся, чтобы ее открыть. Тут выяснилось, что мать вообще не поставила их в известность о нашем приезде. Дядя и тетя были просто ошеломлены, увидев нас стоящими у двери.
У матери было намерение оставить нас на Урале на время войны. Так ли тетя понимала ситуацию, я не знаю. Во всяком случае мы отчетливо чувствовали, что не являемся желанными гостями. Она много лет работала гувернанткой и прекрасно понимала, что значит нести ответственность за двух девочек. Она была скорее жесткой и гордой особой, зато дядя представлял роскошный экземпляр доброго человека. Он дал нам тепло родного гнезда, в котором девочки очень нуждались. Он хотел также, чтобы мы продолжали ходить в школу. Однако тетя решила иначе: она отпустила кухарку и няню, отправила меня работать и переложила на нас не только ведение домашнего хозйства, но и основательный уход за ее сыном, которому ко времени нашего приезда исполнилось шесть лет. В наши обязанности входили прогулки с ним. Часто при этом я стыдилась за него, так как у него была привычка во время прогулки изображать собаку или лошадь. При игре в лошадь было еще ничего, он бегал кругом и ржал. В собачьих играх зло было не в том, что он бегал и лаял, но на каждом углу он поднимал ножку. Мне это было страшно мучительно. Маленький Эрнст был страстным рисовальщиком, но односторонним. Он рисовал только лошадей. Это сегодня кажется удивительно старомодным, так как мой внук специализируется на рисовании автомашин и тракторов.
Моя сестра, всего пятнадцатилетняя, конечно не могла идти работать. Она обнаружила удивительные качества домохозяйки: она варила и пекла для всего семейства, да кроме того, заботилась о теткином сыне. На тяжелых работах и я ей помогала. Если нужно было печь хлеб, мы обе вставали в 6 часов утра и выполняли все тяжелые и обременительные подготовительные работы. Мы так устраивали, чтобы каравай был готов для помещения его в печь, когда я уходила на работу.
Я работала в продовольственной лавке в качестве бухгалтера. Я теперь уже не могу сказать, что это было за предприятие, не было реального владельца, это был либо потребительский кооператив, либо предприятие, принадлежавщее заводу. Тогда в России было множество подобных предприятий. Это было военное время, и зачастую вообще не было товаров для продажи. Товары появлялись только отдельными партиями и отпускались мелкими порциями. Если приходила большая партия товаров, я должна была работать и кассиршей. В течение полутора лет, что я провела в Надеждинске, я работала в лагере завода и в аптеке, в конце концов в собственной аптеке, которая примыкала к приемной моего дяди.
Природа окрестностей Надеждинска была очень живописной, но большую часть года мы ею не наслаждались, так как слишком велика была опасность заболеть малярией при прогулке вдоль чудесной реки или в лесу. Лишь с наступлением холодов мы смогли ходить в лес. Места были красивые, но не плодоносные. Продукты, т.е мука, сахар и другое продовольствие привозились сюда издалека. Были и луга, люди держали коров и кур, были большие сады, многие занимались пчеловодством. Поэтому на рынке было прежде всего достаточно мяса, меда и яиц. В действительности первоначально никто не голодал. Впрочем, мы были лишены продовольственных карточек, так как дядя работал заводским врачом. Он не получил законченного медицинского образования, но при недостатке врачей в России в то время это не имело значения. Когда в Петербурге разразилась революция 1905 г., он не завершил своего образования. Вероятно, он не принимал в этой революции активного участия, но при одной облавы был арестован и сослан на 10 лет. Поэтому он и смог завершить своего образования. Но, судя по его деятельности, он был полноценным врачом и при этом очень хорошим врачом. Как единственный врач в этом поселке он, конечно, занимал привилегированное положение и имел сравнительно хорошие доходы. Кроме того, пациенты приносили ему всевозможные вещи повседневного употребления, поэтому в нашем доме не было никакой нужды.
Мы не испытывали серьезных трудностей и с хранением в холоде продуктов питания, потому что летом для этого использовали очень холодный погреб, а зимой в сенях устраивали специальное отделение, в котором продукты питания сохранялись при очень низкой температуре. Пациенты вознаграждали своего доктора главным образом продуктами. Для этого существовала масса посуды. В этом «холодильнике» находились разнообразные запасы мяса, яиц, молока. На рынке продавалось молоко, замороженное на мелких тарелках. Крестьяне приезжали на рынок с целыми мешками таких молочных кругов. Мы покупали их и потом хранили в «холодильнике». Когда требовалось молоко, нужно было только один такой круг растопить…
В этом поселке жила еще одна эстонская семья, которая занималась огородничеством. Мы часто ходили туда покупать овощи. И там мы могли немножко поболтать на родном языке. Город был разделен на две части. Завод находился на азиатской стороне, а собственно город располагался на европейской. Эстонские огородники жили, однако, на азиатской стороне, так что мы всегда говорили, что ходим на азиатскую сторону, чтобы покупать овощи. Надеждинск собственно состоял из одного огромного железоплавильного завода. Здесь были не только домны, но и металлообрабатывающие предприятия. Когда работали все доменные печи, дышать было совершенно нечем. Но когда мы приехали, действовали только три. Население города на три четверти состояло из рабочих этого завода. Среди них было очень много китайцев. Хотя я уже знала китайцев, потому что зимой они приезжали в Дерпт и продавали чай и шелк[3], но в качестве промышленных рабочих я познакомилась с ними только в Надеждинске. Поскольку в городе никто не хотел пускать их жить как арендаторов, им пришлось организовать общежитие на началах взаимопомощи. И вдоль железной дороги они построили маленькие избушки из дощатых коробок. Они жили там полностью отделенные от остального населения, как бы в китайском городе. Как они там жили, что ели, мы не знали. Кроме того, как я слышала, в лесу был большой барак, в котором тоже жили китайцы. Однако жить в лесу было очень опасно, потому что летом там было так много москитов, что идти по лесу можно было только под покрывалом и с полностью закрытым телом. Однажды, как рассказывали, один китаец был очевидно недостаточно осторожен, его потом нашли в лесу искусанного до смерти и страшно исхудавшего aufgedunsen. Как и где они зимовали, я не знаю, во всяком случае не в этих хижинах. Не исключено, что все они зимой жили в этом бараке в лесу, потому что зимой ходить по лесу было не так опасно. Китайским рабочим платили очень мало, и они жили в большой бедности. Я вспоминаю одновременно печальное и устрашающее переживание: однажды целая группа китайцев с криками набежала на меня. Сначала я не поняла, чего они собственно хотят, и опасалась, что я была целью их возбужденного бега. Но тотчас выяснилось, что они преследовали мышь. Один ее догнал, сломал ей шею и выпил ее кровь. Это было малоприятное зрелище для юной девушки. Впрочем, китайцы часто бегали за мной и кричали китайское слово, обозначавшее косу. Они были в восторге от моей толстой белокурой косы.
Но и в городе воздух был полон москитов. Летом мы должны были заклеивать и занавешивать окна, чтобы она не проникла в жилые помещения. У дома, где мы жили, был чудный сад и терраса, но мы могли там находиться только ранней весной и осенью, когда случались ночные морозы.
У дяди и тети была собака, с которой мы должны были гулять. На прогулках она была очень яростна, потому что в этом поселке было очень много кошек и она должна была прогнать их всех. Собака называлась Руслан. Это была очень верная собака, но с некоторыми клептоманскими наклонностями. Однажды в соседнем доме зимой сварили студень. Его вылили в железную миску и поставили на скамью остужаться. Запах был умопомрачительный. Мы видели этот студень сквозь щель в заборе, когда пилили во дворе дрова для отопления дома. Неожиданно Руслан прополз под воротами. В пасти он держал эту миску со студнем. Как он проник на соседский двор, мы понять не могли. Миска была еще слишком горяча, он поставил ее. Но миска стала быстро опускаться в снег. Тогда он схватил миску и поставил ее немножко дальше снова, потому что она еще оставалась слишком горячей, чтобы держать ее во рту. Он повторял это много раз, пока студень благодаря этому методу охлаждения не стал для него съедобным. Соседка, потеряв миску студня, подняла большой шум. Однако corpus delicti[4] уже был проглочен.
Когда мы уезжали из Надеждинска, было невозможно удержать собаку дома. Она побежала вслед за нами на станцию и хотела войти в вагон. Но взять ее с собой было невозможно. Когда мы отъехали, она побежала вслед за поездом. И проделала много километров, следуя за поездом. Тогда ее покинули силы. Позднее мы узнали, что она вернулась домой, легла перед воротами и там оставалась пять дней. Соседка пыталась ее кормить, но она не принимала никакой пищи. Через пять дней она исчезла, и больше ее никто не видел.
В Надеждинске мы оставались полтора года, но потом нас настигла революция. О том, как случился захват власти в городе революционерами, рассказывали страшнейшие истории. Естественно появилось желание как можно скорее покинуть город. Кроме того, противники коммунистов, кажется, принудили работавших на заводе специалистов бежать в Сибирь, чтобы прекратить дальнейшую работу предприятия. Позднее я узнала, что в ходе продвижения Красной армии все заводские сооружения были уничтожены. Итак, инженерам там уже нечего было делать. Дом, в котором мы жили в Надеждинске, принадлежал заводу, он было одновременно жилищем врача. До нашего отъезда мы снимали квартиру в доме напротив. Дядя и тетя уложили там всю их мебель и другое имущество, которое не могли взять с собой. Аптекарша, оставшаяся в городе, рассказывала потом, что уже во время отхода поезда горожане штурмовали этот дом и вынесли все, что в нем было. Мой дядя позднее, в 1922 г. еще раз вернулся в этот поселок. Он снова хотел работать врачом и, посещая на дому больных, видел в их квартирах вещи, которые раньше принадлежали ему.
См. продолжение: Время революции в Сибири. Замужество
.
[1] Надеждинск находился в Пермской губ., а в январе 1918 г. стал центром одноименного уезда Екатеринбургской обл.
[2] В 1897 г. 81,3% населения г. Юрьева принадлежали к лютеранам
[3] В городе вплоть до начала нашего столетия сохранился квартал Яамамыйза или Хийналинн (что значит китайский город) или Шанхай.
[4] corpus delicti (лат.) - объект преступления