Российское, советское и постсоветское эхо сарматской теории

Становление отечественной исторической науки (именно науки, а не историописания) приходится на середину XVIII столетия и связано с деятельностью таких выдающихся личностей как русский М.В. Ломоносов и немец Г.Ф. Миллер, двух патриотов России, правда, разного этнического, социального происхождения и профессионального образования. Главным вопросом для каждого из них была проблема, волновавшая еще летописцев XI в., - «откуда есть пошла земля Русская». И решали они ее по-разному– в зависимости от профессиональной подготовки.

Выученик Славяно-греко-латинской академии, где преподавали выходцы из Речи Посполитой, М. В. Ломоносов отвечал на нее в соответствии с польско-литовской традицией. Она сложилась еще в XV в. на фоне политического противостояния трех соседних государств - Московского Княжества, в 1495-1547 гг. Княжества всея Руси и объединенных личной унией Великого княжества Литовского и Польского королевства.

Соседи на протяжении XV-XVIII вв. воевали за земли Древней (Киевской, Домонгольской Руси), которые в XIV-XV вв. после монгольского нашествия вошли в состав двух более западных государств. Поскольку в античные времена знали лишь два народа Восточной Европы – скифов и сарматов, то польские хронисты искали своих предков в сарматах (по современным данным – ираноязычном населении восточноевропейских степей IV в. до н.э.- IV в. н.э.), победителях скифов (тоже ираноязычного населения юга Восточной Европы и Сибири), которых считали предками восточных славян. Сарматская теория, зафиксированная многочисленными хронистами XV-XVII столетий, была своеобразной формой освоения античного наследия в эпоху Возрождения.

Во время освободительной войны Богдана Хмельницкого в 50-х-начале 70-х годов XVII в. был создан компилятивный Синопсис 1674-1680 гг.[1], автором или редактором которого был назначенный в 1647 г. митрополитом Петром Могилой «благодетель и попечитель киевских школ» c 1656 г. архимандрит Киево-Печерской лавры Иннокентий Гизель. Наряду с сарматской теорией польских хронистов он использовал русские летописи, в которых речь шла о двух древнейших народах на территории России XVIII в. - руси и чуди, хотя «самодержавие» России, по терминологии Гизеля, образовали варяги.

Современные Ломоносову историки России подобно польско-литовским хронистам пытались отождествить летописную чудь и русь с одним из кочевых племен, известных в античные времена. Г.З. Байер (1694-1738) выбрал в потомки скифов чудь. Эту мысль в Кратком российском летописце 1760 г. поддержал и Ломоносов, всех многочисленных славян отнес к сарматам[2].

Вопрос о корнях самодержавия стал предметом острых споров, не утихающих доныне.

Русский подданный с 1747 г. Г. Ф. Миллер принял версию древнейшей Повести временных лет, которая позднее стала именоваться норманнской теорией. Согласно его мнению, изложенному в тексте «диссертации» 1749 г., летописные варяги были шведами, которые у его современников естественно ассоциировались с жителями Шведского королевства XVIII в.

Однако профессор химии М. В. Ломоносов, задетый за живое в своей безграничной и страстной любви к России[3] мнением «начинающего» ученого, бросился опровергать «варяжскую» теорию[4] на основе хорошо знакомого ему «Синопсиса» Иннокентия Гизеля 1674-1680 гг.[5]

Спор сторонников разных концепций восточнославянского этногенеза в 1749-1750 гг. сосредоточивался вокруг оценки роли варягов, эта же тема доминировала и продолжает доминировать в позднейших историографических сочинениях, посвященных проблеме становления исторической науки.

На славянстве «ассимилировавшихся» среди славян прибалтийских варягов, по Ломоносову «варягов славенского колена» или «варяго-россов», которые во главе с Рюриком жили между Вислой и Двиной, настаивали не только в конце XIX в. (Д.И.Иловайский), но и два столетия спустя после первого диспута на эту тему – уже при так называемом «социализме» борцы с «космополитизмом» конца 40-х – начала 50-х годов ХХ в.

Этого же упорно придерживаются их наследники, как патриоты «постсоветского образца» (типа В.В.Фомина), заполонившие интернет, так и авторы школьных учебников - от А.Г. Кузьмина до В.И.Буганова - А.Н. Сахарова и многие другие, им же несть числа[6].

Не менее важны «положительные» стороны гизелевско-ломоносовской интерпретации сарматского мифа. Одна из них – это возведение русских к роксоланам (ираноязычным кочевым племенам Сев. Причерноморья первой половины I тыс. н.э)[7].

Роксоланы, обитавшие между Днепром и Доном, согласно концепции Ломоносова 1749 и 1760 гг. вместе с готами передвинулись на Балтику. Роль роксолан в государствообразующем процессе под давлением российских академиков вынужден был признать Миллер при публикации своей речи 1749 г. спустя 10 лет.

Наука же ХХ в. с трудом отказывалась от столь почтенных предков. Уважаемые (некоторыми и до сих пор) археологи академик Б.А. Рыбаков и член-корр. АН СССР П.Н. Третьяков долго отстаивали идею родства славян с антами (по современным представлениям - полиэтничной черняховской культуре на основе ираноязычных скифов и сарматов), частью которых считались роксоланы.

Теперь их эстафету приняла часть украинских археологов, поскольку их страна вступила в период созидания «государствообразующих» мифов.

Стремление удревнить время формирования славянства, от которого не избавлено бытовое представление рядовых людей о величии своего народа, было свойственно и историкам XVIII в.

Хотя тот же Ломоносов отмечает, что слава славянского племени во всех его ипостасях возникла лишь в VI в. н.э., он в 1760 г. не остановился перед отнесением Трои к владениям славянского короля Пилимена и пересказу – вслед за Гизелем привилегии славянам Александра Македонского (III в. до н.э.). От этих утверждений российская наука, даже современная, отказалась.

Зато до сих пор жива «положительная» и «жизнеутверждающая» сторона гизелевско-ломоносовского мифа – культ славянской «боевитости».

Так, Гизель само имя славян возводит к воинской славе, он восхваляет Ивана Грозного за «притяжение» Казанского и Астраханского ханств, а царя Алексея Михайловича за возвращение России Киева и мечтает о расширении государственной территории в идеале - до пределов вселенной, но прежде всего «большой и изящнейшей» Азии, где Бог устроил рай, где родился Христос[8]. Ломоносов же экстраполирует эту идею на Петра Великого и цариц своего времени и пророчит будущему императору Павлу I, надеясь на его «дух военный»:

Откроешь россам путь кругом земного шара,

Поставишь всем странам недвижимый закон…

Идея славянской боевитости доныне превалирует в бытовом сознании россиян, воспитываемом в интернете, где «основной задачей русских-российских историков» выдвигается «Восстановление великой и правдивой истории великого боевого и непобедимого русского народа» .

Ученые нашего времени по сравнению со своими далекими предшественниками находятся в выгодном положении, в их распоряжении помимо летописей и античных письменных источников убедительный археологический материал и хорошо изученные скандинавские саги, они владеют самыми разными методиками исторического исследования.

Разумеется, к их коллегам XVIII в., до Г.Ф. Миллера слыхом не слыхавшим о методике исторического исследования[9] и воодушевленным идеей прославления Отечества, которое срочно нужно было освобождать «от презрения» (что якобы и сделал Петр Первый), предъявлять претензий в отличие от наших современных мифовозродителей[10] нельзя.

Однако современник Ломоносова - по праву слывший «защитником истины, гонителем, бичом пороков" А.П. Сумароков имел отличное мнение и спустя 8 лет после выхода ломоносовского Краткого российского летописца писал: “...во всякой Истории надлежит писать истину; дабы человеки научалися от худа отвращаться и к добру прицепляться. Историк не праведно хулы и хвалы своему соплетающий отечеству, есть враг отечества своего; и бывшее худо и бывшее добро общему наставлению и общему благоденствию служит. Не полезно вымышленное повествование, о ком бы оно ни было. И вредоносна ложная История тому народу, о котором она: ежели она тем народом допущена или не опровержена, к ослеплению читателей”[11].

Это отчасти относится и к оригинальной сарматской теории, способствовавшей формированию менталитета польской шляхты и позднее народа с его идеалом «кичливого ляха» (А.С. Пушкин), и полностью к российско-советско-постсоветской (как и украинско-постсоветской) его версии - источнику национальной, доныне во многом мифологической идеологии россиян и украинцев.

Замешанная на неразумно страстной любви к отечеству, история внедрения в сознание соотечественников патриотических мифов не только парадоксальна (заимствование мифа у противоборствующей стороны), но и горестно поучительна, она схожа с глупой системой воспитания детей, родительскими заботами освобожденных от собственного разумения и воли.

Их – детей и народов, воспитанных историками, потерявшими чувство ответственности за духовное здоровье своих соотечественников и способствовавших некритическому усвоению мифов, участь плачевна. В этом наши

современники XXI в. убеждаются сами.

А.Л. Хорошкевич

___________________________________________

[1] Пештич С.А. Синопсис как исторический источник // ТОДРЛ ИРЛ.1958. Т.XV С. 284-298. (Ср.: Формозов А.А. Классическая русская литература и историческая наука. М., Радикс, 1995. С. 19-28).

[2] «Величество славянского народа» составили Россия, Польша, Богемия, Болгария, Сербия и др. ( Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т.6. М., 1952. С.27, 293). [3] «На всем протяжении жизни Ломоносовым владела пламенная страсть, которую можно выразить в одном слове — Россия. Она подвигла его ввязаться в драку с Миллером и серьезно заняться изучением российской истории...» (Володина Т.А. У истоков «национальной идеи» в русской историографии// ВИ. 2000. №№ 11-12. С.18). [4] Подобную позицию В.О. Ключевский считал «симптомом общественной аномалии» (Ключевский В.О. Наброски по варяжскому вопросу // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения / Отв. ред. М.В. Нечкина. М., 1983. С. 113).

[5] Смысл и направленность «Синопсиса» большинство авторов видело в закреплении «соединения Малороссии с Российской державой в 1654 г. на основе исторической идеи единства Руси (И.И.Лаппо), в содействии освобождению Украины от Речи Посполитой (А.И. Миллер). В современной украинской эмигрантской литературе акцент, однако, делается на формировании собственной украинской идентичности (отец З. Когут). А ныне российские генеалоги обнаруживают в Синопсисе стремление - «мечту» украинцев к единению с Россией (Сапожников О.Я., Сапожникова И. Ю. Мечта о русском единстве. Киевский синопсис (1674) // Русская общественно-политическая мысль XVI-XVII вв. Взгляд из Киева и Москвы. М., Европа 2004), не замечая главной и рациональной заботы автора или редактора о сохранении Киева и его святынь в катастрофах «освободительных войн».

[6] Подробнее см.: Маловичко С.И. Дух «Синопсиса» в историческом учебном дискурсе.

[7] Седов В.В. Этногенез ранних славян// Вестник РАН. 2003. Т. 73 № 7. С. 594-605

[8] Не здесь ли истоки «греческого проекта» Екатерины II?

[9] Маловичко С.И. М.В. Ломоносов и Г.Ф. Миллер: спор разных историографических культур // Альманах теорiï та iсторiï icторiчноï

науки. Вип.4. Киïв, 2009. С. 231-249.

[10] Мельникова Е.А Ренессанс средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке// Родина. 2009. № 3

[11] [Сумароков А.П.] Первый и главный стрелецкий бунт. Бывший в Москве в1682 году в месяце майи. СПб., 1768. С. 48. ( цит. по:

Маловичко 2009).