Путь в Вену

Мой муж и его семейство

Моему сыну было два с половиной месяца, когда власти оказались, наконец, готовы транспортировать бывших австрийских военнопленных на родину. В нормальных условиях следовало бы конечно отложить такое далекое и долгое путешествие, чтобы не подвергать малыша связанным с поездкой опасностям. В особых условиях можно было лишь радоваться тому, что бывшим военнопленным вообще предоставилась возможность вернуться на родину. Поезд был очень длинный, 80 вагонов для скота, полных австрийскими, венгерскими и некоторыми немецкими военнопленными. Большая же часть немецких военнопленных отбыла уже годом раньше. В особенности неприятно было то, что нас было 60 человек в вагоне, в котором естественно не было туалета. В вагоне было лишь отверстие, над которым можно было справлять свою нужду.

Времена были трудные, снабжение на пути из Щегловска в Петроград в течение месяца было ничтожным. Один раз в день нам давали суп. Мы были, правда, предосмотрительными. В Щегловске положение с продовольствием было значительно лучше, чем во всех расположенных западнее частях страны, поэтому мы взяли много лука и копченого мяса. На всех станциях был кипяток, которому мы придавали некоторый вкус с помощью своего рода фруктового чая, который был запакован в пакетики[1] и имел очень приятный вкус. Поскольку я ничего не могла есть и постепенно теряла силы, вскоре не стало и молока. Голодал и мой сын. Я сейчас не знаю, за сколько дней мы добрались до Екатеринбурга. Там началась холерная область. Рядом с нашим поездом стоял другой с открытыми дверями, и мы могли видеть, как тяжело страдали заболевшие холерой. В один очень жаркий день нам пришлось пройти довольно основательное расстояние по полям и лугам, чтобы добраться до поликлиники, где нам сделали прививку против холеры. А на обратном пути мы попали в бурю с градом, сопровождавшуюся резким падением температуры. Мы шли туда в одежде, соответствовавшей жаре, теперь мерзли. Хотя я закутала ребенка, насколько это было возможно, во все, что имелось под рукой, но внезапное падение температуры было слишком сильным. У младенца поднялась температура, очевидно, он получил воспаление легких. Сейчас не помню, сколько времени он болел. Во всяком случае, когда мы приехали в Петроград, он уже умер. Первым делом мы должны были похоронить младенца. Это значит, муж заботился об этом, так как я была так слаба, что даже не могла присутствовать на погребении. Потом нас отправили в карантин. Там у каждого была своя постель, три раза в день регулярно кормили. Хотя еда не вполне отвечала нашим представленимя об этом, но все-таки я начала есть и стала понемногу поправляться. В целом мы были очень довольны, что должны были находиться в этом барачном карантине две недели, так как смогли отдохнуть от долгой и тяжелой поездки. По истечении двух недель нас поместили на корабль, который, однако, не привез нас прямо в Штеттин, в Свинемюнде нам предстоял еще один карантин. Тем временем наступила осень, бури соответствовали этому времени года, одна из них во время переезда была особенно сильной. Нас отправили на нижнюю палубу, почти все страдали от морской болезни, что в таком закрытом помещении было особенно неприятно. По моим воспоминаниям только капитан и я остались здоровыми. Я приписывала это моей ужасной худобе, потому что никакого опыта морских путешествий до того не имела.

Прибыв в Свинемюнде, мы снова отправились на 14 дней в карантин, поскольку мы прибыли из охваченного холерой района. Еда была немного лучше. Барак находился у самого моря. Спустя 14 дней мы двинулись дальше по железной дороге. Эта поездка в лучшую сторону отличалась от предшествовавшей, потому что на этот раз мы ехали в нормальном пассажирском вагоне. Да и сама поездка была не такой длинной. Во время передвижения по Германии меня поразили прекрасные и ухоженные дома, большие фруктовые сады, осенью изобиловавшие фруктами. До этого я еще никогда не видела такой прекрасной и ухоженной страны. Муж, как ребенок, радовался возвращннию на родину. Я же испытывала некоторый страх перед новой жизнью, навстречу которой ехала. Я вообще не могла представить себе эту жизнь. Неуверенность мучила меня. Хотя я и в школе немного учила немецкий и некоторое время разговивала с мужем на этом же языке, все же страна и люди были мне совершенно чужды. Хотя меня отправили из дома в возрасте семнадцати с половиной лет, я все-таки всегда оставалась под защитой семьи. Даже в Щегловске семья всегда была вблизи и давала мне определенную поддержку. Да и жизнь в тетиной семье была очень полезной для дальнейшего языкового образования. С тетей я говорила только по-немецки. С сестрой только по-эстонски, а с дядей должна была говорить по-русски, так что при отъезде из Щегловска я владела тремя языками. И все-таки мой немецкий был самым слабым языком, потому что я сначала ходила в эстонскую школу, потом работала среди русских, сначала несколько лет в торговом домк в Надеждинске, потом в банке в Щегловске. Немецкий язык всегда оставался для меня языком дома. Вскоре после нашего прибытия я поняла, что мои страхи были не совсем необоснованными. На вокзале нас встречали мать и брат мужа. Свекровь спросила, где находится ребенок. Когда мы сообщили ей, что ребенок умер, свекровь сочла, что это очень хорошо, потому что с ребенком она не смогла бы нас принять. Вот так нас встретили в Вене! Впоследствии свекровь не раз повторяла мне, чтобы я отправилась домой, потому что в Вене не требуется ни русских мужчин, ни русских женщин.

До этого мой муж Иосиф Ляйч, которого я звала Пеппи, был любимейшим спутником жизни. В Щегловске он, вырванный из привычного стиля жизни, был скромным и простым, как любимый человек. Теперь мы прибыли назад на его родину, и вдруг жизнь, которую оставил, вновь начала играть роль. Он родился 14 июня 1891 г. Его отец происходил из бедного еврейского семейства и в молодости приехал Вену из Галиции. Чем он зарабатывал на жизнь, из позднейших рассказов было не совсем ясно. Во всяком случае он, как и многие другие, был причастен к распределению лож в Венской придворной опере, что между прочим имело последствием, что Пеппи до войны усердно посещал оперу. Вероятно, отец Пеппи был весьма работящим. Хотя он не владел никакой специальностью, семья жила в определенном благополучии. До меня крайне медленно дошло, что моя свекровь вышла замуж за человека более низкого положения. Ее семья, происходившая из окрестностей Брюнна[2] и Праги, была не богатой, но по настоящему состоятельной. Чтобы юную Каролину надлежащим образом подготовить к будущей роли хозяйки дома, ее отправили к Захеру[3], дабы она там научилась готовить, как следует[4]. Из семьи моего свекра в Вене не было никого, зато там обитали многочисленные члены семьи свекрови. То, что они, лучшие евреи из Чехии и Моравии, рассматривали «польских» не как равных себе людей, уже не играло никакой роли, потому что бравый свекр умер еще в 1911 году. Он, как рассказывали, имел намерение отдать учиться моего мужа также, как и на четыре или пять лет младшего братца Фритца. Но Пеппи был слишком непоседлив, чтобы долго ходить в школу. После пятого класса реального училища, то есть еще при жизни отца, он пошел обучаться в торговую фирму, которая снабжала бумажные магазины. Это, однако, не значит, что он намеревался всю свою жизнь работать на этой коммерческой фирме. По вечерам он посещал театральную школу и мечтал стать актером[5]. Но для сцены у него был один недостаток[6] : он был маленького роста, что для сцены не очень благоприятно. Кроме того, он пел в Большом Венском хоре, был страстным альпинистом и лыжником, так что в общем и целом весьма активным. Он был явно выраженным увеселителем общества. И по рассказам, он был таким с самого раннего детства. Когда он был маленьким, все огромное семейство, в котором было 25 внуков, раз в неделю собиралось у матери его матери[7]. Детей тогда кое-как отправляли спать, оставляли только Пеппи, поскольку у него был дар развлекать разговорами общество взрослых. Бабушка его страшно любила и прощала ему глупейшие самые сумасшедшие выходки[8]. Изо всех историй, которые рассказывались о его детстве, я еще сейчас помню некоторые.

Однажды маленький Пеппи ходил с матерью к зубному врачу и наблюдал, как тот все делал. Вскоре после этого он предложил бабушке сыграть с ним в зубного врача. Не подозревая ничего опасного, она согласилась. Через некоторое время он пришел и сказал, что готов приступить к лечению зубов. Но бабушка должна де открыть рот. Когда она это сделала, он вставил кнопковытаскиватель, который он, однако, как и видел у зубного врача, перед этим подержал на огне. Бабушкиному языку все это ничего хорошего не принесло.

Он, как и его младший брат, родился дома. После того, как младшего брата запеленали, маленький Пеппи провел несколько дней провел у бабушки. Когда мать несколько оправилась после родов, маленький Пеппи смог вернуться снова домой. Нежными речами пытались пробудить его интерес к младшему брату. Но когда он заметил, что какое-то другое существо лежит в кровати рядом с матерью, он решительно двинулся туда и дал этому существу пощечину, потому что он глубочайшим образом был уверен, что это место принадлежит исключительно ему.

Летом моя свекровь вместе с мальчиками ездила к своей родственнице, которая или в Брно или около него была директором школы и жила в доме с большим садом. Там проводили каникулы. Маленький Пеппи всегда устраивал что-нибудь такое, чего дядя переносить не мог. Одним из наказаний служила отправка для еды на кухню.

После того, как он очередной раз некоторое время ел вместе с персоналом, он обратился к дяде с просьбой разрешить ему вернуться за семейный стол. Когда дядя удовлетворил эту просьбу, маленький Пеппи спросил, не может ли он тотчас сесть за стол. И эта просьба была удовлетворена. Когда семейство пришло есть, Пеппи сидел за столом с лицом, полностью покрытым огурцовым салатом. Когда его спросили, что он такое ужасное сделал, он ответил, что это прекрасно охлаждает.

Рассказывали еще одну историю из его юности. Однажды в гости пришел дядя из Франкфурта и принес сосиски. Пятилетний Пеппи услышал, речь идет о венской колбасе, чему он не поверил, не зная, что такие сосиски в Вене называются франкфуртскими. Мать сварила эти колбаски и поставила в под (углубление) кафельной печи, чтобы они сохранились теплыми. В один прекрасный момент, когда за Пеппи никто не наблюдал, он не смог больше сдержать своего любопытства, он должен был их попробовать. Он вытащил горшок из ниши, при этом пролил кипящую воду себе на грудь. До конца жизни у него на груди сохранился большой рубец, а его мать должна была предстать перед судом за небрежное исполнение обязанностей присмотра.

Брат Пеппи Фритц был не только моложе, но и слабее, и болезненнее. Пеппи использовал это, чтобы его угнетать. Оба мальчика ели в детской за одним двойным детским столом, как было широко распространено перед Первой мировой войной. Они ели без присмотра. Пеппи использовал это, чтобы есть вкусные вещи с тарелки брата. Если было что-то менее вкусное, он перекладывал это на тарелку брата. По рассказам Пеппи такое жестокое обращение с младшим братом продолжплось довольно долго. А тот испытывал такой страх перед старшим, что не осмеливался рассказать об этом родителям. И кажется. Пеппи мало волновало, что здоровье его брата было довольно неустойчивым. Когда однажды брат болел, мать послала его в аптеку за лекарствами для брата. Так как Пеппи не возвращался в течение нескольких часов, мать уведомила полицию. Однако полиция не была нужна, вскоре после этого Пеппи целым и невредимым вернулся домой, но лекарство он не купил. По дороге в аптеку проезжал цирк. И разные экзотические звери заинтересовали шести или семилетнего старшего мальчика настолько, что он вместе с цирком прошествовал от ул. Порцеллан до самого Пратера[9].

В 1911 г. после операции умер отец. Пеппи, тогда уже двадцатилетний, должен был содержать семью. Очевидно, это хорошо удалось, так как большую и хорошую квартиру на ул Порцеллан они сохранили. Внезапное начало войны их прямо не затронуло, потому что Пеппи был освобожден от воинской повинности, как кормилец семьи. И только в 1915 г. он был призван и оказался на восточном фронте. В непродолжительном времени при атаке русских он был ранен и попал в плен. Как мы уже слышали, вторая половина пребывания в плену, когда бывших солдат не рассматривали как военнопленных, уже не была связана со слишком большой жестокостью. По крайней мере, Пеппи и его друзья в сложившихся условиях не страдали. Зато начало плена было чрезвычайно тяжелым. Еще не полностью оправившись после ранения в голову, он должен был промаршировать сотни километров вместе с другими пленными. Более старые и слабые мужчины не пережили этого, Пеппи же много занимался спортом и поэтому вырос чрезвычайно выносливым к испытаниям и напряжениям.

[1] Букв. Кирпичики- Ziegeln

[2] Брюнн -Брно

[3] Захер – знаменитая семья венских кулинаров. Родоначальник дома Франц Захер в 14-летнем возрасте в 1830 г. отличился на службе у австрийского канцлера Клеменса Меттерниха, изготовив для праздничного приема шоколадный торт с джемом. В 1848 г. открыл в Вене магазин вин и деликатесов, среди которых первое место занимал торт, названный его именем. Рецепт его был обнародован лишь в 1913 г. невесткой изобретателя. В Вене до сих пор действуют кафе Захер, а торт стал главной кулинарной достопримечательностью столицы Австрии.

[4] Традиция приготовления кошерной пищи сохранилась в XXI в. на самых разных территориях Восточной Европы (Добровольская В. «Настоящие еврейские бабушки, гениальные еврейские дети и русские жены еврейских мужей»; стереотипы в характеристиках представителей другого этноса (евреи и русские) // Диалог поколений в славянской и еврейской культурной традиции. М. 2010. С. 244-249).

[5] Это, как и занятия спортом, отличало маленького Иосифа от стандартного в Восточной Европе представления о настоящем еврейском ребенке, который должен быть хилым, носить очки и играть на скрипке (Добровольская В. 2010. С. 251).

[6] Handicap (спорт.)- гандикап

[7] Это традиционные сборища по субботам –шабад, которые отмечались во всех религиозных еврейских семьях, когда пекли плетенки с маком -халы

[8] Любовь к детям, обычно старательно поощряемым за все успехи, характерная черта семейной жизни евреев (Добровольская В 2011. С.251-252)

[9] Пратер – Чешский Пратер, парк находщийся зв вторым бульварным кольцом Вены – Гюртелем. Улица Порцеллан нходится в центре города, в 1-и округе.