Предисловие к публикации рукописи А.А. Зимина " Храм Науки"

РАБОТА ДУШИ И РАБОТА НАД СТИЛЕМ

История текста публикуемой редакции рукописи А.А. Зимина "Храм науки".

А.Л. Хорошкевич

Подведение итогов жизни человека на земле по мере его приближения к вечности становится занятием все более и более трудным.

Мало кому удается преодолеть трагедии собственной жизни, оставив будущему читателю ее образ, сияющий добротой и гармонией (как это сделала Н.А. Морозова в своих воспоминаниях «Мое пристрастие к Диккенсу»(1) – вопреки всем кругам ада, через которые довелось пройти Нелли Александровне). Судьба же Александра Александровича Зимина в какой-то мере типична для интеллигенции советского времени. Преднатальное сиротство, нищета и голод раннего детства, туберкулез в молодости, лишь частичная реализованность фантастических способностей, достигнутая не только каторжным трудом, но и дополнительными, в какой-то степени унизительными, усилиями. Конфликт между жаждой истины и реальными условиями ее достижения – один из главных лейтмотивов мемуарно-историографо-философского сочинения Александра Александровича Зимина. Читать это произведение тяжело и больно – за самого автора, за судьбу страны, далеко отступившей от гуманистических идеалов, за ее будущее, которое трудно построить на фундаменте лицемерия и лжи, которыми была пронизана культура советского ХХ

столетия, в том числе и такая системообразующая ее часть, как история.

О том, как созрел замысел и как создавалась книга, Александр Александрович рассказал сам (см. главу «Мой архив). Сетуя на то, что не сохранял рукописи своих научных работ А.А. Зимин писал: «Зато в “Храме науки” у меня есть первый вариант (рукописный 1974 г.) отдельных этюдов и окончательный (авторский) 1976 г. (промежуточных нет)» – это заявление не совсем точно. «Рукописный» материал, конечно, есть (в частности, текст о С.О. Шмидте сохранился в виде рукописи (из подобных фрагментов с течением времени сложился сборник «Непродуманные мысли»). Но охарактеризовать первоначальную редакцию как рукописную, кажется, невозможно. Ибо в том комплекте, который он передал мне поздней осенью 1979 г. (уже в основном завершив третью редакцию этих воспоминаний), довольно многочисленны листы машинописи, резко отличающиеся от результатов трудов профессионалок – и расположением строк на странице, и, как правило, слабой печатью, и, наконец, самим стилем шрифта. Дело в том, что когда у Александра Александровича серьезно начало сдавать здоровье, его ученики подарили ему пишущую машинку югославского производства, купленную по совету секторской машинистки-палеографа Нины Ивановны Кирсановой. Александр Александрович очень быстро овладел этим тогда еще чудом множительной техники и начал печатать свои старые заметки – и «Непродуманные мысли», и будущий «Храм науки», и «Сумерки и надежды», превращая рукописные листочки в машинописные тексты и собирая материал для новых исследований. Александр Александрович иногда печатал две копии. И меня это в начале работы смутило: я и эти листы отнесла ко второй редакции сочинения, тем более, что на некоторых экземлярах-копиях были поправки, отличавшиеся от того, что автор помещал на первом. В результате образовались промежуточные варианты отдельных разделов. По мере набора текста стало ясным отличие набранных самим автором материалов от последующей перепечатки 1976 г. Ситуацию запутывает множественность машинописных экземпляров с правкой, не всегда повторяющей ту, что была на первоначальных текстах. Поэтому довольно сложно проследить историю текста и точно определить, какой именно текст был первоначальным и какой промежуточным.

Поэтому при воспроизведении этого сочинения приводятся варианты с указанием предполагаемой редакции. При этом выясняется, что тот набор текстов «Храма», который Алексндр Александрович передал мне, содержит переходную редакцию, далее обозначаемую как 2а.

Тем не менее у публикуемого текста есть собственная история. Однажды Александр Александрович похвастался тем, как прекрасно упорядочил свой архив, сформировав материал для 20 томов собрания сочинений (См. ниже «Труды»), и отдал мне некоторые уже не нужные материалы, среди которых была и рукопись «Храма науки» 1976 г.). Он познакомил меня и со списком душеприказчиков (В.Г. Зимина, Е.Л. Бешенковский, Р.В. Овчинников, Я.С. Лурье, В.Б. Кобрин, нежно любимый им С.М. Каштанов и я, из коих на сегодня в живых остались лишь двое последних). Сказал также, что ранее, чем через 20 лет, рукописи мемуарного характера печатать не следует. Это завещание в первые годы после кончины Александра Александровича Валентина Григорьевна регулярно читала нам на днях рождения и годовщинах ее покойного мужа 22 и 25 февраля). Научные рукописи худо-бедно превращались в книги. Так, вторым изданием вышла «Опричнина», которую удалось даже снабдить авторскими дополнениями и исправлениями, хотя пользоваться этим изданием очень тяжело – слишком тесен и мал шрифт.

Даже «Слово» на излете так называемой перестройки удалось издать, правда, в варварски искалеченном виде, при содействии О.В. Творогова (2), которому как специалисту вдова доверила подготовку исследования к печати.

Семья покойного ученого, в которой до недавнего времени (3) насчитывалось четверо историков (и даже один член-корреспондент среди них), в XXI столетии решила взять дело издания трудов А.А. Зимина в свои руки. Нет, конечно, речь не шла о подготовке собрания сочинений.

Дочь и зять великого историка, Н.А. и В.П. Козловы, лет пять назад начали с философско-мемуарно-генеалогического сочинения «Сумерки и надежды». Однако несколько замешкались с этим начинанием – «дорогостоящим», по словам дочери, а по словам зятя – доныне не дошедшим до стадии «проекта» (4). В ожидании появления проекта и превращения рукописи в книгу уместно обратиться к другой рукописи, актуальность которой чрезвычайно велика в связи с кардинальным пересмотром российской истории, – «Храму науки». Нынешним и будущим участникам этого пересмотра не лишне было бы познакомиться с опытом своих предшественников, с удивительной периодичностью превращавшихся

в жертв собственной «научной» активности. Об одном из этих периодов подробно рассказал А.А. Зимин.

Итак, вернемся к «Храму». В 1974 г. первый вариант «Храма» был уже написан и, возможно, частично набран автором на машинке, в 1976 г. был готов и второй, как и написал автор этих горестных размышлений летом 1976 г. Об этом можно судить и по двум предисловиям, датированным 3 и 28 июня 1976 г. Однако работа продолжалась. Появлялись новые разделы («Как я стал историком», «Мой архив» и др.), уточнялись и дополнялись старые главы. В той папке, куда Александр Александрович сгреб все остатки от перепечаток, оказались разные экземпляры машинописи – в первых было очень много правки, отсутствовавшей во вторых и в третьих экземплярах. Все они – и первые и вторые/третьи принадлежали редакции 1976 г. На это очевидно указывают ссылки на издания книг (прошлым годом нередко именуется 1975-й). Правка же на первом экземпляре авторской машинописи была, видимо, предназначена для выборочной более поздней перепечатки. Последовательность работы А.А. Зимина над рукописями «Храма» можно уточнить и по «обороткам». Поскольку в те времена писчая бумага была большим дефицитом, то все использовали ее – если это было возможно – дважды. Александр Александрович исключением не был. Поэтому тексты и нумерация листов на обороте может быть использована для датировки этапов работы. Приведу один пример. Воспоминания о

Н.А. Казаковой сохранились в виде краткого фрагмента начала (первый экземпляр машинописи, верхняя половина листа с кратким текстом обрезана, а нижняя подклеена к чистому листу бумаги (5) и более полного текста (второй/третий машинописные экземпляры). Краткий фрагмент испещрен рукописными вставками и поправками, в том числе и о причинах смерти мужа Натальи Александровны. Полный лишен следов подобного вмешательства в текст, он полностью соответствует машинописи первого экземпляра (без рукописных поправок. Нумерация листов на обороте помогает раскрыть загадку. Краткий фрагмент напечатан на л. 19, а более распространенный – на л. 18 историографического обзора

исследований Иоасафовской летописи. Это позволяет сделать вывод, что создание обоих вариантов было разделено кратким промежутком времени, в течение которого Александр Александрович сумел узнать новые подробности о трагической биографии мужа Н.А. Казаковой. Если я не ошибаюсь в атрибуции текста обороток, отдельные листы авторской машинописи с сугубо фактическими сведениями о биографиях К.В. Базилевича, С.К. Богоявленского, В.И. Шункова, Б.Б. Кафенгауза также принадлежат к дополнительным материалам для третьей редакции «Храма». В настоящей публикации они помещены в сноски к тексту, где упоминаются указанные лица.

Таким образом, получается, что настоящий экземпляр рукописи «Храма науки» является переходным от второй редакции и второй машинописи к более поздней редакции, может быть, еще хранящейся в личном архиве А.А. Зимина. На основании наблюдений над имеющейся

машинописью можно предполагать, что помимо справочно-библиографического аппарата существенных различий между вторым и окончательным вариантами не было. Для третьей редакции использовались оборотки от «российской документальной «Саги о Форсайтах» (т.е. машинописи труда «Сумерки и надежды»), что и позволяет относить некоторые листы к этой редакции, наиболее поздней редакции..

До окончания авторского 20- и даже 30-летнего запрета на публикацию этого сочинения издательница, к сожалению, успела подготовить лишь фрагменты, посвященные И.И. Полосину, Н.А. Баклановой, А.И. Копаневу (6). Но считает своим долгом выполнить обещание, данное автору и подкрепленное устным разрешением Валентины Григорьевны,-вдовы А.А. Зимина, – подготовить к печати то последнее, что она еще может сделать для сохранения памяти Учителя, Наставника и Друга. Затруднения составительницы с передвижением исключают возможность пополнения труда библиографическими сведениями. Это остается на долю публикаторов следующего – второго или третьего издания, надеюсь, сохранившегося окончательного текста третьей редакции…

Издание этой третьей редакции крайне важно, поскольку оно поможет понять умонастроение автора в последний год его жизни. Кое-что можно обнаружить и в публикуемых материалах. Ясно, что травма 1963–1964 годов не была пережита автором и 10, и 12 лет спустя. Лейтмотивом книги проходит характеристика поведения коллег – друзей и недругов – по отношению к автору, ученому «еретику», осмелившемуся покуситься на национальную святыню культуры. Отметим кстати, что подобное отношение к прошлому – одна из форм той «патологии общественного сознания», которую в свое время отметил еще В.О. Ключевский.

В 1974 г. раны еще совершенно не затянулись, и Александр Александрович с молодым, пожалуй, даже юношеским, задором щедро раздает прозвища, оплеухи своим оппонентам и противникам. К 1976 г. позиция становится более умеренной, а характеристики – более сдержанными и взвешенными, само сочинение – более «научным» (в рукописных дополнениях автор иногда указывает даты жизни, иногда называет труды).

Третья редакция «Храма науки» по своей тональности резко отличается от двух первых. Мир и друзей – коллег и учеников (бывших Наташ, Яшей, Каштанов, Володек, Асек) – теряет обаяние личных теплых отношений и превращается в мир, настолько отстраненный от автора,

что тот не решается называть учеников иначе, чем по имени отчеству.

Больше внимания уделяет их научным заслугам, в связи с чем приводит библиографию основных трудов – уже не только друзей, в том числе и бывших, но и противников, начальников и просто достойных ученых.Незавершенность и неполнота текста (так, очевидно, часть текста о С.Б. Веселовском перекочевала в третью редакцию, возможно, в модифицированном виде) поставила перед публикатором головоломку, ибо текст не соответствует оглавлению. При подготовке рукописи встала и проблема расположения отдельных глав сочинения. Первоначальный вариант имел сплошную нумерацию листов. Законченные тексты второй редакции были пронумерованы в соответствии с разделами,

порядок которых был зафиксирован авторским оглавлением, открывающим текст (с. 35 настоящего издания). Однако помимо разделов, указанных в оглавлении, имеются и тексты разделов, отсутствующих в нем (например, «Халтура», «Дисциплина»). Наряду с этим в оглавлении указаны разделы, не выделенные в самом тексте: «Подвижники науки», «Во глубине сибирских руд». Поэтому трудно быть уверенным, что расположение этих разделов в папке, которая была выдана мне, соответствует действительным намерениям автора. Еще сложнее ситуация с огромной начальной частью сочинения. Автор колебался и в ее наименовании. Александр Александрович склонялся то к «храму науки», то к другим – «В феодальной вотчине»и «Служители феодального культа». Кроме того, уже летом 1976 г. он уже предполагал выделить из нее разделы, определив их в оглавлении как «С.Б. Веселовский», «Подвижники науки», «Дела и дни феодалов». К счастью, они легко

вычленяются из этой начальной части (что и было сделано составительницей. Наименования этих разделов помещены в квадратные скобки).

Это единственное вторжение в авторский текст, который совершенно умышленно воспроизводится без какой-либо редакции, даже в случае повторов. Можно надеяться, что подобный тип публикации позволит будущим и более проницательным исследователям легче проникнуть в творческую лабораторию Александра Александровича.Пожалуй – лучше поздно, чем никогда, ответить на вопрос о целесообразности издания незавершенной рукописи. Читатель привык к «потреблению» готовых рукописей, вылизанных автором, редактором,

корректором и даже ответственнным редактором, уже задолго до прихода к последнему забронзовевших в окончательной мысли автора. Издание подготовительных и промежуточных текстов даст вдумчивому и внимательному читателю возможность проследить путь к этому памятнику, понять движение мысли автора, состояние его души, в которой, конечно, отражалась и общественная атмосфера общества.

Начало работы А.А. Зимина над этими размышлениями о жизни приходится на 1974 г. Это десять лет после «Слова...», а заодно и такой же юбилей смещения Хрущева с партийно-административных постов (Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета министров), конца очередной (хрущевской) «оттепели» и начала брежневского застоя, правда, еще не достигшего в это время маразматического характера (7). И уже четыре года обострения хронического бронхита (вероятно, с бронхоэктазами, вследствие перенесенного в годы войны туберкулеза). Советская медицина, и академическая в частности, показала себя в самом лучшем виде. Из больницы на ул. Фотиевой, вместо того чтобы лечить бронхит,

легочного больного отправили (по распоряжению главврача Ноздрюхиной) по «скорой» в психбольницу, пусть там рассказывает, как у него «в груди растет борода». На счастье Александра Александровича, в результате краткого общения с «пациентом» старушка-психиатр поняла, что больной попал не по адресу, и выпустила его домой.

Психологическое состояние отразилось и на стиле первой редакции «Храма науки». Александр Александрович довольно резок в оценке исторических бонз, от которых он натерпелся основательно. Среди них оказался и С.О. Шмидт, специализировавшийся на эпохе Ивана Грозного. Пути «звезды исторической науки», по определению некоего

А. Ефимова, Интернет) и ее «труженика» пересекались всю жизнь – и в Москве на истфаке, и в Ташкенте, где оба слушали доклад С.Б. Веселовского о синодике Ивана Грозного8

, и в Институте истории, и в Институте истории СССР, образованном в 1968 г.

Критический пыл первой редакции несколько поостыл к 1976 г., когда создавалась вторая. Это заметно и на тексте о Шмидте. На этот раз Александр Александрович отметил и главную заслугу Сигурда Оттовича – приобщение студентов к большой и настоящей науке с по-

мощью источниковедческого кружка в Историко-архивном институте, которым тот руководил почти полвека.Однако в целом общая тональность сочинения сохранялась. Здоровье

ухудшалось, а гора неопубликованных сочинений росла. После кончины их автора часть монографических сочинений была издана. Однако все они, написанные в СССР, когда авторы обязаны были придерживаться руководящих указаний Партии и Правительства, не дают полного представления о мироощущении их автора. «Храм науки» позволяет, хотя бы отчасти, услышать настоящий голос исследователя, представить условия, в которых пытались творить самые честные историки. Еще более точное представление можно было бы получить, ознакомившись с полным корпусом переписки АА. Зимина. Однако, насколько понятно из акта передачи личного архива семьи Зиминых, эти материалы остаются дома у Н.А. Козловой. Посему новое поколение может лично познакомиться с Александром Александровичем – увы, только по материалам издаваемой редакции «Храма науки». Читать размышления и воспоминания А.А. Зимина больно и трудно, но сейчас, когда страна находится на очередном витке застоя, весьма поучительно, необходимо и даже крайне необходимо, несмотря на то, что составительница далеко не всегда согласна с характеристиками людей, с частью коих ее поныне связывают долгие годы совместной и даже дружной работы, а некоторым она просто обязана разного рода помощью.

Но, увы, Платон мне друг, но истина...

---------------------------------------------------

1. Морозова Н. Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника. ХХ век. М.: Новый хронограф, 2013. Кажется, что источником ее силы был не только талант, ее собственный и ее удивительных родителей + стойкость матери, но и их истинная любовь, в атмосфере которой прошло не только детство мемуаристки, но и ее жизнь, ее матери и всех близких.

2. Великий текстолог заменил все цитаты из источников авторскими реконструкциями, лишив тем самым логики весь текст исследования.

3. Валентина Григорьевна Зимина скончалась 14 сентября 2013 г., немного не дожив до 90 лет.

4 . «Хочется надеяться, что издание книги А.А. Зимина станет уже в ближайшее время еще одним проектом введения его творческого наследия в общественный оборот» (Козлов В.П. Российская документальная «Сага о Форсайтах» А.А. Зимина // Историк в России. Между прошлым и будущим. Статьи и воспоминания / Под

общ. ред. В.П. Козлова. М., РГГУ. С. 374.

5. Нумерация страниц на листах, к которым подклеены исправленные тексты, очевидно, предназначена для новой, третьей, перепечатки.

6. Ряд фрагментов, посвященных ученикам, С.Б. Веселовскому, опубликовали Л.Н. Простоволосова и А.М. Дубровский при участии или с разрешения вдовы.

7. Что сказалось и на руководстве исторической наукой. Она попала в ведение абсолютно невежественного аппаратчика ЦК КПСС С.С. Хромова.

8. Об этом докладе, содержавшем косвенную критику сталинского кумира, упомянул и замечательный географ, библиограф, нумизмат и пр. Михаил Борисович Горнунг. Он единственный рассказал и об условиях жизни в «хлебном городе» Ташкенте. По его словам, большинство эвакуированных расположились в балетном зале школы, основанной Тамарой Ханум, разгороженном до уровня человеческого роста картонными коробками, а Шмидт с матерью и няней-кормилицей, опекавшей его почти до смерти, жил на втором этаже в отдельной комнате (Горнунг М.Б. Зарницы памяти. М.: Новый хронограф, 2013). Некоторые из этих исследований вышли не под авторскими, но издательскими названиями (вместо Иван III – «Россия на рубеже XV–XVI вв.» и вместо «Борис

Годунов. Путь к власти» появилась монография «В канун грозных потрясений: предпосылки первой крестьянской войны» – в 1986 г.). Еще четыре работы вышли под авторскими заголовками: «Россия времени Ивана Грозного» (в соавторстве с А.Л. Хорошкевич, с обычными для нее ляпами – Елизавета II вместо I и парой других не менее пикантных ошибок) – в 1982 г.; «Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI в.» – в 1988 г.; «Витязь на распутье: феодальная война в России XV в.» – в 1991 г.; «Правда Русская» – в 1999 г.; «Слово о полку Игореве» – в 2006 г.

http://ihist.uran.ru/files/dissovet/2014_diss_Bazanov.pdf

Базанов Михаил Александрович

Александр Александрович Зимин: биография историка в контексте развития отечественной науки

Специальность 07.00.09 – Историография, источниковедение и методы исторического исследования

Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук