отпусквармениипродолжение3

Отпуск в Армении (продолжение)

Вернуться Назад

Директор бани, красивая седая женщина лет 50, предложила поместить рюкзаки в своем кабинете, и мы на­легке отправились по обычному маршруту: завтрак, осмотр города и попутно – магазины спорттоваров, грампластинок и, конечно, книжные. Кировакан оказался новым, веселым городом, с зелеными улицами, приветливыми, доброжелате­льными людьми. Много молодежи. Рюкзаки наши заметно потяжелели – невозможно было отказаться от покупки хоро­ших книг, которые так трудно добыть дома. Вот только опять из-за проклятого холерного карантина почта не при­нимает посылки. Делать нечего, придется тащить на себе.

Едем дальше, в Спитак, лежащий у подножья горы Арагац. В автобусе, кроме армян, азербайджанцы и курды. Разговорились с армянами. У одного болит зуб. Порывшись в рюкзаке, даем ему пирамидон. Цель нашей поездки пока­залась этим парням сомнительной: они не очень высокого мнения о курдах. Параллельно шоссе идет поезд Москва –Ереван. В окнах видим людей, и это радует: может быть, уже кончился карантин? Не задерживаясь в Спитаке, взобра­лись на подвернувшийся грузовик.

Пройдет 18 лет, и в декабре 1988 года Спитак будет полностью уничтожен ужасным землетрясением всего за 30 секунд. Погибнут тысячи людей.

КУРДЫ

"Первое правило езидов – заручиться дружбой дьявола и с мечом в руках вставать на его защиту",

А. Пушкин, "Заметки о секте езидов"

"Я курдянка из езидов. Это правда: мы боимся черта – да кто же его не боится?"

Джон Мориер, "Похождения Хаджи Бабы из Исфагана"

Шофер по-русски не говорит, едем наугад. На пово­роте в каком-то селе чуть не врезались в корову. Она возму­щенно замычала и несколько раз боднула воздух своими длинными рогами. Поднимаемся на Спитакский перевал. Везде дожди. Закрыв Арагац, грозовые облака движутся на­встречу. Вечереет, в первом же курдском селе слезаем с гру­зовика. Это и есть Алагез, куда мы планировали попасть. За­хожу в дом, но там никого нет. Дом новый, просторный, чи­стый, но совершенно пустой. Семья вместе со скотом ютит­ся в каком-то подобии землянки. Там темно, как в щели-бомбоубежище времен войны, и нечем дышать. Глаза посте­пенно привыкают, и сквозь густой дым проявляется красная нить накала электрической лампочки. Начинаю различать обитателей: среди телят и коз несколько женщин, дети, под крышей на насесте куры, вокруг нагромождение котлов, горшков и прочей домашней утвари. На земляном полу рас­стелены грязные, истоптанные ковры. В железной печке без трубы тлеет кизяк. Едкий дым выходит в дыру в крыше. Под ногами снуют козлята, кошки и, кажется, кролики – в дыму не разберешь. Все очень удивлены моим вторжением. Про­шу приюта на одну ночь. Небритый мужчина в кепке снача­ла отказывает, потом, смилостившись, разрешает.

Знакомимся. Ибрагим доволен жизнью. В горах на летних пастбищах у него 150 овец. Рассказывает, что недав­но Алагез посетила делегация курдов из Ирака. Они интере­совались решением курдской проблемы в СССР. "Я бы уе­хал туда", – говорит Ибрагим. Надеюсь, он остался в Арме­нии и не подался в Ирак, где кровожадный убийца Саддам Хусейн травил курдов ядовитым газом. Не лучше положе­ние курдов и в современной Турции, где их, используя авиа­цию и танки, систематически и бесстыдно вытесняют ото­всюду. Но борцы за права человека сосредоточены на палес­тинских беженцах и курдскую проблему не замечают.

Покончив в 1915 году с армянами, турки взялись за курдов. Под угрозой смерти их принуждали принять ислам. Многие тысячи отказавшихся погибли. Часть не устояла. Другие нашли убежище в христианстве. Говорят, что есть даже курды-иудеи. Здешние курды-езиды (около двадцати тысяч) бежали из Турции. Они исповедуют древнюю (стар­ше иудаизма, христианства и ислама) таинственную рели­гию солнцепоклонников. С упомянутым в эпиграфе дьяво­лом религия езидов ничего общего не имеет.

Дождь прекратился, далеко на севере, среди поредев­ших облаков заиграла радуга. Идем на кладбище. Оно лежит на пологом склоне. Могила шейха с круглым куполом и за­мурованным входом. Большинство могил разрушено. Но все-таки находим двух сохранившихся целыми каменных коней на мужских могилах. Кони, высотой около метра, из­ваяны из гранита. Они идеально отполированы, орнамент на седлах не поврежден. На женских могилах каменные колы­бели с похожим орнаментом. Все могилы сориентированы на север. Немного выше, в беседках, закрытых от северного ветра каменной стеной, новые, уже без коней и колыбелей могилы. Бетонный стол для поминальной трапезы человек на двести.

Спускаемся. Несколько женщин доят овец. Овцы в сужающемся каменном загоне с узким выходом. Доярки хва­тают овец за задние ноги и, дернув два-три раза соски тоще­го вымени, отпускают. Некоторые овцы попадают копытца­ми в молоко, туда же падают клочки шерсти, комки земли. Ведро медленно наполняется примерно от двухсот овец. Не густо, но это колхозные овцы. Свои дают намного больше молока.

Наше появление вызывает сенсацию. Собираются, наверное, все дети села. Девочки с малышами на руках, ма­льчишки долго переговариваются, обсуждая внешность, оде­жду, заглядывают в непривычные светлые глаза, нас прини­мают за брата и сестру. Весь этот гвалт сопровождается му­зыкой: один мальчик непрерывно дудит в красную пласт­массовую трубу, другой – стучит палочкой в фанерную до­щечку, сохраняя непонятный нам ритм. Дети очень грязные, но у многих, несмотря на грязь, удивительно красивые лица. Девочки по многу дней нечесаные, в заплетенных волосах колтуны, в ушах старинные золотые сережки, на пальцах массивные перстни. На руке у трехлетней малышки элегант­ные золотые часики.

Одежда женщин очень живописна: на бедрах клетча­тый платок с бахромой, под ним яркая длинная юбка. Голова и плечи покрыты белым атласным платком, поверх которого как чалма повязан еще один – темный. Из-под платков све­шиваются спутанные, часто уже седые, косы. Трудно пред­ставить, что это изобилие платков и юбок когда-нибудь сти­рают, гладят. Еще одна непременная деталь женского убран­ства – ребенок за спиной.

Мужчины-курды, особенно молодые, имеют более цивилизованный вид: нейлоновые рубашки, модная обувь. Основное их занятие – бесконечное сидение на камнях, не­спешные беседы с сигаретой в одной руке и стаканом кофе в другой. Впрочем так почти везде на Кавказе – всю работу выполняют женщины.

Толпа детей целый вечер ходит за нами по пятам. Ка­кой-то мужчина прогоняет их, но через несколько минут они по одному снова собираются на веранде под аккомпанемент маленьких музыкантов. Расходится эта публика уже в тем­ноте, после девяти часов вечера.

Рано утором находим на столе миску теплого овечь­его молока. Оставляем кулек конфет и уходим, не попроща­вшись – взрослые уже ушли, а дети по-русски не понимают. Идем на юг к селу Кандзахсазу, где на кладбище, как мы уз­нали, тоже есть каменные кони. Солнце еще низко, но жар­кое, тяжелое, как раскаленный утюг. Пешие туристы с рюк­заками, да еще с женщиной – здесь редкость. Водители гру­зовиков тормозят, оборачиваются, что-то кричат, сигналят.

Подходим к цели. Каменных лошадок здесь больше, но многие с отбитыми головами и хвостами. Парень, сту­дент из Еревана, приглашает в свой дом, каких в этом селе еще много. Передняя стена сложена из кизяка, остальные – из камня. Окон нет. Все как в землянке Ибрагима. Печка без трубы, дым выходит в открытую дверь, такая же красная нить лампочки тускло светится в дыму, ягнята, кролики, куры. Хозяин мечтает уехать в иракский Курдистан, говорит, что армяне притесняют курдов. Что ж, ему виднее…хоть не очень в это верится. Прощаемся и, поймав попутный грузо­вик, едем в Аштарак.

АРАГАЦ

В Аштараке тоже "холерный карантин": столовые за­крыты, в магазинах только консервы "бычки в томате". Поэ­тому, не задерживаясь, садимся в автобус, который довез до Бюракана. На выезде из города подождали часок, пока нас не подобрали чабаны-курды. Советский "ГАЗ-69" они назы­вают "виллис". Их бандитские физиономии как на подбор одна другой свирепее, но внешность обманчива – чабаны угощают нас сыром и лепешками. Нагруженный продук­тами "газик" пыхтя, взбирается вверх к горным пастбищам. Справа мелькнули купола обсерватории Амбарцумяна. Под­нимаемся выше и выходим у Института физики, который здесь называют "Черный камень". Замдиректора, не задавая вопросов и не требуя документов, вручил нам ключ от од­ного из домиков. Только посоветовал не попадаться на глаза "холерному" инспектору.

Сосед-шофер спросил, повторяя, очевидно, чью-то шутку:

– Это у вас на Украине "раньше были с усами, а те­перь с носами"?

– Совершенно, верно, – ответил я, – только с носами и остались, и мы как раз такие. Те самые!

Шофер смутился, исчез, и больше мы не встреча­лись. Было стыдно за него.

Вечером с высоты 2000 метров мерцают огни горо­дов араратской долины. Громадным прямоугольником све­тится Ереван, рядом Эчмиадзин, ближе Аштарак, а на гори­зонте Октемберян (не знаю, так ли он сейчас называется). Можно до утра, не отрываясь, смотреть на эти огни. Видны даже цветные рекламы и факел нефтехимического завода в Ереване.

Следующим утром отправляемся в Амберд. Высо­кую скалу, на которой стоят древняя крепость и церковь, омывают две горные речки. Одна так и называется – Ам­берд. В ней, под водопадом, мы охлаждаемся после жаркой дороги и загораем, растекшись на камнях. Над нами "базаль­товое солнце" – застывшая лавовая трубка в форме правиль­ного круга, с глубокими радиальными трещинами-лучами. Диаметр "солнца" 10-12 метров. Сверху спускается группа экскурсантов. Один из них подбегает к нам: – Вы меня уз­наете? – Оказалось, тот самый, кому мы дали пирамидон в автобусе Кировакан - Спитак.

Церковь над обрывом удивительно красива. Ее ре­ставрируют. Рабочие на лесах облицовывают поврежденные участки темным туфом. Плиты обтесывают тут же, на месте, – материала сколько хочешь. Работа нелегкая и хватит ее на­долго. Живут реставраторы рядом с крепостью, в выгорев­ших армейских палатках.

В церкви женщина с девочкой и мальчиком. На детях красные галстуки. У входа, на каменной плите лужица кро­ви и несколько белых перышек. В черной от копоти нише горят две свечи. Под нишей белая курица с окровавленной шеей. Дети с любопытством разглядывают нас. После ос­мотра церкви и крепости возвращаемся, стараясь держаться в тени. На юге возвышается двуглавый Арарат. Чем дальше от него, тем он кажется величественней.

Сверху по тропе гонят стадо. Овцы текут двумя пото­ками, то сливаясь, то снова раздваиваясь, огибая заросли и скалы, и скрываются в темной пещере под скалой. Пещера просторная. В ней свободно разместится несколько сот овец. Здесь они переждут жару. Подходим к пасеке и, выждав по­ка успокоится собака, зовем хозяина. К нам выходит симпа­тичный, чистенький старик.

– Нет меда, ребята, уже второй год подряд, – сказал он. – Очень сухое лето, выгорело все. Чтобы сохранить пчел, кормим их сахарным сиропом. А вас я угощу водкой. Водка у меня есть. Заходите в палатку.

Очень похожая на деда старушка внесла нашпигован­ный зеленью соленый сыр, лук, перцы, лаваш. Водка оказа­лась хорошо очищенной чачей и, несмотря на зной, пошла отлично. Деду 85 лет и по-русски говорит с трудом. В моло­дости бывал на Украине, в 1905 году, когда служил в рус­ской армии. Подумав, старик добавил: "Это был город Бер­чив, нет, Бер… Бер… Бердичев? Правильно?" Он очень со­крушался, что нет меда, и приглашал приехать в следующем году.

Вернувшись, готовим ужин на спиртовке. Из-за холе­ры прячемся от инспекции и патрулей, нельзя поставить па­латку и развести хороший костер. Перед сном опять глядим на равнину с огненными пятнами городов.

Утром на шоссе нас подобрал грузовик с большой охапкой сухой виноградной лозы в кузове. Председатель колхоза с сынишкой, ветеринарный врач и два чабана едут "на шашлыки" и приглашают нас. Мы не отказываемся. У председателя на лацкане пиджака золотая звезда Героя Со­циалистического Труда. Машина сворачивает с дороги.

– Вот он, – вдруг сказал врач и показал на стоящего в стороне барана. Грузовик притормозил, чабаны и мой Саша соскочили на землю ловить барана. Год назад в Дагестане нам пришлось ловить баранов, но тогда их ждал не нож, а только металлическая бирка с номером на ухе. Бараны пыта­лись уклониться от этой, не слишком приятной операции, но не было у них в глазах такого ужаса, как у сегодняшнего. Обычно они стоят, сбившись в кучу, нервно вздрагивая и стараясь спрятать голову под брюхом соседа, когда их по од­ному вытаскивают. Но этот знал, что его ждет, боролся за жизнь и только вконец загнанный машиной дал себя схва­тить. Возле стоянки он простился с жизнью. Во время экзе­куции пятилетний сын председателя придерживал барана и заразительно хохотал. То, что было бараном, насажено на шампуры, шкура распялена на колышках, косточки броше­ны в кипящий котел, а голова – собакам. Огромный пес ух­ватил голову, грозно рыкнул, и остальные собаки, поджав хвосты, мгновенно попятились. Раздался хруст, затрещали кости, и через несколько минут пес высокомерно удалился, оставив от головы только рога.

– На виноградной лозе шашлык самый вкусный – сказали чабаны, и это правда. Под шашлык на горном возду­хе водка идет хорошо. После длинных, по-восточному цве­тистых тостов потекла живая, содержательная беседа на уже привычные темы: геноцид, турки, судьба народа и будущее Армении. Высота 2700 метров уже не ощущалась – аккли­матизировались. Хочу рассказать анекдот. В тот год столет­него юбилея вождя появилась масса коротких анекдотов о Ленине. Но этот юмор не для армян. Председатель почти за­кричал: – Не хочу слышать его имя! Этот лысый дурак, этот бандит отдал туркам полстраны! Ты посмотри на карту – увидишь, сколько было у нас земли! Вот, что он наделал, твой Ленин! – И немного успокоившись, продолжал: – Коба-Сталин тоже бандит. Это ты знаешь, да? И Камо был бандит. Хоть армянин, и с хорошей фамилией Тер-Петросян, а все-таки бандит. Тоже знаешь?

– Конечно, знаю, – кивнул я. Председатель окончате­льно успокоился, налил всем вина и попросил шофера от­везти нас наверх к озеру Кара-лич. На берегу озера располо­жилась Лаборатория исследования космических лучей Ин­ститута физики, а чуть повыше – метеостанция, куда мы и направились.

На метеостанции нас приняли хорошо.

– Палатку распаковывать не нужно, – сказал стар­ший, Андраник. Его помощница Карине, открыла свобод­ную комнату. Отсутствие кроватей нас не смутило. Спать бу­дем на полу, но под крышей. Тоже комфорт – по ночам здесь очень холодно, и в этом нам еще предстоит убедиться.

Кроме Андраника и Карине, на станции еще трое русских ребят – практиканты. Профессиональной работы не так уж много: произвел и зафиксировал замеры, передал в эфир и свободен. Но доставка воды из родника, приготовле­ние пищи, дрова, стирка, уборка и прочее отнимают массу времени. Ребятам лет по 20, и пока тепло, они предпочитают проводить свободное время в горах. А всю домашнюю рабо­ту приходится выполнять хозяевам. Но зимой – с октября по июнь – достанется всем.

Утром начинаем восхождение на четырехглавый Арагац. Сначала, на пологих склонах альпийских лугов по­дъем почти не ощущается. Но в зоне вулканических облом­ков размером от мелкого щебня до многотонных глыб идти значительно труднее. Вылетевшие из кратера при из­верже­нии глыбы падали, разбивались, и так до сих пор лежат сотни, а может быть, тысячи лет. Иначе не объяснишь это гигантское нагромождение. "Живые камни" – так называют их альпинисты, – характерно постукивая, перекатываются под ногами. Время не затупило их грани. Поскользнувшись, можно получить тяжелые ранения. Я даже не заметил, когда острое, как бритва, каменное лезвие легко разрезало тол­стую кожу ботинка.

Впереди небольшой снежник, из-под него сочится ручеек и пропадает в камнях. А над ним "финский" домик. Здесь после войны братья Алихановы начинали свои иссле­дования. Домик сверху донизу исписан именами побывав­ших здесь альпинистов и разного рода туристов. Расписыва­емся, добавив сверху наш девиз – улыбающуюся кошачью морду. Еще метров пятьдесят вверх, и мы на южной вер­шине Арагаца. Высота около 4000 метров. Эта вершина са­мая доступная. Разбираем сложенный из камней столбик и находим консервную банку с запиской ребят, побывавших здесь двумя днями раньше. Записку (на русском) с адресом берем с собой, в банку кладем свою и засыпаем камнями.

Отсюда виден кратер и его заснеженные склоны. Да­леко внизу зеленеют альпийские луга и на них белыми пят­нышками - стада. На востоке между двумя вершинами беле-ют домики – это курдский Алагез, где мы уже побывали. Из кратера к нему вытекает речка. Кстати, Алагез – древнее на­звание Арагаца. Слева конус западной вершины. Она слож­нее – склон покрыт мелким, осыпающимся под ногами щеб­нем. Прямо через кратер северная, самая сложная вершина, она на 100 метров выше. На южных склонах видны палатки курдов, множество мелких озер. Далеко на западе антенны радиолокаторов противоградовой станции. Град здесь быва­ет крупный, как теннисные мячи. Чтобы защитить вино­градники, эти ребята палят по облакам из старых, списан­ных после войны зениток. Говорят, помогает.

Спускаемся и впереди видим ярко-голубую найлоно­вую куртку и длинные черные волосы. Рядом выгоревшая штормовка и брезентовая шляпа. Это ботаники – студентка Анджела и угрюмый, замкнутый мужчина лет сорока. Пред­ставиться он не пожелал. Ботаники собирают высокогорную флору. Их станция метров на 200 выше, но девушка ночует у нас, на метеостанции, оставляя своего мрачного партнера в одиночестве. Анджела полновата, быстро устает, ей тяжело в горах. Когда говорит с нами, опускает грустные, библей­ские глаза.

Нам повезло: для туристов Арагац доступен только в июле-августе. В остальные месяцы снежные бураны наглу­хо закрывают вершину. Эта гора – лаборатория, вернее, фаб­рика погоды. Мы не раз видели, как над кратером форми­руются громадные облачные массы. Прямо на глазах растут белоснежные облака, и клубящиеся волны беспрестанно те­кут вверх. Далеко на юге скрыта в тумане араратская впа­дина, и над ней парят обе вершины – большой Арарат и малый. Над малым, как дым над вулканом, застыло белое облачко.

Кухня – это клуб. Здесь едят, играют в нарды, в шах­маты, слушают радио и телевизор. Телевизор орет во всю глотку, но часто бывает трудно различить что именно: атмо­сферные помехи забивают не только изображение, но и звук. А еще здесь живет Манька – симпатичная чистенькая кош­ка. У нее трое разноцветных котят. Они требуют пищи. Под валуном копошатся мыши, и Манька залегает в траве. Тело ее – сгусток энергии, сосредоточенной для мгновенного броска. Она неподвижна, только нервно подрагивающий хвост и безумные, следящие за целью глаза выдают напря­жение. Так продолжается несколько минут. Наконец прыжок – и мышь в зубах. Еще она ловит похожих на воробьев, но чуть побольше, птичек. Стайка их всегда кормится на мусо­рной куче. Манька занимает стартовую позицию, притаив­шись за большой консервной банкой. Чтобы поймать одну птичку, Манька прыгает несколько раз. Но только на пятый удается схватить добычу. Прыжок напоминает балетный пи­руэт. Разогнавшись, кошка устремляется вверх и, достигнув верхней точки, выбрасывает лапу с выпущенными когтями. Через полминуты птички успокаиваются и как ни в чем ни бывало дружно возвращаются на помойку. До следующего прыжка. Интересно, на кого Манька охотится зимой? Отец котят потомством не интересуется. Он обитает внизу, в ла­боратории, что у озера. Там много кошек и можно кормиться в столовой.

продолжение

Вернуться