Отпуск в Армении (продолжение)
Директор бани, красивая седая женщина лет 50, предложила поместить рюкзаки в своем кабинете, и мы налегке отправились по обычному маршруту: завтрак, осмотр города и попутно – магазины спорттоваров, грампластинок и, конечно, книжные. Кировакан оказался новым, веселым городом, с зелеными улицами, приветливыми, доброжелательными людьми. Много молодежи. Рюкзаки наши заметно потяжелели – невозможно было отказаться от покупки хороших книг, которые так трудно добыть дома. Вот только опять из-за проклятого холерного карантина почта не принимает посылки. Делать нечего, придется тащить на себе.
Едем дальше, в Спитак, лежащий у подножья горы Арагац. В автобусе, кроме армян, азербайджанцы и курды. Разговорились с армянами. У одного болит зуб. Порывшись в рюкзаке, даем ему пирамидон. Цель нашей поездки показалась этим парням сомнительной: они не очень высокого мнения о курдах. Параллельно шоссе идет поезд Москва –Ереван. В окнах видим людей, и это радует: может быть, уже кончился карантин? Не задерживаясь в Спитаке, взобрались на подвернувшийся грузовик.
Пройдет 18 лет, и в декабре 1988 года Спитак будет полностью уничтожен ужасным землетрясением всего за 30 секунд. Погибнут тысячи людей.
КУРДЫ
"Первое правило езидов – заручиться дружбой дьявола и с мечом в руках вставать на его защиту",
А. Пушкин, "Заметки о секте езидов"
"Я курдянка из езидов. Это правда: мы боимся черта – да кто же его не боится?"
Джон Мориер, "Похождения Хаджи Бабы из Исфагана"
Шофер по-русски не говорит, едем наугад. На повороте в каком-то селе чуть не врезались в корову. Она возмущенно замычала и несколько раз боднула воздух своими длинными рогами. Поднимаемся на Спитакский перевал. Везде дожди. Закрыв Арагац, грозовые облака движутся навстречу. Вечереет, в первом же курдском селе слезаем с грузовика. Это и есть Алагез, куда мы планировали попасть. Захожу в дом, но там никого нет. Дом новый, просторный, чистый, но совершенно пустой. Семья вместе со скотом ютится в каком-то подобии землянки. Там темно, как в щели-бомбоубежище времен войны, и нечем дышать. Глаза постепенно привыкают, и сквозь густой дым проявляется красная нить накала электрической лампочки. Начинаю различать обитателей: среди телят и коз несколько женщин, дети, под крышей на насесте куры, вокруг нагромождение котлов, горшков и прочей домашней утвари. На земляном полу расстелены грязные, истоптанные ковры. В железной печке без трубы тлеет кизяк. Едкий дым выходит в дыру в крыше. Под ногами снуют козлята, кошки и, кажется, кролики – в дыму не разберешь. Все очень удивлены моим вторжением. Прошу приюта на одну ночь. Небритый мужчина в кепке сначала отказывает, потом, смилостившись, разрешает.
Знакомимся. Ибрагим доволен жизнью. В горах на летних пастбищах у него 150 овец. Рассказывает, что недавно Алагез посетила делегация курдов из Ирака. Они интересовались решением курдской проблемы в СССР. "Я бы уехал туда", – говорит Ибрагим. Надеюсь, он остался в Армении и не подался в Ирак, где кровожадный убийца Саддам Хусейн травил курдов ядовитым газом. Не лучше положение курдов и в современной Турции, где их, используя авиацию и танки, систематически и бесстыдно вытесняют отовсюду. Но борцы за права человека сосредоточены на палестинских беженцах и курдскую проблему не замечают.
Покончив в 1915 году с армянами, турки взялись за курдов. Под угрозой смерти их принуждали принять ислам. Многие тысячи отказавшихся погибли. Часть не устояла. Другие нашли убежище в христианстве. Говорят, что есть даже курды-иудеи. Здешние курды-езиды (около двадцати тысяч) бежали из Турции. Они исповедуют древнюю (старше иудаизма, христианства и ислама) таинственную религию солнцепоклонников. С упомянутым в эпиграфе дьяволом религия езидов ничего общего не имеет.
Дождь прекратился, далеко на севере, среди поредевших облаков заиграла радуга. Идем на кладбище. Оно лежит на пологом склоне. Могила шейха с круглым куполом и замурованным входом. Большинство могил разрушено. Но все-таки находим двух сохранившихся целыми каменных коней на мужских могилах. Кони, высотой около метра, изваяны из гранита. Они идеально отполированы, орнамент на седлах не поврежден. На женских могилах каменные колыбели с похожим орнаментом. Все могилы сориентированы на север. Немного выше, в беседках, закрытых от северного ветра каменной стеной, новые, уже без коней и колыбелей могилы. Бетонный стол для поминальной трапезы человек на двести.
Спускаемся. Несколько женщин доят овец. Овцы в сужающемся каменном загоне с узким выходом. Доярки хватают овец за задние ноги и, дернув два-три раза соски тощего вымени, отпускают. Некоторые овцы попадают копытцами в молоко, туда же падают клочки шерсти, комки земли. Ведро медленно наполняется примерно от двухсот овец. Не густо, но это колхозные овцы. Свои дают намного больше молока.
Наше появление вызывает сенсацию. Собираются, наверное, все дети села. Девочки с малышами на руках, мальчишки долго переговариваются, обсуждая внешность, одежду, заглядывают в непривычные светлые глаза, нас принимают за брата и сестру. Весь этот гвалт сопровождается музыкой: один мальчик непрерывно дудит в красную пластмассовую трубу, другой – стучит палочкой в фанерную дощечку, сохраняя непонятный нам ритм. Дети очень грязные, но у многих, несмотря на грязь, удивительно красивые лица. Девочки по многу дней нечесаные, в заплетенных волосах колтуны, в ушах старинные золотые сережки, на пальцах массивные перстни. На руке у трехлетней малышки элегантные золотые часики.
Одежда женщин очень живописна: на бедрах клетчатый платок с бахромой, под ним яркая длинная юбка. Голова и плечи покрыты белым атласным платком, поверх которого как чалма повязан еще один – темный. Из-под платков свешиваются спутанные, часто уже седые, косы. Трудно представить, что это изобилие платков и юбок когда-нибудь стирают, гладят. Еще одна непременная деталь женского убранства – ребенок за спиной.
Мужчины-курды, особенно молодые, имеют более цивилизованный вид: нейлоновые рубашки, модная обувь. Основное их занятие – бесконечное сидение на камнях, неспешные беседы с сигаретой в одной руке и стаканом кофе в другой. Впрочем так почти везде на Кавказе – всю работу выполняют женщины.
Толпа детей целый вечер ходит за нами по пятам. Какой-то мужчина прогоняет их, но через несколько минут они по одному снова собираются на веранде под аккомпанемент маленьких музыкантов. Расходится эта публика уже в темноте, после девяти часов вечера.
Рано утором находим на столе миску теплого овечьего молока. Оставляем кулек конфет и уходим, не попрощавшись – взрослые уже ушли, а дети по-русски не понимают. Идем на юг к селу Кандзахсазу, где на кладбище, как мы узнали, тоже есть каменные кони. Солнце еще низко, но жаркое, тяжелое, как раскаленный утюг. Пешие туристы с рюкзаками, да еще с женщиной – здесь редкость. Водители грузовиков тормозят, оборачиваются, что-то кричат, сигналят.
Подходим к цели. Каменных лошадок здесь больше, но многие с отбитыми головами и хвостами. Парень, студент из Еревана, приглашает в свой дом, каких в этом селе еще много. Передняя стена сложена из кизяка, остальные – из камня. Окон нет. Все как в землянке Ибрагима. Печка без трубы, дым выходит в открытую дверь, такая же красная нить лампочки тускло светится в дыму, ягнята, кролики, куры. Хозяин мечтает уехать в иракский Курдистан, говорит, что армяне притесняют курдов. Что ж, ему виднее…хоть не очень в это верится. Прощаемся и, поймав попутный грузовик, едем в Аштарак.
АРАГАЦ
В Аштараке тоже "холерный карантин": столовые закрыты, в магазинах только консервы "бычки в томате". Поэтому, не задерживаясь, садимся в автобус, который довез до Бюракана. На выезде из города подождали часок, пока нас не подобрали чабаны-курды. Советский "ГАЗ-69" они называют "виллис". Их бандитские физиономии как на подбор одна другой свирепее, но внешность обманчива – чабаны угощают нас сыром и лепешками. Нагруженный продуктами "газик" пыхтя, взбирается вверх к горным пастбищам. Справа мелькнули купола обсерватории Амбарцумяна. Поднимаемся выше и выходим у Института физики, который здесь называют "Черный камень". Замдиректора, не задавая вопросов и не требуя документов, вручил нам ключ от одного из домиков. Только посоветовал не попадаться на глаза "холерному" инспектору.
Сосед-шофер спросил, повторяя, очевидно, чью-то шутку:
– Это у вас на Украине "раньше были с усами, а теперь с носами"?
– Совершенно, верно, – ответил я, – только с носами и остались, и мы как раз такие. Те самые!
Шофер смутился, исчез, и больше мы не встречались. Было стыдно за него.
Вечером с высоты 2000 метров мерцают огни городов араратской долины. Громадным прямоугольником светится Ереван, рядом Эчмиадзин, ближе Аштарак, а на горизонте Октемберян (не знаю, так ли он сейчас называется). Можно до утра, не отрываясь, смотреть на эти огни. Видны даже цветные рекламы и факел нефтехимического завода в Ереване.
Следующим утром отправляемся в Амберд. Высокую скалу, на которой стоят древняя крепость и церковь, омывают две горные речки. Одна так и называется – Амберд. В ней, под водопадом, мы охлаждаемся после жаркой дороги и загораем, растекшись на камнях. Над нами "базальтовое солнце" – застывшая лавовая трубка в форме правильного круга, с глубокими радиальными трещинами-лучами. Диаметр "солнца" 10-12 метров. Сверху спускается группа экскурсантов. Один из них подбегает к нам: – Вы меня узнаете? – Оказалось, тот самый, кому мы дали пирамидон в автобусе Кировакан - Спитак.
Церковь над обрывом удивительно красива. Ее реставрируют. Рабочие на лесах облицовывают поврежденные участки темным туфом. Плиты обтесывают тут же, на месте, – материала сколько хочешь. Работа нелегкая и хватит ее надолго. Живут реставраторы рядом с крепостью, в выгоревших армейских палатках.
В церкви женщина с девочкой и мальчиком. На детях красные галстуки. У входа, на каменной плите лужица крови и несколько белых перышек. В черной от копоти нише горят две свечи. Под нишей белая курица с окровавленной шеей. Дети с любопытством разглядывают нас. После осмотра церкви и крепости возвращаемся, стараясь держаться в тени. На юге возвышается двуглавый Арарат. Чем дальше от него, тем он кажется величественней.
Сверху по тропе гонят стадо. Овцы текут двумя потоками, то сливаясь, то снова раздваиваясь, огибая заросли и скалы, и скрываются в темной пещере под скалой. Пещера просторная. В ней свободно разместится несколько сот овец. Здесь они переждут жару. Подходим к пасеке и, выждав пока успокоится собака, зовем хозяина. К нам выходит симпатичный, чистенький старик.
– Нет меда, ребята, уже второй год подряд, – сказал он. – Очень сухое лето, выгорело все. Чтобы сохранить пчел, кормим их сахарным сиропом. А вас я угощу водкой. Водка у меня есть. Заходите в палатку.
Очень похожая на деда старушка внесла нашпигованный зеленью соленый сыр, лук, перцы, лаваш. Водка оказалась хорошо очищенной чачей и, несмотря на зной, пошла отлично. Деду 85 лет и по-русски говорит с трудом. В молодости бывал на Украине, в 1905 году, когда служил в русской армии. Подумав, старик добавил: "Это был город Берчив, нет, Бер… Бер… Бердичев? Правильно?" Он очень сокрушался, что нет меда, и приглашал приехать в следующем году.
Вернувшись, готовим ужин на спиртовке. Из-за холеры прячемся от инспекции и патрулей, нельзя поставить палатку и развести хороший костер. Перед сном опять глядим на равнину с огненными пятнами городов.
Утром на шоссе нас подобрал грузовик с большой охапкой сухой виноградной лозы в кузове. Председатель колхоза с сынишкой, ветеринарный врач и два чабана едут "на шашлыки" и приглашают нас. Мы не отказываемся. У председателя на лацкане пиджака золотая звезда Героя Социалистического Труда. Машина сворачивает с дороги.
– Вот он, – вдруг сказал врач и показал на стоящего в стороне барана. Грузовик притормозил, чабаны и мой Саша соскочили на землю ловить барана. Год назад в Дагестане нам пришлось ловить баранов, но тогда их ждал не нож, а только металлическая бирка с номером на ухе. Бараны пытались уклониться от этой, не слишком приятной операции, но не было у них в глазах такого ужаса, как у сегодняшнего. Обычно они стоят, сбившись в кучу, нервно вздрагивая и стараясь спрятать голову под брюхом соседа, когда их по одному вытаскивают. Но этот знал, что его ждет, боролся за жизнь и только вконец загнанный машиной дал себя схватить. Возле стоянки он простился с жизнью. Во время экзекуции пятилетний сын председателя придерживал барана и заразительно хохотал. То, что было бараном, насажено на шампуры, шкура распялена на колышках, косточки брошены в кипящий котел, а голова – собакам. Огромный пес ухватил голову, грозно рыкнул, и остальные собаки, поджав хвосты, мгновенно попятились. Раздался хруст, затрещали кости, и через несколько минут пес высокомерно удалился, оставив от головы только рога.
– На виноградной лозе шашлык самый вкусный – сказали чабаны, и это правда. Под шашлык на горном воздухе водка идет хорошо. После длинных, по-восточному цветистых тостов потекла живая, содержательная беседа на уже привычные темы: геноцид, турки, судьба народа и будущее Армении. Высота 2700 метров уже не ощущалась – акклиматизировались. Хочу рассказать анекдот. В тот год столетнего юбилея вождя появилась масса коротких анекдотов о Ленине. Но этот юмор не для армян. Председатель почти закричал: – Не хочу слышать его имя! Этот лысый дурак, этот бандит отдал туркам полстраны! Ты посмотри на карту – увидишь, сколько было у нас земли! Вот, что он наделал, твой Ленин! – И немного успокоившись, продолжал: – Коба-Сталин тоже бандит. Это ты знаешь, да? И Камо был бандит. Хоть армянин, и с хорошей фамилией Тер-Петросян, а все-таки бандит. Тоже знаешь?
– Конечно, знаю, – кивнул я. Председатель окончательно успокоился, налил всем вина и попросил шофера отвезти нас наверх к озеру Кара-лич. На берегу озера расположилась Лаборатория исследования космических лучей Института физики, а чуть повыше – метеостанция, куда мы и направились.
На метеостанции нас приняли хорошо.
– Палатку распаковывать не нужно, – сказал старший, Андраник. Его помощница Карине, открыла свободную комнату. Отсутствие кроватей нас не смутило. Спать будем на полу, но под крышей. Тоже комфорт – по ночам здесь очень холодно, и в этом нам еще предстоит убедиться.
Кроме Андраника и Карине, на станции еще трое русских ребят – практиканты. Профессиональной работы не так уж много: произвел и зафиксировал замеры, передал в эфир и свободен. Но доставка воды из родника, приготовление пищи, дрова, стирка, уборка и прочее отнимают массу времени. Ребятам лет по 20, и пока тепло, они предпочитают проводить свободное время в горах. А всю домашнюю работу приходится выполнять хозяевам. Но зимой – с октября по июнь – достанется всем.
Утром начинаем восхождение на четырехглавый Арагац. Сначала, на пологих склонах альпийских лугов подъем почти не ощущается. Но в зоне вулканических обломков размером от мелкого щебня до многотонных глыб идти значительно труднее. Вылетевшие из кратера при извержении глыбы падали, разбивались, и так до сих пор лежат сотни, а может быть, тысячи лет. Иначе не объяснишь это гигантское нагромождение. "Живые камни" – так называют их альпинисты, – характерно постукивая, перекатываются под ногами. Время не затупило их грани. Поскользнувшись, можно получить тяжелые ранения. Я даже не заметил, когда острое, как бритва, каменное лезвие легко разрезало толстую кожу ботинка.
Впереди небольшой снежник, из-под него сочится ручеек и пропадает в камнях. А над ним "финский" домик. Здесь после войны братья Алихановы начинали свои исследования. Домик сверху донизу исписан именами побывавших здесь альпинистов и разного рода туристов. Расписываемся, добавив сверху наш девиз – улыбающуюся кошачью морду. Еще метров пятьдесят вверх, и мы на южной вершине Арагаца. Высота около 4000 метров. Эта вершина самая доступная. Разбираем сложенный из камней столбик и находим консервную банку с запиской ребят, побывавших здесь двумя днями раньше. Записку (на русском) с адресом берем с собой, в банку кладем свою и засыпаем камнями.
Отсюда виден кратер и его заснеженные склоны. Далеко внизу зеленеют альпийские луга и на них белыми пятнышками - стада. На востоке между двумя вершинами беле-ют домики – это курдский Алагез, где мы уже побывали. Из кратера к нему вытекает речка. Кстати, Алагез – древнее название Арагаца. Слева конус западной вершины. Она сложнее – склон покрыт мелким, осыпающимся под ногами щебнем. Прямо через кратер северная, самая сложная вершина, она на 100 метров выше. На южных склонах видны палатки курдов, множество мелких озер. Далеко на западе антенны радиолокаторов противоградовой станции. Град здесь бывает крупный, как теннисные мячи. Чтобы защитить виноградники, эти ребята палят по облакам из старых, списанных после войны зениток. Говорят, помогает.
Спускаемся и впереди видим ярко-голубую найлоновую куртку и длинные черные волосы. Рядом выгоревшая штормовка и брезентовая шляпа. Это ботаники – студентка Анджела и угрюмый, замкнутый мужчина лет сорока. Представиться он не пожелал. Ботаники собирают высокогорную флору. Их станция метров на 200 выше, но девушка ночует у нас, на метеостанции, оставляя своего мрачного партнера в одиночестве. Анджела полновата, быстро устает, ей тяжело в горах. Когда говорит с нами, опускает грустные, библейские глаза.
Нам повезло: для туристов Арагац доступен только в июле-августе. В остальные месяцы снежные бураны наглухо закрывают вершину. Эта гора – лаборатория, вернее, фабрика погоды. Мы не раз видели, как над кратером формируются громадные облачные массы. Прямо на глазах растут белоснежные облака, и клубящиеся волны беспрестанно текут вверх. Далеко на юге скрыта в тумане араратская впадина, и над ней парят обе вершины – большой Арарат и малый. Над малым, как дым над вулканом, застыло белое облачко.
Кухня – это клуб. Здесь едят, играют в нарды, в шахматы, слушают радио и телевизор. Телевизор орет во всю глотку, но часто бывает трудно различить что именно: атмосферные помехи забивают не только изображение, но и звук. А еще здесь живет Манька – симпатичная чистенькая кошка. У нее трое разноцветных котят. Они требуют пищи. Под валуном копошатся мыши, и Манька залегает в траве. Тело ее – сгусток энергии, сосредоточенной для мгновенного броска. Она неподвижна, только нервно подрагивающий хвост и безумные, следящие за целью глаза выдают напряжение. Так продолжается несколько минут. Наконец прыжок – и мышь в зубах. Еще она ловит похожих на воробьев, но чуть побольше, птичек. Стайка их всегда кормится на мусорной куче. Манька занимает стартовую позицию, притаившись за большой консервной банкой. Чтобы поймать одну птичку, Манька прыгает несколько раз. Но только на пятый удается схватить добычу. Прыжок напоминает балетный пируэт. Разогнавшись, кошка устремляется вверх и, достигнув верхней точки, выбрасывает лапу с выпущенными когтями. Через полминуты птички успокаиваются и как ни в чем ни бывало дружно возвращаются на помойку. До следующего прыжка. Интересно, на кого Манька охотится зимой? Отец котят потомством не интересуется. Он обитает внизу, в лаборатории, что у озера. Там много кошек и можно кормиться в столовой.