Заметки из Германии(окончание)
Когда видишь такое чудо, трудно оставаться равнодушным. Имена композиторов, исполнителей входят в историю навечно. Но разве менее благородно искусство создателей инструментов? Сколько вложено любви, выдумки, труда. Кто эти люди? Мы ничего не знаем о них.
Отождествление личности художника с его творчеством - почти всегда иллюзия. Музыканты – исполнители, композиторы, певцы, мастера музыкальных инструментов - такие же люди, как и мы с вами. Все человеческие пороки и слабости в равной степени присущи и обывателям, и творцам, как бы ни было прекрасно искусство последних. У музыкантов, композиторов то, что мы называем душой, к сожалению, присутствует далеко не всегда. Но инструменты воспринимать как неодушевленные невозможно. Они живут собственной жизнью, не зная, что такое зависть, алчность, похоть, предательство и приносят нам только радость. Сейчас инструменты застыли в прямых лучах утреннего солнца. Но кто знает, что происходит за толстым стеклом витрины ночью?
ХХ век показал, что великая сила искусства объединяет народы и страны, им наслаждаются не только финансовые воротилы, но и голодные студенты, интеллектуальная элита и простой люд, солдаты по обе стороны фронта, тюремщики и заключенные, палачи и жертвы. В годы войны и мира музыка Моцарта и Баха звучала в Москве, в Берлине, в Нью-Йорке. В молодости доктор Геббельс был большим любителем русской музыки, но в начале войны с Советским Союзом запретил ее исполнение.
Немцы - самый музыкальный народ мира. Так, во всяком случае, они сами считают и, возможно, правы. Почти в каждом среднем германском городе есть оперный театр. Они не пустовали во время войны. Полны были концертные залы. Нацистские бонзы и рядовые «partaigenosse», молодые солдатские вдовы и старые профессора наслаждались творениями Бетховена, Шумана, Моцарта. Патологический убийца Гейдрих, например, прекрасно играл на скрипке, гауляйтер Польши Франк - на рояле. Освенцимский врач Менгеле тонкий знаток и ценитель оперной музыки. Музыка облагораживает. Она высшее проявление национальной культуры. Вот почему эсэсовцы выискивали музыкантов в лагерях смерти. Днем - тяжелая работа, вечером – культурный, в полном смысле этого слова, отдых.
Спрос на музыку у немцев всегда очень высокий. Музыкантов и дирижеров не хватает в Германии и сейчас. Охотно позволяя иностранцам заполнять вакуум, немцы не делают исключения ни для израильтян, ни для евреев диаспоры. 50 лет назад евреев-музыкантов набирали (правда, ненадолго) в лагерях смерти. Теперь сами приходят… Пламенный популяризатор Вагнера Даниэль Баренбойм среди них.
То, что мы называем культурой, никогда не ограничивало присущую человеку страсть к убийству и разрушению.
******
Из-за угла доносятся знакомые мелодии. Романс «Что ты жадно глядишь на дорогу» сменяется «Вот мчится тройка почтовая». Странно звучат они здесь, в Нюрнберге. Три русских парня с довольно мрачными физиономиями исполняют на балалайках русские романсы и песни. Победители развлекают побежденных… Бросая монеты в шляпу на тротуаре, прохожие равнодушно проходят мимо. На минуту попытался представить себе альтернативную ситуацию - немецкие музыканты играют на московских улицах - и улыбнулся. Какой музыкант поедет теперь в Россию зарабатывать деньги на улицах? Да и кто в Москве станет слушать немецкие шлягеры?
Музыкальная культура в Германии высочайшая, но к эстрадному ширпотребу это не относится - он никогда не поднимался выше засахаренной пошлости. Одни названия чего стоят: «Deine Mund sagt ja», «Deine Augen sagten nein» («Твой рот говорит: да» и «Твои глаза говорят: нет»). И в каждой строке «alein» - одинокий. Во всемирном хит-параде немецкие шлягеры просто немыслимы. Дело тут не только в музыке, но, что не менее важно - в самом языке. «Начиная со своей предыстории, музыка следует мелодии языка» - говорит известный немецкий джазовый критик и эссеист Иоахим Эрнст Берендт. И далее: «… исполнение современных шлягеров, которое у таких певцов, как Френк Синатра или Семми Девис, становится настоящим искусством, на немецком языке остается на уровне слезливо сентиментальной банальности». Не дотянуться немецким шлягерам и до русского романса.
******
Динкельсбюль. Черный саксофонист играет джаз. Его слушают охотно, одна за другой падают в раскрытый футляр тяжелые монеты. Знают ли собравшиеся вокруг молодые ребята, что при нацизме джаз был запрещен, а многих любителей сгноили в концлагерях только за то, что они слушали джаз, танцевали свинг? Не всем, правда, грозило такое наказание: рейхсмаршал Геринг обожал оркестр Гленна Миллера и вместе со свитой много раз смотрел «Серенаду солнечной долины» в своем кинозале. Фюрер, как и положено настоящему арийцу, такую музыку не выносил, но и он не без греха: его любимый фильм - «Унесенные ветром» с Вивьен Ли и Кларком Гейблом.
В оккупированной Европе запрещалось не только исполнять джаз, но даже произносить само это слово. Специальный циркуляр перечислял наиболее популярные американские мелодии, исполнять которые не разрешалось – министерству пропаганды было чем заниматься. Но бойцы Сопротивления в парижских кафе выход нашли быстро: запрещенным пьесам давали новые (и удивительно пошлые!) названия. Давил, давил немецкий сапог французов - как же было не сопротивляться!
Когда запахло вторым фронтом, министр пропаганды Геббельс спохватился и организовал джазовые передачи, но только на Англию - для немцев запрет на джаз оставался в силе. Исполнялись те же американские мелодии и песни, но с новыми, антисемитскими текстами, и на английском. Министр пропаганды надеялся, что, прослушав такой хит, американский солдат перейдет на сторону нацистов или, по крайней мере, побежит сдаваться в плен. Изголодавшиеся по джазу немецкие музыканты были счастливы - вспоминал бывший берлинский джазмен. Текст никого не интересовал, музыка же исполнялась с невиданным энтузиазмом. Но кто в армиях союзников станет слушать убогий немецкий эрзац-джаз, когда эфир заполнен вестниками свободы - саксофонами Гленна Миллера? Минута радости в студии - вот и вся польза от этих передач.
Почему именно тирания не выносит джаз? Почему растит и пестует исполнителей канонизированной классики? Потому, что каждый джазмен - творец, а исполнитель-классик - всего лишь комментатор. Требуя абсолютного повиновения во всем, тоталитаризм не допускает свободы и в музыке.
В годы войны в сталинской империи джаз не трогали - могущественный американский союзник того стоил. Но когда началась холодная война, джаз запретили точно как в гитлеровской Германии.
Серьезных джазменов в Германии не было и не будет, а тот, кто пытается - до смешного беспомощен. Не для джаза воздух этой страны.
НЮРНБЕРГ
Дом-музей Альбрехта Дюрера. В пятиэтажном доме восстановлены и сохранены утварь, кухня, кладовые, спальни, мебель, печатный пресс, мастерские. Главное – занимающие все стены картины и гравюры. В аутентичной обстановке они воспринимаются глубже, чем в музеях. В книге отзывов записи на всех языках. Есть одна и по-русски: «Никогда не думала, что попаду сюда и увижу это чудо. Спасибо вам!». Откуда автор - не известно. Поэтому после своей записи пишу большими буквами: ISRAEL.
На площади перед музеем огромных размеров, кошмарный бронзовый заяц. Он, очевидно, должен напоминать о знаменитом дюреровском зайце и функцию эту выполняет, но именно поэтому кажется еще отвратительнее.
Замок в парке. Здесь выставка: «Нюрнберг 1933-1945». После великого Дюрера смотреть во что превратили этот город нацисты? В городе много югославских представительств и союзов - разбросала беженцев война. Музей югославских художников-примитивистов очень хотелось посетить, но не удалось: визит нужно было заранее согласовать. Заглянули сквозь полуприкрытые жалюзи: тесное помещение, стеллажи, на которых многие сотни пронумерованных картин, - скорее склад, а не музей.
Когда-то Нюрнберг славился производством игрушек. В детстве мне довелось поиграть нюренбергскими оловянными солдатиками. Тончайшее литьё воспроизводило детали оружия, мундиров, снаряжения. Мастера ничего не упустили: сбруя лошадей, ружейные мушки, штыки, шпоры на сапогах, пуговицы на мундирах наполеоновской и более поздних эпох отчетливо различались на трехсантиметровых фигурках. Раскрашенные вручную солдатики казались произведениями ювелира. Яркие краски на них не тускнели и не отслаивались. Продаются такие солдатики и теперь: девушки в магазине раскрашивают их тончайшими кисточками, глядя через лупу - работа для часовщика. Цены фантастические: 60-70 марок за наполеоновского пехотинца. За кавалериста больше сотни. С пластмассовой дешевкой Гонконга и Тайваня конкурировать невозможно. Нюрнбергская монополия умерла, а игрушки превратились в музейные экспонаты. Отсюда и цены. Только фанатики-коллекционеры готовы платить такие деньги.
Как жаль, что нужно возвращаться в Мюнхен. Нюрнберг остался позади, но его улицы все еще перед глазами. Знать бы заранее, какой это город!
И вдруг я вспомнил…
В 1955, через 10 лет после войны, я встретил его в уютном закарпатском городке. Он был барабанщиком ресторанного оркестра. На покрытой крупными рыжими веснушками руке Миклоша синела освенцимская татуировка: «А» и шестизначный номер. Мы разговорились. Не мне судить, насколько правдив его рассказ, привожу полностью то, что удержалось в памяти.
В начале 1945 года немцы посылали заключенных расчищать развалины в разрушенном американскими бомбардировками Нюрнберге. Их привозили в крытых грузовиках из окрестных до самого Бухенвальда лагерей и на целый день оставляли работать без охраны - в Германии не скроешься! К тому времени большинство жителей покинуло город, разбежавшись по деревням. Заключенные пользовались иллюзорной свободой: днем - делай, что хочешь, вечером - возвращайся к своим палачам. Заключенные - "хефтлинги" поднимались на уцелевшие этажи и довольно часто находили продукты: консервы, муку, сухари, а если сильно повезет, и курево. И совсем уже праздник, если попадалось спиртное. То, что не вызывало подозрений охраны, проносили на себе в лагерь. Уцелевшую мебель, зеркала, картины, рояли выбрасывали из окон. Если не удавалось протолкнуть в окна, разбивали, доламывали, сжигали на месте, не оставляя в доме ничего пригодного. Приходилось раскапывать заваленные входы в бомбоубежища. Иногда там находили еще живых немцев… Их безжалостно убивали лопатами, кирками, чем придется. Убивали абсолютно всех: стариков, женщин, детей. Драгоценности, деньги забирали.
- Сколько лет тебе было? - спросил я.
- 16.
- Ты тоже..? - потрясенный услышанным, я боялся договорить.
Миклош долго смотрел на меня:
- Того, кто вышел из немецкого лагеря, об этом не спрашивают… Осенью 1944 мою семью привезли в Аушвиц из Будапешта. Младший брат успел положить в ботинки камни, чтоб казаться повыше - мы знали, что нас ждет. Офицер послал родителей и маленькую сестру налево, меня и брата направо. Родители грустно улыбнулись, и в эту минуту офицер, поколебавшись, вернул брата и отправил за ними. "Du bist zu klein", спокойно сказал он. Из всей семьи выжил только я … Дым из трубы крематория - все, что от них осталось. Я видел этот черный дым каждый день в течение нескольких месяцев, пока нас не перевели в другой лагерь… В команды набирали евреев из разных мест. Мы – венгерские, считались еще гуманными. О том, что делали польские, лучше не говорить. Но даже мне трудно вспоминать, что творили в бомбоубежищах евреи из варшавского гетто, - закончил свой рассказ Миклош.
Встречались мы и после, но к лагерной теме не возвращались, говорили о другом…
******
Едем дальше на юг. Мелькнуло на дорожном указателе знакомое название: "Байрейт". Там, в подаренной баварским королем вилле (тот же строитель замков - Людвиг) жил и творил большой друг нашего народа - Рихард Вагнер. Мимо, мимо - нечего нам там делать. Вдалеке на большом рекламном щите еще одно знакомое имя - Менгеле. Так называется крупная фирма, производящая сельскохозяйственное оборудование. Ее внешне вполне нормальный владелец - сын знаменитого врача из Освенцима. В беседе с довольно настырным корреспондентом нашего телевидения Менгеле-сын задумался и, помолчав, так прямо в объектив и заявил: - это мой отец и я горжусь им! Его фирма процветает…
*********
Вокзал в Мюнхене. Туристские агентства, билетные кассы, офисы проката автомобилей, буфеты, киоски, представительства авиакомпаний, всевозможные магазины, кафетерии. В книжном магазине покупаем московскую "Литературную газету" и заходим в свой вагон. Никто не проверяет билеты, нет ни контролеров, ни проводников. Газета оказалась скучнейшей, абсолютно не за что зацепиться. 15 лет назад в "Литературке" все-таки можно было что-то прочесть (хоть на 16-ой странице) и стоила она копейки. Сейчас за пять полновесных немецких марок - ноль.
Поезд "Мюнхен – Прага" неслышно тронулся. Вагон почти пуст. Останавливаемся довольно часто, выходят и входят немцы. За окном чужая жизнь и воспринимаешь ее из окна вагона не так, как за рулем автомобиля: когда не нужно следить за дорогой, видишь больше. Ухоженная, выпестованная страна, стерильные пустые вокзалы, выстриженная трава, убранные поля, сверкающие стекла окон. Рядом на голубовато-сером шоссе черные мерседесы обгоняют поезд. Видишь действительно больше, да только все то же самое.
Пожилой немец (а он где был 50 лет назад?) аккуратно очистил перочинным ножом яблоко, положил его на чистую салфетку и теперь, отрезая по ломтику, ест. Женщина, как видно, знакомая, села напротив; они оживленно беседуют, смеются. Неужели не предложит ей яблоко? Не предложил. Сам съел, убрал кожуру, вытер, закрыл, сунул в чехол и спрятал в карман нож…
Мы уже четыре часа в дороге. Лес за окном стал гуще, под деревьями заросли кустарника, засохшие, с пожелтевшей хвоей ели, вывороченные корни поваленных стволов. Пересекли, наверное, границу. Так оно и есть: в проходе появились чешские пограничники. Едва взглянув на столик с паспортами, они прошли "по длинному ряду купе и кают". И здесь то же самое…
Мы в Чехии. Кое-где давно забытые картины: заросшие репейником пути, ржавые вагоны, в садах дачных поселков вдруг да и мелькнет фанерный, «типа сортир» туалет, с окошком-сердцем на двери. Не в российских, конечно, масштабах, но определенные ассоциации возникают. После Германии Чехия выглядит, наверное, так же, как после Чехии - Россия. Но это другая тема.
******
Прошла неделя. Снова мюнхенский аэропорт. Движущиеся тротуары кажутся на этот раз бесконечными. На указателях все города мира, кроме Тель-Авива. Понять можно - безопасность, но от этого слегка не по себе. Наконец мы далеко в поле, у последнего и совершенно безлюдного терминала. Позади, на горизонте сквозь утренний туман видны здания аэропорта. Терминал закрыт - рано. Солнце еще не взошло. Три недели назад (кажется, что прошел год) мы прилетели сюда, но сейчас не узнаем это место. Стоим, ждем и потихоньку мерзнем - нам в Европе по утрам холодно. Вдалеке слышны шум, крики, смех, затем на ленте тротуара появляется темное пятно. Оно приближается, мы различаем людей с нагруженными доверху тележками и успокаиваемся: наших слышно раньше, чем видно! Наконец нас впускают. Небольшой терминал рассчитан только на Израиль. Вот и первые за всю поездку военные: у выхода на взлетную полосу ощетинился пулеметами темно-зеленый бронетранспортер пограничной охраны - "GRENZSCHUTZ". Автоматы не на плече - в руках, обоймы вставлены. Проходим паспортный контроль и начинается еще не виданная в Европе процедура проверки багажа. Здесь не спрашивают, кто паковал багаж, что и кому везем, но просто требуют открыть с таким трудом уложенные чемоданы. Похожие на лагерных надзирательниц девицы в белых халатах и резиновых перчатках приступают к делу. Они проверяют каждую вещь. Фотоаппарат просят открыть, а если в нем неоконченная пленка - взвести и сделать снимок. Один такой снимок - над раскрытым чемоданом руки в резиновых перчатках - я и сейчас храню. Бинокли, транзисторы, обувь относят на рентген в корзинках. Проверяют индуктором содержимое карманов. Ни одна монетка, лоскут, нитка, листок из блокнота, оторванная пуговица, грязные носки не ускользнут от внимания суровых девиц. За проверку еще и сдирают с каждого по 19,5 последних, оставленных для duty free марок! Усталые, злые (полночи провозились с этими проклятыми чемоданами!), запихиваем как попало вещи, навалившись всем телом, защелкиваем замки и отправляемся к самолету, который уже давно ждет. В самолете раздражение постепенно проходит: по крайней мере, теперь знаем, что полет из баварской столицы - самый безопасный. Вдруг осознаю, что ужасно хочу домой, что уже неделю непроизвольно отсчитывал оставшиеся до возвращения дни. А ведь отпуск был интересный.
Бетонная полоса плавно уходит вниз, слепит восходящее солнце.
Вот и всё. Путешествие окончено. Мы хотели увидеть немцев, узнать какие они, как живут. Хотели понять, как смогли они сделать это. Что заставило их быть с Гитлером до последнего часа? Но улетаем, так и не получив ответа.
Мы проехали небольшую часть Германии - Баварию, от Мюнхена, где нацизм родился, до Нюрнберга, где он похоронен.
Навсегда?
Или хотя бы надолго?
Литература
1. Жак Деларю.
«История гестапо».
2. A. Goldhagen.
«Hitler’s willing executioners»
(А. Гольдхаген. «Добровольные палачи Гитлера)
3. William L. Shirer.
«Berlin diary». (Вильям Л. Ширер. «Берлинский дневник»).
4. Ю. Дьяков, Т. Бушуева.
«Фашистский меч ковался в СССР».
5. Еженедельник Мин. Обороны Израиля במחנה («На позиции»).
6. Joahim Ernst Berendt
«Variationen ubern Jazz». (Иоахим Эрнст Берендт. «Вариации на темы джаза»).
7. Елена Ржевская.
«Геббельс. Портрет на фоне дневника».
8. Генрих Инститорис, Яков Шпренгер.
«Молот ведьм»,
Henrich Institoris, Jacob Sprenger.
«Malleus maleficarum»