germany

Заметки из Германии Марк Шехтман

Вернуться

Самолет коснулся колесами бетона и под жидкие аплодисменты пассажиров покатился к терминалу мюн­хенского аэропорта. Кроме нас, израильтян в самолете не оказалось, пассажиры - немцы, австрийцы – молниеносно улетучились и терминал опустел. Только наши чемоданы одиноко крутились на карусели. Возникшая из ниоткуда высокая, в синей униформе блондинка спросила с милой улыбкой, не везем ли наркотики и, не ожидая ответа, направила нас к застекленной кабине паспортного контро­ля. Другая блондинка, не поднимая глаз, шлепнула в пас­портах печати. Бегущие ленты тротуаров вынесли прямо к автобусной остановке. Долго ждать не пришлось: автобус остановился у перрона с точностью до секунды. Вот мы и в Германии.

МЮНХЕН

Лучшее время в незнакомом городе - раннее воскресное утро. Залитые солнцем улицы еще пусты. Прошуршит по свежевымытому асфальту редкий автомобиль, слышна во­робьиная перебранка. Лишь у лестницы, ведущей в подвал ночного клуба, вдруг появляются распухшие, синие физи­ономии всклокоченных девиц. Ослепленные утренним све­том они бессмысленно хлопают приклеенными ресницами. Глотнут свежий воздух и снова вниз, откуда несет засто­явшимся табачным дымом, потом и алкоголем - рабочий день (ночь?) не кончился. Рядом такой же клуб. И через дом, и за углом.

Главная торговая улица перекрыта с двух сторон полицией - в конторском здании пожар. Очень вежливые полицейские разрешают пройти. Один даже козырнул - как мило. Только неприятно видеть вермахтовские каски на головах пожарников - сидит в нас эта проклятая война.

Город просыпается, перезваниваются пустые трамваи. Бесшумно пританцовывая, дворники-негры всех оттенков - от черно-сизого до темно-оливкового - шлифуют тротуары мягкими широкими щетками. Открываются входы в метро, в галереи подземных магазинов. Разноязыкая толпа запол­няет улицы: немцы, итальянцы, турки, слышна и русская речь.

Гостиницы сосредоточены в районе вокзала. Бизнес этот не для арийцев. В лобби преобладают вьетнамцы – са­мые способные из эмигрантов. Остальной персонал рас­пределяется по иерархии: повара - турки, горничные – ин­дуски, уборщицы - негритянки, смуглые мойщики посуды - из Бангладеш (узнать их легко: чалма на голове). Так, впрочем, везде в Европе - не только в Германии.

Рядом с гостиницей иранский минимаркет. Женщины в длинных балахонах, головы покрыты платками. Так одета и кассирша. Лица открыты - в Европе пока еще можно. Кто они - посланники ислама в овечьей шкуре политических беженцев или действительно спасались от Хомейни? Как их ни называй, но в последние годы толпы исламских эми­грантов заполонили Европу. Придет день и ей придется уп­латить за это полную цену. Но вот голубоглазая немка то­же в платочке и в мрачном, сером до земли одеянии. Отрешенность на лице - у нее другой, свой мир. Вышла за мусульманина или просто приняла ислам - последнее тоже не редкость в Европе.

Мелькнул в толпе ярко-синий шелковый тюрбан. Группа поляков помогает найти агентство AVIS, где сим­патичный грек выбирает для нас новенький, только что съехавший с трейлера французский "Ситроен". Впечат­ление будто мы в некоем космополитическом мегаполисе. Так оно, собственно, и есть.

Военных на улицах не видно - за всю поездку не встретили ни одного. Только полиция в форме.

Живут в этом новом Вавилоне и наши бывшие соотечественники: этнические немцы-репатрианты, другие эми­гран­ты из государств СНГ и… евреи. Они-то здесь зачем? Ев­реев Германия приглашает с единственной целью: вернуть себе престиж гуманной, цивилизованной нации. И этим зарабатывает на них вторично: тогда - ограбив и уничто­жив шесть миллионов, теперь - демонстрируя восстанов­ленную общину. Но только в Германии. Немцы думают - этого достаточно, чтобы отмыть свое доброе имя. А как восстановить общину в Польше? Или в Венгрии? Пони­мают ли евреи, что за миссию взваливает на них Герма­ния? Видят ли себя со стороны?

Под видом евреев пытаются попасть в Германию и не­евреи. В 30-е годы германских граждан проверяли на чис­тоту расы - до четвертого поколения копали, а то и глубже. До генной инженерии тогда еще не дошли, и проверка производилась довольно примитивно: череп обмеряли спе­циальными инструментами во всех мыслимых ракурсах. Глаза сравнивали с цветными, собранными на белых пла­стиковых линейках эталонами. Проверяли и волосы: на линейках были зажаты пряди волос стандартных для каждой расы расцветок, густоты, волнистости и курчаво­сти. Эти пряди по одной прикладывали к голове прове­ряемого, пока не находили соответствующую. Глаза глаза­ми, но, главное, конечно, лицо в целом. На специальных цветных таблицах были изображены в фас и профиль этнические типы с характерными признаками отклонений от арийского, нордического представителя высшей расы: разрез глаз, линия рта, бровей, а главное - длина и форма носа! С ними сравнивали черты лица проверяемого. Кино­пропаганда запечатлела этапы этого действа. Усевшись в удобном кресле, улыбающаяся голубоглазая блондинка из­лучает оптимизм. Одетый в белый халат врача инспектор сверяет с эталонами глаза, волосы, обмеряет череп и до­вольный результатами, вручает блондинке удостоверение о расовой полноценности. Интересно, кем бы в результате такой проверки оказался доктор Геббельс?

Сегодня, через 50 лет, чтобы избавиться от неже­латель­ных «арийцев», проверяют на «чистоту расы» уже евреев. Как теперь обходятся немцы без таблиц и эталонов? Еще живы специалисты, измерявшие нордический угол на из­влеченном из могилы черепе, сохранились и толкования нюренбергских законов - нужные знания не пропадают, особенно у немцев.

******

В Израиле мы встретились с группой немецких деву­шек, репатриировавшихся в Германию из Казахстана. Они совершали экскурсию по Святой Земле за счет благотвори­тельных христианских фондов. Девушки охотно рассказа­ли о себе. Беседа шла на русском, и казалось, что перед нами не туристы из Германии, а наши "олим хадашим" – хорошо знакомые эмигрантские проблемы рождают свой специфический язык. Вот что рассказали молодые немки.

Положенную от государства помощь репатрианты полу­чали сразу. Однако работу, соответствующую прежнему статусу, их родители не нашли, хотя прибыли с родным не­мецким языком. Видимо, язык еще не все - есть и другие причины. Живут они в своем замкнутом кругу, почти не общаясь с коренными немцами - подобно туркам, юго­славам, арабам и другим эмигрантам. Обособленность и в школах. Не знаю, как называют себя в Германии евреи, но эти девушки называли себя «русскими». "Мой папа им еще покажет, что могут сделать русские", сказала на прощанье одна из них. Звали ее, между прочим, Фёкла.

Евреи, выбравшие Германию, в отличие от них жало­ваться не станут. Да и на кого?

Конрад Аденауэр - первый послевоенный канцлер Гер­мании не смел даже мечтать о восстановлении еврейского поголовья и был честнее. Он просто помог Израилю мно­гомиллионными репарациями.

Что стоит реставрированный немецкий престиж, мы уви­дели позже: лидер социал-демократов канцлер Вилли Брандт никогда не был нацистом. Репутация его крис­таль­но чиста. А внешность - с такой прямо в Голливуд. Он эмигрировал, воевал против Гитлера в норвежской армии. Посетив после войны Варшаву, Вилли Брандт не пожалел брюк и прополз на коленях к памятнику Героям гетто… А в 1973, во время войны Судного дня тот же обаятельный Брандт не разрешил промежуточную посадку американ­ским самолетам с военной помощью для Израиля. И стыд­но не было. Интересно, разрешил бы посадку Аденауэр?..

******

У Мюнхена богатое прошлое. В 1923 здесь пытался зах­ватить власть Гитлер, но это удалось ему только через 10 лет. Город видел и другие, не менее драматичные события. Трудно поверить, что в 1919 году Мюнхен был столицей просуществовавшей всего месяц Баварской советской республики. Во главе стоял Эйген Левине - еврей и комму­нист. Он успел национализировать банки и организовать баварскую Красную армию. В этой армии были солдатские советы. Членом одного из них был… Адольф Гитлер! Сра­зу после падения республики Левине расстреляли, а Гитлер успел перейти на сторону победителя - "Freicorp". Кто знает сейчас об этом?

Но мы выбрали Мюнхен не для изучения истории. Наша цель – "Alte Pinakotek". В любом музее, даже в Лувре, Эр­митаже, Уффици, Прадо, есть картины, а то и целые залы, которые можно спокойно миновать. Но не в "Alte Pinakotek"! Каждая картина - шедевр, у которой надолго зами­раешь в изумлении. Одни имена чего стоят! Брейгель, Рем­брандт, Альтдорфер, Ван Эйк, Мемлинг, Дюрер. Хочется верить, что такие шедевры очищают душу человека, он становится добрее, лучше. Как бы не так! Рейхсмаршал Ге­ринг, например, обладал огромной коллекцией награблен­ных произведений искусства - он, что, стал лучше? Впро­чем, что-то человеческое в этом монстре все же было: в 1943 спас от гестапо товарища по оружию - еврея, летчика Лютера, с которым служил в эскадрилье "Рихтгофен" во время первой мировой войны. Тогда же Геринг предотвра­тил арест и высылку еврейской семьи Валлен - в 1923 году он, раненый во время мюнхенского путча, нашел у них убежище. Известны еще случаи, когда Геринг (за большие, правда, деньги) помог эмигрировать некоторым евреям.

ЗАЛЬЦБУРГ – БЕРХТЕСГАДЕН – ИННСБРУК

Пересекаем австрийскую границу и проводим день в Зальцбурге, о котором достаточно написано в путеводите­лях. К вечеру возвращаемся в Германию, останавливаемся в южнобаварской деревне и три дня путешествуем по ок­рестностям. Вдоль стены нашего «циммера» балкон с цве­точными ящиками: герань, душистый табак, анютины глаз­ки. Гора разнокалиберных подушек на кровати, пуховая перина, спать под которой невозможно - жарко. Окна вы­ходят на оживленное шоссе: днем и ночью катят турист­ские автобусы, караваны, автомобили с велосипедами на крыше и лодками на прицепе. С устрашающим ревом не­сутся затянутые в черную кожу мотоциклисты. Кажется, будто вся страна в отпуске - гуляют немцы.

Уютный и до такой степени вылизанный, что похож на игрушечный, Берхтесгаден лежит у подножия Альп. За сверкающими витринами бесчисленных магазинчиков сверкающие прилавки, накрахмаленные продавцы. Кроме обычных сувениров, здесь продают видеокассеты с хрони­ками из жизни фюрера. Немцы охотно их покупают. Среди прочих - «Гитлер в Орлином гнезде». Под сенью «Орлино­го гнезда», где была ставка фюрера, расцвел в 30-е годы Берхтесгаден и весь окрестный район.

Над озером Кенигзее возвышаются лесистые горы. Под­нимаемся в вагончиках канатной дороги. От конечной станции до вершины, где установлен большой деревянный крест (1800м над уровнем моря), еще метров 100 пешком. Подъем крутой. Остановившись отдышаться, я встретился глазами с женщиной. Она тоже остановилась, и мы рассме­ялись. А ведь тогда, 50 лет назад, все было таким же. Горы и эта тропинка, крест на вершине и озеро внизу. Останав­ливались передохнуть и, глядя друг на друга, улыбались запыхавшиеся туристы…

На неогороженной тропе стараюсь держаться подальше от пропасти. Рослый парень с тяжелым, туго набитым рюк­заком, на котором сидит ребенок, идет по самому краю и, срезая углы, спокойно перепрыгивает с камня на камень прямо над бездной. За ним с рюкзаком поменьше жена. В сторону пропасти они вообще не смотрят. Ни тени вол­нения на лицах. Вот еще один с ребенком на рюкзаке. Де­ти, как и родители, совершенно спокойны. А далеко внизу (поначалу даже взглянуть страшно!), среди зеленых лугов пасутся лошади, блестит озеро, на берегу церковь с крас­ными куполами. Парашютисты, то поднимаясь, то снижа­ясь, кружат над долиной. Другие раскладывают на скалах разноцветные парашюты. Вот один разбежался (еще двое, придерживая расправленный парашют, бегут за ним), от­толкнулся, завис над пропастью и, подхваченный восхо­дящим потоком воздуха, воспарил и понесся.

На соседней вершине - бывшая резиденция Гитлера. То самое, знаменитое «Орлиное гнездо». Теперь там ресторан. Желающих пообедать «у фюрера» хватает. Но это не для нас - и так не по себе оттого, что мы здесь.

Снова Австрия - Инсбрук. Блестит на солнце золотая крыша - «Golden Dach», толпятся туристы у старой гости­ницы, в которой останавливался Моцарт (есть в Европе города, где он не побывал?), на мосту через стремитель­ную реку Инн фотографируют молодоженов. Посреди улицы безголовая фигура девушки в тирольском нацио­нальном наряде. Отсутствующую голову заменяет метал­лическая рамка с толстыми веревочными косами. Вспо­миная молодость, дамы не могут устоять, просовывают в рамку головы и так, в косах, фотографируются. В парке очередь прогулочных экипажей. Лошади в белых чулках, холеные, лоснящиеся, белый ромб на лбу. Под стать лоша­дям и холеные, лоснящиеся девушки в цилиндрах и белых перчатках. Чуть трогая вожжи, везут они любопытных по городу. Звонко щелкают по асфальту подковы. Покачи­ваются над головами разноцветные зонтики. За столиками на тротуарах едят мороженое. Шумит под мостом Инн. Все спокойно, размеренно, красиво. Плати и наслаждайся.

Австрия, Германия, снова Австрия. Несколько раз пере­секаем границу. Первый пограничник, прижав плечом те­лефонную трубку, не оборачиваясь, взмахнул за спиной ладонью: проезжайте. Удивленно переглянувшись и под­няв в недоумении плечи, мы робко тронулись. Другой взглянул на израильские паспорта и нижней челюстью двинул в сторону шлагбаума. - American? Italiano? – спро­сил третий и, не ожидая ответа, пропустил нас небрежным жестом. Четвертый паспорта взял, но открыть поленился и тут же вернул. Как-то не по себе от такого пренебрежения. Однажды повезло: пограничник открыл первый из двух паспортов, на второй сил у него не нашлось. Попадались КПП, где вообще никого не было. Первый раз я остановил машину, из вежливости подождал (государственная все-таки граница!) и медленно поехал дальше - вдруг оклик­нут? Не окликнули. Потом уже спокойно проезжал пустые КПП. Шлагбаумы открыты постоянно: поднимать и опу­скать их - труд слишком утомительный, граница не плат­ная автострада. Вспоминаю «Стихи о советском паспорте». А ведь и тогда границы были открыты настежь (а, может, и пошире), и уж кто-кто, а Маяковский прекрасно это знал. К «серпастому, молоткастому» симпатий никогда не испы­тывал, а стихи эти люблю. Хоть и неправда, но как забыть: "на польский глядят, как в афишу коза, на польский выпя­ливают глаза в тупой полицейской слоновости", или: "и, не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав, берут, не сморгнув, паспорта датчан и разных прочих шведов".

Попадались «циммеры», где не требовали паспорта и вообще ничем не интересовались. Вечером получил ключ, утром расплатился - вот и все контакты. Так, наверное, и должно быть: без границ, собак и колючей проволоки.

Мы не спешим. "Ситроен" катится по дорогам то Ав­стрии, то Германии. По сторонам леса, поляны, голубые озера, снежные вершины, зеленые склоны. И везде коровы с колокольчиками. Промелькнет рядом поезд, в котором всего один пустой вагон. Австрийские городки или дерев­ни от немецких не отличить - только у пограничных КПП вспоминаешь, в какой ты стране. Иногда моросит мелкий дождь. Запомнился однажды и снежок, который неспешно падал на спины двух слонов. С афишами по бокам они спокойно помахивали хоботами у шатра бродячего цирка.

Едем дальше на запад через Гармиш-Партенкирхен к городу Фюссен. Разочаровал Гармиш, а так хотелось уви­деть его. Нарядная, сытая и, кроме собственного благо­получия, равнодушная ко всему на свете публика. Неужели таким, как все эти примелькавшиеся альпийские города, видел его Ремарк, когда писал «Три товарища»?

ROMANTISHE STRASSE

Romantische Strasse - название это настолько пошлое, что не только произносить его вслух, но даже и писать как-то неудобно - коробило с самого начала. Но по-иному этот маршрут не назовешь. Лежащий у подножия Альп Фюссен, симпатичный, чистенький, наглаженный, вылизанный спу­скается террасами к реке Лех. Отсюда и начинается Romantische Strasse, по которой нам предстоит проехать на север до Вюрцбурга. Пузатые, разноцветные дома с темны­ми деревянными балками в стенах, построенные 500 лет назад стоят, как новые. Покажите в России хоть одно зда­ние (кроме церквей и соборов), простоявшее столько лет!

Блестит мокрый асфальт, частые окна (света в немецких домах мало, что ли?) и высокие, в два-три этажа красные и оранжевые черепичные крыши. Блестят яркие туристские автобусы. Темной громадой возвышается городской собор. Фрески слабые - нет в них души, кроме, пожалуй, одной, где изображена пляска смерти - популярный сюжет XIV-XV веков, когда эпидемии чумы и черной оспы опусто­шали Европу. Великий Гольбейн тоже оставил свою трак­товку этой темы.

Раскрашенные деревянные фигуры святых на первый взгляд мало отличаются от итальянских. Под ниспадаю­щими массивными складками угадываются изогнувшиеся в фанатичном экстазе тела. Аскетические, с запавшими щеками лица святых, поднятые брови, чуть закатившиеся, обращенные к небу глаза. Воздетые руки с маньеристским изгибом пальцев. Но если всмотреться, понимаешь - при полном почти сходстве внешнем немецкие святые лишены присущей итальянцам легкости, изящества и глубокой одухотворенности. Они тяжеловесны, статичны, вместо возвышенного устремления болезненный надрыв. И еще: есть в немецком барокко какая-то липкая, внушающая от­вращение фамильярность. В общем, если смотреть церкви, так в Италии!

В магазинах привычные уже немецкие сувениры: свер­кают латунные коровьи колокольчики от крошечного, с рюмку величиной для новорожденного теленка до полуве­дерного, очевидно, для сельского бугая-рекордсмена. Су­сальные открытки с коровами среди цветочков на фоне альпийских вершин. С потолка свисают гроздья флажков, ангелочков и никелированных подков; на полках выстро­ились шеренги уток и гусей, справляющих большую нуж­ду собак и собачек, всякая прочая дребедень. Не ушли далеко в этой отрасли немцы: помню в послевоенной Мос­кве тех же «трофейных» собачек и фаянсовые пепельницы с раскрашенным собачьим дерьмом на травке. В совре­менной экспозиции немецких сувениров преобладают ба­тальоны свиней. На их вполне свинских мордах выражены все человеческие чувства и настроения, но большинство улыбается. Венцом этой свинской эпопеи является веселая, энергично совокупляющаяся пара. Выполненные из цвет­ной качественной пластмассы, они действительно забавны и поначалу смеешься, но когда в следующем, и еще в одном, и в десятом, и в сотом магазинах видишь этих улы­бающихся свиней, становится противно: немецкая речь вокруг превращается в хрюканье, воздух пропитывается смрадом высокопроизводительного свинарника.

Следующий городок Швангау (Лебединый округ) - такой же симпатичный, чистенький, наглаженный, вылизанный. Те же сувениры. Очень вежливые туристы внимательно изуча­ют цены, иногда что-то покупают и, негромко перего­вари­ваясь, возвращаются в свои сверкающие автобусы. По доро­ге сворачиваем в Нойшванштейн, где над Шванзее (Лебе­диное озеро) - замок. Его построил в середине 19-го века ба­варский король Людвиг II. Он был одержим манией стро­ительства дворцов и замков, разорил этим страну и окончил свои дни в больнице для умалишенных. Сам замок - апофеоз эклектики и напоминает игрушечные замки над Рейном. Не случайно построили такой же в Диснейленде. А красота вок­руг настолько нереальная, что уже не воспринимается. Слишком уж ее много!

Поднимаемся по Romantische Strasse выше и в каждом городке та же картина. На третий день путешествие стано­вится невыносимым, мы решаем вернуться в Австрию и про­вести остаток отпуска в какой-нибудь альпийской деревуш­ке. Переночевав в придорожном мотеле, отправляемся обрат­но, но по дороге сворачиваем в Ландсберг: глянем - и дальше на юг.

Вышло все по-другому: Ландсберг не отпускал пять дней. Быстрая река Лех несет свои прозрачные воды в Дунай. Пло­тины, перекаты, мосты. В стороне от реки посреди улицы - канал, по которому вода стремительно несется прямо под колесо встроенной в двухэтажный дом водяной мельницы. Если долго смотреть на канал, кружится голова. Зеркалом сливается вода с широких искусственных перекатов. Отли­тая в бронзе надпись сообщает: они построены свыше 400(!) лет тому назад. Не меньше и дому с мельницей. Было чем за­ниматься трудолюбивым бюргерам. В прозрачной воде спо­койной заводи прямо под плотиной бродят увесистые форе­ли, над ними крейсируют косяки утят, негромко крякают флагманские утки. Их тени падают на стерильно чистое пес­чаное дно.

Чистота в нашем пансионе, как в операционной, стер­ильная. Хозяйка Кристина, не останавливаясь ни на миг, бук­вально вылизывает каждый сантиметр. Муж держится в сто­роне и в ее деятельность не вмешивается, однако позна­комиться зашел. Он приветлив, но сдержан, соблюдает ди­станцию. Получив открытку с репродукцией моей картины, Бенгдт о своей сдержанности забыл и закричал: "Kristy! Er ist Maler!" (Кристи! Он художник!). И, повернувшись ко мне: "Когда приедете в следующий раз, ваш верблюд будет висеть в рамке".

Продолжение

Вернуться