hotsummer1953
Теплое лето 1953 года Марк Шехтман
Высохли слезы по ушедшему в мир иной вождю, и оказалось, что жизнь продолжается. Всемирная катастрофа, которой так боялся покинутый народ, не произошла и вообще ничего страшного не случилось. Обошлось. На страницах газет иссякли бесконечные, со всего мира соболезнования. Но не только они. Не печатались больше и погромные фельетоны о сионистской агентуре и «безродных космополитах», снизился до приемлемого уровня и общий агрессивный тон советской печати.
Растаял снег, прошел на Днепре весенний паводок, зазеленели деревья и прилетели, как всегда, ласточки. Но еще за месяц до возвращения ласточек были полностью реабилитированы «врачи-убийцы», а среди мутной волны амнистированных Берией уголовников начали попадаться и первые политические.
В газетах опубликовали полный текст речи Эйзенхауера. Оказалось, что к миру стремится не только СССР – американский президент тоже призывал к миру. Он говорил, что стоимость одного эсминца равна стоимости школы. И еще в его речи было сказано следующее: «со смертью Сталина кончилась эра». Советские газеты комментировали эти слова на удивление вяло.
Голоса дикторов стали мягче, теплее. В эстрадных радиоконцертах вдруг осторожно зазвучали запрещенные раньше фокстроты. Танцуйте, товарищи, ничего плохого в этом нет, ласково говорил диктор.
По-прежнему пусты были полки в магазинах, но произошла какая-то необъяснимая перемена в психологии. Ослаб повисший над каждым многотонный пресс истерической пропаганды, очистился воздух, стало легче дышать и народ еще подсознательно почувствовал наступающие перемены. Люди стали внимательнее друг к другу, больше улыбаться, даже лица, казалось, изменились.
< xml="true" ns="urn:schemas-microsoft-com:office:office" prefix="o" namespace="">
******
Летом в Украинском музее открылась выставка индийского искусства. Изобразительное искусство современной Индии никогда не было аттрактивным и выставка ничего в сущности особенного не представляла, но в музей шли толпы, к картинам невозможно протолкнуться. Возле банальной картины «Симфония в зеленых тонах» задерживались особенно долго: грациозная женщина в белом САри не дает поднять лук охотнику и не менее грациозные лань с детенышем мчатся в спасительные заросли джунглей. Бывали в Киеве выставки гораздо интереснее, очереди в кассы музеев стояли еще длиннее, но такой, как в то лето, атмосферы я никогда больше не наблюдал.
******
В послевоенные годы среди множества французских, итальянских, а также «трофейных» фильмов встречалось немало настоящих шедевров, однако до весны 1953-го реакция зрителя была в общем спокойной. Но в то лето новые фильмы окружала атмосфера невиданного раньше ажиотажа. Такого не было в последующие годы даже на самых престижных фестивалях. Каждое слово, движение, жест актеров воспринимались теперь по-другому: зритель искал тепла, человечности, и его очерствевшее сердце раскрывалось навстречу обездоленным сицилийским крестьянам, героям романов Стендаля, римским безработным и вчерашним бойцам «маки», потерявшим себя в послевоенной Франции. Дольше обычного продержался на экранах посвященный последней теме фильм «Их было пятеро», но и его затмил блистательный Жерар Филипп в «Пармской обители». Помню, как после сеанса кто-то вполголоса сказал: «Оказывается, бывают фильмы и без парторга». Свет в зале, правда, еще не включили.
Но на фоне успеха франко-итальянских фильмов триумфальный взлет примитивнейшего индийского фильма «Бродяга» говорил о другом. Не в фильмах была причина ажиотажа.
******
Тогда же состоялся футбольный матч между сборной Индии и киевским «Динамо». Центральный стадион полон. Рядом с динамовскими амбалами низкорослые, щуплые индусы выглядели лилипутами. Половина футболистов почему-то играла босиком. Что у них там, на бутсы нет денег? - посмеивались зрители. Первый гол в ворота гостей был встречен с обычным для киевлян энтузиазмом. Вскоре последовали второй гол, третий, четвертый, затем поддержка болельщиков начала потихоньку ослабевать и после шестого стадионом овладело равнодушие. К середине второго тайма, когда гости окончательно выдохлись, а счет достиг небывалого для футбола соотношения - 13:0, симпатии болельщиков перешли на сторону гостей. Ленивые атаки динамовцев сопровождались теперь негодующим свистом. Любую попытку индусов стадион радостно поддерживал. Энтузиазм болельщиков теперь неудержимо нарастал и в какой-то момент передался самим футболистам «Динамо». Они откровенно подыгрывали индусам, посылали им мячи, расступались, пропуская к воротам, но тщетно - тот, у кого хватало сил добежать до штрафной площадки, безбожно мазал. Дошло до того, что динамовец демонстративно выбросил мяч с аута индусу. Но и это не помогло - гость не понял щедрости хозяев поля и упустил подарок. И все-таки за минуту до окончания матча это случилось. Разыграв нехитрую комбинацию, хозяева передали мяч нападающему гостей, затем два динамовца плотно, с двух сторон подстраховывая и никого не подпуская, провели индуса к своим воротам и, оставив один на один с вратарем, позволили пробить. Подпиравший спиной штангу динамовский вратарь улыбнулся и не двинулся с места. Долгожданный гол, наконец забит, и счет стал 13:1! Стадион охнул и словно взорвался. Дрогнули бетонные опоры секторов. Затрепетали верхушки тополей. С тревожным карканьем взлетели и, подымаясь все выше, черной тучей закружили над зеленым полем перепуганные вороны.
Я видел не раз, как реагируют болельщики. В сталинской империи советский гражданин мог свободно выразить свои чувства только на стадионе, но по сравнению с киевлянами болельщики других городов (москвичи, например) выглядели если не глухонемыми, то флегматичными эстонцами или финнами. В тот день свист и рев болельщиков не могли передать всю глубину ликования по поводу одного забитого в свои же ворота мяча. Болельщики плясали на скамейках словно киевское «Динамо» победило Бразилию в мировом чемпионате. И тогда произошло то, что никогда не случалось раньше и никогда больше не повторялось. В последнем, верхнем ряду одного из секторов несколько человек подняли танцующего соседа и, уложив его, бережно передали в нижний, а оттуда ниже, ниже и так до первого ряда, где сидели солдаты. Он не сопротивлялся и, встав на ноги, прошелся колесом по беговой дорожке. Буквально за минуту пример подхватил весь стадион и теперь в каждом секторе лес рук любовно передавал вниз смеющихся зрителей. К восторженному свисту и реву присоединились хохот и аплодисменты.
Я часто спрашивал себя: чему так радовались эти сто тысяч болельщиков? Неужели только мячу, забитому босым, хилым индийским футболистом? Что влекло людей на выставку индийского искусства? Ведь даже в скромной экспозиции киевских музеев были картины намного более высокого уровня, чем «Симфония в зеленых тонах» и ей подобные. Как можно после «Пармской обители» смотреть «Бродягу» с Радж Капуром и распевать потом «Бродяга я»? Знаменитая фраза Джавахарлала Неру «хинди, руси - бхай-бхай!» тогда еще не была произнесена.
Нет! Здесь было что-то другое, большее, не имеющее отношения к футболу, к искусству, к фильмам. Может быть, еще даже не щель, а просто первая микроскопическая трещина в железном занавесе?