Заметки из Германии(продолжение)
В Ландсберге хорошо еще и потому, что таблички с названиями церквей, башен, замков на двух языках: немецком и итальянском. Что звучит приятней - «Mutterturm» (так называется башня над рекой) или «Torre del mamma»? Итальянский благозвучнее, хотя в Ландсберге ненавистный еще со школы немецкий впервые перестает раздражать. Не хочется уезжать.
После мюнхенского путча в городской тюрьме Ландсберга писал (вернее, диктовал Гессу) свой «Mein Kampf» Гитлер - неплохая у него была тюрьма. Рядом с городом мемориальное кладбище погибших в гитлеровских концлагерях и крупнейшая в Германии база ВВС - Luftwaffe. Отсюда во время войны вылетали «юнкерсы», «хейнкели» и «мессершмиты». Может быть, знаменитый асс Эрих Гартман тоже вылетал из Ландсберга? Он лично сбил 352(!) самолета - в три раза больше, чем трижды Герои Советского Союза Кожедуб и Покрышкин вместе. Или еще один Эрих – Рудорффер, который 6-го ноября 1943 года за 17 минут сбил 13 советских истребителей. Сколько Золотых звезд Героя полагалось бы в СССР за 352 сбитых самолета?
После войны здесь собирали уцелевших еврейских беженцев и через Италию нелегально переправляли в подмандатную Палестину.
Из Ландсберга совершаем радиальные поездки. Оказалось, что в стороне от Romantische Strasse города ничуть не хуже. Даже лучше - меньше туристов. Но теперь и на Romantische Strasse города не кажутся такими тошнотворными, а окружающее воспринимается уже не так критически. Может быть, мы стали привыкать к немецкому быту?
На карте Германии хорошо прослеживается география еврейского галута. Впрочем, как везде в Европе: на севере Италии, например, есть деревня Эренбург. Читаешь названия городов и вспоминаешь знакомые по израильскому телефонному справочнику фамилии. Фойхтванген (Feuhtwangen) по-немецки означает «мокрые щеки». Отсюда предки Лиона Фейхтвангера. Теперь это имя знают далеко не все. В Израиле я спросил студентку с фамилией Фейхтвангер, не родственница ли она писателю. Ответ стоит привести: " Я ношу фамилию мужа, - без всякого интереса ответила она. - У него множество родных и здесь и за границей. Возможно, этот писатель кто-то из них"…
Вернемся в Фойхтванген. Напротив массивного здания местного музея постамент с бронзовыми свиньями. Мемориальная доска сообщает, что до «расовых беспорядков» 1938 года в этом здании была синагога. Фойхтванген – городок маленький, всего несколько тысяч жителей. Что нашли в нем когда-то евреи? Зачем пришли в этот город и вообще в Германию? И зачем теперь, после всего, что произошло, возвращаются сюда?
Окруженный стеной круглый, словно очерченный циркулем, крошечный Нордлинген. В центре на площади перед собором кипит ярмарка.
Веселый город Динкельсбюль. На разноцветные, в три-четыре этажа дома нахлобучены крутые, прорезанные множеством окошек крыши. Улицы заполнены молодежью. Впечатление будто здесь всегда праздник. Город знаменит парадами и костюмированными шествиями. Вот и сейчас шагает детский оркестр в мундирах 17-го века.
Немцы обожают парады, строй, маршировку. Факельные шествия, колонны пеших штурмовиков, несущих знамена со свастиками, конных - в жестяных рыцарских доспехах, чеканный шаг эсэсовских батальонов - не изобретения нацистов, но продолжение национальной традиции. Забавная деталь: в мае 1933 советский военный атташе в Берлине Левичев сообщает среди прочего Ворошилову: «…просто недоумеваешь, когда слышишь, как фашистский оркестр наигрывает: «Все выше и выше», «Мы кузнецы», «Смело, товарищи, в ногу» и т. п.…». Было, было что позаимствовать у большевиков. Если бы только марши… Советские песни полюбились немцам надолго. Елена Ржевская сообщает, что в августе 41-го приказом по армии немецким солдатам было запрещено петь «Катюшу», «Три танкиста», «Полюшко». Несмотря на запрет, солдаты продолжали петь «Катюшу». Была еще одна песня, которую очень любили немецкие солдаты и радостно пели ее, когда вышли к Сталинграду: «Вольга, Вольга, муттер Вольга! Вольга гроссе руссиш флюс!». Впрочем, и в России пели немецкие песни. «Юный барабанщик», например, был необыкновенно популярен. Слова «Вперед продвигались отряды спартаковцев - смелых борцов» появились в 1918 году, когда была создана организация «Спартак». Но песня эта - старая, солдатская, вплоть до настоящего времени ее по традиции исполняли на похоронах военнослужащих. В том числе и ветеранов СС.
Но вернемся в Динкельсбюль.
Еще шествие - экскурсия "Даунов". Дауны, наверное, во всех странах похожи, но эти, немецкие, выше ростом, лучше одеты, более общительны и, как положено настоящим немцам, организованы. Эвтаназия (нацистская программа уничтожения неизлечимо больных, умственно и физически неполноценных) им теперь не грозит, они смеются - в этом городе и даунам весело.
Возвышаясь над автомобилями, проезжают многоместные прогулочные телеги с туристами. Их тянут тяжелые рослые желтогривые битюги светло-песочной масти. Пара таких мохноногих битюгов могла бы свободно волочить железнодорожный состав.
Вдруг вспоминаю, что нахожусь среди немцев, в Германии, что мне хорошо здесь - и становится стыдно
******
Сегодня воскресенье. Спускаемся к завтраку. Узнав, что мы израильтяне, пожилая женщина из Швеции смотрит на нас с любопытством. "Знаешь, откуда эта пара? – говорит она мужу, - из Египта". Швед кивнул и дружелюбно улыбнулся. Этим шведам что Египет, что Израиль - один черт! Может, так и лучше? Меньше сидели бы у нас на голове защитники прав "арабского народа Палестины"…
Мемминген. Втискиваем машину между толстозадыми «Мерседесами» и отправляемся в парк, где проходит посвященный местному Робин Гуду фестиваль. Вдоль аллеи мастерские ремесленников: весело звенят молотки кузнецов, постукивают деревянные станки ткачей, рядом с ними работают портные, сапожники, чуть дальше, в тени старых каштанов пристроились ювелиры, за ними гончары, стеклодув. Это не показуха - немцы владеют старыми ремеслами. Их изделия тут же на месте продаются. Настоящее все: одежда, головные уборы, ботфорты из толстой кожи, какие носили в 14-15 веке, утварь, инструменты ремесленников, кожаные фартуки мясников. Здесь чувствуешь себя нелепо в современной одежде.
В подвешенных над кострами медных котлах ворчит и клокочет в облаках ароматного пара густое варево, медленно поворачиваются на вертелах свиные и бараньи туши. Злобно шипят и стреляют в кипящем масле толстые сосиски. На грубых деревянных столах застыли румяные шеренги жареных поросят, кур, гусей. Из раскаленного зева печей пекари достают горячие хлебы, булки и сажают в них новые на посыпанных мукой деревянных лопатах. Здоровенные парни, закатав до плеч рукава, месят толстыми ручищами густое, тягучее тесто, рубят его ножами, скатывают и надрезают булки, плетут крендели. Работают слаженно, весело, ловко и как будто не спеша. Но одна за другой наполняются хлебом плетеные корзины. В огороженных загонах ослы, козы и прочая скотина, гуси, голосящие во всю глотку петухи. Только что родившийся ослик нетвердо стоит на ногах, но уже тычется носом в теплое материнское брюхо. Угадал родиться точно к фестивалю! Вьются над парком испуганные голуби, в гнезде на колокольне невозмутимо застыли аисты. Как сверху выглядит людская суета?
Ансамбль средневековой музыки. Средневековые не только инструменты, но и одежда, прически, обувь музыкантов. А рядом, в кузнице подковывают лошадей новыми, еще горячими подковами. В горне светятся раскаленные добела полоски металла. Даже гвозди для подков куют здесь - все подлинное.
Штурм окруженного частоколом лагеря происходит совсем взаправду, под звуки боевых рожков и труб, с пушечной пальбой и барабанным боем. Оружие у солдат тоже подлинное, они охотно дают его подержать. Тяжелые мечи, мушкеты, тугие длинные луки, в колчанах оперенные, со стальными наконечниками стрелы. Отливает синевой вороненая сталь доспехов. Блестят на солнце каски, развеваются над ними султаны и перья. Все, как надо, все настоящее. В перерывах солдаты с пивными кружками в руках послушно позируют перед наведенными объективами. Свисток - и солдаты строем возвращаются к частоколу. Штурм - так штурм! Одному солдату даже проткнули насквозь плечо - немцы все делают по-настоящему. Раненый лежал молча, по лицу его катились крупные капли пота. Рядом окровавленное копье. Но протокол писал полицейский в светло-зеленой фуражке, а сквозь толпу пробивался амбуланс с включенной сиреной и красной мигалкой на крыше - не фестивальный.
На каждом шагу буфеты. Бочковое пиво пенной струей наполняет оловянные, фаянсовые и простые стеклянные кружки. Можно попробовать и кое-что покрепче. Правда, по части крепких напитков немцы - не самые лучшие мастера.
Неподалеку в автомобильном прицепе туалет. Гудящие от напряжения трубы подключены к водопроводу и канализации. С отвращением (видали мы уже такие туалеты!) становлюсь в очередь краснорожих, раздувшихся от пива горожан. Ведут себя горожане спокойно, со стороны никто не лезет, очередь движется довольно быстро. И... чисто у них даже в прицепном туалете.
НЕМНОГО ИСТОРИИ
Первое, что приходит в голову при взгляде на пожилых: где были, чем занимались во время войны? Потом начинаешь примерять на встречных эсэсовскую форму и, к своему удивлению, обнаруживаешь, что она совсем не смотрится на них. Не вижу я этих сегодняшних немцев в черных мундирах СС. Вполне нормальные люди. Во всяком случае, внешне. Вежливые, веселые, хорошо одетые, предупредительные и бесконечно терпеливые к моему дубовому немецкому. Может быть и тогда они были такими? Ведь радовались жизни, любили женщин и воспитывали детей, слушали музыку и поливали на балконах цветочки, читали стихи, посещали музеи, поднимались в горы и спускались на лыжах... И вполне возможно, что так же доброжелательны были их лоснящиеся, холеные лица…
Наш друг закончил войну в Берлине и прослужил там еще несколько лет. Услышав мой рассказ, он рассмеялся: "Ты знаешь, когда все уже успокоилось, фрицы начали потихоньку выползать из своих нор и осматриваться. И я точно, как ты, начал мысленно примерять эсэсовскую форму на каждого встречного. Никому не подходит! Совсем не таких показывали в кино. Все выглядят, правда, напуганными, но вполне нормальными. А ведь только вчера переоделись!"
Эсэсовский мундир в высшей степени элегантен и привлекателен. Надев его, немецкий солдат или офицер должен почувствовать себя сверхчеловеком. Однако была и другая, главная функция эсэсовского мундира - внушать страх. Фуражка с черепом и черный мундир выполняли свою задачу не хуже, чем в средневековье красный капюшон палача.
******
Год 1946. Берлин. Советская зона. Солдат не вернулся из увольнения. Сутки искали его по всему городу. На следующее утро перед комендатурой остановился обшарпанный BMW. Дверцы открылись и два немца, взяв под руки, выволокли пропавшего солдата. Он был мертвецки пьян. А впереди пожилой немец нес на вытянутой руке автомат, всем своим видом демонстрируя стопроцентную лояльность. Даже назад, изогнувшись, откинулся, чтоб от автомата подальше. Смог бы - на километр от себя вытянул руку.
*****
И все-таки среди немцев нам не по себе.
Сытая, самоуверенная безмятежность царит во всем. Словно не было фашизма, войны, катастрофы…
Может быть, теперь нацистское прошлое действительно смыто - выросло третье после войны поколение. Но еще живы многие из тех, кто служил в СС, гестапо, «Einsatzgruppen». Пройдя формальный процесс «покаяния» - денацификации и отбыв смехотворно короткие сроки заключения, они преспокойно доживают свой век в довольстве и комфорте - Федеративная Республика платит им солидные пенсии.
Чтобы по заслугам наказать виновных, фактически весь немецкий народ, нужен карательный аппарат, почище гестапо, СС, СА и СД вместе взятых. Трудно быть объективным, но допускаю, что, перешагнув через прошлое, ФРГ выбрала для себя единственное верное решение. А для нас?
Они были с Гитлером до последней минуты. «Наши стены разрушены. Наши сердца - нет!», «Берлин останется немецким!», «Капитулируем? Нет!», кричали геббельсовские плакаты на развалинах немецких городов в последние дни войны. Но как только был подписан акт о капитуляции, сопротивление прекратилось, в окнах уцелевших домов заколыхались белые простыни, словно немцы только этого и ждали. Сняв черный эсэсовский или простой солдатский «feldgrau» мундир, немец молниеносно превратился в нормального, законопослушного обывателя, каким в душе всегда и оставался.
Было, правда, исключение - приказ, который не выполнялся. В начале 1945 напуганные приближением союзников немцы начали ликвидацию лагерей смерти. Но уничтожить сразу всех заключенных было физически невозможно. Поэтому Гиммлер решил эвакуировать узников в центр Германии. Сначала их вывозили в поездах, позже, когда транспорт прекратил нормально функционировать, гнали за сотни километров пешком, достреливая по дороге отставших и больных. Колонны полуживых скелетов редели с каждым днем. К апрелю немцы полностью потеряли чувство реальности, каждый действовал по собственному усмотрению. Заключенных из чешских лагерей гнали на Запад, из Северной Германии - на Юго-восток, в Чехию. В книге «Добровольные палачи Гитлера» Гольдхаген приводит случай, когда по параллельным дорогам навстречу друг другу двигались такие колонны. После ежедневной утренней проверки охранники не забывали пристрелить тех, кто не мог больше идти: свидетелей не оставлять - таков был приказ. Трудно сказать чем руководствовался Гиммлер, но именно в те, последние дни третьего рейха он решил прекратить расстрелы. Связь не работала и шеф СС разослал с новым приказом мотоциклистов. Приказ был получен, но расстрелы продолжались: законопослушные, исполнительные немцы на этот раз решили дейстовать самостоятельно.
******
Начиная с 60-х годов о катастрофе вспоминали все меньше и постепенно сложилась чрезвычайно удобная гипотеза: немцы не знали, что происходило в лагерях смерти. Даже некоторые гитлеровские министры не знали. Например, министр труда (а позже вооружения) Шпеер. Откуда ему, бедняге, было знать о таких вещах? И чем дальше во времени от войны, тем больше валили все на СС и гестапо. За полвека так привыкли к этой лжи, что книга молодого историка из США А.Гольдхагена «Добровольные палачи Гитлера» вызвала настоящий переполох. Рушилась концепция, неплохо кормившая историков (к сожалению, и некоторых наших, израильских). Рушилась концепция, успокаивавшая совесть добропорядочных бюргеров, которые за много лет поверили в свою непричастность.
Еще раньше, 500 лет тому назад, в разгар охоты за ведьмами умами нации завладел «Mein Kampf» 16-го века - «Молот ведьм» Шпренгера и Инститориса. В некоторых германских землях число осужденных женщин было так велико, что палачи и добровольцы-бюргеры не успевали складывать персональные костры для ведьм. Целые города оставались без женщин. До крематориев инженерная мысль тогда еще не дошла, но разве не найдут немцы рациональное решение? И нашли! Несчастных бросали в ров, где в ожидании жертв круглосуточно полыхали бревна. Но тогда немцы не пытались это скрыть.
Вернемся к Гольдхагену. Автор поднял архивы всего лишь одного полицейского (не СС и даже не Вермахт!) батальона. Членов НСДАП в нем не было. Идейные «partaigenosse» шли на фронт, в гестапо, СА, СД. Народ попроще - те, кто воевать за жизненное пространство - «Lebensraum», фюрера и «Fatherland» - не стремились, шли в полицейские батальоны: это спасало от фронта. Основной задачей являлись полицейские функции поддержания порядка в оккупированной Польше. Но настал день, когда командир обьявил, что к обычным функциям добавляется еще одна, «крайне неприятная» (так и сказал!) - очистка территории от евреев. Участие строго добровольное. Отказавшимся гарантируется (какая гуманность!) полное отсутствие репрессий и продолжение службы со всеми положенными льготами и привилегиями. Из 400 полицейских отказался только… один лейтенант, который так и прослужил в батальоне до конца войны. Он не стрелял, но стоял в охране, после акций ел и пил с умывшимися палачами, играл с ними в карты, в футбол. Имя его автор приводит.
Взявшись за дело, батальон добросовестно и пунктуально проводил «неприятные» акции. Если число евреев превышало установленные нормы, акции проводились совместно с украинской полицией или с «Einsatzgruppen». Характерная деталь: после очередной акции полицейские возмущались жестокостью украинских полицаев. Себя они считали гуманными. В свободное от работы время полицейские играли в футбол, охотились, посещали спектакли. Командование заботилось об охране окружающей среды: в книге приводится приказ о недопустимости нарушения правил охоты на диких кабанов. За ним следуют объявления о футбольном матче батальонной команды с командой Вермахта, о гастролях немецкого театра.
Полицейских навещали жены. Бывало, посещения эти совпадали с акциями. Идиллическая картина из жизни настоящей арийской семьи: беременная жена одного из полицейских плеткой загоняет евреев в яму, где их расстреливает муж. Потом она родит и вырастит ребенка, воспитает его. Узнает он о героическом прошлом родителей или так в неведении и будет жить, наслаждаясь изобилием и демократией ФРГ? Их имена автор сохранил для истории.
Для поднятия боевого духа батальон посещали концертные бригады артистов. Еще картина: молодому артисту захотелось пощекотать нервы. Он просит оружие, вместе с полицейскими участвует в акции, а вечером услаждает уставших палачей. Хотелось бы знать, как отнеслись к нему актеры и что представили они в тот вечер. «Коварство и любовь» Шиллера?
Как можно жить с таким грузом? А ведь живут и очень даже неплохо. Занимаются искусством, наукой, бизнесом. Кто-то из-под полы продает арабским режимам компоненты для производства неконвенциональных вооружений.
Книга Гольдхагена построена на архивных документах, авторский текст минимален. Приводятся протоколы, приказы, воспоминания, но речь идет об одном батальоне. А ведь их было много…
Только глухой и слепой не ведал, что происходит. В официальных документах по «окончательному решению» нацисты избегали прямых формулировок. Например, уничтожение в газовых камерах или расстрелы называли спецобработкой - «sonderbearbeitung». Но все знали, что это означает. По рукам ходили фотографии акций, которые проводились на глазах у населения. Кое-кто хранит такие реликвии и сейчас. Свидетелями акций были не только жены полицейских, артисты и другие гости батальона, но и солдаты Вермахта, поляки, военнопленные, иностранные рабочие, немецкие предприниматели и переселенцы.
Гольдхаген сообщает, что «окончательное решение» полностью устраивало и офицеров - участников неудавшегося путча 20 июля 1944 года.
А по другую сторону фронта?.. Лидеры союзников тоже знали о том, что происходит в Польше, в других оккупированных странах. Знали, но хранили молчание: освобождение Европы, уже очищенной от евреев немецкими руками: «judenrein» - вот цель союзников. Перед войной Европа и Америка цинично закрыли свои границы, Англия запретила въезд в Палестину, и немцы хорошо поняли, что на «еврейском фронте» им мешать не будут.
Как это ни парадоксально, терпимость и благородство проявили союзные с Германией страны. Италия, Венгрия, как могли, противились давлению Берлина и вплоть до немецкой оккупации в 1944 не выдавали евреев. Япония открыто предоставляла им убежище, Болгария вообще сумела сохранить своих (расплатившись, правда, евреями из присоединенной Македонии). Франкистская Испания потихоньку впускала часть тех немногих, кому удалось ускользнуть от гестапо. Из 2300 финских евреев погибли в немецких лагерях 8 (восемь!), что на долгие годы стало национальной травмой Финляндии. Даже Румыния, в националистической эйфории успевшая уничтожить 400000 - половину своих евреев, к 43-му году одумалась и прекратила геноцид. Десятки тысяч спасли Сугихара, Шиндлер, Валленберг, итальянские, испанские, португальские дипломаты. Рискуя жизнью, спасали евреев жители оккупированных стран. Даже в Германии нашлись благородные люди: только в Берлине они спасли 1400 евреев. Но из лидеров антигитлеровской коалиции никто и пальцем не шевельнул: «окончательное решение» устраивало всех. Ни одна бомба не упала на полным ходом работающие газовые камеры и крематории. В 1944 базировавшиеся в Италии американские летчики получили приказ бомбардировать прилегающие к Освенциму промышленные районы Силезии, где были сосредоточены заводы синтетического топлива «I. G. Farbenindustry». Экипажи ознакомили с аэрофотоснимками и приказали: лагерь ни в коем случае не бомбить. А их так ждали. Эскадрильи летающих крепостей закрывали над Освенцимом небо, рассказывают выжившие узники. В налетах одновременно участвовали до 1300 бомбардировщиков. Но приказ есть приказ - Б-29 следовали к промышленным объектам, и узникам оставалось только молиться. Все знают, как это помогло.
Союзники не оказали помощи ни оружием, ни продовольствием восставшему гетто Варшавы. В 44-ом немцы предложили обменять миллион евреев на 10000 грузовиков. Союзники отказались вести переговоры.