dianka
Дианка Марк Шехтман
История эта началась с куска мяса. Да, с самого обыкновенного куска телятины, о котором не стоило и говорить, если бы не Дианка. Но всё по порядку. Сначала телятина.
Мясо в дом покупали только на субботу. Дети знали: мама разделит мясо справедливо. Каждый спокойно ждал своей порции: не только дети - даже собаки сидели молча.
Вот теперь настала очередь собак. А было их три. Вы спросите: почему три? И, действительно, зачем в бедном еврейском доме целых три собаки? Разве Евзель - помещик? Вы знаете, что нет. Он конторщик в лесничестве, и семья жила скромно, но не об этом сейчас речь. Речь о собаках. Просто чуяли они своими собачьими сердцами царящую в доме доброту и ценили её выше еды. Их не гнали из дому и кормили, чем могли, а если нечем было - собаки заботились о себе сами. Что же это были за собаки? Вы думаете борзые? Гончие? Или, может быть, легавые?
Лаиш*) - черный, лохматый пёс, чрезвычайно добродушный и бестолковый. Пользы от него не было никакой, если не считать радости, которую он приносил ребятишкам, кувыркавшимся с ним в траве или в пруду.
Второй - Шахал*), грязно-серый, с проплешинами и рваными ушами был меланхолик и неудачник. Вечно ему не везло: то телега придавила колесом лапу, и он долго ковылял на трёх, то от котов доставалось. И соседский петух- драчун не раз налетал, выдирая когтями шерсть и норовя клюнуть в глаз. Шахал давно смирился - принимал удары судьбы безропотно и смиренно. Оба пса совсем не походили на царя зверей, чье имя носили. Третья - Дианка, небольшая рыжая собака, с длинным хвостом и острой мордой, ничего общего с этими двумя не имела. Видно, побывал какой-то её предок в лисьей норе. Наверное, бабушка. И уши у Дианки торчали, и белое пятно на груди - лиса, да и всё. Не раз стреляли в неё охотники, когда в одиночестве рыскала она по полям. Но Дианка словно чувствовала, сколько опасностей вызывает её сходство с лисой, и была вдвое хитрей и осторожней. В ней сочетались собачья отвага и лисья хитрость. Нередко пропадала она на неделю, а то и на две. Пропитание ли добывала себе или гостила у своих диких родственников - этого не знал никто, но она всегда возвращалась домой, как и должна поступать настоящая собака. Щенков, правда, приносила обычных - дворняжек. Евзель топил их в старой кадке, в саду, а из соседей никто так и не дождался «лисички от Дианки».
Было у неё качество для дворовых собак довольно редкое - достоинство. Она, как и Лаиш, могла часами играть с малышами Нюмкой и Баськой, позволяя им вытворять с собой всё, что угодно. Но вдруг отворачивалась, морда становилась непроницаемой, и она уходила, всем своим видом словно говоря: - И у меня есть своя личная жизнь.
Дианка никогда не облаивала из-под ворот, как Лаиш и Шахал. И если чужой заходил во двор, казалось, не обращала на него внимания. Но выйти он уже не мог - Дианка грозно рычала у ворот, и вид её не сулил ничего хорошего. Не помогало и вмешательство ребятишек. Только родители, да ещё Даниил могли приказать Дианке выпустить гостя.
И вот однажды, незадолго до праздника Песах случилось невероятное. Как обычно в пятницу, мама принесла телятину. Кусок оказался почти без_ костей,
*) Лев (иврит).
взяли недорого - мама была довольна. Оставив мясо на столе, она вышла подоить корову. И первый раз Дианка - воплощение лисьей хитрости и собачьей отваги - не выдержала. Мясо пахло одуряюще, и желудок собаки судорожно сжался. Взять со стола было неслыханным преступлением, никто не осмеливался на такое, не то, что собаки - даже коты, которые всё равно остаются дикарями, сколько их не корми. Но сейчас голод был сильнее всех запретов. Дианка представила, как зубы впиваются в нежное розовое мясо, как хрустят мягкие косточки, и в глазах у неё потемнело. Она сделала шаг - только один шаг - робкий, неуверенный, и на мгновенье остановилась, пытаясь овладеть собой. Но запах, чудесный, манящий запах сырого мяса стал ещё сильнее. Голова у Дианки закружилась, и она сделала ещё один шаг, и ещё один, и ещё... Теперь остановиться было уже свыше её сил (не следует забывать о лисьих предках Дианки). Прыжок! - и мясо в зубах. Своим собачьим умом Дианка понимала непоправимость содеянного, но лисья её половина не давала остановиться - голод был сильней разума. Скорее, скорее в кусты, подальше от дома... Там над остатками телятины её и застала мама. Она не била Дианку, не ругала - нет. Только смотрела на собаку и серые её глаза были полны грусти и укоризны. Лучше бы отхлестала воровку плёткой, чем так смотреть. И тогда начала действовать собачья половина Дианки. Собака прижала морду к земле, поджала хвост и, судорожно извиваясь, с жалобным визгом поползла к маме. Такого позора мама не могла видеть - она повернулась и ушла.
С этого дня вход в дом для Дианки был закрыт. Её не прогоняли - сама поняла, что в доме ей места нет. Каждый вечер вслед за детьми в дом входили коты, за ними - Лаиш и Шахал. Даже неудачник Шахал, вечно ободранный, в струпьях и шрамах, спокойно входил в дом и хвост его гордо колыхался. Там, в доме псы жадно лакали вкусные, тёплые ещё помои, захлёбываясь и ворча от удовольствия. А Дианка одиноко бродила по двору. Ребятишки жалели собаку и украдкой выносили ей поесть. Дианка подбирала еду и уходила за дом. С тех пор она перестала, есть на людях.
А время между тем шло. Лето сменилось осенью. Наступила зима. А Дианка со двора ни на шаг. И казалось, что её тут держит? Тем более что ещё и не известно - собака она или лиса? Но нет. Именно с того дня, когда случилось это неприятное происшествие, Дианка со двора ни на шаг. Чувство вины перевесило её дикую природу - вот, когда всё было в порядке, Дианка спокойно покидала дом и покидала надолго. Но уйти теперь означало бы, что она забыла свою вину или, что ещё хуже, пренебрегает ею.
Наступил февраль. Солнце поднималось выше, приближалась весна...
В солнечный, морозный день пасечник Игнат привёз Евзеля, раздетого, с разодранными в кровь, полуобмороженными ногами. Встреча с бандитами стоила Евзелю одежды, забрали 50 рублей золотом, да ещё прикладом в бок получил. Когда удаётся сохранить жизнь, узнаёшь цену деньгам. Следующая встреча с бандитами могла обойтись дороже, тем более что золотых пятёрок больше не осталось.
- Хотя деньги - и мусор, но иногда могут пригодиться. Считай, что ты их хорошо потратил, - сказал тогда Евзелю Игнат.
А бандиты между тем появлялись всё ближе - то в Калинковичах, то в Берестовичах. И везде убивали молодых мужчин. Детей и женщин пока ещё не трогали и дома не жгли - то время ещё не наступило, но целые округа жили в страхе. Тогда и решили отправить Даниила в Мозырь к родным - всё-таки большой город, да и еврейская самооборона там была. Собираться долго не пришлось - крестьянин из Берестовичей отправлялся в Овруч, и Евзель упросил его взять Даниила с собой. Левченко - добрый знакомый Евзеля сначала отказывался, но, в конце концов, согласился, тем более что Евзель подкрепил свою просьбу бутылкой пейсаховки, которую хранил на праздник. Сани завалили сеном - под ним можно было спрятаться. Риск, конечно, был, но оставаться в Сосняках еще опасней - в деревне не скроешься: нападали бандиты обычно по ночам, а в укрытии долго не проживёшь - соседи обязательно заметят.
Наступила минута прощания. Трудно вспоминать об этом. Мама как будто чувствовала, что видит сына в последний раз. Молча прижала голову Даниила к сердцу и только несколько слезинок скатились из её серых глаз. Тогда заплакали все дети. И суровый Евзель прикрикнул на них:
- А ну, тихо! Что это вы тут устроили?! - но все видели, как, отвернувшись, смахнул слезу и он. И даже у всё время торопившегося Левченко странно заблестели глаза. Может от пейсаховки?
Назавтра хватились: Дианки нигде нет. Не было её и на другой день и на третий. На четвёртый о ней стали забывать, а на пятый и говорить перестали. Тогда и без Дианки хватало забот, а самое главное - где Даниил - не знал никто, и мама была сама не своя. Только малыши - Нюмка и Баська - тихонько вспоминали о рыжей Дианке.
- Не кормили её, вот и убежала в лес и там её волки съели, - шептала Баська.
- А может, взбесилась и её застрелили. Я ещё хотел дать ей сухарик, да пожалел и съел сам, - сказал Нюмка и всхлипнул.
Наступил шестой день после отъезда Даниила. Утром, как обычно, ребятишки выбежали во двор - и сразу увидели Дианку. Страшно исхудавшая, с запавшими боками она смотрела добрыми, усталыми, голодными глазами и чуть помахивала хвостом, словно просила прощения за то, что покинула дом, не попрощавшись. Но когда вышла мама, Дианка сразу попятилась от порога - почти год прошел, а вину свою не забыла. Долго смотрела мама на Дианку и вдруг, наклонившись, погладила её по голове. Собака недоверчиво повернула голову набок, прижала уши, длинный хвост её замер от этой неожиданной и уже давно забытой ласки, но лизнуть мамину руку она всё же не осмелилась. И тогда мама позвала Дианку в дом. Собака сделала несколько шагов, остановилась у порога, не решаясь войти и, сотрясаясь от мелкой дрожи, глядела, как мама крошит хлеб в миску с молоком. Мама снова позвала Дианку. Та вошла, но сразу есть не стала. Сначала оглянулась, посмотрела на маму долгим, благодарным взглядом и только после этого жадно припала к еде. А Лаиш и Шахал на этот раз в дом не вошли. Они ждали пока поест Дианка и не мешали ей. Животные всё понимают, но увидеть это дано только тем, у кого доброе сердце. И тогда дети спросили:
- Мама, почему ты только теперь простила Дианку?
И мама ответила:
- Я видела, как она побежала за санями, когда уезжал наш Даня, и теперь знаю, что он благополучно сел в поезд. А раз сел - значит, доехал и сейчас уже в Мозыре.
- Но как ты всё это узнала, мама?
- А вот как: если бы Дианка бежала только до Овруча, она вернулась бы на третий день. Если бы, не дай Бог, в дороге что-нибудь случилось - вернулась бы раньше. А если бы Даня не уехал, осталась бы с ним. Да, да! Она бы от него не ушла! А она вернулась. И вернулась на шестой день. Значит, она ещё долго бежала за поездом - может, день или два. И только когда потеряла надежду найти Даню, вернулась домой. Уж я-то её знаю, - и мама снова погладила собаку.
- Наш добрый вестник, - добавила она. - Теперь я спокойна.
И все стояли вокруг этой рыжей, похожей на лису собаки и смотрели, как она ест. Стоял отец, Евзель. Положив руки на плечи старшим - Бенчику и Ривке, стояла мама Рахель. Стояли Нюмка и Баська, не зная плакать им или смеяться. Стояли Дора, Фаня и Лия, Исаак и Хана... А Дианка всё лакала молоко. Иногда она поднимала острую лисью морду и обводила всех своими умными глазами, словно хотела сказать: - Вот мы и вместе...
После этого семья так уже никогда не собиралась и маму Даниил больше не увидел. Летом она умерла от голодного тифа.