Отпуск в Армении (продолжение)
Каждый вечер тучи сползают с вершины и закрывают все вокруг. Интересно наблюдать с крыльца, как спускается черная, тяжелая и толстая туча. Вот она мокрая, холодная, совсем уже близко и кажется, что горы прогибаются под ней. Наконец она накрывает нас. Вокруг молнии, снег, дождь, град. День окончен. Пора ужинать и спать. Перед сном сочиняем письмо ребятам из Пскова, оставившим записку на вершине, затем перелистываем "Атлас облаков". Практиканты удивленно пожимают плечами: – Что вы там нашли?
По утрам всегда ясно. Ни облачка. Ничто не напоминает о вчерашнем шторме. Начинает подсыхать мокрая земля. Хорошо виден Арарат. Озеро дымится. В нем развели форель, но чабанов это не интересует. Доносится лай собак. Далеко внизу курды выгоняют овец на пастбище.
Потомки кочевников – курды живут в палатках, оседлые армяне складывают хижины из плоских камней. Курды берут на кочевье семьи, армяне живут сами – они на работе и семья им здесь не нужна.
Сегодня идем смотреть водопады. Проходим узкое ущелье и спускаемся к реке Амберд. Берега в ржавых подтеках – здесь много минеральных источников. Спускаемся ниже, переходя с одного берега на другой. Река то стекает каскадом по гладкому каменистому ложу, то обрушивается водопадом со скалы. Осторожно продвигаемся по крутым стенам ущелья, стараясь обходить неустойчивые осыпи. Вода то рядом, то далеко внизу. Стайки похожих на воробьев птичек взлетают прямо из-под ног. Крылышки у них светлые, и кажется, будто горсть белых цветов рассыпалась в воздухе.
Ущелье вдруг расступилось, и широкая долина открылась впереди. Овцы везде: на крутых, исчерченных тропами склонах, на плоских плато, вокруг бесчисленных ручьев и озерков. Несколько раз натыкаемся на собак. Белоснежные, длинноногие, они с бешеным лаем бросаются к нам. Хоть бы кто-нибудь позвал их. Курды не так уж далеко, но не реагируют. Положение неприятное. Делаем вид, что не замечаем преследователей, и идем дальше. Но они приближаются почти вплотную. Тогда, набрав под ногами камней, резко оборачиваемся – и это помогает: полаяв еще для приличия, псы оставляют нас в покое. На обратном пути снова натыкаемся на них, но теперь псы не приближаются – запомнили. Дорога отмечена сложенными из плоских камней столбиками, похожими издали на человеческие фигуры.
Гора поит водой всю западную Армению. Ручейки журчат под ногами, но до воды не добраться – камни лежат очень плотно. Вода сочится под осыпями, вытекает родниками, выливается из небольших озер. Попадаются даже болота. Все это, сливаясь во множество потоков, устремляется вниз на равнину. Горный мак цепляется за камни в самых неожиданных местах. У него короткий стебель и нежные алые лепестки. Они выдерживают бешеный ветер, дождь, град и снег, но не человеческое прикосновение: сорвешь цветок – лепестки мгновенно облетают.
На высоте мало кислорода, и руки покрылись незаживающими трещинами и царапинами. Встреченный по дороге старик поглядел на наши руки и сказал, что на западном склоне Арагаца есть источник "с кислы вода". Искупаешься в бассейне, и в тот же день все заживет. Назавтра идем лечиться. Проходим сквозь стада коров и коз, минуем небольшой перевал и легко находим бассейн – уже научились ориентироваться в горах. Спускаемся к источнику. Вода просто хлещет из-под скалы в бетонный прямоугольник бассейна. Высота стены около метра. В ней заткнутая круглым толстым бревном дыра. Над поверхностью воды туман от лопающихся пузырьков газа. Температура не больше пяти градусов Цельсия. Прежде чем окунуться, надо набраться тепла – и мы долго загораем. Наконец решаемся, но сначала вынимаем пробку-бревно и выпускаем воду, чтобы заменить ее свежей. Бассейн наполняется за минуту, и – вперед! Ледяная вода обжигает, грудь как будто сжимают железные обручи, дыхание останавливается. Выдерживаем считанные секунды. Согревшись на солнце, погружаемся снова. На этот раз немного легче, помогаем себе громкими воплями. Повторяем процедуру несколько раз, а затем долго греемся. "Кислы вода" оказалась действительно целебной: назавтра все царапины и болячки исчезли.
Сегодня мой день рождения. За ужином допиваем остатки спирта и располагаемся у телевизора. Саша играет с ребятами в нарды. Манька блаженствует в посылочном ящике. Слепые еще котята тычутся ей в брюхо в поисках сосков. Мы как будто очень давно живем здесь. Но это наш последний вечер на метеостанции. Утром тепло благодарим Андраника и Карине за приют. Остальные еще спят. Надеваем рюкзаки, и – прощай, Арагац!
Проходим мимо озера, минуем институт и дальше – вниз по шоссе. Еще рано. На проводах сидят желтые с голубой грудкой и длинным клювом птички. Стремительный, как у истребителя "Фантом", профиль. Это щурки, они питаются пчелами.
В километре курды выгоняют овец на пастбище. Заходим попрощаться к чабанам и получаем на дорогу лаваш и помидоры.
– Берите, ребята, не стесняйтесь, – говорит председатель. – Сейчас из-за холеры ничего в магазинах не продают, и никто не знает, когда это кончится.
Он был прав – лаваш, или, как его еще называют, "армянская портянка" очень нам пригодился. Не знаю, в чем секрет его приготовления, но эти полуметровые в диаметре лепешки не черствеют и неделями сохраняются свежими.
Спускаемся к институту, где ночевали и оставили часть не нужных в горах вещей. Пройти пришлось 17 километров: сегодня понедельник и машины едут только вверх, попутных – ни одной. Все и, главное, книги на месте. Возвращаем ключ, благодарим, прощаемся и отмечаем про себя: никто не вздумал пересчитывать стаканы, койки и стулья, как принято в московских гостиницах.
В ожидании автобуса до Еревана знакомимся с тремя студентами. Их переделанная на нестандартный коротковолновый диапазон "Спидола" принимает незаглушенными любые "голоса". Ребята спокойно рассказывают об услышанном. Оказывается, в Армении регулярно слушают передачи израильского радио на русском языке.
Прибывает автобус, и беседа прерывается. В Ереване мы переночуем и завтра улетим на восток, в Горис.
ГОРИС
Летим вдоль границы в пассажирском варианте кукурузника АН-2. Чтобы лучше рассмотреть Арарат, садимся с правой стороны. Сегодня первый раз видим его полностью от подножья до вершины. Из круглого окошка самолета он кажется совсем близким. Вдоль границы блестит, извиваясь на солнце, серебряная лента Аракса. За ней, на турецкой стороне пустыня – никаких признаков присутствия человека: ни сел, ни полей, ни садов, ни деревца. Армянская же сторона под нами густо заселена, земля возделана, много зелени, яркая желтизна пшеничных полей. Странно видеть сразу две страны, так резко отличающихся друг от друга.
Летчик с пистолетом в расстегнутой кобуре раздает гигиенические пакеты и запирает за собой дверь в кабину: на местных рейсах попытки угона самолетов уже бывали. Летим на восток и постепенно начинаем осмысливать гигантские размеры Арарата. Он все время виден справа, как будто движется вместе с самолетом. Кто знает, может быть, Ной действительно нашел здесь временный приют для своего ковчега? Глядя на Арарат, в это легко поверить. Что вообще мы знаем? Эта гора видела сотни поколений, десятки народов, бесследно растворившихся в кипящем котле миграций и войн. Другие до сих пор живут здесь, надеются, помнят…
Самолет сворачивает на север, и Арарат уже позади. Вокруг горы, горы. Попадаем в воздушные ямы, начинается обычная в горах болтанка. Пассажиры, содрогаясь, всовывают головы в бумажные пакеты, словно лошади в мешки с овсом. Это зрелище постепенно начинает вызывать чувство солидарности, но выдерживаем, сэкономив летчику три пакета. Садимся в Горисе. Аэродром на плато, с четырех сторон скалистые ущелья. Спускаемся на автобусе в город и останавливаемся у турбазы, где нас встречает плакат: "Добро пожаловать!". Турбаза пуста, открытые двери хлопают на ветру. Конец сезона. Все, за исключением троих, уже уехали, новые туристы не прибывают. К нашему удивлению, получаем комнату. Деревянные кровати, чистые постели, шкафы с зеркалами, душ и даже плавательный бассейн. Знакомимся с тремя последними (завтра и они уедут) гостями турбазы. Первый, парень лет двадцати, веселый, непосредственный и экспансивный – Ашот. Второй – постарше, уравновешенный, ухоженный и, как кажется, преуспевающий – Оник. Третий – старик лет шестидесяти, высокий, сухощавый, с коротким седым ежиком – Анушаван. Темное, высушенное солнцем лицо его изрыто глубокими морщинами, а мускулистое, гладкое, как у юноши, тело, казалось, принадлежит другому человеку. На правом плече вытатуирован большой синий крест. Начинается стандартная процедура знакомства.
– Откуда приехали?
– Из Киева.
– Украинцы?
– Нет, евреи.
– Шалом алейхем! – улыбнулся старик и продолжил что-то на иврите. Все трое очень удивились, услышав, что мы не знаем ни иврит, ни идиш.
– Как так, вы евреи?
– Да.
– Почему же не знаете свой родной язык?
– На Украине нет еврейских школ, прессы, театров, других культурных учреждений. Писателей и поэтов расстреляли, театры, издательства закрыли, – пытаюсь объяснить, но чувствую: ответ их не удовлетворяет и перевожу беседу на другую тему:
– Почему турецкая сторона безлюдна и пустынна?
– Турки хорошо знают, что это не их земля и рано или поздно придется ее отдать. Вот ничего и не строят, не выращивают, не орошают.
– Как в свое время арабы в Израиле.
– Вот, вот! – встрепенулся Ашот и ткнул пальцем в плечо старика. – Ведь он там жил! Смотри, этот крест он в Израиле сделал.
Старик кивнул и начал рассказывать о своей жизни там, в Израэле (как произносят армяне). Начало, как у всех: бегство в 1915, семнадцать лет скитаний по странам Ближнего Востока и стабильный приют в подмандатной Палестине. Вот его рассказ, в котором я ничего не менял:
– Каждый приехавший должен был своими руками построить дом. Профессор снимал фрак и брался за работу. Но вы не увидите там, чтобы женщина таскала камни.
– А это правда, что евреи силой изгнали арабов? – задаю я провокационный вопрос.
– Нээт! Нээт! – Анушаван даже привстал от возмущения. – Земли были законно куплены. Арабы ушли сами! Я жил в разных городах – Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе с 32-го по 47-й год и все видел своими глазами. В Хайфе сначала было всего несколько домиков. Но приезжали люди из Германии, Польши, Франс, Юнайтед Стейтс. Присылали деньги. Много, очень много денег. Построили дороги, морской порт, метро (подземный фуникулер) к Монт-Кармель. Вдруг арабы видят: из ничего выросли большие еврейские города. Тогда все и началось. Арабы не любили ни евреев, ни христиан. Рэзали их. Евреи мало платили им за работу. Что араб может? Где еврей получит за работу 40 фунтов, араб получит 1-2 фунта.
– А как относились к вам, армянам?
– Очень хорошо. Там 15 тысяч армян, есть армяне- сионисты и даже два депутата Кнессета. И члены Гистадрута (профсоюза) тоже есть. Член Гистадрута живет хорошо. Но зарплата христиан, не состоящих в профсоюзе, на двадцать процентов ниже. В Израэле у меня родилось шесть сыновей и еще три – здесь. Вот, смотри. – Он достал и показал паспорт. В графе "Место рождения" старших действительно указан Иерусалим, у троих младших – Ереван.
В разговор снова вступил Ашот: – Я каждый вечер слушаю Израиль и все понимаю, – начал он. – Но для чего вы все-таки забрали у Египта Синай?
– А вам известно, что именно на Синае бог вручил Моисею скрижали завета с десятью заповедями? – вопросом на вопрос ответил я. – К тому же Синайский полуостров много веков не принадлежал египтянам. Это англичане передали его Египту.
Ашот вопросительно взглянул на старика. Тот чуть развел руки и, подняв брови, склонил набок голову. Точно таким жестом ответил Оник. Ашот задумался на несколько секунд, затем повернулся ко мне и торжественно произнес:
– Тогда Синай ваш.
Вечером спутники Анушавана отправились в кино, а Анушаван зашел к нам. Я открыл бутылку. "Лехаим", сказал старик и лихо опрокинул предложенную стопку. Он просидел допоздна, рассказывая о своей жизни в Израиле.
– А где вам было лучше – там или здесь?
– Что ты – возмутился старик, – что ты! Там свободная страна. А здесь, – и он махнул рукой. – Я был рабочий на бетонном заводе. Я работал один! И у меня на всех хватало! А если бы я еще был еврей, о!
– Зачем же вы приехали сюда?
Анушаван выпрямился и, помолчав, медленно по слогам отчеканил: – На родину приехал.
– Я не понимаю, – продолжил он после паузы, – почему вам не дают уехать? Твоя страна, твой народ, правда? Ну, так езжай, пожалуйста. Ведь нас, армян, пускают из-за границы домой. Каждый должен иметь свой дом - и мы, и вы. Правильно говорю? И там, у нас (по привычке он еще говорил об Израиле "у нас"), всем разрешают ехать, куда хочешь. Ты араб, хочешь ехать в Египет в гости? Езжай, пожалуйста. Хочешь уехать совсем – никто тебя не держит. И нам никто не мешал, когда решили уехать. А не пускать – это неправильно, нехорошо.
Русская речь армян, необычайно выразительна. Они словно пытаются компенсировать повышенной эмоциональностью свай кавказский акцент, незнание многих русских словообразований, смешные, милые неправильности. Общаясь с человеком, который тебе симпатичен, но хуже знает язык, невольно слушаешь внимательнее, пытаешься помочь ему, и в результате лучше понимаешь и дольше помнишь сказанное.
Что касается репатриации армян, то ситуация совсем не так проста. Большинство не собирается возвращаться как по политическим, так и по материальным причинам. Но главное – Армения с ее сегодняшним населением в 3.238 тысяч человек не в состоянии принять сотни тысяч репатриантов. Только в США проживает полтора миллиона, и в России – до двух! А всего в мире, по разным источникам начала XXI века, насчитывается до девяти миллионов армян. Время их исхода из диаспоры еще не наступило.
ТАТЕВ
Разрушились крепости и замки, рассыпались могучие стены, заросли рвы, провалились мосты, а храмы стоят и сегодня. Почему? Только ли в мастерстве строителя дело? Ведь храмы строились внутри крепостей одновременно с бастионами, теми же строителями, и на такой же пергамент архитектор наносил проекты того и другого.
Жестоко пострадавший от землетрясений и войн монастырь все равно восхищает. В древности здесь был один из первых армянских университетов. Он выстоял во время нашествия арабов. Легенда рассказывает, что арабов испугал качающийся восьмиметровый столб, и они не посмели разрушить монастырь. Так все и сохранилось до землетрясения 1931 года, разрушившего храм почти до основания. Зато каменный столб теперь в порядке: благодаря заботам советских культуртрегеров он залит бетоном и схвачен ржавыми железными обручами.
Знакомимся с экскурсантами. Они рассказывают о храме и о том, что здесь происходило. Подходим к сохранившемуся на самой краю пропасти участку монастырской стены
– Из этого окна дашнаки сбросили в пропасть 106 коммунистов.
– Кто такие дашнаки?
– Контрреволюционеры, националисты. Они были против федерации Закавказья, против советской власти. Они не понимали, что Армения не сможет существовать вне Советского Союза, – горячилась очень красивая девушка, – так же, как Украина, Белоруссия, Прибалтика…
Все заулыбались, но продолжать разговор не стали. Фотографируемся на память у когда-то качавшегося, как ванька-встанька, столба, обмениваемся адресами и прощаемся.
Начинаем спуск в грандиозное ущелье к Чертовому мосту, но нас догоняет попутный грузовик: армянский водитель не может спокойно проехать и не подобрать пешехода.
У горячего серного источника решаем искупаться и выходим из машины. Внизу грохочет Воротан. Он пробил дорогу в скалах, пробуравил грот и здесь течет под глыбой, которая и есть этот Чертов мост. Входим в довольно примитивный бассейн. Горячая вода (+40 по Цельсию) стекает в бассейн сверху по зеленому сталактиту, который сам похож на застывший водопад. Весной вода в реке поднимается метров на десять. Неутомимые струи придали фантастические формы гигантским плитам, промыли в них глубокие воронки. Так, наверное, выглядит поверхность Луны.
В этом суровом, диком краю люди не похожи на обычно замкнутых, молчаливых горцев. Армяне отзывчивы, шумны, любопытны. Мы бывали в Сванетии, Дагестане и знаем: гостеприимство – традиция горцев. Но в Дагестане, напрмер, это скорее обязанность, закон. В Армении же гостеприимство как-то больше от души. Так думали мы, лежа в бассейне, а сверху раздавались выстрелы: мальчишки палили из двустволки по пустым бутылкам из-под польского пива.
Обратно едем в кузове почтового грузовика, вместе с шумной компанией молодых ребят. Поднимаемся по пятисотметровой стене ущелья. Внизу еще один монастырь, разрушенный, замшелый. На стенах множество ульев, вокруг темные величественные пихты. На противоположной стороне ущелья небольшие редкие селения, на склонах поля пшеницы, лес. На утесе маленькая часовня и во всю высоту выход желтой мраморной жилы, наискосок перерезающей лесистый склон. В поселке останавливаемся забрать почту. Нищий дурачок подошел к машине и вдруг что-то запел быстрым речитативом. От его песни повеяло такой же древ-ностью, как от стен Татева. Было в ней что-то трагическое, напоминавшее еврейскую молитву. Даже мурашки побежали по спине. Ребята в кузове протянули нищему пригоршню мелочи и дружно подхватили песню, прерывая ее раскатами хохота, а мне стало не по себе. Шофер захлопнул дверцу, грузовик тронулся, нищий умолк и остался на дороге один. У него была большая голова гидроцефала.
По возвращении отправились на поиски пропитания. В магазинах полнейший вакуум, но в пекарне нам втиснули горячий хлеб, девочка принесла бутылку мацони. "Никаких денег! Что вы! В Армении никто не возьмет деньги за хлеб!" – сказал пекарь.
ХАНДЗОРЕСК
Последний день путешествия. Утром уходим из пустой турбазы и на попутном грузовике едем в Хандзореск. В кузове уложены плиты розового туфа, но и для нас остается достаточно места.
Хандзореск – большое село с новыми, добротно отстроенными домами. В просторном дворе художник в белой мохнатой шляпе пишет картину: на фоне остроконечных зангезурских скал старик со старухой. Старик закончен, старуха – в традиционном национальном уборе, позирует.
Проходим через село, минуем кладбище, спускаемся в ущелье, и перед нами разворачивается панорама пещерного города. Жилища вырублены прямо в монолитной скальной породе. В них по нескольку комнат, арочные своды, по углам колонны. В комнатах выдолблены печи. Видна наслоившаяся за много лет копоть. В нишах, очевидно, спали. Кое-где к пещерам пристроены редкие дома. Есть пещеры в несколько этажей. К входам ведут вырубленные по склонам ступеньки.