Семеро(окончание)
– Komm her, – сказал немец. – Jude? Bist du Jude?2 – улыбнулся он. Ненавистный со школы немецкий всплыл в памяти, но Коле казалось, что за него отвечает кто-то другой:
– Nein. Ich bin nicht Jude. Ich bin Kaukasus, Armenien.3
– Alle sind nun Armenien. Wohin gehst du?4
– Ich gehen nach Башанта, zum meine mutter5, – вспомнил Коля табличку на дороге. Немец глянул на его разбитые ботинки, покачал головой и опять улыбнулся.
– Wie alt bist du?6
– Siebzehn.7
1 Стой. (нем.)
2 Иди сюда. Еврей? Ты еврей? (нем.)
3 Нет. Я не еврей. Кавказ. Я армянин, (нем.)
4 Теперь все армяне. Куда идешь? (нем.)
5 Иду в Башанту, к моей матери. (нем.)
6 Сколько тебе лет? (нем.)
7 Семнадцать. (нем.)
– Nur siebzehn? Elender kleiner Knabe.1– Немец иронически усмехнулся и опять покачал головой.
– Zu jung fur Soldatendienst, ja? Nun, gut. Geh weg.2 – И он пошел, но
через два шага вновь услышал: "Halt!". "Сейчас застрелит", – спокойно подумал Коля, но выстрела не было.
– Komm her, – сказал немец, и Коля подошел:
– Bist du hungrig, ja? Da hast du's!3 – Немец протянул банку консервов и хлеб, завернутый в бумагу.
– Danke, – сказал Коля, – danke shon.4
И только он отошел, как сзади снова послышалось:
– He, du, Kaukasus, halt! Komm her.5
"Ну, сейчас уже точно застрелит", – подумал Коля и сам удивился своему равнодушию. Но выстрела не было.
– Rauchst du? Willst du Zigaretten? Hast du Streichholz?6 – Немец вынул из нагрудного кармана мятую пачку сигарет и протянул Коле, бросил вслед коробку спичек, надел очки и крутнул пару раз рукоятку газа. Мотор взвыл, мотоцикл развернулся и исчез в облаке пыли. Коля стоял и сам себе не верил. Но наполнивший легкие дымок немецкой сигареты был настоящим. Пыльный след медленно оседал на раскаленной дороге. Он тоже был настоящим.
После встречи с немцем прошла неделя, а он все шел, не встретив ни одной живой души, и куда его теперь занесло – представления не имел никакого. Давно умолкли выстрелы, не появлялись больше самолеты. Разбитые, стертые ноги растрескались и кровоточили, но он все шел и шел на юго-восток. На ночь прикладывал к ступням подорожник, и это спасало – можно было пройти часть пути босиком и поберечь обувь. Полуоторвавшиеся подошвы Коля подвязал шпагатом.
1 Только семнадцать? Бедный маленький мальчик. (нем.)
2 Слишком молод для солдатской службы, да? Ну, хорошо. Иди. (нем.)
3 Ты голодный? Держи! (нем.)
4 Спасибо, большое спасибо. (нем.)
5 Эй, ты, Кавказ, стой! Иди сюда. (нем.)
6 Ты куришь? Хочешь сигареты? Есть у тебя спички? (нем.)
Но все реже попадались волшебные листья, потому, что шел он теперь в сердце Сальской степи – здесь начинались пески, тянувшиеся до самой Калмыкии. Курил он по одной сигарете в день, и оставалось теперь только три – пачку немец дал неполную. Консервы пришлось съесть сразу – на жаре оставлять нельзя. Хлеб он берег и позволял себе только два ломтика в день: один утром и под вечер – второй. А если удавалось найти что-то съестное, то к хлебу и вовсе не притрагивался.
Совершенно плоская степь постепенно перешла в холмистую равнину. Далекие горы засинели на горизонте. Снова появились на обочине листья подорожника. У подножья холмов невысокие деревья. Вечерело. Впереди дорога круто сворачивала за поросший кустарником склон. Несколько деревьев росло у самой дороги. Коля подошел совсем близко и замер, услышав такие знакомые слова. "Стой! Кто идет?" – крикнули из-под деревьев, но от волнения Коля не мог ответить. Он был гораздо спокойнее, когда немец сказал "Halt!".
– Да свой я, товарищи, свой! Свой! – закричал он наконец. –Два месяца иду из-под Харькова. – И побежал на голос как только мог быстро.
Из замаскированного кустами окопа поднялся сержант.
– С-под самого Харькова, говоришь? Ты смотри откуда добрался, – удивленно сказал он. – Фролов, отведи его к дежурному.
Пожилой солдат вышел из окопа.
– Иди вперед, – приказал он.
Они обогнули холм, и Коля увидел довольно большой лагерь. Несколько бараков стояло в стороне. На двери одного из них висела табличка: "Дежурный по части".
Капитан с красной повязкой на рукаве тоскливо перебирал бумажки, перекладывая их из одной папки в другую.
– Вот еще один пришел, товарищ капитан. Разрешите идти?
– Давай, Фролов, двигай.
Капитан переложил еще бумажку, завязал на папках шнурки и, повернув голову, спросил:
– Документы есть?
– Так точно, товарищ капитан.
– Давай, клади их на стол, а вот с "товарищем" погодим маленько.
Коля снял ботинок, сорвал стельку, вынул две черные от грязи и пота книжечки и смущенно положил их перед капитаном.
– Вы извините, что они в таком виде…
– Ладно, разберемся. Фамилия, имя, отчество, номер части, кто командир? – теперь уже доброжелательно спросил капитан, вглядываясь в документы. Коля ответил и вспомнил свой первый разговор с Грищенко. Но капитана интересовало другое.
– Так ты еврей, значит, да? – спросил он. – Как же тебе удалось одному пройти такую дорогу? Ладно, давай, рассказывай все по порядку с первого дня и ничего не пропускай – до последних мелочей. Куришь? Вот тебе "Беломор". Начинай.
Слушал капитан внимательно, кое-что просил повторить, и каждое слово записывал в толстую тетрадь, заполняя страницу за страницей ровными, убористыми строчками. Почерк у него, как у школьницы, аккуратный, круглый, красивый. Чем дальше рассказывал Коля, тем меньше вопросов задавал капитан. Наступил вечер, капитан занавесил окно и зажег керосиновую лампу.
– Много еще у тебя? – спросил капитан.
– Уже близко. Скоро до вас дойду, товарищ кап.., – тут Коля осекся, но на этот раз капитан пропустил неположенное обращение мимо ушей и сказал:
– Тогда сделаем маленький перерыв. Савельев, – позвал он дневального, – организуй нам чаю и пожевать что-нибудь для него. И проверь, как положено, вещи.
Савельев принес два стакана чая, несколько кубиков сахара, сухари и отдельно для Коли миску холодной пшенной каши. Потом вытряхнул на стол содержимое котомки, где всего-то и было: гнутая алюминиевая ложка, котелок, пустая бутылка, бритва Сычева, нож, портянки, и хотел уже вложить обратно, но вдруг удивленно сказал:
– Товарищ капитан, тут сигареты немецкие, три штуки в пачке.– Как немецкие? – удивился капитан. – Давай, говори, откуда! – совсем другим тоном приказал он. – А ты, Савельев, проверь, что у него в карманах.
В дырявых карманах давно ничего не было, но бедный Коля! Ему бы сказать, что в разбитой машине, в сумке убитого немца, да мало ли где еще можно найти пачку вражеских сигарет, блуждая два месяца в окружении? Сказал бы даже, что на дороге нашел, и то бы ему поверили: кому придет в голову, что немец просто так отпустит окруженца, да еще и еврея? Но честный, наивный Коля все еще был переполнен радостью и больше ни о чем не думал. Жизнь пока не научила его мгновенно ориентироваться. А так хотелось, так хотелось верить, что бы-вают и хорошие немцы. Как Эрнст Тельман! Вот почему он с готовностью рассказал капитану о встрече с немецким мотоциклистом.
– Вот так прямо дал тебе хлеб, консервы, а потом еще и сигареты? – спросил капитан.
– Да, – ответил Коля.
– Почему не рассказал сразу про немца? Скрыть хотел?
– Я не успел. Вы же сами сказали: "Рассказывай все по порядку".
– А что он тебе говорил?
– Сначала спросил: "Ты еврей?"
– И как ты ответил?
– Сказал, что я армянин. А он говорит: "Все теперь армяне".
– Скажи, а на каком языке вы говорили?
– На немецком.
– Откуда у тебя немецкий?
– В школе учил.
– Ишь ты, какой ученый. Так научили, что с немцами можешь говорить? Ну-ка, расскажи еще раз: сколько вас было и всех по именам назови.
И снова Коля перечислил тех, кто вышел с ним из Пеньков, а когда закончил, капитан потребовал звание каждого (какое там звание – все, кроме Грищенко, рядовые!), сверил ответы с тем, что записал раньше, и опять вернулся к немцу.
– Что еще тебе немец говорил?
– Спросил куда я иду. Еще сколько мне лет. Я сказал, что в Башанту – на дороге табличку видел с таким названием. И что мне семнадцать.
– А он? – спросил капитан, проверяя на карте, где Башанта.
– "Бедный мальчик", – говорит…
– Так прямо и сказал: "Бедный мальчик"?
– Да, так прямо и сказал. А потом еще говорит: "Слишком для армии молодой. Ты, – спрашивает, – голодный?" – И дал мне еду, – уже в который раз повторял Коля.
– И ты думаешь, я тебе поверю? Ты думаешь, что вообще найдется человек, который тебе поверит? Давай, рассказывай, как на самом деле было. Где гражданское достал? Куда подевал оружие? Что у немцев делал! Сколько они держали тебя? – И так без конца ночь напролет. Только под утро капитан, сам уже измочаленный бесконечным допросом, приказал отвести Колю в изолятор. Через час его вызвали снова. Допрашивал теперь другой офицер, но вопросы были те же, и скоро Коля почувствовал, что голова его раскалывается. Он монотонно отвечал и тупо глядел перед собой красными от бессонницы глазами. Назавтра допрос продолжался весь день. Менялись офицеры, распухала папка протоколов, свет лампы с трудом пробивался сквозь густой табачный дым, но вопросы оставались те же. Менялась только их последовательность. Снова допрашивал знакомый уже капитан. Поздно вечером появился майор. Он внимательно посмотрел на Колю, полистал протоколы, подумал и, не сказав ни слова, вышел, но через несколько минут вернулся.
– Выйди в коридор, постой пока не позовут, – приказал он и закрыл за Колей дверь. Дневальный глянул и отвел глаза. За дверью послышались голоса, но разобрать можно было только отдельные слова. Минут через десять зазвенел телефон, дневальный, заслонив рукой трубку, ответил: – Слушаю. Здесь. Так точно. Есть! – и открыл дверь со словами: – Вас, товарищ майор.
– Но ведь он же еврей, как ты не понимаешь? – бросил майор на ходу, взял телефонную трубку и, обернувшись, добавил: – А ты, Выгодский, иди на свое место – посиди немного.
– Кури, – не отрываясь от протоколов, подвинул пачку капитан.
– Спасибо, – удивленно ответил Коля и протянул руку. Это была та самая, злополучная пачка "Rote Hand", осталась только одна сигарета. Пустую пачку капитан разорвал и бросил в мусорную корзину. В дверь постучали.
– Разрешите, товарищ капитан? – спросил кто-то.
– Заходи. Этого парня знаешь?
Коля поднял голову и увидел… Грищенко! Да, старшина Грищенко в новой форме, живой и невредимый стоял перед ним.
– Колька! – изумленно выдохнул старшина. – Так ты не пропал, добрался!
– Стоп! – крикнул капитан. – Ты почему его Колькой назвал?
– Так ведь имя у него, товарищ капитан, какое-то неудобное, на еврейскую фамилию похоже. Вот мы Колькой его и зовем.
– Ну, скажи, какое у него имя? Полностью говори.
– Полностью будет Кельман Наумович Выгодский! Я, товарищ капитан, своих бойцов всех по имени-отчеству знаю.
– Ну, молодец. Прямо как Наполеон – он тоже всех своих солдат по именам помнил. Когда ты видел Выгодского в последний раз?
– Два месяца назад, на переправе через Дон. Он первым ушел. За ним Сычев и Гусев. Сержанта, что к нам пристроился (Козлов, Виктор), убило на берегу. Выгодский здесь, а что с теми – не знаю.
– Старшина Грищенко! Рядового Выгодского препроводить в роту и взять на довольствие. Командиру доложить – приказ получит завтра. Неделя у вас на отдых осталась. Выгодский, распишись на протоколе допроса. Вот здесь. Скажи старшине спасибо, и помни, что тебе очень крупно повезло. Будь здоров, сигареты у немцев больше не бери, и раньше, чем сказать – всегда хорошо подумай. Все. Выполняйте! – закончил капитан и взял под козырек.
Через неделю проверенных солдат (треть из набравшихся в лагере окруженцев) привезли в Моздок на формирование. Остальных отправили за Урал, на Дальний Восток, на угольные шахты Воркуты. Большинство из них сложили потом головы в штрафных батальонах. Из тех, кто выжил, свободу увидели не все. Одни вышли в 49-ом, другие после 54-го, а кто так и остался навсегда в лагерях.
…Начальник разведки полка капитан Выгодский был дважды ранен, неоднократно награжден и закончил войну в Берлине. Но всю войну, по крайней мере раз в год, вызывали его на допрос в армейскую контрразведку "Смерш" и снова мусолили все ту же злополучную пачку сигарет "Rote Hand". Были у "Смерша" дела поважнее, но и о таких мелочах не забывали – помнили все. Вызывали его и после войны. Но это уже совсем другая история. А старшина Грищенко погиб в Чехословакии. В последний день войны, 8-го мая 1945 года.