4отпусквармениипродолжение4

Отпуск в Армении (продолжение)

Вернуться Назад

Каждый вечер тучи сползают с вершины и закрыва­ют все вокруг. Интересно наблюдать с крыльца, как спус­кается черная, тяжелая и толстая туча. Вот она мокрая, хо­лодная, совсем уже близко и кажется, что горы прогибаются под ней. Наконец она накрывает нас. Вокруг молнии, снег, дождь, град. День окончен. Пора ужинать и спать. Перед сном сочиняем письмо ребятам из Пскова, оставившим за­писку на вершине, затем перелистываем "Атлас облаков". Практиканты удивленно пожимают плечами: – Что вы там нашли?

По утрам всегда ясно. Ни облачка. Ничто не напоми­нает о вчерашнем шторме. Начинает подсыхать мокрая зем­ля. Хорошо виден Арарат. Озеро дымится. В нем развели форель, но чабанов это не интересует. Доносится лай собак. Далеко внизу курды выгоняют овец на пастбище.

Потомки кочевников – курды живут в палатках, осед­лые армяне складывают хижины из плоских камней. Курды берут на кочевье семьи, армяне живут сами – они на работе и семья им здесь не нужна.

Сегодня идем смотреть водопады. Проходим узкое ущелье и спускаемся к реке Амберд. Берега в ржавых под­теках – здесь много минеральных источников. Спускаемся ниже, переходя с одного берега на другой. Река то стекает каскадом по гладкому каменистому ложу, то обрушивается водопадом со скалы. Осторожно продвигаемся по крутым стенам ущелья, стараясь обходить неустойчивые осыпи. Во­да то рядом, то далеко внизу. Стайки похожих на воробьев птичек взлетают прямо из-под ног. Крылышки у них свет­лые, и кажется, будто горсть белых цветов рассыпалась в воздухе.

Ущелье вдруг расступилось, и широкая долина от­крылась впереди. Овцы везде: на крутых, исчерченных тро­пами склонах, на плоских плато, вокруг бесчисленных ру­чьев и озерков. Несколько раз натыкаемся на собак. Бело­снежные, длинноногие, они с бешеным лаем бросаются к нам. Хоть бы кто-нибудь позвал их. Курды не так уж далеко, но не реагируют. Положение неприятное. Делаем вид, что не замечаем преследователей, и идем дальше. Но они при­ближаются почти вплотную. Тогда, набрав под ногами кам­ней, резко оборачиваемся – и это помогает: полаяв еще для приличия, псы оставляют нас в покое. На обратном пути снова натыкаемся на них, но теперь псы не приближаются – запомнили. Дорога отмечена сложенными из плоских кам­ней столбиками, похожими издали на человеческие фигуры.

Гора поит водой всю западную Армению. Ручейки журчат под ногами, но до воды не добраться – камни лежат очень плотно. Вода сочится под осыпями, вытекает родни­ками, выливается из небольших озер. Попадаются даже бо­лота. Все это, сливаясь во множество потоков, устремляется вниз на равнину. Горный мак цепляется за камни в самых неожиданных местах. У него короткий стебель и нежные алые лепестки. Они выдерживают бешеный ветер, дождь, град и снег, но не человеческое прикосновение: сорвешь цветок – лепестки мгновенно облетают.

На высоте мало кислорода, и руки покрылись неза­живающими трещинами и царапинами. Встреченный по до­роге старик поглядел на наши руки и сказал, что на запад­ном склоне Арагаца есть источник "с кислы вода". Искупа­ешься в бассейне, и в тот же день все заживет. Назавтра идем лечиться. Проходим сквозь стада коров и коз, минуем небольшой перевал и легко находим бассейн – уже научи­лись ориентироваться в горах. Спускаемся к источнику. Во­да просто хлещет из-под скалы в бетонный прямоугольник бассейна. Высота стены около метра. В ней заткнутая круг­лым толстым бревном дыра. Над поверхностью воды туман от лопающихся пузырьков газа. Температура не больше пя­ти градусов Цельсия. Прежде чем окунуться, надо набраться тепла – и мы долго загораем. Наконец решаемся, но сначала вынимаем пробку-бревно и выпускаем воду, чтобы заменить ее свежей. Бассейн наполняется за минуту, и – вперед! Ледя­ная вода обжигает, грудь как будто сжимают железные обру­чи, дыхание останавливается. Выдерживаем считанные се­кунды. Согревшись на солнце, погружаемся снова. На этот раз немного легче, помогаем себе громкими воплями. Пов­торяем процедуру несколько раз, а затем долго греемся. "Ки­слы вода" оказалась действительно целебной: назавтра все царапины и болячки исчезли.

Сегодня мой день рождения. За ужином допиваем ос­татки спирта и располагаемся у телевизора. Саша играет с ребятами в нарды. Манька блаженствует в посылочном ящи­ке. Слепые еще котята тычутся ей в брюхо в поисках сосков. Мы как будто очень давно живем здесь. Но это наш послед­ний вечер на метеостанции. Утром тепло благодарим Анд­раника и Карине за приют. Остальные еще спят. Надеваем рюкзаки, и – прощай, Арагац!

Проходим мимо озера, минуем институт и дальше – вниз по шоссе. Еще рано. На проводах сидят желтые с голу­бой грудкой и длинным клювом птички. Стремительный, как у истребителя "Фантом", профиль. Это щурки, они пита­ются пчелами.

В километре курды выгоняют овец на пастбище. За­ходим попрощаться к чабанам и получаем на дорогу лаваш и помидоры.

– Берите, ребята, не стесняйтесь, – говорит председа­тель. – Сейчас из-за холеры ничего в магазинах не продают, и никто не знает, когда это кончится.

Он был прав – лаваш, или, как его еще называют, "ар­мянская портянка" очень нам пригодился. Не знаю, в чем се­крет его приготовления, но эти полуметровые в диаметре лепешки не черствеют и неделями сохраняются свежими.

Спускаемся к институту, где ночевали и оставили часть не нужных в горах вещей. Пройти пришлось 17 кило­метров: сегодня понедельник и машины едут только вверх, попутных – ни одной. Все и, главное, книги на месте. Воз­вращаем ключ, благодарим, прощаемся и отмечаем про себя: никто не вздумал пересчитывать стаканы, койки и стулья, как принято в московских гостиницах.

В ожидании автобуса до Еревана знакомимся с тремя студентами. Их переделанная на нестандартный коротковол­новый диапазон "Спидола" принимает незаглушенными лю­бые "голоса". Ребята спокойно рассказывают об услышан­ном. Оказывается, в Армении регулярно слушают передачи израильского радио на русском языке.

Прибывает автобус, и беседа прерывается. В Ереване мы переночуем и завтра улетим на восток, в Горис.

ГОРИС

Летим вдоль границы в пассажирском варианте куку­рузника АН-2. Чтобы лучше рассмотреть Арарат, садимся с правой стороны. Сегодня первый раз видим его полностью от подножья до вершины. Из круглого окошка самолета он кажется совсем близким. Вдоль границы блестит, извиваясь на солнце, серебряная лента Аракса. За ней, на турецкой стороне пустыня – никаких признаков присутствия челове­ка: ни сел, ни полей, ни садов, ни деревца. Армянская же сторона под нами густо заселена, земля возделана, много зе­лени, яркая желтизна пшеничных полей. Странно видеть сразу две страны, так резко отличающихся друг от друга.

Летчик с пистолетом в расстегнутой кобуре раздает гигиенические пакеты и запирает за собой дверь в кабину: на местных рейсах попытки угона самолетов уже бывали. Летим на восток и постепенно начинаем осмысливать ги­гантские размеры Арарата. Он все время виден справа, как будто движется вместе с самолетом. Кто знает, может быть, Ной действительно нашел здесь временный приют для сво­его ковчега? Глядя на Арарат, в это легко поверить. Что во­обще мы знаем? Эта гора видела сотни поколений, десятки народов, бесследно растворившихся в кипящем котле мигра­ций и войн. Другие до сих пор живут здесь, надеются, помнят…

Самолет сворачивает на север, и Арарат уже позади. Вокруг горы, горы. Попадаем в воздушные ямы, начинается обычная в горах болтанка. Пассажиры, содрогаясь, всовыва­ют головы в бумажные пакеты, словно лошади в мешки с овсом. Это зрелище постепенно начинает вызывать чувство солидарности, но выдерживаем, сэкономив летчику три па­кета. Садимся в Горисе. Аэродром на плато, с четырех сто­рон скалистые ущелья. Спускаемся на автобусе в город и ос­танавливаемся у турбазы, где нас встречает плакат: "Добро пожаловать!". Турбаза пуста, открытые двери хлопают на ветру. Конец сезона. Все, за исключением троих, уже уеха­ли, новые туристы не прибывают. К нашему удивлению, по­лучаем комнату. Деревянные кровати, чистые постели, шка­фы с зеркалами, душ и даже плавательный бассейн. Знако­мимся с тремя последними (завтра и они уедут) гостями турбазы. Первый, парень лет двадцати, веселый, непосред­ственный и экспансивный – Ашот. Второй – постарше, урав­новешенный, ухоженный и, как кажется, преуспевающий – Оник. Третий – старик лет шестидесяти, высокий, сухоща­вый, с коротким седым ежиком – Анушаван. Темное, высу­шенное солнцем лицо его изрыто глубокими морщинами, а мускулистое, гладкое, как у юноши, тело, казалось, принад­лежит другому человеку. На правом плече вытатуирован бо­льшой синий крест. Начинается стандартная процедура зна­комства.

– Откуда приехали?

– Из Киева.

– Украинцы?

– Нет, евреи.

– Шалом алейхем! – улыбнулся старик и продолжил что-то на иврите. Все трое очень удивились, услышав, что мы не знаем ни иврит, ни идиш.

– Как так, вы евреи?

– Да.

– Почему же не знаете свой родной язык?

– На Украине нет еврейских школ, прессы, театров, других культурных учреждений. Писателей и поэтов расст­реляли, театры, издательства закрыли, – пытаюсь объяснить, но чувствую: ответ их не удовлетворяет и перевожу беседу на другую тему:

– Почему турецкая сторона безлюдна и пустынна?

– Турки хорошо знают, что это не их земля и рано или поздно придется ее отдать. Вот ничего и не строят, не выращивают, не орошают.

– Как в свое время арабы в Израиле.

– Вот, вот! – встрепенулся Ашот и ткнул пальцем в плечо старика. – Ведь он там жил! Смотри, этот крест он в Израиле сделал.

Старик кивнул и начал рассказывать о своей жизни там, в Израэле (как произносят армяне). Начало, как у всех: бегство в 1915, семнадцать лет скитаний по странам Ближ­него Востока и стабильный приют в подмандатной Палес­тине. Вот его рассказ, в котором я ничего не менял:

– Каждый приехавший должен был своими руками построить дом. Профессор снимал фрак и брался за работу. Но вы не увидите там, чтобы женщина таскала камни.

– А это правда, что евреи силой изгнали арабов? – за­даю я провокационный вопрос.

– Нээт! Нээт! – Анушаван даже привстал от возму­щения. – Земли были законно куплены. Арабы ушли сами! Я жил в разных городах – Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе с 32-го по 47-й год и все видел своими глазами. В Хайфе сначала было всего несколько домиков. Но приезжали люди из Германии, Польши, Франс, Юнайтед Стейтс. Присылали деньги. Много, очень много денег. Построили дороги, мор­ской порт, метро (подземный фуникулер) к Монт-Кармель. Вдруг арабы видят: из ничего выросли большие еврейские города. Тогда все и началось. Арабы не любили ни евреев, ни христиан. Рэзали их. Евреи мало платили им за работу. Что араб может? Где еврей получит за работу 40 фунтов, араб получит 1-2 фунта.

– А как относились к вам, армянам?

– Очень хорошо. Там 15 тысяч армян, есть армяне- сионисты и даже два депутата Кнессета. И члены Гистадру­та (профсоюза) тоже есть. Член Гистадрута живет хорошо. Но зарплата христиан, не состоящих в профсоюзе, на двад­цать процентов ниже. В Израэле у меня родилось шесть сы­новей и еще три – здесь. Вот, смотри. – Он достал и показал паспорт. В графе "Место рождения" старших действительно указан Иерусалим, у троих младших – Ереван.

В разговор снова вступил Ашот: – Я каждый вечер слушаю Израиль и все понимаю, – начал он. – Но для чего вы все-таки забрали у Египта Синай?

– А вам известно, что именно на Синае бог вручил Моисею скрижали завета с десятью заповедями? – вопросом на вопрос ответил я. – К тому же Синайский полуостров много веков не принадлежал египтянам. Это англичане пе­редали его Египту.

Ашот вопросительно взглянул на старика. Тот чуть развел руки и, подняв брови, склонил набок голову. Точно таким жестом ответил Оник. Ашот задумался на несколько секунд, затем повернулся ко мне и торжественно произнес:

– Тогда Синай ваш.

Вечером спутники Анушавана отправились в кино, а Анушаван зашел к нам. Я открыл бутылку. "Лехаим", сказал старик и лихо опрокинул предложенную стопку. Он проси­дел допоздна, рассказывая о своей жизни в Израиле.

– А где вам было лучше – там или здесь?

– Что ты – возмутился старик, – что ты! Там сво­бодная страна. А здесь, – и он махнул рукой. – Я был рабо­чий на бетонном заводе. Я работал один! И у меня на всех хватало! А если бы я еще был еврей, о!

– Зачем же вы приехали сюда?

Анушаван выпрямился и, помолчав, медленно по слогам отчеканил: – На родину приехал.

– Я не понимаю, – продолжил он после паузы, – по­чему вам не дают уехать? Твоя страна, твой народ, правда? Ну, так езжай, пожалуйста. Ведь нас, армян, пускают из-за границы домой. Каждый должен иметь свой дом - и мы, и вы. Правильно говорю? И там, у нас (по привычке он еще говорил об Израиле "у нас"), всем разрешают ехать, куда хочешь. Ты араб, хочешь ехать в Египет в гости? Езжай, по­жалуйста. Хочешь уехать совсем – никто тебя не держит. И нам никто не мешал, когда решили уехать. А не пускать – это неправильно, нехорошо.

Русская речь армян, необычайно выразительна. Они словно пытаются компенсировать повышенной эмоциона­льностью свай кавказский акцент, незнание многих русских словообразований, смешные, милые неправильности. Обща­ясь с человеком, который тебе симпатичен, но хуже знает язык, невольно слушаешь внимательнее, пытаешься помочь ему, и в результате лучше понимаешь и дольше помнишь сказанное.

Что касается репатриации армян, то ситуация совсем не так проста. Большинство не собирается возвращаться как по политическим, так и по материальным причинам. Но главное – Армения с ее сегодняшним населением в 3.238 тысяч человек не в состоянии принять сотни тысяч репат­риантов. Только в США проживает полтора миллиона, и в России – до двух! А всего в мире, по разным источникам на­чала XXI века, насчитывается до девяти миллионов армян. Время их исхода из диаспоры еще не наступило.

ТАТЕВ

Разрушились крепости и замки, рассыпались могу­чие стены, заросли рвы, провалились мосты, а храмы стоят и сегодня. Почему? Только ли в мастерстве строителя дело? Ведь храмы строились внутри крепостей одновременно с бастионами, теми же строителями, и на такой же пергамент архитектор наносил проекты того и другого.

Жестоко пострадавший от землетрясений и войн мо­настырь все равно восхищает. В древности здесь был один из первых армянских университетов. Он выстоял во время нашествия арабов. Легенда рассказывает, что арабов испу­гал качающийся восьмиметровый столб, и они не посмели разрушить монастырь. Так все и сохранилось до землетрясе­ния 1931 года, разрушившего храм почти до основания. Зато каменный столб теперь в порядке: благодаря заботам совет­ских культуртрегеров он залит бетоном и схвачен ржавыми железными обручами.

Знакомимся с экскурсантами. Они рассказывают о храме и о том, что здесь происходило. Подходим к сохра­нившемуся на самой краю пропасти участку монастырской стены

– Из этого окна дашнаки сбросили в пропасть 106 коммунистов.

– Кто такие дашнаки?

– Контрреволюционеры, националисты. Они были против федерации Закавказья, против советской власти. Они не понимали, что Армения не сможет существовать вне Со­ветского Союза, – горячилась очень красивая девушка, – так же, как Украина, Белоруссия, Прибалтика…

Все заулыбались, но продолжать разговор не стали. Фотографируемся на память у когда-то качавшегося, как ванька-встанька, столба, обмениваемся адресами и проща­емся.

Начинаем спуск в грандиозное ущелье к Чертовому мосту, но нас догоняет попутный грузовик: армян­ский во­дитель не может спокойно проехать и не подобрать пеше­хода.

У горячего серного источника решаем искупаться и выходим из машины. Внизу грохочет Воротан. Он пробил дорогу в скалах, пробуравил грот и здесь течет под глыбой, которая и есть этот Чертов мост. Входим в довольно прими­тивный бассейн. Горячая вода (+40 по Цельсию) стекает в бассейн сверху по зеленому сталактиту, который сам похож на застывший водопад. Весной вода в реке поднимается метров на десять. Неутомимые струи придали фантастиче­ские формы гигантским плитам, промыли в них глубокие воронки. Так, наверное, выглядит поверхность Луны.

В этом суровом, диком краю люди не похожи на обычно замкнутых, молчаливых горцев. Армяне отзывчивы, шумны, любопытны. Мы бывали в Сванетии, Дагестане и знаем: гостеприимство – традиция горцев. Но в Дагестане, напрмер, это скорее обязанность, закон. В Армении же гос­теприимство как-то больше от души. Так думали мы, лежа в бассейне, а сверху раздавались выстрелы: мальчишки пали­ли из двустволки по пустым бутылкам из-под польского пива.

Обратно едем в кузове почтового грузовика, вместе с шумной компанией молодых ребят. Поднимаемся по пяти­сотметровой стене ущелья. Внизу еще один монастырь, раз­рушенный, замшелый. На стенах множество ульев, вокруг темные величественные пихты. На противоположной сторо­не ущелья небольшие редкие селения, на склонах поля пше­ницы, лес. На утесе маленькая часовня и во всю высоту вы­ход желтой мраморной жилы, наискосок перерезающей ле­систый склон. В поселке останавливаемся забрать почту. Нищий дурачок подошел к машине и вдруг что-то запел бы­стрым речитативом. От его песни повеяло такой же древ-ностью, как от стен Татева. Было в ней что-то трагическое, напоминавшее еврейскую молитву. Даже мурашки побежа­ли по спине. Ребята в кузове протянули нищему пригоршню мелочи и дружно подхватили песню, прерывая ее раскатами хохота, а мне стало не по себе. Шофер захлопнул дверцу, грузовик тронулся, нищий умолк и остался на дороге один. У него была большая голова гидроцефала.

По возвращении отправились на поиски пропитания. В магазинах полнейший вакуум, но в пекарне нам втиснули горячий хлеб, девочка принесла бутылку мацони. "Никаких денег! Что вы! В Армении никто не возьмет деньги за хлеб!" – сказал пекарь.

ХАНДЗОРЕСК

Последний день путешествия. Утром уходим из пус­той турбазы и на попутном грузовике едем в Хандзореск. В кузове уложены плиты розового туфа, но и для нас остается достаточно места.

Хандзореск – большое село с новыми, добротно от­строенными домами. В просторном дворе художник в белой мохнатой шляпе пишет картину: на фоне остроконечных зангезурских скал старик со старухой. Старик закончен, ста­руха – в традиционном национальном уборе, позирует.

Проходим через село, минуем кладбище, спускаемся в ущелье, и перед нами разворачивается панорама пещерно­го города. Жилища вырублены прямо в монолитной скаль­ной породе. В них по нескольку комнат, арочные своды, по углам колонны. В комнатах выдолблены печи. Видна насло­ившаяся за много лет копоть. В нишах, очевидно, спали. Кое-где к пещерам пристроены редкие дома. Есть пещеры в несколько этажей. К входам ведут вырубленные по склонам ступеньки.

окончание

Вернуться