Стихи 2015 (осень)
Embedded Files
ВСЕ СТИХИ
ТАК УЖ СЛУЧИЛОСЬ
Ну так уж случилось — банально и просто,
и нету отбоя от пошлых советов
влюбляться почаще в красивых и рослых
и жить, как живётся, не зная ответа
на вечных вопросов капкан круговерти:
о верности истин (чего уж нелепей),
о суетной жизни с рожденья до смерти,
о зорких, кто видит, но, всё-таки, — слепы;
о радостях, перерастающих в горе,
о мыслях, взращённых на чувственной «каше»,
о том, как стараться безумству не вторить
и чувствам поверить, от мыслей уставших;
о том, как остаться собой и не струсить,
не скурвиться, следуя хитрым соблазнам,
не дать раззадориться каверзной грусти
и вместе с толпою не слиться согласной...
Не дать, не позволить, не бросить и сдюжить,
себя сохранив, и вконец не сломаться —
под силу не мальчику это, а мужу.
А, значит, — любить и держаться, держаться...
2 сентября 2015. Озерицы.
ТЕРНОВОЕ ВАРЕНЬЕ
Я варенье варю из тёрна
в заповедной своей глуши,
предварительно стопку «дёрнув»,
чтоб пожар потушить души,
у которого срока нету,
хоть прошли уже все срока,
да и песенка, в общем, спета
на миру, где кровит закат.
Я варенье варю из тёрна,
вспоминая смешной рецепт,
что поведал мне жизнью тёртый
из соседней деревни дед,
посоветовав жить по чести
и не тратить напрасно сил,
ожидая благие вести
от забывших, кого любил.
Я варенье варю из тёрна,
подсластить чтоб прозренья суть
и, от плевел очистив зёрна,
свой тернистый продолжить путь,
пробираясь в терновой роще
и терновый плетя венок...
С горьким тёрном, чего уж проще,
я варенье готовлю впрок...
6 сентября 2015. Озерицы.
А БОЛЕН ЛИ Я...
А болен ли я Вами до сих пор?
Поди пойми историю болезни,
когда болезнь — с окрепшим чувством спор,
и потому леченье бесполезно.
Не лечит время, хоть и говорят,
что время лечит. Что за чертовщина!
Выстраиваешь вины в длинный ряд,
в котором память, видимо, повинна.
И в маете предательской больным
себе казаться, в сущности, нелепо.
Знать, потому мы с ней любить вольны,
болезнь надеждой скрашивая слепо.
По брейгелевски шествуя гуськом,
слепой глухого тащит на «Голгофу»,
неся под сердцем слов застрявший ком
и горстку чувств, запрятавшихся в строфах...
8 сентября 2015. Озерицы.
МОЙ ВЕЛИК
Мой велик из порядком поржавевшего металла
стоит безропотно в сенях, приставленный к стене.
Она ему за двадцать лет опорой верной стала,
но он не скажет ей о том, поскольку глух и нем.
Он может только прозвенеть, когда по лужам катит,
иль без претензий проскрипеть, чтоб кто-то смазал цепь,
а ночью будет он молчать, рулём согнувшись в катет
и вспоминать гипотенуз, в которых видел цель...
Очередной проделав путь, протекторы затихли,
и спиц погасших серебро победно не блестит.
А ведь недавно, были дни, он нёсся гордым вихрем,
до невозможности пыля, стараясь стиль блюсти.
Он ощущал себя бойцом, машиной высшей марки,
с рожденья имя получив геройское - «Прогресс»,
и потому он всё познал от лет не в меру жарких
до леденящих крылья зим, впадая смазкой в стресс.
Он перенёс тоску и грусть, печали и невзгоды,
меняя оси, шатуны, колёс литую сталь.
Он изучил, как дважды два, на бездорожье моду
и, хоть утратил прежний пыл, работать не устал.
Он постигал простор полей, капризы перелесков,
большой реки суровый взгляд и неуёмный нрав,
он лез повсюду напрямик с неукротимым блеском,
играя солнцем в ободах, и верил в то, что прав...
Прошли года, и постарел мой велик неуёмный:
в ушибах рама, руль побит, ободрано седло.
Но он, с несломленной душой и так же в жизнь влюблённый,
готов ещё нестись вперёд, всем ржавчинам назло.
10 сентября 2015. Озерицы.
ГРАММ НА ПУД...
За окном глумливый дождь
бесится.
Знать, настал последний день
месяца.
Знать, опять прошла пора
летняя.
Значит, осень наградит сплетнями.
Значит, будет чехарда
в памяти,
загустевшей пеленой
с камедью,
из которой не словить
крошева —
дорогого, грамм на пуд,
прошлого,
где у прихоти служил
подданным,
где доверие в полон
отдано,
где безудержно дарил
искренность,
всё меняя на ответ
выспренний.
Где жестокость объяснив
жалостью,
не хватило до любви
малости...
А молитвы... пусть себе
крестятся,
не уняв последний день
месяца...
И закрутит вновь сентябрь
листьями.
И намается душа
с истиной,
позабыв про все дела
спешные.
И захочется тепла
вешнего...
1-15 сентября 2015. Озерицы - Сельцы.
ЗНАЧИТ
Подружилась синева с вязами,
разукрасив их шатры стразами
с бирюзовыми в росе бликами
и восставшими из тьмы ликами,
воссиявшими в лучах солнцевых,
заблудившихся в тенях бронзовых,
где в просветах шевелят ветками
листья цвета серебра редкие.
А на небе — облака в розовом,
позабывшие дожди грозные,
аметистово, нежней нежного,
ткут узоры с белизной снежною,
прилетающей из стран северных
к берегам, судьбой навек вверенным,
и к лесам родным своим суженным
золотой листвы плести кружева.
Осень душу бередит красками,
значит, время гнать тоску праздную.
Значит, пить пора вино* земское.
Значит, лето настаёт женское.
* — Старая северная привычка называть «вином» всё, что выше сорока градусов, в частности, — самогон. Остальное — «красным».
15 сентября 2015. Сельцы — Озерицы.
ПОДОПЛЁКИ, ПОДОПЛЁКИ...
«А в подоплёке-то...»
(К/ф «Семнадцать мгновений весны»)
***
Подоплёки, подоплёки...
То — уроки, то — попрёки
в неопознанности счастья,
в незадачливой любви,
и непрошенные строки —
поздних чувств кровоподтёки,
объясняемые часто
непременным c'est la vi.
Заблудившиеся мысли,
потерявшиеся смыслы:
может, было, может, будет,
может, есть, а может, нет...
И куда стремиться? В высь ли?
А бы где чего не вышло?
Для разъехавшихся судеб
не отыщется ответ.
Что случится, то случится,
постороннему не сбыться.
Если понял, значит, понял,
значит, так тому и быть.
Как верёвочке не виться,
у разбитого корытца
«привередливые кони»
навсегда умерят прыть.
И пойдёшь один по полю
разнотравья, раз уж — воля,
раз уж выбрал много неба
и простор большой реки.
В рюкзаке — щепотка соли
(память горькая о боли)
да ломоть ржаного хлеба,
чтоб шагалось вопреки
завершающимся срокам,
напророченным пророком,
чтобы силы не кончались
на оставшемся пути,
чтобы в пику всем упрёкам
и коварным подоплёкам,
успокоив все печали,
наконец, к себе прийти.
18 сентября 2015. Озерицы.
ЭСКИЗ С НАТУРЫ...
Раскраснелись охристые клёны
средь дубов пока ещё зелёных,
средь берёзок золотисто-гривых,
средь осин мечтательно-игривых,
средь о чём-то загрустивших вязов,
средь ольхи в лилово-чёрных стразах,
от щедрот нахлынувшего цвета,
возвещая гендерное лето...
19 сентября 2015. Озерицы.
ДРЕМЛЕТ САД
Плотины отдалённый шум
над садом дремлющим летает,
цикадных сплетен шу-шу-шу
в негромкий говор свой вплетая
и еле слышный стук колёс,
составы мчащих деловито
за поднебесный тихий плёс,
где поздних звёзд гнездовья свиты,
где тихо плещется Луна
в полу-прозрачном одеяньи
из облаков, где ночь нежна,
и где намечено свиданье
с туманным утром... Дремлет сад,
укрытый чёрным покрывалом,
пока рассветный листопад
не зашуршит под ветром шалым...
20 сентября 2015. Озерицы.
РАСПОГОДИЛОСЬ
Распогодилось. Уплыли облака
с южным ветром к холоду, на север,
второпях оставив взятый на прокат
вольный дух, очищенный от плевел,
и немного лишних степеней свобод,
чтоб легко дышалось полной грудью
на волне, пока плывёт мой верный бот —
мой дружок единственный по сути.
Берега под небом тёмно-голубым
серебрятся высохшей полынью
и качают ивы, словно пьяных в дым,
над речной лилово-чёрной синью.
В заводи кивает свечками рогоз,
с камышом устроив перебранку
о любимом цвете ненюфарных роз,
душу им открывших спозаранок.
А вдали мерцает пожелтевший лес,
створных клёнов выставивший знаки,
красным отраженьем в синеве небес
заменяя странствующий бакен.
За бортом степенно хлюпает вода -
приручает быть неторопливым,
веря в «ниоткуда», зная «никуда»
и живя всем недругам на диво...
Я плыву по небу, ставшему рекой,
отдаваясь головокруженью —
неприметных буден временный изгой —
блудный житель вечного движенья.
21 сентября 2015. Озерицы.
В ЛУННОМ СВЕТЕ
Прожектор лунный освещает сад,
очерчивая контуры деревьев;
решётки повиликовых оград
участка межсезонного кочевья;
ряды кустов, слегка похожих на
попавшего в беду дикообраза
и загрустивших, зная, что видна
их суть, Луне открывшаяся сразу;
пустые грядки — бывший огород,
рождавший огуречную закуску
из луховицких признанных пород,
заморским яствам не дающих спуску;
пожухлых трав редеющий лужок,
в ночных лучах тихонько шелестящий,
поди, о том, что овладеть душой
и значит быть душой животворящей;
тропинку, занесённую листвой;
крыльца посеребрённые ступени,
ведущие в дверей открытых створ,
откуда смех доносится и пенье;
турник забытый, одинокий стул,
стоящий под осыпавшейся вишней,
и свет веранды, видный за версту
и в лунном свете кажущийся лишним...
26 сентября 2015. Озерицы.
И ВОТ ОСЕННИЙ ЛИСТ ИТОЖИТ...
И вот осенний лист итожит
очередной этап пути,
который был удачно прожит,
и где царил рабочий стиль;
где на нехоженых тропинках
(почти как Пушкин предрекал)
я постигал остаток длинный
из укороченных лекал
часов, прожитых не впустую
на том отрезке бытия,
когда заря, сменив другую,
мне открывала сущность дня;
где от палитры до мольберта
спиралью суживался круг,
в котором краски экстравертно
внушали чувствам, что не врут;
где пряный воздух разнотравья
пьянил восторгом вечных прав,
и где из мифов равноправья
я выбирал строптивый нрав;
где у реки учился плавать
и выплывать из суеты,
стараясь следовать за главным
пока в желаньях не остыл;
где шумный ласточковый гомон,
отринув грозы, звал в полёт
и где упрямо, пусть и комом,
снимал с души душивший гнёт;
где, улыбаясь неудаче,
страдал от подлости и лжи
и где любил... А это значит,
не просто числился, а жил!
6 октября 2015. Москва.
ПЯДЬ С КУТЫРКОЙ
Реконструирую былое,
читая годы по слогам,
и расчищаю слой за слоем —
надежд запрятанных слуга.
Перемножаю, вычитаю,
делю упорно жизнь на жизнь
и дебит кредитный считаю,
из правды сложенный и лжи.
Беру успехов логарифмы
и интегралы неудач,
не приспособленные к рифмам
от прозы жизненных задач.
А из иллюзий столь знакомых
взбиваю чувственный коктейль,
встающий в горле горьким комом,
почуяв финишную цель,
в которой видится начало
непостижимого конца,
куда потоком одичалым
умчит с родимого крыльца...
Я восстанавливаю годы,
читая книгу жизни вспять,
в преддверьи выстраданной коды
длиной всего — с кутыркой в пядь...
7 октября 2015. Москва.
ВСТРЕЧА
Вхожу на кухню... Светится окно.
Цветы горят в люминесцентном лете
осенней тьмы, подчёркивая дно
экрана отражением соцветий
фиалок, хризантем и алых роз,
живущих в промежутках дня и ночи
любовью к череде метаморфоз,
возникших рядом как бы между прочим.
А перед ними — престарелый стол,
застывший в той же ультра-белой гамме,
тому лет тридцать взятый на постой
линолеумом с имиджем татами.
Под абажуром — выставка стекла,
в котором — ни вина уже, ни виски,
и коих сущность ловко истекла
без истины, казавшейся столь близкой.
Две табуретки... Кто-то здесь сидел,
даруя мудрость дружеских советов,
оставшихся, как видно, не у дел
в погоне за ненайденным ответом
и дымом «Сaptain Black»-ских сигарет,
с досады превращённых в запятые
от смены «Да» в невыносимость «Нет»
и веры в обещания пустые.
Шкафы с посудой, полки и плита
в показе соучаствуют безмолвно,
сиротский завершая свой этап
и излучая благостные волны,
поскольку их хозяин — снова тут
и в жизни намечает перемены,
надеясь, что его привычно ждут
готовые помочь родные стены.
Вхожу на кухню... Всё здесь — как всегда:
знакомый воздух и знакомый запах,
знакомый гул и звуков чехарда
из форточки, распахнутой на запад.
Всё так же перламутром дышит пыль,
вещам притихшим ставшая наградой...
Меня встречает прожитая быль,
и в этой были, кажется, мне рады.
11 октября 2015. Москва.
ПАВЛУ КУЗНЕЦОВУ
Светло-красное, желто-синее,
фиолетово-рыжеватое
развернулось заветной скинией,
с заповедным его сосватало;
растеклось по палитре маревом,
ведь Восток — это дело тонкое,
и взросло в живописном вареве,
по сусекам душевным собранном;
разбежалось степями жаркими
между юртами и барханами,
сотворив их волшебно-яркими
то ли мифами, то ли храмами;
разошлось со стадами вольными
по песчано-небесным заводям
и вернулось в пределы стольные,
путь наметив к вершинам загодя,
где осталось служить да радовать,
поклоняясь, порой, случайному,
вроде красок обычной радуги,
из привычного сделав тайное...
13 октября 2015. Москва.
СЕМЬ БУКВ
Утекает сквозь пальцы жизнь,
пустоту оставляя пригоршням
из семи хрупких букв: «Держись!»,
смысл которых когда-то вымышлен.
Он скрывается за окном,
в карагачных ветвях запутавшись,
и приходит всегда со сном
полуночной застывшей пустошью;
тихо бьётся о грудь стекла
заполошной осенней птахою,
превращая иллюзий хлам
в сердца стук под ночной рубахою,
и опять улетает прочь,
не дождавшись ответа тайного,
чтоб прожить до рассвета ночь
и воскреснуть от солнца раннего.
15 октября 2015. Москва.
ЧИТАЮ БУНИНА
«...Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные!..»
(И.Бунин «Тёмные аллеи»)
Читаю Бунина... Опять
мерцают «Тёмные аллеи»,
в которых луч закатный тлеет.
И время устремилось вспять
туда, где письма и стихи
легко желание будили
одной лишь робкой мыслью: «Ты ли?..» —
противоядием от схим;
где из совсем не детских снов
хрустальный возводился замок
для vis a vis любимой самой —
чужой воительницы слов;
где растопить пытался лёд
в любовь не верящих иллюзий,
чья безответственность аллюзий
ещё не знала, что их ждёт;
где позолоченный бульвар
манил таинственным убранством,
храня сомнительное братство
затерянных влюблённых пар;
где под покровом темноты,
рисующей картинки Клее,
всплывали «Тёмные аллеи»
с рефреном вечным «Я и Ты».
23 октября 2015. Москва.
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
«Лицом — к лицу», глаза — в глаза
не увидать того, что — дальше,
того, что видят образа
за пустотой наивной фальши,
сплетённой из желанных слов,
из мыслей глупых и пугливых,
ещё живущих, как назло,
подменой подлинных на мнимых;
из повседневной суеты
с привычной функцией травинки,
когда разрушены мосты
к необходимой половинке;
из недописанных картин,
стихов, рассказов и романов
и пошлых veritas от вин,
и вин в не конченных романах;
из неподатливости дней,
летящих к окончанью года
и погоняющих коней
клюкой непознанного рода...
25 октября 2015. Москва.
ПАЛЬМИРА
Паль-мирный мир уничтожая,
стремится варварство на трон,
ордой беснующихся шаек
прорвав обуглившийся фронт
сопротивления культуры,
дождём смываемой подчас*
и ставшей дьяволу натурой
в который раз... в который раз...
Горели здания и книги,
сжигались люди на кострах,
но не нашлось ещё религий
изгнавших к чёрту боль и страх
из душ блуждающих народов
не по пустыни, по Земле,
когда ни Бога нет, ни брода,
а есть судьба в руинах тлеть
и ждать, как агнец на закланьи,
иноплеменных «мудрецов»,
чтоб жизнь отправили в изгнанье
за горизонт в конце концов
и пронеслись с дикарским воем,
огнём сжигая и мечом
круша всё то, что тщетно строил
Восток, сгорающий свечой...
Пальмирный пепел собирая,
хамсин затеял хоровод
в честь ада с притчами о рае
у Средиземноморских вод.
* - «Культура — тонкий слой, смываемый потоком дождя» (Э.М.Ремарк)
27 октября 2015. Москва.
МОЁ ЛЮБИМОЕ ИСКУССТВО
Искусство вляпываться в грязь —
моё любимое искусство:
переводить из густо в пусто
едва удавшуюся связь;
почти написанный пейзаж
легко замазывать сиеной,
предполагая, что не тленен
возникший в воздухе мираж;
терять себя по пустякам,
не замечая их ничтожеств
и счёт проигранный итожить
под неболельщиц злобный гам;
в причинно-следственный обман
со взгляда первого влюбиться
и у корыта очутиться,
поняв, что вовсе и не зван;
искать удачу на песке,
где из фантазий строить замок,
в котором быть счастливым самым
судьбе назло не с кем, а кем
и верить, верить, чёрт возьми,
в своё любимое искусство —
сомнений и восторгов сгусток —
ложась без выбора костьми.
29 октября 2015. Москва.
НОЧНОЕ
Не спится, что-то мне не спится...
03-03...
Не спит мольберт, стараясь влиться
в полночный stream.
Не спят притихшие картины —
актёры драм,
заботы прошлые отринув
от верных рам.
Не спит этюдник очень старый —
застыл в ночи.
Не спит разбитая гитара.
О чём молчит?
За поседевшей занавеской —
излом Луны.
И ветки, сложенные феской,
напряжены.
По полу всполохи блуждают —
игра теней,
уже рассвет предупреждая:
светить темней.
А на стене мерцает полдень
июльским сном,
который радостью наполнил
в мой сад окно...
29 октября 2015. Москва.
***
Окно в сад. Озерицы. 2015. Оргалит. Масло. 120х100см.
ОКТЯБРЬСКАЯ ОСЕНЬ
Мазками белил в бирюзово-лиловом
прочерчены ветви плакучих берёз,
раскинутых вязью по бронзовым кронам,
слегка задевающих облачный плёс.
А рядом дубы в янтаре подмалёвка
стоят величаво средь жёлтых осин,
которых охряно-льняная поддёвка
собой оттеняет прозрачную синь.
Сиена на липах почти облетела,
и чернь их стволов в позолоту легла
прикрытого лиственным ворохом тела
подлеска, забывшего прелесть тепла.
И ели, добавив бордово-зелёных,
прошлись мастехином по тёмным местам,
от вязов и ясеней к огненным клёнам,
поставив на всём завершения штамп.
Ковром растеклась живописная роспись
по парку, даря золотой колорит,
где каждой тропинкой прощальная подпись
«Октябрьская осень» на солнце горит.
29 октября 2015. Москва.
ВЫХОДЯ ИЗ СОКОЛЬНИКОВ
… и по траве пройдусь пастозной,
закрасив листьев кракелюр
в кленовых жёлто-красных звёздах
с рисунком выцветших нервюр;
взрыхлю багровую поверхность
слегка пожухлого ковра,
нарушив чувственность и верность
тропинок средь аллейных врат;
прильну к стволам берёзок томных,
их трепет тела ощутив,
и по коре поглажу тонкой,
чтоб голос прошлого утих;
а после выйду на поляну,
в разливы солнца окунусь
и от щедрот немного пьяным
в реальность города вернусь.
30 октября 2015. Москва.
ВАЛЕНТИНУ СЕРОВУ
В.А.Серов. Осень. Домотканово. 1895.
***
В.А.Серову
И в сорок шесть, как в двадцать пять,
упорен и сосредоточен
и кисти каждый взмах отточен,
и краскам нечего терять,
ну разве только память лет,
где домоткановская осень
давала праведный обет,
что будешь жить и в сорок восемь
и в пятьдесят, и хоть до ста,
даря поклонникам картины,
их поместив вне стен гостинных,
а на небесный нотный стан,
в котором полнозвучный ряд
соединил бы всё в кантату,
заворожив и слух, и взгляд
и красотой своей, и тактом,
и мелодичностью простой
с душой, никем не покорённой
и в жизнь, как творчество, влюблённой,
и счастьем взятой на постой...
30 октября 2015. Москва.
ЗОЛОТЫЕ РОСПИСИ
Пуантельно-огненно,
утончённо-stretch-ево
пишет осень охрами
росписи по "глетчеру"
бирюзово-синему
с примесью лилового,
разбавляя киноварь
в охристость соловую
розовым с белилами
вперемешку с палевым,
чтобы вышло стильное
да похлеще Палеха-
Жостова-Федоскина —
деликатно-статное,
вроде бы не броское,
а по виду — знатное,
в переливах лаковых
нежно-перламутровых
отражений знаковых
предвечерне-утренних,
встреченных торжественно
тропками-аллеями,
сохранив божественность
в красках, чуть алеющих...
Рдеют в синей млечности
золотые росписи,
как подарок вечности...
Благодарствуй, Господи!
31 октября 2015. Москва.
ПРОСТО
Я просто жил... Я просто жив,
раз до сих пор пишу картины,
поддавшись древнему почину
не унывать, хоть — вечный жид.
Я просто думаю, гляжу,
порой внимаю окруженью,
в котором, вроде отраженья,
стихи зачем-то нахожу.
Я просто слышу их порой,
за мимолётное цепляясь,
и, в невозможное влюбляясь,
вплетаю чувства в ломкий строй.
Мне просто хочется читать
такое, что бередит душу
и опыт требует нарушить,
не уместившийся в тетрадь.
Я просто пробую любить,
пускай коряво, но открыто,
за что «разбитое корыто»
мне помогает крепче быть.
Я просто верю, как себе,
пути, назначенному Богом.
А значит, снова — в путь дорогу
по жизни, т. е. по судьбе.
1 ноября 2015. Москва.
ЮРОДИВЫЙ
Прижав к груди буханку хлеба,
с глазами брошенной собаки,
по тротуару, как по небу,
идёт растерянный инакий.
Он озирается пугливо
и на прохожих смотрит, щурясь
от взглядов, брошенных брезгливо
жильцами расфранчённых улиц.
Ему бы где-нибудь укрыться
и к радиатору прижаться —
мечта, которой трудно сбыться,
в стране, где нищего не жалко.
И никого не жалко, в общем:
народ — что пыль (с терпеньем в паре) —
немного ждёт, немного ропщет,
когда верхи баланду впарят;
когда подкинут пару сказок,
в идеологию впрессуют
легендами своих отмазок
и поминаниями всуе...
Идёт юродивый столицы,
с надеждой вглядываясь в небо.
Ну а навстречу — злые лица,
алкая зрелища и хлеба.
2 ноября 2015. Москва.
НА УЛИЦЕ ДУРОВА
...А колокол звонил, звонил, звонил...
Но горожанам с обликами йети
тепла в глазах ни он не сохранил,
ни муэдзин, рыдающий с мечети,
ни сводный мат собравшихся машин,
объевшихся палёного бензина,
ни алкашня, достигшая вершин
на поприще служенья магазину,
ни листопадных дней круговорот,
ни осень, развернувшаяся к лету
в попытке обогнуть ноябрьский брод,
не веря в непременные приметы,
что всё должно случиться точно в срок...
А для души, запрятанной под курткой,
и буйный листопад пришёлся впрок,
(хоть слыл у местных бесшабашным уркой)
поскольку помнит детские года
и листопады в переулках звонких,
резвившиеся здесь ещё тогда,
когда планету звали Божедомкой...
3 ноября 2015. Москва.
ТЕБЕ ХОТЕЛОСЬ
Тебе хотелось песни петь, летать, как птице,
в желаньях осени мускатной раствориться,
бродить по парковым заброшенным дорожкам
и иногда грустить немножко — понарошку;
переиначить всё, что было и не было,
изъять стрелу из сердца, чтоб оно не ныло,
крольчёнком съёжиться, испив целебной ласки
родной ладони под прабабушкины сказки;
забыть фальшивые, ненужные романы,
прийти нежданной, оказавшейся желанной,
прижаться вновь щекой к щеке, доверив душу,
и говорить слова любви... И вечность слушать...
4 ноября 2015. Москва.
Я СЛУШАЮ ДЖАЗ
Я слушаю джаз и ногами свингую,
синкопы с легатами выстроив в ряд,
где звуки гармоний взрываются всуе
и в стиле bebop о себе говорят
мечтательным пиано, стремительным форте,
мотив превращая в почти не мотив
с постыдным азартом порочного спорта,
живущего мнением прерогатив.
Перкуссии стынут, басовые стонут,
а сакса с тромбоном не сдвинуть вовек
с той коды венчальной, в которой потонут
и время, и музыка, и человек...
И прелесть вокала, плывущего где-то
в межзвёздном пространстве сурдинной трубой,
слагает права с иллюзорного вето
на вечный успех и на вечный покой...
Я слушаю джаз и усиленно прячу
свои доминанты в прощальный аккорд,
который, познав и восторг, и удачу,
бросается в сейшн, как в яростный Nord.
4 ноября 2015. Москва.
АХ, АЛЕКСАНДРА ДАВЫДОВНА...
Александре Лукашевкер
Ах, Александра Давыдовна, сжальтесь,
просит художник у вас снисхожденья.
Ос критиканских отточены жала,
в каждом укусе глоток наслажденья.
Кто мы, откуда — инакопришельцы?
Живы мы, нет ли? — Пустые вопросы.
Цензор командует времени: «Целься!»,
из «невозможного» делая «просто».
Служба искусству — заведомо искус.
Хочется в хор упоительный влиться.
Правда, мешает неправильный прикус,
делая драмой комедию в лицах.
Без лицедейства не вымолить тризны,
пост-колоритного цвето-круженья.
В смерти — как в смерти... А в жизни, как в жизни,
празднует кто-то твоё отторженье.
Любит-не любит: гадать — прогадаешь.
Можешь — не делай и лучше — не пробуй.
Только, не пробуя, как же узнаешь
скорбный свой путь от рожденья до гроба?
Вот и шагаешь, наверное, сдуру,
за бесшабашностью оторопь пряча
и удивленье от мысли понурой:
сколько осталось? Но всё же... Иначе...
Ах, Александра Давыдовна, верьте.
Помню! Однажды поверили мне Вы,
перешибая отчаянье плетью
тихого взгляда, глядящего в небо.
***
А.Д.Лукашевкер (1925-1992). Живопись вышивкой.
5 ноября 2015. Москва.
РОДИНА
Я прорастал в «Аптечном огороде»*
и рос в «Екатерининском саду»,
впитав законы «Сретенских» угодий
с надеждой что они не предадут.
Я строил образ мира по «Цветному»
и улице учился на «Трубе»,
ведущей непременно мимо дома
загадкой о пропавших А и Б.
Меня манила «Троицкая» горка,
весёлого старьёвщика ларёк
и запахи сирени чуть прогорклой,
и вечный «Самотёки» самотёк.
Со мной делился «Дуров» керосином,
а «калорийкой» — «Хлебный» на углу,
где москательной лавочки витрина
напоминала детскую игру.
Тишайший переулок «Васнецова»
и дом-музей, запрятанный в листве,
заботились, о родственнике словно,
и от щедрот раздаривали свет.
От «музыкалки» я узнал про скрипку,
любимицу «Садового кольца»
за силу, пусть и выглядевшей хлипкой
в руках у неумелого юнца.
А из себя весь гордый «Буревестник»
встречал «ножами» вострыми и льдом
и строчками короткими «Известий»,
что буду чемпионом...но потом.
Мне подворотня тайны доверяла,
в дворовый мир введя поводырём,
и каждый день на крепость проверяла
хоть трубами с водою, хоть огнём.
И стенка из мальчишеских устоев
дралась всегда со стенками врагов,
поскольку было правило простое:
один — за всех, и все — за одного!..
Я закольцован в старые кварталы,
обретшие, порой, безвкусный вид,
и в старожил, которых не осталось,
и от чего душа больней болит.
Я закольцован отроду навечно
в Мещанскую людскую круговерть,
ступающую чуть почеловечней
и чуть добрее на земную твердь.
«4-я Мещанская», «мещанка»,
любимая из всех мещанских стран.
С тобой я поднимаюсь спозаранок
спасаться жизнью от смертельных ран.
* — местные названия: «Аптечный огород» («Аптекарский огород» или бывший Ботанический сад - основан Петром первым в 1706 году), «Екатерининский сад» (или «Екатерининский парк»), «Сретенка» (улица), «Цветной» («Цветной бульвар»), «Труба» («Трубная улица»), «Троицкая» (улица), «Самотёка» («Самотёчная площадь»,), «Дуров» («Уголок Дурова» на улице Дурова, бывшая «Божедомка»), «калорийка» («калорийная булочка» - булочка с изюмом), «Васнецова переулок» (в нём расположен дом-музей В.Васнецова), «Садовое кольцо» (улица), «Буревестник» (стадион, сейчас на его месте — спорт-комплекс «Олимпийский»), «ножи» (так назывались беговые коньки), «Известия» (газета), «4-я Мещанская улица» сейчас называется «Мещанская» — единственная оставшаяся из четырёх «Мещанских улиц»: 1- я - «Проспект Мира», 2-я — улица Гиляровского, 3-я — улица Щепкина
7 ноября 2015. Москва.
ЗА ЧЕРТОЙ
ЗА ЧЕРТОЙ
...Салатовый ковёр из палых листьев,
стволы дубов, чернеющих на синем,
и острота вдруг вырвавшейся мысли,
от ясности которой сердце стынет,
бросая за черту полоски света,
мерцающей сквозь пропасть узкой щёлки
тяжёлой двери в мир, забытый где-то
свободой, отвоёванной без толку.
Цена иллюзий тешится расплатой
и сдачу получить ещё желает
от черепков ворованного злата
и памяти, заполненной до края,
пытающейся вырваться из плена
печали по непрошенности мысли,
блуждающей в раскрашенности тлена,
скрывающего умершие листья.
Былое в думы превращает время,
нанизывая годы, словно бусы,
на ниточку пустопорожних прений
с амбицией стареющего труса...
Салатовый ковёр шуршит о прошлом,
подошвами впечатываясь в землю
и шепелявит правильную пошлость
о правде, суть которой не приемлет.
9 ноября 2015. Москва.
ВЕЧЕР ОСЕНИ ВСТРЕЧАЯ
ВЕЧЕР ОСЕНИ ВСТРЕЧАЯ
Концентрируясь в аллеях
круго-светными лучами,
солнце проблесками тлеет,
вечер осени встречая:
то заискрится на ветках,
то стволов коснётся тусклых,
то замрёт в скамейках ветхих,
то мелькнёт в тропинках узких;
то пройдётся по верхушкам,
охрой выкрасив деревья,
то мазками красных мушек
брызнет в облачные перья;
то, расщедрившись не в меру,
разольётся перламутром,
то опять вернётся в серый
то ли вечер, то ли утро;
улыбнётся напоследок
осыпающейся роще
и, судьбе отдавшись слепо,
улетит к закату в ощип.
11 ноября 2015. Москва.
СЕРОСТЬ
СЕРОСТЬ
За неделю опали листья,
чей-то мусор открыв на ветках
подтверждением вечных истин
позабытых скрижалей ветхих
ничего не желать другому,
что себе пожелать не хочешь...
В жухлых пятнах дорожка к дому
дождь понурый и слякоть прочит,
беспробудную неба серость,
серость в лицах и серость в душах.
Размножает небесный ксерокс
отраженья в осклизлых лужах
и тоскливо-седую морось,
в паутину вплетая будни,
через веток промокших морок
с настроеньем, подобным студню...
12 ноября 2015. Москва.
ДЕТИ МАРИИ
«Дети Марии» —реабилитационный художественный центр для детей-сирот, детей с особыми нуждами (слепыми частично или полностью, перенесшими ДЦП, с дефектами речи, инвалидами с разными болезнями...), выпускников интернатов и молодых людей, проживающих в психоневрологических интернатах.
Мы — дети Марии, мы — ангелы Божьи
из тех оглашенных, готовых отдаться
за вкус эйфории, изведанный кожей,
себя воскрешенью рождением братства.
Убогие с виду, но с чистой душою,
частички, полученные вне везенья,
мы делаем дело, пускай, небольшое,
у времени «Ч» ожидая спасенья.
В руках Человека — его Человечность
с доверием Чуду, где Честность и Чуткость
встреЧают калеку, забыв бесконеЧность
от «было» до «буду», запрятанных в сутках.
Мы ареопагом прозрением правим,
ныряя в бездонность искусства-колодца,
и шагом за шагом в целительном праве
наш мир доверяем свободе и солнцу.
Мы ищем защиты в картонах и красках,
в открытых сердцах и приветливых взглядах.
Мы судьбами биты в историях разных,
а тёмным дворцам только света и надо.
Мы живы, мы ищем, мы пробуем, строим,
удачу готовы отдать за победу
над серостью нищей с убийственной ролью
не видеть, не слышать, не помнить, не ведать...
Мы — дети Марии, мы — дети Христовы.
Мы чувством и цветом надежду открыли,
которая приняла жизнь за основу,
когда у людей появляются крылья.
14 ноября 2015. Москва.
***
Иллюстрация.
Москва праздничная. Панно. Коллективная работа детей центра.
БЕССОННИЦА
И мерный гул полночной тишины
не даст заснуть в который раз. Я знаю.
И знаю, что давно разрешены
полёты в одиночку. Но без стаи,
когда она уже поднялась ввысь
и держит курс к обещанному дому,
так сложно быть с самим собой на Вы
и чувствовать себя тщедушным гномом,
ну разве что способным на прыжок
с кровати на лежащий рядом коврик,
поскольку путь к свободе предрешён
и для отвода глаз мечтою сдобрен
о том, что полечу когда-нибудь
чуть дальше завалявшейся подстилки
и врежу наболевшее: «Забудь!»
той истине, скучающей в бутылке
под неперестающий разговор
про смыслы бытия вне смыслов быта
с вторичным эго, скатываясь в спор
о суке, показательно зарытой...
Гудит в ушах ночная тишина,
как колокола говор поминальный
по мысли, без которой ночь нежна,
и ночи беспробудно-номинальной...
А где-то разгорается светляк,
и тени фиолетовые бродят
средь веток, всё надеющихся зря
на воспаренье... или что-то вроде...
16 ноября 2015. Москва.
УТРО
Утро. Сумрачно-тёмное небо.
Ветки старого карагача.
Штора, чуть наклонённая влево.
Пара затяжек «Kent» натощак.
Дождь, барабанящий по карнизу.
Шелест натруженной мостовой.
Пьяный мат, доносящийся снизу,
чем-то похожий на волчий вой.
Мыслей разброд суматошно-жалкий.
Взгляд в потолок — рикошет от стен.
Зоной накрыт заплутавший сталкер
воспоминаний, забравших в плен.
Сумраком влажным полны картины,
из отражений рассвет узнав.
Утлая шхуна седой квартиры
в мир возвращается ото сна.
Город желтеет в оконном створе.
День проступает сквозь мглу окрест.
Явь заменяя рекой историй,
жизнь продолжает нести свой крест.
21 ноября 2015. Москва.
STEAMPUNK INSECT
М.Скородумовой
Steampunk insect в кофейной гуще
вдруг оживает под рукой,
которой линер был запущен,
как будто в punk-е есть покой,
и досточтимый Andy Warhol
его напрасно привечал,
по «негодяям» грохнув роком,
вдохнув шекспировских начал.
Рождает замысел фантазий
insect-ицидный микро-мир,
почти явившийся из грязи
и закативший изо-пир:
стрекозы, бабочки, букашки
соединились за столом
с творцом-кудесником, узнавшим
их скрытый смысл. Поделом
бумаге, выцветшей от кофе
нести в себе steampunk-а вид,
забыв искуснейшего профи,
рисунком выбившего Beat
и сотворившего чернилом,
что намечал в карандаше,
совсем не крохотную силу,
steampunk пославшую в туше.
М.Скородумова. Шмель (Из серии «Steampunk insect»). 2015. Тонированная кофе бумага, карандаш, линер. 30х40см.
24 ноября 2015. Москва
Page updated
Google Sites
Report abuse