«Когда сказано всё…»

     Олег наносил на нетронутую красками поверхность быстрые и точные удары. Немного отступал, всматривался в то, что сделал, подходил и продолжал накладывать мазок за мазком.

«Когда сказано всё …»

     - Всё… Всё?  - Олег задумался.

Строчка из когда-то прочитанного стихотворения Юны поселилась в его голове, не оставляла и словно молоточком била в виски:

     «Когда сказано всё... Когда сказано всё... Когда сказано всё...»

     Он отошёл от мольберта,  не оборачиваясь, нащупал рукой спинку стула и сел. Перед ним стоял ещё почти чистый, прикреплённый к доске большой лист толстого картона – будущая картина. Он смотрел на этот лист и удивлялся зарождению картины, зарождению придуманной им новой жизни. Неожиданно возникла мысль, запечатлеть процесс создания. Он достал фотоаппарат и сделал несколько снимков.

     - Отличная идея, - подумал Олег. - Буду фиксировать результат каждого дня  работы, а потом соберу их всех вместе, и получится история  рождения картины.

     Через несколько дней он написал Юне.

     - Юна, у меня одно событие сменяет другое. Только начал работать над портретом, как скоро понял, что надо прекратить.  Решил — хватит. Вы правы. Надо браться за новое. И уже взялся.

     - Неужели бросили?

     - Точно. Порвал и выкинул.

     - Но хоть что-нибудь оставили?

     - Нет, ничего. И зачем? Всё, что мне надо, — со мной. А хлам — на помойку.

     - Сурово. Хотя, немного жалко. Ну да Вам виднее.  Что начали делать?

     - Это будет поле люпинов. Сине-фиолетовые цветы, а через них проглядывает небо с чуть розовыми облаками. И взгляд — от земли. Снизу вверх.  Как у Нольде в его «Маках». Можете представить?

     - Это те, которые он создавал после того, как ему запретили писать?

     - Нет, «ненаписанные картины» он создавал во время войны: точечка  тут... чёрточка там... Знаки, по которым он надеялся в дальнейшем воссоздать.

     - Вы это придумали или видели — про люпины?

     - Я не умею придумывать, к сожалению. Что вижу, что нравится, о том и пою. А видел это поле лет пять назад, проезжая  по шоссе на своём велосипеде. Я регулярно тренируюсь, вернее, тренировался до поры до времени. Так вот, пять лет назад проезжал мимо одного  места, а там, то ли от повышенной влажности, то ли ещё от чего, люпин разросся  и заполнил всё огромное пространство. Это надо было видеть. Гектары синего, фиолетового и розового люпина. Красота — необыкновенная. Я  остановился и зашёл в цветы, сел на землю, смотрел на них  и оторваться не мог. Тогда и решил, что напишу. Вот теперь время пришло. Уже начал. Буду каждый день работы фиксировать: фотографировать и собирать фотографии. Потом фильм из кадров составлю, как картина делалась. Мне кажется, это будет интересно. А по поводу прекращённой работы я стихотворение написал. Хотите, пришлю?

     - Поле люпинов? Это должно быть очень красиво. Показывать будете? И cтихотворение хочу, пришлите. Вы же говорили, что стихов не пишете?

     - Не пишу. Но тут особый случай. Шёл по улице и что-то бубнил себе под нос. Пришёл домой и записал, - Олег вспомнил его разговор с художником, о котором  рассказывал своему товарищу, и добавил. - Всё — очень просто.

КАРТИНА

Это было наважденье ...               

Словно рок  неотвратимо               

Надвигалось предвкушенье            

Зарождения  картины.   

Мир несбыточных иллюзий,

Мир красот неуловимых,

Переполненность восторгом –

Ожидание картины.

Сквозь раздумья и сомненья

И тревоги без причины

Как тянуло в неизвестность

Появление картины.

Это было исступленье -

Время проносилось мимо...

Это было удивленье -

Потрясение от картины...

Это было любованье ...

Из под патины старинной

Возникало пониманье

Скрытой сущности картинной...

Это было узнаванье –

Окончание картины...

Это было непризнанье –

Расставание с картиной...

Непонятность, безысходность

Смыслов  неисповедимы...

Как расплата наступает

День прощания с картиной...

     - Ничего себе — не пишете стихов. Это как называется? А хорошо. Как-то по-барочному — между адом и раем. Недавно вычитала определение одного из возможных подходов к театральному искусству: «Теория надрыва». Вспомнилось почему-то.

"Это было узнаванье –

Окончание картины...

Это было непризнанье –

Расставание с картиной..."

«Узнавание», вообще, тянет в сторону древнегреческого театра...  Там есть интонация... Каким-то удивительным образом Вам удалось её схватить и более того — удержать. Оно очень нервное. Как правило, человек берет книгу, написанную в жанре триллера, из желания получить дозу адреналина, душевного беспокойства, трепета, страха. А в Вашем стихотворении — и не хочешь, но эту дозу получишь. Какая-то воронка... Хороший метрический рисунок — пушкинский, классический четырехстопный хорей. Смеетесь сейчас?  Не надо. Хорей — одна из самых простых и самых четких, чистых и аскетических форм. Но мало подхватить этот ритм и соблюсти его до конца. Надо еще его претворить в содержание. Заставить обернуться содержанием. Так вот Ваш хорей — это ну... скажем, узкий высокий бокал, который держит содержание. А вот содержание... Что-то вроде довольно крепкого красного вина из поздних сортов винограда, созревающих в пору, когда виноградники окутаны туманом... Такое пьют, когда на душе томление. Но не то, которое испытывают барышни в туго затянутых корсетах в ожидании гусаров, а то, которое является одним из ведущих принципов поэтики романтизма (хотите — меланхолия, внутреннее беспокойство, осознание потери, предчувствие новизны, тоска по идеалу)...

     - Неужели понравилось?  А сравнения какие: и пушкинский хорей, и  высокий узкий бокал, и красное вино. Я же говорю — поэт. Расцеловал бы. Но поскольку — нельзя, то посылаю Вам немного Александра Сергеевича. Надеюсь, это можно.

Я вас люблю, - хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный,

И в этой глупости несчастной

У ваших ног я признаюсь!

Мне не к лицу и не по летам...

Пора, пора мне быть умней!

Но узнаю по всем приметам

Болезнь любви в душе моей:

Без вас мне скучно, - я зеваю;

При вас мне грустно, - я терплю;

И, мочи нет, сказать желаю,

Мой ангел, как я вас люблю!

Когда я слышу из гостиной

Ваш легкий шаг, иль платья шум,

Иль голос девственный, невинный,

Я вдруг теряю весь свой ум.

Вы улыбнетесь, - мне отрада;

Вы отвернетесь, - мне тоска;

За день мучения - награда

Мне ваша бледная рука.

Когда за пяльцами прилежно

Сидите вы, склонясь небрежно,

Глаза и кудри опустя, -

Я в умиленьи, молча, нежно

Любуюсь вами, как дитя!..

Сказать ли вам мое несчастье,

Мою ревнивую печаль,

Когда гулять, порой в ненастье.

Вы собираетеся в даль?

И ваши слезы в одиночку,

И речи в уголку вдвоем,

И путешествия в Опочку,

И фортепьяно вечерком?..

Алина! сжальтесь надо мною.

Не смею требовать любви.

Быть может, за грехи мои,

Мой ангел, я любви не стою!

Но притворитесь! Этот взгляд

Всё может выразить так чудно!

Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

- Александра Сергеевича всегда можно. У Пушкина, кстати, за его видимой простотой стоит опосредованная сложность жизни. И вот она — сложность — никогда не выбивается на поверхность (как, скажем, у Достоевского). Но подразумевается (как и у Вас). А интересную точку зрения для «люпинов» Вы выбрали. На фоне неба. Я видела что-то похожее: фото Ваших пейзажей с подсолнухами, пижмой. Эта будет такая же?

 - Думаю, что нет. Настроение другое. Знаете, как «подсолнухи» и «пижма» получились? Это было на Оке. В деревне, которая называется Озерицы. Там я  бываю пару раз в году: по весне и по осени — езжу  рыбки половить, по лесу побродить, водочки попить.... В тот раз я там был с моим другом. Поели мы с ним рыбки жареной, водочки попили, а потом пошёл я бродить «солнцем палимый, ветром гонимый» по местным полям и... прилёг отдохнуть.

Очнулся — надо мной какие-то заросли. Даже не понял сначала, где я. А это, оказывается, справа возвышаются кусты  пижмы, а слева — заросли подсолнухов в полтора  человеческих роста. Ну как же было такое не написать?

 - Да, красиво рассказали. Я бы тоже хотела рыбки жареной и по полям погулять...

 - Не только Вы.

 - Кто ещё?

 - Есть у меня знакомые швейцарцы: муж с женой. Как-то я показал им фотографии тех мест. Они меня спрашивают: «Олег, это твоя земля?». «Нет, - отвечаю, - моя земля — квартира в Москве. А сюда я приезжаю рыбки половить, по лесу побродить, водочки попить с друзьями...» Они мне говорят: «Олег, мы тоже хотим там пить водочку с твоими друзьями...»

 - Смешно...)))

 - Что это за загогулины в конце? Какие-то новые знаки препинания в русском языке, очевидно...

 - Точно, новые знаки. ))) Красиво Вы описали точку зрения, с которой увидели пижму и подсолнухи. ))) Ой! Забыла, что Вы уважаете только классические «знаки препинания». Ну Вы уж простите меня...

 - Ну да, зануды они — такие. На вопрос: «Как дела?» - начинают долго и нудно рассказывать про свою личную жизнь, про дела (если таковые имеются), про подсолнухи с пижмами и т.д. Пока не осточертеют со своими рассказами. Можно бы прочитать маленькую лекцию про «знаковые формы», но проявлю гуманность.

 - Я в студенчестве этими знаковыми системами увлекалась... Моя шефесса, помню, настояла, чтобы я поинтересовалась работами Тартуской школы. Называются: «Труды по знаковым системам». А всё началось со статьи Ю.Лотмана «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века». Интересно, помню, было. Даже взгрустнулось...

 -  Не грустите. Такое солнышко за окном. Жена моего товарища  — большой спец по знакам и символам. В своё время писала книгу про эти самые знаки. Она — большой знаток Таро. И у неё про Таро есть цикл стихов. Отличный цикл.

 - Я люблю Таро. Правда, больше по-эстетски, чем всерьез... А вот Наталья Хаткина даже сама карты рисовала и мне однажды гадала. Но тоже как-то по-своему... Помню, было так интересно и непонятно, так таинственно.

     - Кто такая Хаткина? Не знаю.

     - Хаткина? Вот фрагмент из её поэмы «Лучшие годы».

Дремала в клетке старая сова.

От каббалы болела голова,

и Эрнст со мною становился груб -

ведь он музыку разнимал, как труп.

– Все существа, что есть, все вещества

возможно выразить в системе знаков.

Что можно выразить, то можно и постичь. -

Он был в трудах упорен, как Иаков.

Полз по стене, выстукивал кирпич:

«Сезам! Сезам! О, здесь должны быть двери.

И - откровение.

Все то, чего ты ждешь,

что ты зовешь, как благодатный дождь,

я - вычислю».

И в этой мрачной вере

(пусть не простят - скажу!)

мне чудился Сальери,

что так ревниво Моцарта любил,

и так же головой о стенку бил,

и не дождался от любви корысти,

и - до небытия музыку разложив -

ушел в Небытие, как будто растворился.

Играйте в бисер, кто остался жив.

Наталья Викторовна умерла...

     - Найду ещё и почитаю. Где-то я уже слышал эту фамилию... Вспомнил. Вы о ней  писали...  Хорошо писали.  Сейчас найду.... Вот нашёл. Точно — хорошо... Жалко. Совсем молодая женщина.... Нашёл её стихи. Да, это —  серьёзно... Вот несколько из того, что нашёл...

СТЕНА ПЛАЧА

1

Бог с пропущенной гласной (Б-г)

знает не только иврит,

не один лишь идиш.

Он все видит. Видит – не говорит.

А ты говоришь – не видишь.

Ты отправь Ему записку горячей почтой:

что тебя так крючит, корчит, о чем хлопочешь.

Ничего, что нечетко, исчеркано,

крючков цепочка

расползлась на червей-одиночек, –

Б-г любой разбирает почерк.

2

– Пусть полюбит она меня, Б-же!

(Ребекка, Далила, Ханна).

Отчего бы ей не любить меня? –

даже странно.

Ну, допустим, ладно, не вышел рожей,

умом и ростом.

Почему бы ей не любить меня все же?

Ведь это просто.

Все бывает: из камня вода в пустыне

и с неба манна.

Сколько быть мне усталым, пустым, постылым?

Ведь любит мама.

Мама любит, ну и она могла бы.

И она могла бы,

ведь ходят крабы

не как все – и никто не смеется! – боком.

Не одни оливы: дубы и грабы –

мы все под Богом.

Под Б-гом,

Ты прости меня – родился глупым.

Так ведь мы по глупости сильнее любим.

Кто сильнее любит – честнее скажет,

ничего не скроет, не споловинит.

Пусть она меня полюбит,

на спинку ляжет.

На спинку ляжет,

ножки раздвинет,

никогда меня не покинет.

3

Это что ж ты такое пишешь?

Неловко даже.

Любви не проси, нет.

Ни на что она для тебя не ляжет,

ничего не раздвинет.

Ты напрасно думаешь, что все просто.

На толпу пяти хлебов – точно мало.

Чтоб поставить подпись на запрос твой,

нужно переделывать все сначала.

Чтобы стали вы вправду парой,

это что ж – садись, портной, перекраивай?

Чтобы отец ее был не ребе Арье,

чтобы мамочка твоя – не тетя Рая,

чтобы сам ты был не из России

или – как её там? – Украины,

чтобы дедушка её керосинил,

чтоб сапожником был – не раввином,

чтоб желанная была вислозада,

чтобы шнобель у неё висел уныло, –

вот тогда б она любовь доказала!

Даже больше – о любви попросила…

4

Вот и я стою у Стены Плача.

Я того бы и сего пожелала.

Только чтоб все вышло так – не иначе,

нужно переделывать мир с начала.

А с начала – как бы не вышло хуже.

Кто я? Мелкая сошка, мормышка, мошка.

И сама себе говорю: "Не нужно,

ты просишь о невозможном".

ПЛЕЧЕВОЙ РОМАНС

Третий час я торчу на обочине,

выставляя напрасно бедро,

ветром жизни прическа всклокочена

и развеяна вера в добро.

Неодетая, плохо обутая

и дышу тяжело от соплей.

Почему одним платят валютою,

а другим все дают ****юлей?

Как-то села в машину веселую –

это было в сочельник как раз –

излупили и бросили голую.

Это шутки такие сейчас.

Мимо тачки проносятся с музыкой,

упоительный счастья туман…

Только в жизни и было, что с мусором

абсолютно бесплатный роман.

Огонечки, снегурочки, елочки –

приближается, блин, Новый год.

Дед-Морозы, какие вы сволочи!

Заработать никто не дает!

Уж давно мои сроки просрочены,

я просрала удачу свою,

но на этой поганой обочине

я немного еще постою.

Сердце дробно стучит: "Может, хватит?"

Стынет в жилах усталая кровь…

Неужели никто не подхватит?

Неужели никто не прокатит?

Неужели никто не заплатит,

не заплатит никто за любовь?

А вот над этим хохотал до упада.

НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА

Восьмого марта нужно быть мужчиной,

послушным долгу. Так сказал отец.

Я осознал. И я поздравлю Нину,

похожую на желтый огурец.

Восьмого марта нужно стиснуть зубы

и все принять, что нам судьба пошлет.

Я стисну зубы - и поздравлю Любу,

что выпила мой праздничный компот.

Поздравлю Веру - злобную пантеру,

поздравлю Лену - хитрую гиену.

Наташ поздравлю - их у нас аж трое

(на каждую навел бы пистолет!),

и даже воспитательница Зоя

получит от меня мимоз букет.

А ночью я шептаться стану с братом.

Он знает все. Он школьник! Он поэт!

"Восьмое марта стать должно девятым.

Терпи. Мужайся. Близится рассвет".

     - Да, да... Она такая... Была.  Разная. Жесткая... Ироничная... Иногда —  грубая. Смелая. Иногда — изящная, утонченная. Поэтесса Ха. Так она себя величала. Вы меня с Хаткиной совсем растормошили. Я уже как-то успокоилась... Теперь вот опять.

     - Спасибо Вам. Познакомили с замечательным поэтом.  Не могу оторваться от её стихов... Интересно,  «Плечевой роман» — личный опыт или просто попытка угадать?

     - Не стоит так уж напрямую отождествлять автора и его лирическую героиню. Стихи —это ведь не исповедь (когда самое сокровенное — наружу), а художественное творчество, то есть создание персонажей, более или менее близких автору... Бывают  и автобиографические...  Они, конечно, пересекаются, но все-таки отличаются, а, зачастую, могут и не совпадать. И Вы как художник это прекрасно понимаете: в жизни всё несколько иначе, чем в живописи, поэзии, музыке... А в лирике вообще принято различать автора и лирического героя (героиню). Классический пример — стихотворение И.Северянина «И ты шел с женщиной».  И потом... Вы ведь не станете Ахматову, которая свои стихи отнюдь не складывала в стол, обвинять в отсутствии целомудрия? Поэтесса не может быть пуританкой. Она всегда немного нежно-развратна.

     - А я и не отождествляю автора и его произведение. Но интонация-то авторская. Куда от этого? Вот Ваша интонация — я же её узнаю. А про «немного нежно-развратна» это — что-то новенькое.  Ещё бы понять, что под этим подразумевается? Какие за ним смыслы?  И всё встанет на свои места.

     - Вы ведь художник. Всё и так прекрасно понимаете. Почему один, рисуя обнаженную натуру, создает пошлую картинку, а другой — шедевр? При этом очень часто гениальное произведение держит внимание только тенденцией к обнажению, намеком на него. И кстати, никто не говорит, что делать это публично — некрасиво. Потому что здесь мы оказываемся на весьма интересной территории, где всё очень даже может быть. Там и пространство по-другому организовано.  Но телесные очертания — всего лишь первая и самая невинная стадия этого преодоления границ. Как говорится, чем дальше в лес... Так вот под этим «новеньким» словечком я понимаю некое преодоление оболочек, преступание границ (кстати, в слове «раз-врат» есть слово «врата», но эту мысль я развивать не буду — сплошной фрейдизм пойдёт)... В этом смысле люди искусства (если они таковыми являются) — в некотором роде развратны. Они чувствует этот флёр, ощущают кожей... И если им хватает вкуса не опошлить свое ощущение и деликатно, нежно передать его зрителю, читателю, слушателю, то возникает художественное произведение.

     - Замечательный монолог. А знаете почему? Потому что знаете, чувствуете, прожили. .. Понимаете о чём я? Вот-вот..  Оно. Настоящее. Упругий такой. Вкусный... И рассказали эмоционально так. Сохраню. Я сразу на себя примерил — на сколько развратен. Не очень. Пуританин какой-то. Но с замашками сибарита.

     - Вы советуете мне отказаться от художественной прозы и заняться публицистикой?

     - Нет, я ничего такого не говорил. Пишите. Прозу, стихи. Что хотите. Без чего не можете.

Я говорю в который раз и говорил о том, что когда  знаешь хорошо, чувствуешь, прожил, то о чём пишешь — живёт, настоящее. А там, где  придумываешь, — жизни маловато. Вижу, что складно, но не живое. Вот я про что. Это всего лишь моё мнение. Я говорю про то, что чувствую. Пришлите мне то — из чего «фрагмент». Это же маленькая частичка, а не новелла. А у большого произведения, как у большой картины свои законы. Метр на метр — не то, что двадцать сантиметров. Как можно судить о большом, читая маленькое? Я вижу «мазок» — мазистый, вкусный... А дальше?

     - Доброе утро! Я еще не очень проснулась... Сижу такая сонная и... ну... не буду писать, какая... Пью кофе и пытаюсь взбодриться.

     - Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой,

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,

Как вчера, пришел я снова,

Что душа все так же счастью

И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что буду

Петь - но только песня зреет.

     Не прав Александр Сергеевич. На свете счастье есть, а вот с покоем и волей — проблемы. А счастье есть. Проверено. И оно не секундное и не минутное, а может длиться и длиться. И конца ему нет... Нашёл определение счастья. Господи, какой кошмар. «Счастье — эмоциональное состояние (эмоция), при котором человек испытывает внутреннюю удовлетворённость условиями своего существования, полноту и осмысленность жизни, и осуществление своего назначения.» Вот так-то... Надо будет вызубрить.

     - Счастье — это когда человек не думает: как бы так половчее его определить, а непосредственно в нем пребывает. Как дети, которые в море барахтаются, а ну-ка — выгони.

Те, кто дают определение счастью, сидят на берегу. Им уже и купаться-то лень... Так, разве что, ноги намочить. Как идет творческий процесс?

     - «А ну-ка — выгони»... Чем дальше двигаюсь, тем больше и больше вижу.  И погрязаю в деталях и нюансах.  Придирчив и разборчив. Кто-то сказал бы, что это мешает в жизни... Возможно. Но я уж  так устроен, что мне надо «докопаться до сути». А она недостижима. Причём эта суть всё время меняется, углубляется... конца  нет.

     Я говорил про степени сделанности картины. Их может быть бесчисленное количество. Можно создать общий колорит и остановиться. А можно пойти дальше. Чуть детализировать. Потом ещё дальше. Деталировку сделать более тщательной. И т.д.  но «не по кругу», а вглубь. Для меня живопись — только частный случай жизни.

     - Как-то Вы сказали одну интересную вещь: «Научился не бояться чистого листа ...» А я, признаться, побаиваюсь...

     - «Чистый лист» это — проблема. Но надо шагать. Делать шаг, а там... У меня был товарищ, который в цирке выполнял номер — на моновелосипеде забирался на вертикальную лестницу. Я его спросил,  как же он это делает, там так много ступенек? На что он мне сказал: «Главное — запрыгнуть на первую ступеньку.» Это у меня стало  девизом. И ещё одно словечко моего другого товарища — ПРОБУЙ. Как ни странно может показаться, но это относится и к жизни вообще. ПРОБУЙ! И чего бояться? В крайнем случае не получится — «станешь философом». А ВДРУГ ПОЛУЧИТСЯ?

     - Шагать и пробовать... Пробовать шагать... Да, можно стать философом... А там и до чаши с цикутой рукой подать. Еще можно шею сломать (фигурально выражаясь...). Но это я так... Философствую.

     - Шею не знаю, а кое-что другое — точно. Чаша с цикутой? Зачем? Лучше бокал холодного брюта. А философия это, между прочим, любомудрие. И никто не требует взбираться на Эйфелеву башню и сигать оттуда вниз головой — а вдруг получится? Лист бумаги гораздо безопаснее. Как и лист картона. Главное, не волноваться по пустякам, а делать, что хочешь, что считаешь нужным. Может быть, не сразу, постепенно. Что медленно, то надёжно. И получать радость от жизни. Вот это - самое главное!