ОЛЬГА

 Я сидел за рабочим столом и разбирался в схемах, когда в комнату вошёл Махов. Он приблизился, помолчал какое-то время, дымя папиросой, потом положил руку  мне на плечо и сказал, как объявил приговор:
- Пора.
- Что? Лететь?
- Лететь, дружище, лететь.

    «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
    Летят за днями дни, и каждый час уносит
    Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
    Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
    На свете счастья нет, но есть покой и воля.
    Давно завидная мечтается мне доля —
    Давно, усталый раб, замыслил я побег
    В обитель дальную трудов и чистых нег.»

Понимаю, что «покоя сердце просит», но — лететь тебе «в обитель дальную трудов и чистых нег...»
Махов вынул изо рта догоревшую папиросу, размял в пепельнице, сел на рядом стоящий стул, вытащил из пачки новую, закурил, глубоко затянулся и продолжил.
- История, значит, такая. Приборы где-то затерялись. То ли в Байките, то ли в Туре, то ли ещё где... Значит, надо ехать и искать. Буровая вот-вот готова будет, а мы, как эти...
- Как кто?
- Ну как эти, которые …  которые в проруби... Все, понимаешь, в белом, а мы...
- Так, ясно. Дальше можешь не продолжать. И когда же лететь?
- Да хоть сегодня.
- А нельзя через пару деньков? Всё ж такое событие - Олимпийские игры. Обидно будет не посмотреть хотя бы открытие.
- Договорились. Смотришь открытие и — вперёд полным ходом. Командировку я тебе выписал. Держи. Можешь зайти в бухгалтерию и получить аванец. Первым делом   — в Красноярск. Зайдёшь в управление. Постараешься выяснить что-нибудь. Не получится — дуешь в Тасеево. Через Канск. Там — партия. В ней получишь свежую информацию. Ну а дальше — по ситуации.
- Что же мне и на Таймыр лететь?
- Ну, до Таймыра, думаю, дело не дойдёт. А вот в Туруханск или Туру слетать, видимо, придётся. Короче, будешь разбираться на месте. Всё, пока, - Махов протянул мне свою  ладонь. - Кстати, когда открытие Олимпиады?
- Послезавтра.
- Отлично, значит, сразу после открытия и лети, - он выпустил в меня плотную струю папиросного дыма и покинул комнату.

Я тупо уставился на схемы. Хорошенькое дело — лети. А куда лететь? Красноярский край большой. И за месяц не объедешь. Особенно в июле, в сезон отпусков, когда билетов ни в один конец нет. Ладно, лететь так лететь, но это будет через два дня. Зато завтра я «рву» в пансионат на Клязьму, встречаюсь с друзьями, смотрю по телеку открытие и  улетаю.
Сложив схемы и выключив аппаратуру, я закрыл лабораторию, попрощался с ней на месяц и поехал в бухгалтерию за деньгами, а затем в кассы аэрофлота.

Как и следовало ожидать, билетов не было на несколько недель вперёд. Я стоял около кассового окошка, размышляя, как быть, уж очень не хотелось трястись в поезде, когда неожиданно раздался голос кассирши.
- Молодой человек.
Я обернулся.
- Ну да, вы-вы. Вам же Красноярск нужен?
- Мне.
- Вот тут только что выскочил один билетик на послезавтра на ночь. Будете брать?
Это значит открытие Олимпиады — по боку, да и от друзей придётся пораньше уехать. «Эх ребята... всё не так... Всё не так, ребята!»
- Буду, - огорчённо ответил я, догадываясь, как неожиданно при полном отсутствии «выскакивают» билетики, и достал паспорт.
- Чем же вы так недовольны? -  сверкнув глазками, сморщила личико кассирша.
- Олимпиаду хотел посмотреть. Как раз открытие будет.
- Это какую такую Олимпиаду? - дама была явно не в курсе.
- Да вы что? Первые Олимпийские игры в Москве. Может статься и последние.
- Что ещё за Олимпийские игры? Сроду не слыхивала.
Я понял - объяснять что-либо бесполезно, расплатился, взял билет и отошёл от окошка.
- А поблагодарить?
Дама была, видать, не из робких.
- Подставляй щёчку — чмокну так и быть. Или чего погорячей желаете?
Кассирша явно не была готова к подобному ответу. Она-то хотела денег. Что я, не понял? Но платить этой крашеной, ничего не слышавшей про Олимпийские игры в Москве, у меня не было никакого желания. Как, впрочем, и целовать её напудренную щёку, а тем более - "погорячей".
- Пошляк, - услышал я злобное шипение за спиной, что меня, впрочем, мало тронуло. Я уже думал о Клязьме и предстоящей поездке.

На следующей день я прямо с утра собрал рюкзак и рванул в пансионат. Впереди были два почти свободных дня, если не считать, что завтра ближе к вечеру я должен покинуть весёлую компанию  и добираться сначала до Москвы, а потом дальше — в Домодедово, откуда в одиннадцать ночи уходил  магаданский борт с посадкой в Красноярске. Ох уж  эти ночные рейсы. Всего себя перебаламутишь, издёргаешься да ещё, не дай Бог, задержка случится.  Значит, ночевать в порту, а это, даже для меня, давно и к разному привыкшему, дело — мало приятное.
Но сегодня и ползавтрашнего дня я шикую среди друзей, пристроившихся подрабатывать в пансионате художниками и уже несколько лет пользующихся предоставленной пусть небольшой, но персональной комнатой и бесплатным питанием в пансионатском ресторане, от которого и всем гостям  перепадало. Словом — благодать.

Погода стояла отличная: на небе — ни облачка. И с утра ещё не так сильно ощущался июльский зной. В предвкушении радостных событий я доехал до конечной станции метро и там пересел на автобус, идущий в пансионат. Народу в автобусе было немного, и потому, осмотревшись, я выбрал место рядом с симпатичной шатенкой.
- Не возражаете? - спросил я и, не услышав ответа, скинул рюкзак и плюхнулся на свободное кресло. - Куда путь держим? -  я  попытался завязать  разговор.
Соседка презрительно  окинула меня взглядом и отвернулась к окну.
- Ага, барышня молчит. Одно из двух: или она — глухо-немая, или — иностранка, стало быть, по-русски не понимает. Так, переходим на английский. Хау ду ю... вот, чёрт, дальше забыл. Вы не подскажете, как дальше? Совсем запамятовал, чему в школе учили. Ээээ...
- Ду, - не вытерпела барышня.
- Что — ду? Кто кого  и куда — ду? - не отставал я, помня старый, хорошо проверенный способ - при знакомстве нести любую околесицу, только не замолкать.
- Ну вы же спросили, как дальше, вот я и говорю — ду. Хау ду ю ду?
- Вот если бы вы ещё сказали, что эти таинственные слова означают, цены бы вам не было.
Барышня посмотрела на меня как на полного идиота и ответила:
- Как поживаете, типа.
- Извините, какого типа?
- Нет никакого типа. Говорится так — типа.
- А... Говорится так — типа. А как без этого самого типа будет? - продолжал я придуриваться.
- С типом и без типа будет одинаково — как поживаете, типа... Вот видите... - барышня улыбнулась. - Привязалось. Из-за вас всё.
- Почему из-за меня?
- Пристали потому что: типа — не типа... Запутали.
Я  понял, что лёд немного подтаял, и потому решил представиться.
- Вообще-то меня зовут Петя, типа, а на самом деле — Олег. А вас? Можно и без посторонних.
- Ладно, - громко рассмеялась и тут же необычайно похорошела барышня. - Ольга меня зовут.
- Так мы с вами тёзки. От «вещих», стало быть, предков произошли.
- Вы — возможно. Что-то неандертальское проглядывается. А я так от весьма симпатичных папы с мамой и других весьма почитаемых предков.
- Тогда, извините, - нескромный вопрос. Почему Ольга?
- А почему Олег?
- Я же сказал — в честь «вещего».
- А меня - в честь бабушки-красавицы.
- Теперь понимаю, в кого вы такая красивая.
Ольга немного смутилась, но, видимо, мой комплимент ей был приятен, и она продолжила:
- Бабушка была очень красивая. Она — из Польши. Говорила на нескольких языках и играла на разных музыкальных инструментах...
- И на мужских сердцах, - не удержавшись, вставил я.
- Да, вы правы. За ней многие ухаживали. Но предана всегда была одному человеку. Она — из старинного рода Домбровских, слышали, наверное.
- Тот самый, который с Гарибальди и Парижской коммуной?
- Тот самый, - Ольга была удивлена моим познаниям. - Откуда знаете?
- Читал когда-то... в далёком детстве, - бодро ответил я, хотя ничего подобного никогда не читал. - К кому вы едете, если не секрет, конечно? - я перевёл разговор на более интересующую меня тему.
- Ни к кому. Просто позагарать, поплавать. Вон погода какая замечательная. У меня ещё неделя отпуска.
Неделя отпуска, целая неделя отпуска, а я должен улетать... Как мне стало обидно. Вечно так. Встречу интересную барышню, так обязательно что-то случается. Вот и сейчас улетать надо. А впрочем, это всё — завтра. Но есть же сегодня.
- У меня предложение. Завтра я должен улетать к чёрту на рога, но сегодня еду к друзьям. Они работают в пансионате. Составьте компанию. Не понравится, всегда можно уйти. Как?
Ольга задумалась...
- А почему, собственно, — нет. Всё равно одна. Кем ваши друзья работают?
- Художники они. Росписи для пансионата делают. Уже несколько лет. Ну и плакатики заодно, типа... - тут я запнулся и взглянул на Ольгу.
- Да, ладно... Типа, так типа, - и мы оба рассмеялись.

За разговором время незаметно пролетело, и автобус, миновав берёзовую рощу, остановился у ворот пансионата. Я поднял рюкзак, взял сумку соседки и, выйдя первым, подал Ольге руку. Её рука мягко и доверчиво опустилась в мою ладонь. Около меня оказалась высокая молодая красивая женщина. Я чуть не присвистнул от изумления. В автобусе я разговаривал только с одной - правой половинкой лица  и, уж тем более, не видел ни фигуры, ни роста и не ног. Сейчас я разглядел всё, и у меня аж защемило где-то под ложечкой. Она была не просто красива, а необычайно хороша. Очевидно, мой немного растерянный вид озадачил Ольгу,  и потому она спросила, всё ли в порядке.
- Всё в порядке, всё в полнейшем порядке, - совладав с собой, ответил я, надел рюкзак и поднял сумку. - Ну что, пошли?
- Пошли, -  согласилась Ольга. - А куда?
- К моим друзьям, - ответил я и представил, как они сейчас обалдеют, увидев  мою новую знакомую.
Ничего, ничего, сказал я сам себе. Спокойно. Главное не дёргайся и будь собой. В конце концов, женщина сама всегда решает, хорошо ей или плохо и с кем быть.

Вместе с группой пассажиров мы прошли входные ворота, но направились не как все — на пляж, а по тропинке, ведущей к корпусам. Тропинка сначала тянулась вдоль леса, а затем свернула к одному из стоящих чуть поодаль от остальных четырёхэтажному прозрачному зданию.
- Вы, наверное, хорошо знаете  пансионат? - спросила Ольга.
- Я в нём вырос. Не буквально, конечно. Просто приезжаю сюда регулярно каждое лето, когда свободен. Тут есть несколько заливчиков, куда я ухожу и плаваю в своё удовольствие. Там мало народу и чисто. Не люблю большие скопления людей. Я, вообще, человек уединённый.
- Уединённый? Почему?
- Мне так много приходится мотаться по стране и встречаться с таким количеством народа, что  хочется тишины. Хотя, честно говоря, у меня, зачастую, дома — ну просто проходной двор. Приятели приезжают со всего Союза. И не потому, что дружим, а остановиться негде. Вот они ко мне и идут. Знают, что никогда не откажу в гостеприимстве. Это у меня правило такое.
- Какое правило? - Ольга с нескрываемым интересом слушала мою болтовню.
- Правило? Ну... помогать людям,  делиться, может быть, даже последним. Такое дурацкое правило.
- Почему дурацкое? По-моему, очень верное правило. А кем вы работаете? - Ольга внимательно смотрела на меня и, казалось, изучала.
- У меня странная профессия. Я — геофизик. Нефть и газ ищу. Иногда воду. А ещё  пишу картины.
  Я не знал, говорить ли Ольге сразу о моём когда-то увлечении, переросшем в профессию, но почему-то сказал. Ещё в молодости мне казалось, что люди, узнав, что ты — художник, должны испытывать к тебе почти благоговейное отношение, понимать, что ты — не такой, как все - избранный, особенный. Но время показало, что я сильно заблуждался. Основной массе это было, что называется, «до фонаря», а многие даже сторонились, считая занятие не достойным, что ли. Впрочем, мне все эти человеческие бредни давно уже надоели. Я просто честно выполнял свои служебные обязанности, как велела совесть и профессионализм, и так же честно писал, пусть  незатейливые, но мои картины о том, что хорошо знал и любил и о чём не мог не писать. При знакомстве с новым человеком я не говорил о своей второй и, возможно, главной деятельности. Считал, что время само покажет и расскажет, что надо. Но сейчас неожиданно для себя сразу выпалил, открыл, если не тайну, то маленькую дверцу в мой мир и с опасением ожидал реакции.
- Как интересно, - сказала Ольга. - Какой вы... Значит, ездите по миру, а потом картины об этом мире пишите. Так?
- Почти так. Впрочем,  у нас ещё будет время поговорить. Возможно, и посмотреть, если захотите. Но это — потом, а пока —  пришли.
Открыв широкую стеклянную дверь, мы вошли в просторный холл и свернули в длинный, ведущий вдоль всего корпуса коридор. В конце коридора я остановился у заклеенной ярким плакатом двери и постучал. Никто не отозвался. Тогда я подёргал за  ручку и понял, что хозяев нет. Наверняка, на пляже прохлаждаются. Да и наивно было предполагать, что в такую замечательную погоду они будут сидеть в  пропахшей красками, скипидаром и лаком каморке.
- Всё ясно. Как говорится — никого нет дома. Значит, на пляже. Идём на пляж.

Вся компания расположилась в давно облюбованном, что называется, «нашем» месте - в небольшом заливе, на берегу которого, в отличие от  громадного центрального песчаного пляжа, росла мелкая шелковистая травка, подходящая к самой воде. Народу здесь было мало, и кроме моих приятелей в отдалении устроились всего несколько парочек.
Компания лежала на расстеленных казённых одеялах, подставив уже начавшему припекать солнцу свои спины. Все, как всегда, в сборе.
- Эй, граждане легко и тяжело раненные, гостей принимаете?
Мы с Ольгой встали около загарающих, и наши тени легли как раз на их разомлевшие тела.
- Кто ещё тут нам солнечные ванны принимать мешает? - раздался ворчливый голос Мишки. Он приподнял от одеяла свою большую всклокоченную голову и прикрыл глаза ладонью. - Батюшки светы.  Кого мы видим, кого мы лицезреем. Никак Николаич пожаловал да не один, а... - Мишка хотел было  что-то «брякнуть» в свойственной ему ироничной манере, но осёкся и, открыв рот, неприлично уставился на Ольгу.
- Рот закрой, тяжело раненный, - воспользовавшись паузой, вставил я. - Вот и мы. Принимайте и знакомьтесь.
- Ольга, - моя спутница протянула ладонь сначала совершенно ошалевшему Мишке, а затем другим.
- Михаил, - чуть растерявшись, произнёс обычно всегда уверенный Мишка.
- Саша, Борис, Галина, Борода, - представились остальные.
- Надолго к нам? - Мишка всё никак не мог оторвать очумевших глаз от Ольги.
- Не знаю, как Оля, а я до середины завтрашнего дня.
- Почему до середины? А Олимпиада? А открытие?
- Увы, мой друг. Без меня. Ночью самолёт.
- Куда?
- Сначала в Красноярск, а дальше не знаю. На месте будет видно.
- Жалко. Ну да что делать. А пока — располагайтесь.
Я положил сумку и рюкзак в тень под куст и стал стягивать с себя джинсы и майку.
- Вы уже купались?
- Ага. И не раз.
- Ну и как водичка?
- Блеск.
- Искупнёмся? - обратился я к Ольге, которая уже сняла с себя лёгкое платье и осталась в купальнике.
- Конечно, - сказала она, на ходу пряча свои пышные, вьющиеся, тёмно-каштановые волосы под резиновую шапочку. - Пошли.
- Пошли, - я смотрел на идущую впереди меня женщину и не мог оторваться от её идеальной фигуры: длинные изящные ноги, узкая талия, высокая грудь... Что-то, по-прежнему, не переставало щемить у меня внутри, и я уже понял, что это первые признаки влюблённости.

Она хорошо плавала: уверенно и легко. Мы поплыли к мысу, завернули за него и оказались в открытой акватории водохранилища.
- Не устали? - спросил я.
- Немного. Отдохнём чуть и обратно поплывём. Ладно?
- Если устали, можно здесь выйти. Тут берег совсем рядом.
- Нет, не хочу идти. Хочу плыть. Вы ведь меня поддержите, если что?
- Не будет, если что.  Поддержать —  моя святая обязанность, - сказал я и улыбнулся.
- Какая такая обязанность?
- Поработаю спасателем.
Я подплыл к Ольге.
- Отдохните немного. Ложитесь на спину. Раскиньте руки. И отдохните.
Ольга последовала моему совету и замерла, глядя в небо.
- Какое небо. Бездонное. Улететь бы туда и не возвращаться.
- Нет уж. Пожалуйста, не улетайте. А если улетите, то быстрее возвращайтесь. Я буду скучать. Уже скучаю.
Ольга повернулась ко мне.
- Скучаете?
- Ну да.
- Но я ведь ещё никуда не улетела.
- Всё равно скучаю.
Ольга подплыла  ближе и провела рукой по моим мокрым волосам.
- Не надо. Я  же здесь, рядом.
Я остановил  руку, повернул ладонью к себе и поцеловал, а затем бережно приподнял над водой её голову и поцеловал в губы. Я ожидал услышать негодующие слова или что-то в этом роде, но услышал совсем другое.
- Ещё, - прошептала она.
Я снова поцеловал, но уже долгим, нежным поцелуем.
- Поплыли обратно.
- Поплыли...

Мы вышли на берег. Я посмотрел на Ольгу, и мне она показалась уставшей.
- Устала?
- Немного и замерзла, кажется.
- Подожди, я сейчас тебя вытру.
Я подбежал к кусту, под которым лежал рюкзак, вытащил полотенце, вернулся к прыгающей на одной ноге Ольге и принялся растирать её слегка посиневшую, покрытую гусиной кожицей спину, а затем ноги.
- Не сильно?
- Хорошо.
Ещё несколько часов назад мы были не знакомы; случайно, хотя, что есть случайность в нашем мире, я оказался рядом в автобусе, завёл, в общем, ничего не значащий разговор и вот сейчас вытираю тело, неожиданно ставшей мне удивительно близкой женщины.
Ольга повернулась ко мне.
- Дальше я, пожалуй, сама. Спасибо тебе.
- Согрелась?
- Начинаю.
- Сейчас на солнышке быстро согреешься.
- Знаю. Просто я — мерзлячка ужасная. Вся в бабушку, - она улыбнулась, накинула на меня полотенце и взяла за руку.
- За нами, кажется, наблюдают.
- Ничего, пусть наблюдают.
Мы подошли к продолжающей лежать на одеялах компании.
- Ну а нам местечко найдётся? - спросил я.
- Тебе — вряд ли, на травке перебьёшься. А вот Ольгу мы поместим в центр. Чтобы теплее было.
Я посмотрел на вечно встревающего не в своё дело Миху,  потом на Ольгу и растянулся на тёплой траве.
- Ох, и хорошо же до чего, братцы. Даже не верится, что завтра куда-то лететь надо. Так жалко, и с вами расставаться неохота, - я посмотрел на Ольгу, закрытую большим телом Бороды.
- А чего ты там потерял? - спросила Галина, Сашкина жена.
- Приборы. Да не я потерял, а начальство местное. Мы их давно отправили в Красноярск, а оно, т. е. начальство, дало ценные указания, и приборы наши, вместо того, чтобы спокойненько лежать себе на складе, валяются сейчас незнамо где. Вот и буду искать.
- Это что же? По всему Красноярскому краю?
- Ну да. Никто же не знает, куда их закинули. Ничего, найду. Заодно попутешествую. Места там замечательные.
- А ты в тех краях был хоть раз? - спросил Сашка.
- Ещё не приходилось. Даже интересно. Вот только Олимпиада и... - я посмотрел на спину отдыхающей Ольги и увидел, как приподнялась её голова и повернулась в мою сторону. Тёмно-карие глаза смотрели на меня, не отрываясь. У меня даже на миг голова закружилась. Я погрузился в эти глаза и понял, что они манят меня, затягивают и выбраться оттуда мне уже будет очень трудно.

Через несколько часов  мы отправились обедать. Еды, принесённой из ресторана Сашкой, Михой и Бородой, на всех было явно мало, и потому я собрался в местный магазин.
- Я с тобой, - сказала Ольга.
- Да я мигом.
- Всё равно — с тобой.
- Накинешь что-нибудь?
- А что? Так неудобно?
- Удобно, просто по солнцу идти, а ты подгорела.
- Правда? Я не чувствую.
- Ещё почувствуешь. Надо будет в магазине мазь купить — намажешься. А пока, - я достал из рюкзака чистую футболку, - одевай. А панамка есть?
- Забыла.
- На.
Ольга надела майку и протянутую мной бейсболку.
- Ну как?
- Чертовски идёт. Пошли, а то магазин закроется.
Ольга шла рядом, доверив свою прохладную ладошку моей ладони, и меня не покидало ощущение чего-то нереального, какого-то сна, который вроде и недавно начался, но всё длится, длится и никак не завершается. Изредка я смотрел на неё, но она, хоть и была рядом, казалась отсутствующей, погружённой в себя:  рассеянно смотрела по сторонам, иногда останавливалась и что-то поправляла в  одежде, потом опять смотрела по сторонам, снова что-то поправляла, но ни разу не взглянула на меня. Только рука, крепко сжимающая мою руку, всё время как бы говорила: «Не волнуйся. Я — здесь, я — с тобой».
В магазине мы набрали всякой всячины: жареных цыплят, сыра, консервов, чая, пирожных и вина.
- Как думаешь, нам хватит? - спросил я.
- Ты что, всех собираешься кормить? – улыбаясь, ответила Ольга.
- Почему всех? Нас. Может быть, и ещё кому-то перепадёт. Народу-то много и вечно все голодные, кроме Галины, особенно Миха.
- Я поняла. Он малый активный.
- Если честно — не очень. Имитация активности. А вообще, - лодырь ужасный. Только дай повод, ничего делать не будет. Собственно, как и я.
- Ты — лодырь?
- Чему ты удивляешься? Лучше сразу узнать правду о человеке, чем потом разочаровываться.
- А очаровываться есть чем? - глаза Ольги лукаво сверкнули.
- Это другим виднее. Я же скромно шаркну ножкой и посмотрю невинным взором в безвоздушное пространство.
- Пошли уж, лодырь невинный, а то без нас всё съедят.
- Не съедят. В этом можно быть уверенным. Ждут. Кстати, а крем? Растяпа, крем-то я забыл. Какой нужен?
Ольга внимательно осмотрела прилавок и показала на светлый тюбик.
- Этот. Но он дорогой.
- Ничего, как-нибудь осилим, - в кармане лежали недавно полученные командировочные, которые придавали уверенности и решительности.
Выйдя из магазина, я предложил Ольге тут же намазаться.
- Хорошо, только отойдём в сторонку. Вон детская площадка. Пойдём туда. Там и лавочка есть.
Мы подошли к площадке, и Ольга скинула майку.
- Намажешь?
- Постараюсь. Повернись.
Ольга повернулась ко мне спиной, и я стал аккуратно наносить крем на податливую кожу и, едва касаясь, размазывать.
- Что так слабо? Побольше клади и три сильнее.
- Боюсь сделать больно, - сказал я, и это было правдой. У неё была такая мягкая, шелковистая, нежная кожа, что я боялся повредить её своим неосторожным грубым касанием. И ещё... эти касания меня возбуждали, и мне не хотелось идти к друзьям. Мне хотелось совсем другого, о чём я старался не думать. Когда я кончил мазать спину и ноги, Ольга повернулась.
- А спереди?
Я смотрел в её вдруг ставшие серьёзными и глубокими глаза, на её шею,  на слегка приподымающуюся высокую грудь, спрятанную под тонкой тряпочкой бюстгальтера, на втянутый живот, на узкие трусики купальника, на ноги, к которым только что прикасался, и какой-то ком встал у меня внутри. С трудом преодолев себя, тоном, скрывшим замешательство, я попытался пошутить:
- Это - для особо приближённых. Я же пока всего лишь придворный лакей, старающийся верно служить её величеству.
- Вот что, лакей, - кажется, Ольга верно поняла моё состояние. - Приказываю. Намазать тут, тут и тут. Исполнять.
- Ну, если  величество желает... Тогда прошу присесть... её наикраснейшее и наизгоревшее величество.
- Что, неужели так видно?
- Видно-видно, но пусть их величество не беспокоится. Приказание будет исполнено, и скоро краснота пройдёт, и баронесса будет ещё прекрасней.
- Балда, - Ольга рассмеялась. - Мажь быстрее, а то нас уже заждались.
- О баронесса, это лучшее слово, которое я слышал за последнее время.
- Какое слово?
- Балда...
Ольга присела на скамейку,  запрокинула голову и закрыла глаза. Мои руки заскользили, касаясь всех открытых участков. По тому, как она вздрагивала и по той дрожи, которая иногда пробегала по  телу, я понял, что это было непростым испытанием не только для меня.
- Всё, - с облегчением и разочарованием сказал я. - Процесс завершён. Одевай маечку. Нас и правда, наверное, потеряли.
Ольга вернулась из забытья, осмотрелась, взглянула на меня и, ничего не говоря, надела майку и бейсболку. Потом так же, как когда  шли сюда, взяла мою руку и так же, молча, мы двинулись обратно. Уже подходя к зданию, где нас ждала компания, я спросил:
- Какие твои планы? Ты сегодня уедешь или...- я замолчал на минуту. - Или останешься до завтра?
- Останусь.
- Но здесь совершенно негде ночевать. Будут разговоры, песни, вино, купание под луной... Бессонная ночь.
- Я хочу бессонную ночь, - сказала Ольга, приблизилась ко мне и поцеловала.

- Ну, наконец-то, явились, - раздались возбуждённые голоса приятелей. - Мы тут, можно сказать, с голоду помираем, а они...
- А они, промежду прочим, в очереди за продуктами для вас же оголодавших, бедных и несчастных стояли, - парировал я, вытаскивая из сумки приобретённый провиант.
- «Гусары, радуйтесь, вино», - взревел Миха.
- Можно подумать, что у вас в закромах ничего нет.
- Ну... есть, конечно... так, самую малость. Но лишнего ты же, Олегыч, отлично знаешь, никогда не бывает. Расскажи свою знаменитую байку, как ты вино покупал, когда мы как-то к тебе с Сашкой должны были приехать. Не рассказывал? - Миха повернулся к Ольге.
- Не успел ещё. У него так много историй, что на всю жизнь хватит.
Я оценил сказанное Ольгой и, расставляя на столе продукты и бутылки, мельком взглянул на неё.
Она, будто ей всё было нипочём, и меня знает целую вечность, помогала Галине наводить порядок в комнате.
- Давай, давай, рассказывай,- не унимался Миха.
- Ну ладно, только сначала сядем за стол, нальём вина, положим себе в тарелки благословенной еды и вот тогда... я произнесу первый тост, преддверием которого  станет мой уже ставший традиционным старый  рассказик.
- Садимся, садимся, - раздались голоса, и все принялись рассаживаться за импровизированный праздничный стол.
- Я к тебе, - сказала подошедшая ко мне Ольга, хотя её упорно старался усадить рядом с собой Миха.
- Садись, милая, - я произнёс это само собой вырвавшееся слово и удивился. Никому до сих пор я его не говорил.- Что тебе положить? Вина?
- Положи, что хочешь. Я всё съем. Голодная, жуть просто. И вина, конечно. Красного, сухого.
Я разложил закуску по тарелкам, налил вина и начал рассказ.
- Дело было... я только приехал откуда-то, как всегда издалеча, и ко мне должны были заявиться эти два типа, - при слове «типа» я посмотрел на Ольгу, а она быстро взглянула на меня. - Ну вот, значит, эти два типа. В ожидании их я отправился на Горького в магазин «Российские вина». Там приличная водка всегда в наличии, да и вина неплохие встречаются. Так вот, стою в очереди в кассу, а сам размышляю, сколько взять. Одну бутылку, вроде мало. Две, да они с собой принесут обязательно, - много. Возьму, думаю, одну. Нет, всё таки, две. Да нет же — одну, что нам - спиться?  Как раз моя очередь подходит, и я бодрым голосом выпаливаю — три бутылки.
Все дружно расхохотались.
- Вот ты, Олег, всегда чего-нибудь учудишь. Всё у тебя — ни как у людей...
- Стоп, стоп, стоп, - я попытался утихомирить друзей. - Это я к чему рассказал? Во-первых, заказано было, а, во-вторых, - тост. За то, что бы наши благие желания и железные планы что-то обязательно нарушало, потому что в этом «что-то» есть одна из великих прелестей  жизни. Но... чтобы это «что-то» было приятным, удивительным и необыкновенным... и только хорошим и радостным. Ура!
- Ура! - раздались ответные возгласы, и над столом прозвучал... нет, не звон хрустальных бокалов, а грохот ударяющихся друг о друга эмалированных кружек и гранёных стаканов.
Я наклонился к Ольге.
- Последние слова — про тебя и тебе.
- Я поняла...

За полночь в дверь постучали.
- Ребята, - в дверном пройме показалась голова ночной дежурной. - Я понимаю — гости и всё такое. Но, пожалуйста, потише. Отдыхающие спят.
- О, Надежда, - слетел с места Мишка и обнял за плечи растерявшуюся дежурную. - Садись, выпей с нами. Видишь, друзья приехали, - он показал на нас.
- Вижу, вижу... да у вас через день друзья.
- Разве это плохо?
- Как для кого. Для вас, наверное, хорошо. Для отдыхающих — плохо, жалуются на вас.
- На нас? Жалуются? Да кто посмел? - Мишка встал в боксёрскую стойку. - Сейчас же уши начищу...
- Да ладно, герой. Сиди уж, - Надежда опустилась на стул и взяла поднесённый стакан. - За что пьете-то, хоть.
- За неё, Надежда, за неё самую.
- Это за кого? За директоршу нашу?
- Ну ты скажешь, - расхохотался Мишка. - За вашу мегеру сами пейте. А мы — за любовь.
- За любовь — это можно. Это — святое, - расплылась в широкой улыбке Надежда, видно вспоминая своё. - За любовь — завсегда. А с кем? С тобой что ли?
- А хоть и со мной.
Мишка налил немного себе и они, чокнувшись, выпили за любовь.
- Ладно, ребята, - Надежда поднялась, и её полное тело заколыхалось к выходу. - Только вы уж потише постарайтесь. Ладно? Миш, на тебя рассчитываю.
- Ладно, Надюша, для тебя чего не сделает простой совейтский художник.
- Ну и славно, я надеюсь.
- А тебе больше ничего не остаётся. Ты ведь наша Надежда... На-деж-да.

- Вот что, - сказал я, когда дверь за дежурной закрылась. - Уже поздно, и  на самом деле мы  шумим. А потому вношу предложение. Пошли в залив. Возьмём гитару, разожжём костерок, посидим, попоём. А? Как? Скупнуться, опять же, можно...
- Отличная идея, - все с воодушевлением принялись собираться. - Почему раньше не сообразили?
- Ты как? - спросил я Ольгу. - Не устала? Спать не хочешь?
- Да что ты, я с удовольствием. Тем более, что здесь так накурено — не продохнёшь. А мы не замёрзнем?
- На этот счёт можешь не волноваться. Как в песне поётся? - «Ведь ты моряк, Мишка, а это значит...».   Я же геофизик, а это значит...
Я нашёл закинутый в угол рюкзак и достал оттуда два свитера и шерстяные спортивные брюки.
- Смотри, что у меня есть. А ты говоришь — замёрзнем. Не замёрзнем. А замёрзнем, искупаемся. Вода сейчас тёплая.

В заливе было  безлюдно и  тихо. На звёздном небе, словно прожектор, висела огромная луна. Её отражение скользило по воде мерцающей лунной дорожкой, которую изредка в отдалении пересекали загулявшие романтические яхты. Казалось, всё замерло в ожидании чего-то необычного и радостного.
Мы расстелили недалеко от воды одеяла и разожгли небольшой костёр. От костра повеяло теплом и таинственностью. Разговоры как-то сами собой смолкли. Все сосредоточенно смотрели на устремляющиеся к небу искры.
Ольга  сидела рядом, прижавшись и положив голову мне на плечо. В моих брюках и  свитере с высоким воротником она выглядела очень уютной и домашней.
- Тебе не холодно? - спросил я.
- Ну что ты, мне очень, очень хорошо. Когда я ехала сюда,  и представить не могла, что всё так обернётся.
- А я? Прошло немногим меньше суток, а сколько за это время произошло. Ещё несколько часов назад я  даже не подозревал о твоём существовании. А сейчас. Мне кажется, что мы знакомы вечность. Разве не странно? - я обнял её и крепче прижал к себе.
- Странно. Я сама об этом думала. И ещё думала о том, как же мне хорошо. И здесь, и с ребятами, и с тобой. Мне так хорошо с тобой. Давно мне так хорошо не было.
- И мне... - я нагнулся и поцеловал Ольгу.
- Олег, - как всегда некстати встрял Мишка. - Ты бы спел, что ли.
- Правда, Олег, спой, - поддержали Мишку Галина, Борис и Сашка.
- Спой, Олег, - вытащил изо рта свою вечную трубку Борода.
- Спой,- попросила чуть слышно Ольга. - А ты поёшь?
- Назвать пением сею процедуру сложно. Не Карузо. Но промычать что-то могу.
Я взял гитару, подстроил  и слегка провёл рукой по струнам. В ночной тиши гитара отозвалась нежным бархатным переливом.
- Ну что, братцы,  поехали?
О чём я только не пел в эту ночь. И о студенческой, давно ушедшей в прошлое жизни и походах, о тайге и тундре, о пустынях и городах. Песни возникали как-то сами собой, будто вылезали из потайных запасников, в которые я очень давно не заглядывал. И это было благодаря Ольге, потому что я пел и вспоминал, вспоминал и пел для неё. Конечно, я пел и для моих друзей, но если бы не Ольга, я не вспомнил бы столько песен, да и звучали бы они не так душевно. В этот день и в эту ночь всё было из-за неё и для неё.

Уже под утро, когда начало светать, ребята поднялись и ушли в корпус, оставив нас с Ольгой на берегу залива.  Завернувшись  в одеяла и обнявшись, мы лежали около потухшего костра и смотрели, как на востоке появляется чуть заметное жёлтое марево. Оно постепенно росло, осветив края задержавшихся утренних облаков, а потом превратилось в оранжевое. Из-за горизонта медленно, как бы нехотя,  выползал пунцовый диск, который становился всё больше и больше, пока не сделался огромным и не повис над лесом, виднеющимся  вдали, над полем и над водохранилищем, а затем решительно двинулся вверх, уменьшаясь и превращаясь из пунцового в красный, затем, в оранжевый, затем в желтый и, наконец, в белый. Белый свет разлился по небу, по облакам, по воде и возвестил наступление нового дня.
- Какое замечательное утро, - сказала, потягиваясь, Ольга. - И какая была чудная ночь. И как же мне хорошо.
- Неужели ты не хочешь спать? - спросил я, губами почти касаясь её лица.
- Почти нет. Ну, разве что самую малость. Потом отосплюсь. А пока не хочу терять ни минуты. Хочу быть с тобой.
- И я хочу быть с тобой. И тоже не хочу терять ни минуты. И ещё … хочу тебя.
- Я тоже хочу тебя... но потом. Когда ты приедешь. А когда ты приедешь?
- Не знаю, милая, - я провёл рукой по её волосам, которые упали на моё лицо. - Сам бы хотел знать. Ещё вчера мне было, в сущности, всё равно — когда. А теперь уже скучаю. Вот ты рядом, а уже скучаю. А как буду скучать там, далеко. Ты даже не представляешь. Да и я не представляю, поскольку уже  давно ничего подобного не испытывал.
- А ты что-то такое испытывал?
- Нет, - соврал я.
Я сразу вспомнил  события многолетней давности и тут же постарался вычеркнуть их из памяти. Уж больно тяжёлыми они были для меня, и я не хотел о них думать, не хотел даже намёка на них. Я хотел быть здесь, сейчас и с Ольгой. Только с ней. Хотел крепко прижимать её к себе, ощущать в своих руках её тело, слушать её голос и смотреть в её удивительные, казавшиеся бездонными глаза.
- А кто ты? - спросил я.
- В каком смысле?
- Я ведь так и не знаю, чем ты занимаешься, где живёшь. У тебя есть кто-то?
- Глупый, неужели ты думаешь, что если бы у меня кто-то был, я была сейчас здесь с тобой. Нет никого. Раньше... когда-то... давно... - Ольга махнула головой, словно прогоняя воспоминания. - А сейчас — никого. Хотя, неправда. Ты появился. Так неожиданно, внезапно и радостно. Такое ощущение, что раньше не хватало какого-то куска меня, а теперь всё — на месте. Ты это понимаешь?
- Понимаю, милая. Очень хорошо понимаю, потому что у меня почти такое же ощущение. Мне вот скоро улетать. А ты знаешь, какая разница, когда ты улетаешь... ну просто, и когда от кого-то? И ты знаешь, что тебя ждут. Знаешь ли ты, что это такое?
- Не знаю. Но мне кажется, догадываюсь и очень хорошо чувствую.
- Ох ты милая, - я провёл рукой по непослушной прядке волос, так и норовившей закрыть смотрящие на меня глаза. - Как странно устроен мир, и как я рад такому устройству... А чем ты занимаешь — работаешь, учишься?
- Для ученицы я, пожалуй, уже старовата. Работаю, естественно.
- Где? Что делаешь?
- Так... бумаги всякие перебираю, считаю, балансы подвожу...  не интересно и скучно. Вообще, я пока — промежуток.  Что-то между чем-то уже давно прошедшим и новым, никак не начавшимся.  Состояние между и между. Незаконченный вариант.
- Мне очень нравится незаконченный вариант. В нём много места для открытий, свершений, новых ощущений, запахов. А завершённый вариант — не интересен. Он скучен, и с ним всё понятно. Я люблю незавершённое. Оно тянет, завораживает, манит, не отпускает. И я хочу его, только его, здесь и сейчас.
- И я хочу.

После полудня мы с Ольгой начали собираться. Сначала я уговаривал её остаться: дескать, отпуск, погода, новые и приятные знакомые... Но она наотрез отказалась и сказала, что поедет со мной. Мне жалко было её времени, её короткого отпуска.  Она ведь могла уехать вечером, а до этого ещё позагарать, поплавать, пообщаться с моими приятелями, но спорить я не стал, уже понимая, что если она чего решит, то переубедить её невозможно.
Сопровождаемые Мишкой, Бородой, Борисом, Галиной и Сашкой мы дошли до остановки, где как раз готовился к отправке автобус, попрощались и, войдя в салон, устроились у окошка. Через несколько минут автобус тронулся, сделал обычный прощальный круг,  проехал мимо машущих нам ребят, завернул в берёзовую рощу и скоро выехал на шоссе, ведущее к Москве.
- Я хочу тебя проводить, - сказал я. - Ты — на метро?
- Да.
- До какой станции?
- До «Чистых прудов».
- А там?
- Там рядом.
Я удивился тому, что Ольга жила совсем рядом со мной - в районе, в котором я родился, вырос, хорошо знал и обитал до сих пор.
- Ты не против, если провожу?
- Как я могу быть против?
Ольга положила голову мне на плечо и, казалось, задремала.
- А как я узнаю, когда ты прилетишь?
- Очень просто. Когда прилечу, позвоню. Напиши свой телефон.
Ольга написала в моей записной книжке два номера.
- Этот домашний. Если меня нет, там — бабушка. Она бывает сердитой, но ты не обращай внимания, она - добрая и самая лучшая.
А этот — рабочий. Меня позовут. Позвонишь?
- Обязательно, - сказал я, ещё не сознавая, только догадываясь, как трудно мне будет прощаться. - Ну вот, видишь, я же говорил, что уже скучаю. Ты ещё рядом, а я уже...
- Я тоже скучаю. И буду скучать... Спасибо тебе.
- За что?
- За всё. За то, что было вчера и сегодня, за то, что я тебя встретила, за тебя...
Это  было выше моих сил, и я отвернулся к окошку. Голова Ольги по-прежнему лежала на моём плече. Я бережно водил рукой по её волосам, надеясь, что она поспит хоть немного, и вспоминал два прошедших дня. Как мы познакомились, как  ходили в магазин, как я растирал обгоревшее Ольгино тело, как мы плавали, как лежали ночью на берегу залива под одеялами, как я целовал её сухие губы и как эти губы целовали меня... И ещё я вспоминал необыкновенной глубины  её тёмно-карие глаза, в которых можно было утонуть и, я уже знал,  что утонул...

За полтора часа до регистрации я приехал в аэропорт и, не торопясь, двигался вдоль регистрационных стоек. Моего рейса не было. Я подошёл к информационному табло и увидел вполне ожидаемую надпись – рейс отложен связи метеоусловиями. Меня всегда восхищало это «связи». Почему «связи», а не в связи?  Издержки профессиональной лексики. Как в винном магазине, не разлив, а р`озлив. Однажды я спросил продавца — почему.  Мне логично объяснили — профессиональный термин. Так и тут — профессиональный термин. Интересно, как долго этот профессиональный термин будет определять мою дальнейшую жизнь? Я нашёл справочное окошко и встал в очередь.
- Что там с Магаданом? - услышал я, как кто-то впереди задал интересующий меня вопрос.
- Рейс откладывается метеоусловиями Магадана, - ответил равнодушный и уставший от одних и тех же вопросов голос.
- А нельзя ли узнать насколько откладывается?
- Ждите, будет объявлено.
Так, всё ясно. Опять ночевать в порту. Как мне эти ночёвки в портах надоели. Главное, сказали бы: так и так - три часа. Было бы ясно и понятно, что делать и куда девать себя в эти три часа. А то ведь каждый раз — на час, потом опять — на час, и так — сутками... В это время раздался голос диктора: «Граждане пассажиры, следующие рейсом  Москва — Красноярск — Магадан. Ваш рейс откладывается метеоусловиями Магадана и переносится на завтра, на двадцать три ноль-ноль...» и снова: “Граждане пассажиры...». Я аж подскочил. В  моём распоряжении целые сутки. Телефон... где-то тут должен быть телефон. Я помчался по проходу, пока не увидел вдоль стены ряд телефонных аппаратов,  подбежал к одному из свободных, порылся в кармане и нашёл пятнадцатикопечную монету. Затем достал записную книжку и набрал номер Ольги. Моё сердце застучало так, что, казалось, было слышно на весь зал. В трубке щёлкнуло, и раздался знакомый голос:
- Алё, слушаю вас.
- Милая, это я.
- Олег, родной, ты откуда?
Про слове "родной" я чуть не сел на пол.
- Милая, - я еле сдерживал  себя. - Обычное дело, Задержка рейса. Но на сутки. На целые сутки, понимаешь?  Уже объявили. Я сейчас хватаю такси и еду в город. Могу я тебя увидеть?
Ольга на минуту задумалась, а потом словно выдохнула:
- Это было бы замечательно. А как и где?
- Очень просто. Я заезжаю за тобой, и мы едем ко мне.
- А где ты живёшь? Далеко? И удобно ли?
- Да мы с тобой соседи. Я же на Сухаревке живу. Можно и ногами добраться, но уж коли буду на машине, то чего думать? Ну как?
- Соседи? Вот это да. Записывай, - Ольга продиктовала адрес и спросила, сколько мне нужно времени, чтобы доехать.
- Я думаю минут сорок-сорок пять.
- Хорошо, я тебя буду ждать внизу у подъезда.
- Может быть не стоит внизу?  Всё-таки вечер уже. Я буду волноваться.
- Не волнуйся, я просто дома не усижу. Всё, пока, быстрее приезжай. Я тебя жду.
Я тебя жду, я тебя жду... давно мне никто не говорил таких драгоценных слов... я тебя жду. Как заведённый я повторял эти слова, пока не выскочил на привокзальную площадь и не остановил машину.
- Куда?
- Сначала к «Чистым», потом на Сухаревку.
- Сколько дашь?
- А сколько хочешь?
- Червонец, - без колебаний процедил «бомбила».
- Идёт, - ответил я и сел в машину. - Минут за сорок доедем?
- Будь спок. Раз надо, сделаем.

Через сорок минут водитель остановился у названного мной дома, и тут же из подъезда вылетела Ольга. Всклокоченная, возбуждённая,  радостная, нетерпеливая — сплошное движение и порыв. Она не вышла, а именно вылетела и кинулась мне на шею.
- Милый, как хорошо, что ты здесь. Как я скучала.
Я крепко обнял её, поцеловал и открыл заднюю дверь. Сев рядом и объяснив водителю, куда ехать, я повернулся к Ольге и ещё раз крепко поцеловал.
- Здравствуй, моя хорошая. Видишь, какой нам роскошный подарок сделали.
- Вижу, - сказал Ольга, и дальше уже ехали молча, только пальцы наших рук замерли в каком-то неистовом переплетении и уже не расцеплялись, пока мы не подъехали к моему дому.
- Совсем рядом, - сказал я, когда машина уехала. - Совсем рядом.
- Действительно, совсем рядом. Это удивительно.

Мы поднялись на этаж, и я открыл дверь квартиры.
- Проходи, не стесняйся. Это теперь твоё.
- Моё? - Ольга в нерешительности остановилась в прихожей. - Почему?
- Потому что отныне, всё, что связано со мной — твоё.
Я взял связку ключей, снял  с неё пару запасных — от коридора и квартиры -  и протянул Ольге.
- Тебе. Хочу, чтобы были и чтобы, когда захотела, могла прийти.
Ольга взяла ключи и повертела  в руках.
- Но ты же меня совсем не знаешь. Может быть я, - Ольга насупила брови и состроила суровую гримасу. - Вот какая.
- Что мне надо, я знаю. А такой тоже иногда полезно быть. И даже по отношению ко мне.
- Я не хочу быть такой с тобой.
- А какой?
- Вот какой, - она подошла, положила  руки мне на плечи, долго и внимательно, словно изучая, посмотрела в глаза и приблизила губы к моим губам. Это был уже совсем другой поцелуй, чем те, которые были раньше. Этот поцелуй был полон страсти...
- Подожди, милая, - я с трудом оторвался от чудных и таких зовущих губ. - Ты хоть пройди, посмотри, как я живу. Не стоять же нам в прихожей.
Ольга мельком заглянула в ванную, на кухню и зашла в комнату. Здесь она остановилась и замерла.
- Это что, всё - твои картины? - спросила она с неподдельным удивлением.
- Ну да, мои. И эта? - Ольга показала на большой полутораметровый пейзаж.  - И эта, и эти?
- Глупая, я же сказал, - все.
Ольга стояла сосредоточенная посреди комнаты и, медленно поворачиваясь, внимательно рассматривала одну картину за другой.
- Нет, правда твои? Ты не шутишь?
- Правда, правда, - рассмеялся я. - А что, не похожи?
- Я ещё не знаю. Не поняла. Но я такого просто не ожидала.
- А чего ты ожидала? Какой-нибудь «розовой» размазни?
- Нет. Но... не знаю даже, как и сказать. Это же блестящие работы. Да ты же — мастер.
- Я знаю. Я же тебе говорил, что это — профессия. Это больше, чем профессия, я этим живу.
Искреннее потрясение Ольги меня и удивило, и обрадовало. Я  понимал, что в пансионате я был просто, возможно, симпатичным малым. Но здесь открывался совсем другой мир. Мой мир. Мир моих раздумий, переживаний, привязанностей. Тот мир, которым я жил и который любил.
- Знаешь, - Ольга подошла вплотную ко мне. - Ты меня поразил. Меня давно никто так не поражал. Я сейчас увидела совсем другого тебя. Вернее, не другого, а как бы с другой стороны... И эти картины тоже теперь мои?
- Тоже.  И моя жизнь, которая теперь связана с тобой, - твоя. И я весь твой.
Я поднял Ольгу и положил на стоящую в углу под картинами широкую кровать.
- А ты — моя?
- Твоя, - сказала Ольга, и обвила меня руками. - Твоя, твоя, твоя...

Через некоторое время мы разжали объятия, и сознание начало медленно возвращаться к нам. Приподнявшись на локте, я смотрел на лежащую рядом женщину.
- Какая ты красивая.
- Ещё раз скажи.
- Какая ты красивая.
- Ещё.
- Боже, какая ты красивая. Ты чудо, как хороша. Я тебя очень люблю.
- И я тебя очень люблю. Как странно, за эти коротких два дня, кажется, целая жизнь пронеслась. Как странно и непредвиденно.
- А разве можно что-либо предвидеть в нашей жизни? Хотя нет. Теперь в моей жизни можно кое что предвидеть.
- Что?
- Тебя.
Ольга наклонилась надо мной, и её густые волосы закрыли нас, словно шатром.
- И тебя,- чуть слышно произнесла она. - И тебя.
Затем она положила голову мне на грудь. Её руки скользнули по моему телу, остановились на мгновение, как бы набираясь решимости, и двинулись дальше. Я отдался этим рукам и погрузился в непостижимое состояние, которое словно на волнах раскачивало меня, возбуждая и успокаивая одновременно.

2012